Текст книги "Дерогативно маркированные этнонимы в английском языке"

– акматическая фаза – этап этногенеза, когда пассионарное напряжение достигает наивысших для данной системы уровней; сменяет фазу подъема [62, с. 538];

– надлом – «фаза резкого снижения пассионарного напряжения после акматической фазы, сопровождающегося расколом этнического поля, ростом числа субпассионариев, острыми конфликтами внутри этнической системы»; длится 150 лет [62, с. 538];

– инерция – фаза этногенеза, в которой после фазы надлома наступает некоторое повышение и затем плавное снижение уровня пассионарного напряжения; характеризуется процветанием, длится 250 лет [62, с. 538];

– обструкция – фаза разрушения, уровень пассионарности ниже среднего; продолжается 150 лет;

– мемориальная фаза – воспоминания об этносе остаются лишь в памяти.

Ю. В. Бромлей выступал главным оппонентом теории этноса Л. Н. Гумилева, в частности, указывая на излишний биологизм и недостаток социологического компонента. Ю. В. Бромлей рассматривает этнос, в первую очередь, как социальное явление, а именно как «совокупность людей, обладающих общими, относительно стабильными чертами и особенностями культуры и психики» [35, с. 176], которые не способны существовать «вне собственных социальных институтов различных уровней (от семьи до государства) … Ведь социальное в широком значении слова включает в себя и этническое, следовательно, этносы сами представляют собой социальные институты» [36, с. 31].

Ю. В. Бромлей разработал дуалистическую теорию этноса, в соответствии с которой этнос имеет двойственную природу, включая как собственно этнические характеристики, так и вспомогательные факторы (географическое положение, социально-культурные условия). В узком понимании, этнос назван ученым «этникос» и содержит собственно этнические компоненты. В широком понимании, этнос – это этносоциальный организм, который трактуется как «часть соответствующего этникоса, который размещен на компактной территории внутри одного политического (потестарного) образования и представляет, таким образом, определённую социально-экономическую целостность» [35, с. 15].

Информация – одна из важнейших составляющих современного мира. В связи с радикальными изменениями средств и методов социальной коммуникации в первой и второй декадах XXI века, а также появлением информационного общества, необходимо отметить важность информационной теории этноса, предложенной С. А. Арутюновым и Н. Н. Чебоксаровым.

Под информационным обществом принято понимать «социологическую и футурологическую концепцию, полагающую главным фактором общественного развития производство и использование научно-технической и другой информации» [83, с. 235]. Основой концепции послужила теория постиндустриального общества, разработанная Д. Беллом [25], З. Бжезинским («технотронное общество»), О. Тоффлером («сверхиндустриальное общество») [148], Г. Каном и другими исследователями.

Информационная теория этноса была сформулирована в 1972 году в совместной статье С. А. Арутюнова и Н. Н. Чебоксарова «Передача информации как механизм существования этносоциальных и биологических групп человечества» [15, c. 8—30]. Основой их теории послужили идеи французских ученых К. Леви-Стросса [88; 195] и М. Мосса [103]. Ключевой идеей выступает тезис об информационных связях как основе этноса. Уровень плотности информационного сообщения выступает главным фактором исторической типологизации общностей (племенная группа, народность, нация). Увеличение плотности информационных связей свидетельствует о возникновении социального расслоения.

Дифференцирование древних и средневековых народностей, с одной стороны, и современных общностей, с другой, предлагается авторами на основе критерия «первичности» и «вторичности». Этнические сообщества нового времени определяются как «первичные» вследствие наличия сгустка информационных связей высокой степени плотности, который соединяет народности между собой, образуя нации, то есть «вторичные» народности.

Методологическое обоснование теории Арутюнова-Чебоксарова сводится к предположению, что любой тип взаимодействия между людьми сопровождается испусканием информационных потоков. Именно культура с неповторимым набором верований, обычаев и традиций делает этнос уникальным. Совместное культурное наследие относится к категории сведений, которые могут передаваться как вербально, так и невербально, духовно объединяя людей и превращая отдельных индивидов в единый слаженно действующий информационный механизм.

На сегодняшний день информационная модель видится наиболее подходящей для объяснения усиления этноцентризма, ибо этничность представляется фундаментальным, глубинным показателем психологического равновесия. Обращение к этническим истокам является логичной защитной реакцией при неустойчивом положении личности в современном обществе. Общность духовных помыслов становится катализатором формирования прочных жизненных ценностей и ориентиров в социуме второй декады XXI века.

Тяготение к этничности исторически и социально обусловлено. Бóльшую часть генезиса человек жил и развивался в условиях, кардинально отличавшихся от современных. Стабильный, но незначительный по количеству состав «своей» группы определял характер передаваемой информации и был обусловлен общими взглядами на бытие, место человека в мире, схожим мировоззрением. Следовательно, получаемая информация была в значительной степени упорядочена, однородна по своей структуре и не противоречила устоявшемуся мировосприятию.

На современном этапе человек все чаще выходит за пределы «своей» этногруппы в социальных контактах, получает информацию и взаимодействует мировоззренчески и культурно с «чужими» общностями. Как результат, формировавшиеся столетиями механизмы, отвечающие за реакцию на новую информацию, противоречат новым жизненным ориентирам в условиях информационного общества.

Чем ниже степень согласованности между познавательными способностями среднестатистического человека и многоаспектностью современного информационного поля, тем выше вероятность осознания этнической идентичности и собственной принадлежности к определенным культурным традициям. Таким образом, подсознание находит способ избежать получения лишней информации от внешних, «чужих» раздражителей. Следовательно, исключительная роль этноса как информационного фильтра, позволяющего оградить сознание человека от лишней информации, превращает его в неотъемлемый компонент коммуникативного воздействия в условиях современного мира.

Понятие этноса функционально связано с понятием этнонима, которое происходит от греческого éthnos «народ, народность» и ónoma «имя», и означает «… название этнической общности: нации, народа, народности, племени и тому подобное» [220, с. 598]. Иными словами, если этнос рассматривается как народность, то этноним выступает средством его вербализации в повседневной коммуникации.

Язык определяется как базовый критерий этнического сообщества в разнообразных научных концепциях [96, c. 184]. Лингвистическая обусловленность этнонимов тесно переплетается с историей, культурой и социальными условиями существования этнических групп.

В стилистической системе современного английского языка следует выделить 2 группы этнонимов:

– нейтральные языковые единицы, не несущие эмоциональной нагрузки;

– этнономинации образного характера, широко используемые в повседневном общении, которые гиперболизируют и / или типологизируют особенности внешности, характера, поведения, гастрономических пристрастий, обычаев и традиций реципиента данных формаций. Бóльшая их часть представлена ДМЭ.

Исторически развиваясь, некоторые этнонимы переходят из группы нейтральных в категорию оскорбительных, например, Colored, Black, Negro —«афроамериканец», Amigo (от испанского «друг») – «латиноамериканец» [284].

Кроме того, выделяют эндоэтнонимы (от греческого endon – «внутри») – самоназвания народа [35, с. 45] и экзоэтнонимы (от греческого exo – «вне») – номинации, данные этносу другим народом [35, с. 45].

В отличие от нейтральных этнонимов, термины «этнофолизм» (ethnophaulism) и «этническое оскорбление» (ethnic slur) используются для обозначения пейоративных этнонимов в Западной традиции. В отечественном языкознании приняты формулировки «дерогативно маркированный этноним», «отрицательный этноним», «этноним с отрицательной коннотацией». Кроме того, для обозначения указанных единиц применяются такие термины, как «прозвищный этноним» (Е. Л. Березович, Д. П. Гулик [28, c. 233]) и «пейоративный псевдоэтноним» (А. С. Архипова).

Термин «этнофолизм» используется также в отечественной лингвистике (Н. Ф. Мокшин, Л. И. Пренко, Я. Довгополый, А. И. Грищенко [57]), хотя, по мнению автора, не соответствует более широкому явлению – использованию не только в просторечии, но и в разговорной речи образованных слоев населения. Данный термин был введен в тезаурус американским психологом и лингвистом А. А. Робаком в словаре «А Dictionary of International Slurs (Ethnophaulisms)», изданном в Кембридже в 1944 году, и трактуется им как «foreign disparaging allusions» («иноязычные пренебрежительные аллюзии» – перевод Т.Ц.) [235, с. 13]. С тех пор определение, данное А. Робаком, претерпело многочисленные трансформации, подверглось генерализации значения, и на сегодняшний день едва ли к ДМЭ можно отнести лишь заимствования c компонентом значения «пренебрежение». Данное понятие приобрело широкий контекст, а потому стало предметом междисциплинарных исследований языка, а также места человека в обществе и мире.

Исследование проблем этноцентризма и этнической идентичности нашло отражение в работах отечественных лингвистов: А. И. Грищенко [57], Е. Ю. Горшуновой [54], К. Скидановой, Ю. В. Бромлея [35; 36], Т. М. Антонченко [8], Л. П. Крысина и других, а также зарубежных ученых: А. А. Робака [235], У. Г. Самнера [124], И. С. Кон [80], М. Б. Брюэра, Д. Т. Кэмпбелла [183], Э. Партриджа [233], Г. В. Олпорта [174].

Л. Гумплович, Дж. Фарлей, Т. Шибутани и К. Кван [212], Р. Р. Галлямов, В. И. Затеев, В. И. Ильин, К. Б. Митупов, И. И. Осинский, Ю. Б. Рандалов, Н. Г. Скворцов, Д. Л. Хилханов [153] исследовали связь этнонимики с историческими, социально-экономическими и культурно-языковыми факторами развития общества.

Лингвистика последних десятилетий провозглашает принцип постижения языка в тесной связи с бытием человека [118, c. 47]. А. Вежбицкая указывает на антропоцентрическую природу языка и ориентированность всей категоризации внешних объектов и явлений на человека [42, c. 21]. А. Э. Левицкий определяет, что «антропоцентризм современной лингвистики позволяет учитывать как особенности познания индивидом окружающей действительности, так и его реакцию на взаимоотношения с внешним миром» [89, c. 74].

Постулируя антропоцентризм одним из основных формообразующих компонентов (А. Вежбицкая [42], Е. В. Каламбет [68], Е. С. Кубрякова [85], Н. В. Пятаева [118], Е. Н. Татаринцева [140]), лингвистика последних лет выбирает субъектно-ориентированный «аксиологический подход к языку», в рамках которого речь отражает базисную структуру ценностей общества, основанную на стратификации и разделении индивидов на группы [132, c. 9], например, по административно-территориальному или этническому признаку. Н. Д. Арутюнова высказывает мысль о том, что «структура ценностей – субъективная категория, выражающая оценку и трактующая те или иные явления действительности на основании индивидуально-группового отношения к ним» [11, c. 6]. Вышеуказанная категория обладает гибкостью, подстраиваясь под чаяния социума или этнической группы. Субъективные ценностные ориентиры находят воплощение в языке в форме ДМЭ.

Стилистически окрашенные этнонимы представляют интерес для исследования в силу структурно-семантических и этнолингвистических особенностей. Под стилистической окраской языковой единицы принято понимать «дополнительные стилистические оттенки, которые накладываются на основное, предметно-логическое значение слова и выполняют эмоционально экспрессивную или оценочную функцию, придавая высказыванию характер торжественности, фамильярности, грубоватости и так далее» [121].

Стилистическая маркированность представлена двумя видами:

– функционально-стилистическая окраска «обусловлена регулярным употреблением той или иной единицы языка в определенном функциональном стиле языка» [99];

– эмоционально-оценочная окраска служит для вербализации эмоций через субъективную оценку индивида, придает лексической единице субъективно аксиологические характеристики, определяя неповторимость и колорит языка. Эмоционально-оценочная лексика представлена положительно и отрицательно (дерогативно) маркированными единицами.

А. М. Крук из Пенсильванского университета, полагает, что «the use of derogatory language, including the use of racial slurs, played an instrumental role in the perpetuation of race-based discrimination because it offered racist speakers a way to dehumanize their targets and think of them in subhuman, rather than fully human terms» [188] («использование дерогативного языка, включая расовые оскорбления, оказало решающее влияние на закрепление дискриминации по расовому признаку, поскольку открыло расистам способ дегуманизировать свои мишени и рассматривать их скорее как низшие существа, а не как людей» — перевод Т.Ц.).

Часть американского общества выражает согласие с тем, что этнорасовые оскорбления приемлемы в современном социуме и свидетельствуют о демократии и свободе воли. Афроамериканский комедийный актер Д. Шапелл, известный пародиями на расовые стереотипы, рассматривает возможность использовать слова, подобные Nigger, как акт свободы: «I look at it like that word, «n…”, used to be a word of oppression. But that when I say it, it feels more like an act of freedom» [246] («Я полагаю, раньше слово «н…» указывало на притеснения, но когда я его произношу, это скорее похоже на акт свободы» – перевод Т.Ц.).

Увеличение числа ДМЭ идет бок-о-бок с архаизацией некоторых из них. Рассмотрение социальных событий в исторической перспективе определило историзацию такой номинативной единицы, как Meatball [238] – в американском варианте английского языка, ДМЭ, который использовался для обозначения гражданина Японии во время Второй мировой войны; этимология: красный круг на флаге Японии визуально напоминал американцам тефтелю.

Итак, в представленном исследовании рассмотрим эмоционально-оценочную сторону ДМЭ, которые выражают субъективно-оценочное отношение через презрение, уничижение, пренебрежение, порицание и иронию.

– Корреляция понятия «этническая идентичность» и бинарной оппозиции «Свой-Чужой» в английской языковой картине мира

Испокон веков межэтнические отношения являлись основой конфронтации между этническими общностями; столкновение ментальностей неизменно затрагивает также современное общество. Именно языковое сознание в контексте этнической и языковой принадлежности человека определяет его поведение. А. Вежбицкая высказывает мысль о том, что языковое сознание есть многоуровневый феномен, который заключает в себе как обстоятельства, находящиеся на виду, так и скрытые факты [42, c. 244]. К последним относим этническую идентичность.

Этническая идентичность представляет собой передаваемый из поколения в поколение уникальный блок памяти об общем сакральном, культурно-историческом и социально-экономическом прошлом данного этнолингво-культурного сообщества, объединяющий людей в единый социальный механизм. Немецкий историк И. Г. Гердер склонялся в своих работах к идее о народных традициях как первоисточнике идентичности [49].

Как отмечает Ю. В. Мухлынкина, «в периоды бурных перемен всегда существовавшая у человека потребность быть частью „мы“, становится одной из важнейших» [104, с. 3]. Она выделяет 3 формы этнической идентичности:

– моноэтническая идентичность – человек идентифицирует себя с определенной этнической группой;

– биэтническая идентичность – индивид одновременно отождествляет себя с двумя этническими общностями;

– маргинальная этническая идентичность – человек испытывает сложности в определении собственной этнической идентичности [104, c. 19].

Причина узуса ДМЭ в английском языке, реципиентами которых являются первое и второе поколение иммигрантов, часто состоит в их моноэтнической идентичности, когда индивид ассоциирует себя с родным этносом, нередко утратив с ним культурные связи.

Несмотря на темпы глобализации, тяготение к собственной народности преобладает над космополитизмом. В сложных политических и экономических условиях урбанизированного мира человек все чаще обращается к своей этнической сущности. Оставаясь первостепенным столпом веры, она символизирует надежность и безопасность, опору и силу.

Вместе с тем, осознание этнической идентичности закладывает фундамент этноцентризма, основанного на перцепции и трактовке поведения «чужих» через фильтр «своей» культуры. Этноцентризм, дополненный этническими установками и стереотипами, в свою очередь, становится источником бинарной оппозиции «Свой-Чужой», поскольку осознание этнической уникальности неизменно ведет к противопоставлению «своего» этноса «чужим» общностям и неприятию особенностей, которые считаются нормой в «чужих» этнических группах. Тем не менее, обращение к «своим» истокам способно разрешить этнические проблемы англоязычного социума через принятие историко-культурной ценности и уникальности «чужих» этнических общностей.

Рассматривая структуру, семантику и этимологию ДМЭ современного английского языка, следует подробнее остановиться на понятии стереотипа. Под стереотипом принято понимать устойчивое представление об объекте, часто выражающееся в ироничной либо гиперболизированной форме. Этнический стереотип определяется как «зафиксированные на уровне этнического сознания и усваиваемые в процессе инкультурации упрощенные и эмоционально окрашенные образы различных этнических групп» [26, с. 9—10]. На основании этого определения, а также принимая во внимание, что этнические стереотипы разделяются на положительные и отрицательные, этнический стереотип в контексте ДМЭ может трактоваться как зафиксированные на уровне этнического сознания и усваиваемые в процессе инкультурации обобщенные и упрощенные пейоративные образы «чужой» этнической общности.

Проблема этнических стереотипов затрагивается в работах Ю. В. Бромлея [35; 36], В. А. Буряковской [38], Л. Н. Гумилева [62], В. И. Козлова [77], Н. М. Лебедевой [131], Т. Г. Стефаненко [135; 136] и других.

О. А. Белова выделяет следующие признаки этнических стереотипов:

– согласованность представлений внутри этнической общности о «своем» и «чужом» этносах;

– эмоциональность – резко положительная или резко отрицательная окрашенность суждений о фигурантах дихотомии «Свой-Чужой»;

– неточность, определяемая ложной обобщенностью сведений о представителях той или иной этнической общности без учета индивидуальных различий;

– стабильность – способность этнических стереотипов существовать длительное время без изменений [26, с. 10];

– к признакам этнических стереотипов можно также отнести выделенное В. А. Буряковской противопоставление «предрассудок-установка» -«предрассудок-действие» [38, c. 6].

Стереотипные формы мышления представляют собой важный аспект проблематики структурно-семантического и этнолингвистического исследования ДМЭ в современном английском языке. В некоторых случаях ДМЭ, несущие стереотипную информацию, могут приобретать новое значение, определяющее некоторые черты индивида, не принадлежащего к данному этносу, но напоминающего его представителей особенностями поведения.

Стереотипные представления основываются как на вербально, так и на невербально считываемой информации о субъекте стереотипизации. Как результат, ДМЭ английского языка приобретают свойство коммуницировать сведения для описания типичной внешности, особенностей характера и поведения, условий жизни, а также релевантных исторических событий, повлиявших на становление представителей данного этноса.

Важную роль в этом процессе играет языковая картина мира, которая, как определяет Г. М. Байдуков, представляет собой нефиксированное, многомерное явление. Разные языковые картины мира могут параллельно сосуществовать на территории одной административно-территориальной единицы [20, c. 18]. Значительный интерес вызывает вопрос взаимообусловленности языка, этнической идентичности и межэтнических отношений в английской языковой картине мира. В рамках данной работы, английская языковая картина мира рассматривается как общее явление, без разделения по регионам. По мнению М. Б. Храпченко, языки мира выражают различные способы духовного освоения действительности; в их основе лежат одинаковые принципы мышления, ведущие к адекватному пониманию реальности [155, с. 241].

И. Гердер одним из первых исследовал языковую картину мира; в языкознании ранний интерес к данному вопросу отмечен в трудах В. фон Гумбольдта [60; 61]. Среди исследователей, занимающихся изучением данной проблемы, выделяются изыскания Н. Д. Арутюновой [12], А. Вежбицкой [42], Г. В. Колшанского и В. А. Масловой [100].

В. А. Маслова отмечает, что языковая картина мира выступает основой для формирования таких специальных картин мира как физическая, химическая, биологическая и прочие, поскольку именно язык помогает понимать и интерпретировать мир, закрепляя «общественно-исторический опыт – как общечеловеческий, так и национальный» [100, c. 63—64]. На территориях изучаемых стран, национально-культурные особенности и опыт поколений вербализируются через английскую языковую картину мира, определяя с их помощью, какие этнические общности следует отнести к категории «Свой», а какие определить в группу «Чужой».

Рассмотрение «родной» этнической группы как уникальной, превосходящей «чужие» общности, позиционирование «своего» объединения выше других начало фиксироваться у самых истоков цивилизации и является исторически обусловленным процессом. Так, психологи из США Т. Шибутани и К. М. Кван в исследовании «Этническая стратификация. Сравнительный подход» полагают, что отношение к чужой народности, в главной степени, определяется исторически сложившимися отношениями с данной этнической группой. Отношения сотрудничества и взаимодействия закрепили положительную установку к соседнему народу, толерантное отношение к культурным различиям, поэтому в подобных случаях ДМЭ возникали в языке значительно реже. Отношения же между далекими группами складывались индифферентные – без враждебности, но и без особой симпатии. Их установка окрашивалась, главным образом, чувством любопытства, исходя из этого, появлявшиеся в языке стереотипы, отражали только «странность образа жизни „чужих“» [212, с. 175].

Бинарная оппозиция «Свой-Чужой» разделяет, в частности, английскую языковую картину мира на противоположные категории. В языковом сознании, «Свой» понимается как «положительный», «близкий», «родной», «принадлежащий себе, имеющий отношение к себе» [221]; «мир уникальных, индивидуальных, определенных в своей конкретности и известных в своей определенности для субъекта сознания и речи дискретных объектов, называемых собственными именами» [114, c. 9]. В парадигме научных исследований, категория «Чужой» имеет следующие имплицитные компоненты языкового значения: «не собственный», «принадлежащий другим», «не свой» [221], «этнически и / или субстанционально, социально или культурно (и, прежде всего, – религиозно и идеологически) чуждый и враждебный» [114, c. 9], «отрицательный», «иностранный», «незнакомый», «странный» (В. В. Красных [82], А. Б. Пеньковский [111; 112], А. Н. Серебренникова [127] и другие).

Е. В. Кишина наделяет данную оппозицию следующими функциями:

1) этнодифференцирующая, что «выражается в противопоставлении этнической специфики разных народов»;

2) этноинтегрирующая функция способствует «осознанию единства своей нации» [75, c. 174].

Весомый вклад в исследование бинарной оппозиции «Свой-Чужой» внесли Б. Вальденфельс [39], Е. В. Кишина [75], В. В. Красных [82], Л. В. Куликова [86], А. А. Матвеева [101], О. Н. Паршина [110], А. Б. Пеньковский [111; 112], М. Н. Петроченко [114], А. Н. Серебренникова [127] и И. В. Тубалова [149].

Познавая «чужие» национально-культурные особенности, «мы постигаем и общее, и особенное. Понимая общее, увидим это общее в „чужой“, „иной“ национальной культуре; любя свое особенное как особую форму общего» [7, c. 250]. Таким образом, через обращение к собственным вековым народным ценностям члены англоязычного социума постигают значимость историко-культурного прошлого всего человечества.

Указанная бинарная оппозиция неразрывно связана с понятием этнической идентичности. По мнению профессора Д. Л. Хилханова, «этническая идентичность – это разделяемые в той или иной мере членами данной этнической группы общие представления, которые формируются в процессе взаимодействия с другими народами. Значительная часть этих представлений является результатом осознания общей истории, культуры, традиций, места происхождения (территории) и, в определенной степени, государственности. Общее знание связывает членов группы и служит основой ее отличия от других этнических групп. Вместе с тем, этническая идентичность – это не только осознание своей тождественности с этнической общностью, но и оценка значимости членства в ней» [153, с. 3].

Л. М. Дробижева (этническое и национальное самосознание) [65], И. С. Кон (природа различий национального характера) [80], В. П. Левкович (феномен этноцентризма в социально-психологическом аспекте) [92], К. В. Чистов (этническая общность и этническое самосознание) [165] занимаются изучением социально-психологических и культурных аспектов этнической идентичности.

Актуальность изучения этнической идентичности и этнического самосознания во второй декаде XXI века обусловлена множественными межэтническими контактами и ургентным характером проблемы этнорасовой нетерпимости в англоязычном пространстве изучаемых стран.

Национальное самосознание носителей английского языка существует с тесной связи с бинарной оппозицией «Свой-Чужой», а ДМЭ являются вербализированным средством, отражающим специфику данного феномена. В. И. Карасик связывает сознание с языковой деятельностью, определяя, что язык является ориентиром, посредством которого концептуализируется опыт в коллективном и индивидуальном сознании [69, с. 4].

Как отмечают М. Л. Дробижева [65] и М. А. Козлова [78], национальное самосознание функционирует как на уровне этнической общности, так и на уровне личности. Важным обстоятельством формирования устойчивой этнической идентичности является фактор личностной зрелости, который закладывает устойчивый фундамент успешной социализации индивида [78, c. 193].

М. Н. Петроченко указывает, что дихотомия «Свой-Чужой» «имеет зеркальную структуру, которая опирается на представления о „Я“, субъекте, и отражается в любом другом объекте действительности, способном выстраивать относительно себя сферу „своего“, относительно „своего“ выстраивать „чужое“» [114, c. 7].

Противопоставление «Свой-Чужой» прочно закрепилось в языковом сознании человека: «это противопоставление в разных видах пронизывает всю культуру и является одним из главных концептов всякого коллективного, массового, народного, национального мироощущения» [133, c. 127].

По мнению М. Н. Петроченко, «важным для категоризации оказывается наличие у объекта некоторых признаков, относящих его к представлению о „своем“ или „чужом“ мире» [114, с. 22]. Так, разделение «по признаку реальности, естественности общения» имеет важное значение в процессе межкультурной коммуникации с представителями «чужого» мира [70, c. 10].

Предположение о семантической природе бинарной оппозиции «Свой-Чужой» было впервые выдвинуто А. Б. Пеньковским, которое он сопрягает с отрицательной оценкой («чужое» -«плохое») и наличием специальных средств языкового выражения [111, c. 54]. В подтверждение гипотезы, ученый приводит факты языковой действительности из разговорного пласта лексики, содержащие отрицательно маркированные единицы. А. Б. Пеньковский указывает, что «функционально-семантическим центром таких форм […] следует считать генерализующее обобщение, генерализацию, которая становится основой для пейоративного отчуждения» [111, c. 8]. Под пейоративным отчуждением понимается гиперболизированная отрицательная оценка объекта действительности, что помещает адресата высказывания во фрейм «Чужой» [111, c. 8]. Вербализация противопоставления «Свой-Чужой» неизменно требует наличия двух коммуникантов, что порождает взаимодействие связки «продуцент-реципиент» в вербальной коммуникации. Таким образом, в английском языке, мотивированность типологизации и / или обобщения специфических характеристик образа реципиента этнономинации определяется пейоративизацией как источником разделения на «Свой-Чужой».

Именно ДМЭ полновесно раскрывают отношения между этническими общностями через бинарную оппозицию «Свой-Чужой» в английской языковой картине мира. Как отмечал А. А. Картер, ДМЭ – это «коллективные образы, рассматриваемые как символы групп» – перевод Т.Ц. [185, с. 243]. На этом основании, с позиции «Свой», нейтральные и положительно окрашенные этнонимы могут рассматриваться как отражение образа «своей» группы в сознании ее представителей [173, с. 175], в то время как ДМЭ определяют «чужое» (внешнее) восприятие этнической общности в рамках компонента «Чужой» бинарной оппозиции «Свой-Чужой», поскольку по словам В. В. Красных, «национально-культурная специфика построения дискурса непосредственно связана с этнопсихолингвистической детерминацией речевой деятельности, языкового сознания и общения» [82, с. 317].

По наблюдениям П. М. Ларсона, «номинации, указывающие национальную принадлежность, такие как этнонимы, обладают огромной силой […], методологические и теоретические вопросы, затрагиваемые данными номинациями, соотносятся с основами этнологии» – перевод Т.Ц. [194, с. 545].

В. В. Пименов определяет этнологию (от древнегреческого ethnos («народ») и logos («учение») как область знаний, специализирующуюся на исследовании и описании народов (этносов), живущих на нашей планете. Исследователь уточняет, что данная научная дисциплина не исчерпывается описанием, но также ставит перед собой более сложные задачи [108, с. 3]. Поиск источников этнологических знаний выступает одной из первостепенных целей. Язык как неисчерпаемый источник данных об этносах имеет огромную научную ценность.

Как показывают исследования, малые этнические группы с обычаями, традициями, поведением и образом мыслей, в значительной степени отличающимися от общепринятых, часто становятся объектами отрицательной этнонимизации; для их обозначения используются наиболее емкие и оскорбительные ДМЭ (Б. Мюллен [203]; Б. Мюллен и С. Джонсон [201]; Б. Мюллен, Д. Розелл и С. Джонсон [204]). Высшая степень межэтнической враждебности проявляется по отношению к подобным этническим общностям (Б. Мюллен [205], Б. Мюллен и Д. Р. Райс [202]).