Текст книги "Ломаные линии судьбы"

Как говорит подруга Аглаи Лилька Токарева, великая ценительница и специалист по противоположному полу, «вот это муз-з-зчина! Дайте два!».

Судя по энергии, излучаемой им, по свободной, уверенной манере держаться, по взгляду и мимике, этот человек отлично знал цену себе, своей убойной мужской харизь-зь-зьме, чтоб её… Знал, какое впечатление он производит на женщин и насколько сильно их к нему притягивает, приблизительно как к килограммовому магниту маленькую гайку с расстояния сантиметров десяти.

Как любая нормальная женщина, Аглая успела рассмотреть незнакомца, почувствовать все его правильные флюиды, отметить-заметить некоторые мелкие детали и оценить в целом и в некоторых частностях за несколько коротких мгновений, пока они, как воспитанные люди, соблюдая принятый политес, коротко поздоровавшись, ожидали прибытия лифта.

– Вам какой? – обозначив уважительную улыбку, спросил мужчина, галантно пропустив девушку вперёд и заходя следом за ней в кабинку.

– Девятый, – откликнулась Аглая.

Он нажал нужную кнопку и, когда кабина двинулась вверх, улыбнувшись уже более открыто и приветственно, констатировал:

– Вы Аглая, извините, не знаю отчества. – И расширил своё утверждение: – Девушка, которая дважды спасла Валерьяна от гибели.

– Ну, спасла – это слишком громко сказано, – отказалась от столь громкой славы Глаша, – всего лишь заступилась за животное. – И поинтересовалась: – А вы?

– Игорь Борисович, – представился он, – внук Музы Павловны.

– Приятно, – открыто, по-дружески улыбнулась ему Аглая.

– Взаимно, – ответил ей тем же Шагин.

– Мы с вашей бабушкой дружим, – сообщила Глаша, – она у вас замечательная.

– Да, – кивнул, продолжая улыбаться, Игорь Борисович, – Муза Павловна человек незаурядный. Драгоценность нашего семейства.

– У нас тоже была такая драгоценность, бабушка Полина, – вздохнула с грустью Аглая.

– Знаете, – признался Шагин, – отлично понимаю, что и нас эта потеря не минет, но даже думать об этом не хочу.

– И правильно, – поддержала его Глаша, – и не надо, и не думайте.

Тихонько блимкнув-тринькнув, лифт сообщил «содержимому» своей кабинки о прибытии на нужный этаж.

– Передавайте привет Музе Павловне, – махнула рукой Аглая, останавливаясь у своей двери и провожая взглядом прошедшего к нужной квартире мужчину.

– Всенепременно, – пообещал тот.

Он нажал на кнопку звонка, а Аглая отперла наконец замок, они посмотрели друг на друга, улыбнулись нейтрально-дружески и кивнули друг другу, прощаясь.

– М-м-м-да-а-а… – привалившись спиной к двери, дала выход бурлившим в ней эмоциям и впечатлениям Глашка. – Мужчина мечты… – И резко, устало выдохнула: – Чтоб тебе плохо спалось, Игорь Борисович. Вот какого фига нарисовался, только растревожил, взбудоражив всякое девичье…

Нет, конечно, тот факт, что он внук Музы Павловны, как бы авансом добавляет мужчине очков, типа засчитывается в плюсик. Но у замечательных бабушек частенько случаются совсем незамечательные внуки, а порой и вовсе редкие сволочи. То есть тот факт, что он внук прекрасной женщины, ещё не значит, что он человек хороший.

И ведь – зараза такая! – прекрасно он всё про себя знает-понимает, про то, как действует на женщин, какое впечатление на них производит и… стоп, кажется, про влияние на дам она уже думала.

Так, ладно, надо завязывать с мыслями об этом господине. Тьфу, тьфу, тьфу, пронеси господь мимо неё настолько великолепных, уверенных в себе и сексуальных мужчин, чтобы не вдряпаться в чувства-любовь. Лучше не забывать о первом женском правиле безопасности: «Прекрасные незнакомцы прекрасны, пока они незнакомцы».

Эм-м-м… коротко-шапочно знакомые и малознакомые родственники твоих друзей также попадают в это первое правило.

– С кем это ты, Игорёк, там разговаривал? – поинтересовалась Муза Павловна, встретив внука.

– Да вот встретился с твоей соседкой Аглаей, – объяснил Шагин и поздоровался, обнимая бабулю: – Привет, ба.

– Здравствуй, дорогой! – Она утонула в объятиях внука и задержалась в них на несколько секунд, прикрыв глаза.

Отстранилась, всмотрелась изучающе в его лицо и дала комментарии:

– Аглая очень хорошая девочка, мы с ней, можно сказать, подружились. – И расширила список прекрасных качеств соседки: – Очень умная, целостная личность. И у девочки чуткая душа.

– Да-да, я помню все характеристики, что ты ей дала, когда мы с тобой беседовали по телефону, – кивнул Игорь, чувствуя, что надо срочно уходить в вираж от темы «хороших девочек с чуткой душой». А потому, добавив преувеличенной бодрости в голос, поинтересовался: – Чаем-то напоишь? А то устал я зверски и голоден.

– И накормлю, и напою, – засуетилась заботой Муза Павловна, заспешила в кухню, мгновенно переключаясь на заботу о внуке, что, несомненно, было более важным, чем обсуждение девушек как таковых и взаимоотношений с ними внука.

Возвращаясь из Москвы, сидя на заднем сиденье машины, за спиной водителя, вместо того чтобы вычитывать очередные, никогда не заканчивающиеся документы, Игорь смотрел на пролетающий за окном пейзаж, воспринимая тот общим визуальным фоном, не фиксируясь на деталях. Думал о грядущей наиважнейшей встрече-проверке на предприятии, на самом высоком уровне, о директоре комплекса и о главном инженере, готовящих эту встречу, не спавших толком уже пятые сутки.

Понятно и закономерно, что по цепочке ассоциаций мысли, цепляясь одна за другую, потекли дальше, переключившись на дочь главного инженера Юлию, которая при любой, даже мимолётной встрече делала Шагину осторожные, но не сильно-то и завуалированные, совершенно однозначно трактуемые авансы: лёгкие намёки на свой женский интерес к нему и горячее желание перевести их отношения в плоскость более близких и сексуально-активных.

Ну, «перевести отношения» – это слишком громко сказано, как таковых между Шагиным и Юлей не было никаких взаимоотношений, кроме формально-отстранённых. Он знал её как дочь главного инженера, коротко и скупо кивал-здоровался, дежурно улыбаясь при встрече, и не более.

Игорь поморщился: вот ведь образовался головняк на пустом месте. Главного инженера он глубоко уважал, видя и ценя в нём уникального специалиста, профессионала наивысшего уровня и класса, трудягу, настоящего энтузиаста, влюблённого в своё дело. Без Вадима Антоновича и его целеустремлённости, настроя и упорства они бы не то что в установленные сроки не запустили первые две очереди комплекса, они с ними ещё полгода валандались бы и разбирались.

Свою старшую дочь Юлю Вадим Антонович любил самой преданной и глубокой отцовской любовью и, как понял Игорь, баловал, потакая всем её капризам и «хотелкам». В данный момент в роли «хотелки» барышни оказался главный юрист нового крупнейшего производственно-заводского объединения и корпорации в целом Игорь Борисович Шагин. Надавить на отца, чтобы тот как-то повлиял на благосклонность её избранника, девочка не могла, поскольку начальник юридического отдела был по рангу и статусу на одном уровне с главным инженером и даже где-то чуть повыше. Так что она выбрала стратегию осады и измора.

Нет, никто не спорит, девочка-то вполне симпатичная, умненькая, интересная. Если бы она не была родственницей сослуживца, то Шагин, при столь откровенных авансах с её стороны, определённо принял бы предложение барышни и замутил бы с ней наверняка. Серьёзные отношения вряд ли, но кто знает, может, хороший роман у них и получился бы.

Но у Шагина имелось несколько железных личных правил, которыми он руководствовался по жизни и старался никогда не нарушать. Одним из них был жёсткий запрет вступать в интимные отношения с подчинёнными, коллегами и компаньонами по работе, а также их ближайшими родственниками. Ибо совершенно точно известно, что секс ещё ни одни рабочие отношения не улучшал, а ровно наоборот. Поэтому – однозначно нет, как бы девочка Юля ему ни нравилась.

Вадим Антонович мужик, конечно, умный и всё про порывы своей дочери видит-понимает, к тому же она наверняка о своих желаниях папу-то уведомила. Понятно, что папенька кандидатуру Игоря на роль будущего зятя вполне себе одобрил и нет-нет да и посматривал на Игоря несколько задумчиво.

Вся засада в том, что придётся-таки объясняться и предстоит непростой разговор, после которого непременно останется осадок и обязательно возникнет некая шероховатость в отношениях. И настолько этот головняк никому из них не нужен и вреден для дела, настолько не в тему, настолько сейчас неуместен… что слов нет, как напрягает ситуация, вызывая лишь раздражение в адрес той инженерской доченьки.

Шагин разберётся, это-то понятно. И, честно говоря, не то чтобы прямо очень сильно Игорь и грузился этим вопросом, – но неприятно, да.

Внезапно, словно смывая досаду повеявшим-дохнувшим ветерком чистого, вкусного от луговых ароматов воздуха, всплыло перед мысленным взором Игоря лицо совсем другой девушки, бабушкиной соседки, с которой довелось ему сегодня встретиться и познакомиться. И воспоминания об этой встрече вызвали какое-то тёплое, более чем приятное чувство.

Да, зацепила его девушка Аглая, заинтересовала, что уж скрывать.

Игорь всегда отдавал предпочтение высоким женщинам. При его росте сгибаться в три погибели, чтобы поцеловать какую-нибудь миниатюрную крошку, не особое удовольствие. Всякий раз, когда такое случалось, это вызывало у него непроизвольную досаду и доставляло конкретное неудобство. Как у всякого мужчины, у Шагина имелся некоторый ряд предпочтений физических параметров девушек. Нормальный, уверенный в себе мужик никогда не озвучивает своей даме эти самые предпочтения и не требует подгонять себя под их стандарты, а с удовольствием занимается сексом с разными барышнями.

Но секс – это одно, а вот что посерьёзней – это совсем другое. Совсем.

Девушка Аглая была настолько во вкусе Игоря Шагина, что с первого же взгляда вызвала в нём не просто сильное сексуальное притяжение и мужскую заинтересованность, но и поразила совпадением с его представлением об идеальных женских формах и параметрах. По-настоящему высокая, ниже его всего лишь на полголовы, статная, а фигурка вообще зашибись – спинка ровная-ровная, талия узкая, прекрасная высокая грудь и такой… такой вот красивый, ярко выраженный переход от талии в бёдра дивной формы… и попка… А ножки! Это ж произведение искусства, а не ножки – стройные, точёные, с узкой изысканной лодыжкой, как и тонкие запястья и кисти рук с длинными пальчиками великолепной формы.

И коса! Настоящая, как-то так хитро по-модному заплетённая, что получилась плоской и лёгкой на вид, с выбивающимися прядками.

Классно. До мурашек эротических, шарящих по всему телу.

И глаза насыщенно-синие, умные такие глаза-то, внимательные и озорные, со смешинкой. Губки чуть припухлые и потрясающая улыбка, с ямочками на щёчках…

«Так, – одёрнул себя Шагин, – всё, хватит!» Что он взялся вспоминать-возбуждаться на ночь-то глядя! Девушка, конечно, привлекательная, на его вкус так и вовсе прекрасная, кто бы спорил, и взбодрила конкретно все мужские инстинкты и желания в нём, но вот не до неё сейчас Шагину ни разу, да и вообще не до неё.

Но классная, классная девочка, м-да…

Шагин тягостно-безнадёжно вздохнул, позволив себе лёгкие, будоражащие ощущения в теле, и, отпустив воспоминание-картинку улыбающейся Аглаи, вернулся к вычитке документов.

Прошло больше двух недель после того, как, мимолётно встретившись, Глаша познакомилась с внуком Музы Павловны. Первые дни она частенько о нём думала, вспоминала, вызывая из памяти его образ, и вздыхала наигранно тяжко, посмеиваясь над собой. Но когда соседка пригласила её на очередное вечернее чаепитие с лёгким пирогом, то осознанно сдержала себя и расспрашивать Музу Павловну о внуке не стала. Ни одного вопросика и даже намёка на интерес не выказала, хотя по внимательным и задумчивым взглядам, которые кидала на неё соседка, поняла, что та ожидала и расспросов, и разговора о внуке.

Но взрослые девочки ведут себя по-взрослому, и Аглая выдержала и вопросов не задала.

Вот такая молодец!

Вспоминая Игоря Шагина, Аглая не то чтобы прямо грезила и думала о нём беспрестанно целыми днями и смотрела эротические сны с его участием – нет. Не грезила и снов не видела. Только в суете и работе нет-нет да вдруг всплывало в памяти – то его силуэт, то выражение улыбающегося лица – и таяло.

Но когда Аглая полностью погружалась в творчество, отрешившись от всего окружающего, возникающий перед её мысленным взором Игорь Шагин словно вдохновлял Глашу, и, совершенно неосознанно, в изделие она вкладывала, транслировала именно его черты внешности, его энергию и мужскую суть, которую сумела уловить. И было очень странно, что заказ, над которым она работала в данный момент, предназначался как раз таки мужчине, что случалось в её творчестве крайне редко, а вот ведь совпало.

И получалось ведь совершенно потрясающе! Она даже не ожидала, что придумает такую сдержанную и при этом изысканную красоту и что настолько здорово получится её воплотить.

Глубоко погружённая в мысли-раздумья об изделии, о том, как теперь выстраивать и перекраивать-приспосабливать то, что у неё получалось, под характеристики иного мужчины, настоящего заказчика, а не того, кто невольно вызвал в ней творческий порыв, уже даже не традиционно, а вполне себе нормально и привычно Глаша возвращалась поздним вечером домой.

Шла от метро по проспекту, занятая мыслями, ничего не замечая вокруг, когда внезапно, ухватив за лямку её кожаного стильного рюкзачка, кто-то резко и с такой силой рванул Аглаю вправо, что от неожиданности, запутавшись в собственных ногах, она чуть не рухнула на тротуар. Не давая ей свалиться, человек ловко подхватил девушку за локоть и потянул за собой.

– Отпусти! – возмутившись, рванула Аглая локоть на себя.

Но мужчина держал крепко, словно клещами сдавив сильными пальцами руку, и вырваться ей не удалось.

– Да что вы делаете?! – прокричала она во всё горло, не сдерживая своего возмущения. – Что вам надо?!

Протащив Аглаю за собой метра три, нападавший резко остановился и, второй рукой схватив девушку за горло, с силой впечатал её спиной в стенку. Навалился, придвинув своё лицо совсем близко к её лицу, прошипел:

– Хотя бы пискнешь, придушу! – И сжал сильнее пальцы на горле Глаши.

Он был одет в тёплое тёмное худи. Глубокий капюшон опущен ниже лба, шарф-бандана с принтом скалящегося черепа надвинут до глаз, а глаза прятались за плотной, затемнённой горнолыжной маской.

– Что надо? – просипела Аглая, не торопясь пугаться.

Вместо ответа мужчина резко развернул Глашку лицом к стене и, придавив одной рукой, второй сорвал с её плеч рюкзак, навалился на свою жертву всем телом и дыхнул прямо ей в ухо:

– Что надо, мы с тобой ещё наверстаем, кобылка! – Похотливо хохотнув, он погладил её по ягодице.

Глашка дёрнулась всем телом, пытаясь оттолкнуть нападавшего, вырваться.

– Ого, да ты с норовом, – глумливо порадовался он и ущипнул девушку за ягодицу. – Горячая! Мы с тобой обязательно порезвимся.

Аглая в беседу с уродом не вступила, дёрнулась с удвоенной силой, снова пытаясь оттолкнуть грабителя.

– Ну-ну, – хмыкнул тот на её бесполезные трепыхания.

И внезапно рванул Аглаю за руку и оттолкнул в сторону с такой силой, что она полетела вперёд, замахав руками и засеменив суетливо ногами, теряя равновесие. Правая нога на очередном неуклюжем шаге подвернулась, и Глаша рухнула неудачно боком прямо в лужу на асфальте, пребольно ударившись локтем.

– Увидимся ещё, – пообещал грабитель, коротко заржал и скрылся из поля её зрения.

И только теперь, когда гопник убежал, оставшись одна, почувствовав какое-то даже болезненное, опустошающее облегчение, Аглая смогла наконец рассмотреть и понять, где она, собственно, находится, то есть почти лежит, и где на неё было совершено нападение.

И вот это оказалось обиднее всего – осознать-понять, в каком месте на неё напали. Да ещё эта треклятая лужа, в которой она валялась!

Арка. Большая высокая арка между домами, проход из одного из центральных проспектов Москвы в глубину колодца внутреннего дворика между домами. А вход во дворик перекрыт коваными железными воротами с калиткой на кодовом замке, ограждавшими жителей и офисы от проникновения и шастанья посторонних людей.

Не, нормально? Среди бела дня… ну ладно, ладно – ближе к ночи, но практически на центральном проспекте столицы, под аркой, прекрасно освещённой аж двумя подвешенными к высокому своду фонарями, Аглаю ограбили, унизили, напугали и облапали…

Ну что это такое, а?! И эта лужа?! Откуда здесь лужа‑то?

Чуть не плача от боли в ушибленной руке, ужасной досады и какой-то почти детской обиды, постанывая и ругаясь сквозь сжатые зубы, извозившись в луже пуще прежнего, Аглая кое-как поднялась на ноги и попыталась себя осмотреть.

М-да… что там смотреть – кошмар кошмарный: вода стекает по ногам в кроссовки, лёгкая стильная ветровка и подол платья мокрые и грязные, коса, кстати, тоже мокрая. Же-е-есть.

– Ну хоть жива, – подбодрила себя Глаша, – и не ранена. А могли бы и «ножичком да по горлышку», – вспомнилась ей цитата из старого анекдота.

Вдруг в памяти выстрелил момент, как этот урод оглаживал её ягодицу, и к горлу мгновенно рванулся тошнотворный комок, сбивая дыхание, а на глазах выступили слёзы.

Блин! Блин! Блин!

– Сволочь! – выдохнула Аглая. – Какая же мерзкая сволочь!

Загнала назад слёзы, сделала пару глубоких вдохов-выдохов, стряхнула руками с куртки и платья воду, насколько это было вообще возможно. Всхлипнула, даже не от боли, а от обиды, и, в очередной раз резко выдохнув, взяла себя в руки и двинулась к дому – тут ведь совсем рядом, дойти-то осталось всего ничего, метров триста – и…

Урод! Чтоб тебе, гад такой, ответочка от судьбы-то прилетела, да по полной программе!

– Аглая! Боже мой, что с вами случилось?! – прокричала излишне эмоционально дежурившая сегодня по подъезду Анна Ивановна, выскочив из консьержской комнаты и увидев, в каком девушка состоянии.

– Упала, – ответила и пожаловалась одновременно Глаша и вздохнула: – Так получилось.

Ей настолько не хотелось ничего никому сейчас объяснять и ни с кем вообще разговаривать, что она еле удержалась, чтобы не сорваться на какую-нибудь грубость. Анна Ивановна не виновата, что с ней такое приключилось, она искренне сочувствует и обеспокоена, пришлось напомнить себе Аглае.

Настолько искренне обеспокоена, насколько это допустимо в роли консьержки. А у Аглаи есть конкретная цель, зацепившись за которую она держалась, не позволяя себе раскисать и начинать себя жалеть. Она всеми мыслями и устремлениями в данный момент была заточена только на эту цель: попасть как можно скорей домой и отмокать в ванне, чтобы хоть немного успокоиться и ослабить внутренние тиски, в которых зажала свои нервы.

Поэтому ни на какие причитания и сожаления Анны Ивановны и предложения помощи Глаша отвлекаться не стала. Торопливо отказавшись от всего, чуть ли не бегом промчалась через вестибюль к лифтам.

И только когда кабинка остановилась на девятом этаже, наконец тихонько с облегчением выдохнула, подбадривая себя мыслью, что осталось всего несколько шагов – и она будет дома.

«Да сейчас, как же, – хмыкнула судьба-засадница, – прямо вот так легко и просто, и дома – ага!»

Ещё не повернув с лифтовой площадки на этажную, Аглая услышала щёлканье замков, раздающееся с правой стороны, где располагалась в числе прочих и её квартира. Уже понимая, кто там гремит, скривилась от досады – никого ей сейчас не хотелось и не надо видеть-слышать! Но куда теперь уж деваться… Она сделала последний шаг и вышла на пло– щадку.

– О, соседка! – обрадовался Антон и, окинув девушку изучающим взглядом, сразу же «полинял» лицом, посмотрев на неё озадаченно: – Что с тобой случилось?

– Меня ограбили, и я упала в лужу, – отрапортовала Глашка мёртвым, пустым тоном, без намёка на эмоции.

– Хрена се! – присвистнул парень и хохотнул иронично: – Нет, ну ты, подруга, аварийная, в натуре!

– Так получилось, – пожала плечами Глаша.

– Чё украли? – полюбопытствовал парень.

– Рюкзак со всем, что в нём было, – вздохнула она печально-устало.

– В полиции была?

– Нет, – коротко ответила Глаша, отпирая свои замки.

– Надо пойти, – словно уговаривая её, заметил сосед.

– Надо, – кивнула она, соглашаясь с его утверждением, и распахнула дверь.

– Но ты не пойдёшь, – понял советчик.

– Я подумаю, – переступая порог, скорее отказалась, чем согласилась она.

– Слушай, Глаш, – принялся уговаривать её Антон, – они вполне могут найти того, кто это сделал, по всему городу установлен тотальный DeepFace, система распознавания лиц. Они смогут проследить весь его путь до момента кражи и после.

– У него не было лица, – устало ответила Глаша и, зайдя в квартиру, медленно потянула за ручку дверь, давая понять, что разговор окончен. – Извини, мне надо срочно принять ванну и успокоиться.

– Лучше всего дринькнуть чего-нибудь крепкого, помогает, поверь, – посоветовал сосед.

– Я учту, – кивнула Аглая и захлопнула-таки окончательно за собой дверь, отсекая Антона, а вместе с ним и весь мир от себя.

– А в полицию всё-таки пойди! – прокричал Антон.

В ванну Аглая залегла. Не сильно горячую, с любимой лавандовой пеной. Но вот полностью расслабиться никак не удавалось: в голове прокручивалось, повторяясь раз за разом, словно в замедленной съёмке, нападение, с каждым следующим прогоном добавляя и добавляя всё новые и новые детали.

«Что ли, на самом деле пойти в полицию?» – вяло подумалось Глаше. Помочь не помогут, но она хоть выскажется, озвучит словами это «кино», повторными сеансами крутящееся у неё в голове, и, может, тогда удастся от него избавиться?

Психологический метод изложения-рассказа болезненной проблемы Аглае пришлось как-то освоить, и ей он сильно тогда помог. Но для целебного эффекта и положительного результата этой техники необходим слушатель, собеседник, а не с самим собой разговоры вести, поскольку можно так «довестись», что окончательно с катушек съедешь, добившись ровно обратного результата.

Но вот с собеседником была проблема. Папа далеко, да с ним бы Аглая обсуждать происшествие и не стала, наперёд зная, что Сергей Валентинович изволят ответить, а главное, какие меры он предпримет для обеспечения безопасности доченьки, у него на этот счёт пунктик. Пунктики у батюшки на многое, но по такому поводу особенно. Поэтому папенька в данной ситуации отпадает априори. Как и маменька и оба брата, по той же причине.

Друзья-подруги?

Ну а как же, есть у Аглаи близкая подруга Лилька Токарева. Только делиться с ней переживаниями, испугом и обидой, засевшей гвоздём в голове и груди, дело изначально бесполезное и бесперспективное. Лилька девушка оч-ч-чень своеобразная, с большим таким прибабахом и весьма нестандартным взглядом на жизнь, хотя если вдуматься, то вполне себе глубокой философской концепции.

Что-то типа: если ты жива и здорова, блимкаешь глазами и способна соображать и действовать, то по большому счёту у тебя всё в порядке, ну а если умерла, то любое сочувствие тебе уже до лампочки и требуется так же, как посмертный укол в попу.

Так что Лилька тоже не подходит… Глаше отчего-то хотелось, чтобы ей по-настоящему посочувствовали, а подруга в данной ситуации разве что составит компанию, чтобы выпить. Хотя-я-я, может, и Лилька! Она такого наговорит, что послушаешь-послушаешь и поймёшь: какие там у тебя несчастья и проблемы – фигня, когда вон у человека такое скорбное с головушкой творится, что у тебя по сравнению с её проблемами ещё марципанчик.

Но всё-таки нет – не в этот раз.

Глаша выбралась из ванны и, высушивая волосы феном, принялась почти всерьёз обдумывать поход в полицию. Надо или нет вообще туда тащиться? К тому же ночь на дворе, а завтра…

Размышления прервал звонок в дверь.

Кто бы это? Она автоматически глянула на часы в смартфоне. Поздновато.

Но, завернувшись в махровый банный халат, пошла открывать. Посмотрела в глазок, подумала-посомневалась пару секунд и всё-таки открыла.

– В полицию не пошла, – констатировал очевидный факт сосед Антон и, приподняв руку, которой за горлышко держал бутылку коньяка, объяснил цель своего визита: – Я тут прикинул к носу и решил, что какая-никакая терапия тебе всё-таки понадобится.

– Я не поборница теории о том, что крепкий алкоголь сглаживает все ухабы, – вроде как отказалась Аглая.

– Дак и я на стакан не присаживаюсь, не люблю, но бывают ситуации, когда в медицинских целях просто необходимо. И верняк вот, как у тебя сейчас.

– Антон… – посмотрела на него с сомнением Глаша.

– Не-не, – торопливо перебил её парень, – приставать не стану, просто предлагаю свои свободные уши, плечо для слёз и компанию.

– Ну, заходи, – поколебавшись, всё-таки пригласила Глаша и вздохнула безнадёжно, отступая в сторону.

– У тебя закусон какой найдётся? – бодрячком поинтересовался гость, с интересом разглядывая интерьер. – А то у меня есть только огурец, полбатона хлеба и два яйца.

– Ты пришёл есть или алкотерапию проводить? – уточнила Глаша.

– Мы ж русские люди, какой разговор без закусона? – хохотнул весело Антон, проходя в кухню следом за хозяйкой – Чисто под стакан только конченые алкаши базарят и забугорщики с америкосами.

– Будет тебе закусон, – сдалась окончательно под его бодрым напором Глаша и указала гостю на стул за круглым обеденным столом: – Присаживайся.

– У тебя что там было-то, в рюкзаке твоём? Что-то ценное? – спросил Антон после того, как они дёрнули по первому тридцатиграммовому стопарику, закусив сырком с колбаской, которые на скорую руку нарезала и выставила на стол Глаша вместе с маслинами, оливками и маринованными корнишонами.

– Да господи, – расстроилась по-новой, только было утихомирившись, Глаша, – всё ценное! Нужные и любимые вещи, да всё… – махнула она резко ладошкой и отвернулась, чуть не расплакавшись.

– Да ладно, Глашунь, – поспешил успокоить её гость, разливая по стопочкам коньяк, и спросил вдогонку: – Телефон тоже?

Вздохнув, Аглая быстро взяла себя в руки.

– Да нет, телефон в кармане был. И ключи от квартиры, я из метро вышла и их заранее достала.

– А ты банки обзвонила, карты заблокировала? – уточнил Антон.

– А-а-а… – отмахнулась неопределённо Глаша. Покрутив головой, усмехнулась иронично и поделилась возмущением: – Нет, понимаешь, что больше всего обидно, что на одном из самых главных проспектов! Людей полно, машины едут, всё освещено, как в полдень под южным солнцем, арка эта освещена, хоть читай-пиши, – и на меня нападают, да ещё таким мерзким образом! – размахивая руками и поддерживая мимикой, объяснила она. – Нет, я понимаю, если бы я поздним вечером безмятежно прогуливалась по какому-нибудь богатому традициями бандитскому району! Типа Люберец в девяностые, где человека, хотя бы для поддержания высокого авторитета и имиджа района, обязательно ограбят, или если повезёт, то изнасилуют, или того пуще – и вовсе убьют. Но практически в центре Москвы, где метрах в десяти впереди меня шёл полицейский наряд…

– Это судьба, Глаша, и тебе с ней определённо надо что-то делать, – философски заметил парень.

– Например, что? – поинтересовалась она.

– Переформатировать, – как нечто само собой разумеющееся, пояснил Антон и поднял свою стопочку, призывая выпить. – Перезагрузить, а то тянет тебя во всякое.

– В отпуск уеду! – взяв свою и посмотрев задумчиво на коньяк в ней, чуть ли не пообещала решительно Глашка. – Вот заказ сдам и уеду!

И махнула одним глотком до дна.

– Ну, как вариант, – согласился гость и, следуя примеру девушки, выпил в один глоток, закусил маслинкой и расширил свою мысль: – Закрути страстный роман со мной, например. Или в горы рвани, можем, кстати, на пару рвануть на какое-нибудь восхождение, или на байдарках сплавиться, или поход какой-нибудь высокой сложности. Чтобы стрессануть – так по полной, ударить, так сказать, экстримом по нервам.

– Не, – отказалась Аглая от предложенной программы, – нервы свои я, пожалуй, поберегу. А вот море, солнце, поникшие от жары пальмы, приятный лёгкий бриз и полуовощное состояние на шезлонге – то, что надо.

– Тогда за отдых, – предложил тост Антон и третий раз разлил коньяк.

– За него, – поддержала Аглая.

Чокнулись. Выпили.

– Всё, Антон, – поставив стопку на стол, как-то в один момент устав, уведомила парня Глаша. – Я всё. Спать. Что-то меня рубит конкретно.

– Это с трёх малюсеньких рюмочек? – подивился самопригласившийся гость.

– Это не с рюмочек, а от стресса, обиды и переживаний, – внесла поправку Глаша, поднимаясь со стула, и повторила: – Всё, извини. В другой раз посидим.

И быстро-торопливо выпроводила соседа, не вслушиваясь в то, что он там говорит. Добралась до спальни и, рухнув на кровать, заснула практически мгновенно.

Несколько дней Аглая размышляла, пойти ли ей всё-таки в полицию, написать заявление или нет, прикидывая и взвешивая аргументы «за» и «против».

Рюкзачок свой Аглае было ужасно жалко, она его долго выбирала, искала именно такой, как рисовала в своём воображении: небольшой, но компактный, функциональный и при этом стильный. И нашла-таки, и не на каком-нибудь там маркетплейсе, не в интернет-магазине, а у конкретного производителя, в небольшой частной фирме, которая работала с кожей.

Да и содержимое рюкзачка жалко не меньше, были в нём вещи, из-за пропажи которых она сильно расстраивалась. И всё это относилось к аргументу за поход в полицию.

А потом Глаша, тяжко вздыхая, говорила себе, что ни фига они не найдут. Нет, ну что, на самом деле прямо полиция все силы бросит на поиск её обидчика-грабителя и возврат имущества, что ли? Смешно! И это было весомое такое против. Как и то, что времени у неё на поход в органы правопорядка не выкраивалось абсолютно: Глаша заканчивала работу над заказом и уже получила новый, не менее интересный.

Промучившись пару дней в сомнениях, окончательное решение Аглая приняла, когда очередной раз столкнулась с соседом Чащиным, бывшим воинственным преследователем и истребителем котов, ярым последователем булгаковского Шарикова – «мы их душили, душили…»

С их прошлой встречи у лифта, когда господин Чащин возвращался из больницы, прошло довольно много времени, и соседушка брутальный уже обходился без костылей и без гипса на ноге, видимо, выздоровев окончательно.

Был Виктор Юрьевич хмур, нерадостен и настолько чем-то озабочен, что даже вошёл в кабину лифта, в котором уже стояла Аглая. Ожидаемо не поздоровался и вообще проигнорировал девушку, будто её там и не было. И всё сопел, нахмурившись, видимо, обдумывая что-то явно нерадостное. Ну и Аглая «здравствовать» соседу хамоватому не предложила, но посмотрела на него и вдруг ясно поняла, что ни в какую полицию она не пойдёт. А потому что – вот, прямо перед ней стоит и громко пыхтит от умственных усилий яркий пример бесполезности обращений в органы правосудия: законопослушный, честный бизнесмен.