Текст книги "Гора Синай"

Татьяна Бастракова
Гора Синай

И сошел Господь на гору Синай, на вершину горы, и призвал Господь Моисея на вершину горы, и взошел Моисей.

Библия, Исход, глава 19, стих 20

Гора Синай

Гора Синай… Много лет эти слова были для меня только строчкой из библейской легенды, и мне даже не приходило в голову, что они могут стать чем-то большим. Но, собираясь на отдых в Египет и читая описания экскурсий в путеводителе, я увидела экскурсию на «легендарную гору Моисея, где, по преданию, Моисей беседовал с Богом». По версии путеводителя тому, кто встречал рассвет на горе Моисея, прощались все грехи. В прощение грехов таким ненадежным способом я не слишком поверила, однако идея прикоснуться к библейской истории казалась очень заманчивой.

И вот, в два часа ночи, наша группа стоит у подножия «той самой» горы. Холодновато, я сразу по выходу из автобуса надеваю куртку. В рюкзачке лежит еще и водолазка – нас предупреждали, что на вершине холодно. Нам раздают увесистые фонарики, и мы наконец-то трогаемся за экскурсоводом от огней местной кафешки в кромешную тьму. Дорога достаточно широкая, но каменистая, а темп быстрый – приходится светить под ноги фонариком и идти, не поднимая глаз. Иногда ненадолго останавливаемся, чтобы подтянуть группу. На второй остановке я случайно взглядываю вверх – и чуть не падаю на месте. Я никогда в жизни не видела и, наверное, больше не увижу такого зрелища, как ночное небо над Синайскими горами.

«…небо было не чернотой, но живым блеском, искрящимся полотнищем ледяного огня» – эту фразу я где-то вычитала, запомнила, но сочла художественным преувеличением. И вот теперь я вижу именно такое небо, где пронзительно яркие звезды сияют не на фоне сплошной черноты, а на фоне мерцающей дымки, образованной бесчисленным количеством меньших звезд. Словно Млечный Путь растекся по всему небесному куполу. Мне хочется закричать: «Посмотрите, какие звезды!», и я на самом деле произношу это вслух, и, вроде бы, кто-то еще смотрит на небо и говорит, что да, звезды красивые, но не знаю, стали ли они еще для кого-нибудь таким же чудом.

Мы продолжаем путь, и дальше я могу взглядывать на небо только урывками – все внимание отнимает неровная дорога. Идем быстро, и в куртке жарко, но и снять ее я боюсь – на ночном воздухе, да в одной футболке, да взмокшая от ходьбы… Разом ведь прохватит.

А вот наконец-то и первый большой привал – мы входим под крышу маленького строения и валимся на устланный коврами выступ, идущий вдоль стен. Все устало пыхтят и жадно пьют воду из пластиковых бутылок, с ужасом думая (по крайней мере, я – точно), что впереди еще пять или шесть таких переходов. Не возвращаться же обратно. Конечно, можно сесть на верблюда, бедуины с верблюдами стоят вдоль всей тропы и зазывными голосами кричат: «Верблю-ю-юд! Верблю-ю-юд!» Но такой вариант даже не рассматривается. Немного передохнув и остыв, я все же снимаю куртку и повязываю ее вокруг пояса.

Вскоре экскурсовод окликает нас, и подъем продолжается. Следующие два перехода я, в одной футболке, упрямо поднимаюсь в головной части группы, шагаю с камня на камень, внимательно гляжу под ноги и старательно игнорирую верблюдов и бедуинов-зазывал на обочине. Перед четвертым переходом снова надеваю куртку – воздух все холодает. Однообразные выматывающие подъемы во тьме чередуются с однообразными привалами в сарайчиках. Но постепенно вид меняется – на фоне потихоньку бледнеющего неба проявляются вершины гор, и не над нами, а по сторонам. Становится понятно, как высоко мы поднялись.

Последний привал – по стенам сарайчика развешаны ковры, с потолка свисают какие-то украшения. Народ фотографируется и собирает остатки сил. Последний переход самый сложный, там даже верблюд не спасет – вместо дороги будет лестница, сколько-то там сотен (или тысяч, не помню) ступеней.

И вот – последний рывок. Лестница, строго говоря, не настоящая – это просто неровные каменные глыбы, уложенные в подобие ступеней. Подвернуть на них ногу, а то и свернуть шею в темноте – раз плюнуть. Легкие разрываются от быстрого подъема, ноги горят, но сбавить темп страшно – ведь уже скоро рассвет. Карабкаюсь, опираясь о скалы руками, и жутко боюсь оступиться и растянуть щиколотку. Мир сжался до ближайших ступеней. В голове беспрерывно крутится лишь одна мысль: «Господи, пожалуйста, помоги мне подняться на эту гору!» С трудом сдерживаюсь, чтобы не добавлять: «на эту проклятую гору!»

И – слава Тебе, Боже! – площадка у самой вершины. Никакого строения нет, лишь крытые коврами каменные скамьи. Ютимся, кто сидя, кто стоя на дрожащих ногах, и ждем рассвета. Начинает пробирать жуткий холод – под летней курткой на мне только промокшая от пота футболка. Надо достать из рюкзака водолазку и надеть ее, но для этого придется хоть на несколько секунд снять куртку. А снять ее на этом пронизывающем ледяном ветру – страшно даже подумать. Проще оставить мысли о водолазке. Я смиряюсь с грядущей простудой и, обхватив себя руками и трясясь от холода, жду дальше. Тьма наконец отступает, на востоке – желтая полоса. Справа на фоне посветлевшего неба над нашей площадкой громоздится еще довольно высокая груда голых валунов – вершина. Там уже стоит толпа народу из групп, шедших перед нами.

Я, промерзнув до костей и обретя второе дыхание, покидаю площадку и снова прыгаю вверх по каменным глыбам. Вокруг теперь совсем светло, но солнца еще не видно. Ввинчиваюсь в толпу на самой верхушке и протискиваюсь к перилам перед обрывистым восточным склоном, во второй ряд. Поверх плеч первого ряда, уже забыв о холоде, упоенно фотографирую нагие каменные вершины. Совершенно потрясающий, буквально неземной, сюрреалистический, лунный пейзаж. За нашими спинами горы посветлели до розовато-коричневого цвета, но хребты перед нами залиты сумрачной синевой на фоне сияюще-прозрачного неба с полоской облаков на горизонте. Минуты перед восходом прекрасны, торжественны и неторопливы, как и тогда, три с половиной тысячи лет назад. Кажется, прошел уже не один час. Все пристально вглядываются в облачную полосу, застыв от напряженного ожидания. Зарево над облаками растет, разгорается, и наконец среди туманной дымки появляется краешек красного диска – солнце!

А под ногами – те самые камни, на которых стоял Моисей, когда с ним говорил Бог.

Март 2004

 
Какой сегодня хмурый день…
Мечтать не хочется…
В виске привычная мигрень,
И одиночество.
Не высыпаюсь по ночам,
На сердце пасмурно…
А шелк рубашки льнет к плечам
Ладонью ласковой.
И губы сами по себе
Твердят непрошено:
«О, слава, Господи, Тебе
За все хорошее.
Под сводом сумрачного дня,
У края пропасти —
За все, что сделал для меня,
Восславься, Господи!
Одну признательность храня,
С одной надеждой лишь —
За все, что сделал для меня,
За все, что сделаешь».
 

Сережка

 
Брел вечер осенний по лужам уныло
Сквозь темень и блики дождя,
А я на мгновенье в испуге застыла,
Под ухом рукой проведя.
Всего лишь резной треугольничек плоский,
Пластинка из кости легка;
Внизу кружевного узора бороздки,
А в центре – рисунок цветка.
Таким украшеньям не быть в одиночку —
Лишь пара у нас на счету.
Но пальцы растерянно трогают мочку,
Под ней находя пустоту.
И стало вокруг холоднее немножко,
И что-то стеснилось в груди…
Пропала сережка, пропала сережка!
Теперь не вернуть, не найти.
И свет фонарей бесполезен и жалок —
Лег сумрак, пропажу тая.
Сережка, от мамы давнишний подарок,
Такая… такая моя!
Случайная жертва дарована мною
Дождю и ночной темноте…
Но быть она может и жертвой иною,
Как в годы далекие те,
Когда оставляли богам подношенья,
Как нынче в соборах – свечу.
Быть может и я по чьему-то решенью
За что-то сережкой плачу.
Лишь только поверь – и не будет иначе,
Из грусти улыбку творя.
Дай мне напоследок немножко удачи,
Резная сережка моя…
 

Чудо

 
Здесь тишина и прохлада…
Робко стою у дверей.
Нет, мне молиться не надо —
Просьбу Владыка Царей
И без молитвы услышит —
Только по стуку в груди…
Воздух куреньями дышит,
Мир вдруг исчез позади.
Тоненьких свечек ограда —
Призрачный спор с темнотой.
Тихо мерцает лампада
Перед иконой святой.
Лик непостижный и мудрый,
Стройного стана лоза —
Ангел серебрянокудрый
Глянет с иконы в глаза.
Столь повседневное чудо —
Но никому не дано
Знать, почему и откуда
К людям нисходит оно.
Свечи мерцают упрямо,
Зная, что гаснуть нельзя…
Выйду тихонько из храма,
Чудо в груди унося.
 

Путь во Храм

 
Так где же путь во Храм?!
 

Вилорд Байдов

 
Дойди до церкви по соседству,
Обедни время запиши,
Вернись к старинному наследству —
К пути спасения души.
Восходит дым иных кумирен,
И продают страну за грош,
Но ты, стяжав в себе дух мирен,
Быть может, тысячи спасешь.
 

Ссора

 
«Чудес не бывает», – ты мне твердил,
Как будто в плохом кино.
Суровый и праведный этот пыл
Да в мирных бы целях! Но
Ты на мужской логичнейший лад
Одно принимал в расчет —
Раз двое по-разному говорят,
То кто-то из них – лжет.
Хотелось над пропастью глухоты
Мне крикнуть тебе в лицо:
«Чудес не бывает – считаешь ты —
Поверь мне, бывает все».
С той ссоры минули не дни, а года,
Мы стали чуть-чуть умней,
Но фраза, сказанная тогда,
Порой вспоминается мне.
Хоть на слово веришь ты мне давно
И ждешь доверия сам,
Но с грустью помню, что все равно
Не веришь ты чудесам.
 

Материнство

И сказала [Ева]: приобрела я человека от Господа.

Быт. 4:1

 
Как все женщины, рожавшие от века,
Исполняя свою женскую работу,
Получила я от Бога человека
На любовь, и воспитанье, и заботу.
И теперь тревожит сердце мне порою
Мысль о том, как оправдать Его доверье —
Мало властвуя и собственной судьбою,
Отвечаю за чужую жизнь теперь я.
Остается возносить одно моленье:
Мою немощь, Боже, знаешь, как никто ты,
Дай же мудрость мне, и силы, и терпенье,
И со мною раздели мои заботы.
 

Катино причастие

 
Ручки в стороны развесив,
Смотрим на иконостас —
Нам всего лишь третий месяц,
И сегодня в первый раз —
В самый-самый первый раз —
Принесли к причастью нас.
 
 
На руках у мамы едем,
Вот священник тут как тут.
Нашим маленьким соседям
Что-то с ложечки дают —
Вопрошают, как зовут,
И чего-то им дают.
 
 
Нас зовут Екатериной.
Вот и наш пришел черед —
Подошли мы чин по чину,
Назвались, открыли рот,
И священник прямо в рот
Что-то нам из ложки льет!
 
 
С удивленьем мы глотнули,
Багряницею тотчас
Наши губки промокнули,
И вот так вот в первый раз —
В самый-самый первый раз —
Причастили в храме нас.
 

Ночь в Небуге<sup>[1]1
  Небуг – поселок на черноморском побережье недалеко от Туапсе.


[Закрыть]</sup>

 
Море гонит еле слышно
За волной волну.
Мы сегодня с дочкой вышли
Посмотреть луну.
Ночь по-южному бездонна
И черным-черна.
Над высоким горным склоном
Поднялась луна.
Ночь лежит на складках камня
И морской волне.
Тишиной своею давней
Что ты скажешь мне,
Ночь, безмолвный утешитель
Всех земных тревог?
На вопросы наших бытий
Что ответишь, Бог?
Спать уже дочурка хочет,
Надо спать и мне.
Скажем мы «Спокойной ночи!»
Морю и луне.