Текст книги "Шантаж от Версаче"

– Мертвые сами не уходят!

– Возможно, он все-таки остался жив.

– А… А что же мне теперь делать? Если он жив, он найдет меня! И засадит в тюрьму!

– Послушайте, Ксения, – Реми осторожно взял ее за плечи, – вы должны радоваться, что не убили человека. Ничего он вам не сделает. Если он жив, то вся ваша вина лишь в том, что вы его стукнули по черепу. За это никто вас под суд не отдаст! Хуже, если тело кто-то унес. Тогда ситуация выходит из-под нашего контроля… Однако все, что мы можем сделать, – это уничтожить здесь следы вашего пребывания. Чем мы и займемся. Где ваша ваза?

В нише стенки стояли две большие китайские эмалевые вазы: желтая и голубая. Ксюша указала на левую, желтую.

– Это вы ее поставили на место?

– Не помню…

Реми заметил, что в тонком слое пыли, покрывавшем мебель, кружок от вазы был не смазан, аккуратен. Тот, кто поставил эту вазу на место, постарался попасть точно в этот кружок – значит, ставили не машинально, а прицельно. И если Ксюша об этом не помнит, то ее поставил кто-то другой.

Реми ничего не сказал Ксюше, только повертел вазу в перчатках, посветил, пожал плечами:

– На ней нет видимых следов… вмятин.

Вытащил из своего чемоданчика тряпочку, накапал на нее из флакона и протер.

– Вы уверены, что желтой вазой? – поинтересовался Реми, рассматривая вторую, голубую. Пыль вокруг второй вазы тоже не была смазана.

– Кажется…

– Вам удалось не оставить следов… Впрочем, вазы крепкие, металлокерамика. Вспоминайте, Ксюша, к чему прикасались, – говорил Реми, лихо проходя, как заправская домохозяйка, по всем ручкам и поверхностям. – Во второй комнате были?

– Только на пороге. Когда хозяин мне ее показывал.

– А где вы пили кофе?

– Кофе?.. Мы пили кофе… на кухне.

– Но там нет никакой посуды! Ни на столике, ни в мойке. Пойдите взгляните.

Ксюша с трудом поднялась и направилась на кухню. Она открыла дверцу какого-то шкафчика и увидела ряд кофейных чашек, а за ними, поглубже, набор маленьких рюмок из позолоченного серебра.

– Мы пили кофе из таких! – крикнула она Реми. – И вот из этих рюмок – ликер!

Реми возник на пороге. Сунул нос в шкафчик, оглядел все чашки и рюмки, прошелся по ним своей тряпочкой.

– Может, вы сами вымыли посуду, уходя?

– Я? Не знаю… Кажется, нет…

Что-то в этой истории было не так. Кто-то пришел сюда после Ксюши и уничтожил все ее следы? Или владелец квартиры остался жив и все прибрал сам? Или девушка морочит ему голову? Но зачем?

– А ликер какой был? – спросил он.

– Французский.

– О-о! Название помните?

– Нет. Бутылка была пузатая… Из темного стекла…

– А где она стояла?

– Хозяин принес ее из комнаты, я не видела откуда.

– А почему он принимал вас на кухне?

Ксюша пожала плечами. Так в России принято. Если это не «гости», то принимают на кухне…

Реми вернулся в комнату и, осмотрев мебельную стенку, нашел за одной из дверок бар. Среди прочего находилась бутылка французского ликера «Гран-Марнье». Реми обтер и ее. Передвинувшись к секретеру, он нашел еженедельник и позвал Ксюшу. Изучив его содержимое, Ксюша сообщила, что в нем нет записей о встрече с ней.

– Тем лучше. А теперь поищите пылесос!

Ксюша безошибочно нашла его в небольшом чуланчике между комнатами.

– Пропылесосить?

– Нет, я сам. А то ваши волосы могут остаться в квартире. Ждите в прихожей.

Реми провозился еще минут пятнадцать. Он что-то поковырял в половицах паркета, протер тряпочкой пол, отходя назад, к порогу. Затем, выглянув на лестничную площадку, с предосторожностями послал Ксюшу вытряхнуть мусор из пылесоса в мусоропровод.

Наконец все было вычищено, протерто, проверено, и они покинули квартиру, ни с кем не столкнувшись на лестнице.

Миссия Реми была выполнена, и теперь, кажется, наступила пора расставаться.

Но расставаться не хотелось. Реми привык к одиноким вечерам своей одинокой жизни, более того, он ими наслаждался; но в чужом городе одиночество было каким-то некомфортным, неожиданно пронзительным – может, оттого, что еще не улеглось возбуждение от только что предпринятого приключения и хотелось его как-то отметить, завершить, например, бокалом вина; а может быть, просто на фоне оживленных москвичей, гуляющих, несмотря на холодную осеннюю погоду, парочками, группками, компаниями – шумными и веселыми. Казалось, в этом городе у всех постоянный праздник, и трудности, переживаемые страной, о которых столько говорят во Франции, показались Реми враньем и пропагандой – по крайней мере, на этих лицах отпечатка пресловутых трудностей не было. И ему отчего-то вдруг захотелось принять участие во всеобщем веселье.

Не хотелось отпускать от себя Ксюшу еще и потому, что он ощущал недоговоренность, странность во всем, что он только что увидел и услышал. Все, что увидел, – не сходилось с тем, что услышал. Убила – тела нет, и даже следов от него нет, кофе с ликером пила – посуды нет, ударила вазой – та девственно чиста. Согласитесь, что-то тут не то. В этой истории либо все же много лжи, либо все куда хуже, и в Ксюшину историю вмешался некто третий, который теперь подчинил развитие событий своему сценарию… Тогда что-то опасное заслонило горизонт, и Ксюша впутана в чужую игру. Тут Реми бессилен… И уже не сумеет ее ни поддержать, ни защитить. Ему вообще уезжать через три дня…

Можно ли что-нибудь сделать для нее за оставшееся время? Он хотел бы ей помочь: он уже, можно сказать, стал ее соучастником и чувствует за нее ответственность… И даже некоторую близость…

Короче, не хотелось оставаться одному и хотелось понять. И он позвал Ксению поужинать.

Ксюша согласилась.

В ресторане он, стараясь ничем не выдать своих сомнений, осторожно расспрашивал ее о том о сем. Ничего такого, что могло пролить свет на эту загадочную историю, ему узнать не удалось, все было просто и ясно, как в детской книжке: студентка, живет с родителями, есть старшая сестра, которая живет отдельно, есть подруги, парня нет (отчего-то вдруг обрадовался). Зато к концу вечера он ощутил странный, уже подзабытый трепет сердца при мысли о расставании и, против всякого благоразумия и правил своей холостяцкой жизни, пригласил ее назавтра снова на ужин, убеждая себя, что ему все равно через три дня уезжать и он ничем не рискует…

Глава 2

Алексей Кисанов, к которому со времен его детства прочно прилепилось прозвище Кис, был в самом мрачном расположении духа. Во-первых, болело горло. Не просто болело – пошло какими-то отвратными нарывами. Три раза в день полоскать прописанной врачом гадостью, глотать антибиотики, шататься и потеть от слабости, вызванной высокой температурой, – спрашивается, у него есть на это на все время? Отвечается: нет! Нет у него времени, нет у него такой роскоши – поболеть в кровати! У него дела, причем неотложные. А во-вторых – дела эти не двигаются. Отчасти из-за ангины, отчасти из-за… хрен его знает отчего. Есть еще и в-третьих: пропустил симпозиум. Кису на симпозиум начихать – это все мэрия с милицией затеяли, чтобы прибрать частных детективов к рукам, попытаться вытеснить их с криминальной территории, оставив частникам слежку за неверными супругами и конкурентами. Но Кис рассчитывал во время симпозиума зацепить кое-какие контакты как в России, так и за рубежом: иногда бывает нужна помощь, и вот тут и спасают личные знакомства… Так что он планировал разжиться визитками. А вышло что? Ангина и несделанная работа.

И негодника Ваньки нет – наделал хвостов в прошлом году и теперь мучительно сдает их. В большой трехкомнатной квартире Киса на Смоленке, в которой и процветало его сыскное агентство АКИС (Алексей Кисанов, понятно ведь?), стало тихо и пусто без Вани – веселого прогульщика, который снимал маленькую комнату у Киса, расплачиваясь за нее услугами. На время экзаменов Ванька перебрался к своим родителям: кормят-поят-обслуживают его важно-экзаменационную персону. И вот теперь сидит бедный Кис, всеми заброшенный, у себя на кухне, размешивает в стакане водку с медом и жалеет себя. И Реми тоже хорош – вчера прискакал, а сегодня даже не позвонил.

Строго говоря, Кису было весьма кстати побыть одному: если днем бегать, а вечером пить водяру с приятелем, то когда же думать? Ночью надо спать – особенно в его состоянии, когда его буквально подкашивает температура под тридцать девять. Так что вечер высвободился, оно и к лучшему… И все же ему было обидно, что Реми не пришел. Кис болел, как болеют маленькие дети: капризничал без причин – просто изводился от высокой температуры и ломоты в теле. Ему хотелось забраться в постель и чтобы кто-нибудь за ним ухаживал: приносил противные лекарства, горячую еду на подносике – а он бы привередничал и нос воротил… Отчего это Реми не пришел? Нового приятеля завел в Москве? – ревниво думал он.

Нет, Кис вовсе не был сторонником однополой любви. Он к своим сорока трем годам вообще не был сторонником никакой любви. Разучился он любить. Может, не любить, а просто доверять – но Кис не умел любить без доверия. А доверять перестал – всем. Жена сбежала семь лет назад с его близким другом со студенческих лет, финансы которого неизмеримо превосходили финансы Алексея, тогда еще только начинавшего частного сыщика. Вот так, пришла в один прекрасный день и сказала: «Я с тобой развожусь, Алеша…» А Кис до того самого дня ни сном ни духом не ведал, что отношения жены с другом не то что зашли так далеко, а вообще существовали!

Спрашивается, можно после этого доверять кому бы то ни было – будь то друзья или женщины?

А Реми ему сразу показался симпатичным. Он вышел на него через знакомых, когда ему понадобилась помощь в Париже – выслеживал одного хмыря с любовницей. Реми охотно подключился, они познакомились – и Алексею понравилось в нем то, что в душу не лезет, умеет молчать, чутко чувствовать настроение и даже мысли. Дружба их была странной, во всяком случае, для русского человека: они виделись крайне редко, ничего интимного и философского не обсуждали, да и английский в качестве международного средства общения не очень-то способствовал обмену мыслями, а вот поди ж ты – понимали друг друга. Неожиданно выяснилось, что не нужна ни общность взглядов, ни общность воспитания, культуры, биографии, возраста – все было разным, но им друг с другом было хорошо. Каждый чувствовал – на другого можно положиться. И Алексей очень ценил это уже подзабытое ощущение.

Кис осушил сладкую медовую водку залпом, кривясь – гадость какая! – и решил идти спать. Кис ложился обычно поздно, а сейчас было всего каких-то одиннадцать часов, но благоразумие подсказывало, что лучше всего завернуться в одеяло, согреться и уснуть. К тому же пустота квартиры его угнетала… в чем он, впрочем, не хотел себе признаваться; и телефон, паршивец, молчал: вечно трезвонит как проклятый, когда не надо, а вот сейчас, когда Кису так неуютно и одиноко, молчит, подлец!

Может, домработницу завести? – думал Кис, волочась к постели. Какую-нибудь пожилую заботливую тетю Машу-Дашу… Она бы за ним поухаживала, уложила бы его в постель… Чушь какая! Тетя Маша-Даша, если бы и существовала, уже давно бы убралась к себе домой, кормить своего пьяницу-мужа и прочее семейство! Так что одиночество Кису, видать, на роду написано, и даже домработнице не суждено его скрасить…

И тут телефон зазвонил. Прямо у Киса в руке – он нес его к кровати. «Алло?» – просипел он в трубку.

Это был Реми. Рассыпавшись в тысяче извинений, что не сумел позвонить раньше, француз сообщил, что познакомился с одной девушкой… Да, с русской девушкой… Так что сегодняшний вечер оказался неожиданно занят… Впрочем, история получилась несколько странная, он завтра расскажет Кису… Завтра, скажем… мм-м… если Киса устроит часов в… мм-м… одиннадцать вечера? Не поздно будет? Кис ведь обычно поздно ложится? Поскольку в семь у Реми ужин… С ней? Конечно, с ней, с кем же еще! Выздоравливай, Кис!

Ну вот, приехали. Когда это он успел? – ревниво пробурчал про себя Кис. Он почувствовал себя преданным, как будто у них был сговор состоять в профсоюзе холостяков всю жизнь, а вот Реми теперь решил из профсоюза выйти.

Резвый какой, однако! Не успел приехать в Москву – и нате вам, девушка у него уже! Кис в Москве живет, и временем располагает, и русским языком – а вот поди ж ты, никаких девушек у него нет! Впрочем, это он просто так, ворчит по-стариковски. Реми еще совсем молодой. Надоели ему женщины? В тридцать один год такие слова звучат скорее как шутка… куда же он от них денется! То ли дело Кис – ему сорок три, и его намерения уже можно принимать всерьез.

А что касается «несколько странной истории» – так с женщинами всегда странные истории приключаются, ничего удивительного, брюзжал Кис, закапываясь в холодное одеяло. Но только вряд ли его можно считать специалистом в области женской психологии, тут у него имеются сомнения, что он может оказаться хоть чем-то полезен Реми…

Кажется, где-то посреди этой мысли Кис и уснул.

Весь следующий день Реми пребывал в полном разладе с самим собой. Он пропустил мимо ушей почти все доклады, он рассеянно и невпопад отвечал на приветствия новых и старых знакомых по симпозиуму. Он думал о Ксюше, он заново и заново прогонял в голове ее рассказ. Во всей этой истории было явно что-то не то… Он просто нутром чувствовал какую-то… фальшь, что ли? Нет, нет, в Ксюше фальши не было! Напротив, в этой девушке было столько искренности, столько тепла, которое, казалось, щедро струилось от нее, столько открытости миру, готовности этот мир (включая Реми!) понять, принять, любить, что он не мог ей не верить…

Вечером они снова ужинали вместе, и в ресторане он вел себя непринужденно, болтал и острил вовсю – может, даже чрезмерно: прятал беспокойство.

Кажется, удачно: Ксюша беззаботно смеялась его шуткам – может, даже чрезмерно… Слишком беззаботно для человека, совершившего всего лишь два дня назад убийство! Тем более что труп сбежал… Даже бывалому детективу не по себе от догадок.

Он смотрел в эти чудные, карие, глубокие глаза, словно пытаясь найти ответ на свой вопрос. Но в глазах ответа не было, в глазах искрилась радость, смех, удовольствие – он ей нравился, ей было хорошо с ним, и она непринужденно смеялась его шуткам, и верхняя, немного вздернутая губа обнажала ровные веселые зубки. Его мучило ощущение обмана – но она была так по-детски открыта, простодушна! Невозможно было ей не верить! И в то же время во всей этой истории были какие-то мелочи, которые его настораживали, которые ему шептали: тут что-то не то!

Где же было запрятано «что-то не то»? – ломал голову Реми. А оно было! Оно дразнило, оно подкрадывалось, оно накатывало некстати посреди очередной смешной фразы, и Реми делал усилия, чтобы не выдать своих сомнений.

И в то же время – оно интриговало. Оно обостряло ощущения. Более того, оно обольщало. И Реми чувствовал, что теряет голову.

После ресторана, прощаясь у подъезда, он уже грел ее холодные пальцы в своих руках, он дышал на них и целовал розовые нежные подушечки, прижимая их к своему лицу; он добрался до застывших, робких губ, он нырнул в умопомрачительно-воздушную, прохладную волну волос и шептал, шептал, шептал – что они встретятся завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, и вообще он поменяет билеты и задержится в Москве…

А потом что? – думал он. Разве это спасет?

Реми обхватил ее за плечи.

– А потом я пришлю тебе приглашение на Рождество… В Париже очень красиво на Рождество… Приедешь?

Она кивнула, и ее волосы нахлынули на него вслед за руками, потянувшимися к его шее.

С проспекта Вернадского, куда он проводил Ксюшу, Реми направил свои стопы – вернее, колеса такси – на Смоленку, к большому старинному желтому дому, где в просторной трехкомнатной квартире обитал Кис.

Реми начал с порога: познакомился вчера с девушкой, имя какое чудное, только послушай – Ксью-ю-уша, но такая странная история приключилась, хотел бы услышать мнение друга…

– Спросил бы хоть для приличия, как я себя чувствую! – буркнул Кис.

– Я и так вижу – плохо.

– Мне почему-то всегда казалось, что французы – народ деликатный.

– Это всего лишь один из мифов.

– Спасибо, что просветил. Рассказывай свою странную историю. Только, предупреждаю, я вряд ли могу быть советчиком по части женской психологии.

– Во-первых, ты русский. И как русскому человеку тебе легче понять…

– Ты мне напоминаешь одну мою знакомую, – бесцеремонно перебил Кис, – она вечно приходит ко мне и спрашивает совета: скажи мне, Леша, как мужчина… А что я могу сказать как мужчина? Мужчины все разные! Одному надо сразу дать, чтобы его зацепить, а другого надо поводить за яйца (Кис вставил французское слово, которому его научил Реми: слово звучало как родное – «куй») как следует, потомить, чтобы дело выгорело…

– Ты – русский, – упрямо повторил Реми, не улыбнувшись шутке, – и ты знаешь то, чего не знаю я. И во-вторых, ты детектив.

– Ты, кажется, тоже?

– Ты русский детектив!

– Ладно, – сдался Кис, – чего торговаться, валяй.

Реми рассказывал, тщательно припоминая детали. Алексей не перебивал, только один раз спросил, не хочет ли Реми водки. Реми не хотел.

– Подобная история сама по себе у меня никаких сомнений не вызывает: убила, защищаясь, – итожил он. – Она могла приключиться где угодно, в любой стране. Но что-то в ней меня напрягает, что-то в ней звенит…

– В истории или в девушке?

– Не знаю, – признался Реми.

– Девушка фальшивит?

– Нет, в том-то и дело, что нет. Она очень естественна, непосредственна, ей хочется верить… И верится. Но не веришь глазам своим. От нее веет нетронутой чистотой, добротой, наивностью… Что часто встречается – ты согласен со мной? – у милых, но недалеких людей. Но она при этом умна! Слышал бы ты, сколько тонкости в суждениях, какая глубина!.. Может, это у вас в России существуют такие редкие экземпляры? Кто вас, русских, знает, у вас все как-то по-другому происходит. Во Франции о русских ходят легенды, все разные и все преувеличенные… Что бы ты подумал на моем месте?

– Я такие вещи, мой друг Реми, не думаю, а чувствую. И поскольку я почувствовать за тебя не могу, то не знаю, что тебе и сказать. Наивные девушки и у нас перевелись, особенно за последние годы…

– И в то же время она как-то странно равнодушна к совершенному ею убийству. Человек, убивающий впервые в жизни, обычно подавлен… А уж тем более такой юный и неопытный, как она… Что-то тут не вяжется! Может, она сумасшедшая? Душевнобольная? Не ведает, что творит?.. Нет, нет, не похоже.

– Ну, давай попробуем мозгами раскинуть. Так что насчет водки?

– Уговорил, снимем стресс. Только мне с тоником.

– Добро с тобой только переводить, с французом. В прошлый раз ведь чистую пил?

– Поэтому сегодня и прошу с тоником…

Кис убрал кипу газет и журналов со стола, аккуратно сложил какие-то вырезки в папочку, пристроил все это на широком подоконнике, ворча, что этим хозяйством обычно Ванька занимается, а вот, подлец, уже вторую неделю как пропадает; смахнул со стола обрезки бумаги и поставил стопку для себя и стакан для Реми. Принес с кухни запотевшую бутылку водки из морозильника, пузатую пластиковую бутыль тоника, в двух тарелках устроил закуску вперемешку – горсть чипсов соседствовала с соленым огурцом, нарезанным на толстые кружки, сыр притулился возле копченой колбасы, – и, жестом пригласив Реми к столу, Кис заговорил:

– Значит, как я понимаю, основной вопрос в том, врет девушка или не врет, правильно?

– А второй – если не врет, то тогда во что мы с ней влипли.

– Погоди, до второго вопроса еще дойти надо… Значит, врет или не врет. Ты, с одной стороны, ей веришь, но что-то тебя смущает?

– Да в том-то и дело, что верю… Да и зачем ей было меня обманывать? Никакого смысла! У нее действительно беда, она убила – или считает, что убила, – какого-то мужика и просит помочь замести следы. Зачем меня водить за нос?

– Может, она просто мифоманка? У мифоманок часто бывает повышенно-честное выражение лица…

– У нее не повышенно-честное! У нее доверчивое, открытое, искреннее!

– Ты часом не влюбился? – осведомился Кис.

Реми промолчал.

– Ну-ну. Как я понимаю, сомнения у тебя по поводу доверчивой и искренней начались именно в квартире? Сбежавший труп, мытые чашки, чистая ваза, нетронутый кружочек в пыли – да? В показаниях не уверена, куда упал да как упал, где чего стояло – так? Значит, тогда сформулируем вопрос таким образом: могла ли она привести тебя не в ту квартиру? И если да, то зачем?

– Не имею представления…

– Допустим, испугалась, что ты слишком сильно впутываешься в это дело, слишком конкретно… Это в ее планы не входило. Она тебя не знает, не доверяет до конца. И с ходу ведет тебя не туда, где совершилось убийство. Как тебе такой расклад?

– Туго. Я предложил ей конкретную помощь: ладно, отпечатки – могла бы и сама справиться, но я предложил ей вынести труп! Если она пришла ко мне – значит, больше не к кому было. И если она уклонилась от моей помощи – то как же она будет выкручиваться? Я ведь ей объяснил: тело не поднять в одиночку, тем более мертвое. Она должна была воспользоваться такой возможностью! Поверь мне, она умирала от страха в этой квартире! Нет, квартира та.

– Примем за рабочую версию. Значит, квартира – та, но трупа нет. И следов нет. Кто-то пришел после нее? Вынес труп, замел следы? Или труп – не труп, а прочухался и куда-то смылся? Может, в больницу потопал? Или «Скорую» вызвал?

– Она пульс пощупала, сердце послушала, даже веко подняла! Говорит – был мертв.

– Что она в этом понимает? Нагляделась, как это в кино делают! Она же не медик! Тоже мне, пульс пощупала! Надо уметь прослушивать пульс!

– Ты считаешь?.. Почему бы и нет… Она могла ошибиться! А мужик был просто без сознания!

– В таком случае вы сильно рискнули, пойдя в эту квартиру. Хозяин скорее всего уже на ногах: посудку прибрал… На вазе, говоришь, следов нет?

– Ни крови, ни вмятины.

– Слушай, друг мой Реми, не могла она насмерть угробить мужика, не помяв бок у вазы! Я знаю эти китайские вазы с медной проволочкой в керамике – они не бьются, а продавливаются! Не могла она не помять бок! Она тебе как сказала, крови было много?

– Нет, мало. Но она, кажется, ничего толком не помнит с перепугу. Кстати, я выковырял грязь из паркетных щелей в том месте, где он, по ее словам, упал. Можешь сделать анализ на кровь?

– Давай.

Реми протянул приятелю целлофановый пакетик, и Кис исчез в своем «офисе» на несколько минут.

– Ничего, – вернулся он. – Нет крови.

– Ну да, если было немного, запеклась в волосах…

– Короче, – заключил Кис, – не ломай себе голову. К счастью, эта твоя Ксюша никого не убила… Этот козел вонючий очухался. Девчонку насиловать, сволота! Они тут у нас совсем… – Кис поискал адекватное матерное ругательство на английском, успешно нашел и продолжил: – Им дензнаки карман жгут, чувствуют себя хозяевами всего и всех! В общем, так: если у нее возникнут неприятности с этим гадом, то скажи ей, чтобы обращалась ко мне.

– Кис, я как раз собирался тебя об этом попросить!

– Считай, что попросил.

– Ты классный парень. Я еще прихватил еженедельник хозяина квартиры… Ксюша сказала мне, что там нет пометки о встрече с ней. Мне это показалось странным: обычно люди либо ведут еженедельник, либо нет. Но если ведут, то записывают в него все, не так ли?

Кис занялся изучением толстого, в черном кожаном переплете еженедельника. Минут пять спустя он оторвал свой взгляд от довольно плотно исписанных страниц и хмыкнул.

– Пометки о встрече с Ксюшей там действительно нет… Зато есть много чего другого, весьма любопытного. Ну и фрукт этот мужик, скажу я тебе! Пожалуй, с таким действительно опасно иметь дело!

Реми забеспокоился: что там написано?

– Ох, там много чего написано. Денежные суммы, причем крупные и в долларах, какие-то шифры, какие-то фамилии, большей частью закодированные, какие-то расчеты и подсчеты… Если эти суммы проходили через руки этого хмыря, то лучше бы ей с ним дела не иметь…

– Он действительно из мафии? – с почти детским ужасом спросил Реми.

– Ты так говоришь, будто у нас тут такая мафия, вроде итальянской – с крестным отцом, с круговой порукой… У нас, друг мой Реми, тут мафии! Вот так, во множественном числе: ма-фи-и. Это структуры, которые распространяются не горизонтально, семьями, как все остальные мафии мира, а вертикально – от уличных воришек до крупных политиков… Так что кто у нас не из мафии – тех легче сосчитать.

– Алексей… Знаешь что? Вызови мне, пожалуйста, такси, подъеду-ка я сейчас к тому дому…

– Что ты хочешь там увидеть?

– Горят ли окна.

– Второй час ночи, Реми. Человек может спать.

– В Москве многие ложатся поздно, я заметил. Столько окон горят за полночь – в Париже такого не увидишь… Понимаешь, если окна не горят – я ничего не узнаю. Но если вдруг свет есть – то я буду знать точно, что он жив.

– А дом найдешь?

– Бережковская набережная. Найду.

– Ладно, поехали. Не нужно такси, сейчас я свою тачку заведу. Здесь рядом.

Они ехали медленно, и Реми внимательно всматривался в темные громады зданий. Действительно, горело не так уж мало окон. Но окна, на которые наконец указал Реми, были темны.

«Нива» Киса остановилась напротив дома, на обочине тротуара, пролегавшего вдоль парапета набережной.

– Знал бы наверняка, что хозяина нет, – залез бы в квартиру, – задумчиво проговорил Кис. – Уж больно заинтриговал меня этот еженедельник… Но рискованно, вдруг он спит? Там какая система на подъезде?

– Домофон, – ответил Реми. – Или ключ.

– Эти замки обычно ерундовые, раз плюнуть открыть. Погоди, я сейчас.

Он выбрался из машины и, запахивая поплотнее полы куртки, пошел к дверям подъезда. Наклонился к замку, посветил крошечным фонариком, висевшим на связке ключей, и поковылял обратно.

– Да, открывается элементарно… Надо будет подумать над этим делом, – сказал он, заводя машину. – Хотелось бы мне в этой хате покопаться…

– А мне хотелось бы узнать, жив мужик или нет.

– Впрочем, – развивал Кис свою мысль, – лучше не ввязываться. Темные там делишки… Это так, профессиональное любопытство разыгралось.

– Завтра я сюда приду, – сообщил Реми. – Погляжу на обстановку.

– Что ты тут углядишь? – возразил Кис, делая разворот.

– Видно будет, – упрямился Реми. – Вдруг в окнах мелькнет кто-нибудь…

– Знаешь что? Я попробую по своим каналам навести справки об этом типе… Ксюша тебе не сказала, как его зовут?

– Я не спрашивал. Мне вроде бы незачем было.

– А ты с ней когда увидишься? Ты ведь собираешься с ней еще встретиться, не так ли? – усмехнулся Кис.

– Завтра вечером. А на еженедельнике нет его фамилии?

– В том-то и дело, что нет… Ладно, найду сам… Адрес есть, дело нетрудное. Попробую пронюхать, что это за фрукт такой. Я тебя в гостиницу везу? Или, хочешь, оставайся у меня ночевать, у меня есть свободная койка!

Реми, не желая обременять больного друга лишними хлопотами по извозу, согласился ночевать. Машина, едва не чиркнув боком по кустам, поехала в обратном направлении.

И никто из сидящих в машине не заметил, как стоящий в черноте кустов человек царапал вслепую на бумаге номер Кисовой машины.