Текст книги "Цветаева за 30 минут"

В зале

 
Над миром вечерних видений
Мы, дети, сегодня цари.
Спускаются длинные тени,
Горят за окном фонари,
Темнеет высокая зала,
Уходят в себя зеркала…
Не медлим! Минута настала!
Уж кто-то идет из угла.
Нас двое над темной роялью
Склонилось, и крадется жуть.
Укутаны маминой шалью,
Бледнеем, не смеем вздохнуть.
Посмотрим, что ныне творится
Под пологом вражеской тьмы?
Темнее, чем прежде, их лица, –
Опять победители мы!
Мы цепи таинственной звенья,
Нам духом в борьбе не упасть,
Последнее близко сраженье,
И темных окончится власть
Мы старших за то презираем,
Что скучны и просты их дни…
Мы знаем, мы многое знаем
Того, что не знают они!
 

Стихотворение относится к раннему этапу творчества поэтессы и входит в ее самый первый сборник стихов «Вечерний альбом» в раздел «Детство». Навеяно оно воспоминаниями из давно минувшего детства, когда мать по вечерам давала детям уроки музыки.

Согласно сюжета дети бесстрашно пробираются через весь дом в темный зал: «…Над миром вечерних видений Мы, дети, сегодня цари…» и «…Темнеет высокая зала, Уходят в себя зеркала…» для того, чтобы соприкоснуться с прекрасным – с музыкой. Детское воображение рисует им образы чего-то ужасного, злобного и тем важнее для сестер победить в себе эти страхи: «…Уж кто-то идет из угла. Нас двое над темной роялью Склонилось, и крадется жуть…». Даже лица взрослых кажутся им особенно зловещими и таинственными: «…Посмотрим, что ныне творится Под пологом вражеской тьмы? Темнее, чем прежде, их лица, – Опять победители мы!..» – в контексте победители над собственными страхами и разыгравшимся воображением. Строчка: «…Последнее близко сраженье, И темных окончится власть…» говорит о том, что Цветаева понимает, что детство скоро закончится, а с ним и уйдут всяческие «страшные» видения и образы. Одновременно, ей жаль это признавать, ведь она не знает, что ее ждет впереди.

А пока, она просто констатирует тот факт, что детям дано видеть то, что не доступно взрослым: «…Мы знаем, мы многое знаем Того, что не знают они!» как бы заявляя о том, что с возрастом мы все теряем ту частицу самих себя, которая неразрывно нас связывает с детством.

В черном небе слова начертаны…

 
В черном небе слова начертаны –
И ослепли глаза прекрасные…
И не страшно нам ложе смертное,
И не сладко нам ложе страстное.
В поте – пишущий, в поте – пашущий!
Нам знакомо иное рвение:
Легкий огнь, над кудрями пляшущий, –
Дуновение вдохновения!
 

На момент создания этого стихотворения поэтесса была доведена до отчаяния постоянной нуждой, голодом и страхом. Как жену белогвардейца, ее отказывалось принимать общество того времени, она была не востребована как поэт. Муж в это время находился в эмиграции и Цветаева долгое время вообще о нем ничего не знала. Она осталась в революционной России одна без средств к существованию.

Строчка: «…В черном небе слова начертаны – И ослепли глаза прекрасные…» обозначает, что отныне всем заправляет коммунистическая партия, но она сама отказывается следовать ее заветам. Далее: «…И не страшно нам ложе смертное, И не сладко нам ложе страстное…» – в контексте того, что ей уже все равно, ничто ее не радует и не имеет особого смысла. Слова: «…В поте – пишущий, в поте – пашущий!..» адресованы всем трудягам и значат, что не важно на какой ниве, но человек, по мнению партии, должен работать не жалея себя во имя всеобщего блага. Только на самом деле этого не оценит никто.

Эпилог произведения: «…Нам знакомо иное рвение… Дуновение вдохновения!» – в смысле, что к творческому человеку, коим обязательно является поэт, приходит озарение, муза для создания стихов, он не может работать на заказ. Как не может и поэтесса, наделенная даром к романтическим виршам, начать писать тексты на злобу дня, как того требовала реальность.

Имя твое – птица в руке…

 
Имя твое – птица в руке,
Имя твое – льдинка на языке.
Одно-единственное движенье губ.
Имя твое – пять букв.
Мячик, пойманный на лету,
Серебряный бубенец во рту.
Камень, кинутый в тихий пруд,
Всхлипнет так, как тебя зовут.
В легком щелканье ночных копыт
Громкое имя твое гремит.
И назовет его нам в висок
Звонко щелкающий курок.
Имя твое – ах, нельзя! –
Имя твое – поцелуй в глаза,
В нежную стужу недвижных век.
Имя твое – поцелуй в снег.
Ключевой, ледяной, голубой глоток…
С именем твоим – сон глубок.
 

Стихотворение создано в 1916 году и посвящено А. Блоку – поэту, которым она искренне восхищалась. Позже произведение вошло в целый сборник стихов «К Блоку». Несмотря на то, что они не были близко знакомы, сама Цветаева часто посещала его творческие вечера, не уставая поражаться таланту этого человека.

Строчка: «…Имя твое – пять букв…» показывает, что раньше в дореволюционной России фамилия Блока писалась с буквой «ять» на конце: «Блокъ». Поэтесса относилась к нему с таким обожанием, что воспринимала его как некое божество, случайно «зашедшее» в этот мир. Поэтому о любви речи не шло – она считала себя недостойной этого, хотя сам Александр Александрович был определенно любимцем женщин и в него многие были по-настоящему влюблены. Цветаева как бы пробует «на вкус» его имя: «…Имя твое – льдинка на языке. Одно-единственное движенье губ…» и «…Мячик, пойманный на лету, Серебряный бубенец во рту. Камень, кинутый в тихий пруд…». Одновременно с мелодичностью, поэтесса констатирует и то, что его имя известно многим, оно может быть громким: «…В легком щелканье ночных копыт Громкое имя твое гремит…» и неотвратимом, как пуля в висок: «…И назовет его нам в висок Звонко щелкающий курок…». Цветаева признавалась, что ни один человек ранее не вызывал в ее душе такую бурю эмоций.

Заканчивается стихотворение строчкой: «…Имя твое – поцелуй в снег. Ключевой, ледяной, голубой глоток…С именем твоим – сон глубок» – как констатация факта о том, что она действительно засыпала с томиком его стихов в руках и ей снились прекраснейшие сны. Сны, дававшие ей силы для борьбы с несправедливостью этого мира и творчества.

Кабы нас с тобой да судьба свела…

 
Кабы нас с тобой да судьба свела –
Ох, веселые пошли бы по земле дела!
Не один бы нам поклонился град,
Ох мой родный, мой природный, мой безродный
брат!
Как последний сгас на мосту фонарь –
Я кабацкая царица, ты кабацкий царь.
Присягай, народ, моему царю!
Присягай его царице, – всех собой дарю!
Кабы нас с тобой да судьба свела,
Поработали бы царские на нас колокола!
Поднялся бы звон по Москве – реке
О прекрасной самозванке и ее дружке.
Нагулявшись, наплясавшись на шальном пиру,
Покачались бы мы, братец, на ночном ветру…
И пылила бы дороженька – бела, бела, –
Кабы нас с тобой – да судьба свела!
 

Стихотворение входит в этапный сборник «Версты» (1922 г.) и посвящено переосмыслению истории России. Особенно Цветаеву интересуют события Смутного времени, отсюда парадигма «царь-самозванец». Политические события в стране, связанные с революцией, гражданской войной и народным бедствием, также ассоциируются у поэтессы со Смутными временами, которые просто нужно пережить.

В произведении перекликаются сразу несколько ведущих мотивов, столь характерных для творчества Цветаевой: любви, родины, греха и предательства. При этом, не известно к кому именно обращены строки: «…Кабы нас с тобой да судьба свела…» – вероятно это вообще воображаемый персонаж. Вместе с тем, по сюжету стихотворения лирическая героиня представляет себя самозваной царицей: «…Я кабацкая царица, ты кабацкий царь…», она властна и щедра: «…Присягай, народ, моему царю! Присягай его царице, – всех собой дарю!..», а на заднем фоне читатель как бы слышит переливы колоколов: «…Поработали бы царские на нас колокола!..» – как знак благословения и чего-то важного. При этом, она понимает, что их бы называли самозванцами: «…Поднялся бы звон по Москве – реке О прекрасной самозванке и ее дружке…» и потом непременно казнили бы: «…Покачались бы мы, братец, на ночном ветру…», хотя перед этим они могли бы как следует попировать: «…Нагулявшись, наплясавшись на шальном пиру…».

Интонация стихотворения напоминает русскую фольклорную песню, а под самозванцами Цветаева, вероятно, подразумевает новую власть, незаконно захватившую управление страной. Обращаясь к истории, она говорит о том, что это не навсегда и справедливость обязательно восторжествует.

Руан

 
И я вошла, и я сказала: – Здравствуй!
Пора, король, во Францию, домой!
И я опять веду тебя на царство,
И ты опять обманешь. Карл Седьмой!
Не ждите, принц, скупой и невеселый,
Бескровный принц, не распрямивший плеч,
Чтоб Иоанна разлюбила – голос,
Чтоб Иоанна разлюбила – меч.
И был Руан, в Руане – Старый рынок…
– Все будет вновь: последний взор коня,
И первый треск невинных хворостинок,
И первый всплеск соснового огня.
А за плечом – товарищ мой крылатый
Опять шепнет: – Терпение, сестра! –
Когда сверкнут серебряные латы
Сосновой кровью моего костра.
 

Стихотворение создано примерно в 1917-1918 гг. и посвящено Жанне д’Арк. В это время во Франции скрывался ее супруг – белогвардеец Сергей Эфрон и с тем, чтобы быть к нему ближе, Цветаева пишет цикл стихов об этой стране, обращаясь к ее истории.

Личностью Жанны д’Арк поэтесса восхищалась, стремилась быть на нее похожей и, даже, отождествляла себя с ней: «…И я вошла, и я сказала: – Здравствуй!..». В произведении кратко рассказывается история этой легендарной женщины-воительницы: «…Пора, король, во Францию, домой! И я опять веду тебя на царство…». При этом, Цветаева себя называет славянским вариантом имени Жанна – Иоанна: «…Чтоб Иоанна разлюбила – голос, Чтоб Иоанна разлюбила – меч…». Такое громкое сравнение не случайно, ведь и самой поэтессе приходилось сражаться за право оставаться самой собой, творить, любить. А в особенно тяжкие периоды жизни ей приходилось бороться за собственную жизнь и свободу.

Эпилог стихотворения: «… – Все будет вновь: последний взор коня, И первый треск невинных хворостинок, И первый всплеск соснового огня…» является пророческим для самой Цветаевой, только ее эшафотом будет не костер, а самоубийство – как акт доведенной до совершенного отчаяния воительницы.

Глаза

 
Привычные к степям – глаза,
Привычные к слезам – глаза,
Зеленые – соленые –
Крестьянские глаза!
Была бы бабою простой,
Всегда б платили за постой
Всё эти же – веселые –
Зеленые глаза.
Была бы бабою простой,
От солнца б застилась рукой,
Качала бы – молчала бы,
Потупивши глаза.
Шел мимо паренек с лотком…
Спят под монашеским платком
Смиренные – степенные –
Крестьянские глаза.
Привычные к степям – глаза,
Привычные к слезам – глаза…
Что видели – не выдадут
Крестьянские глаза!
 

Стихотворение написано в 1918 году и посвящено осмыслению жизни простых крестьян. Именно в этот период они особенно сильно наводнили город, спасаясь от ужасов революции и голода на селе. И именно тогда Цветаева задумалась об их образе жизни, ведь до этого дочь интеллигентных московских родителей никогда не встречалась с ними так близко.

Поэтесса использует прием переноса и не всегда понятно о ком она говорит: о крестьянах или о себе, ведь у нее самой были зеленые глаза. Она, скорее, приравнивает себя с ними перед лицом общей беды: «…Привычные к степям – глаза, Привычные к слезам – глаза, Зеленые – соленые – Крестьянские глаза!..». Пытается поставить себя на их место: «…Была бы бабою простой…», но одновременно и отгораживается от них: «…Всегда б платили за постой Всё эти же – веселые – Зеленые глаза…» – признавая, что сама она не может заплатить за себя лишь взглядом прекрасных глаз. Об этом противопоставлении говорит и строчка: «…Качала бы – молчала бы, Потупивши глаза…» – знак покорности, безропотности, но сослагательное наклонение говорит об обратном – она не крестьянка и никогда покорной не будет, как никогда и не замолчит.

Кольцевая структура стиха – начинается и заканчивается одними и теми же строчками: «…Привычные к степям – глаза, Привычные к слезам – глаза…» призвана привлечь внимание читателя именно к глазам людей как показателю настоящих душевных переживаний, не случайно их называют «зеркалом души». В них поэтесса видит истинное страдание, безнадегу и отчаяние, но признает, что рассказывают люди об этом очень неохотно и только самым близким: «…Что видели – не выдадут Крестьянские глаза!» как не расскажет об этом и она сама.

Никто ничего не отнял!..

О. Э. Мандельштаму

 
Никто ничего не отнял!
Мне сладостно, что мы врозь.
Целую Вас – через сотни
Разъединяющих верст.
Я знаю, наш дар – неравен,
Мой голос впервые – тих.
Что вам, молодой Державин,
Мой невоспитанный стих!
На страшный полет крещу Вас:
Лети, молодой орел!
Ты солнце стерпел, не щурясь,
Юный ли взгляд мой тяжел?
Нежней и бесповоротней
Никто не глядел Вам вслед…
Целую Вас – через сотни
Разъединяющих лет.
 

Стихотворение создано в 1916 году и посвящено О.Э. Мандельштаму. Они познакомились в 1915 году в Коктебеле, но особенно тесная дружба-влюбленность между ними продлилась с февраля по июнь 1916 года. Именно в этот период они посвятили друг другу множество стихов. Сложно сказать были ли там серьезные чувства, но вскоре молодые люди разбежались и каждый продолжил жить своей жизнью.

Несомненно, они восхищались друг другом. В частности, Цветаева его сравнивает с молодым Державиным: «…Что вам, молодой Державин, Мой невоспитанный стих!..» и даже признавала себя не такой талантливой как он: «…Я знаю, наш дар – неравен, Мой голос впервые – тих…». Вместе с тем, она понимает, что как две яркие творческие личности, они не смогли бы быть вместе: «…Мне сладостно, что мы врозь. Целую Вас – через сотни Разъединяющих верст…». Эту строчку можно трактовать и иначе, ведь известно, что именно Осип Эмильевич был инициатором расставания и поэтесса его здесь как бы отпускает. Она понимает также, что жизненный путь по-настоящему талантливого человека не может быть простым, поэтому пишет: «…На страшный полет крещу Вас: Лети, молодой орел!..».

Кольцевая структура стиха говорит о том, что даже несмотря на то, что они не смогли быть вместе, она его никогда не забудет, он навечно в ее душе и она всегда будет вспоминать его с нежностью: «…Нежней и бесповоротней Никто не глядел Вам вслед…», даже спустя годы: «…Целую Вас – через сотни Разъединяющих лет».

Стихи разных лет

«He смейтесь вы над юным поколеньем!..»

 
He смейтесь вы над юным поколеньем!
Вы не поймете никогда,
Как можно жить одним стремленьем,
Лишь жаждой воли и добра…
 
 
Вы не поймете, как пылает
Отвагой бранной грудь бойца,
Как свято отрок умирает,
Девизу верный до конца!
 
 
Так не зовите их домой
И не мешайте их стремленьям, –
Ведь каждый из бойцов – герой!
Гордитесь юным поколеньем!
 

Маме

 
В старом вальсе штраусовском впервые
Мы услышали твой тихий зов,
С той поры нам чужды все живые
И отраден беглый бой часов.
 
 
Мы, как ты, приветствуем закаты,
Упиваясь близостью конца.
Все, чем в лучший вечер мы богаты,
Нам тобою вложено в сердца.
 
 
К детским снам клонясь неутомимо,
(Без тебя лишь месяц в них глядел!)
Ты вела своих малюток мимо
Горькой жизни помыслов и дел.
 
 
С ранних лет нам близок, кто печален,
Скучен смех и чужд домашний кров…
Наш корабль не в добрый миг отчален
И плывет по воле всех ветров!
 
 
Все бледней лазурный остров-детство,
Мы одни на палубе стоим.
Видно грусть оставила в наследство
Ты, о мама, девочкам своим!
 

«Проснулась улица. глядит, усталая…»

 
Проснулась улица. Глядит, усталая
Глазами хмурыми немых окон
На лица сонные, от стужи алые,
Что гонят думами упорный сон.
 
 
Покрыты инеем деревья черные, –
Следом таинственным забав ночных,
В парче сияющей стоят минорные,
Как будто мертвые среди живых.
Мелькает серое пальто измятое,
Фуражка с венчиком, унылый лик
И руки красные, к ушам прижатые,
И черный фартучек со связкой книг.
Проснулась улица. Глядит, угрюмая
Глазами хмурыми немых окон.
Уснуть, забыться бы с отрадной думою,
Что жизнь нам грезится, а это – сон!
 

Лесное царство

Асе

 
Ты – принцесса из царства не светского,
Он – твой рыцарь, готовый на все…
О, как много в вас милого, детского,
Как понятно мне счастье твое!
 
 
В светлой чаше берез, где просветами
Голубеет сквозь листья вода,
Хорошо обменяться ответами,
Хорошо быть принцессой. О, да!
 
 
Тихим вечером, медленно тающим,
Там, где сосны, болото и мхи,
Хорошо над костром догорающим
Говорить о закате стихи;
 
 
Возвращаться опасной дорогою
С соучастницей вечной – луной,
Быть принцессой лукавой и строгою
Лунной ночью, дорогой лесной.
 
 
Наслаждайтесь весенними звонами,
Милый рыцарь, влюбленный, как паж,
И принцесса с глазами зелеными, –
Этот миг, он короткий, но ваш!
 
 
Не смущайтесь словами нетвердыми!
Знайте: молодость, ветер – одно!
Вы сошлись и расстанетесь гордыми,
Если чаши завидится дно.
 
 
Хорошо быть красивыми, быстрыми
И, кострами дразня темноту,
Любоваться безумными искрами,
И как искры сгореть – на лету!
 

В зале

 
Над миром вечерних видений
Мы, дети, сегодня цари.
Спускаются длинные тени,
Горят за окном фонари,
Темнеет высокая зала,
Уходят в себя зеркала…
Не медлим! Минута настала!
Уж кто-то идет из угла.
Нас двое над темной роялью
Склонилось, и крадется жуть.
Укутаны маминой шалью,
Бледнеем, не смеем вздохнуть.
Посмотрим, что ныне творится
Под пологом вражеской тьмы?
Темнее, чем прежде, их лица, –
Опять победители мы!
Мы цепи таинственной звенья,
Нам духом в борьбе не упасть,
Последнее близко сраженье,
И темных окончится власть.
 
 
Мы старших за то презираем,
Что скучны и просты их дни л.
Мы знаем, мы многое знаем
Того. что не знают они!
 

Мирок

 
Дети – это взгляды глазок боязливых,
Ножек шаловливых по паркету стук,
Дети – это солнце в пасмурных мотивах,
Целый мир гипотез радостных наук.
 
 
Вечный беспорядок в золоте колечек,
Ласковых словечек шепот в полусне,
Мирные картинки птичек и овечек,
Что в уютной детской дремлют на стене.
 
 
Дети – это вечер, вечер на диване,
Сквозь окно, в тумане, блестки фонарей,
Мерный голос сказки о царе Салтане,
О русалках-сестрах сказочных морей.
 
 
Дети – это отдых, миг покоя краткий,
Богу у кроватки трепетный обет,
Дети – это мира нежные загадки,
И в самих загадках кроется ответ!
 

«Месяц высокий над городом лег…»

 
Месяц высокий над городом лег,
Грезили старые зданья…
Голос ваш был безучастно-далек:
– «Хочется спать. До свиданья».
Были друзья мы иль были враги?
Рук было кратко пожатье,
Сухо звучали по камню шаги
В шорохе длинного платья.
Что-то мелькнуло, – знакомая грусть,
– Старой тоски переливы…
Хочется спать Вам? И спите, и пусть
Сны Ваши будут красивы;
Пусть не мешает анализ больной
Вашей уютной дремоте.
Может быть в жизни Вы тоже покой
Муке пути предпочтете.
Может быть Вас не захватит волна,
Сгубят земные соблазны, –
В этом тумане так смутно видна
Цель, а дороги так разны!
Снами отрадно страдания гнать,
Спящим не ведать стремленья,
Только и светлых надежд им не знать,
Им не видать возрожденья,
Им не сложить за мечту головы, –
Бури – герои достойны!
Буду бороться и плакать, а Вы
Спите спокойно!
 

В Кремле

 
Там, где мильоны звезд-лампадок
Горят пред ликом старины,
Где звон вечерний сердцу сладок,
Где башни в небо влюблены;
Там, где в тени воздушных складок
Прозрачно-белы бродят сны –
Я понял смысл былых загадок,
Я стал поверенным луны.
 
 
В бреду, с прерывистым дыханьем,
Я все хотел узнать, до дна:
Каким таинственным страданьям
Царица в небе предана
И почему к столетним зданьям
Так нежно льнет, всегда одна…
Что на земле зовут преданьем, –
Мне все поведала луна.
 
 
В расшитых шелком покрывалах,
У окон сумрачных дворцов,
Я увидал цариц усталых,
В глазах чьих замер тихий зов.
Я увидал, как в старых сказках,
Мечи, венец и древний герб,
И в чьих-то детских, детских глазках
Тот свет, что льет волшебный серп.
 
 
О, сколько глаз из этих окон
Глядели вслед ему с тоской,
И скольких за собой увлек он
Туда, где радость и покой!
Я увидал монахинь бледных,
Земли отверженных детей,
И в их молитвах заповедных
Я уловил пожар страстей.
Я угадал в блужданьи взглядов:
– «Я жить хочу! На что мне Бог?»
И в складках траурных нарядов
К луне идущий, долгий вздох.
 
 
Скажи, луна, за что страдали
Они в плену своих светлиц?
Чему в угоду погибали
Рабыни с душами цариц,
Что из глухих опочивален
Рвались в зеленые поля?
– И был луны ответ печален
В стенах угрюмого Кремля.
 

У гробика

Екатерине Павловне Пешковой

 
Мама светло разукрасила гробик.
Дремлет малютка в воскресном наряде.
Больше не рвутся на лобик
Русые пряди;
 
 
Детской головки, видавшей так мало,
Круглая больше не давит гребенка…
Только о радостном знало
Сердце ребенка.
 
 
Век пятилетний так весело прожит:
Много проворные ручки шалили!
Грези, никто не тревожит,
Грози меж лилий…
 
 
Ищут цветы к ней поближе местечко,
(Тесно ей кажется в новой кровати).
Знают цветы: золотое сердечко
Было у Кати!
 
 
Не нам судить, не нам винить…
Нельзя за тайну ненавидеть.
 
 
В стране несбывшихся гаданий
Живешь одна, от всех вдали.
За счастье жалкое земли
Ты не отдашь своих страданий.
 
 
Ведь нашей жизни вся отрада
К бокалу прошлого прильнуть.
Не знаем мы, где верный путь,
И не судить, а плакать надо.