Текст книги "Чаша"

Татьяна Батурина
Чаша

© ГБУК «Издатель», оформление, 2018

© Батурина, Т. М., 2018

* * *

Счастливые письмена

Когда мы вступаем во храм Господень, наши помыслы преисполнены веры в Него. Когда мы читаем вдохновенные строки, почувствованные теми, кого чтим и любим, мы открываем в этом мире Творца, подарившего каждому из нас бессмертную душу – одухотворённую, созидающую.

Вторым даром является право выбора пути. Право как средство. И только от нас зависит, на что мы этот дар «употребим» или чему «посвятим».

Ещё один дар – это язык, средство вербального общения творений между собой и с Творцом. Благодаря языку мы облекаем наши мысли, наши чувства в материальную форму, обладающую функциями не только созерцания, но и действия, например, возможностью записать, материализовать мысль. Поделиться своей частичкой души.

Отрадно, что Господь первым заговорил со Своими чадами в Раю, в Эдеме, возвысил свой Глас из Неопалимой Купины. И даровал людям право записать Его заповеди.

С той поры не иссякает это Наследие.

Мы открываем книгу. И происходит чудо. Звуки, застывшие в буквах, в нашем сознании превращаются в слова и начинают звучать, создавать образы.

Когда-то мой духовный наставник протоиерей Анатолий Назаренко (кстати, крёстный отец и Татьяны Батуриной) напутствовал меня:

– Возноси молитву всегда, когда хочется, когда она придёт…

Его давно нет рядом. Но он был бесконечно прав.

Я задавал Татьяне Батуриной вопрос о том, как понять состояние творческой раскрытости, готовности написания поэтических строк.

– Я не знаю, – просто ответила она. – Я всегда к этому не готова. Главное, успеть записать. Это приходит. Зачастую мимолётно, и остаётся только ощущение… Вдруг рождается образ, развивается тема. Если ощущение сло́ва не проходит – это счастье.

Вот так… Почему я об этом спросил? Я открыл её книгу. И пришло. И стало приходить желание вновь взять в руки и распахнуть счастливые письмена.

Комментируя работы творческого человека, можно рассуждать о профессионализме слога, новизне тем и приёмов письма, мастерстве в передаче образов. Тем не менее, чтобы распознать классика, иногда достаточно одной строчки, вызывающей бессознательный радостный отклик в душе. Как отблеск пламени свечи в далёком окне, придающий новые силы путнику.

Я открываю ту или иную книгу Татьяны Батуриной на любой странице и получаю отклик: классик. Снова открываю. Снова – классик. Со своим уникальным, самобытным духовным миром, неповторимым письмом, радостным, светлым полотном взаимодействующих событий и образов, населяющих авторскую вселенную. И не только авторскую.

Да, настанет время, когда каждая душа возвратится к своему Источнику. Предстанет ли она перед ним в радости и любви, с горящей свечой, пронесённой через жизнь?

Не сомневаюсь, Татьяна живёт и творит со свечой в душе. Как писал митрополит Волгоградский и Камышинский Герман, её поэтическое творчество «…осеняет возрождающаяся в русском обществе благодатная церковная жизнь. Вы тоже можете почувствовать свою сопричастность к ней, читая сии вдохновенные стихи».

Повторюсь: чтобы убедиться в этом, достаточно открыть её книги.

Некоторое время назад, в период подготовки юбилейного вечера Татьяны, мы работали с ней над творческим проектом – записью и тиражированием компакт-диска «Свеча», включавшего собрание песен, написанных на стихи поэтессы в разное время волгоградскими композиторами. Примечательно, что одна из них под названием «Песня во вселенной» привлекла мое внимание задолго до нашего знакомства. Мой приятель, композитор Владимир Примак однажды в 90-е годы подарил мне кассету с записями своих песен, среди которых было несколько произведений на стихи Татьяны: «Пуглива утренняя мгла…», «Песня во вселенной» и др. На долгие месяцы этот музыкальный сборник стал моим спутником, так как затрагивал чувствительные струны души. Позже состоялись встреча с Батуриной, многолетняя совместная работа в Международном фонде «Александр Невский». С той поры поэтические сборники и проза Татьяны наполняют мою библиотеку. Говоря о диске, я особо вспоминаю композицию, совмещающую глубокое по содержанию поэтическое полотно и такую же музыкальную тему. Проект в проекте. Это поэма «Сказка о юности», очень знаковое автобиографическое произведение, написанное белым стихом, обладающее сложным ритмом и переменчивым настроением:

 
Пошлют ли мне своё прощенье
Упрямый мальчик, и собака,
И капля света, и невзрачный
Цветок полей, и лист берёзы,
И та сирень, что потерялась
На месте выпавшего света
На остановке ожиданья?
О, юность!
 

За облачение стихов в музыкальную форму взялся замечательный волгоградский композитор Павел Морозов. В результате родилась впечатляющая одноименная моноопера, исполненная на юбилейном вечере Татьяны Батуриной заслуженной артисткой России Анной Девяткиной. Тот счастливый случай, когда поэтический бриллиант обрёл равноценную оправу.

И в заключение: хорошие «рукописи не горят» и не принадлежат к процессу превращения настоящего в прошлое, так как всегда современны. Вневременны. Такова классика Татьяны Батуриной.

Андрей Медведев, член Союза журналистов России, очеркист

Открыта душа

 
Струится сквозь сердце вода забытья,
Душа же, влекомая духом,
Течёт со Христом по реке бытия
И греется солнечным пухом.
 
 
Но если сольются вода и река?
Открыта душа для преданья:
Светила истают, погибнут века…
Навечен лишь Крест Мирозданья.
 

2005

«Там, в кругах вселенской воли…»

 
Там, в кругах вселенской воли –
Бездны светотьмы…
Неужель в земной юдоли
Ближние – не мы?
 
 
За молчком, за умной речью
Спрятались почти…
Господи, не дай, как желчью,
Смыслом изойти!
 
 
Во терпенье и прощенье
Чая высоту,
Удержаться б за смиренье,
Выжить на свету!
 
 
Но и пав листвою с древа,
Не порушить дом
В этом мире, столь же древнем,
Сколь и молодом.
 
 
Ведь пока душа латает
Старенький чертёж,
Сил земных её хватает
И Небесных – тож.
 

1993

У свечи

 
Вид из окна свечой уравновешен:
Темным-темно, а душеньке светло,
Она сама и трепетность скворешен,
И ветра многовейное крыло,
И белая неспящая фиалка,
И вишни родословнейший порфир…
Вблизи свечи душа не приживалка
В миру, но – собирающая мир.
 

2003

«В светлыне сна увидев тайну…»

 
В светлыне сна увидев тайну
Преображенной красоты,
Неуж открою миру-татю
Её лучистые черты?
 
 
Неуж отдам своё виденье
Для обомления толпы –
И этот свет, и это пенье
Спирально вьющейся тропы
 
 
Меж мной и сердцем Мирозданья,
Меж мной сейчас и мной потом?
О, да!
Отдам во имя здравья
В миру земном…
В миру ином…
 

1993

Сердце

Если не делать доброго, то у дверей грех лежит…

Бытие

 
Грех лежит и на обочине,
Если в сердце стыд вины,
А уста, к речам охочие,
Быть немыми не вольны.
Правдолюбие румяное,
Усмири своё браньё!
Тлеет сердце окаянное,
Покаянное моё…
Память, с горестными дланями
Надо мною не витай,
Небывалыми преданьями
Зряшно сердце не латай.
Ведь сердечному страданию,
Сколь судьбы ни тленна нить,
Как родному Мирозданию,
Всё положено вместить.
Исцелится ли печалями
Сердце?
Может быть, оно
Всепрощающим молчанием
Вдруг да будет почтено?..
 

1997

Чаша

А делал Иван Фомин…

Надпись на золотой церковной чаше. 1449 г.

 
Стал златом свет, во свет излилось злато
Столь простовато-незамысловато,
Что, как пчела над чашею растенья,
Парит душа над чашею творенья.
Святые, упоительные крýги!
А хорошо из сей братины, други,
И ныне причащаться православным
Святых Даров под Небушком державным!
А крýги сердца – словно крýги чаши,
А в сердце чаши – светокущи-чащи
Дыханий православных, сопричастных
Тем Таинам – Всеведущим,
Всевластным…
Явленье чаши – вечности явленье.
Когда бы не Иваново кропленье,
Увиделось бы: Ангелы из дели
Небесной свет в миру запечатлели.
 
 
Но делал-то Иван. А наше дело,
Не допуская в творчестве пробела,
Оповестить честнóй крещёный мир,
Что делывал честнóй Иван Фомин…
 

1996

Метá

 
Мне сказывали разное о счастье:
О череде пленительных сует,
О блеске славы, роскоши и власти…
Поэт лишь знал, что счастья вовсе нет.
 
 
Он знал ещё: то слаще, что вольнее,
То совестней, что горше и больней, –
О, сколь для сердца гибельных волнений!
Великому великое видней.
 
 
Но всякая живая невеличка,
Что и не мнит о счастии, –
И та
Летит навстречу воле, словно птичка!
Ужели знает, где она, метá[1]1
  Мета – цель (др.-рус.).


[Закрыть]?
 

2000

Сказка о юности
^{Поэма света}

1

 
Во времени во тридесятом,
В краю воздушном и весёлом,
Где зимы с вёснами качались
На смуглых солнечных качелях
И где влюблённый тихий мальчик
Дарил мне каждый год гербарий
Чудных невиданных растений,
Была я девицей румяной,
Подружкой всех моих подружек,
Любимицей собак и кошек
И покорительницей платьев –
Наивных, радостных, прозрачных!
Я так любила, всем на диво,
Стать яркой бабочкой, очнуться
Ленивой кошкой солнцепёка
И расцвести цветком вечерним!
Однажды в городе кипучем
На остановке ожиданья
Стояла я среди народа –
Была я, помнится, сиренью.
Вдруг, словно алый парашютик,
Слетело что-то прямо в листья
Сиреневых прозрачных веток…
Мне стало радостно, как в детстве:
Перо жар-птицы! Да, представьте!
Ладонь моя похолодела
И жарко вспыхнула, всё разом,
Когда перо я подхватила!
Все подступили изумлённо,
Но при народе, в хороводе
Восторга, зависти, испуга
Я, засмеявшись торопливо,
Упрятала в темницу сумки
Клочок пылающего света
И громко щёлкнула застежкой.
 

2

 
Какое платье сочинила,
Пока по улицам бродила:
Из несгораемого света,
С эмблемой вечности у сердца!
Сирень я попросту забыла
На остановке ожиданья,
На месте выпавшего света.
Мне встретился влюблённый мальчик,
И я ему, смеясь, сказала:
«Мне не нужны твои петрушки,
Твои укропы и ромашки!
Дари теперь свои цветочки
Другой какой-нибудь девчонке!»
Я удивилась: он заплакал!
Потом знакомая собака
За мной, ласкаясь, побежала,
Но громко ей я закричала:
«Уйди, мне некогда с тобою
Играть в твои собачьи игры!
Известны мне твои повадки –
Всё ждешь какой-нибудь подачки!»
Она отстала виновато,
Но долго шла за мною следом,
Пока не подняла я камень…
А во дворе ждала подруга,
Она навстречу мне порхнула
И крикнула: «Я в новом платье!»,
И закружилась в танце счастья.
«Ты это называешь платьем?
В нём нет ни радости, ни тайны,
А цвет? Одна сплошная серость!
Но скоро ты увидишь платье,
Какого сроду не носила!» –
И я по лестнице помчалась
Домой, забыв про всё на свете.
 

3

 
Задёрнув толстой занавеской
Окно, горящее закатом,
Свою достала драгоценность
И ахнула: перо потухло!
Лишь слабые наметки света,
Пунктиры линий сиротливых,
На сером донышке остались.
И долго в темноте сидела
Я над потухшим ожиданьем
С пером замытым воробьиным…
Во времени обыкновенном
Судьба давно течёт привычно.
Средь старых писем и квитанций,
Что недосуг отправить в мусор,
Хранится птичье подаренье –
Перо расплывчатого света.
И, кажется, со мной несчастье:
Мне нравятся страданья сердца,
От них ему больнее только.
Люблю казаться виноватой
И собираю гнев прохожих,
Распуганных унылой тенью.
Стесняюсь лепета деревьев,
Собачьих умудрённых взглядов
И то и дело извиняюсь,
Когда меня в толпе заденут
Или окликнут по ошибке.
В постылом платье незаметном
Слежу за танцами красавиц
В шелках, шифонах и поплинах.
«О, с вами горя не случалось,
Вы света, видно, не теряли, –
Я думаю не без упрека, –
Вполне вы счастливы в нарядах
Морей, цветов, ночей, деревьев…»
 

4

 
Пошлют ли мне своё прощенье
Упрямый мальчик, и собака,
И капля света, и невзрачный
Цветок полей, и лист берёзы,
И та сирень, что потерялась
На месте выпавшего света
На остановке ожиданья?
 
 
О, юность!
 

1975

Поэт и воля

 
Промысленник высот велеречивых,
Изобличитель выхоленных злоб,
Блажен поэт, советом нечестивых
Извергнутый как изгарь и холоп.
 
 
Пред ним отверста славы преисподня,
Но в душеньку сияет горний свет!
Издревле путь свободных – весть Господня,
А кто свободен, если не поэт?
 
 
Его труды гармонии смиренны,
Преизобильно ясен алфавит…
Мы все чему-то в жизни соименны,
Поэт – блаженству тезоименит.
 

1999

Ах, душа!

 
Задыхаюсь в лебедином зове,
В лебедовой плачу ли пыли?..
Все мои бессонницы и зори
Молодо, мерцательно прошли!
 
 
Процвели, пропели, проструились,
Промелькнули наперегонки,
Даже ни на миг не повторились,
Даже не видны из-под руки…
 
 
Ах, душа!
Пора уже привыкнуть:
Навсегда сердечная страда,
А пенять – что к зеркалу приникнуть
И глядеть неведомо куда.
 

2000

«Слова и чувства немудрящие…»

 
Слова и чувства немудрящие
Едины в сложном и простом:
Уста, за всё благодарящие,
Благословляются Христом.
 

2011

О, Русь!

 
О, Русь, услада ранних чтений
И поздних сказов о былом!
И ночь твоя вражбу видений
Заспит Архангельским крылом,
И день молитовку-берéжу
Внесёт с поклоном, по-людски,
Чтобы душа, рассудок нежа,
Творила радость из тоски.
 
 
О, Русь, старательница воли!
Во всех эпохах и краях
Прилежно тянешь Божий шлях –
Дай силы, Господи, дай боли…
 

2011

Про царя Гороха

 
Рак свистнул после дождичка в четверг,
Макар угнал телят в степные нети,
А кесарю Гороху печенег
Прислал в подарок кожаные плети.
 
 
Горох не кликнул дюжих молодцов,
А сам опялил вражии обновки
О сёдла репяные от отцов,
О плёточки гороховой сноровки.
 
 
– Что ж, кожи изобильны, да не те,
Не перебить им добрый русский обух!
И Русь не тётка при чужом кнуте,
Хоть и вещуют ей про вечный óтдух[2]2
  Отдух – смерть (др.-рус.).


[Закрыть]…
Смерть хороша, когда она во срок,
Когда душа смирится перед Богом,
А Русь ещё молоденький горох, –
Таким мудрёным изъяснялся слогом
Горох, виясь гороховой брадой
Перед послами в шапках длиннорогих.
 
 
Они кивали: очень молодой…
Он трепетал: обуем бесоногих…
 

1999

Русская тайна

Бог царя возвеличит…

Предсказание прп. Сера фима Саровского

 
Страна-самобранка, а попросту старая Русь,
Ещё не однажды на лик твой блаженный воззрюсь –
Узнать ли, понять…
Легче воду набрать в решето,
А Книгу российских времён не осилит никто.
 
 
Заветная Книга на Небе лежит, на земле,
Страниц в ней – народ о таком и не знает числе!
Узоры стихир проплетает лазорев цветок,
И райские птицы земной здесь находят шесток.
 
 
Но сбудется: Книгу отыщет добрéц-молодéц,
Раскроются створы жемчужные, словно ларец,
Согреется в тёплых ладонях златой переплёт –
И самый неграмотный Книгу умом обоймёт.
 
 
Однажды и Русь оповедает повесть свою,
И всякий живущий да вызнает тайну сию:
Не новое время, не общей судьбы верея,
Не даже раскаянье – Бог возвеличит царя.
 
 
И явится странник, Крещенскую ризу влача,
В глухую обитель, где русская плачет свеча,
И в этой обители, в этой российской глуши
Воссядет, как царь, по наивности русской души.
 
 
А может быть, странник в столичный направится град,
Откроется, под улюлюканье гладеньких чад,
Честнóму народу и древний восставит престол,
И снова услышит Отечество вещий глагол?..
 

1996

Ожидание птицы

 
Крыло прозвучало, и тень промелькнула,
А птицы не видно, не видно –
Ужель ожиданье обманней посула?
А время невинно, невинно…
 
 
Но вот разомкнулись воздушные течи
Над садом старинного свитка –
И затрепетали восторги и речи,
И ойкнула в розах калитка…
 
 
Письмо никому, никуда, ниоткуда –
Ах, эти ничейные письма!
Зачем извлекла вас рука из-под спуда
Столетий, где быть бы вам присно?
 
 
Затем, что чуть живы река и дуброва
В описанных далях моленных?
Что неистреблённого Русского слова
Так мало в речах современных?
 
 
Затем ли, что старородные начала
Меж строчек отмаялись вживе:
В тишайшие письма вдруг вторглись сусала –
Разбойные, злые, чужие.
 
 
По чистописанью прошлись тарабары
И Русскую память изрыли,
И вместо зари мировые пожары
Над Русскою нивой поплыли…
 
 
За тем ли, за этим ли веком укрыться?
Согласна в темницу-светлицу,
Чтоб жизнь пережить в ожидании птицы –
Узнать бы свободную птицу!
 

2000

Немотствуйте, уста

Мне голос был…

А. Ахматова

 
Тот голос тихий вряд ли сызнова приснится,
Та мысль едва ли канет без следа:
«Кем буду – Ангелом или ангелогробницей?..»
Кто говорил со мной, не знаю навсегда.
 
 
Кто вопрошал меня столь страшно, столь покойно?
Струился сон мой, словно чистая слеза,
И наконец, как бы ведомая покорно,
Навстречу голосу открыла я глаза.
 
 
Сначала – свет, потом душа моя во свете,
И снова явь, и снова темень бытия…
С тех самых пор во мне навек сохранны нети,
Где этот голос навсегда узнала я.
 
 
То голос мой.
Великой милости снисканье:
Вина – виновным, правым – их же правота,
А всякогрешному – благое покаянье…
«Кем буду…» – далее немотствуйте, уста.
 

1992

«…Но если в душе, превзойдённой…»

 
…Но если в душе, превзойдённой
Несметною волей чужою,
Гордыня смеётся, и плачет,
И жаждет погибели скорой
Себе же, в безумии слабой,
Молю вас, о сильные люди,
Несущие головы прямо,
Молю не затеивать рьяно
Спасенья меня, невелички!
Я знаю, вам слабые любы
Любовью ледовой, студёной,
Печёт ваши громкие души
Жестокое жадное пекло!
Вся ваша громоздкая сила –
Чего она стоит без слабых?
Неслыханные достиженья,
Невиданные постиженья –
Вы всё обретаете в муках
Под видом раденья о слабых…
Да, слабые – ваше движенье
В надверх, во вселенную, в звёздность!
И, стало быть, я, невеличка,
Вселенная есть
И пребуду вселенной – во мне она скрыта!
 

1980

Ученики

 
По ветхим водам Тиверийским плыл челнок,
Младые рыбаки забрасывали сети,
Как встарь, как прáотцы на ветхом свете.
 
 
В то время на земле Господь был одинок.
 
 
Но рыбаки Владыку неба и земли
Узнали сразу каждой жилкою сердечной,
Когда Он возгласил: «Теперь для жизни вечной
Ловите души», – и за Господом пошли.
 
 
Он долго вёл свою смиреннейшую рать
И, перед ней склонясь в конце земной дороги,
Омыл ученикам натруженные ноги,
Чтобы спешили благовествовать.
 
 
И благовествовали по пустыням зим,
И, как пред всякой душенькой живою,
Господь уже тогда склонялся предо мною,
Чтоб наконец-то я склонилась перед Ним.
 

2002

День всех святых

 
Они ходили в Божьих правдах непорочно,
Молясь на пажитях и нежитях земли,
И Сам Христос скитался с ними не заочно,
И потому до сени вечной добрели.
 
 
Пошли и нам, Господь, прощёную кончину,
В беспечных детушках твори молитвы Сам
По Вседержительному Отческому чину –
Гробы нам лествицей да будут к Небесам.
 

2002

Апостольское слово

 
И взошло с упрямостью зерна
Золотое слово тайниковое,
Ветхие спрямляя письмена:
«Древнее прошло, теперь всё новое».
 
 
С той поры – и слаб, и наг, и сир, –
Избывая время злооковое,
Молвит всяк, пришедый в этот мир:
– Древнее прошло, теперь всё новое.
 

1992

Свеча из Иерусалима

 
Свеча была порывисто-пуглива,
И на свету робела, и впотьмах,
Едва-едва из Иерусалима,
А вмиг согрелась в русских холодах.
 
 
Обласкана доверчивой старинкой,
Свеча впорхнула в русский уголок
И пламень свой с восточною остринкой
Обрáзила в округлый куполок.
 
 
И то: роднее душенькам и взорам
Степенно согревающий покой!
Свеча – она нам видится собором,
И с маковкой такой же неплотскóй.
 

2002

«Что же, душе, обрела…»

 
…тьма проходит,
и истинный свет уже близок…
 

1 Ин., 1;8

 
Что же, душе, обрела
В снах и явлениях дольных –
Славу ли? Слава метла,
В темь изметёт суевольных.
 
 
Песню ли?
Но из каких
Высей-глубин её звуки?
Выйдет навстречу Жених
К свадьбе иль вечной разлуке?
 
 
Скорби ли? Но, притерпясь,
Тешится сердце скорбями:
Всякий навык отродясь
В жмурки играть со смертями.
 
 
Страх ли, что падальный вран
Клюнет в ленивое темя?
И говорит Иоанн:
«Дети! Последнее время».
 
 
Если и вправду уже
Время на жаркой меже
Божьей обещанной жнитвы,
Ты обрела ли, душе,
Дар покаянной молитвы?
 
 
Господи, помилуй мя…
 

2002

Зрение

 
Чужие страсти, праздники, суды
Видней – и будто ближе,
А предвещания своей судьбы,
Когда умру, увижу.
 
 
На этом свете все мы сроднены
Небесною опекой,
Но корни век незримо сплетены –
Навек! – с корнями века.
 
 
Одолеваем крýги лет и зим
Участьем в общей доле:
Так зрение Небесное растим
В общбе[3]3
  Общба – общность (авт. неологизм).


[Закрыть] земной юдоли.
 

1992

Заветы

Молчание есть речь будущего века…

С. Булгаков. Благодатные заветы преподобного Сергия Радонежского

 
Забуду, что я мать и чья-нибудь подруга, –
Я просто я с лицом, изменчивым, как мир…
Святая простота! С назначенного круга
Нельзя сойти хотя б под звуки горних лир.
 
 
Да и слышны ль они сквозь морок словоплетья?
Пора молчать устам, а говорить душе!
Молчание есть речь грядущего столетья,
А ныне – слово тех, кто в будущем уже.
 
 
Так мучился умом дерзающий Владимир,
Но сердцем утверждал Крещенскую купель –
Настоль преславна Русь, насколько ей родимей
Софийской высоты и золото, и бель.
 
 
Так грезил Силуан, но ум держал во аде,
Одолевая мир страданием ума,
В бессоннице горел, жил в голоде и хладе –
И гибла на свету карательная тьма.
 
 
Так Сергий говорил молитвенное слово,
Которому теперь (в который вечный раз!)
Одеться предстоит в звучащие покровы
И нас спасать для нас, и говорить за нас.
 
 
Нам, умникам, рабам слепого суесловья,
Всегда дано спастись безмолвием святым,
Коль молят у Небес духовного здоровья
Провидцы всех веков молчаньем золотым.
 

1992

Чтение

 
Бессонницы мучительное благо
Я получила свыше наконец:
Порыв Небесный… и земная тяга…
И свечкой осусаленный святец…
 
 
Свеча собрана дома и сохранна –
И потому святынька искони –
Мне высветила сердце Феофана:
«Пока Господь не выпряжет, тяни».
 
 
Тяну, а тот ли воз и те ли сани?..
Но всё ж уроки здравья и уму,
С недавних пор к тому же сани сами
Уже скользят по следу моему.
 
 
Вот наплыла свеча на след посланья
Амвросия из Оптинских блаженств:
«Забыв про совершенство покаянья,
Познаешь сеть исканья совершенств».
 
 
Ах, сколько лет потворствуя блужданью,
Душа моя состарилась в грехе!
Но есть и ныне время к оправданью –
Вот, бодрствую в молитвенном стихе.
 
 
Огонь свечи, взвеваясь и свиваясь,
Сам словно свиток мудростей и сил…
«Не мудр, но в ризу мудрых облекаюсь», –
Напутствует Заточник Даниил.
 

1996