Текст книги "И нет мне прощения"

Александра передернула плечами, будто сбрасывая с себя боль. Она слишком близко к сердцу приняла чужое горе, так близко, что самой стало плохо.

Долой эти мысли, черт побери, долой! Завтра они летят с малышами на отдых, и все будет хорошо, все будет отлично! Деткам и взрослым нужен отдых на солнышке – вот и все, на этом и сосредоточимся!

…В тот момент, около полудня, Александра еще не знала, что вскорости позвонит Серега Громов, и Алеша останется в Москве: на него очередное дело свалилось. Да не какое-нибудь, а именно то, которое она приняла столь близко к сердцу: убийство Аиды, сестры Манон.

Любовник… Отдел Громова за прошедший день провел немалую работу: были опрошены не только близкие, но и подруги Аиды. Однако никто – никто! – не знал о существовании любовника и даже не подозревал!

Никто – кроме сестры. Манон (тоже имечко!), впрочем, также не знала, но как раз подозревала.

Кис снова придвинул к себе фотографию Аиды. У нее была яркая внешность – не сказать, чтоб красавица, но лицо ее привлекало одухотворенностью и чувственностью одновременно. Взрывоопасная смесь.

«Кто ты? – спросил Алексей, вглядываясь в снимок, на котором Аида улыбалась вроде бы весело и беззаботно… Только, если приглядеться, трагическая складка у губ выдавала ее… ее несчастливость? Или ее склонность возвышать и трагедизировать отношения? – Кто мог завладеть твоими чувствами, твоей душой настолько, что ты слепо, с абсолютным доверием, пошла в объятия убийцы?»

Фотография ему не ответила.

Алексей набрал номер Веры.

Вера Лучникова, лучший на свете психолог (Кис редко кому из этой братии доверял), в одном давнем и чрезвычайно запутанном деле оказалась жертвой преступников. Кис тогда все распутал, размотал и Веру от подозрений милиции спас. Но не от беды, увы.

Как бы то ни было, они с Верой остались хорошими друзьями, и в тех редких случаях, когда Алексею хотелось прибегнуть к помощи психолога, он обращался к ней.

– Возьмешься по фотографии обрисовать личность, Верунь?

– Это как по телефону поставить диагноз? – усмехнулась Вера, ничуть не удивившись внезапному появлению детектива на связи.

– Типа того.

– Ты же знаешь, что по телефону диагноз не…

– Знаю. Все равно, помоги!

Сорок минут спустя детектив сидел у Веры в кабинете. Она некоторое время сосредоточенно изучала фотографию Аиды.

– Ты меня знаешь, – наконец произнесла она. – Я не претендую на истину в…

– …«в последней инстанции», – знаю, знаю, Вер! Это всего лишь снимки, и ты не гарантируешь, что твое заключение будет обязательно верным, – я уже все понял, можешь не продолжать!

– Ну, раз ты такой умный, то держи: с моей точки зрения женщина эта обладает очень высоким потенциалом отдачи. Отдачи чувств, своей душевно-духовной энергии. Она могла бы быть декабристкой – за ссыльным мужем в Сибирь. Могла бы оказаться политической террористкой: убить врага народа во имя высокой идеи и быть казненной. Или, при иных исторических условиях, Жанной д’Арк. Могла бы оказаться еще много кем, – но во всех случаях человеком, которому нужна великая идея (ложная или нет, второстепенный вопрос!), заставляющая ее растрачивать себя до конца, вплоть до самоуничтожения.

– Что же получается, Вер… Что человек, сумевший влюбить ее в себя, был террористом или революционером?! – озадачился детектив.

– Не обязательно. Главное, он сумел вызвать в ней высокий накал чувств.

– Как, к примеру… как кто, к примеру?

– Маргинал. Отверженный обществом человек.

– Э-э-э… А кто у нас нынче маргиналы? Я что-то не очень сведущ в этом вопросе… Раньше вот Бродский был, а теперь… Ну, не бомж ведь?

– Бомж, это вряд ли. Скорее, непонятый художник. Необязательно тот, который рисует, – любой тонко чувствующий человек. Поэт он, писатель, музыкант или вовсе не имеет отношения к творческой профессии – неважно. Главное, щедро наделенный эмоциями (как она сама) индивидуум, отвергнутый обществом. Аиде необходимо затрачиваться, выкладываться в чувствах по максимуму! Защищать, отстаивать, противостоять. Не зря она, как ты сказал, любит оперу: там практически во всех либретто идет противостояние не на жизнь, а на смерть.

– Она оперу любила…

– Она что… Она…

– Ее убили.

Вера ответила не сразу.

– Не удивляюсь… – произнесла она после паузы. – Характер Аиды располагал к трагедии. Она слишком многого ждала от жизни, от людей, – и, не получив ожидаемого, вполне могла породниться со смертью тем или иным способом. Если бы ее не убили, она могла стать со временем наркоманкой или алкоголичкой, могла покончить с собой или пойти на смертельный риск в тайной и неосознанной надежде, что кто-то положит конец ее страданиям в жизни, где нет адекватного ответа на ее чувства…

Алексей ушел от Веры почти успокоенный. Он чувствовал: она не ошиблась. Стало быть, теперь нужно нащупать в окружении Аиды человека, подходящего под данное определение!

В Серегином досье наличествовали протоколы допросов двух ближайших подруг Аиды. Обе клялись, что ничего не знали об отношениях Аиды с каким бы то ни было «левым» мужчиной…

Но Кис решил, что стоит их заново расспросить. Люди ментов обычно не любят, – отсюда и шанс, что скажут частному детективу то, что не сказали полиции… Собственно, это одна из причин, по которой Громов привлек его к делу…

Но это все уже завтра. День перетек в вечер, и Алексей заторопился домой, чтобы поужинать с Сашей, пораньше лечь и завтра с утра отвезти семью в аэропорт.

Малыши уже спали, но Александра ждала его. Как у них повелось, он рассказал жене в общих чертах о новом и срочном деле.

– Надо же! – отозвалась Саша. – А мне Манон как раз звонила…

Она вкратце обрисовала суть их переговоров и не состоявшееся сегодня свидание.

– А она ничего такого…

– Нет, Алеш, ничего такого. О сестре вчера не было сказано ни слова, а сегодня она только сообщила о смерти Аиды… Алеш, может, мне остаться? Попробую тебе помочь…

– Сашка…

– Что?

– А дети как же? Им надо на солнышко, на море…

– Да, – согласилась Александра, – ты прав. Если что, звони мне на мобильный, я и с пляжа нарою для тебя нужную информацию!

– В песочке, – хмыкнул Алексей.

Александра улыбнулась, поднялась, поцеловала мужа в шею.

– Завтра рано вставать…

– А мы еще должны хорошенько попрощаться перед разлукой! – весело вскочил Алексей.

И, обняв жену за талию, увлек ее в спальню.

К вечеру Манон так устала от родительской скорби, – свою она даже выказать не посмела, дабы не преумножить их страдания, – что экстренно покинула их квартиру, сославшись на страшную головную боль.

Вернулась она к себе опустошенная. Ни слез, ни слов у нее не осталось. Растерянно остановившись посреди своей гостиной, она подхватила котенка на руки и прошептала в бархатное ушко: «Осиротели мы с тобой, Цезарь, осиротели…»

Потом, не зная, куда деться от боли, как с ней справиться, она села за свою последнюю рецензию и теперь нещадно правила ее. «Черный юмор» был хорош до тех пор, пока она не знала, что такое смерть.

Но теперь все изменилось. Понимание вещей изменилось. И она писала новые, дотоле неведомые ей мысли, заново оценивая – переоценивая – свой прежний, неимоверно легкий «эстетический» подход…

Ее мобильный зазвонил. Весь день Манон не принимала звонки – просто выключила сотовый, и все. Но, вернувшись домой, включила, чтобы посмотреть сообщения, а телефон не замедлил изойти трелью.

Манон глянула на входящий номер: ее вчерашний знакомец, Константин. Кажется, они собирались в ресторан… Давно, в прошлой жизни. Она не ответила.

Просмотрела весь список: из фонда звонили несколько раз, Петька тоже, еще какие-то ее знакомые и подруги…

Телефон снова завибрировал в ее руке. Петя.

Ладно… В конце концов, он давно знает всю их семью, он свой… Надо ему сказать, что случилось.

Манон нажала на зеленую кнопку.

– Ничего не объясняй, я в курсе, – произнес Петька. – Ты где?

– Дома…

– Я сейчас приеду.

– Не надо! – воскликнула Манон, но было поздно: Петр сразу же отключился.

Бог мой, он ей не нужен… Ей никто сейчас не нужен! Соболезнования бессмысленны, от них только хуже… Даша не просто умерла, – хотя это само по себе невыносимо, – но куда страшнее то, что ее убили. Чья-то беспощадная рука отняла у сестры жизнь, а саму Аиду – у Манон. У мамы с папой. И как им теперь жить с такой пробоиной в душе, непонятно…

Снова звонок. И снова Константин. Вчера он так тепло говорил о своих близких – он поймет Манон, конечно… Но для этого нужно сказать ему, что стряслось, – а она произносить страшные слова не в состоянии…

Она не приняла звонок.

Откуда Петька узнал, собственно? Разве только на работу ей звонил… И секретарь ему сказала… Хотя в их кругу вести разлетаются мгновенно. Что бы ни случилось, что бы ни произошло – свадьба или развод, рождение или смерть, – всем до всего есть дело, всем интересно. Жизнь как телесериал.

Телефон опять затрясся в ее руке, и Манон машинально нажала зеленую кнопку, даже не посмотрев на входящий номер.

– Дорогая моя, милая, я узнал, что случилось…

Это был Константин. Голос его вибрировал от сочувствия, и Манон разрыдалась.

– Я сейчас приеду. Скажи мне адрес!

Поколебавшись, она продиктовала. В конце концов, с такой бедой трудно оставаться наедине…

Она совсем забыла о том, что Петр тоже выехал к ней. И, когда запел дверной звонок, она обнаружила за дверью двоих мужчин, косо поглядывавших друг на друга: Петюню и Константина.

Это поставило ее в неловкое положение. Она сделала не слишком определенный, но все же приглашающий жест. Оба они, враждебно стукнувшись плечами, ступили в ее квартиру.

Дальше – хуже. Каждый из них подошел к ней – первым Петя, затем Константин, – каждый обнял, потряс за плечи, проговорил никчемное «держись!» и отошел в сторону.

Зависла тишина. Мужчины почувствовали, что оказались лишними. Или что один из них лишний.

Первым засобирался Петр. За ним и Константин решил оставить ее в одиночестве.

Но Манон больше не хотелось находиться в одиночестве! Ей хотелось…

О, если бы кто-нибудь могущественный спросил ее, чего бы ей хотелось, она бы сказала: «Верни мне сестру!!!»

Но таких могущественных в ее окружении не водилось.

Если бы кто-нибудь, менее могущественный, но все же имеющий определенную силу, спросил ее, чего бы ей хотелось, то она б сказала: «Сделай так, чтобы я не страдала!»

Но даже таких менее могущественных в ее окружении не водилось.

Если бы кто-нибудь из совсем не-могущественных, из простых земных людей, спросил ее, чего бы ей хотелось, она бы сказала: «Увези меня куда-нибудь, чтоб я хоть ненадолго забылась!»

Но они оба, Петр и Константин, толкаясь плечами у двери, ушли.

Манон обвела глазами комнату… И поняла, что она должна немедленно уйти отсюда, побыть на людях, потому что в одиночестве она задохнется от горя.

Она немного припудрила лицо, надеясь скрыть красноту и припухлость век, и вышла из квартиры.

Однако не успела она сесть в машину, как перед капотом возник Константин.

– Я не хочу оставлять тебя одну в такой день… В такой трудный день… – произнес он. – Жду вот тут, – он смущенно улыбнулся, – надеялся, что ты выйдешь… А ты и вышла… Поедем куда-нибудь?

– Куда? – благодарно улыбнулась Манон.

– Куда хочешь. Только давай на моей машине, лучше за рулем буду я. Можем просто погулять в парке… Или в ресторан поедем, посидим, поговорим…

– Я не в состоянии говорить.

– Тогда посидим и помолчим.

И Манон согласилась.

День третий

Проводив утром Сашу с детьми в аэропорт, Алексей Кисанов, не откладывая дела в долгий ящик, созвонился с обеими подругами Аиды и тут же договорился о встрече в кафе. Они согласились на удивление охотно, – у детектива даже мелькнула мысль, что женщинам нечем занять себя и они отнеслись к предстоящей встрече как к нечаянно подвернувшемуся развлечению.

Через час они уже сидели за столиком дорогущего заведения в центре Москвы. Марина и Людмила, – так они звались, – потягивали мудреные коктейли, а детектив, разумеется, заказал черный кофе.

Против его ожиданий, подруги Аиды оказались вполне адекватными девицами, а вовсе не гламурными профурсетками. Лица их не показались детективу глупыми, манеры – жеманными, говорили они об Аиде искренне и слезы их были настоящими. Однако на вопрос о предполагаемом романе Аиды на стороне они ответили недоверчивыми восклицаниями: «Аида? Роман? Да что вы, это невозможно!»

То ли Марина с Людмилой очень умело лгали, то ли не были подругами в том смысле, в каком Алексей представлял типичную женскую дружбу, и действительно ничего об этом не знали. Но он бы поставил на последнее, поскольку не ощущал ни в одной из них актерского таланта.

Из кафе детектив направился к сестре погибшей, Манон, с которой уже успел договориться с утра по телефону. Ее показания в полиции он прочитал, но у Алексея было непреложное правило: увидеть своими глазами, услышать своими ушами.

Она пригласила его к себе домой, так как сегодня ни на работу, ни куда бы то ни было выходить не собиралась.

Дверь ему открыла миловидная девушка в тонком домашнем халате леопардовой расцветки, очень бледная, с припухшими веками. Каштановые пышные волосы небрежно схвачены резинкой без малейшего намека на прическу, на лице никаких следов косметики. Действительно выходить не собиралась, отметил для себя детектив, вечно готовый услышать ложь – профессия его к этому приучила.

– Ох… Извините, я немного забылась… забыла о встрече с вами, – отступила она, впуская детектива. – Вы тут располагайтесь, – она указала на кресло возле низкого столика, – я сейчас!

На столике лежало несколько книг и журналов о кино. Это место, похоже, было предназначено не столько для приемов, сколько для чтения: между креслом и диваном стоял торшер, свет которого… Детектив нажал на кнопку и убедился в правильности своей догадки: свет из трех колпачков матового стекла падал ему на колени. Видимо, Манон любит сидеть в этом кресле и читать. Детективу это понравилось: в их квартире тоже был такой уголок для чтения, который оборудовала Александра.

Вернулась Манон и впрямь скоро, минут через шесть, но уже одетая в джинсовые бриджи и нежно-голубую майку, а волосы ее теперь были расчесаны и подхвачены на затылке гребнем.

Алексей отказался от кофе – хоть и был он кофеманом, но выпитый в обществе Марины с Людмилой эспрессо оставил в его желудке неприятный ком, – согласился на зеленый чай и приступил к делу немедленно.

Для начала рассказал о встрече с подругами Аиды, выразив удивление их неосведомленностью.

– Что вы, для Даши… Аиды, то есть, просто я зову сестру Дашей…

– Дашей… От «Аидаши»? – поинтересовался Алексей, желая немного снять напряжение.

– Нет, я в детстве не могла произнести ее имя и называла сестренку «Да». Отсюда получилось потом «Даша»… – она улыбнулась, и детектив вместе с ней.

Ему удалось, похоже, чуть расслабить Манон, так как она устроилась на диване более комфортно.

– Это нормально, что они ничего не знают. Возможно, вам это трудно понять, – говорила Манон, – но есть такое чувство, которое называется целомудрием…

Понятно, девушка держала детектива за тупицу-мента, которому тонкие материи неведомы. Однако разуверять ее Алексей не взялся, лишь кивнул – мол, я весь внимание, продолжайте.

– Поэтому Даша… Аида… В общем, сестра моя не любила афишировать свои чувства. Ни к кому. Даже ко мне. А уж тем более…

Она умолкла.

– …К мужчине, – подсказал детектив. – С которым у нее возникли отношения вне брака… Так?

– Я этого не знаю. Только предполагаю, я уже говорила об этом полиции.

– Я в курсе. Манон, я тут не для того, чтобы выведать целомудренные секреты, понимаете? Вы ведь хотите, чтобы мы нашли убийцу?

– Не говорите ерунды!

– В таком случае… Манон, ваша сестра не доверила секреты подругам, но вы – вы были для нее больше чем подругой! Неужели вы и впрямь ничегошеньки не знаете? Неужели сестра вам ни намеком, ни обмолвкой не дала понять, что с ней происходит? Влюбилась в кого-то, встречается с этим человеком, да тайком от мужа, – и вам не призналась?!

– Поверьте, НЕТ. Все, что я знала, я уже сказала. К тому же у сестры характер такой… был… Она часто слушала классическую музыку, особенно оперы, и переживала в одиночестве.

– Переживала – что? У нее были какие-то…

– Да нет же, – с легкой досадой произнесла Манон. – Переживала она за героев.

– Вы уж меня извините, – с простодушным видом произнес детектив, – я в операх не знаток, я больше по джазу… И, знаете, прокручивать все время одни и те же композиции мне надоедает. А по вашим словам, Аида слушала оперы постоянно, так? В таком случае она должна была уже переслушать их все по десятку, а то и по сотне раз, – ведь не так уж опер много на свете! Значит, ни одна из трагических историй не была для нее неожиданной. И что же, она каждый раз их заново «переживала»?

– Даша была очень эмоциональным человеком. Чувствительным, возвышенным… Вас это слово тоже удивляет?

– Слово – нет. А тот факт, что вы его произнесли, – да. Кажется, не слышал его с советских времен… «Возвышенные идеалы» или как-то так.

– Зря иронизируете. Тогда люди хоть во что-то верили, в какие-то идеалы. Мой отец тоже. Он и нас так воспитал, особенно Дашу, я-то родилась на десять лет позже… Не просто позже, а в другую эпоху.

– Не иронизирую, Манон.

Алексей мог бы развить тему, конечно, спросить, к примеру: и куда же подевались папины идеалы? Бывший замминистра финансов РСФСР, ныне хозяин крупного холдинга, генеральный директор межбанковского комитета, он по-прежнему «ради народа» деньги огребает? И в офшорах их складирует? Но подобный поворот в разговоре был бы неуместен, жесток по отношению к Манон и во всех случаях бесплоден.

– Я тоже вырос в ту эпоху, знаю, о чем речь, – только добавил он.

Манон окинула детектива испытующим взглядом.

– Тем лучше… Я, кажется, пыталась объяснить, почему Даша не любила делиться секретами… Так вот, эта возвышенность сочеталась в ее характере с тягой к одиночеству. Не потому, что ее не любили, – нет, у нее были подруги, семья, муж, – но существуют же такие люди, у которых тяга к одиночеству заложена в характере?

– Без сомнения, – ответил Алексей, почему-то вспомнив немецкого писателя Гессе. – Хотя редко. В наше время каждый выставляет на обозрение в Интернете свой малейший чих, считая, что об этом следует оповестить весь мир.

Манон грустно улыбнулась, соглашаясь.

– Так что вы понимаете теперь, что Даша действительно не делилась своими секретами даже со мной…

Она посмотрела куда-то в угол, мимо детектива, и ему показалось, что она там видит сестру… Спрашивает ее о чем-то… Что только им двоим, сестрам, ведомо.

Не то чтоб Кис считал, что Манон скрывает от него какую-то информацию, но он не мог смириться с тотальным отсутствием информации о мужчине, которого любила Аида. И который позвал ее на свидание в сад «Аквариум»!

– Я очень хочу найти убийцу, Манон. Помогите же мне! Любая деталь – даже та, которая вам показалась незначительной и не имеющей отношения к делу, – сейчас может стать подсказкой! Думайте, Манон, вспоминайте все ваши разговоры! В тот день, накануне, неделю назад, месяц! Проскользнуло ли хоть какое-то слово, которое вас удивило, насторожило?

– Постойте… А ведь… Хотя не вижу, какая польза может быть… Слишком все туманно… лишь одно слово…

– О чем вы, Манон? – не вытерпел детектив.

– Даша мне прислала письмо в тот день, незадолго до… до смерти…

И Манон, снова кинув вопрошающий взгляд в угол комнаты, как если бы Аида там незримо присутствовала, поведала детективу о странном вопросе сестры о значении слова «избавиться».

Внутри что-то кольнуло. Так у Киса бывало всегда, когда он чуял существенную информацию. Но, увы, девушка не знала, в каком контексте услышала Аида данное слово. Отчего никаких выводов из этой информации сделать не удастся. Избавиться можно от налогов путем офшоров; от конкурента – путем каких-то финансовых махинаций; от мужа или жены – путем развода. Меж тем это слово и в самом деле могло означать физическое устранение! А список «неугодных», от которых некто жаждет избавиться, грозит оказаться столь широк – вплоть до журналиста, написавшего разоблачительную статью, – что эта информация никак не была способна пролить свет на данное запутанное дело. У богатых, имеющих реальную власть людей, СЛИШКОМ много врагов.

Впрочем… Аида была обеспокоена услышанным всерьез, и из этого все-таки можно извлечь определенный вывод: слово «избавиться» касалось близких людей. Или даже ее самой. Возможно, ее смерть стала воплощением чьего-то намерения избавиться именно от нее? С другой стороны, если бы она предполагала, что опасность грозит лично ей, то вряд ли бы стала столь долго раздумывать над возможными значениями этого слова?

Кис не хотел гадать. Фактов слишком мало. На данном этапе он просто отложил информацию в дальний ящик своей памяти. Если возникнет ситуация, в которой она пригодится, тогда он ее и вытащит на свет божий.

– А знаете… Я вот сейчас вспомнила: Аида мне позвонила в тот день… Она хотела спросить, как понимать одну фразу. Тогда я решила, что она услышала что-то по телевизору, из современного жаргона, потому что перед этим она пошлостью передач возмущалась… Письмо же я значительно позже получила, уже вечером. А теперь вот думаю: наверное, речь как раз и шла о той фразе, в которой было произнесено слово «избавиться»! Понимаете? Если бы я тогда, днем, сестру выслушала, то я бы узнала, в каком контексте слово было сказано! – и Манон сокрушенно сжала руками виски.

Некоторое время она так и сидела, сгорбившись.

– А я на котенка отвлеклась… – проговорила она хрипло. – Он на занавеску в тот момент…

Она заплакала.

– Манон… – мягко начал детектив, – что еще сказала по телефону Аида? Может, упомянула, от кого слышала фразу? Или она ее прочитала?

Манон поднялась, сходила за платком, утерла слезы и нос и села снова напротив детектива.

– Услышала. Она сказала – «я услышала»… И еще сказала – «вчера»! «Я вчера услышала, случайно»… Как-то так. И еще, что она не знает, как ее понимать, потому что фраза та была выдернута из контекста! А потом в письме написала про слово «избавиться». Я вам лучше покажу ее письмо, – и она запустила компьютер.

Как ни вчитывался детектив в несколько коротких фраз, ничего сверх того, что он узнал от Манон, в них не содержалось.

– Давайте рассудим вместе, – произнес Алексей. Он мог вполне рассудить один, помощь ему не требовалась, но он очень хотел сделать Манон своей союзницей, интуитивно чувствуя, что помощь ее может пригодиться и дальше. – Фраза была выдернута из контекста, Аида услышала лишь обрывок какого-то разговора. Получается, что она проходила мимо каких-то людей, которые умолкли, увидев Аиду? Или уловила чей-то разговор по телефону?

– Вы правы. Одно из двух.

– ГДЕ? Где Аида могла услышать эту фразу? «Вчера» – это, получается, накануне ее смерти… Где была, куда ходила ваша сестра?

– Она на какой-то спектакль собиралась… Или концерт. Точнее сказать не могу… – и Манон сокрушенно покачала головой.

– Не вините себя. Вы ведь в тот момент и представить не могли, чем все закончится…

– Да уж… Не поверите, я говорила с Аидой за несколько минут до ее смерти!.. Но, как вы выразились, представить не могла, чем все закончится…

– За несколько минут до смерти?!

Манон почувствовала невысказанный упрек в восклицании детектива: мол, и ты об этом молчала до сих пор?

– Но она ничего такого мне не сказала… Только что торопится… – девушка словно поперхнулась.

– Куда?

– В объятия убийцы сестричка моя торопилась, как теперь понятно!..

Она горько усмехнулась.

– Манон! Подробнее!

– Подробнее нету. «Я спешу, прости». Вот и все… Я вскоре снова позвонила, но телефон уже не отвечал. Не был отключен, как в тех случаях, когда Дашунька ходит… ходила… на концерты или спектакли. А просто не отвечал!!! Она уже была в руках убийцы…

Манон разрыдалась.

Кис много раз сталкивался со страданиями близких, в силу профессии, и потому знал: утешения бесполезны.

Он просто ждал, пока Манон наплачется. И, когда рыдания поутихли, он снова заговорил.

– Манон, не травите себя. Вашей вины в смерти Аиды нет, вы не могли удержать сестру, повлиять на ее решения! Раз уж она вам даже о своем увлечении не рассказала, из целомудрия, то ничем вы не могли повлиять на ход событий!

– Ничем… – скорбным эхом отозвалась Манон.

– Позвольте мне еще вопрос?

– Хоть тысячу. Только найдите убийцу!!!

– Если бы Аида подозревала, что в той фразе содержится угроза лично ей, она бы вам об этом сказала?

Манон подумала, немного наклонив голову. Несмотря на ее бледность в сочетании с краснотой глаз и крыльев носа, она была очень хороша собой. Алексей на мгновенье залюбовался чистыми линиями лба и овала лица, строгим рисунком бровей и переносицы.

Девушка подняла голову.

– Если бы Даша такое подозревала, то обязательно бы сказала! Она бы испугалась и попросила у меня совета, я уверена.

– Уверены? – с нажимом произнес Кис. Ему сейчас необходимо было зацепиться хоть за какую-то ниточку, пусть и малюсенькую, но надежную. – А если Аида – человек деликатный, как я понял, – просто не хотела преждевременно бросать тень на кого-то из близких? Членов семьи или хороших знакомых?

– Вы имеете в виду, что… – глаза Манон распахнулись. – Погодите, а ведь вы правы! Даша была очень щепетильным человеком, она не любила дурно отзываться о людях, даже когда они этого заслуживали… А уже тем более, если она только услышала какой-то фрагмент разговора, из которого ничего не следовало однозначно… Но кто мог угрожать Аиде? Она ни одного человека в жизни не обидела, никто не мог желать от нее избавиться! Никто! Выбросьте подобную мысль из головы!

– Однако Аида услышала ту фразу не от прохожих на улице, как вы понимаете. Иначе бы ее эти слова не взволновали.

– Да… – согласилась Манон.

– Скажите, на ваш взгляд, у Гектора есть любовница?

– Мой взгляд очень поверхностный. Но полагаю, что да. Одна или несколько… Я не имею в виду, что одновременно, – я имею в виду, что ненадолго. Гектор не тот человек, чтобы заводить серьезные отношения: они могли легко обернуться против него. Так думала Дашунька. Она поначалу не то чтоб ревновала мужа, но ей была неприятна мысль о том, что он «шляется».

– Поначалу? А потом?

Манон некоторое время молчала, что-то обдумывая. Затем решилась.

– Алексей Андреевич, речь идет об интимной жизни моей сестры. Я бы никогда не стала обсуждать ее с посторонним человеком. Но, поскольку я очень хочу, чтобы убийцу нашли и приговорили, отвечу на ваши вопросы. Однако с условием: все, что я рассказала вам, не выйдет за пределы вашей черепной коробки. Ни полиции, ни вашим знакомым, ни нашим знакомым вы никогда – никогда, поняли?! – не повторите того, что я вам расскажу!

Алексей подивился напору Манон, но, конечно же, согласился. Он и без ее предупреждений не стал бы разглашать чужие секреты, потому что чувство интимности частной жизни – стало быть, ее неприкосновенности, – было развито у него очень сильно.

– Можете на меня положиться, – ответил он.

– Я вам верю. В вас есть что-то такое, что вызывает у меня доверие, – смутившись, сказала она. – Так вот, сестра моя никогда не была счастлива с мужчинами. Она никогда подробно мне не рассказывала, ее характер…

– Я помню. Целомудрие и склонность к одиночеству.

– Да… Но все же она мне как-то рассказала в общих чертах о своих двух увлечениях до Гектора. Она искала в мужчинах слишком высоких чувств…

Алексей кивнул: мол, этот вопрос мы уже прояснили.

– Но не нашла, – продолжила Манон. – И когда папа стал ее активно настраивать на брак с Гектором, Даша согласилась… Она решила, что раз любовь ей не суждена, то пусть будет хотя бы хорошая семья. И она с большим рвением принялась эту семью строить. Хотела быть идеальной женой. Гектора она не любила в том смысле, в котором…

– Понимаю, – помог ей Алексей.

Манон кивнула.

– Аида верила, что у Гектора такие же намерения: создать хорошую семью. Основанную пусть не на любви, но на дружбе и порядочности. А он начал шляться. Ее это сильно ранило. Со временем она стала относиться к его вечному отсутствию по вечерам спокойнее, но ей все равно было очень обидно, понимаете? Аида винила себя. Говорила мне не раз, что она не только настоящую любовь неспособна вызвать, но даже брак по расчету ей оказался не по плечу…

– Она понимала, что это брак по расчету? Никаких иллюзий не питала, несмотря на свою возвышенность?

– Алексей Андреевич, не хочу вас обидеть, но вы, наверное, в силу вашего социального статуса…

– Не беспокойтесь за мой статус. С ним все в порядке.

– Извините… Просто боюсь, что вы… я не хочу, чтобы вы осуждали мою сестру. В среде больших денег браки по расчету явление более распространенное и… более приемлемое, что ли…

– Или менее ханжеское. Можете верить моему опыту, таких браков повсюду, в любой среде немало. Лишь расчет отличается. У кого миллионы на прицеле, а у кого лишние метры жилплощади. Так что социальный статус тут не играет никакой роли. Люди одинаковы в своих пороках, и количество денег ничего в этом вопросе не меняет. Просто богатые на виду – это хлеб СМИ, и его каждодневно выпекают на всех страницах и экранах. Обсуждать богатых интереснее, чем соседа по лестничной площадке. И осуждать, разумеется. Тем более когда есть повод для зависти. А богатству, понятно, завидуют все. Даже незаконно нажитому, даже преступному. Возмущаются, исходят желчью, – но завидуют. И потому страстно любят истории, в которых «богатые тоже плачут».

– Простите… – смутилась Манон. – Я ужасно бестактна…

– Вы просто вопиюще бестактны! – улыбнулся Кис. – Так что там насчет брака по расчету?

– Папа наш был заместителем министра финансов еще при советской власти. Это означает связи, как вы понимаете…

– Разумеется. О «связях» я могу рассказать даже больше, чем знаете вы. Не потому, что знаком с биографией вашего отца, но потому, что застал те годы уже взрослым… Вы-то совсем младенцем были, судите по чужим рассказам. А я работал на Петровке. То есть сам видел и слышал такие вещи, о которых рядовой советский гражданин не подозревал и даже предположить не мог. Если у вас будет время и желание послушать истории о том, как партийная элита уже тогда хороводилась с криминальными группировками, как запускала руку в «народную» казну, как диктовала судам, как… В общем, заходите на огонек.

Манон кивнула, бегло улыбнувшись.

– А потом перестройка, в которую папа…

– …капитализировал свои связи.

– Точно.

– И превратил их в бизнес. Высокодоходный.

– Да… А вы тоже… Вы осуждаете моего отца?

– Я, деточка, осуждаю лишь одну вещь: насилие. Физическое, моральное, душевное. Если ваш отец никого не убивал…

– Боже! Конечно, нет!

– …а лишь воспользовался имевшимися связями, то на его месте любой другой человек поступил бы точно так же. В том числе и я. Осуждать его значило бы осудить себя самого. Я не вижу причин для этого.