Текст книги "Уголовник"

Татьяна 100 Рожева
Уголовник

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

– Здарова, журналистка! – Задорно начал незнакомый мужской голос в трубке.

– Здрасьте…

– Как дела?

– А вы, простите, кто?

– Конь в пальто! – Ржануло парнокопытное. – Да не знаешь ты меня, не напрягайся. Фотку твою видел, мелкую, правда, статейку прочел. Бойко пишешь.

– Спасибо. А телефон кто вам дал?

– Дали. Мне всегда дают! – Хвастливо фыркнул конь.

– И чем, простите, обязана?

– Тема есть. Чисто для журналиста. Надо встретиться, обкашлять. Завтра нормально тебе? Часов в семь. На Автозаводской есть кафешка у метро.

– Тема о чем? По телефону можно объяснить?

– Не, по телефону нельзя. Это не объяснишь, нужно на пальцах показать. Подъезжай завтра.

– Подождите, а с чего вы взяли, что я буду с вами встречаться? Вы ничего не перепутали? – Возмутилась я.

– Слушай, я не всем журналисткам звоню, раз, и «нет» – это мужское слово. Женщина должна всегда отвечать «да». Умная – разберется, что привалило и использует с выгодой для себя, дура – упустит шанс. Ты же умная!

Я оценила логику и ответила:

– Ну, хорошо. А как я вас узнаю?

– Узнаешь. Я красивый. – Хмыкнул голос. – Колей меня зовут. Можешь приехать с диктофоном? Мой менты при обыске слямзили.

– Ладно, Коля. Приеду с диктофоном.

В назначенное время я крутила головой в кафе на Автозаводской в поисках коня в пальто с именем Коля. Из середины зала мне улыбался и махал очень красивый мужчина с решительными скулами и глубоким взглядом. Он ничем не напоминал парнокопытное в верхней одежде, скорей иностранного киноартиста формата «брутальный любовник». Я всмотрелась внимательней. Одет не по сезону – светлый летний пиджачок, а на улице «не май». На лице «маска» из правильных черт и общительности, за которой амбициозность и обозленность. Энергетика тигра в пижаме…

– Это вы мне звонили? Вы – Коля? – Подошла я к нему, продолжая не верить первому впечатлению.

– Я, я, привет! Что? Нравлюсь?

– Просто такое несоответствие внешности и голоса.… Уже интересно!

– Дальше будет еще интересней! – Ухмыльнулся он.

– Присесть то можно?

– Присесть мы всегда успеем! – Заржал Коля знакомым голосом, и я окончательно признала телефонного коня.

Мужчина закурил, сощурив от дыма внимательные карие глаза. Красивые, как и все в нем.

– Куришь? – Спросил он.

– Нет.

– Серьезно? Извини, – он отогнал дым рукой. – Думаю, мы сработаемся. Что-то есть в тебе. У меня нюх на людей.

– А что за работа?

– Работа? Да разная… Я откинулся. Нужна подруга. Боевая. Веселая, компанейская, авантюрного склада ума, легкая на подъем!

– Откинулся куда? – Не поняла я.

– Не куда, а откуда. С зоны. Зона – моя жизнь. Я вытаскиваю оттуда людей. Помогаю людям.

– Всем?

– Нет, только хорошим! У кого деньги есть! – Он обаятельно улыбнулся ровным рядом хороших зубов.

– А у кого нет? Что им делать?

– Находить. – Усмехнулся Коля. – Я не мать Тереза. Это бизнес. Каждой шавке надо дать. Шавка крупней – кусок жирней. А зона, она корежит всех. Она рушит мир человека. Резко исчезают друзья, коллеги, знакомые, родственники. Ты оказываешься всем чужой, а чужие проблемы никому не нужны. Ты один на один с волками. Даже если кто-то тебя ждет. Человеку на зоне тяжелее, чем тем, кто ждет. Люди, чтобы выйти оттуда, чтобы просто там не сдохнуть, готовы отдать все! Я сам такой был. Не в интернете почитал! Так что, можно сказать, образование у меня высочайшее…, – его желваки заходили под смуглой кожей чисто выбритых скул. – Такие дела…

– А вы за что сидели?

– Слушай, хорош выкать! – Нахмурился Коля. – Я понял, ты меня уважаешь, но напрягает.

– Хорошо. Ты за что сидел?

– По 241.

– Это что?

– Организация борделей. У меня первая сеть борделей в Москве была. Объявления в газетках, телефончики, квартирки, мамочки, все работало как часы. Девочек сам набирал! Такие девочки были! Ммм, – он закрыл глаза и покачал головой. – Конкурент сука сдал! Но я его уже отблагодарил. Больше он мне не нагадит. А были друзьями когда-то.… Так то, журналистка, жизнь она журналов не читает…, – он выдохнул дым в сторону и отогнал рукой. – И подруга у меня была. Мы с ней дела делали. Классная девка. Ирка. Вот вместо нее тебя хочу.

– А она где?

– Сидит. Ей еще год.

– Ну, выйдет же… Год это мало.

– Когда выйдет, тогда и разговор будет. Год на зоне это очень много.

– А почему ее не вытащишь?

– С ней сложней. Ладно, не важно, давай о деле.

– Послушай…, – вздохнула я, – я ничего не имею против, но честно, как то не хочется связываться с уголовниками. Прости за откровенность.

– Да ладно! Откровенность – это хорошо…, – он затянулся. – Чистенькой значит, хочешь быть? – Коля потряс сигаретой в пальцах. – Вот все вы такие, которые не нюхали! Носопыру сморщат – фи, уголовник! А вы знаете, какие там люди сидят! Интересовались хоть раз? Кухня-офис-унитаз – вся ваша жизнь! Это вы все в зоне сидите! Своих иллюзий! Своих обывательских представлений! Своих мелких шкурных страхов! Всю жизнь сидите! Ты показалась мне другой. Я ошибся? Я не люблю ошибаться! – Он мотнул головой, его зрачки сузились. – Короче. Я никого уговаривать не собираюсь. Да или нет?

– Да. – Согласилась я, успев подумать, что буду умной: влезу, а там разберусь, что привалило.

– Так-то лучше, – спокойно сказал Коля. – И не бойся меня. Я тебя не обижу. Будешь со мной – у тебя все будет!

– Я не боюсь.

– Ну и ладненько.… У тебя что сегодня со временем?

– Есть пока.

– У меня здесь квартирка недалеко. Пойдем, посмотришь, как я живу, поговорим нормально. Не люблю я людные места. Бабы пялятся, мужики нервничают, разбирайся потом, – он скосил глаза влево, и я взглянула, куда он показывал.

Через стол от нас Колю в упор рассматривали две крашеные блондинки, перестав жевать, что, видимо, означало крайнюю степень заинтересованности. Рядом с ними багровели два мужика. Один в олимпийке, другой в клеенчатом пиджаке.

– Штаны что ли мне на морде носить! Что ж так бабы на картинку-то падки! – Хмыкнул Коля. – Слушай, пойдем, а? Пока эти два помидора не кинулись на меня с вилками. Они уже вон в низком старте. Только драки мне сейчас не хватало в общественном месте.

Я медлила, с сомнением глядя на красавца-уголовника.

– Да не буду я к тебе приставать! Не крути глазищами-то! – Досадливо поморщился он. – Посидим просто по-человечески. У меня все есть дома. Кофе-шмофе, холодильник битком…

Выйдя из кафе, Коля манерно подбоченился, исказив лицо галантностью:

– Позвольте предложить вам ручку, мадам!

У него и походка была кинозвезды, шагающей по красной дорожке в Каннах, фактурного независимого красавца, не зависящего даже от погоды и поэтому одетого в летний пиджак в осенний холод. На ощупь его рука казалась субтильней, чем выглядела. Под руку, словно супружеская пара, мы подошли к хорошему кирпичному дому в тихом сквере.

Коля открыл дверь квартиры, пропустил меня вперед.

– Не разувайся. Мне нравятся женщины в туфлях, – сказал он сзади.

Типовая советская «трешка», переделанная в квартиру-студию, соответствовала моде десятилетней давности.

– Я снес стену и объединил кухню с залом, когда еще никто так не делал! – Похвастался Коля. – Сейчас хочу обратно все переделать. По-модному. Пока не определился со стилем. Выбираю между хай-теком и провансом. Тебе что больше нравится?

– Мне – прованс.

– Ну, значит, так и сделаю. Тебе же тоже должно здесь нравиться, – подмигнул он. – Располагайся. Ща чего-нибудь перекусим.

Я села на светлый полукруглый диван перед низким столом из толстого дымчатого стекла. Коля распахнул огромный холодильник, в котором было темно от набитых в него продуктов.

– Любишь покушать? – Спросила я.

– Неа, я спокоен насчет еды. Люблю чего-то из детства – пироги с капустой, жареную картошку, а так – не прихотлив.

– Зачем тебе столько в холодильнике?

– А, да это Сабина, моя горничная. У нее навязчивая идея, что я похудел и меня надо откормить. Она как подорванная набивает холодильник. Потом все в помойку выкидывает. Ты видала, какие на нашей помойке коты жирные? Мы же первое место в районе держим по обхвату талии!

– Нет, не видела, – засмеялась я.

– А, ну да, мы же с другой стороны зашли. Ну, увидишь еще. Ты-то что будешь?

– А что есть?

Коля поскреб начавший лысеть затылок.

– Все есть!

– Ну, давай чего-нибудь к чаю…

– А выпить?

– Не хочу.

– Надо!

Он поставил на стол фужеры, фрукты и бутылки с чем-то темным.

– Портвейн! – Довольно произнес Коля.

– Дешевое пойло – тупая голова, больная печень, – выдала я старую пионер-лагерную мудрость.

– Ну да, рассказывай! По двадцать бутылок глушили, и ничего, утром шли, как на расстрел экзамены сдавать! Девчонки в засохшей сперме в волосах, пацаны все покарябанные! Молодость! Романтика… И ни фига не дешевое, между Дрочим! – Заржал Коля, продолжая выкладывать на стол еду.

Коробки конфет, печенье, упаковки пирожных, варенья, джемы, булки, крендельки, соленые палочки и сладкие кружочки, орехи голые, орехи в сахаре, орехи в шоколаде, плитки шоколада, сухофрукты. Стол давно потерял прозрачность.

– Хватит, Коля! – Взмолилась я. – Зачем столько! Это ж можно лопнуть!

Он обернулся с серьезным лицом.

– Я поклялся, что у меня всегда будет столько жратвы, чтобы не съесть одному. Лучше буду выкидывать.

– Зачем?

– Ты не поймешь. Это зона!

– Объясни. Я постараюсь понять.

Он сел напротив, вяло сунул в рот крекер.

– Дружбан у меня там остался. Тоже Колька. Тезка. Двадцать четыре года ему дали.

– За что?

– Троих трубой железной угостил. Они девку, соседку хотели в машину запихнуть. Она сирота, одна с шестнадцати лет жила. Там сынок прокурора был.

– На сказки похоже.

– Ню-ню. Этот сказочник по зонам с четырнадцати лет и другой жизни не знал. Тела женского не пробовал! Не успел. Целовался с девчонкой один раз и все…

– За угощение трубой дают двадцать четыре года?

– На него еще чужое убийство повесили. Менты решили от жалоб матери убитого, повесить на человека, который уже сидит, на Кольку. У него мать одна полуслепая, больше нет никого. Куда только не писала. Пох*й всем.

– А ты? Можешь ему помочь?

– Нет. Не могу. Его весна померкла, ему уже не выйти…. Он похудел сильно. Инфаркт перенес, даже на больницу не возили. Летом красные ребра переломали, он суку за горло взял. Я его матери деньги посылаю. Больше ничего не могу. Он меня все спрашивал, как это, когда с бабой. Как я ему расскажу… Говорю – сам еще всю свою деревню перетрахаешь! Он молчит, улыбается. Стихи сочинял о любви, так за душу брали. У меня баб было как блох на собаке, а я ни строчки не рожу, а Колька, ни одной не пробовал, а такие слова находил.… Вот как это? Откуда?

– У тебя остались стихи его?

– Нет. Он их не записывал, наизусть читал. Писал сначала, когда сидел на особом режиме, город Онега, слышала такой? Потом его перевели, он все выбросил. С хаты ничего не берут, когда уезжают. Так дедами еще заведено. Я его раз спросил – не жалеешь, что из-за какой-то суки малолетней жизнь свою угробил? А он – значит, судьба моя такая в лагерях умереть. Но она – то будет знать в глубине сердца своего, что есть еще люди в этом мире. И тепло ей будет. Вот какой он человек…

Коля отвернулся, но я видела, как покраснели и заблестели его глаза.

– Там такие мужики есть! – Воткнул он в меня снова сухие, жесткие глаза. – Один, представляешь, сидел с сорок пятого года!

– С 1945 года? Сколько же ему лет?

– Да никто не знал уже, сколько ему. Он в шестнадцать лет на фронт сбежал. Дошел до Берлина. Когда обратно ехали, в пьяной драке убил полковника, дали ему двадцать лет и десять лет выселок.

– За что убил, рассказывал?

– С ними девки ехали, все гуляют, сама

...

конец ознакомительного фрагмента