Текст книги "Дерогативно маркированные этнонимы в английском языке"

Таким образом, понятие этнической идентичности связано с бинарной оппозицией «Свой-Чужой» в английской языковой картине мира, поскольку осознание принадлежности к определенной этнической группе и «оценка значимости членства в ней» [153, с. 3] неизменно ведут к сопоставлению и противопоставлению себя другим этносам, что является основой для образования дихотомии «Свой-Чужой», и отражается в виде ДМЭ в современном английском языке.

Междисциплинарный подход к исследованию этнонимов

Этносоциологическая характеристика этнонимов

В Российской социологической энциклопедии, этносоциология (этническая социология) понимается как дисциплина, сложившаяся на стыке социологии, этнографии и истории. Предметом этносоциологических исследований является взаимосвязь социальных и этнических процессов. Особое внимание уделяется изучению причин межэтнических конфликтов и способов их разрешения; факторам, влияющим на развитие национальных движений, их связи с социальными и политическими процессами в обществе; реализации интересов этнических меньшинств; изменениям в этнических стереотипах и межэтнических установках [222].

Оформившись как отдельная область социологических знаний в 20-30-ых гг. прошлого века в Германии, этносоциология является относительно «молодой» наукой. Термин «этносоциология» впервые введен в 30-ые годы XX столетия немецким социологом Р. Турнвальдом и определялся как наука, исследующая структуры и процессы как внутри этнических сообществ, так и между ними [141, с. 30].

М. Вебер видел цель социологии в понимании мотивов поведения индивида: «Социология… есть наука, стремящаяся, истолковывая, понять социальное действие и тем самым каузально объяснить его процесс и воздействие» [41, с. 602]. Под социальным действием М. Вебер понимал «действие человека (независимо от того, носит ли оно внешний или внутренний характер, сводится к невмешательству или к терпеливому принятию), которое по предполагаемому действующим лицом или действующими лицами смыслу соотносится с действием других людей или ориентируется на него» [41, с. 624].

Разработанная им классификация, включает следующие типы социального действия:

1. Ценностно-рациональное – базируется «на вере в безусловную – эстетическую, религиозную или любую другую – самодовлеющую ценность определенного поведения как такового, независимо от того, к чему оно приведет» [41, с. 628].

2. В основе целерационального действия находится «ожидание определенного поведения предметов внешнего мира и других людей и использование этого ожидания в качестве „условий“ или „средств“ для достижения своей рационально поставленной и продуманной цели» [41, с. 628].

3. Традиционное действие подвластно обычаям, традициям и привычкам. Стоит отметить, что «большая часть привычного повседневного поведения людей близка данному типу…» [41, с. 628].

4. Аффективное действие является эмоционально обусловленным и «находится на границе и часто за пределом того, что „осмысленно“, осознанно ориентировано; оно может быть не знающим препятствий реагированием на совершенно необычное раздражение» [41, с. 628].

Итак, согласно классификации М. Вебера, употребление ДМЭ можно отнести к традиционным социальным действиям на основании культурно-исторических причин, равно как к аффективным социальным действиям, основанным на внезапном эмоциональном порыве и сильных отрицательных чувствах, таких как гнев, ярость, унижение, неприязнь, ненависть.

Именно межэтнические и социальные установки определяют позицию личности и группы в дихотомии «Свой-Чужой». Вслед за Г. Олпортом, в данном исследовании социальная установка рассматривается как «состояние сознания и нервной системы, выражающее готовность и организованное на основе предшествующего опыта» [174, с. 798].

В 1947 году М. Б. Смит выделил три основные структурные составляющие установки:

1) когнитивный компонент (мысли, утверждения, знания об объекте);

2) аффективный / эмоциональный (оценочная составляющая: мысли и чувства в отношении объекта);

3) поведенческий (готовность к действиям по отношению к объекту установки) [213, с. 507—523].

В рамках данного исследования изучаем эмоциональную составляющую установок: аффективный компонент способствует реализации прагматической функции языка, поскольку эмоциональная составляющая обеспечивает таргетированное воздействие на адресата.

Межэтнические установки определяются Ю. В. Арутюняном в труде «Этносоциология» как установки на взаимодействие (отрицательное либо положительное) с «другими этническими общностями в любой сфере жизнедеятельности и в любом виде – от личностного общения с людьми иной национальности до восприятия явлений, элементов истории, культуры, типов социально-экономического развития» [16, с. 11].

Таким образом, с точки зрения этносоциологии, ДМЭ определяют характер этнорасового взаимодействия в обществе через аффективный компонент, апеллирующий к аксиологической стороне языка. Представляя эмпирический уровень познания, они помогают исследовать вариативность межэтнических установок на основании определения особенностей их выражения в разных вариантах одного языка.

Исследование этнонимов в контексте лингвокультурологии

Язык – ключ к пониманию и анализу культуры. Начиная с XIX века, процессы сосуществования и взаимодействия языка и культуры волнуют умы языковедов: В. фон Гумбольдта [61], Я. и В. Гримм, Э. Сепира [126], Б. Уорфа [150; 151], А. А. Потебню [116], Н. Д. Арутюнову [12], А. Н. Леонтьева [93] и других.

По мнению В. А. Масловой, основа концепции В. фон Гумбольдта зиждется на следующих положениях:

– Язык – отражение материальной и духовной культуры.

– Культура имеет национальный характер, который воплощается в языке вследствие специфического видения мира; всякий язык имеет внутреннюю форму.

– «Народный дух» и культурные особенности народа отражены во внутренней форме языка.

– Язык выступает связующим звеном между человеком и внешним миром [100, с. 58].

Акцентируя внимание на значимости анализа языка и культуры в тесном переплетении, Э. Сепир утверждал: «Язык – путеводитель, приобретающий все большую значимость в качестве руководящего начала в научном изучении культуры» [126, с. 123].

А. Н. Леонтьев определяет человека как существо «социальное по своей природе, человеческое в человеке порождается его жизнью в условиях общества, в условиях созданной человечеством культуры» [93, с. 3]. Именно лингвокультурология занимается рассмотрением интралингвистических и экстралингвистических (культурных) процессов языковой личности в непосредственном взаимодействии.

Вслед за В. В. Воробьевым, придерживаемся следующего определения понятия лингвокультурологии – это «комплексная научная дисциплина синтезирующего типа, изучающая взаимосвязь и взаимодействие культуры и языка в его функционировании и отражающая этот процесс как целостную структуру единиц в единстве их языкового и внеязыкового (культурного) содержания при помощи системных методов и с ориентацией на современные приоритеты и культурные установления (система норм и общечеловеческих ценностей)» [45, с. 36—37].

В. А. Маслова отмечает, что картина соотношения языка и культуры имеет чрезвычайно сложную структуру, порождая споры между языковедами относительно подходов к рассмотрению данной проблемы. Она выделяет три основных способа трактовки вопроса взаимосвязи языка и культуры [100]:

1. Первый подход разработан философами С. А. Атановским, Г. А. Брутяном, Е. И. Кукушкиным, Э. С. Маркаряном. Они придерживаются позиции, что взаимосвязь языка и культуры определяет единый вектор движения. Поскольку язык отражает действительность, а культура – ее неотъемлемый компонент, то и язык – отражение культуры.

2. Второй подход существует в рамках гипотезы Сепира-Уорфа.

Неогумбольдтианцы Э. Сепир и Б. Уорф, выдвинувшие так называемую «гипотезу лингвистической относительности», обосновали определяющую функцию языка в формировании личности и взгляде на окружающий мир. Согласно Б. Уорфу, грамматика языка играет формообразующую роль в процессе мышления, программирует и руководит умственной деятельностью индивида, выступает средством анализа и синтеза переживаний [150, с. 174]. Следуя их мысли, способ мышления англоязычных и русскоговорящих людей будет существенно отличаться вследствие грамматических различий между языками; языковая картина мира также будет различаться.

Краеугольным камнем гипотезы является тезис об ограниченных возможностях познания в системе бытия вследствие особенностей данного языка. Б. Уорф утверждает, что «мы расчленяем природу в направлении, подсказанном нашим языком. Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому, что они самоочевидны, напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием. Мы расчленяем мир, организуем его в понятия и распределяем в значения так, а не иначе, в основном потому, что мы участники соглашения, предписывающего подобную систематизацию» [150, с. 174—175].

Данная гипотеза была актуализирована, доработана и нашла отражение в трудах Л. Вайсгербера и Д. Хаймса. На гипотезу лингвистической относительности Сепира-Уорфа неизменно ссылаются культурологи, поскольку она помогает осознанию фактов языка, не поддающихся объяснению иными способами [100, с. 61].

– В рамках третьего подхода предлагается рассмотрение языка как составной части более обширного явления, а именно, культуры. Итак, язык – это орудие культуры, действительность нашего духа, лик культуры, напрямую выражающий особенности национальной идентичности [100, с. 59—61].

В 1924 году Э. Сепир в статье «Культура подлинная и мнимая» предложил неожиданную трактовку сущности культуры. Взволнованность относительно современного ему состояния культуры, а также явления, которое принято называть культурой, однако, по сути, не являющееся таковой, проходит в ней красной нитью [126, с. 465—493].

Э. Сепир выделяет три базовых определения понятия культуры, функционирующих в обществе, определяя первое как «охватывающее любые социально исследуемые черты человеческой жизни, материальной и духовной» [126, с. 466]. Поскольку данные характеристики применимы к любой социальной группе (например, к диким племенам) и не содержат свойств, выражающих ценности, Сепир ставит под сомнение правомочность применения данного определения к культуре и находит его более подходящим для описания понятия цивилизации.

Вторая общепринятая трактовка культуры, согласно ученому, основывается на «условном идеале индивидуальной благовоспитанности» [126, с. 467], который сводится к типичным знаниям и поведению, традиционно принятым в обществе. Результатом подобной «культуры» становится отделение от толпы, приводящее к цинизму в мышлении и снобизму в культуре. Характерный признак данного типа культуры – возвращение к прошлому как источнику ценностей, достойных поклонения в настоящем. Сепир определяет, что данный тип в своем классическом проявлении заимствован из Оксфорда и Кембриджа.

Согласно рассматриваемой типологии, третья концепция культуры определяется как охватывающая «общие установки, взгляды на жизнь и специфические проявления цивилизации, которые позволяют конкретному народу определить свое место в мире» [126, с. 469]. Особо важным для понимания предлагаемой позиции становится значение и функционирование культурного наследия в обществе. Именно третья концепция культуры приобретает особую актуальность и находит отражение в связи с этническими проблемами, «когда делаются попытки обнаружить в характере и в цивилизации какого-либо народа некоторое специфическое преимущество» [126, с. 470], выделяющее его среди других. Иными словами, этноцентризм пробуждает национально-культурную идентичность, выступая катализатором распространения культуры.

Согласно Э. Сепиру, специфические мышление, традиции и манера поведения становятся нормой для этнической общности на определенном этапе исторического развития, постепенно преобразуясь в некий национальный дух, «гений» народа. Ученый сравнивает национальную культуру и дух нации с рельефными оттисками матрицы, которые в совокупности представляют специфику народа, образуя национальную идентичность.

На основании положений второй и третьей концепции культуры выделяется подлинная (genuine) культура как сбалансированная, самодостаточная и «смелая», с равной значимостью и признанием любого из ее элементов, будь то рабство или возведение пышных храмов [126]. Здесь прослеживается аналогия с цивилизацией в XXI веке, в которой иногда отказываются признавать наличие этнорасовых разногласий. Следуя Э. Сепиру, современная культура не может называться подлинной без признания и принятия этнорасовой вариативности и специфических характеристик каждого этноса как неотъемлемых элементов культуры.

Во втором десятилетии XXI века в англоязычных странах речь идет о создании и успешном функционировании единой системы, в которой специфические свойства культуры различных этносов станут рельефными оттисками матрицы, образуя гармоничный механизм, а этнорасовые проблемы, таким образом, потеряют свою актуальность.

Таким образом, привлечение лингвокультурологии к исследованию позволяет изучать ДМЭ не только как продукт языка, но также в качестве феномена, порожденного культурой, и оказывающего влияние на ее современное состояние.

– Методика исследования дерогативно маркированных этнонимов английского языка

Поскольку объектом научного исследования выбраны ДМЭ американского, британского, канадского, австралийского и новозеландского вариантов английского языка, требуется применение метода территориально-стратифицированной и этнически стратифицированной выборки на основании четко обозначенных критериев, а именно,

– этнической принадлежности (для классификации с группированием этнономинаций на основании этнической принадлежности);

– региона проживания (при определении структурно-семантических и этнолингвистических особенностей ДМЭ, функционирующих на данных территориях);

– общих структурно-семантических черт (для классификации по словообразовательному и семантическому признаку).

Подбор анализируемых единиц произведен из таких лексикографических источников, как онлайн-словарь разговорной лексики Urban Dictionary [238], онлайн-словари Oxford English Dictionary [231], Merriam-Webster Online: Dictionary and Thesaurus [229], ABBYY Lingvo [224], The Free Dictionary [236], Dictionary.com [226], электронных баз данных The Racial Slur Database [284] и Hatebase [252], списков оскорбительных этнонимов на сайтах canadaka.com [245], fact-index.com [261] и других источников фактического материала.

Подбор ДМЭ осуществлен по принципу наличия стилистических помет “ (ethnic / racial) slur» и «derogatory», которые обозначают принадлежность к оскорбительным этнономинациям, в сочетании с указанием на этнические группы, проживающие на территории Великобритании, США, Канады, Австралии или Новой Зеландии. Для описания функционально-стилистического компонента значения в рамках семного анализа использованы пометы «informal», «colloquial» и «derogatory».

Исследование включает детальный этнолингвистический анализ ДМЭ на основании их этимологии, причин и способов распространения, словообразовательный анализ, основанный на определении способа образования лексемы, а также метода семного анализа, то есть анализа структурных компонентов значения слова, цель которого – «описание значения как совокупности сем, через понятие семы» [134, c. 5].

Одним из способов выделения компонентов слова в рамках семного анализа языковых единиц является метод исследования словарных дефиниций, который позволяет проследить этимологию, зафиксировать изменения значения, происходившие в ходе развития языка, а также определить способ словообразования анализируемых лексем. Так, существует методика компонентного анализа слов авторства И. В. Арнольд, опирающаяся в большинстве своем на изучение словарных дефиниций [10], что вносит значительный вклад в исследование межкультурного взаимодействия [10, c. 8].

Наличие словарного толкования позволяет исследователю провести компонентный анализ ДМЭ, необходимость использования которого обусловлена отсутствием четких определений некоторых этнонимов современного английского языка, в частности, ДМЭ. Как результат, в словарях могут быть представлены сразу несколько определений одной единицы, каждое из которых требует детального анализа, ибо, по словам Ф. Боаса, («the full analysis must necessarily include the phases that led to its present form») [181, c. 264] («полный анализ должен обязательно включать фазы, которые привели то или иное явление к текущему состоянию – перевод Т.Ц.).

Компонентный анализ ДМЭ проведен в несколько этапов:

– выделение группы ДМЭ;

– определение общего компонента значения, например, вычленение компонента значения «представитель флоры и фауны»;

– выделение дифференциальных сем – конститутивных элементов, отличающих значение одной лексемы от другой;

– подведение итогов анализа.

А.-Ж. Греймас склоняется к идее о наличии двух компонентов в значении слова – видимого семантического и глубинного семиологического или символического [55]. Символическое значение словесных знаков усматривается «поверх» непосредственно обозначаемых ими понятий, объектов, явлений [76, c. 37].

Э. Сепир в труде «Язык и среда» предлагает рассматривать язык как набор символов, которые отражают явления среды, в которую помещена данная группа людей [126, c. 271]. Позиции наличия символического компонента значения придерживаются также И. Л. Андриевич [6], Е. И. Аюпова [19], Д. Б. Гудков [58], В. Т. Клоков и Е. А. Алексеева [76] и Д. А. Тараканова [138; 139].

В частности, Е. И. Аюпова называет символический компонент семантики слова «со-значением» [18, c. 44], а Д. А. Тараканова определяет символическую составляющую как «систему представлений народа о явлениях мироустройства, в условных и абстрактных формах, принадлежащих коллективному сознанию и являющихся общеизвестными для всех носителей языка» [138, c. 4].

Ряд исследователей склоняются к концепции, указывающей на тройственную природу языкового знака: символ-референция-референт. Это направление получило распространение в отечественном языкознании в переработанном виде (В. А. Звегинцев [66, c. 193], К. Д. Скрипник [129], А. В. Соколов [130], Т. В. Яшина [172]) после выхода в свет труда Ч. К. Огдена и А. А. Ричардса «The Meaning of Meaning: a Study of the Influence of Language upon Thought and of the Science of Symbolism» («Значение значения: исследование влияния символизма как научного течения и языка на мышление» – перевод Т.Ц.).

В данной совместной работе была впервые представлена модель так называемого «семантического (семиотического) треугольника Огдена-Ричардса» [207, c.11].

Данная модель «объединяет в себе подходы к пониманию знака де Соссюра и Фреге и может считаться своеобразной синтетической моделью знака» [46, c. 157].

Ч. К. Огден и А. А. Ричардс взяли за основу своего семантического треугольника концепцию языкового знака Ф. де Соссюра, где

– план выражения – это правая боковая грань «Референт / Обозначаемый объект»;

– план содержания – вершина фигуры «Референция / Означаемое / Интерпретанта»;

– символический компонент значения – левая боковая грань «Символ / Репрезентамен» (Рисунок 1. Семантический треугольник Огдена-Ричардса).

Как отмечает У. Эко, семантический треугольник представляет собой «символ, или репрезентамен, соотнесенный с обозначаемым объектом, в вершине же треугольника находится интерпретанта, которую многие склонны отождествлять с означаемым, или референцией. […] Интерпретанта – это то, благодаря чему знак значит даже в отсутствие интерпретатора» [170, c. 67]. Таким образом, символ имеет непосредственную связь с языковым знаком, соответственно, семантический анализ этнономинаций в данном исследовании представлен в форме каузальных связей языкового знака и его символа, что позволяет определить «фундамент», на основе которого формировалось современное значение ДМЭ.

В противовес изысканиям, связанным с символами в языке, основатель этнолингвистики Ф. Боас отрицал символическую концепцию, поскольку «результаты символической интерпретации прямо зависят от субъективной установки исследователя» [29, c. 527].

Вслед за Ю. М. Лотманом и другими учеными, которые указывают, что символическое значение выступает средством перевода плана выражения в план содержания [95, c. 191], в данной работе мы придерживаемся концепции символического компонента значения слова.

Одна из первостепенных задач данного исследования определяется как изучение стереотипных этнических установок, вербализирующих агрессию через ДМЭ в рамках бинарной оппозиции «Свой-Чужой». На основании предложенных Е. И. Шлягиной методологических приемов изучения этнического поведения, нами выбраны:

– квазипсихологический или социально-психологический подход, предполагающий изучение внешних проявлений этнической терпимости в обществе, в данном случае на уровне вербализации агрессии через ДМЭ;

– интрапсихологический или глубинный подход анализирует смысловые установки, функционирующие в социуме и определяющие этническое поведение на бессознательном уровне; в представленной работе – стереотипные этнические установки, ответственные за разделение этносов на «Свой-Чужой» и формирующие неприятие целых этнических групп на глубинном уровне [168, c. 83—84]. Этнорасовое неприятие обусловлено стереотипными установками общества, а социум есть его представители, как справедливо отмечал Ф. Боас [181, c. 260], поэтому глубинный подход к изучению этносов как представителей культуры анализируемых пяти англоязычных стран помогает проникнуть в мотивы, определяющие возникновение и ареальную дистрибуцию ДМЭ.

Одно из ранних теоретических обоснований бинарной оппозиции «Свой-Чужой» было дано в 1940 году в работе Ф. Боаса «Некоторые проблемы методологии в общественных науках», которая включена в его обширный труд «Раса, язык и культура». Ученый указывает на субъективно-обусловленную природу межэтнических отношений, понимая под этим «attitudes that arise gradually by giving values and meanings to activities, as good or bad, right or wrong, beautiful or ugly, purposive or casually determined» [181, c. 261] («положения, которые являются результатом оценки и определения действий как хороших или плохих, правильных или неверных, прекрасных или безобразных, намеренных или случайно обусловленных» – перевод Т.Ц.). Аксиологический подход к межэтническим отношениям априори является субъективным, детерминируя положительное или отрицательное отношение к представителям этнических групп на основе социально-культурных установок в обществе, определяемых предыдущими контактами с ними.

В данном исследовании придерживаемся утверждения Ф. Боаса о том, что место проживания этноса определяет не только контакты с представителями иных культур, но и оказывает значительное влияние на развитие собственной культуры через межкультурное взаимодействие [181, c. 266].

Современное состояние науки характеризуется сближением дисциплин и исследованиями на стыке наук, поэтому представленная работа выполнена в рамках междисциплинарного подхода. Это позволяет взглянуть на изучаемую проблему по-иному, расширить горизонты изысканий и получить «принципиально новые результаты» исследования [10, c. 7]. Междисциплинарный подход определил необходимость комплексного анализа места ДМЭ в языковой картине мира на базе синтеза лингвистики, этносоциологии и лингвокультурологии как общественно-гуманитарных наук, изучающих роль языковой личности в обществе и культуре.

Социокультурный подход объединяет социально-философские, социологические и антропологические аспекты познания, предлагая как познавательные, так и методологические возможности [119, c. 305].

В исследовании, тесно связанном с культурой, необходимо задействовать генетический метод, поскольку «благодаря последовательности логических операций, связанных с осмыслением и выявлением генетических истоков того или иного явления, этот метод постепенно формирует и наполняет содержанием суждения и умозаключения относительно природы и сущности изучаемого объекта» [142, c. 63]. Культурно-историческое изучение ДМЭ позволяет проследить изменения, происходящие в языке через призму этнорасовых отношений, спрогнозировать дальнейший вектор их развития (например, в виде КДМЭ в изучаемых англоязычных странах из-за жестких ограничений, связанных с политической корректностью).

В представленной работе мы руководствуемся методологической классификацией Ю. М. Резника, в рамках которой выделяются три ступени функционирования социокультурного подхода [119, c. 305—307]:

– общетеоретический уровень дает социально-философское обоснование всей совокупности разнообразия феноменов социального мира. Поскольку феномен этнонимизации находит непосредственное вербальное воплощение в языке, к общетеоретическому уровню социокультурного подхода помимо явлений социального мира, примыкают также лингвистический и этнолингвистический аспекты;

– социально-научный аспект заключается в рассмотрении формализованных структур социума, в которых культура выступает условием их возникновения, и предполагает институционный анализ (поиск цели объединения индивидов в социальный институт и изучение особенностей их поведения в конкретных условиях), а также внеинституционных образований, в которых личность – главное условие их существования.

Рассмотрение внеинституционных образований предполагает антропологический анализ [21, c. 48], и, как известно, ученые, изучающие социальную антропологию, занимаются этнографической практикой [52, c. 11]. Таким образом, достигается цель социокультурной парадигмы современной лингвистики – рассмотрение не только языка, но и его носителей через язык [21, c. 48];

– конкретно-эмпирический уровень практических оснований результатов исследования, подкрепленных фактами действительности.

Этносоциологический подход предполагает, что каждый этнос как социальная единица аккумулирует уникальный исторический и этнокультурный опыт, являясь, таким образом, источником для понимания социальных процессов в контексте взаимоотношений этнических групп. В соответствии с данным подходом, в работе рассматриваются проблемы межэтнического взаимодействия в условиях полиэтнического пространства.

Руководствуясь высказыванием И. А. Бодуэна де Куртенэ о том, что «нужно чаще применять в языкознании количественное, математическое мышление и таким образом приблизить его всё более и более к наукам точным» [31, с. 17], мы дополнили приведенные выше методы исследования квантитативным и квалитативным анализом. Утверждение квантитативного метода в языкознании связано с развитием структурной лингвистики, актуализирующей количественные критерии в структуре языка [44, c. 145]. Квалитативный метод предполагает подробный всесторонний анализ эмпирического материала, или «насыщенное описание» [52, c. 11], в которое вовлечены этнографический и этнолингвистический аспекты, и которое предполагает поиск глубинного смысла «социального кода» [52, c. 11]. Указанные методы позволяют получить ценные сведения о количественном и качественном составе ДМЭ современного английского языка, симбиоз объективных математических данных и расшифровку символической составляющей семантики слова.

В рамках междисциплинарного подхода, которому подчинена настоящая монография, опираемся на метод этнологии, предложенный Ф. Боасом в 1920 году в статье «Методы этнологии», который «зиждется на изучении динамических изменений в обществе, доступном наблюдению в данное время» [29, c. 523].

Ф. Боас подчеркивает, что большинство людей не знакомы с законами развития языка, однако именно лингвистические категории позволяют формировать определенное мировосприятие на основе понятийной системы, воспринимаемой как «объективно данная» и влияющей на способ мышления [29, c. 526—527]. Таким образом, изучение ДМЭ в рамках структурной семантики и этнолингвистики эксплицирует особенности мировосприятия этносов и национальных общностей в ракурсе языковой картины мира.

Поставленная перед исследователем цель научной работы предполагает также использование метода научного описания – классификацию и анализ ДМЭ современного английского языка, а также описание результатов, полученных в процессе исследования. Перед использованием данного метода произведены предварительные наблюдения и осуществлен сбор фактического материала.

Применяя метод дифференциального (оппозиционного) анализа как средство научного познания, ставим целью определить сходства и различия между ДМЭ, функционирующими на территориях исследуемых стран на основе бинарной оппозиции «Свой-Чужой». Используя данный метод в научной работе, руководствуемся тезисом Ф. де Соссюра, представленным в работе И. В. Арнольд «Основы научных исследований в лингвистике», о том, что «лингвистический механизм вращается вокруг тождеств и различий, причем эти последние только обратная сторона первых» [10, c. 37]. Понятие оппозиции было сформулировано представителями Пражской лингвистической школы в 1930-ые годы, в частности, положения учения об оппозициях Н. С. Трубецкого и дихотомической теории Р. О. Якобсона выкристаллизовали общую концепцию. В противовес понятию парадигмы, предполагающей соотнесенность анализируемых единиц и неограниченное число ее членов, бинарная дихотомия требует противопоставления лишь двух единиц. Оппозиция при анализе ДМЭ получила противопоставительные признаки на основании родственности-чуждости как противоположных понятий, формирующих этнорасовую предвзятость в языковой картине мира.

Валентностный анализ, примененный в данной работе, основан на исследовании лексической валентности. Разработкой понятия лингвистической валентности и методики ее анализа занимались С. Д. Кацнельсон [72, c. 20—32], Б. М. Лейкин, О. Н. Селиверстова, М. Д. Степанова и В. И. Шаховский.

По мнению И. В. Арнольд, В. И. Шаховский впервые использовал методику валентностного анализа для объяснения связи денотативного и эмотивного компонента значения, понимая под валентностью «способность лингвистической единицы вступать в эмотивные связи с другими единицами на основе содержащихся в них явных или скрытых (импликационных) эмосем и таким образом осуществлять свою эмотивную функцию» [10, c. 45].

Метод анализа лексической валентности использован в данной работе для изучения эксплицитных или имплицитных эмосем на основе шкалы, разработанной в рамках исследования «European and American Ratings of the Valence of Ethnophaulisms» [274], которая определяет эмотивные связи ДМЭ с другими лексическими единицами.