Текст книги "Коллекция бывших мужей"

Я согласилась, но понимала, что по душам, это он сильно преувеличил – какие уж тут души, когда мы совершенно чужие люди.

Но, как ни странно, разговор у нас получился и на самом деле в чем-то проникновенный. Аркадий нормально, без выпендривания, признался, что и на самом деле первый раз в жизни влюбился, да так, что ему плохо без меня, и… и много чего он еще говорил в тот вечер по-человечески искренне, как мне показалось. Даже извинился за измены, хотя тут же признался, что откровенно не понимает, за что извиняется.

Не знаю, почему, может, просто не хотелось разбивать то наше настроение тихой, спокойной беседы, в чем-то даже откровенной, что ли, но я так и не решилась уведомить его, что мы уже разведены.

А через неделю Аркаша пропал.

Мне позвонил растревоженный не на шутку Макс и спросил, когда я последний раз видела Андреева. Ну а потом была полиция, прокуратура, непростые ребятки криминальных представителей области и долгие расспросы, допросы, даже обыски и подозрения. И именно тогда Иваницкий узнал о нашем разводе. Макс спросил, почему я, как жена, не подала заявление об исчезновении мужа. Вот я и оповестила, что уже не являюсь женой Аркадия.

Андреева объявили во всесоюзный розыск. А через пару месяцев – отчего-то очень быстро, – вроде бы по закону требуется совсем другой срок, но Аркашу признали без вести пропавшим.

И до позавчерашнего дня я бывшего мужа не видела. Хотя сомневаюсь, что нашу «встречу» можно в полной мере отнести к понятию «мы увиделись».

Максим Васильевич Иваницкий встретил меня печальным взглядом и особым радушием. Предложил чай, кофе или пообедать, если я соглашусь пойти с ним в ресторан – я от всего отказалась, попросив лишь стакан теплой минеральной воды без газа с парой капель лимонного сока.

– Что у тебя случилось, Кира? – обеспокоенно спросил он, когда мы устроились за небольшим кофейным столиком у него в кабинете. – До меня дошли невероятные какие-то слухи, что ты вроде как нашла труп?

– Нашла, – не стала отрицать я. – У себя в квартире.

И я сжато, практически протокольно, рассказала ему обстоятельства, при которых обнаружила мертвеца в своем кресле.

– Как он попал в твою квартиру?! – возмутился Иваницкий и вдруг сообразил: – Постой, постой, так ты что, получаешься главной подозреваемой у ментов? – разволновался он всерьез, да так, что не усидел на месте, подскочил и зашагал передо мной из стороны в сторону.

– Получилось бы, – устало ответила я и объяснила ему про больницу и отравление, но отчего-то умолчала о возможности того, что мне подмешали некий препарат, закончив свой рассказ совсем иным выводом. – Наверное, отравилась каким-то блюдом на юбилее.

Почему я ему не сказала? Не знаю. Из вредности, может, или оттого, что он мне не нравился.

– Но это не главное, – заключила я.

– Как это не главное?! – возмутился Иваницкий. – Ты так пострадала! Ты вообще могла умереть! Почему ты мне сразу не сказала, я бы смог защитить тебя от любых ментов! И лучших врачей предоставить!

– Ничего этого не требовалось, Максим, – еле удержалась я от того, чтобы не поморщиться от его совсем не нужной мне заботы. – Алиби, как говорят в органах, у меня железное. А здоровье потихоньку нормализуется. Я не поэтому к тебе пришла.

– С тобой что-то еще случилось? – Он даже побледнел от переживаний.

Я еще подумала: что-то он чересчур волнение о моей персоне выказывает. Ну, вредничала, вредничала, не скрою! Но в его такую уж сильную, чистую и искреннюю любовь к моей персоне верилось с трудом.

– Со мной нет. А вот труп… – И вздохнув, выдала я информацию: – Максим, это Аркадий. Я его не узнала, потому что он сделал пластику лица, но в полиции его опознали по стоматологической карте. – И повторила: – Это Аркадий точно.

– Как?! – Он побледнел теперь уж определенно и рухнул обессиленно в кресло, не сводя с меня пораженного взгляда.

– Я не знаю как, но это Аркаша. Я решила, что обязана сказать тебе лично, вот поэтому и приехала. И, думаю, тебе лучше самому приехать в полицию, чтобы все там у них выяснить и не ждать их вызова, а они тебя вызовут, это точно, – и сказав все, что должна была, я начала подниматься с кресла.

– Да, – рассеянно согласился со мной Макс, думая совершенно о другом. И вдруг ухватил за руку и посмотрел на меня растерянно снизу вверх. – А где он был?

– Я не знаю, Макс, – осторожно высвобождая свою руку, сочувственно ответила я.

– Да, конечно, – кивнул он. – Ты не можешь знать.

И поднялся с кресла.

Я поспешила быстро попрощаться с ним, напомнила о посещении полиции в добровольном порядке и ушла.

Поехала я на работу в центральное кафе, где через час должна была состояться наша встреча с друзьями. Подтягиваться они начали еще до оговоренного времени, но на вопросы я не торопилась отвечать, обещая, что расскажу, когда соберутся все, чтобы не повторять по несколько раз опоздавшим одно и то же.

И, как водится, пока все собрались, шумно обнимались-целовались-здоровались, пока расселись и сделали заказ – все с работы, все голодные.

Пока что-то ели-пили, так уж и глубокий вечер подкрался. А я чувствовала, что устала, и легкие приступы слабости несколько раз накатывали вполне ощутимо, поэтому и скомкала свое повествование, не распыляясь на мелочи и детали.

Рассказала про Аркашу и подозрения полиции.

Вот тут и начались жаркие обсуждения! Народ возбухал, предлагал наперебой помощь разного уровня, принялись спорить друг с другом, некоторые выбегали покурить на улицу, разволновавшись, другие подсаживались ко мне поближе, что-то уточняли, спрашивали.

Как всегда – хаос! На месте никто не усидел: все активные, шумные, шебутные! Единственным человеком, оставшимся сидеть, оказалась я, а вокруг меня закручивались воронки активности моих друзей.

Они перемещались, что-то еще заказывали, ели-пили, передавали друг другу, и от всего этого пустого шума-гама у меня начинала болеть голова, и слабость уже не накатывала, а захватила меня в полное свое распоряжение.

– Так. Все! – остановила я их галдеж. – Вы тут обсуждайте, а я домой поеду. Чувствую себя ужасно!

– Я тебя отвезу! – тут же поднялся Владимир. – Моя машины ближе всех стоит.

– Отвези, – с благодарностью согласилась я.

Свою потом заберу или попрошу кого перегнать – не в силах я сейчас за руль садиться, что-то совсем расклеилась.

По дороге до моего дома мы с Вовой практически не разговаривали – он поглядывал на меня обеспокоенно, качал недовольно головой, что-то обдумывая, но молчал, пока мы не подъехали к самому подъезду. Впрочем, тут и ехать-то было минут десять.

– Кир, ты же понимаешь, что можешь на нас по-настоящему рассчитывать? – в форме уверенной декларации заявил он, остановив машину.

– Я знаю, Вов, и благодарна вам всем за участие. Если понадобится, обязательно попрошу помощи. – И заверила: – Честное слово.

– Вот и ладушки, – порадовался он, чмокнул меня в щечку и напомнил еще раз: – Я подключусь в любой момент и через свои каналы узнаю, что там у ментов происходит. И ты же понимаешь, что не на уровне твоего этого опера-капитана и даже не его начальства.

– Я понимаю, Вов, спасибо, – поблагодарила я и стала выбираться из машины.

Что-то мне хреновастенько стало вполне так ощутимо. Переоценила я свои силы, рановато было, видимо, мне козой неугомонной по городу скакать. Еще и к этому Иваницкому зачем-то сама поехала – совсем уж рассердилась я на себя – порядочная ты наша, по-правильному хотела, по-честному, лично предупредить! Теперь вот еле ноги волочу!

Володя быстро вышел из машины, помог выбраться мне и проводил до самой квартиры. За что ему особая благодарность – действительно, что-то мне все хуже и хуже.

Забрав ключи, он отпер дверь и, поддерживая меня под локоток, усадил на банкетку в прихожей и пре-дупредил:

– Пойду твои хоромы проверю на всякий случай.

Ничего криминального и подозрительного Иванцов в квартире не обнаружил, посмеялся над этим фактом, поцеловал меня прощальным дружеским поцелуем и отбыл восвояси.

А я кое-как разделась прямо в прихожей, сидя на банкетке, покидав куда ни попадя вещи, и буквально заставила себя дойти до ванной, умыться. Оказавшись в спальне, я рухнула на кровать.

Но заснуть и отделаться легким недомоганием не удалось.

Состояние мое стремительно ухудшалось, слабость теперь накатывала волнами – такая странная: вдруг, в мгновение становилось так плохо, что я даже пошевелить рукой-ногой не могла, потом отпускало вроде, я переводила дух, но через какое-то время накатывало новым приступом.

И еще мутило жутко, а во рту чувствовалась непонятная горечь…

И неожиданно до меня вдруг дошло, что я неверно оцениваю свое состояние, приняв симптомы за последствия отравления и моей слишком ранней физической активности.

А ни фига! – поняла в какой-то момент я. – Это новое отравление!

– Твою мать!! – громко выругалась я, осознав текущее положение дел.

Наверное, я съела что-то за ужином такое, что не монтируется с предыдущим отравлением и вызвало вот такую реакцию организма. Ничего иного мне в голову прийти в тот момент не могло.

Да и не важно, что явилось причиной нового отравления, сейчас актуально совсем другое – срочно что-то предпринять, чтобы тут, в тиши и одиночестве, богу душу не отдать!

И я начала сползать с кровати, чувствуя, как стремительно ускользают мгновения, в которые я еще могу что-то путевое сделать, пока еще в сознании и получается наскрести хоть какие-то силы!

И я заставила себя дойти до входной двери…

А по дороге мне стукнула в голову одна ошпарившая разум, как кипятком, мысль, и я, не удержавшись, заглянула в гостиную… Фу! Никого нет!

Что это я подумала и зачем? – вяло пожурила я себя.

И продолжила свой нелегкий путь до входной двери.

Отперла все замки, рухнула на банкетку, чувствуя, как покрываюсь холодным липким потом и меня начинает колотить мелкой дрожью. Кое-как подтянула к себе за ремень свою сумочку, которая с грохотом свалилась с консоли на пол, и я подтянула ее к себе на колени. Пошарила в загадочном нутре женской сумочки, нащупала смартфон и вызвала «Скорую помощь», сообщив им помимо имя-фамилии и адреса свои симптомы, и даже про раннее отравление уведомила, и фамилию Тараса Наумовича не забыла упомянуть, и про открытую дверь предупредила.

Это я молодец! Это я еще что-то соображала.

А вот последующие свои действия я производила уже в полусознательном состоянии, изредка из него выпадая.

Каким-то чудом я умудрилась набрать здоровую кастрюлю воды, разбодяжить в ней марганцовку, хотя как и когда я ее смогла достать из аптечки – убейте, не помню! Но свершила еще один подвиг, оставшийся вне пределов моей памяти – добралась вместе с кастрюлей в туалет, уселась возле унитаза и влила в себя половину марганцового раствора – литра два, не меньше.

И благополучно отдала их белому фарфоровому другу…

А после выпила оставшиеся два литра… и потеряла сознание, обнимая унитаз. Там меня нашла бригада «Скорой помощи» и растормошила, приведя в чувство.

Молодой доктор, приехавший по вызову, оказался грамотным профессионалом, сразу же сообразил, что происходит, и глупых вопросов типа «сколько алкоголя вы выпили?» не задавал, а первым делом распорядился взять у меня все возможные анализы. После чего похвалил за сообразительность и марганцовку, и они всей своей дружной бригадой приступили к промывке моего организма.

Жуть полная! Чтобы пусто было тому, кто…

Женщины – фельдшер и медсестра, оказались сердобольными и даже помыли меня под душем после всех процедур, перед тем, как уложить в кровать. А присевший рядом со мной доктор объяснил мне, как мог, доходчиво:

– По всем правилам и показаниям, вас бы в больницу надо, Кира Андреевна, – улыбался он мне. И даже похвалил: – Но вы большая умница: сообразили, что у вас новое отравление, и нас вызвали, и большое количество раствора выпили, что в какой-то степени вас спасло. Ну, а мы еще помогли. Поэтому думаю, что госпитализация не обязательна. Вам лучше отлежаться в спокойной обстановке, выспаться. Сейчас у вас несколько часов будет сильная слабость. Но это пройдет. Пейте побольше жидкости, лучше простой, чистой теплой воды. Девочки вон вам поставили на тумбочку, – указал он на несколько кружек с водой, что принесли из кухни медсестра с фельдшером. – Вот ее и пейте каждый раз, как проснетесь. Ну, что, – продолжил он излагать врачебное предписание, – утром крепкий чай, весь день жидкие постные каши. И отдыхать, лежать и спать побольше. Никаких движений и волнений. Это понятно?

Я слабенько кивнула головой, на разговоры сил у меня не наскреблось.

– Вот и хорошо, – порадовался за меня доктор. – Мы сейчас вам парочку укольчиков сделаем, и вы спокойно будете спать. Завтра отлежитесь, а послезавтра к Тарасу Наумовичу, раз уж он вас ведет в вашем бенефисе отравлений. – И уточнил: – Все понятно?

А я снова кивнула, уже практически засыпая, и таки нашла в себе силы промямлить:

– Дверь просто захлопните… На английский за-мок…

Все. Я спала!

Проспала я мертвым сном очень долго. И проснулась от сильного приступа голода и настойчивого требования желудка, высказанного продолжительным активным бурчанием немедленно его накормить!

Открывать сразу глаза я не рискнула, а, продолжая лежать в той же позе и не двигаясь, прислушалась к организму.

Ему, разумеется, было не шоколадно, но в общем и целом ничего. Слабость присутствовала, а все остальные симптомы испарились.

Вот и славно, трам-пам-пам! – порадовалась я мысленно и попыталась встать.

В данном непростом процессе выяснилось, что у меня чудовищная жажда, и я выпила залпом аж две кружки воды, поставленные с ночи на тумбочку заботливыми медичками.

Вот за это им отдельное спасибо! Спасли!

Ну, что? В общем и целом не все так плохо, как было прошлый раз – слабость, разумеется, присутствовала дикая, но вполне преодолимая, а вот голова не болела, что не могло не радовать.

Я добралась до кухни в несколько приемов, соорудила себе чай с сахаром, который обычно не употребляла, но рекомендации врача, это серьезно, так что с сахаром!

И с большим удовольствием выпила всю кружку до дна.

Посидела, переводя дыхание, набираясь сил для новых героических свершений, сделала еще одну кружку чая и поставила вариться свою правильную овсянку.

Желудок уже арии голодные выводил во весь голос.

Кашу я съела довольно быстро и, прикрыв глаза, какое-то время просто сидела и наслаждалась чувством приятной сытости и тишиной.

Интересно, а сколько времени? – подумалось мне ни с того ни с сего – я посмотрела на часы на стене и мысленно присвистнула – половина второго дня!

Вот это я поспала! Выполнила, так сказать, врачебные рекомендации в полном объеме и даже с перебором.

Ну, что, есть мне больше не хотелось, зато безумно хотелось в душ, а еще почистить зубы и привести себя хоть в какой-нибудь более-менее живой вид.

Из душа я, конечно, еле выбралась – ножки дрожат и подворачиваются, в руках мелкий тремор, перед глазами черные круги плавают – снова я поспешила активно двигаться и переоценила свои силы и возможности!

Лежать, спать, отдыхать и восстанавливаться!

Все!

Только снова захотелось есть. Я отправилась в кухню и доела кашу, которую специально наварила с избытком.

Вот теперь хорошо! В самый раз! И… спать, спать!

Продвигаясь из кухни в родимую спальню, я внезапно почувствовала какой-то укол в сознании, что-то зацепившее, увиденное боковым зрением, некое несоответствие в пространстве, что ли…

Да, что за?.. – возмутилась я.

Но остановилась и осмотрелась.

Ну? – ворчала я на себя мысленно. – В чем дело? Что тебе неймется-то, неугомонная ты моя?

И тут поняла – дверь!

И отчего-то в груди резко похолодело и словно ухнуло что-то…

Дверь в гостиную была закрыта! А я оставляла ее распахнутой, причем обе створки.

– И чего ты задребезжала? – громко и раздраженно возмутилась я, стараясь прогнать голосом безотчетный испуг. – Ну закрыта, так медики со «Скорой» ее и закрыли!

«А на кой?» – возмутилось в ответ мое сознание.

– Да, какого черта? – недовольно высказалась я в голос и с максимально возможной в моем состоянии скоростью ринулась открывать дверь.

Распахнула и…

Реальность превзошла все мои ожидания!

– Твою ж мать! – простонала я.

На втором и единственно оставшемся кресле из моего диванно-кресельного гарнитура расположился труп девушки Ольги, некогда бывшей референтом и любовницей Аркаши.

Для того чтобы понять, что она труп, к патологоанатому ходить не требовалось – лицо было страшным, посиневшим, с вывалившимся языком и выпученными глазами. На шее четкий синяк от душившей ее веревки, которая страшным, я бы сказала убийственным, ожерельем лежала у девушки на ключицах.

Ну, как не мать-перемать, а? Вот как не мать-то!!!

И я от души и даже где-то со слезой глубокого негодования воспользовалась русским матерным языком во все горло и добавила от избытка сильных эмоций, вдруг так некстати выплывшую откуда-то из глубин сознания фразу, произнесенную Риной Зеленой в каком-то старом фильме:

– «Ее своими руками душил народный артист Удмуртской АССР!» – Вздохнула тягостно, подходя ближе к тому, что еще недавно было девушкой Олей, и спросила сердобольно: – Милая, знать бы, какая сволочь тебя душила собственными руками? Хорошо бы все-таки не народный артист, и не Удмуртской АССР.

Девушка Оля предсказуемо ничего не ответила, а я, вздохнув горестно, констатировала неприятный до оскомины факт: придется звонить в полицию оперуполномоченному капитану и уведомлять о том, что у меня тут… и повторилась:

– Твою мать. – Правда, без эмоциональной наполненности, скорее с большой жалостью к себе. – Нет! – принялась возмущаться я. – Чем, понимаешь ли, дальше, тем, ну его на хрен! – И тут меня осенило: – А ведь алиби у тебя, голуба моя, Кира Андреевна, на сей раз нет!

Я вспомнила молодого бодрого и веселого доктора «Скорой помощи» и слабодушно подумала: ну а как его показания, что я пребывала в плачевном состоянии здоровья и содеять такое злодейство никак не могла, станут вполне достойным алиби?

И очередной раз тягостно вздохнула:

– Боюсь, Кира Андреевна, что скептикам из прокуратуры это вряд ли покажется убедительным. – И спросила воинственно у пространства: – Ну, почему все время через нервы, а?!

Ну как тут снова не обратиться к матерной оценке обстоятельств?

Ладно, это все лирика, но как ни крути, а вариантов все равно нет – и я поплелась в коридор за оставленным там смартфоном.

– Сергей Дмитриевич? – с некой долей сочувствия ему и себе заодно уточнила я, когда на звонок ответили.

– Да, – недовольным тоном подтвердил капитан.

– Здравствуйте, – интеллигентно поздоровалась я задушевной скромницей.

– Имеете что-то сообщить по вашему делу?

– Нет, – отказалась я и тут же поправилась: – То есть да. – А подумав, «прояснила»: – Имею, но по другому делу.

– Какому другому? – возмутился оперуполномоченный и посоветовал особым тоном наставника: – Вам бы с этим разобраться!

– Да, хотелось бы, – вздохнув виновато, полностью согласилась я. – И я вашу позицию в данном вопросе вполне искренне разделяю, – уверила со всей искренностью я и все же объявила о новой находке: – Но дело в том, что у меня труп.

– Не только у вас, – ворчал капитан Марчук, – к сожалению, у нас у всех труп вашего бывшего мужа.

– Это-то да, – осторожно согласилась я и пояснила: – Но у меня еще один труп.

– В каком смысле? – обалдел капитан.

– В прямом, – уверила я. – В натуральном, так сказать.

– Не понял, где у вас труп? – явно «запаздывал» старший оперуполномоченный.

– У меня в квартире, – призналась я и добавила для точности: – В кресле. Во втором. Последнем.

– Что вы мне голову морочите?! – взревел разбушевавшимся медведем Марчук. – Какой труп? В каком кресле?

– Какой-какой! – возмутилась я ответно и, устав от этого дурацкого диалога, растолковала: – Свежий труп! Сегодняшний! Новый! В моем кресле! Приезжайте и сами посмотрите, дверь будет открыта, а я себя плохо чувствую, мне необходимо лежать, мне доктор прописал постельный режим! Вот я лежать и буду!

И бросила трубку.

Замок на двери я отперла и, прошествовав в спальню, улеглась в кровать. Полежала, мысленно давая капитану Марчуку не самые лицеприятные характеристики. Поразмышляла над ситуацией и позвонила Тарасу Наумовичу. Рассказала ему о своем новом отравлении и о «Скорой», и о свеженьком трупе в моей квартире.

Он подумал и дал указание лежать, пить побольше, есть постную кашу…

– …а ментам, если надо, то пусть у твоей кровати сидят и снимают с тебя показания, – закончил он рекомендации и пообещал: – Я сейчас позвоню на станцию, узнаю, какая бригада к тебе ездила, и переговорю с доктором. – И посоветовал: – Ты, Кира Андреевна, заранее-то не пугайся, глядишь, в околоток тебя и не посадят. – И хохотнул, добавив: – Сразу.

Как и в прошлый раз, первым в квартире образовался участковый, старший лейтенант Ухов, в сопровождении бравых пэпээсников, только других.

– Хозяйка! – прокричал он с порога.

– Входите! – ответила я из спальни, не собираясь нарушать прописанный мне двумя врачами постельный режим.

Он прошел и почему-то ко мне в комнату, а не на место преступления и по-простецки так поинтересовался:

– А вы чего лежите?

– Болею. Доктор прописал лежать и не двигаться.

– А-а-а… – протянул он и почесал в затылке, сбив свою форменную фуражку вбок.

– Труп традиционно в гостиной, – оповестила я.

– Понял, – кивнул Ухов и удалился вместе с помощниками.

А я закрыла глаза, отдав себе приказание расслабиться. Может, есть такие железные люди, которые могут при данных обстоятельствах расслабиться, но, как выяснилось экспериментальным путем, я к их числу явно не отношусь.

Пришлось вздыхая выбираться из кровати, но вылезать из своего домашнего спортивного костюма и облачаться во что-то более приличное для приема опергруппы я категорически не собиралась – хватит с них и того, что я соизволила из койки встать.

Но к приезду бригады следовало подготовиться, чтобы не было, как в прошлый раз – без еды и горячего питья несколько часов нудной беседы, именуемой допросом.

Мне доктор иное отношение к своему здоровью прописал!

Я пошла варить новую порцию каши и делать чай, переливая его в термос – о себе надо заботиться с трепетом и любовью, а по возможности и нежностью.

Ну а коли они соберутся меня упечь в застенки, вот тогда и переоденусь.

Марчук явился крайне недовольный, вместе со всей оперативной группой и криминалистами в том числе.

Зашел в кухню, и у него полезли брови вверх от удивления, когда он застал меня помешивающей ложкой варящуюся кашу, но эмоциями совладал довольно быстро и начал было представляться официально, как положено по законному проведению процедур следственных действий. Но я только отмахнулась:

– Да перестаньте, Сергей Дмитриевич, мы с вами уже почти как родные. – И радушно поинтересовалась: – Каши хотите? Или чаю-кофе?

– Вы же знаете, что ничего нельзя трогать? – напомнил он, тем не менее усаживаясь за стол.

– А я уже трогала все подряд, когда завтракала. – И пояснила подробнее: – До того, как обнаружила труп. Так что пофиг.

От чая-кофе он отказался и приступил к допросу под протокол.

Процедура «снятия показаний» повторилась практически один в один, как в прошлый раз, за тем исключением, что капитан позволил себе несколько язвительных замечаний на тему: не слишком ли часто меня пытаются отравить. Мне пришлось возразить, что на этот раз меня не травили, а я, скорее всего, просто съела что-то, что не смог принять мой ослабленный организм.

А еще Марчук был куда менее благодушен и… как бы это сформулировать?.. менее нейтрален, что ли? И определенно предвзят.

Мне показалось, что он плохо скрывает свою радость по поводу того, что у меня на сей раз нет хоть какого-то приличного алиби, но…

Не свезло капитану, ох не свезло! Аж жалко его!

Когда я уже с безнадежной тоской подумывала, что пора звонить своему адвокату и собираться в тюрьму, позвонил вчерашний врач «Скорой помощи».

И! Вот тут самое интересное! В категорической форме заявил капитану Марчуку, что пациентка, то есть я, находилась в таком состоянии, при котором она не то что задушить кого-то, а двигаться не могла без посторонней помощи в течение нескольких часов, а от снотворного, что они мне вкололи, спала глубоким и продолжительным сном и проснуться никак не могла.

И пообещал написать подробный эпикриз для полиции, в котором и отобразит все, что только что заявил.

Марчук несколько приуныл, но заметно, что волевым порядком приструнил нервы и дело свое делал, недовольно поглядывая на меня.

А я в процессе допроса самым незатейливым образом попила чайку и поела каши, вызвав молчаливое негодование старшего оперуполномоченного.

Но промолчал же! Покривился слегка, бровку эдак саркастически приподнял, но промолчал.

Думаю, каши ни в каком виде ближайший месяц-два я есть точно не буду. А то и больше.

А где-то минут за пятнадцать до того, как оперативники и прокурорский следователь закончили следственные действия на месте преступления, Марчуку позвонил Тарас Наумович и сообщил, что, судя по результатам моих анализов, мне снова подсыпали в питье или еду тот же самый препарат, что и три дня назад.

Вот такая хрень!

Тут не захочешь, но как не вспомнить классика: «Все враждебно живому человеку!» То бишь мне, маленькой! Отравитель какой-то ненормальный привязался, трупы бесхозные появляются, а полиционеры засадить в каталажку норовят!

Во что я влипла?!

Капитан совсем опечалился и, глянув на меня недобрым взглядом, спросил недовольно:

– И кто ж это так настойчиво вас все усыпить рвется, Кира Андреевна?

– Вот вы и ищите, – отбрила я его сарказм. – Это ваша работа, которую вы себе выбрали и за которую вам государство платит деньги из тех налогов, которые я, в свою очередь, отдаю ему.

– А вы не хамите, – остудил он мое негодование. – Ваше алиби на сей раз весьма шатко. И самое главное, что теперь можно совершенно определенно утверждать, что вы имеете непосредственное отношение к обоим трупам, раз убийца с таким упорством оставляет их в вашей квартире.

– Вот и выясняйте, Сергей Дмитриевич, – не испугалась я ни на грамм, – кому так горячо мечтается меня подставить.

– Значит, не получится у нас диалога, – вздохнул капитан с напускной досадой.

– Отчего же, – возразила я, – получится, когда вы перестанете назначать меня на роль главной душегубки и найдете настоящего убийцу.

Расставались мы не сказать, чтобы дружески и доброжелательно – следователь оставался при своем мнении и подозрениях в мой адрес, ну а я не питала иллюзий по поводу скорого раскрытия преступлений и задержания истинного преступника.

К тому же на сей раз он вынудил меня подписать постановление о запрете покидать город, и теперь я не смогу ездить в Рощино к бабушке неизвестно сколько.

А это чревато непредсказуемыми последствиями.

Да уж, слишком плотное и частое общение с полицией, надо сказать, нас обоюдно утомило как минимум, а как максимум – достало.

Но, по большому счету, как бы я ни гневилась на Марчука и не раздражалась его поведением, но капитан все же прав – во-первых, в том, что вот уже второе преступление происходит в моей квартире, и теперь даже самому тупому следователю понятно, что это имеет ко мне непосредственное отношение, пусть не прямое, но косвенное уж точно. Хотя… с таким упорством устраивать у меня трупы в креслах – скорее, все же самое прямое отношение. Понять бы еще какое!

А во-вторых, – это, конечно, сильно раздражает, но и тут следователь прав – алиби у меня таки хлипкое: мало ли что утверждают врачи, может, индивидуальные особенности моего организма таковы, что я нашла бы в себе силы на удушение Ольги или оба врага со мной в сговоре, или пожалели бедняжку – всякое может быть. И, как ни крути, а на месте преступления я находилась именно в тот момент, когда оно совершалось.

Если в ближайшее время полиция не найдет никого, приемлемого на роль истинного убийцы, о том, как фальсифицируются уголовные дела и как «подтягивается» к назначенной на роль основной версии доказательная база, я знала даже слишком хорошо!

Так что, надо честно признать, дела у меня фиговые!

Да уж, это, скажу вам, не зефир в шоколаде!

А и ладно, что ж теперь Лазаря петь, прорвемся! – отмахнулась я мысленно, чувствуя себя ужасно.

Позвонила Вере, вызвав ее на очередную генеральную уборку после нового трупа и ментовских экспертов, попросила выбросить кресло и завалилась спать.

И спала я до следующего утра.

А проснувшись, обнаружила Веру, которая решила остаться, чтобы поухаживать за мной. Увидев меня, медленно входящую в кухню, помощница по хозяйству немного скривилась, но поспешила уверить, что в общем и целом выгляжу я приемлемо. Не ободрила, но надежду вселила и убежала по своим делам, оставив меня в одиночестве.

Спасибо ей огромное – прямо спасла! И щей мне вегетарианских наварила, и отвечала на все многочисленные звонки на мой сотовый, объясняя, что я плохо себя чувствую и сплю.

А мне ничего так, явно полегчало!

Чем я и не преминула воспользоваться – обзвонила всех заинтересованных и волнующихся и успокоила, ничего не рассказывая про новый труп.

Ни деду, ни бабушке я про «сюрпризики» в квартире, понятное дело, не рассказала – не волнуем, побережем.

Деду так и вовсе не следует ничего знать, а то примчится спасать и подключать свои связи, тогда этого душегуба и вовсе не найдут! Кто ж любит чьи-то связи? Особенно полицейское начальство, когда на него давят и наседают? Притянут какую-нибудь версию за уши и спустят дело на тормозах.

И настоящий злодей никуда не денется и будет себе поживать расчудесно, а вот его присутствие в моей жизни меня весьма и весьма напрягает и беспокоит. А я этого не люблю.

И что тогда делать? – размышляла я, сидя в кухне за столом и уплетая вторую тарелку обалденных щей.

По классической схеме развития детективного романа в этот самый роковой и напряженный для героини момент просто обязан появиться некий герой – не важно, положительный или на всю голову отрицательный, главное, что он спасает бедную девушку от ее страшных напастей, ловит злодея и убийцу и выявляет всех преступников, мешающих нежной барышне спокойно и счастливо жить.

По крайней мере, в большинстве романов именно так и происходит – героиня в трудной ситуации и герой-спаситель тут как тут, выскакивает из-за кулис, как Петрушка в балагане.

Есть еще такой типаж, как невольный спаситель. С таким раскладом я тоже вполне себе согласна, то есть товарищ, который и сам попадает в неприятности по преступному умыслу тех же злодеев и невольно вынужден спасать себя, ну и героиню заодно.

Даже на такого согласна – только дайте!

– Эй, герой! Ты где? – спросила я громко у пространства.

Прислушалась и осмотрелась – не появится ли кто на мой трепетный призыв.