Текст книги "Судьба хрониста. Хроники земли Фимбульветер"

Глава 2

Хеск Магнус Бёрн был не в духе. Обычно, когда я захожу в его лавку, почтенный букинист позволяет мне самостоятельно пошарить на полках, а сегодня только сухо спросил, чего угодно. Услышав, что учебников по грамматике, коротко кивнул, извлек из-под прилавка несколько книг и, даже не показав обложек, сложил их стопкой и перевязал бечевкой. По всему было видно, что старик хочет, чтобы я ушел как можно скорее. Но почему? В чем я провинился? А может, дело в том, что я покупаю учебники для Рика? Что натворил мой бывший ученик? Может, просто был непочтителен? Пожилые люди обидчивы, а сирот в приюте Благого Берне хорошим манерам не обучают.

Я хотел спросить, что случилось, но хеск Магнус захлопнул толстую книгу, которую читал до моего прихода, и раздраженно буркнул под нос:

– Ларс, ты не собираешься вернуться на должность хрониста? Или в городе в ближайшее время появится человек, который заменит адепта Кетиля?

– Воина, – машинально поправил я. – Членов Ордена Багряного Дода следует называть воинами.

– Воины оберегают мирных людей, а не нападают на них!

То, что я услышал после, мне вовсе не понравилось.

Вчера к почтенному букинисту заявился воин Кетиль в сопровождении ученика. И прямо с порога, даже не поздоровавшись, потребовал, чтобы Магнус выдал все вредные, смущающие умы книги, которые хранятся в его лавке.

Хеск Бёрн возмутился. Даже несколько лет назад, когда шла облава на членов кровожадной секты и адепты Багряного вместе с городскими служителями закона обшаривали дома в поисках проклятого «Соперника», люди вели себя более вежливо и доброжелательно. Сам командор Орм – кстати, в высшей степени достойный и умный человек – с уважением отнесся!

Не вступая в долгие разговоры, разгневанный книгопродавец указал нахалу Кетилю на дверь.

– И самое дурное, – хеск Магнус воинственно огляделся, будто враг мог незаметно проникнуть в его лавку и затаиться, – что при всей этой отвратительной сцене присутствовал ученик! Надеюсь, адепт Кетиль только присматривает за ним во время службы, а воспитанием и образованием юного Хрёдерика занимается твоя семья.

– Ларс, – повиснув на спинке кресла, Рик нахально заглядывал в старинный манускрипт, который я читал, раскрыв на коленях, – Ларс, а почему книги сжигают?

– Сжигали. Сейчас подобной дикостью никто не занимается, а во время прихода ледника такое, к сожалению, случалось. Тогда очень сильно и резко похолодало; постоянных выработок горючих кристаллов еще не было, и люди, чтобы согреться, жгли всё, что придется. Книги еще писали не на пергаменте, использовали другой материал.

– Не, я не об этом. За что их сжигали?

Когда я был учеником хрониста, мне такого вопроса и в голову прийти не могло. Равно как и самой идеи, что книгу можно отправить на костер.

– Есть такое дурное мнение, что некоторые книги вредны. Их называют проклятыми, или отреченными. Будто бы, прочитав такую, начинаешь поступать плохо.

– Брехня! – непочтительно перебил меня бывший приютский сирота. – Это человек может заставить. И то, если не будешь размазней, всегда убежать или отбиться сумеешь. А книга что тебе сделает?

– Якобы внушит нехорошие мысли.

– Ну, и снова враки! Как это – мысли внушит? Своей головы, что ли, нет, чтобы подумать? – возмутился человеческой несообразительностью Рик и, помолчав пару секунд, гордо добавил: – Я вот всегда думаю!

– Правильно делаешь.

Хельга сердится. Посторонний человек этого не заметит, но мы все, прекрасно ее знающие, по тому, как сестра раскачивается в кресле, как пристукивает каблуком, отталкиваясь от пола, понимаем: хесса Къоль разгневана. Ничего хорошего это не сулит. Может, стоило бы сейчас разбежаться из дома прочь или просто хорониться по углам, а мы, наоборот, подтягиваемся поближе. Переглядываемся, пытаемся понять.

Я решаюсь первым:

– Хельга, что случилось?

Скрип кресла стих.

– Сегодня ко мне приходил Хрорик Веръяс.

– Хеск ректор?

– Да, его пока еще не разжаловали. – Обычно сестра не отличается сварливостью. – Воин Кетиль требует избавить библиотеку Университета от вредных книг.

Мы молчим. Все. Слишком уж неожиданная, невероятная ситуация. Только Рик смущенно ерзает на своем стуле. Стыдится за наставника?

– Хрорик спросил: какое право имеет городской хронист отдавать такие приказы? Кетиль ответил, что он в первую очередь член Ордена Багряного Дода, призванного защищать землю Фимбульветер. Ларс, ты не знаешь, это Орм спятил вместе со всем храмом или исключительно твой преемник?

Ничего в комнате не изменилось, но я почувствовал, как тарг – знак, дающий орденцу особую власть, – холодит руку. Если бы командор решил, что для общего блага нужно уничтожать книги, я бы об этом знал. И сейчас не сомневался бы, что верховный жрец Истребителя Зла сошел с ума.

– Ничего такого я не слышал! Кетиль сам до ерунды додумался.

– Он боец, – проворчал Оле Сван. – Если бы меня засунули в вашу ратушу шелестеть записками, я бы тоже через неделю-другую стал злее тилла.

Хельга бросила на мужа пронизывающий ледяной взгляд.

– Но с книжками воевать, конечно же, не стал бы! – успокаивающе поднял ладони капитан стражи.

– Так или иначе, хеск Веръяс просил оградить его от подобных нападок, и я это сделаю.

Хрорик учился в Университете в одно время с Хельгой, правда, на другом факультете. Но защищать его сестра собирается не из-за этого – точно так же радела бы она за любого честного жителя города. Наша хесса Справедливость.

– Ларс, если хочешь, напиши Орму.

– Лучше я сам поговорю с Кетилем. Попробую.

Сестра коротко кивнула, соглашаясь.

– Эй, люди! – жалобно протянул Рик. – Мне-то завтра в ратушу идти или как?

Воин Кетиль похож на зверя кабана, обитающего в землях Сырого Клина южнее Мёнлуса. Я такого в детстве на картинке в книжке видел. Мощная шея; маленькие глазки, посаженные близко к толстому носу; жесткая щетина надо лбом.

Но, может, зря я сужу о человеке по внешности? Сам, многие говорят, смахиваю на волка, как и все Къоли. Что же теперь, грызться с каба… с Кетилем? Не за тем я пришел к новому хронисту. Негоже обвинять человека всего лишь на основании чужих слов, в любой распре нужно выслушать обе стороны.

– Воин Кетиль…

– А, хеск Ларс! Прошу садиться. – Преемник пользовался бывшим моим столом, только с привычного места у окна мебель нынче отодвинули. Там теперь стояло кресло для посетителей, на которое орденец мне и указал. Вполне вежливо, но почему-то вспомнился допрос в столичной тюрьме Арахене.

– Воин Кетиль, я хочу поговорить об ученичестве Ри… Хрёдерика.

– Об этом после. – Наставник рыжего небрежно махнул рукой, будто я собирался рассказать ему городскую сплетню недельной свежести. – Я сам хотел прийти к вам, но из-за другой беды: город нужно очистить от опасных книг. Вы, как человек, причастный к делу секты Ждущих, должны это понимать.

Секта Ждущих. Два года назад ее адептов вылавливали по всей земле Фимбульветер. Люди эти решили, что Драконам для возвращения в Видимый мир нужна живая человеческая кровь. Кому-то из основателей учения попала в руки книга, созданная до прихода ледника, – сборник баллад, прославляющий Драконов, еще не ставших божествами. Выдернув всего одну фразу, Ждущие страшно исказили смысл «Соперника».

– Все опасные книги должны быть выявлены и уничтожены, – важно изрек Кетиль. – Я рассчитываю на помощь ваших родственников, людей, в городе влиятельных.

– Это приказ командора Орма? – еле смог выговорить я.

– Нет. Командор не может поспевать всюду и думать обо всем, потому воины Ордена вольны сами принимать правильные решения.

Правильные решения. Даже не сомневается.

Кабан не хищник, но считается самым опасным зверем юга земли Фимбульветер. Горе тому, кто хотя бы случайно ступил на тропу, проложенную раздвоенными копытцами: впав в неистовую ярость, вепрь будет гнать жертву, пока не настигнет. А потом убьет. Воин Кетиль так же не замечает преград для гнева своего.

Я не знал, что такое возможно: смотреть на человека и видеть прущую напролом клыкастую щетинистую тушу.

– Вам это должно быть хорошо известно. Ведь командор Орм приблизил вас, счел возможным поручать важные дела Ордена, даже несмотря на вашу связь с ведьмой…

Герда никогда не скрывала своей сущности. Я знал, что моя любовь – ведьма; знали об этом все близкие и друзья. Никто никогда не видел в этом ничего плохого или позорного, даже командор Орм. Дело не в обвинении Кетиля, а в том, с каким презрением и злостью он его произнес.

– К тому же, я слышал, она из приюта. Репутация тамошних воспитанниц известна.

– Воин Кетиль, – большого труда стоило мне, чтобы голос звучал ровно, не срывался от гнева, – хотя бы одно слово, оскорбляющее мою жену, и я вызову вас на поединок.

– Хеск Къоль, – широко улыбнулся гад, – возможно, вы не знаете, но члены Ордена не дерутся друг с другом, только против общего врага.

Рику я сказал оставаться дома, но мой бывший ученик явился в ратушу. Судя по тому, что чуть не получил распахнувшейся дверью да и знал слишком много, – подслушивал.

– Ларс, – страшным шепотом спросил рыжий, поспешая рядом мелкой побежкой, – ты Кетилю когда морду бить будешь?

– В полночь Магдрота11
  Считается, что в ночь Магдрота, самую длинную в году, Драконы уходят на совет к Магту Изначальному, оставляя людей без поддержки и защиты. В этот день и особенно ночью нельзя затевать никаких дел. «В полночь Магдрота» означает «никогда».


[Закрыть]! – огрызнулся я.

– А чего так долго ждать? – изумился наивный ребенок. – Но всё равно, когда пойдешь, мне скажи. Лучше бы капитану, но он орать будет.

Десятилетний Рик в роли секунданта… Так смешить народ мне еще не приходилось.

– Спасибо, я уж как-нибудь сам.

– Ну и дурак. А вдруг он свинчатку возьмет или нож вытащит? Как без свидетелей-то?

Я остановился. Фунсова теща, ну и нравы царят в сиротском приюте! Я не я буду, если снова не натравлю Хельгу и Оле Свана на это Драконами спасаемое заведение. И сам с ними пойду.

– Рик, – стараюсь говорить как можно спокойнее, – если я буду драться с Кетилем, то на дуэли. По законам чести, понимаешь? Никакая подлость при этом недопустима.

Бывший приютский сирота презрительно цыкнул зубом – ну-ну, мол, пустили белую росомаху в курятник переночевать.

– Ларс, он ведь про Герду плохое говорил?

– Да. Он ее оскорбил.

– Тем более врезать надо. Ты из-за меня не хочешь, чтобы он мне потом в отместку не пакостил? Так я к этому Кетилю больше не пойду. Опять на базаре работенку найду или еще что-нибудь придумаю.

– Это еще зачем?

– Ну, жалованья-то мне платить не будут; вам что, меня за так кормить? А в приют обратно нипочем не пойду.

Мне захотелось выругаться. Грязно, зло, словами, услышь которые Хельга, непременно устроила бы мне хорошую взбучку.

– Рик, ты только Гудрун ничего подобного случайно не ляпни, ладно?

Рыжий выразительно шмыгнул носом и кивнул.

Заметки на полях

Всё происходящее сейчас Рику ох как не нравилось. Знал же ведь: что-то будет! Хотя назначенный в наставники орденец сперва даже показался приличным человеком. Но раз Кетиль против Ларса, то Рик против Кетиля! Это даже в приюте так было: если кто-то к тебе по-доброму, так всегда бери его сторону. Сам Рик такого, чтоб хорошее делали, не помнил, но ведь говорили…

Чего там вышло между старшими, Хрёдерик так и не понял; ясно одно: Кетиль как-то обидел Герду, вот Ларс и вызверился. Къоль сказал: оскорбил. Слово пока неизвестное, но очень противное. А что она могла такого натворить, что про нее плохое говорят?

Ну да ладно, с этим и после разобраться можно. Главное, Герда для Ларса своя; значит, и для Хрёдерика будет. Не совсем, конечно: женится он только на Раннвейг, дочери хессы Хельги, но беречь и защищать Ларсову милаху – за этим дело не станет. Къоль и так справляется, но тетка Гудрун правду говорит: его б самого кто поберег. Ох и сложное и хлопотное это дело – друзья и семья! Но всё-таки с ними как-то лучше.

Было давно

Утром решали, как быть дальше. Следовать прежде намеченным путем с появлением Бранда стало если и возможно, то очень трудно; просто же предоставить мальчишку его судьбе совесть не позволяла.

– Отвезем домой, в Ольм, – решил Скъёльд, – не велик крюк. А там уже пусть семья разбирается.

Бранд попробовал вякнуть, что и сам доберется, но слушать его не стали.

Беда была в том, что теперь троим людям предстояло ехать на двух лошадях. Бранд снова хотел влезть со своим мнением – мол, добежит на лыжах – и опять не встретил одобрения: добегался уже.

Решено было, что мальчишка сядет позади Снорри: Скъёльд весит больше, да и единственному среди троих воину нужны простор и свобода движений.

Ехать и вправду пришлось недолго. Только до поместья Ольм путники не добрались.

Кони почуяли беду первыми. Всхрапнул и пошел боком скакун Скъёльда, испуганно замерла на месте смирная лошадка Снорри Эдла.

– Волка, что ли, чуют? – проворчал Мрачный, оглядываясь, и сам по-звериному принюхался.

Обычный человек, не отдавший дюжину лет воинскому ремеслу, вряд ли учуял бы его: запах железа, крови, выпущенных наружу внутренностей. Дух смерти.

– Держитесь на пару шагов позади меня, – велел Скъёльд спутникам, вытаскивая из ножен меч.

Если бы всадники успели выбраться из низины, то увидели бы их сразу – мертвые тела, лежащие на перерытом, красном от уже замерзшей крови снегу. Людей зарубленных, пронзенных стрелами, с размозженными головами. Обнаженных, жестоко обобранных: мародеры не только уводили лошадей и сани, они не гнушались ничем.

Живых тут быть не могло. Скъёльд хотел дать Снорри сигнал, что нужно убираться с гиблого места, но не успел – конь поднялся на дыбы, испуганный коротким, нечеловеческим каким-то вскриком.

Усмиряя скакуна, воин сжал его бока коленями, натянул повод. Быстро оглянулся. Бранд успел соскочить с седла, а то и просто свалился – одежда в снегу. Пошатываясь, словно тяжелораненый, брел он к распростертому телу женщины полуденных лет. Уже не кричал – выл, будто пес.

Скъёльд перегнулся с коня, отвесил мальчишке мощную затрещину и, ухватив за шкирку, бросил поперек седла. Уже посылая коня в галоп, махнул рукой Снорри Эдлу – поспешай!

В доме было холодно, пусто, нежило. Немногие оставшиеся его обитатели, те, кто не отправился в Бьёрнкрог и не ушел на хутора, приняли хозяйского сына и его спутников и попрятались. Может быть, к утру в этих стенах не будет никого. Мародеры, напавшие на караван, не могли не понять, что поместье Ольм осталось без защиты, и скоро заявятся сюда. А кому охота биться за хозяйское добро, когда самих хозяев уже нет?

Бранд спал тяжелым отравным сном – Скъёльд почти насильно напоил мальчишку крепким лавитом. Олъм кричал, рвался к погибшей матери. Хоть похоронить по-человечески! Да разве трое могут сделать что-нибудь для стольких мертвецов? Убитых погребет падающий крупными хлопьями снег.

– Спит малой? – Скъёльд шагнул через порог. Расстегнув застежку, скинул на пол мокрый от снега плащ. Сев у очага, протянул к огню ладони. – Всё. Похоронить я их не смог, но лица закрыл. Нечего здесь упырей плодить, и без того бед достаточно.

Всем известно: если глаза мертвого увидят солнце, он станет нежитью.

– Скъёльд, ты один управился?

– Нет, здесь еще остались несколько стариков – ни мародеров не боятся, ни самой смерти. Только не хотят, чтобы в доме, где они всю жизнь прожили, было гнездо кровососов.

– А кому еще место в мертвом доме?

Мужчины разом оглянулись. Бранд вошел в комнату, пошатываясь, и, не глядя на незваных гостей, двинулся к очагу. Сел на пол, обхватил колени руками.

– Когда на них напали, они были гораздо ближе к Ольму, чем к Бьёрнкрогу. Вернулись из-за меня.

Снорри молчал. Чего уж тут, прав мальчишка: беда случилась из-за его дурости и своеволия; останься он с семьей, и караван, разминувшись с мародерами, сейчас, возможно, уже приближался бы к Бьёрнкрогу.

Но теперь надо думать о живых.

– Едем дальше. – Скъёльд отошел от очага и поднял сброшенный плащ. – Утра дожидаться нельзя – гады могут припожаловать прямо на рассвете.

– Мародеры? – Бранд тоже вскочил на ноги. – Я остаюсь!

– Мстить будешь? – почти ласково спросил воин. – Один против…

Дружинник Хлодвига замолчал, прикидывая возможное количество врагов. В караване было больше двух дюжин человек, но окружили и перебили их быстро, никто даже не смог бежать. Пусть люди из Ольма не ждали нападения и чуть не половину из числа путников составляли женщины, дети и старики, но чтобы взять их в кольцо, потребно много народу.

С другой стороны, даже лучше, если злодеев много: большой отряд три человека заметят скорее.

Три? Мальчишка ерепенится, никуда из родного дома уходить не хочет. Оглушить и связать? А потом его куда? Тащить в Бьёрнкрог, зная, что при первой же возможности щенок сбежит?

Король Хлодвиг велел помогать слабым, но не гибнуть вместе с дураками.

Скъёльд Мрачный хотел рявкнуть, да погрознее, но его опередил Снорри – заговорил голосом тихим, даже вкрадчивым:

– Бранд, ты – вурд?

– Да, – растерялся мальчишка.

– Значит, твой род давал присягу служить королю Хлодвигу.

– Мой род погиб!

– Но ты-то жив. И жизнь твоя принадлежит государю. Сейчас каждый человек важен на рубеже.

– Что я могу? – горько спросил Бранд.

– Узнаешь в Бьёрнкроге.

– Но моя семья…

– Что проку им, если ты погибнешь? Живи, храни память.

– Зачем?! Всё равно помру, и вся эта память кончится!

– Чтобы этого не случилось, государь Хлодвиг повелел особым людям записывать правду обо всем, чему они будут свидетелями. Я научу тебя.

Бранд медленно, словно завороженный, кивнул. Может быть, и вправду ученым людям дана власть, недоступная простым воинам? Но сейчас эти двое будут слушаться Скъёльда Мрачного!

– Эй, хватит время терять! Не хотите, чтобы нас тут накрыли, как тараканов горшком, – ходу, пока сами памятью не стали!

Дальнейший путь, занявший несколько дней, был спокоен. С бандой мародеров удалось разминуться, больше никто не встретился. Ночевали на хуторах, большей частью безлюдных. Немногие жители, кто еще оставался в своих домах, настороженно расспрашивали: что происходит в земле Фимбульветер, есть ли надежда, что небывалая прежде зима наконец завершится, или же надо, пока не поздно, уходить к королю Хлодвигу, в новый город-форпост?

Снорри толковал с народом, объяснял, уговаривал, а вечерами сидел, склонившись над своими листками, записывал. Бранд пристраивался рядом с ним, и Эдл что-то тихо говорил, тыча пальцем в черные закорючки букв. Иногда мальчишка брал несколько листков и тоже начинал марать их чернилами.

Так было, пока путники не добрались до побережья.

Океан изменился так же, как и земля: прежде был прозрачно-зеленым, искристым, игриво ластился к берегу, нынче же стал холодным, безжизненным; только тяжелые, будто налитые свинцом волны волокли изломанные белые льдины.

Кто захочет жить в таком неприветливом месте? Но смельчаки нашлись.

Когда путники огибали длинную белую дюну, над берегом разнесся звонкий голос боевого рога – кто-то заметил чужаков и предупреждал своих.

Про побережников еще прежде, до прихода ледника, говорили как о людях суровых, смелых и сильных. Люди, растягивавшие на берегу сети на просушку, заметив всадников, отложили работу и встали плечом к плечу – не испуганно сбившаяся толпа, а грамотное, готовое к бою построение. Все рыбаки были при оружии. Скъёльд Мрачный подумал: будь он проклят, если на соседних дюнах не угнездилась по меньшей мере пара лучников. Они были и остались такими; даже к появлению чужаков, возможных врагов, отнеслись как к помехе, отвлекающей от действительно важного дела.

Скъёльд хотел привычно выехать вперед, прикрывая спутников, но Снорри остановил его:

– Я буду говорить.

Он спешился и пошел навстречу береговому жителю, отделившемуся от своих сотоварищей.

– Мир тебе, хессир Эдл! – сказал тот, поднимая руку в приветствии.

– И вам мир, люди Фьерхольма.

– Фьерхольма больше нет – океан взял его. Наша новая земля зовется Рёнкюстом.

Скъёльд Мрачный завалился спать, а Снорри сел беседовать с береговыми жителями. Бранд, подумав, пристроился рядом с Эдлом. Знал: вряд ли услышит доброе и веселое. Но раз уж решил, начать свою службу королю Хлодвигу с того, что представит государю рассказ обо всем, чему был свидетелем во время странствий, нужно стараться, смотреть, узнавать и запоминать.

Жители Рёнкюста пришли сюда с острова, где стоял прежде город Фьерхольм, ныне поглощенный океаном. Ведьма Стейнмунн ценой своей жизни выкупила у воды отсрочку, позволившую людям спастись.

Викар, предводитель нового поселения, поглядывал на Бранда с одобрением:

– Ты пиши, пиши, пусть о нашей Стейнмунн помнят. У нас тоже свой грамотей был, Трюггви, всё со стилом возился.

– Где он теперь? – быстро спросил Снорри. – Нельзя ли с ним поговорить?

– Кто ж его знает – где, – развел руками Викар. – Может, его уже на этом свете нет. После смерти Стейнмунн хотел с ней остаться на Птичьем, с трудом увезли. Теперь на сушу почти и не ступает: вернется – и снова на карбасе в океан уходит.

– А на Птичий остров сейчас попасть можно?

– Можно, – кивнул уроженец Фьерхольма. – Только людям там больше делать нечего.

На Птичьем острове – торчащем из холодных волн скоплении скользких скал – людям действительно было не место. От города не осталось и следа, одна лишь узкая высокая башня мрачно взирала на пустой океан. Что на этих проклятых камнях может быть интересного и полезного для короля Хлодвига и его подданных? Даже Снорри Эдл, сойдя с карбаса на неприветливый берег, не стал ходить и осматриваться, а засел у подножья башни и уже долгое время таращится на что-то в подзорную трубу.

Бранд потоптался рядом и решил от нечего делать пока что подняться наверх последней уцелевшей постройки. Оттуда и видно лучше, что ж наставник не сообразит? Но едва потянулся к почерневшей от времени двери, как на плечо легла тяжелая ладонь.

– Не надо тебе туда, – покачал головой Викар из Фьерхольма. – Оттуда мертвые уходили.

Вроде спокойно сказал, без угрозы, но не послушаться его было невозможно.

Помаявшись еще немного, Бранд вернулся к Снорри. А Эдл как будто только этого и ждал.

– Смотри туда! – указал он в сторону, куда, не отрываясь, глядел сам. – Видишь?

Сначала Бранду показалось, что там, между камней, багровеет большое пятно крови. Сколько же живых существ должно было погибнуть лютой смертью на этом проклятом месте, чтобы образовалась такая… лужа?

Но страх и отвращение тут же сменились безмерным изумлением: кровавое пятно зашевелилось, обрело четкие очертания. Сперва Бранду показалось, что меж камней поднимается рослый багряный человек с остроухой собачьей головой на могучих плечах, но вот за спиной у гиганта развернулись кожистые крылья, а то, что казалось потеком на камнях, оказалось гребенчатым хвостом.

– Это…

– Дракон, – кивнул Снорри Эдл. – Боюсь, что последний.

Бранд слышал о драконах – огромных крылатых ящерах, живущих на побережье, – но никогда их не видел. А тут – живой… Последний…

– Остальные давно сгинули, – молвил подошедший Викар, – а этот всё прилетает. Там, в пещере за пределами города, было их жилище.

Последний дракон, согнувшись, словно усталый старик, свесив передние лапы до колен, сделал несколько шагов и, взмахнув крыльями, взлетел. Оборвался вниз – вот-вот упадет на камни, но всё же сумел выровнять полет и устремился к небесам.

– Кто-нибудь бывает на Птичьем острове? – спросил Снорри.

– Нет. Мы не уйдем из Рёнкюста, но возвращаться сюда, на место, где был город, хотя бы ненадолго – слишком больно.

– Это хорошо. Не нужно, чтобы дракона видели таким, – властители этого мира не должны быть слабыми и немощными.

Бранд еще раз взглянул вслед дракону. Багряный ящер уже не был заметен в небе – то ли поднялся за облака, то ли всё же рухнул вниз. Но почему Снорри назвал крылатого властителем мира?

Добирались до побережья чуть ли не месяц, а с делом управились за один день. Только вернулись с Птичьего острова, как Снорри Эдл сказал, что пора обратно в Бьёрнкрог. Даже по земле лишние станды ехать не пожелал; принял предложение Викара, что люди Фьерхольма отвезут гостей на карбасе к заливу Суонвик, а там, если повезет, подойдут прямо к берегу, ежели нет – и по льду до суши брести недолго. До новой столицы так добираться быстрее и безопаснее.

Быстрее – может быть, а вот насчет безопасности наврали. Проклятое корыто вертелось на волнах, будто клецка в кипящей похлебке, и Бранду всякий раз, когда приходилось свешиваться за борт, казалось, что он сейчас так и макнется головой, а уж там, в сером ледяном океане, точно найдутся те, кто охотно закусит мальчишкой. Вон они, таращатся из-под воды. Обед свой юный Олъм им уже отдал, теперь они его самого на зуб нацепить не против.

Корабельщики же шлялись по карбасу, будто гвозди сапогами заколачивали, да посмеивались, что Слепая Хозяйка до сих пор считает их детьми-младенцами – вон как люльку качает.

Наконец добрались. Берег Суонвика оказался пустынным местом, только вдалеке возвышались два холма, на макушке одного из них была заметна постройка – хутор, а живой или покинутый, с такого расстояния не разобрать.

Снорри решил ехать туда.

Хутор, похоже, и вправду был оставлен. Никакого движения на вершине холма, ни одного следа рядом. Снег чистый, нетронутый. Белое поле.

И среди этой тишины и стылой пустоты…

– Здесь кто-то есть! – Скъёльд решительно перехватил повод лошади Снорри.

– Надо скорее уехать?

– Люди из клана Олъм тоже хотели просто сбежать.

Вздрогнули оба – и Эдл, и Бранд. Жестокая правда, но именно такие, бьющие наотмашь слова запоминаются лучше всего. И, может быть, однажды помогут этим двоим спастись.

– Нужно подняться на холм. Не на тот, на котором хутор.

Снорри согласно кивнул.

Холм, на который взобрались путники, был высокий, с крутыми склонами. Тот, что напротив, – более приземистый, округлый, его бок рассекала глубокая темная трещина; ну точно шлем воителя, расколовшийся от мощного удара.

И к трещине этой приближались живые. Изумрудно-зеленый дракон медленно, явно из последних сил, шел к холму и в лапах – на руках? – нес багряного сородича. Волочащиеся по снегу хвост и крылья сильно мешали милосердному ящеру, но тот упорно шагал вперед. Только у самой расщелины остановился. Вскинул голову. К небу, к проглядывающему сквозь тучи солнцу. Развернул багряного так, чтобы и тому было видно. Зеленому было тяжело, но он всё стоял. Драконы смотрели. Прощались.

Мир вдруг потемнел и поблек. Плотная снежная туча окончательно заслонила солнце.

Зеленый дракон неуклюже качнулся вперед и вместе со своей ношей скрылся в недрах холма.

– Они теперь будут жить там? – неуверенно спросил Бранд у Снорри.

– Если уцелеют. Похоже, холод убивает их. Драконы покинули Видимый мир, но оставили людям свое завещание. Знания, которые помогут людям выжить и, сплотившись вокруг государя Хлодвига, возродить королевство. Да пребудет с нами помощь Девятерых Драконов!

– Но… – Бранд недоуменно переглянулся со Скъёльдом.

– В Бьёрнкроге всё узнаете. Мы возвращаемся.