Текст книги "Воин Русского мира"

Не дожидаясь ответа, она исчезла в черном зеве копанки. Сильвестр видел, как мечется облако света от её фонаря. Вестник посмотрел на Сильвестра. Лицо его на миг обрело вопросительное выражение.

– Не сейчас, – сказал Сильвестр по-русски. – Пусть она выйдет наверх. В этом лесу она знает ещё много «дыр». Они могут понадобиться нам.

Вестник коротко кивнул, прежде чем последовать за Беловолосой.

* * *

Она вернулась из «дыры» совсем скоро.

– Услал меня. Секреты у него. Та те секреты белым мелом по кирпичу писаны.

Выражение усталого довольства на лице чрезвычайно шло ей. Сильвестр ответил улыбкой, искренне стараясь не замечать теней у неё под глазами. А она, уверенная в значимости своих женских чар, с показной опаской посматривала на его автомат.

– Шо лыбишься, офицерьё? Дал бы мне на поживу толику порошку.

Сильвестр достал из кармана заранее оговоренную и приготовленную плату – деньги и порошок – и протянул ей. «Вихрь» он не снимал с предохранителя. Удерживал с нежностью, как грудное дитя, на сгибе левой руки.

– Та на шо мне столько денег? – на лице Беловолосой возникла заискивающая, подпорченная неуклюжим лукавством улыбка. – Та мне и половины много буде! Дай порошку побольше!

– Бери! – Сильвестр чуть ли не насильно сунул в её перепачканные угольной пылью руки две скомканные розовые бумажки и крошечный, хорошо запаянный целлофановый пакет.

Беловолосая оживилась. Евровалюта! А сумма! Целое состояние! Пакет же она, не разглядывая, сунула под комбинезон. Наверное, спрятала в карман шорт.

– Добренький, – она положила ладонь ему на грудь. – Може, ещё как подможешь женшыне. Чи шо?

– Отдай деньги мужу, – был ответ.

– Та зачемо? – она всё ещё пыталась казаться лукавой, играла глазами, стаскивая с себя перепачканный угольной пылью комбинезон. – Я сама могу распорядиться. Не хочешь любиться, так дай еще порошка.

Взгляд Беловолосой был так же навязчив, как затяжной, осенний дождь.

– Мой муж старый, бухает, бестолковэ, не зробляет. – Она зачем-то подмигнула. – Шо и премьи не будет? Подмогни, коханчик!

Где-то невдалеке заурчал экскаватор. Сильвестр на мгновение задумался. Ах, да! До окраины Благоденствия – коттеджного поселка, пригорода Пустополья – должно быть не более километра. Значит, рычат мотором друзья-Пастухи из бригады Лихоты, ковыряют черную землю, строят Божий храм. Работают основательно, будто сотню лет собираются грехи замаливать. Выходных, праздников, каникул не знают, а если таковые и случаются – крушат Пустополье ракетами ближнего радиуса действия.

Вороватое население этой страны жаждет войны, как голодный хлеба, как грешник спасения. А под шумок и мародерствуют. Тащат всё. Первая партия порошка, не менее сто двадцати граммов исчезла прямо из апартаментов Сильвестра в доме Лихоты. Обратиться за помощью непосредственно к хозяину показалось неразумным. Савва Олегович состоял в столь сложных отношениях с Господом Богом, так что предвидеть его реакцию на бизнес Сильвестра не представлялось возможным.

Вторая партия наркотиков была закамуфлирована под средства гигиены для детей ясельного возраста. Шифровались так, словно на хвосте уже сидел Интерпол. Не помогло. После долгих, трудоемких розысков, обгоревший жигуленок и пустые, оплавленные упаковки из-под памперсов в нём нашлись на одной из окраинных свалок Пустополья. Осмотрев пожарище, Сильвестр пришел к заключению: автомобиль курьера выжгли огнеметом, не освободив его от ценного груза. Пришлось менять схему работы.

Нынешнюю партию «зубного порошка» их партнер закатал в пуговицы летних девчачьих платьев, что значительно увеличило объем товара в упакованном виде. Сильвестр замечал подозрительные взгляды Беловолосой. Действительно, странно. Зачем бы ему, как говорят в этих местах, трезвому и надежному мужику прятать партию трикотажа в дикой «дырке»? Почему просто не хранить её в платяном шкафу? Почему не арендовать склад? Да и к лицу ли ему мелкая тряпочная торговля? Впрочем, Сильвестра всегда впечатляла толерантность русских женщин к поступкам своих избранников.

Сильвестр посматривал на «дыру». Вестник всё не появлялся. Следующую партию порошка они замаскируют под гуманитарный груз. Их азиатский партнер разместит товар в крышках консервов. Маринованные огурчики! Редчайшая гадость, которую местное население потребляет тоннами. Транспорт доложат пластиком вперемешку со слесарным крепежом на тот случай, если похититель обнаглеет и вздумает жечь «газель» из огнемета. В таком случае можно будет обойтись и без помощи Беловолосой, а то уж больно она стала внимательной к их делам!

– Ты лучше расскажи, где потеряла капитана?

Ожила рация. Вестник говорил по-английски.

– Я близко, командир. Время подхода пять – десять минут.

Беловолосая не солгала, шахта действительно была неглубокой, рация работала хорошо. Женщина убрала волосы с ушей, но как ни старалась – не смогла разобрать ни слова в английской фразе Капитана.

Надо убираться отсюда. А Беловолосая пусть добирается до дома на попутках. Пусть экскаваторщик Пастухов ей поможет. Странные люди! Сама замужем за Землекопом, а младший брат работает на Лихоту и его Пастухов. В любом случае такая баба не пропадет, пока они с Вестником ей не помогут сгинуть.

На улице прохладно, раннее утро, осень, а она в шортах и тонкой курточке. Модница! И не холодной ей?

– Мамо!

Сильвестр обернулся на голос, молниеносным движением снимая оружие с предохранителя. Они стояли рядом и просто, безо всякого выражения смотрели на них – две девочки, совсем разные, но всё-таки сестры. Держались за руки – ладонь в ладони – привычным для обеих, сестринским жестом. Но какими же несхожими могут быть дети из одной семьи!

Меньшая – крупная, такая же широкобедрая, как Беловолосая. Светлые волосы заплетены в косы, глаза пронзительного, фиалкового цвета. Одета в старомодное, цветастое, давно не стиранное платье. Колготки на коленях кое-как заштопаны. Кофточка и шапка крупной вязки, на шее – цветастый платок. Такие носят в этих местах старухи. Она переминалась с ноги на ногу, словно стыдясь своих сильно заношенных сапог, на одном из которых, к тому же разошлась молния и его пришлось перевязать веревкой.

Старшая – чуть выше младшей, тоненькая, прямая. Блестящие, темные локоны ниспадают до середины груди, глаза – темные, бездонные колодцы, щеки и лоб – белый мрамор, губы – лепестки экзотического цветка. Одета в ветровку камуфляжного окраса и мешковатые, армейские брюки. Одежда велика ей. Рукава и низ брюк аккуратно подвернуты, за спиной объёмистый рюкзак. Что в нём? Трудно понять. Зато в правом кармане куртки девчонка держит плотный, увесистый предмет. Возможно, пистолет. Она сжимает предмет рукой и не сводит глубокого взгляда с Сильвестра, совершенно не обращая внимания на мать, которая щебечет без умолку. Странно! В этих местах всегда то пыль столбом подпирает небо, то грязный дождь льется на землю, а у этой девушки локоны и глаза блестят. Странно…

Сильвестр принял расслабленную позу, опустил автомат дулом вниз, прислушиваясь к сбивчивой речи Беловолосой.

– Та мы тута працуем. Вона дядя угля купил. Топить ему надо. Мерзнет он. Что стоишь? – Беловолосая дернула Сильвестра за рукав. – Открывай багажник-то. Стану мешки совать. А ты, Шуратка, помогай-ка!

Беловолосая кинулась к мешкам. Младшая девчонка устремилась было на помощь матери, но Сильвестр остановил её. Жест получился неловким, пришлось поднять автомат. Он заметил, как дернулась рука старшей девчонки. Она держит в кармане оружие, которым хорошо владеет, при необходимости сумеет быстро извлечь и не побоится применить по прямому назначению. Вестник не появлялся. Беловолосая быстро наполнила пару мешков. Пришлось «совать» их в багажник «тойоты». Ничего, он оставит их на обочине дороги. Пусть местные бездельники поживятся. Закрывая дверь багажника, Сильвестр ещё раз оглянулся на черный провал копанки, а темноволосая девчонка отследила его взгляд. Почему вдруг вспомнились слова Вестника о неуловимом снайпере? Но девчонка не дала додумать правильную мысль.

– Я вижу, как вы працуете. – голос её оказался звонким с едва заметной хрипотцой.

– Не надо беспокоиться, – тихо отозвался Сильвестр.

– А я и не беспокоюсь. Не о чем, – дерзко отозвалась она и добавила, обращаясь к Беловолосой: – Ты прикрылась бы. Для кого ляжки выставила?

– Хамка! У, шахтерский выблядок! – тявкнула в ответ Беловолосая.

Завязалась скучная перебранка. Применяя к дочери очень обидные эпитеты, Беловолосая неизменно обращалась к девушке по имени и называла её Вичкой. Никак не иначе. Девочка некрасиво кривила лицо, говорила быстро, сбивчиво, ругала свою мать, применяя в речи непереводимые на родной язык Сильвестра, короткие, хлесткие слова. Предложения состояли из однокоренных слов, но смысл речей был вполне ясен даже ему, иностранцу. Наверное, девочка хорошо училась в школе и знает толк в родном языке. Особенно часто она произносила вполне приличное и литературное слово «блуд». Сильвестр знал и его – Достоевского счел необходимым прочесть в подлиннике.

– Та кто ж вам позволил подглядывать? – сыпала в ответ дочери Беловолосая. – Та и какой же блуд, Вичка? Це ж деловая встреча. Бизнес. Твой батька денег не мае, приходится мне…

– Мама, мы грибочки сбиралы, – встряла младшая девочка. Губы её заметно дрожали. – Мы не прыглядывалы! Ни!

В доказательство своих слов девочка притащила из кустов большую, полупустую корзину.

Старшая не сводила с Сильвестра глаз, Беловолосой будто и не существовало. А та не умолкала, затопляя пространство потоками речей, общий смысл которых сводился к одному: в Пустополье, к отцу девочек, она возвращаться не намерена, а пока перекантуется у их бабушки в соседнем поселке, именуемом Лисичановкой.

Мамаша несколько раз пыталась обнять младшую девочку, но старшая отогнала мать пинком тяжелого ботинка. Новая мода у русских девиц: носить камуфляж и тяжелую армейскую обувь. Тяжелые, мужские ботинки на высокой шнуровке они называют берцами. Сильвестр не любил такую обувь. Возиться со шнурками – что может быть скучнее? Он носил короткие, мягкие сапожки. Один сапожник с Пражского града изготавливал их специально для него.

Но девушка! Вот она, русская гризетка! Эта не станет прятать пистолет за подвязкой чулка. О нет! Она держит оружие в кармане и как бы ни озлилась, не выпускает рукоять пистолета из ладони, но и не покажет, что вооружена до поры. Неужели надеется опередить его, Сильвестра? Нехорошо. Поднимется пальба, а неподалеку русские ковыряют землю. Мотор экскаватора ревет, но у девчонки может оказаться крупный калибр и без глушителя. На грохот сбегутся Пастухи. Прощай конфиденциальность!

Сильвестр прыгнул на водительское место, завел двигатель «тойоты».

Беловолосой удалось схватить младшую из девочек за руку. Мать потащила дочь в ту сторону, где грохотал экскаватор. Сесть в машину к Сильвестру Беловолосая не решилась, побоялась старшей дочери. Так и пошла на звук тарахтящего движка. Забавно. Зато девчонка подошла, постучала тонким пальчиком в стекло. Сильвестр приоткрыл дверь. Она стояла совсем рядом. Аромат духов «Тантейшн» оглушил его. Еще одна странность! Юная девушка, а запах взрослой зрелой обольстительницы. Нищенка из Пустополья пользуется недешевым парфюмом! Откуда у неё? Сильвестр поморщился под испытующим взглядом девчонки.

– Чо? Любимую вспомнил? Неужели и у тебя она есть?

Отчего так неприятно щекочет в носу? Чего он хочет? Убежать, спрятаться, похоронить себя на время в отвалах пустой породы? Бросить всё! Нет сил смотреть в эти глаза! А как же русская добросовестность? Нет, с волками жить – по волчьи выть. Так они говорят. Пусть будет по их правилам. Сильвестр пытливо уставился на девчонку.

– Я знаю, кто ты, – проговорила Вичка. – Ты – Сильвестр, наемник Лихоты. А там… – Она ткнула пальцем в сторону «дыры». – … там другой его наемник. В дыре вы прячете порошок. Вы дали порошок моей мачехе. Теперь она неделю будет чалиться в Лисичановке и… – девчонка на мгновение запнулась. – Но она не наркоманка. Нет! Ваш порошок она продаст. Купит себе пива, а детям тушенки. Она – хорошая женщина. Зато в Лисичановке половина из тех, кто не сбежал, – наркоманы.

Эх, глаза у девки! Шахтные тоннели! Затягивают. Опасны.

Сильвестр видел, как Вестник вылезал из копанки, видел черную пыль в складках его лица.

– Вот он пришел, – девчонка указала пальчиком себе за спину. – С пустыми руками. Потому что уголь ему не нужен. Потому что всё оставил под землей. Может быть…

– Только попробуй, – тихо ответил Сильвестр, посматривая на её правую руку.

Вестник подошел уже совсем близко, но он был безоружен.

– Не буду! – Девчонка оскалила белые зубки. – Та я ж только грыбочки сбырала.

Она подхватила брошенную сестрой корзину. Теперь Сильвестр видел обе её ладони. То же самое видел и Вестник. Он вопросительно глянул на командира, и Сильвестр отрицательно покачал головой, произнес одними губами:

– Не сейчас.

И ещё:

– Я сам.

Дождь сыпанул с новой силой. Девушка повернулась к ним спиной и молниеносно исчезла между стволами редколесья. Пропала, будто дождем смыло. Вестник прыгнул на пассажирское сиденье, нашарил на заднем оставленный по велению Беловолосой ствол.

– Догнать? – едва слышно просил он.

– Не надо, – отозвался Сильвестр. – Это та самая Пчелка…

– Кто?

– Разведчица Землекопов.

– Я слышал, Пчелка – снайпер.

– Да она от скуки, как тут говорят, на все руки мастерица. Опасная баба, но я не думал, что такая юная.

– Тогда ни к чему ей стариться, а?

– Согласен. Но ты за ней не ходи. В лесу тебе с ней не справиться.

* * *

«Здравствуй, Сашко!

Моя Александра Ивановна шлет тебе привет. Давно не писал. Прости. И сейчас по нужде пишу. Не по доброй воле. Ты тоже хорош. Куда пропал? Как дела с Еленой? Помирились чи нет? Шо там Москва? О Пустополье может быть короткий рассказ в двух вариантах. Или плохо или очень плохо.

Я обойдусь без длинных вводных. По-честному.

Сам сижу без работы, потому что шахта закрылась с самой весны. С той поры и не входил в клеть. Бригада моя разбежалась. Кто повесил на шею автомат, кто сбежал. Остальные живут по-крысиному, и я как все. Шныряем, ищем пропитание. На небо не смотрим. Всё больше под ноги. А там – асфальт утыкан минами. Не каждая разрывается. Криворукими сделаны потому что. Не только такое говно к нам прилетает. Дом учительницы Анны Мефодиевны (помнишь?) разрушен в одну ночь прямым попаданием ракеты. Сама-то Мефодиевна жива. Но что толку? Голь-нищета. Но мы её подкармливаем. Есть пока чем. Лазаем под землю на карачках. Копаем ржавыми совками. На головы сыплется порода. Говорю же – будто крысы. Какая там техника безопасности! Добытое сдаем Савве. Ты помнишь его? Думаю помнишь. Он-то на коне. Молодец!

В семье моей всё хорошо. Жена работящая. Имеет заработок в валюте. Я не жалюсь. Но! Мой тебе совет. Если надумаешь ещё раз жениться – крепко подумай и не бери за себя молодую. Я-то ошибся, но пятиться поздно. Двое детей и ещё Вичка. Куда их денешь?

Брат, я взмок тыкая пальцами по кнопкам. Потому теперь о главном. Слышу близко беду. Очко играет. Понимаешь? Не с теми моя баба связалась. А остановить её у меня нет полномочий. Добром такое дело кончиться не может. Если так случится, последняя просьба моя к тебе – мои дети. Петьке всего девять лет. В третий класс пойдет. Да и Шуратка недалеко от него ушла. Ну а Вичку ты знаешь. Я вас знакомил.

Брат, если дойдут до тебя плохие вести – помоги им хоть деньгами.

Давно тебя не видел. Не знаю, как и живешь. Но надеюсь – хорошо. Москва – богатый город. Если б не крайняя нужда – не стал бы и просить. А так – прошу. Не мог бы ты выслать мне хоть пятьсот гривен? А лучше семьсот. Надо поменять рулевой редуктор на “жигуле”.

Твой друг и брат Иван Половинка».

«Колесико» крутилось. Иван ждал. Ну, вот, он сделал всё возможное. Наконец в верхней части диалогового окна появилась обнадеживающая надпись: «Письмо успешно отправлено».

Иван поднялся, подошел к дивану. Дочь спала, подложив ладонь под щеку, прикрылась своей пропахшей порохом ветровкой. Пятнистая ткань оставляла открытыми гладкие девичьи ноги. Иван стянул через голову тельняшку, прикрыл их. В ответ Вичка улыбнулась ему, не размыкая век. Что же поделать? Девчонка воюет, а он – старый гусь – только клювом щелкает, да топорщит ощипанные крылья.

Когда дочка явилась домой, он накрыл вечерять и опять не удержался. Поллитровка ушла влегкую, за полчаса. Добрая доча не попрекнула, а тихо улеглась спать, сытая. Тогда Иван, по обыкновению, обыскал её вещи. Всё: и куртку, и рюкзак, и берцы. А как же! Вдруг да в ботинки упрятала? Доча наблюдала за ним сквозь завесу ресниц. Наблюдала да и уснула. И снова ни слова попрека. Она вообще ни разу на него не возмутилась, даже когда маленькая была. Даже когда Галку домой привел.

Иван зазвенел мелочью, зашелестел бумажками.

– Батя, у меня нет ни денег, ни оружия. Ты же знаешь, – сквозь сон проговорила Вичка.

Слава богу, проснулась!

– Знаю, – радостно отозвался Иван. – И не знаю тоже.

– Чего?

Он молчал, улыбаясь, и тогда она раскрыла глаза, уставилась на него.

– Батя! Я не заношу сюда оружие, если оно тебе треба. А что до денег…

– У меня есть, – быстро прервал её Иван.

– Та конечно! У тебя е. Пока не…

– Что?

Но она снова закрыла глаза и, казалось, уснула.

* * *

За окнами «тойоты» мелькал серо-желтый пейзаж. Осень в этих местах теплее весны. Дни ясные, будто весенние, утра сумеречные. Пройдет несколько недель, и северная зима накроет степь потоками ледяного дождя, смоет с последних чахлых листьев серую пыль, превратив её в черную жижу. А потом наступит зима. Вторая его зима в Пустополье. Почему-то вспомнились читанные в недавнем прошлом, хорошо изданные на бумаге письма солдата-немца[1]1
  Сильвестр вспоминает о письмах Гельмута Пабста, изданных в Германии и переведенных на многие языки.


[Закрыть]. Тот воевал где-то северней, был, кажется, корректировщиком артиллерийского огня во время Второй мировой войны. Смешно вспомнить, как менялось его настроение от одной военной зимы до другой. К чему эти воспоминания? В те времена вермахт шел к Москве.

Да и он, Сильвестр, разве воюет? Разве возможно назвать этот местечковый бардак войной? Еще одно их словцо. Местечко. Местечковый. Странный народ. Каждому – своё местечко и так навек. Нет, демократия не для них.

Мысли не мешали следить за дорогой. Свет фар скользил по глянцевой поверхности бескрайних луж, оглаживал бетонные бока строений, метался между бесконечными заборами. В ранний час движения на улицах Пустополья почти не было, однако Сильвестр не выключил дальний свет. А огромные, заполненные осенними дождями ямы! А последствия ночного обстрела! После прохода конвоя с продовольствием, на следующую же ночь, Киборг устроил фантастический фейерверк – закидал Пустополье минами. Требовалась немалая сноровка, чтобы вовремя заметить хвостовое оперение неразорвавшейся мины, торчащее из асфальта. Если оно попадет под колесо джипа – беды не миновать. Словом, обстоятельства требовали от водителя пристального внимания, но и время поджимало.

Большинство аборигенов страдали от патологической лени, но поднимались почему-то всегда рано, а после памятной встречи возле лесной копанки прошло уже более суток. Сильвестру был известен домашний адрес Беловолосой. Поздним вечером Киборг подтвердил важную информацию: и сама Беловолосая, и двое её младших детей находятся у родни, в Лисичановке. А это значит, что на пустопольской квартире должна быть – или не быть, кто предугадает военную судьбу? – лишь сама Виктория Половинка и её запойный отец, Иван.

Окраинные районы Пустополья, та их часть, что ещё не превратилась в зловонные руины, были застроены одноэтажными домишками. Улицы там широки и сплошь огорожены глухими заборами. Над заборами – шиферные крыши. За заборами – садики и грядки. В целом вполне приемлемо, но бедновато. Центр же Пустополья по странному местному обычаю целиком застроен трущобами.

Все окрестные городишки таковы: железобетонные параллелепипеды в три – пять этажей стоят рядами параллельно друг другу. Между домов – заросшие бурьяном дворы. Здесь улицы совсем уж плохи. Древний асфальт изрыт огромными, заполненными водой ямами, которые пересыхают в середине лета, а с началом осени снова заполняются водой. Дворовые проезды узки и местами густо заставлены транспортом жильцов – ни проехать, ни развернуться. Мины Киборга залетают и сюда, и тогда посреди выщербленного асфальта распускаются стальные цветы войны. Но аборигены не торопятся извлекать неразорвавшиеся мины из тротуаров. Закладывают меж железных соцветий хитрые кривые, смеются. Странно!..

Сильвестр припарковал «тойоту» на обочине одной из центральных улиц и прошел во двор пешком. Полосатая кошка шмыгнула у него из-под ног, скрылась в узком вентиляционном окошке домового подвала. Дом длинный, в пять подъездов и пять этажей. Соседние дома похожи на него, как единоутробные братья: такие же обшарпанные стены, такие же заваленные старым хламом балконы. В неопрятных дворах на веревках сушится постельное белье. Его полощет дождь. Угольная пыль садится на выцветший ситец, придавая ему сероватый оттенок.

Сильвестр быстро нашел нужный подъезд. Открыл железную, выкрашенную в странный, азиатский цвет ядовитой голубизны, дверь. В подъезде пахло пивом и мочой. Выщербленные цементные ступени вели на площадку первого этажа и далее – выше.

Сильвестр остановился перед первой ступенькой, прислушался. На втором этаже кто-то тихо переговаривался перед самой дверью. Надо торопиться. И он одним духом взлетел до третьего этажа, привалился спиной к обшарпанной стене, снова прислушался. Этажом ниже хлопнула дверь. Сильвестр достал из кармана и раскрыл небольшой самодельный нож. Но шаги неведомого жильца затихли на нижней площадке. Хлопнула, закрываясь, ядовито-синяя дверь.

Сильвестр продолжил подъем медленно, осторожно прикасаясь ладонью к перилам. Деревянная отделка перил давно истерлась в труху или была оторвана от сварной арматуры. Прикасаться к ним противно, неприятно топтать частые следы плевков на ступенях лестницы. Сильвестр начинал злиться. «Вихрь» пригрелся на положенном ему месте – под мышкой. Но сегодня он не хотел плеваться в противника крупным калибром. Дело следовало завершить по-тихому. А для этого сгодится и обоюдоострый нож, изготовленный местным мастером из стали хорошей закалки.

Сильвестр преодолел последний пролет. Вот она, квартира номер девятнадцать, пятый этаж. Ему удалось сохранить дыхание спокойным. Высоко забралась Беловолосая. Впрочем, сейчас за этой дверью её нет. Она в Лисичановке продает порошок или копает буряк, или белит хату матери. Жалкий, забитый и забытый зародыш жалости шевельнулся под желудком. Наверное, так чувствует себя женщина в начальный период беременности. Трепетание крылышек быстро затихло. Он стоял перед дверью в жилище Половинок. Ударил в дверь подошвой ботинка один раз, второй, третий.

Мужик навалился на него внезапно и, получив адекватный отпор, отлетел к стене. Межкомнатная перегородка содрогнулась. По ту сторону её, в комнате, что-то с грохотом сорвалось со стены. Кто-то завозился, зашлепал босыми ногами по полу. Кто-то застучал по батарее, снизу послышались глухие вопли:

– Эй, Половинка! Угомонись! – визжал пронзительный женский голос.

Сильвестр приложил палец к губам:

– Надо по-тихому, иначе…

– По-тихому не буде, – сказал противник, обдавая Сильвестра смрадом дешевого алкоголя.

– Мне нужна Виктория Половинка. Пчелка. Ты мне не нужен. Иди отдыхать.

В ответ жилец квартиры номер девятнадцать непристойно выругался, за что и получил нового нагоняя. Однако на этот раз ему удалось устоять на ногах. Подернутые недельным опьянением, глаза его прояснились, в них появилось знакомое уже Сильвестру, свойственное местному населению волчье выражение. Что ж, его противник намерен драться.

– Быть по сему! – проговорил Сильвестр.

– Та да, закордонна мразь! – был ответ.

Теперь Сильвестр мог рассмотреть противника. Грузный, сутулый, с беспокойным взглядом, его противник, тем не менее твёрдо стоял на ногах. Устрашающая рожа заросла недельной щетиной, рот оскалился двумя рядами железных зубов, под выпуклым животом болтались вытянутые на коленях, линялые портки. Он заполнял собой почти всё пространство крошечной прихожей. Кроме него, здесь нашли себе местечко узкий шкаф, вешалка и подставка для обуви под ней. И всё бы ничего, и нашлось бы где развернуться, если б не высокая, плотно спаянная куча хлама в углу: коробки, пакеты, связки журналов.

Сильвестр с изумлением покосился на красочные обложки: «Космополитен», «Эсквайр», «Вог». Чудеса! Они читают глянец! Сильвестр со стыдом припомнил соитие с Беловолосой. Спонтанное и стремительное, она оставило по себе ощущение неприятной, оскорбительной нечистоты. Воспоминание о её крупном, неповоротливом, голодном теле, о странном обычае употреблять бранные слова даже в минуты интимной близости, о чугунных, не по-женски тяжелых объятиях вызвали у него желание немедленно покинуть полутемную прихожую. Но добросовестность!

Нанимаясь на эту работу, Сильвестр не сомневался в собственной резистентности к ментальным импульсам чуждого ему народа. Доводить начатое до конца, ставить однозначно трактуемые цели, не отвлекаться на второстепенные задачи, не подменять реалии бесплодными фантазиями, не поддаваться лени, не заменять здравый смысл излишней чувствительностью, желая оправдать собственную недееспособность, не лезть на рожон – чего, казалось бы, проще? И вот он стоит на давно не мытом полу, в захламленной прихожей пустопольской трущобы и борется с неизведанным доселе желанием войти на такую же грязную, захламленную кухню, найти в переполненной мойке емкость почище, наполнить её прозрачной, обжигающей влагой, опустошить и…

– Поговорим? – предложил хозяин квартиры.

– О чем? – быстро отозвался Сильвестр.

– Водки? – вопросом на вопрос ответил хозяин.

Несколько невыразимо коротких мгновений потребовались Сильвестру на преодоление растерянности. Хозяин квартиры напал первым, ударил отработанным ударом в горло и промахнулся. Сильвестр ушел от удара и в прыжке задел хозяина дома по колену. Тот охнул и не только устоял. Он кинулся в атаку. Сильвестр уходил от ударов, совершая затейливые пируэты. Сейчас их схватка походила на сложный обрядовый танец, который мог бы длиться вечно. Но Иван начал уставать.

Нет, всё же Беловолосая плохая хозяйка. Жилище завалено хламом, самой нет дома даже ранним утром, мужа не уважает, плохо думает о нём, и потому он стал таким вот обрюзгшим, бестолково молотящим кулаками в стены собственного дома неудачником.

Не прошло и пары минут, как Сильвестр понял – он имеет дело с отъявленным уличным бойцом. Обычным драчуном-забиякой и не более того. Казалось, будто удары Сильвестра обладают чудодейственным свойством уменьшать массу тела. Грузный Иван Половинка порхал от стены к стене, сокрушая убогую обстановку. Каждое новое движение Сильвестра оставляло на теле Ивана очередную рану, в то время как сам нападавший оставался невредим. Совершая свой первый полет, хозяин квартиры задел головой низко свисающий, зажженный абажур и теперь тот раскачивался, орошая грязные обои, барахло, Сильвестра и его противника беспокойными тенями. И без того грязная майка хозяина квартиры разукрасилась алыми пятнами. Сильвестр ранил его несколько раз ножом, но все раны были всего лишь порезами, неглубокими и неопасными. Ивану пока удавалось избегать колющих ударов, а боли от порезов он, казалось, вовсе не чувствовал. Прибегая к однообразным приемам, Иван всё время пытался поразить противника в горло. Поразить наверняка или уж, как минимум, не пустить дальше прихожей, потянуть время.

Исход схватки был вполне предсказуем. Сильвестр нанес удар по самому выпуклому и уязвимому месту на теле Ивана – животу – и промахнулся. Противник ушел влево и, воспользовавшись случаем, извлек из груды хлама в углу длинный, узкий металлический предмет – заточку, слишком длинную для ближнего боя. Он вытащил его из-под связки журналов, зная наверняка её положение среди коробок и пакетов. О, Иван Половинка, бывший глава бригады проходчиков не так-то прост! Вид остро отточенного куска железа стал хорошей мотивацией для завершения схватки. Сильвестр сорвал со стены вешалку и ударил ею по голове противника, одновременно прижимая острый кусок арматуры подошвой к полу. В результате недолгой борьбы с теряющим силы противником, Сильвестр оказался сидящим у того на груди. Левую руку его пригвоздил к полу всё той же заточкой, правую прижал к боку коленом. Надо заканчивать дело.

– Налей водки, – внезапно попросил Иван.

Помутившийся его взгляд был устремлен куда-то в пространство мимо Сильвестра. Тот много слышал о муже Беловолосой. В Пустополье об Иване отзывались уважительно и… жалели. Жалели, как человека отжившего своё, но опустившегося и бесполезного даже для родной семьи. Местное население склонно к абстрактной жалости.

Сильвестр улыбнулся собственной, внезапно пришедшей на ум шутке.

– От Ивана Половинки осталась одна лишь половинка, – тихо сказал он.

– Ух ты! – оскалился Половинка. – Речистай пидорок. А модный какой!.. Почем значки покупал? Еврами платил чи нашими гривнами?

У бывшего проходчика ещё достало сил ехидничать над своим убийцей, нацепившем на куртку множество значков – наград за победы в европейских стрелковых турнирах.

Иван прижал подбородок к груди, верно угадывая намерения врага, пряча шею. Он беспокойно водил заплывшими глазами из стороны в сторону, словно прислушиваясь к чему-то. Ждал помощи?.. Пытался выиграть время?..

Из тесной прихожей внутрь квартиры вели две двери. Одна из них была приоткрыта. Сильвестр видел угол белой эмалированной плиты. Другая дверь, плотно прикрытая, видимо, вела в комнату. В ярко освещенной щели под нею, метнулась быстрая тень.

– Эй, девушка! Вичка! – позвал Сильвестр.

Иван дернулся и открыл шею. Сильвестр тут же махнул лезвием по щетинистой, стареющей коже. Быстро, точно, наверняка. Отпрянул, не стал смотреть, как замызганная майка окрашивается алым.

– Умереть ничего, если выпить немного…[2]2
  Слова из песни Юрия Шевчука.


[Закрыть] – прохрипел Иван.

Сильвестр кинулся в комнату. Она, конечно, совсем недавно была здесь. Аромат «Тантейшн» ни с чем не возможно спутать. Но куда делась? Не выпорхнула же с пятого этажа? Сильвестр быстро оглядел комнату. Такую меблировку, или даже древнее, ему доводилось видеть очень давно, во время службы на Кубе. Ах, вот она!

Из-за запыленного стекла серванта на него смотрели внимательные глаза. Лицо, обрамленное причудливыми косичками. На груди, на белом фартуке, подобно цветкам ириса лиловеют банты. Это она, Виктория Половинка – самый отважный из бойцов бригады Землекопов. Присвоить фотографию – дело пары секунд, а потом – к окну. Что там? Действительно, пятый этаж, но дневной свет едва пробивается в комнату сквозь густую крону старого бука. Огромное дерево переросло пятиэтажную трущобу, разошлось вширь, распростерло необъятную крону. Сучья, обращенные к дому, частично обрублены и густо покрыты волчками. Все, кроме одного. На этом, единственном суку молодая поросль была обрезана. Сильвестр примерился. Если встать на балюстраду балкона, оттолкнуться, то, при известной ловкости, вполне можно допрыгнуть до этого самого сука. Наверное, девчонка так и поступила.