Текст книги "Племянница словаря. Писатели о писательстве"

– Это авантюрист какой-то! А ты у него даже не спросила документа!

* * *

Булгаков выдумывал для своих близких людей удивительные рассказы – шутливые и грустные. Он рассказывал их дома, за чайным столом. Просто рассказывал и не записывал.

К сожалению, только малая часть этих рассказов сохранилась в памяти… Константина Паустовского, вхожего в дом Булгаковых. Позже Паустовский записал их в своей «Книге скитаний».

Теперь и мы имеем возможность познакомиться с этими устными рассказами Булгакова, очень похожими на анекдоты.

1. Булгаков пишет каждый день Сталину длинные и загадочные письма. Подписывается: «Тарзан».

Сталин каждый раз удивляется и даже пугается. Он любопытен и не ленив, в отличие от большинства граждан России, письма читает до конца… Вызывает Берию (а может быть, Ягоду или Ежова – А.К.) и требует, чтобы тот нашел и доставил к нему автора этих писем. Вождь сердится: – Развели в органах тунеядцев, одного человека словить не можете!

Булгакова находят и доставляют в Кремль. Сталин пристально, даже доброжелательно его рассматривает, не торопясь, раскуривает трубку и спрашивает:

– Это вы мне письма пишете?

– Да, я, Иосиф Виссарионович.

Молчание.

– А что такое, Иосиф Виссарионович?

– Да, ничего. Интересно пишете.

Молчание.

– Так, значит, это вы – Булгаков?

– Да, это я, Иосиф Виссарионович.

– Почему брюки заштопанные, туфли рваные? Ай, нехорошо! Совсем нехорошо!

– Да так…Заработки вроде скудные, Иосиф Виссарионович.

Сталин поворачивается к наркому снабжения:

– Чего ты сидишь смотришь? Не можешь одеть человека? Воровать у тебя могут, а одеть одного писателя не могут? Ты чего побледнел? Испугался? Немедленно одеть. В габардин!..А ты чего сидишь? Усы себе крутишь? Ишь, какие надел сапоги! Снимай сейчас же сапоги, отдай человеку. Все тебе сказать надо, сам ничего не соображаешь!

И вот Булгаков одет, обут, сыт, начинает захаживать в Кремль, и у него завязывается со Сталиным неожиданная дружба.

Такое случается с вождями – вдруг, ни с того, ни с сего проявить «милость к падшим», да еще попутно унизить своих соратников.

2. Сталин иногда грустит и в такие минуты жалуется Булгакову:

– Понимаешь, Миша, все кричат – гениальный, гениальный. А не с кем даже коньяку выпить!

3. Однажды Булгаков приходит к Сталину усталый и в глубоком унынии. Вождь к нему со всем вниманием:

– Садись, Миша. Чего ты грустный такой? В чем дело?

– Да вот, пьесу написал.

– Так радоваться надо, когда целую пьесу написал. Зачем грустный?

– Театры не ставят, Иосиф Виссарионович.

– А где бы ты хотел поставить?

– Да, конечно, в МХАТе, Иосиф Виссарионович.

Писатель даже привстал от волнения.

– Театры допускают безобразие! Не волнуйся, Миша. Садись.

Сталин берет телефонную трубку.

– Барышня! А, барышня! Дайте мне МХАТ! МХАТ мне дайте!..Это кто? Директор? Слушайте, это Сталин говорит. Алло! Слушайте!

Сталин сердится и дует в трубку.

– Дураки там сидят, в Наркомате связи. Всегда у них телефон барахлит. Барышня, дайте мне еще раз МХАТ. Еще раз, русским языком вам говорю! Это кто? МХАТ? Слушайте, только не бросайте трубку! Это Сталин говорит. Не бросайте! Где директор? Как? Умер? Только что?…Скажи, пожалуйста, какой пошел нервный народ!

4. – Лев Давидович (Троцкий), как ваше здоровье?

– Не знаю, я еще не читал сегодняшних газет.

5. Приехали из Самары И(льф) и Ю(рий) О(леша). В Самаре два трамвая. На одном надпись «Площадь Революции – тюрьма», на другом – «Площадь Советская – тюрьма». Словом, все дороги ведут в Рим!

6. Руководитель театра и рецензент.

Руководитель: – Просьба к вам: пусть рецензия будет отрицательная.

Рецензент: – Да что вы? Как странно. Зачем это?

Руководитель: – Напишите, пожалуйста, что пьеса безыдейная, не служит делу пролетариата, режиссер смакует разложение буржуазии, его ничего не интересует, кроме фокстрота, нэпманов и пошлого раздевания роскошных женщин. Тогда у нас будут сборы.

* * *

Кроме анекдотов, друзья также сохранили несколько политических афоризмов писателя.

♦ Если бы к «рыковке» добавить «семашковки» (Семашко – народный комиссар здравоохранения РСФСР) то получилась бы хорошая «совнаркомовка».

♦ Рыков напился по смерти Ленина по двум причинам: во-первых, с горя, а, во-вторых, от радости.

♦ Троцкий теперь пишется «Тро-ий» – ЦК выпало.

♦ Слыхали про новые постановления ЦИКа? Нет? Ну, как же! Одно – «О переименовании народного артиста Станиславского в СТАЛИНславского», а второе «О переименовании народного артиста Немировича-Данченко в Кагановича-Данченко».

♦ В период укрупнения колхозов и совхозов решили укрупнить три театра: Большой, Малый и Художественный – в один Большой малохудожественный театр.

♦ Большой и Малый театры решили слить в один Средний театр.

* * *

Габриэль Гарсиа Маркес, автор «Ста лет одиночества», саботировал экранизацию собственного произведения. Формально он не запретил съемку, но обозначил условие: книга должна быть отснята полностью, в год можно выпускать по 1 главе, хронометраж которой – 2 минуты. И так на протяжении 100 лет.

* * *

Однажды в начале 60-х Виктор Некрасов с Андреем Вознесенским устроили розыгрыш в ялтинском Доме творчества. Только шутку не оценили.

Все началось с того, что Вознесенский впервые привез в Россию «уоки-токи» – дистанционное переговорное устройство, работающее на десять километров. Новинка научно-технической мысли! С виду – продолговатый транзистор с антенной.

«Никто у нас не подозревал о его существовании», – рассказывал Вознесенский.

Так вот, в Ялте, в Доме творчества, шло великое застолье – справляли день рождения Некрасова, тогда еще не эмигранта.

«Во главе стола был К. Г. Паустовский, стол заполнял цвет либеральной интеллигенции, – вспоминал поэт. – Среди них находился и крымский прозаик Станислав Славич».

Транзистор с антенной, уоки-токи, стоял на столе.

– Андрей, – обратился именинник. – Сегодня по «Голосу Америки» должно быть твое интервью.

– О! Да вот как раз сейчас!

Включили «транзистор». А Вознесенский ушел из комнаты, закрылся в туалете и оттуда повел свой репортаж.

«Как я был остроумен! Как поливал всех, находящихся за столом. Называл имена. Разоблачал их как алкоголиков, развратников и приспособленцев. Собственно, я мыслил свои филиппики как пародию на официальную пропаганду. Паустовский был назван старомодным. Главный алкаш был, конечно, Вика. Я гнусно подлизывался к власти, утверждая, что Брежнев более великий, чем наши либералы, потому что он может выпить не закусывая больше водки и у него больше баб. Когда перешел к Славичу, тот среди полной тишины обескураженно произнес: «Славич – это я…»».

Что было потом?

В столовой – гробовое молчание. Паустовский гневно:

– И этот мерзавец ел наш хлеб. Что он болтал там зарубежным корреспондентам?!

Некрасов с Вознесенским пытались объяснить, что это шутка, розыгрыш.

– Ах, розыгрыш?! Значит, мы плебеи? Значит, вы дурачите нас вашими заграничными игрушками?

Славич двинул Некрасову по лицу. У того до конца жизни остался шрам на нижней губе.

Дж. Кепплер. Шарж «Марк Твен – лучший американский юморист». 1900-е годы

Часть 5. Припечатал или Не вырубишь топором

Язык – самое опасное оружие: рана от меча легче залечивается, чем от слова.

Педро де ла Барка Кальдерон

Острый язык – единственное режущее оружие, которое от постоянного употребления становится еще острее.

Уильям Ирвинг

Древнегреческий драматург Софокл сказал однажды, что три стиха стоили ему трех дней труда.

– Да я за это время написал бы сто, – воскликнул посредственный поэт, имени которого история не сохранила.

– Да, – ответил Софокл, – но они прожили бы только три дня.

* * *

Как-то раз Вольтер был приглашен на званый ужин. Когда все расселись, получилось так, что маэстро оказался между двух сварливых джентльменов. Хорошо выпив, соседи Вольтера принялись спорить, как правильно обращаться к прислуге: «Принесите мне воды!» или «Дайте мне воды!». Вольтер невольно оказался прямо в эпицентре этого спора.

Наконец, устав от этого безобразия, маэстро не выдержал и сказал:

– Господа, по отношению к вам оба этих выражения неприменимы! Вы оба должны говорить: «Отведите меня на водопой!»

* * *

В последние годы своей жизни поэт-сатирик Михаил Васильевич Милонов сильно пил. Однажды он пришел поэту, общественному и театральному деятелю Николаю Ивановичу Гнедичу по своему обыкновению крепко выпившим, в разорванной и грязной одежде. Гнедич принялся увещевать его. Растроганный этим Милонов заплакал, и, сваливая все на житейские неудачи, между всхлипами и стонами, сказал, указывая на небо:

– Там я найду награду за все свои страдания!

– Братец, – укоризненно возразил ему Гнедич, – посмотри на себя в зеркало: пустят ли тебя туда?

* * *

В молодости Милонов был в приятельских отношениях с одним бездарным молодым поэтом, которого современники называли «маралой» и «рифмоплетом». Когда Милонов начал сильно пить, то прежний приятель стал избегать его.

Однажды, при встрече на улице, уже крепко выпивший поэт видит своего товарища, который, во избежание встречи с ним, переходит на другую сторону. Раздосадованный Милонов все же догоняет того и пытается с ним заговорить. Но бывший приятель намеренно громко, чтобы слышали все окружающие, бросил резкие слова:

– Говорить с тобой не хочу: ты все по кабакам шляешься, считаясь поэтом!

Слова эти, да еще сказанные во всеуслышание, чрезвычайно оскорбили Милонова. В обществе он славился как мастер экспромта. И на этот раз мгновенно прозвучало следующее четверостишие, также намеренно громко продекламированное:

 
По скорбному челу и по башке дурацкой
Отныне различать с тобой нас будет свет:
Я даже в кабаке остануся поэт,
А ты в знати своей один рифмач кабацкий!
 

* * *

Про Иоганна Гете есть такой анекдот.

Когда писателю. Которому уже было семьдесят пять лет, сообщили о смерти его семидесятилетнего друга, он произнес:

– Я удивляюсь, как это у людей не хватает характера жить дольше?!

* * *

Виктор Гюго настолько любил вкусно поесть, что о нем говорили: «Естественная наука знает 3 великих желудка: утки, акулы и Виктора Гюго».

Закономерно, что его внук, Флориан Гюго, стал профессиональным поваром.

* * *

Василий Андреевич Жуковский был воспитателем наследника престола, будущего Александра Второго. История случилась на завтраке императорской семьи в Царском Селе. Юный наследник, воспитанник Жуковского, неожиданно громко спросил.

– Василий Андреевич, вчера по дороге я увидел написанное на стене слово «х*й». Что оно означает?.

Наступило молчание, государыня побледнела, Николай грозно нахмурился… Жуковский чуть помедлил и ответил менторским тоном:

– Среди подданных Вашего Высочества имеются как великороссы так и малороссы, язык коих несколько отличается от великорусского. В малорусском языке есть глагол «ховать» что означает «прятать» или «скрывать». Слово, привлекшее внимание Вашего Высочества, суть повелительный императив от означенного глагола, имеющий смысл: спрячь. Подобные словообразования «ковать – куй», «совать – суй» мы обсуждали с Вами прошлым месяцем в классе словесности. Однако, продолжил наставник сурово, слово это считается крайне вульгарным и я категорически не рекомендую Вашему Высочеству употреблять его, в особенности в обществе дам!

По вполне понятным причинам, никто не прокомментировал объяснение воспитателя-поэта. Повисшую звенящую тишину разрядил государь простой, ничего не значащей шуткой. Напряжение было снято, и завтрак быстро завершился.

Ошеломленный Жуковский готовил нравственную отповедь своему воспитаннику, но появился камер – лакей и пригласил его срочно пройти к государю в кабинет. Николай встретил Жуковского смехом и сказал:

– Ну, спасибо, Василий Андреевич, отвел беду. Уверен, что шельмец специально все это устроил. В благодарность за находчивость жалую тебе золотую табакерку. Вот держи, куй ее в карман, чтоб не украли!

* * *

Баснописца Крылова, человека тучного и любящего поесть, знакомый как-то встретил за нехарактерным занятием – пешей прогулкой. На вопрос, почему он не воспользовался экипажем, Крылов ответил:

– Нужно проголодаться до обеда.

* * *

Однажды на набережной Фонтанки баснописца Ивана Крылова догнали три студента. Один из них, намекая на дородность писателя, громко сказал:

– Взгляни, туча надвигается.

– И жабы заквакали, – в тон ему ответил Крылов.

* * *

Крылов был добрым человеком и часто хвалил и слабые произведения, лишь бы не огорчать автора. Однажды один бездарный поэт процитировал во введении к своей книге положительный отзыв, который дал о его произведении Крылов.

– Видишь, Иван Андреевич, как он использовал твою доброту, – сказал Крылову кто-то из его друзей. – Теперь он будет ссылаться на то, что ты хвалишь его произведения.

– Не беда, – ответил спокойно Крылов. – Ведь все знают, что я пишу басни.

* * *

За обеденным столом рядом с Крыловым оказался любитель рыбной ловли. Он рассказывал истории о своих успехах, в частности, о том, какую гигантскую стерлядь поймал. Указывая ее размеры, он развел руки так широко, что задел баснописца. Иван Андреевич поспешил отодвинуться со словами:

– Позвольте мне подвинуться, чтобы пропустить вашу стерлядь.

* * *

Крылов неряшливо одевался, волосы его всегда были растрепаны, рубашки зачастую залиты кофе или каким-нибудь соусом.

Художник В. Г. Солнцев вспоминал о том, как однажды Крылов собирался на маскарад и спрашивал совета у жены и дочерей А. Н. Оленина (российский государственный деятель, историк, художник), какой наряд выбрать.

– Иван Андреевич, помойтесь, смените платье и причешитесь. Тогда вас точно никто не узнает, – ответили дамы.

* * *

По рассказам нежинских соучеников, Гоголь еще в школьные годы никогда не мог пройти мимо нищего, чтобы не подать ему, и если нечего было дать, то всегда говорил: «Извините».

Однажды ему даже случилось остаться в долгу у одной нищенки. Проходя мимо, он услышал традиционное:

– Подайте Христа ради.

– Сочтите за мной, – ответил смущенный школьник.

И в следующий раз, когда та обратилась к нему с той же просьбой, он подал ей вдвойне, добавив при этом:

– Тут и долг мой.

* * *

На литературных вечерах у поэта Николая Языкова обычно царила атмосфера английского клуба: вялые беседы и скука. Гости молча сидели, курили, и лишь изредка обменивались короткими фразами.

Однажды Гоголь не выдержал, встал после очередного мощного зевка и громко произнес:

– Господа! Пора нам заканчивать нашу шумную беседу!

* * *

Однажды некий офицер по фамилии Кандыба потребовал у Александра Сергеевича Пушкина немедленно сочинить рифму к словам «рыба» и «рак». Пушкин тут же ответил:

– Кандыба дурак.

Не смутившись, офицер попросил подобрать рифму к словам «рак» и «рыба». И получил:

– Дурак Кандыба.

* * *

В бытность свою еще камер-юнкером Пушкин явился как-то перед высокопоставленным лицом, которое валялось на диване и зевало от скуки. При появлении молодого поэта высокопоставленное лицо даже не подумало сменить позу.

Пушкин передал хозяину дома все, что было нужно, и хотел удалиться, но получил приказание произнести экспромт.

Пушкин выдавил сквозь зубы:

– Дети на полу – умный на диване.

Особа была разочарована экспромтом:

– Ну, что же тут остроумного – дети на полу, умный на диване? Понять не могу… Ждал от тебя большего.

Пушкин молчал, а высокопоставленное лицо, повторяя фразу и перемещая слоги, пришло, наконец, к такому результату: «Детина полуумный на диване». После того, как до хозяина дошел смысл экспромта, Пушкин немедленно и с негодованием был выставлен за дверь.

* * *

Хорошо известен случай, когда в 1825 году Александр Сергеевич Пушкин, окончив трагедию «Борис Годунов», написал в письме своему другу и поэту князю Петру Андреевичу Вяземскому:

«Трагедия моя кончена; я перечел ее вслух, один, и бил в ладоши и кричал: ай да Пушкин, ай да сукин сын!».

* * *

Однажды дом родителей Александра Пушкина посетил русский писатель Иван Дмитриев. Александр был тогда еще ребенком. Дмитриев решил подшутить над оригинальной внешностью мальчика и сказал:

– Какой арабчик!

Но десятилетний внук Ганнибала не растерялся и вмиг выдал ответ:

– Зато не рябчик!

Присутствующие взрослые были удивлены и жутко смущены, потому что лицо писателя Дмитриева было безобразно рябое!

* * *

Пушкину никак не давалась математика.

Как-то в математическом классе вывали его к доске и задали алгебраическую задачу. Он долго переминался с ноги на ногу и писал какие-то формулы.

– Что же вышло? Чему равняется икс? – спросил наконец преподаватель.

– Нулю, – улыбаясь, ответил Пушкин.

– У вас, Пушкин, в моем классе все кончается нулем. Садитесь на свое место и пишите стихи.

* * *

Как-то несколько молодых людей хотели подшутить над Пушкиным, поднять его на смех. Однажды на балу, когда поэт входил в зал, один из шутников громко, чтобы все слышали, крикнул:

– Дарю поэта я ослиной головою.

– А сам останешься с какою? – тут же парировал Пушкин.

– А я останусь со своею… – растерянно произнес шутник.

– Так вы сейчас дарили ею, – заключил поэт.

* * *

Пушкина отправили в Одессу по служебной надобности «на саранчу», так как было огромное ее нашествие. Впрочем, скорее поэта сплавили с глаз долой от большого света за всякие хулиганские выходки и за слишком живой интерес к графине Воронцовой.

Естественно, строптивый Пушкин никуда не поехал, кутил в Одессе, а когда его попросили дать отчет об исполнении поручения, написал: «Саранча летела, летела и села. Села, все съела и опять улетела!»

* * *

Однажды Александр Дюма поссорился с неким офицером, который вызвал его на дуэль и выдвинул очень жесткие условия: один пистолет на двоих, и выстрелить в себя должен тот, кому по жребию достанется записка со словом «смерть». Зловещую записку вытащил романист.

Простившись с друзьями, Дюма направился в соседнюю комнату. Раздался выстрел. Распахнув двери в комнату, очевидцы увидели живого и невредимого Дюма.

– Простите, господа, промахнулся, – объяснил писатель.

* * *

Александр Дюма как-то обедал у известного французского врача Гисталя. Хозяин попросил гостя написать что-нибудь в его книге отзывов.

Дюма написал: «С того времени, как доктор Гисталь лечит целые семьи, нужно закрыть больницу».

– Вы мне льстите! – воскликнул растроганный Гисталь.

Тогда Дюма дописал: «И построить два кладбища».

* * *

Курьезный случай произошел с Александром Дюма в Тбилиси. Один владелец большой книжной лавки пригласил знаменитого француза зайти посмотреть товар. Чтобы услужить прославленному иностранному визитеру, книготорговец велел все полки заполнить исключительно произведениями Дюма, а остальные издания спрятать подальше. Зашел писатель в ту лавку, огляделся по сторонам, восхитился, и удивленно воскликнул:

– Где же книги других писателей?

Владелец магазина растерялся.

– Все проданы… – «обрадовал» он гостя.

* * *

Александр Дюма-сын в детстве был очень сообразительным и находчивым ребенком. Когда ему было всего семь лет, один старый дворянин сказал Дюма-отцу:

– Обычно такие умные дети с возрастом глупеют.

Дюма-сын при этом разговоре присутствовал, фразу аристократа услышал и «невинно» заметил:

– Вы, сударь, по всей видимости, были необычайно умным ребенком.

* * *

Оноре де Бальзак считал, что эякуляция – растрата творческой энергии, так как семя есть мозговая субстанция. Однажды, беседуя с приятельницей после удачного общения, писатель с горечью воскликнул:

– Сегодня утром я лишился романа!

* * *

Однажды к Бальзаку пришел мастер, который занимался ремонтом и благоустройством его квартиры, и стал требовать деньги за проделанную работу. Бальзак ответил, что сейчас у него нет ни сантима, и попросил мастера зайти в другой раз. Тот возмутился и начал кричать:

– Всякий раз, как я прихожу к вам за деньгами, то вас или нет дома, или у вас нет денег.

На это Бальзак сказал:

– Ну, это же вполне понятно! Если бы у меня были деньги, то, наверное, теперь меня не было бы дома.

* * *

Однажды таможенник, досматривая багаж прибывшего в Нью-Йорк британского драматурга, поэта и писателя Оскара Уайльда, широко известного своим остроумием, поинтересовался у высокого гостя, есть ли при нем драгоценности и предметы искусства, которые необходимо внести в декларацию.

– Ничего, кроме моего гения, – ответил Оскар Уайльд.

* * *

Однажды к Анатолю Франсу пришла наниматься на работу стенографистка, которая считала главным своим достоинством умение стенографировать со скоростью 150 слов в минуту. О чем она и поведала писателю.

– Но где же я возьму для вас столько слов? – ответил Франс.

* * *

Граф Василий Комаровский, поражавший современников своими замечательными стихами, был очень больным человеком. Почти половину своей недолгой жизни он провел в специальных лечебницах.

– Несколько раз я сходил с ума, – признавался он своему другу князю Святополк-Мирскому. – И каждый раз думал, что умер. Наверное, когда я умру, мне будет казаться, что я просто сошел с ума.

* * *

Ганс Христиан Андерсен уделял очень мало внимания своей итак достаточно невзрачной внешности. Он постоянно гулял по улицам Копенгагена в старой шляпе и поношенном плаще. Однажды на улице его остановил один щеголь и насмешливо спросил:

– Скажите, неужели эту жалкую штуку у вас на голове вы считаете шляпой?

Андерсен ответил мгновенно:

– А вы эту жалкую штуку под вашей модной шляпой полагаете головой?

* * *

Некий банкир спросил однажды Марка Твена:

– Чем объяснить, что у вас так много мозгов и так мало денег?!

– Видите ли, – ответил писатель, – природа любит равновесие. – В среднем у нас с вами поровну.

* * *

Однажды Марк Твен получил в редакции пачку плохих стихов под заголовком «Почему я живой?». Возвращая рукопись, он написал автору: «Потому что послали стихи по почте, а не пришли в редакцию лично».

* * *

Как-то раз Марку Твену прислали письмо, в котором было только одно слово: «Свинья». Писатель в своей газете опубликовал такой ответ: «Письма без подписи мне приходится получать довольно часто. Но вчера мне впервые прислали подпись без письма».

* * *

Когда Марк Твен был редактором журнала, много времени у него занимало чтение рукописей. Как-то раз, посмотрев на переполненную мусорную корзину, он вздохнул и сказал:

– Как жалко, что я не был редактором в то время, когда люди писали на каменных плитах. Какую прекрасную виллу я бы мог построить из присланных рукописей!

* * *

Марк Твен, находясь на светском рауте, беседовал с одной не очень приятной в общении дамой. Решив сделать ей комплимент, он заметил:

– Вы очаровательны!

На что грубиянка ответила:

– Не могу сказать о вас того же самого.

Марк Твен улыбнулся и промолвил:

– А вы сделайте, как я – соврите!

* * *

Однажды в газетах появились сообщения о кончине Марка Твена, на что он ответил в телеграмме агентству «Ассошиэйтед Пресс»: «Слух о моей смерти был сильно преувеличен».

В дальнейшем он любил сам терроризировать этим сообщением редакции газет и опровергать его. Надоел всем настолько, что редакторы к опровержениям стали прибавлять: «К сожалению»

* * *

Однажды Марка Твена пригласили на званый прием к очередному богачу. В то время довольно часто на таких приемах пели оперные певцы. На этот раз тоже.

Во время выступления хозяйка дома слишком рьяно уделяла писателю внимание и не давала слушать выступление. По окончании приема она пригласила его послушать наследующей неделе у них в доме оперу «Тоска».

– О, я обязательно приду! – ответил Твен. – В «Тоске» я вас еще не видел.

* * *

Молодая симпатичная дама интересуется у М. Твена:

– Правда ли, что все люди произошли от обезьян.

– Да.

– И даже я?

– Да, но вы от очень хорошенькой.

* * *

Однажды Марк Твен посетил Европу. После возвращения в Штаты его знакомые попросили поделиться впечатлениями о поездке и особенно о Франции. Твен был краток:

– Во Франции нет зимы, нет лета и отсутствует нравственность. За исключением этих мелких недостатков – прекрасная страна.

* * *

Марк Твен, будучи редактором газеты, однажды напечатал разгромное обличение некоего N. В нем была фраза: «Господин N не заслуживает даже плевка в лицо».

Оный господин подал в суд, который обязал газету опубликовать опровержение, и Марк Твен показал себя законопослушным гражданином: в очередном номере его газеты было напечатано: «Господин N заслуживает плевка в лицо».

* * *

Марка Твена пригласили на банкет в честь генерала Гранта и попросили произнести речь. Речь вышла не такой уж торжественной:

– Будущее Соединенных Штатов лежит пока в трех или четырех миллионах колыбелей. В одной из них находится младенец, который в один прекрасный день станет великим полководцем. Сейчас, возможно, он предпринимает стратегические усилия, пытаясь запихнуть себе в рот большой палец ноги. 56 лет назад генерал Грант пытался предпринять такую же операцию…

Джордж Бернард Шоу. Шарж. 1911 год

Тем же вечером Твен записал в дневнике: «Представлен генералу Гранту. Я сказал, что счастлив с ним познакомиться, он сказал, что не может похвалиться тем же».

* * *

Однажды очень тучный человек сказал отличавшемуся худобой Бернарду Шоу:

– Вы выглядите так, что можно подумать, будто ваша семья голодает.

– А посмотреть на вас, можно подумать, что вы являетесь причиной этого бедствия.

* * *

Бернарда Шоу спросили:

– Скажите, каким образом вам удается придумывать ваши удивительно остроумные фразы?

– Это очень просто, – ответил Шоу. – Я придумываю что-нибудь неостроумное и тут же говорю совершенно противоположное.

* * *

Бернард Шоу, уже будучи прославленным писателем, столкнулся однажды на дороге с велосипедистом. К счастью, оба отделались только страхом. Велосипедист начал извиняться, но Шоу возразил:

– Вам не повезло, сэр! Еще немного энергии – и вы заслужили бы бессмертие как мой убийца.

* * *

Однажды к Бернарду Шоу пришел молодой драматург и попросил его высказать мнение о своей последней пьесе. Тот пообещал просмотреть ее.

Через несколько дней, когда драматург зашел за вердиктом мастера, тот сказал:

– Молодой человек, так вы сможете писать, когда станете старым и маститым. До этого же вам придется писать гораздо лучше.

* * *

Шоу явился к врачу и попросил осмотреть его ногу. Доктор спросил:

– Как долго у вас нога в таком состоянии?

– Две недели.

– Как же вы могли две недели ходить со сломанной костью? Почему вы не обратились ко мне раньше?

– Видите ли, доктор, каждый раз, когда я говорю, что у меня что-то болит, моя жена требует, чтобы я бросил курить.

* * *

Однажды одна дама спросила Шоу:

– Почему Бог сначала создал мужчину, а потом женщину?

– Потому что он не хотел, чтобы во время сотворения мужчины женщина помогала ему своими советами, – ответил драматург.

* * *

Как-то до английской королевы дошло высказывание Шоу, что все женщины продажны. Она решила публично поставить наглеца на место и пригласила Шоу в королевский дворец.

– Это правда, что вы считаете, что все женщины продаются? – спросила королева.

– Правда, – ответил Шоу.

– Сколько же тогда, по-вашему, должна стоить королева Англии?

– Десять тысяч фунтов стерлингов, – ответил Шоу.

– Так мало? – возмутилась королева.

– Ну вот, Ваше Величество, Вы уже и торгуетесь! – с довольной улыбкой воскликнул Шоу.

* * *

Попробовав на одном из званых обедов невкусный салат, Бернард Шоу заметил:

– Писатели прячут свои ошибки в письменном столе, врачи – под землей, а хозяйки – под майонезом.

* * *

К Бернарду Шоу, бывшему уже в летах, обратилась одна дама:

– Извините за назойливость, мистер Шоу, но сколько вам лет?

– Это зависит от ваших намерений, – ответил тот.

* * *

В 1925 году Нобелевскую премию по литературе присудили Бернарду Шоу, который назвал это событие «знаком благодарности за то облегчение, которое он доставил миру, ничего не напечатав в текущем году».

* * *

Однажды Антон Павлович Чехов зашел в редакцию журнала «Осколки», с которым сотрудничал. Главный редактор Лейкин похвастался перед ним прекрасным рассказом, присланным никому неизвестным начинающим автором из Царского Села. Лейкин был в восторге и собрался пригласить автора для личных переговоров, чтобы привлечь к сотрудничеству в журнале.

Чехов заинтересовался, взял рукопись и с изумлением узнал свой собственный, уже опубликованный рассказ, переписанный от руки.

Возмущению Лейкина не было предела, а Чехов улыбнулся и спокойно заметил:

– Плагиат – это лучший признак популярности.

* * *

В последние годы своей жизни Сомерсет Моэм совершенно не боялся смерти. Он сказал как-то одному из своих друзей:

– Смерть, как и запор, например, лишь одна из банальностей, очень часто встречающихся в жизни человека. Так стоит ли ее так уж бояться?

* * *

Созданное Борисом Прониным артистическое кафе «Бродячая собака» располагалось вблизи Михайловской площади, в подвале старого дома. Вход был с внутреннего двора. Поэты появлялись здесь в окружении некоторого числа поклонников или, чаще, поклонниц.

Как-то раз одна из восторженных почитательниц поэта Константина Бальмонта, разгоряченная богемной атмосферой, бессонницей и вином, воскликнула, обращаясь к своему кумиру:

– Ради вас я способна на все! Хотите, я сейчас выпрыгну в окно?

– Нет! – отрезал тот. – Здесь недостаточно высоко!

* * *

Все нищие города Гатчины знали, когда писатель Александр Иванович Куприн ездил в Петербург, и в это время ожидали его на вокзале. Поэтому писатель всегда держал в карманах множество медных монет.

Но однажды Куприн дал нищенке с ребенком на руках горсть серебряной мелочи. Тут же к нему подошел красноносый небритый нищий с опухшей физиономией и заплетающимся языком принялся клянчить деньги, всячески восхваляя при этом его как «всемирно-исторического писателя». Куприн сунул ему кредитку в целых пять рублей.

– Не понимаю, дорогой друг, – удивился один из сопровождавших писателя, – женщине с ребенком вы дали что-то около рубля, а пьяному, который побежал в кабак пропивать вашу пятерку, вы так щедро оплатили его вздор и бред?

– Да как вы не понимаете! – воскликнул Куприн. – Ведь женщине с ребенком даст каждый. А пьяному кто даст? Только я, Александр Иванович…

* * *

Специалистом по литературным альманахам, особенно по отысканию для их издания меценатов, считался Осип Мандельштам. И пусть фолиант, задуманный тиражом в тысячу экземпляров, на веленевой бумаге с водяными знаками и многокрасочными иллюстрациями, выходил с чудовищным опозданием тоненькой газетно-бумажной тетрадочкой без всяких иллюстраций или не выходил вовсе, молодые поэты могли какое-то время предаваться свободному творчеству и не думать о деньгах.

– Ну как ваш альманах?» – спрашивали Мандельштама.

– Я разошелся с издателем во взглядах, – отвечал тот.

– И что же, он ничего не издал?!

– Нет, почему же? Он издал… вопль!

* * *

Захватив в свои сети очередного толстосума, потенциального мецената для очередного альманаха, Мандельштам долго и умело обрабатывал его, живописуя, сколь великолепным должен получиться новый поэтический шедевр и каким событием станет его выход в свет. В наиболее патетических местах он даже читал свои стихи.