Текст книги "Сердце не обманет, сердце не предаст"

Татьяна Гармаш-Роффе
Сердце не обманет, сердце не предаст

Глава 1
Воскресенье. Тунис

Получив ключ, мадам Пуарье вышла из холла ресепсьон и, осторожно переставляя трость, направилась по дорожке в сторону своего бунгало. Влажный и горячий воздух, пахнущий морем, лип к коже, чемодан погромыхивал колесиками на неровных плитках из ноздреватого желтого ракушечника. Навстречу ей в сторону ресторана текла пестрая толпа отдыхающих: священное время ужина наступило!

Мадам Пуарье тоже хотелось есть, и она прибавила шагу. Какой-то мужчина предложил ей помочь – вроде молодой, насколько видно в не слишком ярком свете фонарей. Хотя тут все молодые по сравнению с ней…

– О, вы так добры! – обрадовалась мадам Пуарье. – Я хожу медленно, отстала от группы, и багажисты уже разошлись с чемоданами…

– Вы бы попросили позвать!

– Да ничего, я и сама могу управиться… Знаете, мне восемьдесят девять лет, я давно путешествую одна, вдовой осталась…

Она засеменила к своему бунгало, опираясь на трость, за мужчиной, который помог ей отпереть дверь и вкатил ее нетяжелый чемодан вовнутрь.

– Я уже седьмой раз в этот отель приезжаю, и всегда в это время года, в сентябре, на три недели. У меня тут много друзей, мы общаемся, прекрасно проводим время…

Ей хотелось поговорить с ним, рассказать о своей жизни, но она знала: молодым неинтересно слушать стариков.

– Я могу вам еще чем-нибудь помочь, мадам? – спросил мужчина, которому явно не терпелось уйти.

– Что вы, что вы, я и так вам очень благодарна! Идите на ужин, идите.

Достав из чемодана нужные вещи, мадам Пуарье быстро переоделась: легкое светлое платье и кожаные сандалии лежали сверху, она их специально так положила, – опыт научил, ведь она и впрямь семь лет ездит в Тунис, и всегда в этот отель! Пригладив седые волосы перед зеркалом, она взяла трость и отправилась в ресторан. Там шумно и светло, и пахнет вкусно… Это был один из самых ее любимых моментов на отдыхе.

Ела мадам Пуарье неспешно, поглядывая на темную массу моря. Казалось, огромный черный зверь раскинулся за террасой ресторана и тихо дышал во сне, изредка причмокивая, как младенец…

Закончив свою трапезу одной из последних, старая женщина отправилась обратно в бунгало. Путь ее лежал мимо бассейна и бара, где уже играла музыка, зазывно кричали аниматоры в микрофоны. Люди пили и танцевали, смеялись. Хорошо-то как! Мадам Пуарье и сама бы посидела с ними, но перелет ее утомил… Старость обидна, даже оскорбительна, – она унижает человека, издевается над ним… Но ничего, ничего, – Оливия Пуарье с ней еще поборется! Она не намерена сдаваться, она еще поживет! Завтра обязательно примет участие во всей программе отеля с этими чудесными, задорными молодыми людьми – аниматорами! Но сегодня разумнее пораньше лечь, отдохнуть.

Несмотря на слабое освещение, она прекрасно ориентировалась в переплетении крошечных дорожек, на которые выходили двери многочисленных белых бунгало. Все-таки семь лет сюда ездит, уже как у себя дома. Вот и знакомый поворот, за ним дворик с пальмами, кустами олеандра и гибискуса, по сторонам от него ответвляются дорожки… Ей показалось, что до ее слуха донеслись далекие и дружные аплодисменты. Мадам Пуарье приостановилась, прислушалась с легкой завистью… А, нет, это пальма плещет плотными кожистыми листьями на легком ветру.

Мадам Пуарье кивнула ей, как старой знакомой, и двинулась дальше. Сейчас направо, и вуаля – ее бунгало! Мадам Пуарье заблаговременно вытащила карточку-ключ… И чуть не споткнулась обо что-то.

Опершись на трость, она наклонилась, не понимая, что это у нее под ногами… Свет тут неяркий, а зрение у нее не особо-то, в ее восемьдесят девя…

Разглядев, мадам Пуарье не устояла, осела на дорожку и закричала изо всех сил. Никогда в своей долгой жизни мадам Пуарье не видела ничего более страшного! На плитке из ракушечника, между упавшей тростью и ее левой ногой лежала… рука!

Женщина кричала, пока голос ее не сел и сама она не выбилась из сил, но никто ее не слышал. Со стороны бара неслась музыка, микрофоны усиливали голоса аниматоров – где уж тут услышать! – а мадам Пуарье все сидела на теплой дорожке, возле своей страшной находки, не в состоянии подняться и двинуться за помощью.

Когда, наконец, шум да гам у бара закончился и народ дружно направился в сторону амфитеатра на вечерний спектакль, одна молодая пара ее увидела, проходя мимо дворика. И бросилась к старой женщине, думая, что ей стало плохо и она упала.

– Нет, нет, мне не плохо, – проговорила мадам Пуарье. – Плохо вот ей… – и она указала дрожащим пальцем влево от себя.

Увидев на дорожке руку, молодые люди разразились восклицаниями, но мадам Пуарье настойчиво тыкала в кусты:

– Туда смотрите, туда, у этой руки есть хозяйка, вон она лежит, видите?

Прибежала администрация, приехали две машины полиции и карета «Скорой помощи». Женщину осторожно извлекли из кустов. Она оказалась жива (о, как этому обрадовалась добрая мадам Пуарье!), но без сознания: кто-то ее жестоко избил. Администрация в лице двух грузных мужчин мгновенно женщину опознала – не столько по заплывшему от побоев лицу, сколько по светлым длинным волосам, редким в этих местах: Ирина Липкина, русская, приехала два дня назад. Красивая женщина, и волосы роскошные… Непокрытые, конечно. Неудивительно, что с ней так обошлись. Скромнее женщине надо быть, тогда Аллах ее убережет.

Врачи уехали, увезя женщину в больницу, а полиция приступила к осмотру номера и расспросам. Отдыхающие уже прознали о происшествии и сбежались в холл ресепсьон, где мадам Пуарье, несмотря на усталость, выполняла свой гражданский долг и блистала в главной роли: именно она нашла тело! И так испереживалась, такого страху натерпелась, – в ее-то годы!

Все с сочувствием и любопытством смотрели на разрумянившуюся от такого внимания старушку, пара поддатых французов средних лет даже предложили ей выпить в баре у бассейна, полиция, однако, была крайне разочарована: никто не видел и не слышал, как напали на русскую. И что случилось, кто избил женщину до полусмерти да почему, вряд ли уже удастся узнать. Время ужина: все углы и закоулки пустеют, люди стекаются в ресторан, – на курорте зверский аппетит нагуливается в два счета… Время ужина в отеле – время мертвое.

Глава 2
Понедельник. Москва

…Только бы коснуться тебя! Прижаться, провести пальцами по теплой коже. Попробовать ее губами, языком…

Мне ведь так мало нужно, Миша! Мало, – большего все равно никогда не будет.

…Я пришла, Миша, чтобы сказать тебе…

Нет, зачем лишние слова? Он и так увидит, что я пришла. Надо начать прямо: «Миша, я люблю тебя. Я больше не могу это скрывать. Я хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя!!!»

Он растеряется? Нет, вряд ли. Посмотрит на меня своими понимающими карими глазами и… Обнимет? Боже, сколько месяцев я вижу это во снах!

Или не обнимет… Скажет: женщинам часто кажется, что они влюблены в своих психологов, – такой вот феномен, Люба. Ты просто принимаешь привязанность и дружбу за любовь.

Он часто говорил об этом «феномене»: надеялся, что убережет нас от чувств к нему… Но все девчонки в него влюблены, и плевать им на «феномен»!

Они влюблены. Но одна я, только я люблю его по-настоящему! Он должен это понять!

Я не дам ему произнести свою коронную фразу. Я его просто поцелую. Ему ничего не останется, как ответить на мой поцелуй… Он ведь меня не оттолкнет, нет? Он не сможет… Он добрый…

Он меня не оттолкнет, а я буду его целовать так, что он почувствует… почувствует, что я женщина, влюбленная женщина, готовая на все… Пусть он меня не любит, – пусть лишь ответит на мой поцелуй! А потом, может, и…

Любе пришлось остановиться – у нее закружилась голова от тех сцен, которые теснились в ее воображении.

Миша, я ведь ничего не прошу взамен! Только позволь мне любить тебя, быть с тобой! Коснуться тебя, вдохнуть тебя…

Главное, помешать ему говорить. Иначе он скажет, что ему не дано любить – слышали, знаем! – и что он не имеет права пользоваться моими чувствами…

Если бы только можно было заклеить ему рот пластырем! Люба усмехнулась: тогда я не смогу его целовать.

Надо было раздобыть пистолет. И поцеловать его под дулом пистолета. Вот тогда бы он молчал!

Она горько улыбнулась своим мыслям. Все, что ей остается в этой жизни, – это вымогать любовь под дулом пистолета…

Она уже видела его дом. Еще несколько шагов, и показалось его окно. Открыто настежь – день сегодня солнечный, теплый, летний. Хотя к ночи станет холодно, все-таки календарь успел откусить первый кусок от сентября… Вон Мишин подъезд. Какая-то красивая блондинка вышла – не от Миши ли? Он не умеет любить, ладно, но секс… Нужен ведь ему секс? Есть ли у него партнерша? Это она вышла из подъезда?

Люба замерла. Почему-то раньше ей такая мысль не приходила в голову. Она точно знала: у Миши нет любимой женщины, – не только потому, что он сам так говорил, но и женским чутьем своим, обостренным и ревнивым, она это ощущала. Даже когда он ей рассказал об интересном знакомстве с одной известной журналисткой, она чувствовала: интерес Миши чисто интеллектуальный. А вот про секс почему-то никогда не думала… А вдруг… А если…

Зря она пришла. Не надо ничего Мише говорить. Ему не нужна Люба-Любовь. Ему не нужна любовь, а сексуальные потребности он удовлетворяет с какой-то другой женщиной. С блондинкой, к примеру, что вышла из его подъезда.

Миша, Мишенька… Саднит у меня душа, к тебе рвется… Но не нужна я тебе.

Больно-то как, Миша.

Слезы навернулись на глаза, затуманили мир. Люба бросила прощальный взгляд на окно Миши и уже было повернулась, чтобы уйти. Но тут же резко развернулась обратно, слезы ее мгновенно высохли, глаза широко раскрылись: там, из Мишиного окна, летит… падает что-то вдоль стены… Человек!!! Миша?!

Она кинулась к дому. Подбегая, услышала глухой стук тела о землю. Раздвинув кусты, она ринулась под их плотный свод. Черная водолазка… Темные прямые волосы… Мужчина лежал лицом вниз, примяв собой несколько веток, ноги подвернуты, из заднего кармана джинсов высовывается знакомый смартфон…

Миша.

Миша???

Опустившись на колени, Люба потянула мужчину за плечо на себя…

Лучше бы она этого не делала.

В размозженном лице невозможно было узнать никого, но она не сомневалась: это Миша. Это ее разбитая любовь. В самом прямом и страшном смысле этих слов.

Она отпустила плечо, и тело приняло прежнее положение.

Значит, он все-таки это сделал. Он не хотел жить. А она, идиотка, шла к нему, несла ему свою любовь. Разве нужна любовь человеку, которому не нужна жизнь?

Люба взяла его правую руку – левая оказалась под телом – и прижалась к ней губами. Ей сейчас хотелось окаменеть, превратиться в статую и сидеть так вечно, целуя его руку…

Кто-то резко выбежал из подъезда, хлопнув дверью, кто-то закричал: «Я видела, человек выпал из окна!» Послышался топот: к месту падения бежали люди.

Люба бережно опустила кисть Миши… И вдруг из его пальцев выскользнуло что-то серебристое, цепочка змейкой чиркнула по ее ладони и зацепилась за мизинец, – казалось, Миша вручил ей свой подарок, прощальный подарок! Она схватила маленький предмет, еще теплый, и быстро вынырнула из кустов с противоположной от подъезда стороны. Ей не хотелось присутствовать при оргии праздного соседского любопытства.

Ушла она никем не замеченной, унося в сердце горе, а в кулачке – маленькую серебристую вещицу, хранившую Мишино прикосновение.

Глава 3
Пятница. Москва

Веер остроконечных лучей врезался в щель между тучами, и сразу ярко вспыхнула желтизна в длинных прядях берез – так сверкают седые нити в смоляных волосах цыганки. Березы полны спокойствия и величия, несмотря на то что пришло время умирать. Они похожи на девственниц, которых древнее племя приносит в жертву своему богу. Этот бог жесток. Он оголит их стройные белые тела, будет хлестать дождем, бить их морозом и вьюгой. Но березы знают: это их высокая миссия. Жертва не напрасна: их вознаградят новым рождением. Так бывает каждый год.

Мы, люди, тоже знаем, что сентябрь на дворе. Но живем так, будто осень начнется еще не скоро, а зима вообще не придет. Мы еще пытаемся загорать на слабеющем осеннем солнце, мы еще не убрали на дальние полки летние одежки. Мы не готовимся к предстоящему, – мы ловим уходящее. И потому зима станет для нас в очередной раз неожиданностью – вот уж в самом деле как снег на голову. И будем мерзнуть, поскальзываться, проклинать зиму и звать весну. И с изумлением взирать на белые тела берез, схваченных ледяным холодом, удивляясь их смирению и величию…

Александра посматривала в окно, на небольшой сквер, раскинувшийся между домами, и набрасывала текст для очередной статьи. Сроки уже поджимали, но она никак не могла ее закончить. Материала она собрала предостаточно, да и тема не новая: причины самоубийств. Она прочитала множество умных рассуждений социологов, психологов, но имелся в этой проблеме один странный аспект, формулировка которого ей никак не давалась. Да и как объяснить склонность человеческого сознания верить в чудеса и игнорировать реальность?

Вот так, бросаясь с крыши, подростки не верят, что умрут. Они жаждут отомстить слишком суровым родителям или предмету своей первой неразделенной любви, видя себя (после смерти) в центре внимания тех, кому предназначен их жест. Но все это представляется подросткам, будто в кино, – словно они еще будут живы и сумеют насладиться чувством вины и сожалениями своих обидчиков… Александра с болью думала о том, как мгновенно взрослеют эти дети в последние секунды своей жизни, в те секунды, когда уже поздно, когда ничего не исправить, когда приближается убийственный асфальт или затягивается смертельная петля, – и они вдруг отчетливо понимают: все по-настоящему…

И даже взрослые люди, взбираясь на табуретку, накидывая на шею петлю, не понимают, что жест их необратим. Сколько исповедей спасенных самоубийц Александра прочитала, и во всех (за редким исключением) одно и то же: человек хотел прокричать своим жестом, что ему плохо… и делал себе еще хуже. И сколько душераздирающих криков «спасите, доктор, спасите меня!» слышала она в больнице, куда привозили самоубийц, еще живых… Иные умирали у нее на глазах – с каждым уходящим вздохом моля врачей о помощи, которую уже никто не мог им оказать. А Александре хотелось кричать: о чем ты думал (думала) раньше? Что, травясь серной кислотой, выживешь? Просто накажешь близких за невнимание? А они поймут, раскаются, и вы будете жить долго и счастливо? Увы, ты – нет. Потому что тебя уже нет…

Парадокс: у нас множество знаний, но они не удерживаются в мозгу. Знание – это начало мысли, а мысли утомляют. Поэтому мы всё знаем, – но живем так, будто не знаем. И все время удивляемся. «О, как ты вырос!» – мы потрясены, хотя нам отлично известно, что дети растут, еще с тех пор, как росли мы сами и взрослые донимали нас подобными нудными восклицаниями. «Ой, как он постарел!» – поражаемся мы, увидев знакомого актера на экране. А ты сам – нет, что ли? Ты постарел, все постарели. Но куда там, – удивляемся. Снегу зимой и жаре летом. Ангине после мороженого и похмелью после попойки. Всему. Потому что знание не работает, мысль не работает. Зато верим гадалкам. В кофейную гущу и в черную кошку. Опустевшее место для знаний зарастает в мозгу бурьяном суеверий.

Что это за феномен такой? Как его описать, объяснить? Нужны простые слова, но они никак не давались Александре. И она смотрела в окно на березы, будто прося у них помощи. Хорошо хоть утро сегодня выдалось спокойное, и ничто не мешает ей работать…

Алексей Кисанов, частный детектив, тоже радовался, что утро выдалось спокойным. Жена работала над новой статьей, малыши – их двойняшки, Лиза и Кирюша – гуляли с няней, а сам он долго обсуждал со своим старшим сыном (внебрачным, точнее добрачным) Романом по скайпу идею, которая обоим пришла в голову почти одновременно. Дело в том, что, страстный любитель джаза, Алексей пристрастил к нему и сына, и вот пару дней назад каждого из них спонтанно осенила мысль: было бы еще лучше «медитировать» под джаз, когда играешь сам… Ну, к примеру, на саксофоне.

– Вот, па, я нашел объявления. Есть частный учитель, который обещает быстрое обучение… не знаю, верить ему или это так, для заманки? Есть курсы для детей и начинающих взрослых при музыкальных школах. В общем, предложений уйма. Но я вот о чем подумал: было бы классно ходить на уроки вместе…

Роман сделал паузу, ожидая ответа. Они, отец и сын, не так давно узнали о существовании друг друга, и знакомство их началось, мягко говоря, не лучшим образом. Все утряслось, к счастью, и взаимное прощение поставило точку в той трудной истории[1]1
  См. роман Т. Гармаш-Роффе «Расколотый мир», издательство «Эксмо».


[Закрыть]. Но отношения их были все еще новыми и свежими, и каждый вел себя с осторожностью и бережностью, боясь что-нибудь невзначай испортить… Так обращаются с дорогим и хрупким подарком.

– Конечно, – согласился Алексей. – Нужно выбрать курсы в таком месте, куда от тебя и от меня удобно добираться.

– Вот, – в голосе молодого человека слышалось удовлетворение, – я об этом тоже подумал и нашел четыре таких точки…

Роман принялся диктовать адреса, но детективу дослушать его не удалось: жена отвлекла.

– Алеша, – отвела она мобильник от уха, – у меня на связи девушка, которая знает, что мой муж – частный детектив, и умоляет тебя взяться за расследование одного путаного дела… Возьмешься?

– Не услышав сути? – удивился Алексей.

– Я тебя прошу. Пожалуйста, скажи «да». Я потом все объясню.

И детектив сказал «да».

Отключившись, она посмотрела на мужа с тем выражением, которое Алексей без труда расшифровывал как «всё очень сложно».

– Начни уж с чего-нибудь, – подбодрил он Александру.

– Погиб один молодой мужчина… Полиция считает, что это убийство. Но Люба…

– Которая тебе звонила?

– Она самая.

– Его подружка?

– Нет, не думаю… Люба убеждена, что это самоубийство. Замаскированное под убийство.

– Погоди-погоди… Как это? Обычно убийство маскируют под самоубийство, а не наоборот! Но ты мне говоришь, что…

– Да, именно так. Этот парень – психиатр, который вел работу с самоубийцами и с наркоманами. Теперь полиция считает, будто его убил кто-то из группы наркоманов с целью ограбления. Но Люба убеждена: он сам ушел из жизни.

– На чем основывается ее мнение?

– Он вроде бы давно хотел это сделать. Но не мог: жалел родителей, особенно мать. Самоубийство вызовет у нее чувство вины, будто она что-то недодала сыну. Кроме того, его родители – верующие, они бы не простили сыну подобного жеста. Его ведь отказались бы отпевать в церкви… Поэтому Михаил – так этого парня звали – предпочел обставить самоубийство как убийство. Так считает Люба.

– Ничего себе! Такого у меня еще не было.

– Люба – его правая рука в работе. И теперь она в панике: полиция трясет пациентов Михаила, особенно наркоманов. Тогда как они, по ее словам, чуть ли не молились на него… Никогда бы не подняли руку на своего учителя-спасителя.

– Ее мнению можно доверять, на твой взгляд?

– Понятия не имею. Я с ней не знакома.

– Так почему она позвонила тебе?

– Слушай. Ты помнишь, в последнее время я собирала материал о самоубийцах для большой статьи. О них немало написано в психологической литературе, но ты меня знаешь: я не люблю опираться на чужие мнения…

О да, Алексей хорошо знал свою жену: она не поддается влиянию никаких устоявшихся клише, предпочитая иметь собственное суждение о предмете. Для чего, понятно, предмет следует изучить. Она серьезная журналистка и, по ее собственному выражению, «отвечает за каждое свое слово».

Статистика свидетельствовала об учащении суицидов, и Александра не могла не обратить на этот факт внимания. Казалось бы, никакой загадки здесь нет: раз люди предпочитают смерть, значит, им плохо жить и они сделали свой выбор. Причем добровольный. Но это казалось только на первый, поверхностный взгляд, который Александру никогда не устраивал. И она взялась исследовать проблему.

На второй взгляд суицид – это крик о помощи. Это крик боли, адресованный окружающим. Исключением являются, пожалуй, пожилые люди. Они не только осознают необратимость своего жеста, но на него и рассчитывают. Они уже видели смерть близких, – они знают, что взяли билет в один конец. Но одиночество вкупе с физическими страданиями иной раз совершенно невыносимы, и люди сознательно выбирают этот путь.

И это тоже нетрудно понять.

Вдумываясь в проблему, Александра нащупала еще один аспект, тот самый, который пока не могла хорошенько сформулировать: о склонности человеческого сознания верить в чудеса и игнорировать реальность.

Но вот что ей никак не удавалось постичь, это самоубийства от одиночества взрослых людей, полных сил. Почему их мучает одиночество? Почему молодой, здоровый человек чувствует себя отверженным? Не уверен в себе? Так найди книжки, их миллион, почитай, воплоти советы в жизнь! Не вышел лицом? Так подойди к зеркалу, присмотрись: так ли уж фатально все? Может, надо просто сходить в спортзал? Или приобрести навыки здорового питания (и вес лишний уйдет, и кожа станет лучше)… Или просто немножко макияжа использовать, изменить прическу? Или всего лишь почаще мыться, а?

Александре казалось, что всё в руках у этих людей – стоит только оторвать филейную часть от стула! – а они почему-то сидят и ноют, себя жалеют… и кончают, в итоге, жизнь самоубийством.

Она долго искала ответ на этот вопрос, снова читала сайты, где обсуждались проблемы и причины суицида, – и не находила. Все описываемые проблемы решались, с ее точки зрения, простым постулатом: действуй!

Но люди не действовали. Люди предпочитали уйти из жизни. Нередко выбирая для этого весьма болезненные способы… И Александра снова и снова задавала себе вопрос: почему???

Однажды она наткнулась на блог под псевдонимом «Микаэль», который ее ошеломил. Там был опубликован один-единственный короткий пост под названием «Дайте мне хоть одну причину жить». Выглядел он так:

«Я отбываю жизнь как повинность. Я не люблю ее. Мне скучно. И это очень утомительно. Я устал. Я хочу уйти. Дайте мне хоть одну причину жить, – может, я что-то не разглядел?»

Комментариев же накопилось почти две тысячи. Микаэль отвечал почти на все.

– Единственное, что вас спасет, – это любовь, – писала некая fortuna.

– Я не умею любить, – отвечал автор блога. – Я забочусь о своих близких, но я никого не люблю.

– Просто вам не встретилась настоящая любовь, – настаивала девушка.

– Я ее никогда не встречу. Я ее не жду, она мне не нужна. Я не умею любить. У меня неправильные гены.

– Парень, у тебя наверняка проблемы с сексом, – писал некто под ником «temnota». – Ты просто полечись, и тогда узнаешь, зачем жить, гы.

– Гы, у меня проблем с сексом нет, – отвечал Микаэль, – а может, и есть, но такая, которая называется гиперсексуальность. Я все время хочу секса, но это скучно. Все равно как все время хотеть жрать. Замаешься.

– Уважаемый Микаэль, – писала Муза, – я, конечно, не специалист в области таких вещей, как желание смерти. Но мне кажется, что вы просто не нашли дела по душе. Такого дела, ради которого стоит жить! Когда думаешь о нем днем и ночью, когда прямо руки чешутся от желания воплотить новый замысел! Я вот недавно начала писать рассказы, и, знаете, моя жизнь так сильно изменилась! Я тоже страдала от одиночества и тоже подумывала о самоубийстве, но теперь я поняла, в чем мое призвание! И я хочу жить, хочу творить! И вам, дорогой Микаэль, нужно просто найти себя! Свою творческую жилку!

– Милая Муза, – отвечал Микаэль, – я не хочу раскрывать свое инкогнито, но, поверьте на слово, я не страдаю ни от одиночества, ни от нереализованности. У меня очень интересная профессия… Интересная с точки зрения общества. Я приношу пользу людям и вполне мог бы чувствовать себя «вторым после бога»… Но у меня нет амбиций, я не тщеславен, да и сердоболен тоже в меру.

– «Вторым после бога»? Я слышала это выражение… Вы – врач, да?

– Допустим.

– Но как же вы можете, Микаэль, не гордиться своей профессией? Вы ведь спасаете людей!

– Возможно, именно поэтому я еще не покинул этот бренный мир. Мне жить неимоверно скучно, но хоть другим польза есть…

В блоге имелось еще немало комментариев от девушек, которые пытались завязать отношения с автором, – он им представлялся этаким Печориным, романтическим героем, уставшим от жизни, но будто бы не совсем всерьез… Не до такой же степени, чтобы и впрямь покончить с собой! При этом Микаэль был стойко любезен, хоть и уклончив; всегда отвечал на комментарии, что разогревало надежду на более близкое знакомство, и девушки охотно поддавались обаянию его загадочной личности.

Однако Микаэль вежливо и аккуратно, никого не обижая, уклонялся от всех явных и скрытых предложений познакомиться поближе. Хоть Александре он и показался изрядным позером, но в одном он, по крайней мере, не солгал: этот блог не служил приманкой для чувствительных девиц.

По мере чтения диалогов Александра все отчетливей понимала, к чему Микаэль клонит: любовь к жизни (соответственно, и к людям) попросту не заложена в его генах, – этакий сбой природы. Что ему ни скажи, ни предложи, всё ему скучно и неинтересно. А виноваты в этом – гены!

Александра не выдержала и написала Микаэлю в личный ящик.

«Мне кажется, что в Ваших словах есть изрядная доля игры, даже кокетства. Я не верю Вам, простите.

Я не поставила вопросительный знак, но все же рассчитываю на Ваш ответ. Он для меня важен. Я журналистка, исследую проблему суицидов.

Александра Касьянова».

Ответ не заставил себя ждать:

«Почитал о Вас в Интернете. Впечатлен. С удовольствием отвечу Вам, но сначала хочу заручиться Вашим обещанием полученную информацию не разглашать».

Александра тут же отбила:

«Можете на меня положиться».

«Спасибо, – ответил Микаэль. – Вы правы, в моих словах есть доля игры. Насчет кокетства не знаю, я в этом деле не силен. Я психиатр, занимаюсь проблемами суицидов среди молодежи. Этот блог важен для меня: таким образом я пытаюсь узнать мнение молодых же людей, их ценности, их взгляды и советы. Возможно, они мне пригодятся для работы с моей группой потенциальных самоубийц.

С уважением, Михаил Козырев».

– Мы с ним обменялись еще несколькими письмами. Он сказал, что в блоге говорил почти правду. Он действительно не ощущает радости жизни и потому заполнил ее работой. Но работа – это умственная цель, а не чувственная. Природа подкачала, не дала ему способность ни любить, ни увлекаться, и он вынужден сам продвигать себя по жизни усилием мысли – как барон Мюнхгаузен, сам себя тащить за волосы из болота, – формулировать себе новые задачи, ради которых стоит жить… Как-то так.

– И ты ему легко поверила?

– Не сказать, чтоб легко… Но, Алеша, есть такие вещи, как стиль, как выбор слов, как синтаксис… Они не лгут. А когда лжет их автор, они его выдают.

– Да отчего же ему не жилось?!

– Михаил заверял меня, что ему в самом деле не дано чувство любви, и объяснял это генами. В одном его письме… Погоди, лучше я тебе зачитаю… Ага, вот оно, слушай!

«Мы судим по себе, и на этом основании предъявляем требования к другим, – катастрофически не понимая, насколько мы разные. Наша разность определена сочетанием генов, и судить людей, не похожих на нас, не следует! Как можно упрекать кого-то в отсутствии дара самоанализа – дара, который мог бы вывести потенциального самоубийцу к пониманию его проблем, – если этот дар ему не дан природой? Как можно вменять в вину низкую энергетику, если природа не наградила человека сильной? Надеюсь, Вы согласны со мной… И тогда поймете, что бесполезно пропагандировать радости жизни человеку, которого на генном уровне обделили этой способностью – ощущать радость. Человеку, которому не по воспитанию, не по мировоззрению, а просто по прихоти природы не дано любить то, что любят остальные…»

– И ты решила на основании этого текста…

– Что он не лгал. Подобный текст ни один лгун не в состоянии придумать. И, главное, лгуну незачем. Это выстраданное.

– Итак, у нас мужик, который был действительно готов покончить с собой, да?

– Готов или нет, но подумывал об этом.

– Однако девушка Люба считает, что Михаил так-таки привел в исполнение свое намерение… И теперь у меня труп.

Александра лишь пожала плечами, подтверждая очевидное.

Встречу назначили на Смоленке, в трехкомнатной квартире в доме, построенном архитектором Жолтовским, где Алексей жил с рождения. Теперь, когда они с Александрой купили новое жилье ради детей, он сохранил там одну из комнат в качестве рабочего кабинета и офиса для приема клиентов. В другой комнате обитал Игорь, его ассистент: жилье являлось частью оплаты за его труды. Ну и третья, спальня Алексея, оставалась в неприкосновенности, – ему нередко случалось ночевать на рабочем месте.

Александра, в ожидании Любы, приготовила кофе. Этот напиток являлся лучшим и бессменным топливом для сыщицкого мотора… организма, то есть. В последнее время в прессе стали писать, что кофе весьма полезен для здоровья, и Алексей Кисанов чрезвычайно радовался новым веяниям в медицине, а то раньше всё утверждали, что кофе вреден… Да как же без него?!

Аппарат «эспрессо» как раз выдал третью чашку, по числу присутствующих, когда прозвенел дверной звонок.

Люба оказалась невысокой невзрачной девушкой, возраст которой сыщик не смог бы точно определить: что-то между двадцатью и тридцатью годами. Треугольное личико – острые скулы и подбородок; глубоко посаженные серые глаза; темно-русые волосы, перышками торчащие в стороны: стрижка вроде и модная, да волосики жидковаты. Джинсы ее провисали там, где положено быть ягодицам; маечка не круглилась там, где положено быть груди. В театре она бы запросто получила роль травести – играла бы хулиганистого пацана.

Люба с порога протянула маленькую ладошку всем по очереди, и пожатие ее оказалось неожиданно крепким и энергичным. Александре подумалось, что жест отрепетированный: мол, не смотрите что я мелкая, – я сильная! Такой жест часто встречается у мужчин с комплексами по поводу своего роста или телосложения, иначе говоря, у тщедушных.

– У меня вот какой вопрос, Алексей Андреевич, – деловито приступила она к беседе, пройдя в кабинет, – а почему вы сказали, что хотите узнать от меня о выводах полиции? Вы ведь частный детектив, неужели у вас нет возможности узнать напрямую, от самих полицейских?

– Неожиданный вопрос. В принципе, возможность такая есть. Но сначала я хочу получить информацию от вас, Люба, из первых рук. Ведь вы теперь моя клиентка.

Сказать по правде, детектив немножко слукавил. Делом занимались наверняка районные, а у него хоть и были отличные связи, но на Петровке, где когда-то работал он сам. Пока что Алексей даже не знал, о каком отделении идет речь, что там за люди работают, легко ли будет ознакомиться с делом, если понадобится. А вот понадобится ли, – именно это он и собирался сейчас выяснить.