Текст книги "О щедрой радости детства"

Татьяна Бабушкина
О щедрой радости детства

Редакторы и составители книги:

Андрей Русаков, Юлия Маслова, Наталья Городилова, Людмила Кожурина, Егор Болтаев, Вета Хрящёва,

при участии:

Анатолия Бернштейна, Игоря Курочки, Марины Макаровой, Дарьи Матиясевич, Юлии Ремпель, Ирины Умновой, Тима Фея, Сима Фёдорова.

В книге использованы рисунки Т. В. Бабушкиной.

* * *

• Я чувствую себя переводчиком со взрослого на детский.

Но при этом мне кажется, что сейчас особенно важно понять и другое: то, чем детство значимо для взрослых.

• То, чем я занимаюсь – попытка уследить, чтобы среди нарастающих образовательных функций сохранилась живая атмосфера человеческих отношений.

• Есть такие строчки у Пастернака:

 
Во всем подслушать жизнь стремясь,
Спешат явленья обездушить,
Забыв, что если в них нарушить
Одушевляющую связь,
То больше нечего и слушать.
 

Наши занятия с детьми на темы жизни людей и искусства – это как раз такая попытка услышать одушевляющую связь. Для разных людей это может происходить в очень разных точках, иногда по поводу самых странных произведений. Но когда происходит это глубокое прочувствование хотя бы чего-то одного, то человек уже как бы сам становится своим проводником, начинает душевно грамотно осматриваться и двигаться…

От редакторов книги

Трилогия «Что хранится в карманах детства» – о том, как взрослый и ребёнок могут изо дня в день приносить счастье друг другу, используя простейшие и вечные детали быта и бытия.

В ней записано то, что прежде бытовало лишь в живом творчестве ТиВи (как давно переименовали дети Т. В. Бабушкину) и в пересказах, передававшихся из уст в уста.

Но лишь первая из трёх книг была написана самой Татьяной Викторовной (в сотрудничестве с редактором Юлией Масловой).

Две другие книги мы успели с Татьяной Викторовной лишь задумать, а собирать их пришлось уже без неё.

26 апреля 2008 года Татьяна Викторовна Бабушкина погибла в автодорожной катастрофе.

Наша страна потеряла одного из последних великих отечественных педагогов, первопроходца многих удивительно плодотворных направлений сотрудничества детей и взрослых, великого исследователя и защитника мира детства.

Но всё же и эта книга, не успевшая быть согласованной с автором, лежит перед вами. Она собраны из статей Татьяны Викторовны, записей её бесед и выступлений, которые почти сами собой приобрели тесную связанность, цельность и объёмность.

Пусть среди мыслей Татьяны Викторовны, её неожиданных педагогических ходов и предложений каждый из читателей обнаружит те вещи, которые останутся для него навсегда живыми и действенными.

Ведь как объясняла сами ТиВи: «Мы – те, кто живёт с детьми – очень небольшая группа людей, которой достаётся невероятная роскошь жизни, где можно обойтись без душевной неряшливости, ощутить, что душа твоя сбылась».

Возвращая миру метафоричность
Воспоминания вместо предисловия

Она жила в условиях, казалось бы, исключавших всякий оптимизм: старенькая квартирка, вечное безденежье, равнодушие академической среды. Но все видели в ней счастливого человека, полного замыслов и планов, на первый взгляд недостижимых.

Тем не менее, всякий задуманный проект облекался плотью, находились средства, намечались даты, и всё осуществлялось обязательно: и лагеря – дачи, как она говорила, – и уроки фантазии, и праздники, и театр. «Как тебе удаётся?» – спрашивал. Она отвечала: «Для всего настоящего денег надо очень мало».

Её педагогика основывалась на обыденном: дом, очаг, колесо, кукла, клубок ниток… Надо просто суметь увидеть обычный предмет в необычном измерении, сделать его героем события. Её массовые праздники и лагеря у нас в заповеднике «Танаис» так и назывались: «Шляполето», «Облака», «Башмачок». Соответственно главными символами театральной и повседневной жизни в лагере были то её величество Шляпа со всей аристократической родословной, то огромные Облака из разноцветных шаров и полиэтиленовых кульков, то всевозможная Обувь, включая археологическую из раскопок.

…В Назрани на её мастер-классы каждое утро съезжались учителя из разных школ Ингушетии и Чечни. Был январь 2005 года. В центре города кирпичные стены международной миссии располосованы, как гигантским кнутом, трассами недавних выстрелов.

А Таня рассказывает о роли игры, игрушек, сказок в воспитании. На сдвинутых столах разворачивает целый настольный театр. Привезла с собой чемодан и сумки; я перемещал этот педагогический реквизит в вагон в Ростове, разгружал в Назрани, а она говорила: «Обратно везти будет легче». И точно: раздала учителям большую часть.

Январский день заканчивается быстро, но те, кто жил в Назрани, приходили к ней в гостиницу. Расспрашивали, записывали. Необъяснимый дар диалога: не важно, сколько человек пришли на встречу, кажется, что с каждым она говорит в отдельности.

Запомнились её слова: «Вы, историки, военизировали прошлое до отрицания человека. А педагогика демилитаризирует пространство истории, возвращает вещам их истинную метафоричную суть». Я спорил, приводил примеры, когда педагогика облачалась в военный мундир, а она говорила, что эти ветви никогда не давали плодов, отмирали.

Как-то спросила: «Когда родилась улыбка?» Я зарылся в книги, потом позвонил ей. «Да? И я была уверена: улыбка очень древняя, от слова «любить» происходит. Это тема для урока. Просьба: подбери археологические иллюстрации!»

Она отождествляла педагогику с праздником, может быть, точнее, возвращала праздник в процесс воспитания и обучения. Вот и привела музу педагогики в «Танаис», в респектабельное музейное учреждение не как гостью, а как хозяйку. Она легко открывала в трудно поддающемся изменениям музейном пространстве педагогические материки.

Остаются её номера телефонов в моём мобильнике – вечно она теряла телефоны или забывала свой номер; остаются надписи на подаренных книгах. На столе среди срочных бумаг – её наброски к одной из программ «Музея детства». Всё остается. А её нет.

В её книжке есть слова: «Детство – это не время, не период, а состояние». Мне кажется, и педагогику она воспринимала как особое состояние, всеобъемлющее и всесильное. И это в её педагогике было главным: ощущение жизни как чуда, чуда каждодневного открытия.

Валерий Чеснок,

хранитель музея-заповедника «Танаис»

Пробуждение каждодневности

…Счастье находится где-то между бескорыстием и доверием.

О щедрой радости детства

Это невоспроизводимо – состояние детского счастья.

Первая его примета – бьющая через край избыточность. Вот зацвели первые вишни, и девочка, выскочив из калитки детского сада на улицу, осмотревшись, убедившись, что её никто не видит, стала прыгать возле дерева и целовать каждый цветочек, до которого могла дотянуться. Жаль только, что она уже знает, что другие её ликование не одобрят или неправильно поймут.

Взрослый мир всё более отдаляет или сокращает территорию детского счастья. В лучшем случае – не придаёт ей никакого значения.

Вот ватага ребятишек сидит на лужайке перед музеем: им читают инструкцию о правилах поведения в музейных залах. Они томятся. Но не все: одна девочка положила голову на колени другой, а та сорвала одуванчик и его ножкой считает веснушки на лице подруги. Они обе тихонько смеются, а одуванчик, как перо, подрагивает в руке ребёнка. И это вторая примета детского счастья: оно всегда красиво, художественно. Оно волшебно-превращательно.

Детское состояние счастья преображает мир настолько, что не остаётся места для упрёков в несправедливости его устройства.

Как-то к нам в клуб мама привела мальчика, который плохо ходил. Его походка – походка птицы со сложенными крыльями, у которой нет опоры. Все мы его поддерживали в прогулках и путешествиях, но это не изменяло исходной ситуации: он такой, а все другие. Но пару лет назад случилось вот что.

Мы шли по жаркой дороге к реке – минут сорок нам надо было идти. Однообразие пути, как любое однообразие, непереносимо, но дети – большие выдумщики. Первой «театр теней», идущих по пыльной дороге, заметила одна девочка, за ней развеселились остальные.

Особенно выделялась одна тень: её руки были бережно сложены впереди – не то суслик, не то кенгуру, но скорее лошадь, идущая на задних ногах. Это была самая удивительная тень на дороге. Её хозяин шёл и косил глазом на странный силуэт и вдруг затрусил, стал подпрыгивать, как таинственное животное – в ту же секунду все приняли такую же позу, затрусили, запрыгали, начали повизгивать и прицокивать – издавать непонятные звуки, странные восклицания. И так, в порыве, на подъёме, преодолели остаток пути. А потом всегда стали ходить на купание и обратно «теневой трусцой» – так было веселее и… честнее!

Я всегда взволнованно наблюдаю за ребятами: не иссякнет ли в них этот благословенный запас праздничного отношения к жизни после всех воспитательных манипуляций, которым они подвергаются? И всякий раз удивляюсь этому свойству детства – способности к моментальному восстановлению счастливого состояния. Мама только накричала – а он уже ручки расправил, идёт к объятию. И так – что бы с ними ни делали.

Но лучше, чтобы была рядом с детьми хоть небольшая кучка взрослых, которые готовы получать удовольствие от весенних вылазок на катания с бугров по сочной траве, способных искренне умолять ребёнка дать подержать верёвочку воздушного змея.

Щедрость детей к таким взрослым неизбывна, они примут каждую вашу идею с отважной доверчивостью. Потому что вы не рабству и подёнщине их учите, а естественной радости бытия, которую дети ощущают изначально и за которую очень долго пытаются удержаться…

Не просветители, а открыватели!

Представьте себе россыпь дней середины декабря и нежданный звонок в вечерних сумерках. Вы открываете дверь, а за ней – Дед Мороз со скромным подарком для вашего заболевшего ребёнка. Вглядываясь в его черты, вы вдруг узнаете в нём… районного педиатра!

Как ни фантастично, но в этом перевоплощении есть глубокая жизненная реальность. Точно таким врачом, переодевавшимся декабрьскими вечерами в Святого Николу и разносившим маленьким пациентам недорогие игрушки, был Януш Корчак. И что бы вы сейчас ни подумали, но взрослые, посвящённые в детство, не переводятся на земле никогда. Я хочу повести разговор о таких людях.

Не каждого взрослого ребёнок пускает в свою игру.

Подойдите к девочке, которая странно долго сидит на стуле, застыв в неподвижной позе, спросите, в чём дело. Она вздрогнет, смутится, может, покраснеет, но ничего не ответит. Вы так и не узнаете, что спугнули королеву на троне.

Ребёнок, как и взрослый, может осваивать мир только в диалоге, правда, для него этот диалог – игра. И если в игру вступает взрослый – с «посохом» понимания и серьёзности, – повезло обоим. Ребёнок, глубочайший философ и искренний собеседник, может сильно помочь взрослому.

Две простые вещи отличают посвящённого взрослого от непосвящённого: уважение к Мелкому и готовность к Долгому.

…Зажав в кулачке запас всего интересного, накопленного за день, ребёнок разжимает ладошку: гусеница, камушек, жучок… Мы, не торопясь, склоняемся над сокровищами и вместе их рассматриваем.

…Расстояние в два квартала ребёнок умеет вытягивать в бесконечность, потому что видит на дороге массу предметов, за которыми его воображение рисует множество других «дорог». С посвящённым взрослым ребёнок может затеять игру в «Назывателя и Шагателя». Суть игры проста.

Называтель называет предмет, лежащий на земле, например, спичку или билетик, а Шагатель должен найти предмет и встать на него. Потом Называтель называет другой предмет, и надо оказаться «там» в один шаг или прыжок. И так играть, пока не случится что-нибудь смешное, а оно обязательно случается. Хаотичным шагом и взглядом можно составить неповторимую топографию неожиданных открытий.

Посвящённые взрослые – это те, кто не забыл, как трудно завязать первый шнурок, первый раз увидеть в буквах слово, вывести на бумагу значимое для себя слово и так далее. Обычно взрослые учат малыша на своей территории, у них не хватает мужества учиться вместе с ребёнком делать то, что они не умеют.

У детей много заблуждений, связанных с открытиями языка, о которых они не знают, как рассказать. Про другие языки, например, думают, что переводятся буквы, а не слова, слова одни. Ах, разные? Тогда скажите, какие слова у «деревьевого» языка? Они любят играть в «Свой язык на двоих». Шифров придумывают великое множество. Обозначить слова цифрами. Или так: в азбуке буква «я» – это яблоко, значит, яблоко – это «я», бульдог – это «б», лимон – это «л», осел – это «о», кошка – это «к», осел – «о». Получаем слово «яблокобульдоглимоноселкошкаосел» – тайное, никто не узнает.

Придумывают «прыгательный» язык: разговариваем на азбуке Морзе при помощи правой и левой ноги. Подскок на левой – точка, на правой – тире, две ноги на земле – конец слова. Так можно разговаривать на расстоянии.

А если взяться за руки и договориться о значении нажатий на пальцы, можно придумать десять беззвучных языков!

Для всего этого взрослый, находящийся рядом, должен быть не просветителем, а открывателем.

Разница большая. Открытие – неожиданно, передача знаний – линейна.

Просветитель не умеет зажигаться от ребёнка, входить в состояние вдохновения от его идей. Открыватель мгновенно вовлекается, у него своё видение изобретения, он начинает на свой лад проживать игру.

«Давай собирать семена», – зовёт ребёнок. На чистый носовой платок высыпаются из коробочки собранные за день семена, глянцевые и матовые, крупные и совсем крошечные. Долго-долго рассматриваются. Обсуждаются. Потом делаются пакетики, конвертики, шьются поясные сумочки для прогулок в сад и в парк. Ведь это тайна: как из такого маленького семечка вырастает такое большое дерево? И как это – часть больше целого?

Целое событие – разносить семена в разные места города в надежде на чудо произрастания: «А достаточно ли? А не много ли?» – переживает ребёнок.

И когда всё это проживается на высокой степени серьёзности, сами собой образуются дорожки, ведущие от одного открытия к другому. Надписывая конвертики с семенами, он вдруг удивляется: буквы – те же семена, а тексты – деревья.

Но если не выходить вместе с ребёнком в «абсурд», то как передать ему код механизма открытия, ключ к творчеству?

Герой книги, которая подвигла меня к этим размышлениям, в одном из эпизодов лежит на кушетке и читает. «Что ты читаешь?» – спрашивает шестилетняя девочка. Узнав, что книга об Эйнштейне, она продолжает любопытствовать и когда узнает, что книга про свет, про то, что у света самая большая скорость, надолго задумывается.

И вдруг срывается с места: «Одевайся, идём!» – «Куда?» – «Я тебе сейчас покажу, что это неправда!» Девочка ведёт героя на улицу: поздний вечер, моросит дождь, герой ничего не может понять, он едва скрывает своё недовольство. Однако вместе они доходят до белой стены, и девочка начинает светить фонариком: «Видишь? Это свет, а вон – тени. Ты же видишь, быстрее света тени!»

Только так, идя за ребёнком, мы получаем шанс передать ему что-то стоящее, настоящее.

…Почему всё это так важно? Потому что сегодня наши дети оказались в болоте скучных, загнивших игр, из которых давно ушла душа. Потому что слишком ранняя социализация забивает дорогу их собственного осуществления. Потому что так мало оказывается около детей взрослых, которым они могли бы доверить-показать свою игру, свой мир.

Об атмосфере очага

И дома, и в детском саду ребёнок нуждается в тёплой атмосфере очага. Детский сад не такое место пребывания как школа, где столовую можно обойти стороной. Здесь уже с порога пахнет уютом, горячим чаем, любовно приготовленной кашей. Или, увы, наоборот, тягостным безразличием общепита.

Всё имеет свой запах. И детство запоминается по запаху. Мама рассказывала мне, как в голодное военное время каждая семья старалась сохранить традицию выпечки пирогов, пусть с листьями, с крапивой, но ароматных хлебных пирогов. Выросшие дети навсегда запомнили этот запах, насыщающий на долгие года.

Каждодневная организация массового детского питания вечная проблема для взрослых. И своего ребёнка не всегда уговоришь поесть, а группу! Педагоги пытаются накормить детей так, как им привычно. А дети в ответ не доедают, даже если не особо упитаны дома. Детская анарексия, отказ от еды – болезнь заставляющего кормления.

А вот в одном детском саду на столиках стоит по супнице. По порциям еда не раскладывается, дети накладывают себе столько, сколько хотят. Нет проблемы недоеденных порций, нервы нянечек в порядке, и продукты расходятся в соответствии с нормой. В том же саду каждый стол накрыт своеобразной скатертью, посуда по возможности тоже разнообразная. Накрывают на стол все вместе, не спеша и со вкусом.

Еда, как насущная каждодневность, просто обязывает нас уделять ей должное внимание.

Утрату былого сакрального смысла познания пищи можно списать на ход истории. Но что приобретено? Небрежение к еде, распространение младенческих способов питания – «брание» руками, жевание, сосание (этот вездесущий феномен чупа-чупса), эротизация еды как рекламное эхо самых неблаговидных проявлений человеческих эмоций.

Наши дети хрустят чипсами, спелой клубнике предпочитают сникерсы. Мы, взрослые, часто не едим, а перекусываем в одиночку, ведь так?

Совместность еды в семье, хотя бы раз в день, ничем не заменима. Так же совместность праздненств в детском саду – не просто развлечение, а процесс сближения, чествование традиции. И вариантов, конечно, гораздо больше, чем сидение у стола или вождение хороводов…

В питании отражается философия жизни, те замечательные рецепты счастья, которые мы получаем в наследство от наших бабушек и прабабушек. Восхождение питания от грудного кормления к питанию духовному и есть само воспитание.

Именно во время еды проявляется сущностная «повадковость» ребёнка как комплекс наших педагогических удач и упущений.

…Хорошо бы позволить детям участвовать и в процессе приготовления пищи. Пусть они видят, из чего сделан хлеб, пусть каждый испечёт своими руками булочку, хотя бы раз. Это важно. Вовсе не предлагается запускать детей на кухню, или переносить кухню в группу. Но важен опыт знакомства детей с «живой» едой.

Как ни жаль, но сегодня чаще приходится говорить об упущениях. Небрежное отношение к еде – одна из точек расчеловечивания, один из показателей утечки культуры проживания с ребёнком, передачи ему общечеловеческих ценностей.

Что и как мы едим? Что предлагаем детям?

О выращивании смыслов
Лекция для воспитателей[1]1
  Из лекции для воспитателей волгоградских детских садов, 2004 год.


[Закрыть]

Об органике совместной жизни

Я считаю себя воспитателем и думаю, что у воспитателей совершенно особые задачи. У нас есть клуб, в него ходят студенты и старшеклассники, и последние годы мы работаем… не хочется называть это словом «работаем»… мы живём вместе с детками от трёх до тринадцати лет (в большинстве – от четырёх до восьми), которые втянуты в современный поток жизни, и у которых очевидны трудности в этом потоке.

Мы работаем в сотрудничестве с врачами, врачами-невропатологами.

К нам приводят многих детей с синдромом агрессивности, с синдромом истерического крика, с синдромом равнодушия к жизни. Наши занятия – это попытка включения таких детей в органику человеческих отношений.

Мы затеваем разные игры. Игры, которые вызывают невольный интерес, игры, с помощью которых родители или другие взрослые проявляют свою искреннюю любовь к ребёнку, игры, увеличивающие разнообразие дня… (Подобные игры в жизни садика, при желании, могут быть рассыпаны по каждому дню и тоже выполнять психотерапевтическую роль). Наши занятия выводят детей (когда легче, когда труднее) из тупиковости их жизненных ситуаций.

Хочу сразу предупредить: то, о чём я сегодня буду говорить, я воспринимаю как наследство, полученное от людей, которые жили давно-давно.

Всё это имеет право на существование – хотя ни в коем случае не даёт противовеса капитальным современным реформам образования, указывающим место ребёнка в тех жёстких и формализованных условиях, куда он попал или куда хотят его направить.

Всё, о чём я хочу рассказать, связано с тем, что нужно как-то при всём этом сохранить органику совместной жизни детей со взрослыми.

…Я зашла в ваш двор и ахнула; не от архитектуры, а от состояния зелени, живой, пышной. Зелень словно говорит о том, что и атмосфера здесь живая.

То, чем я занимаюсь – это попытка уследить за тем, чтобы среди постоянно нарастающих образовательных функций сохранилась по отношению к детям живая атмосфера человеческих отношений.

Поэтому я бы очень хотела поделиться с вами не только педагогическими проблемами, но и включиться в диалог о тех вопиющих вопросах, которые ставит перед нами современный мир. И, как ни странно, я хочу, чтобы главным в сегодняшнем разговоре был не столько ребёнок, сколько мы с вами. Что это за человек такой на Земле, воспитатель, что он «на себе» несёт, какие вещи ему нужно учитывать, как себя поберечь…

Потом я познакомлю вас с теми занятиями, которые мы проводим, с какими-то не совсем привычными взглядами на вещи – и буду рада, если от нашего диалога и у меня, и у каждого из вас возникнут новые мысли о чём-то существенном. Я мечтаю, чтобы за следующие два дня мы немножко устали от смеха; надеюсь, мы скоро со всеми познакомимся, насмеёмся, наиграемся.

Переводчики

Я думаю, что хороший современный писатель работает как переводчик смыслов. Я себя чувствую переводчиком со взрослого на детский, я всё время ищу, как представить какие-то вещи, чтобы они стали понятны.

Мне кажется, что сейчас особенно важно понять то, чем детство значимо для взрослых.

Я очень надеюсь услышать ваше внутреннее согласие на диалог, на понимание того, что же такое это взрослое «я» человека, который остался с детьми.

Для себя я назвала этот семинар «Выращиванием смыслов». Мы недавно провели такие семинары для всех домов ребёнка Ростовской области. И когда мы позанимались, люди поймали себя на том, что стали меньше уставать от своей работы.

Почему? Потому что, оказывается, «я» современного воспитателя настолько же не замечено социально, настолько же не признаётся, как и само детство.

Личность воспитателя тонет в общем оценочном равнодушии. Человек, который совершает одну из самых удивительных вещей в данное время, не может понять, где он находится. Он не совсем может понять, в чём его роль и каков смысл, и откуда черпать силы. А это самый удивительный клад нашей страны, клад человечества – те люди, множество женщин, которые взяли на себя ответственность не оставить огромную детскую часть страны.

Что такое «не распылённая ответственность»? Мы вернёмся к этому чуть позже. Сначала я попробую сказать о вескости других слов – не оставить детей.

Что рядом с нами. Кто рядом с нами

Я начну с некоторых данных, оглашённых на конференции по проблемам детства в Москве. В России существует огромный неучтённый фонд детей, даже не бездомных, а таких, которые практически вышли из бездомности, но в сторону противоположную. Это дети, которые впали в полуживотное-получеловеческое состояние.

На юге, под Туапсе, их называют шалашовые дети: в большинстве это дети мигрантов, которые просто живут в лесах. Схожие очень тяжёлые наблюдения по детской беспризорности в современном Петербурге. Эта детская эпидемия и бездомности, и утраты детьми человеческого облика интенсивно распространяется вдоль дороги на Восток, от Москвы до Екатеринбурга. Масса не учтённых беспризорных детей, за которых никто не отвечает.

С этими детьми, до которых государству нет никакого дела, некоторые общественные, частные организации пытаются искать формы взаимодействия, пытаются приютить этих детей, вовлечь, увлечь, обогреть, показать какие-то жизненные шансы и возможности.

В таких организациях обычно проявляется очень сильно воспитательское «я», чаще мужское, которое берёт на себя такие вещи.

Кто ещё заметен в роли воспитателей? Кто помогает точнее посмотреть и откликнуться на то, что занимает нас с вами?

Многие, оставшиеся в детских домах. Кое-кто в школах. Очень значительная часть педагогов авторских школ, которым сейчас трудно.

Со схожими проблемами вдруг столкнулись педагоги самых богатых частных школ, особенно в столице. Это очень узкая часть мира детства, но очень показательная: «элитарные» дети, которыми родители не занимаются, зато гарантируют всевозможную материальную обеспеченность. Элитные дети приобретают такую же маргинальность, и у них в особенно острых формах развиваются те же проблемы, что у детей из детских домов.

Почему я так подробно об этом говорю, почему наш радостный разговор о смысле профессии и смысле детства начинаю с таких вот печальных сообщений?

Потому что здесь скрыта первая особенность «я» педагога, которую он на себе осознано или не осознанно несёт. Очень важно обратить на неё внимание, хорошо бы ещё как-то дома потихоньку найти слова рассказать об этом своим близким.

Переключение для взлёта

Получается, что современный педагог, словно прекрасная балерина, оказывается на постоянном шпагате между той ролью, которую он должен выполнять, и тем знанием о жизни, которое у него есть.

Невозможно не слышать о пожарах в школах, невозможно не слышать о том, что творится с детьми; педагог постоянно испытывает на себе это фоновое звучание. Невозможно не помнить о недостаче финансирования и т. п.

Но воспитатель не может идти к ребёнку в таком состоянии.

Он должен отключиться от своих «гашений света», от проблем какой-то очередной предоплаты, он должен выключиться из своих сложностей – и прийти к ребёнку в живом, светлом состоянии.

Мы не привыкли об этом даже думать, не то что говорить. А ведь это самый важный, колоссальный труд. Именно в силу сложности такого усилия, на мой взгляд, современная система образования и воспитания и начинает идти только через образовательный материал.

Почему? Потому что образовательный материал менее эмоционален, он вроде бы не требует особой атмосферы; чтобы идти на образовательный контакт с ребёнком, кажется, что не нужно делать эмоциональный взлёт.

А вот для того, чтобы подойти и увидеть, какой сегодня интересный день, как-то по-человечески сказать ребёнку о его необычности и о прочем, совместно с ребёнком ощутить радость от какой-то ерунды (вот придумали, что эта пуговица – мама, а эта пуговица – бабушка, и всем радостно) – вот это труд колоссальный.

За него никто не привык у нас с вами отвечать, за него не спросят, за него не принято благодарить, им не отчитаешься. И чем сложнее становится вокруг, тем сложнее «способы сообщения», тем труднее ваша задача.

Итак, первый момент жизни воспитателя – это такое «я», такое ощущение своей личности, которое не утратило способность к эмоциональному взлёту. (А при этом мы видим, что главная характеристика современности – это эмоциональная обеднённость и у детей, и у взрослых, особенно у мужчин).

Второй – это умение находиться в точке боли и радости одновременно, умение переключаться и иметь на силы на это переключение.

Третий – это наличие неразмытой ответственности.

Роскошь неразмытой ответственности

Что сейчас особенно бросается в глаза? Никто ни за что не отвечает, ответственность распылена, каждому есть на кого кивнуть… И есть редкие профессии, где ещё сохраняется личностная ответственность: педагогика, медицина, отчасти творческие специальности. Там часто встретишь порядочного человека, которому свою ношу нести очень тяжело.

Но есть и другая сторона дела.

Если человек лично ни за что не отвечает, то это разъедает его душу.

Некоторое время назад прошёл замечательный конгресс с печальным названием «Первый конгресс по детской социологии и психиатрии». На нём говорилось о том, что если человек остаётся без смысла внутри, если у него нет дела, за которое он отвечает, он бесконечно устаёт. Ему в глубине души непонятно, зачем всё это.

Человек, утративший смысл, совершенно иначе переносит все трудности. Оказывается, отсутствие смысла приводит колоссальное количество людей к психическим сдвигам.

Педагог сейчас – это удивительный человек, который тянет на себе ответственность за ребёнка и за детство как таковое. Мы можем сколько угодно говорить, как педагогу тяжело, как нам всем плохо; но если посмотреть на людей, продолжающих жить со смыслом, то им часто не легче. А если смотреть на остальных – то их часто становится жалко.

Получается, что мы – очень небольшая группа людей, которой достаётся невероятная роскошь жизни, где можно обойтись без душевной неряшливости, ощутить, что душа твоя сбылась.

Вот почему я хотела бы назвать наш семинар «выращиванием смыслов». Ощущение смысла, конечно, не панацея, и человек, обладающий смыслом, иногда просто теряет силу. Но к нам силы чаще возвращаются, чем к другим.

Открытость к другим и бережность к себе

Я знакома с одним психотерапевтом в Москве, ведущим замечательные мастер-классы; у него есть для нас с вами важнейший урок. Он говорит, что наша специальность тем и замечательна, что в нашем общении с детьми – постоянное лечение, постоянная психотерапия.

Если ты открыт и общаешься искренне, то собеседник твой тоже становится открытым, и он тебе отдаёт душевную энергию и начинается взаимное выздоровление.

Если у человека есть смысл деятельности, и он приходит к ребёнку (причём это может быть ребёнок любого возраста) – то зачастую он может прийти совершенно уставшим на занятие, а выйти с него отдохнувшим.

Я так и проверяю свои занятия (понятно, что они не все выходят удачные). Если ты проводишь занятие и после него «летаешь», то, значит, всё хорошо; если ты устаёшь, значит, что-то не получилось.

Такое тоже бывает. Открытость, конечно, не может случаться всегда. Иногда дома бывают неприятности, ты приходишь, вроде бы вполне подготовился, а уходишь – как будто телегу таскал. Потому что ты не был открытым. Потому что с детьми можно быть только в этом замечательном взаимоотношении открытого диалога.

И это каждодневная проблема честных взаимоотношений с детьми, подлинности нашего «я».

Как пояснить, что такое подлинное отношение, а что нет… Вот мне подарили камень, агат. Есть у меня схожая пластмассовая штука, примерно такого же объёма. Я детей прошу взять и погреть пластмассу. Они стараются, но пластмасса не нагревается. А как только ты передаёшь подлинную вещь, она нагревается от руки.

Получается, что мы с вами – те люди, которые сохраняют на этой земле возможность духовного кровообращения, обмена душевных сил.

«Я» воспитателя получает подпитку для того, чтобы выращивать в себе смыслы. Наше с вами «я» может брать на себя грузы, которые не каждый современный человек может себе позволить.

Ещё мне нужно будет рассказать о чувстве взаимопомощи, чувстве локтя; и рассказать это будет очень тяжело; реальнее – показать, увидеть на деталях…