Текст книги "А другой мне не надо"

– Зачем? – пресно поинтересовался Николай Николаевич. – Это же формальность – все эти ваши «Спокойной ночи, зайчик», «Спокойной ночи, зайка». По телефону можно наговорить все что угодно, а потом выйти – и пойти по своим делам.

– То есть налево?

– Какая разница: налево или направо. И вы, и Жанна не понимаете, что на самом деле сотовый – это очень мерзопакостная вещь. Во-первых, технологии дошли до того, что я легко могу определить ваше местопребывание, даже если вы не отвечаете на мои звонки. Во-вторых, при определенных усилиях я всегда могу получить распечатку, чтобы вычислить нужный мне номер. Вы думаете, что мобильный вас страхует, а на самом деле – он вас компрометирует. И потом, если вы разговариваете рядом с собеседником, то семьдесят процентов информации слышно, даже если вы рукой пытаетесь прикрыть трубку. Поэтому – выбросите свой сотовый и начинайте жить по-настоящему. Уж поверьте мне!

Последние слова Мельников произнес с такой злобной уверенностью, что Гольцов опешил. Во-первых, ему было не совсем понятно, почему Николай Николаевич автоматически объединил его со своей женой. Во-вторых, смущал сам ход мыслей Мельникова: какая-то распечатка, какой-то номер, какие-то семьдесят процентов подслушанной информации. И еще: прежде Анатолий никогда не чувствовал этой кричащей назидательности в словах старшего товарища. Наоборот, реплики Николая Николаевича всегда были ироничны, но вместе с тем никогда не задевали присутствующих. А сегодня Гольцову показалось, что тот сознательно пытается вызвать у него неприятные чувства.

«Зачем?» – недоумевал Анатолий и испытывал острое желание снова позвонить Анне, но в присутствии Мельникова сделать это было неудобно. «Позвони сама!» – мысленно взмолился Гольцов и приготовился ждать.

– Вы, молодые, – продолжил Николай Николаевич, – не понимаете очевидных вещей и пытаетесь контролировать друг друга вместо того, чтобы доверять и довольствоваться малым. Ну вот скажите мне, Толя, какая необходимость отправлять эсэмэс жене каждые полчаса?

– Да я и не отправляю, – начал оправдываться Гольцов.

– Да при чем тут вы? Я в целом, – перебил его Мельников. – Пусть не жене, не мужу, пусть подруге или любовнику. Как с ума все сошли! Вот, например, получаю от Жанны: «Ты где?» Что это значит – «Ты где?»

– Это значит, где ты находишься.

– Я понимаю, – согласился с Анатолием Николай Николаевич. – А если я отвечу: «Я здесь»? Что вы будете делать? «Здесь» – это где?

– «Здесь» – это вообще, – Гольцов подключился к размышлениям старшего товарища. – Обычно вопрос «Ты где?» подразумевает определение точных координат: где и когда.

– А еще он может подразумевать: «Сколько личного времени у меня осталось?», или «Когда ты явишься, чтобы успеть убрать все следы?», или «Где черт тебя носит, я хочу есть, спать, гулять и так далее?»

– Мне кажется, Николай Николаевич, вы усложняете.

– Нет, дорогой, – возрадовался Мельников. – Это вы с Жанной упрощаете и думаете, что правы. И даже не хотите себе представить, что у каждого слова много смыслов. И от того, как вы их считываете, ваша жизнь идет либо правильно, либо неправильно.

– Никогда об этом не думал, – признался Гольцов и схватил с заднего сиденья телефон.

– Проверить хотите? – съязвил Николай Николаевич и покосился на свой аппарат, закрепленный перед передней панелью автомобиля. – Тогда напишите Анне Викторовне и поинтересуйтесь, какие у нее планы на вечер. Или…

– Я знаю, какие у моей жены планы на вечер. – Анатолий оборвал собеседника и отложил телефон в сторону. Ему не хотелось участвовать в эксперименте.

Зато Анне предстоящий эксперимент с походом на юбилей к Бравину непривычно щекотал нервы. Гольцова поймала себя на мысли, что волнуется, и несколько раз подошла к зеркалу, чтобы перепроверить, все ли в порядке. Наконец критично осмотрев себя, Аня сняла с шеи «конскую сбрую», несколько противоречащую праздничной атмосфере предстоящего юбилея. Без нее костюм выглядел, как корпоративная униформа. Гольцова видела нечто подобное в американских боевиках, герои которых попадают на закрытые военные базы или секретные лаборатории ФБР.

Покопавшись в столе, Анна обнаружила несколько аксессуаров, способных спасти ее репутацию модницы: искусственный цветок огромного размера и довольно крупную брошь, выполненную как орден с подвесками.

Приложив по очереди и то, и другое, она отбраковала «орден», перекрасила глаза, добавив немного синевы во внешние уголки глаз, поменяла помаду на мерцающий блеск и в результате – практически сменила внешность.

«Сойдет!» – похвалила она себя и нацепила на лицо выражение богемной отстраненности. Через минуту Анна уже спускалась со своего третьего этажа, не пропуская ни одного зеркала, а их было много, потому что губернатор любил эти заключенные в золотые рамы амальгамы и настоятельно рекомендовал их использовать в дизайне коридоров, пролетов и комнат отдыха. Одним словом, многократно отразившись в зеркальной потусторонности, Анна Викторовна Гольцова наконец-то покинула свое рабочее место и, попрощавшись с доброжелательными охранниками, вышла из здания, не забывая оглядываться, не окажутся ли рядом с ней еще какие-нибудь приглашенные на банкет. Аня подумала, что определит их наверняка.

Скользя взглядом по лицам прохожих, Анна по пешеходной улице Кравченко медленно спускалась от площади, где располагалась Администрация, к знаменитому ресторану «Noblesse», в который любила захаживать в обеденный перерыв – там подавали кофе по-венски. В отличие от других городских кофеен, здесь, в «Noblesse», этот напиток готовили с добавлением апельсиновой цедры. «И что в этом хорошего?» – попробовав, удивилась Жанна выбору подруги, но уже через какое-то время козыряла тем, что кофе по-венски она пьет только в одном месте в городе.

Самым честным в этом вопросе оказался Игорь, признавшийся в том, что не видит никакой разницы между «этой вашей бурдой с апельсиновыми корками» и «фантой с кофейным сиропом». «Пейте эту гадость сами!» – разрешил сын матери и заказал себе воды, пытаясь нейтрализовать во рту дурацкий вкус «не пойми чего». «Не нравится, не пей», – пожала плечами Аня и улыбнулась про себя: она была уверена, что своих девушек сын будет водить именно сюда. Так и получилось, его «гастрономический роман» с поклонницей здорового питания Леночкой начался как раз с этого места. Причем кофе по-венски в их меню тоже присутствовал. Это Анна безошибочно определила по фотографиям, которые ее сынок выложил в Instagram.

У входа в ресторан Анна увидела столпившихся гостей Бравина, по преимуществу это были мужчины, часть из которых – в форме. «Некогда, что ли, было переодеться?» – с раздражением подумала она, а потом вспомнила, как собиралась сама, и простила приглашенным их не соответствующий банкету вид.

Присоединяться к ним Анна не стала, знакомых среди них не было. Проскользнув внутрь, она присела на обитую бархатом банкетку и приготовилась ждать появления коллег, попутно наблюдая за тем, как ведут себя собравшиеся.

«Кстати, а где Бравин?» – задалась она вопросом, внимательно вглядываясь в куривших за окном мужчин. «Хорош юбиляр!» – мысленно пожурила Руслана Викентьевича Аня и вытянула ноги: чувствовалась усталость. Пару минут спустя к ней подошла администратор Ирина Владимировна, которая обычно занималась проведением банкетов и приемов для сотрудников Администрации. Не решаясь присесть рядом с Гольцовой, она тихо пожаловалась:

– Гости собрались, а именинника нет. Не знаете, может быть, в области какое-то ЧП?

– Не знаю, – пожала плечами Анна и поднялась: разговаривать сидя было неудобно. – А из наших кто-нибудь есть?

– Мария Владимировна наверху, – прошептала администратор, не называя фамилии министра образования – крупногабаритной дамы, предпочитавшей платья в аляпистый цветочный рисунок, кстати, Аниной ровесницы. – И Ступникова там, – речь шла о министре здравоохранения Алынской области. – Не знаете, – поинтересовалась Ирина Владимировна, – а Максим Леонидович с женой будет?

– Не знаю. – Гольцовой было лень отвечать на вопросы администратора, но она старалась быть вежливой и потому что-то в ответ все-таки говорила: – Обычно на такие мероприятия Вергайкин приезжает один.

Ирина Владимировна почтительно сложила губы и уставилась в окно, Анна – следом за ней. Там за тонированным стеклом обозначилось некоторое оживление: народ зашевелился.

«Вергайкин», – догадалась Аня и оказалась права: губернатор собственной персоной. Причем на машине, хотя улица пешеходная, и в компании с Бравиным. Затратив пару минут на рукопожатие, губернатор «со свитой» стремительно вошел внутрь и, завидев Анну Викторовну Гольцову, снова усевшуюся на банкетку, решительно направился к ней, на ходу вынимая из внутреннего кармана пиджака свернутый вчетверо лист бумаги.

«Сейчас начнется!» – вздохнула Анна и приготовилась выслушать замечания Вергайкина по поводу составленной ее департаментом речи. Но вместо этого Максим Леонидович сделал замечания другого рода:

– Ты прямо как неродная!

От услышанного у Ани глаза полезли вверх, а стоявшая рядом Ирина Владимировна, администратор ресторана «Noblesse», вытянулась в струнку.

– Неужели не могла сказать, я б довез.

– Я прошлась, Максим Леонидович, воздухом подышала. – Анне стоило огромного труда сохранять спокойствие: прежде губернатор никогда не позволял себе обращение на «ты». Гольцова просто не знала, что и думать.

– Пойдемте, пойдемте, – заторопил всех Бравин и подал Анне руку: – Вставайте.

Гольцова поднялась и прошла к лестнице, пропуская перед собой юбиляра и его главного гостя:

– Мужчины, вперед, – скомандовал губернатор и легко начал подниматься по лестнице. Следом за ним бросились остальные.

– А вы что же? – криво усмехнулась Анна, давно привыкшая к тому, что в Администрации вопросы пола всегда решаются в пользу вышестоящего.

– А я после вас, – пробормотал Руслан Викентьевич и зачем-то подставил локоть.

– А давайте, – озорно засмеялась Гольцова и, взяв зама губернатора, составила ему пару.

Два дня спустя она поняла, что этот безобидный поступок приобрел масштабы хулиганской и крайне неосмотрительной выходки, потому что стал толчком к появлению слухов. «Наконец-то! – восторжествовали коллеги-завистники. – Прокололась! Говорили мы, в тихом омуте черти водятся! А вы спрашивали, с какой стати Бравин – ни много ни мало заместитель Вергайкина по безопасности. У речки быть и не напиться!»

Почему-то больше всех неистовствовала Ступникова. «Теперь понятно!» – моментально смекнула она, как только увидела Гольцову под руку с юбиляром. Поджав губы, весь вечер она наблюдала за Анной и многозначительно переглядывалась с министром образования до тех пор, пока кто-то из приглашенных Бравиным со стороны, не из числа представителей Администрации, не поднял тост за «боевую подругу», «украшение стола», нашу любимую Анютку.

«Совет да любовь», – странно пошутил губернатор и встал, автоматически настроив сидевших за столом на серьезный лад. По тому, как Вергайкин прокашлялся, Анна тут же догадалась, что сейчас последует заключительная речь, а значит, через пятнадцать минут можно будет смело покинуть собрание, ведь из ее коллег не останется почти никого, ну а те, кто в форме, подумала она, сами разберутся.

– Дорогой Руслан Викентьевич, – произнес Максим Леонидович это так, словно собирался вручить Бравину орден за заслуги перед Отечеством. – Ты, – он это любил быстро переходить на «ты», – моя надежда. Моя надежда и надежда наших жителей. Наведи порядок там, где нужно. И будь здоров, ну а мы все, – губернатор многозначительно посмотрел на Гольцову, – мы все тебе поможем!»

За столом захлопали, а бравые люди в форме на троекратный призыв «Гип-гип…» трижды прокричали «Ура!».

Перед уходом Вергайкин подошел к Анне и довольно громко прошептал ей на ухо:

– Отвезти тебя, Гольцова? Или сама?

– Сама, – подтвердила Аня и проводила взглядом губернатора, вслед за которым с банкета ринулись новоиспеченные коллеги Бравина.

– Вы тоже уходите? – грустно улыбаясь, поинтересовался у Анны юбиляр и оглядел оставшихся, представляя, как ему станет тоскливо после ее ухода.

– А нужно? – В Гольцову словно бес вселился. Еще пару минут назад она всерьез мечтала о завершении тех двадцати минут после ухода Вергайкина, которые должны пройти, прежде чем она встанет со своего стула. А сейчас поступала с точностью до наоборот.

– Нет, конечно, не нужно, – в отличие от своих гостей, Руслан Викентьевич был трезв и потому внимательно обдумывал каждое слово. – Я просто не знаю, какой на этих мероприятиях протокол. Знаете, словно кур в ощип…

– Да нет здесь никакого протокола. – Аня легко коснулась руки собеседника. – Здесь все очень просто: сначала дело, а потом – как получится.

– То есть деловая часть мероприятия завершилась?! – по-детски обрадовался Бравин.

– Почти, – подтвердила Анна. – Через какое-то время я тоже уйду, и вы вполне сможете насладиться общением со своими товарищами…

«Вставай», – мысленно скомандовала себе Гольцова, но команда ушла в безвоздушное пространство. «Вставай», – Анна повторила приказ, но тело по-прежнему не повиновалось, и тогда она поменяла формулировку и про себя по слогам произнесла ее: «Позвони-ка ты сыну».

– Подождите, – остановил ее Руслан Викентьевич, как только увидел, что Анна Викторовна Гольцова взялась за телефон. – Побудьте еще немного. Время… – Бравин уставился на свои «Командирские» часы, а потом вспомнил, что те встали, и поискал глазами по стенам, не найдется ли подсказки, который час.

– Время двадцать один тридцать, – ответила на непрозвучавший вопрос Гольцова и смутилась: полчаса, как покинули банкет ее коллеги по Администрации, в принципе здесь ее ничего не держит, остались только мужчины. – Мне пора, Руслан Викентьевич.

– Я понимаю, понимаю. – Анино смущение словно передалось Бравину, он вскочил, невольно всем своим видом показывая, что готов проводить гостью, а потом сел рядом и неожиданно для себя выговорил: – Мне было очень приятно видеть вас у себя.

– А мне приятно быть, – легко призналась Анна и направилась к дверям. – Не провожайте.

– Еще чего! – совсем уж неформально ответил юбиляр и устремился за Гольцовой. – Я могу вам вызвать такси.

– Не надо, – категорически отказалась Анна и показала глазами на сидевших за столом: – Вас ждут. До свидания, Руслан Викентьевич. – Она протянула руку имениннику.

– Я могу вас проводить, – вызвался Бравин, удерживая Анину ладонь в своей.

– До моего дома отсюда ровно десять минут быстрым шагом, пятнадцать – нормальным. Прогуляюсь перед сном. – Анна аккуратно высвободила руку.

– Тогда я тоже прогуляюсь, – сообщил Руслан Викентьевич и, не дожидаясь ответа, направился к выходу: – Пойдемте!

– Ерунда какая! – остановила его Аня. – У вас банкет, между прочим. Гости..

– Ну и что, – Руслан Викентьевич на самом деле решился проводить Гольцову до дома, невзирая на неподходящий для этого случая момент. – Мы пойдем быстрым шагом – это десять минут, а обратно – еще быстрее, пять. Так что моего отсутствия они даже не заметят.

– А если заметят? – почти сдалась Анна.

– Подумают, ушел налаживать личную жизнь, – рассмеялся Бравин. – Не волнуйтесь вы так!

– Мне-то какая разница? – пожала плечами Аня и подчинилась. Довольно долго они молчали, а потом, остановившись перед пешеходным переходом, Анна сделала еще одну попытку: – Может, вернетесь к гостям?

– Нет уж, Анна Викторовна, время нынче неспокойное, придется довести вас до квартиры.

– Спасибо, – усмехнулась Аня и вздрогнула, заслышав сирену «Скорой помощи»: – Как они воют! – пожаловалась она. – Когда я эти звуки слышу, у меня в животе холодеет. Сразу за трубку хватаюсь, чтоб проверить, все ли с моими в порядке.

– Повышенное чувство тревожности, – со знанием дела поставил диагноз Бравин.

– А что, у вас разве не так? – удивилась Анна, неоднократно наблюдавшая за мужем, который поступал точно так же, как и она сама.

– Не так, – качнул головой Руслан Викентьевич. – Профессия приучила.

– Ну, у вас, может, и не так, – согласилась с ним Аня, – но жена ведь наверняка реагирует так же, как и я?

– Я вдовец, – сообщил ей Бравин и отвернулся.

– Извините… – смутилась Анна и заскользила взглядом по разноцветным неоновым огням, украшавшим вывески магазинов и кафе. – Красиво стало, не то что раньше… Раньше, помню, идешь вечером по улице, а такое ощущение, что находишься в Душанбе в годы войны.

– А вы были в Душанбе в годы войны? – поинтересовался Руслан Викентьевич.

– Я – нет.

– Муж? – предположил Бравин.

– Нет, Толя тоже не был. Друг был, рассказывал. Это его слова.

Бравину хотелось спросить, что за друг, но по Аниной интонации почувствовал, что, наверное, уже и друга-то никакого нет.

– В Беслане погиб. – Анна словно слышала мысли собеседника.

– Извините…

– Все в порядке. – Она коснулась рукава Бравина и резко остановилась. – Дальше я сама.

– Как сама? – возмутился тот, внимательно оглядев вход в арку, соединявшую два дома первой послевоенной постройки в Алынске. – В эту темноту?! Нет уж, сказал, до квартиры, значит, до квартиры.

– Это лишнее, – воспротивилась Анна, но все-таки дала возможность проводить себя до подъезда. – До свидания, Руслан Викентьевич.

– Спокойной ночи, Анна Викторовна, – засмущался Бравин. – Спасибо, что пришли.

– Спасибо, что пригласили. Идите уже, Руслан Викентьевич, а то гостей не соберете.

Бравину показалось, что «костей не соберете», и он, удивившись, переспросил:

– А что я, такой старый?

– В смысле?

– В смысле – костей не соберу, – пояснил Руслан Викентьевич.

– Гостей! – расхохоталась Аня и открыла подъездную дверь.

– Анна Викторовна, – окликнул ее Бравин. – Извините, конечно, за бестактный вопрос, а вы часом не разведены?

– Нет, – поднявшись на пролет вверх, отозвалась Анна.

– А я-то уж подумал, – разочарованно протянул Руслан Викентьевич, придерживая тяжелую подъездную дверь концом ботинка. – Такая красивая женщина ночью возвращается одна. Значит, не все в порядке с мужем.

– Ну это, предположим, вы врете… (Бравин вытаращил на нее глаза.) Во-первых, вы сами выдали мне приглашение на два лица, значит, предполагали, что я замужем. Во-вторых…

– Во-вторых, – нахмурился Руслан Викентьевич, – вы несколько преувеличиваете мой интерес к вам, Анна Викторовна. Долг вежливости. И ничего больше, – криво улыбаясь, произнес Бравин и отпустил металлическую дверь: – Спокойной ночи.

– И вам, – сухо кивнула Анна и, не дожидаясь, пока дверь захлопнется, начала подниматься по лестнице, мысленно ругая себя за непонятно откуда взявшуюся смелость вернуться и отчитать ни в чем не повинного человека, да еще и мужчину, юбиляра.

«На каком основании?» – выговаривала себе Аня, испытывая острое желание догнать Бравина, чтобы как-то загладить свою вину. Но чем выше она поднималась по лестнице, тем медленнее становились ее шаги. И, остановившись возле двери в квартиру, чтобы достать из сумки ключ, Гольцова внезапно поняла, что уже сердится не на себя, а на него.

Войдя домой, Анна достала телефон и пролистала пропущенные вызовы. Два раза – «МАМА», один – «ВИКА». И все. Звонков от мужа в этом списке не было. Анна забеспокоилась и набрала его номер. Телефон взяла Жанна и, услышав Анин голос, радостно защебетала:

– Анька, привет. Мужики в бане. Ты там как? Типа на банкете?

– Я уже дома.

– Дома или типа дома? – напирала Мельникова на подругу, никак не признавая права той жить по своему расписанию. Анна молчала. – Ну ладно, не хочешь – не говори, – разрешила Жанна и поделилась дальнейшими планами на вечер. – Щас мужики выйдут, я в баню слетаю, и посидим по-человечески. По-домашнему: пивка с рыбкой… Мяско… Толяну че сказать? Чтоб перезвонил?

– Не надо. Я сейчас спать лягу. Завтра рано вставать.

– Кто рано встает, тому бог подает, – усмехнулась Жанна и, заметив, что в окнах стоявшей напротив бани наметилось какое-то движение, непроизвольно отметила: – Вон из парилки вышли. Ладно, Ань, отбой. Завтра созвонимся.

– Спокойной ночи, – попрощалась Гольцова и передернула плечами, пытаясь стряхнуть с себя раздражение, возникшее от разговора с подругой.

– Давай, Ань, тебе тоже того… времени даром не терять. Пользуйся, пока я тут за твоим Гольцовым присматриваю, – засмеялась Жанна и отключилась.

«Дай тебе волю, – подумала Анна, – ты бы себя в президенты назначила и следила бы за передвижением каждого, чтоб времени даром не терял».

«Спи, давай, – не осталась в долгу перед подругой Мельникова. – Работа, работа. Толику своему расскажи про работу, а то я тебя не видела: глаза голодные. А туда же – «устала, губернатор давит». Толян тебя твой не давит. Или плохо давит… Или не в те места…»

Конечно, говорить об этом с Гольцовой сейчас Жанна бы не рискнула. Уж слишком позиции не равные. «Она – там, я – здесь. Но при случае… обязательно скажу», – решила Мельникова, злившаяся на Анну за то, что та никак не хотела признавать факт своей сексуальной неудовлетворенности и называла это усталостью. А сама Жанка была за простое решение вопроса: не удовлетворяет – сходи налево. И то, что Аня отказывалась брать на вооружение совет бывалой подруги, возмущало Мельникову до глубины души.

В принципе Жанна Гольцову по-своему любила, искренне желала той добра, не завидовала, как она думала, ни ее положению, ни ее благополучию, но при этом не могла уразуметь одного: почему, как ни крути, между ними сохраняется эта дурацкая дистанция, словно она, Жанна, – человек второго сорта, а эта – из дворян? «Белая кость, голубая кровь», – пробормотала Мельникова и уставилась в окно, расположенное прямо напротив банного.

В светящемся в темноте двора прямоугольнике Жанна увидела, как Гольцов вылил на себя ведро ледяной воды. Ей даже на секунду показалось, что она слышит, как прервалось на мгновение его дыхание, как он охнул, шумно выдохнул и, убрав со лба мокрые волосы, снова нырнул в парилку, заскрипев рассыхающейся дверью. «Резвый какой!» – уважительно подумала об Анатолии Жанна и уселась возле окна.

Наблюдать за происходящим ей мешал свет, было страшновато: вдруг увидят? Тогда она поднялась, выключила его и вернулась на свой наблюдательный пункт. Пока ничего интересного не было: ожесточенно тер себя мочалкой Николай Николаевич, периодически отрываясь от мытья, чтобы заполнить ведра холодной водой. Заметив, что Мельников налил себе на лысину шампунь, Жанна чуть не забарабанила по стеклу: «Какого хрена добро переводишь? Все равно почти весь лысый! Нет, ему надо шампунь тратить». Но Николай Николаевич, естественно, не подозревавший, что за ним наблюдает собственная жена, с наслаждением гладил себя по голове, пытаясь взбить пену, которая благополучно соскальзывала на брови, на уши до тех пор, пока он не опрокинул на себя таз с водой. Потом Мельников ушел в предбанник. «Скоро выйдет», – догадалась Жанна, но тем не менее свет включать не стала и свое местоположение у окна не изменила.

Дождавшись очередного появления Гольцова, она замерла, пытаясь рассмотреть в деталях, насколько это возможно через пару стекол, его тело. Сравнение было явно не в пользу Николая Николаевича, хотя тот, нужно отдать ему должное, был сухопар, подтянут, ладно скроен. «И пахнет точно по-другому», – нечаянно подумала Мельникова и поймала себя на мысли, что чем дольше она смотрит на чужого мужа, тем больше ей хочется его потрогать: не ошиблась ли? Действительно ли у него упругая и гладкая кожа, мощные плечи? Взгляд Жанны скользнул ниже, она увидела четкий белый контур плавок и, когда Гольцов повернулся, чтобы облиться в последний раз, она увидела темный треугольник, ну а остальное ей дорисовало воображение.

Вернувшиеся из бани застали Мельникову в прекрасном расположении духа.

– Мальчики, – проворковала она, – я на секунду. Умыться, подмыться – и к вам. Колян, мясо на решетку выложила, можешь ставить. Пока готовится, по пивку.

Совершенно естественно, что непривычного к пошлости Гольцова затошнило: сразу же расхотелось и мяса, и пива. Он посмотрел на Николая Николаевича, пытаясь определить его реакцию, но Мельников был воплощенное спокойствие и невозмутимость. Эти Жанкины прибаутки, видимо, его абсолютно не трогали, он просто пропускал их мимо ушей, делая то, что считал необходимым.

– Дверь в парилку не забудь закрыть, чтоб до завтра осталось, – напутствовал жену Николай Николаевич, инспектируя стол. – А чего сало не нарезала?

– Нарезала, – огрызнулась Жанна. – Холодильник открой, слепота куриная.

Сняв очки, Мельников укоризненно посмотрел на Жанну, но ничего не сказал и обратился к Гольцову:

– И вот так, Анатолий, у нас всегда. Не успеешь в бане кайф поймать, как тебе его в твоем же доме и сломают.

– Не гунди, Колек, – пропела Жанка и, прихватив банное полотенце, проскользнула в дверь.

– С легким паром! – крикнул ей вдогонку Анатолий и уселся ровно на то место, где совсем недавно восседала Мельникова.

– Пива хотите? – предложил Николай Николаевич и включил аэрогриль. – Конечно, по-хорошему бы надо шашлык жарить на улице, но после бани как-то не хочется. Все-таки ленив стал современный человек. Казалось бы, сделай два шага: вот мангал, вот дрова, можно угли из печки вытащить, чтоб не ждать. Но нет. Мы пойдем другим путем… Кстати, а где ваш телефон, который вы так оберегали? Звонил?

Гольцов поискал взглядом трубку, обнаружил ее лежащей на камине и проверил вызовы: «Анюта моя».

– Аня звонила, – доложил он Мельникову. – И писала: «Толя, я дома. Ложусь спать. Не перезванивай, у меня все в порядке. Целую».

– О чем я вам и говорил! – торжествующе отозвался Николай Николаевич: «Не перезванивай. Целую».

– А что в этом особенного? – Анатолию стало тревожно.

– Что? – ухмыльнулся Мельников. – Напугались?! (Гольцов нервно сглотнул.) Не бойтесь, Анна Викторовна у вас не по этой части. Образцовая жена. Так ведь? – Анатолию снова послышалась в голосе Николая Николаевича ирония. – Можете не отвечать, дорогой мой человек. И так вижу: вы ревнивец и подкаблучник одновременно. Ваша супруга может вами гордиться! – Мельников осклабился.

– Вами тоже, – промычал Гольцов в ответ.

– Хотя я не ревнивец, – тут же внес коррективы Мельников, – я сторонник усиленного доверия.

– Усиленного доверия? – переспросил Анатолий. – Это как?

– Скажу проще. – Николай Николаевич поправил очки: – Я сторонник длинного поводка.

– Доверяй, но проверяй, – усмехнулся Гольцов.

– Не совсем. Проверяй незаметно. Никогда не видели, как собак тренируют идти рядом? Есть такой прием: длинный поводок бросают на землю, дают команду «Рядом!», и собака идет послушно, хотя никто ее не держит. Так же и с женщинами, – в глазах Мельникова вспыхнул недобрый огонек. – Пусть думают, что свободны. Но мы-то знаем: поводок есть! Просто он, подчеркиваю, длинный.

Образ поводка, используемый Николаем Николаевичем, вызвал в душе Анатолия бурю противоречивых чувств. С одной стороны, по-мужски, он был солидарен с Мельниковым. Чего скрывать, недоверие к женщинам – типичная черта мужского характера. С другой – неприятно резало слух сравнение жены с сукой на поводке. Во всяком случае, об Анне в таком ключе Гольцов категорически не мог думать.

«Дрессировщик гребаный», – хотелось выругаться Гольцову, но вместо этого он предложил хозяину помощь.

– Вы наш гость, Анатолий, – церемонно ответил Мельников и установил решетку с мясом в разогретый аэрогриль. – Ваша задача – получать удовольствие. Поэтому – отдыхайте после бани. Пейте пиво. Не хотите пива – пейте чай. И ждите, пока явится наша хозяйка.

– Тогда я покурю. – Гольцову просто не терпелось выскочить на улицу из сгустившейся в комнате духоты. Причем он прекрасно понимал, дело было не в температуре воздуха в помещении, дело было в психологическом дискомфорте, в котором он находился с того самого момента, как Николай Николаевич начал излагать свои взгляды на взаимоотношения мужчин и женщин. «От Жанки нахватался», – сделал попытку оправдать Мельникова Анатолий и сам себе не поверил. Рассуждения Жанны часто были пошлы и откровенно скабрезны, но они были лишены второго, иезуитского смысла, которого было хоть отбавляй во всех словах ее мужа. Мельникова была как-то честнее, что ли. А здесь, за внешней интеллигентностью, аристократическими очками и спокойным назидательным тоном, скрывался серый кардинал, неуловимый агент-провокатор.

– Курите здесь, – попытался остановить гостя Николай Николаевич и показал рукой на камин: – Отличная тяга!

– Нет, я на улице, – отказался от предложения Гольцов и выскочилкак ошпаренный, даже не дослушав слова Мельникова о том, что своим желанием покурить на свежем воздухе Анатолий напоминает ему инсулинозависимого диабетика, который ест ложками чистый сахар.

Оказавшись один на один с самим собой, Гольцов выдохнул с облегчением и с сочувствием подумал о Жанне: «Наверное, она с этим занудой повеситься готова!»

Странно, раньше ничего подобного он в Мельникове не замечал. Наоборот, практически все, что изрекал Николай Николаевич, казалось ему истиной в последней инстанции. Даже Анна, помнится, над ним посмеивалась. «Толя, – предупреждала она супруга, – раскрой глаза. Старше не значит умнее». «Перестань!» – бросался на защиту товарища Гольцов, даже не допуская мысли, что в чем-то его Анюта действительно права. «А если просто стареет?» – попробовал он объяснить изменения, обнаруженные в Мельникове, и расчувствовался: Николая Николаевича стало жалко. Вспомнилось знаменитое «Акела промахнулся!». Анатолий заспешил в дом.

– Поднимусь на второй этаж, – сообщил Николай Николаевич. – Включу фумитокс, а то вас комары загрызут.

«Какой заботливый», – тепло подумал о нем Гольцов и от нечего делать уставился в окно. Увидев, что в бане погас свет, он обрадовался: скоро за стол… Чтобы убедиться в этом, взглянул еще раз – и оторваться от вновь засветившегося в темноте окошка уже не смог.

Где Мельникова набралась этих манерных поз, догадаться было нетрудно. Они в принципе ничем не отличались от того, что можно было увидеть в самом обыкновенном порнофильме или в дешевом журнале определенного содержания. Но здесь, на расстоянии от силы четырех-пяти метров, эти позы обладали совершенно иной привлекательностью.

Жанна поднимала руки, делая вид, что проверяет, чисты ли подмышки, трогала свою грудь, вставала боком, изгибалась, нагибалась, лихо орудовала мочалкой, заставляя Гольцова следить за каждым своим движением. И как бы она ни делала вид, что совершенно не озабочена тем, видит ли ее в данный момент смотрящий из окна, было очевидно: у спектакля существует прямая адресация. И Анатолий это понял и отреагировал так, как, должно быть, в этой ситуации отреагировал бы каждый, пусть он хоть трижды влюблен в собственную жену.