Текст книги "Самое ценное в жизни"

Татьяна Герцик
Самое ценное в жизни

Глава первая

Мчавшийся по проселочной дороге УАЗик на полном ходу въехал на скрытый под грязной лужей пятачок вязкой жирной глины. Изношенные колеса провернулись, машину вынесло на обочину и чуть не ударило левым боком об ствол корявой березы, растущей в опасной близости от дороги. Опытный водитель твердой рукой выровнял УАЗик, и снова нажал на газ. Сидевшая рядом с ним Татьяна оторвала от металлического поручня дрожащую руку и провела ею по влажному лбу. С досадой посмотрела на грунтовую дорогу, напрочь разбитую тяжелыми грузовиками.

– Где мы сейчас едем, Константин Иванович? Определиться не сможете? – голос Татьяны звучал утомленно. – Может, где-нибудь рядом есть местечко, где можно передохнуть?

Водитель, немолодой солидный мужчина в ветровке защитного цвета и практичных черных джинсах, внимательно огляделся вокруг. Непонятно, что можно было разглядеть посредине убранного картофельного поля, редкие деревья по краям сельской дороги не представляли сколько-нибудь точного ориентира. Тем не менее, сверившись со спидометром, через минуту он уверенно доложил:

– Через пару километров будет главная усадьба бывшего совхоза «Путь Ильича». Сейчас он называется по-другому, какое-то там ООО, не знаю, какое. Село хорошее, большое, по нашим уральским меркам даже ухоженное. На главной улице, возле автобусной остановки, есть кафешка. Не был здесь пару лет, но, думаю, что еще работает. Можем заскочить, посидеть с полчасика, в себя прийти, если хотите.

Татьяна согласно закивала. Она жутко устала. Они тряслись по бездорожью уже больше пяти часов. От тряски все внутренности разболтались и неприятно ныли. Казалось, желудок перевернулся и вернуть его на свое законное место больше не удастся никогда.

Вдоль дороги заструился удивительный в своей осенней красоте лес. День выдался погожий, без ставших привычными дождей и туманов. Татьяна без помех любовалась готовящейся к зиме природой, досадуя, что упаковала фотоаппарат. Позже в мастерской, взглядывая на фотографию и воскрешая в памяти умиротворение, разлитое вокруг, вполне можно было написать пару сюжетов. Вот мимо промелькнула нарядная, вся в тяжелых пламенных гроздьях, тонкая рябинка. Вплотную к ней прижался стройный до утонченного изящества молодой клен в кипе ярко-золотой листвы с изломанными багряными пятнами. Она проводила их жадными взглядами: какой чудный мотив! За этими прильнувшими друг к другу деревьями угадывалась подлинная страсть.

На очередной рытвине, скрытой толстым слоем листвы, машину так тряхнуло, что замечтавшуюся пассажирку подбросило почти до потолка. Если бы она предусмотрительно не держалась за поручень, вполне могла бы себе что-нибудь сломать. Татьяна закрыла глаза, и, почувствовав дурноту, с усилием сжала зубы и низко опустила голову.

Минут через пять закаленный в путевых битвах дядя Костя успокаивающе произнес:

– А вот и Охлопково, Танюша! Добрались! Дальше дорога нормальная, асфальт до самого дома!

Татьяна устало посмотрела вокруг. Действительно, узкая грунтовая дорога, по которой они ехали, вилась параллельно федеральному шоссе. Вот и крутой въезд, который Константин Иванович взял с налета. От глины, налипшей на колеса, за ними потянулась яркая рыжая полоса, хорошо видимая на черном асфальте.

Лихой водитель уверенно поддал за сотню километров и через несколько минут, проехав по центральной улице большого села, подлетел к деревянному кафе, стилизованному под старинный боярский терем. Татьяне понравились нестандартное резное крылечко и расписанные цветочным орнаментом наличники. Кафе называлось шаблонно – «Огонек». Она подивилась бедности воображения селян. Или это традиция такая – иметь в каждом более-менее зажиточном селе кафе с таким названием? Своего рода обозначение статуса?

Осторожно, боясь споткнуться, выбралась из машины, с трудом шевеля онемевшим от напряжения телом. Чтобы восстановить кровообращение, несколько раз с силой топнула затекшими ногами, обутыми в короткие сапожки на толстой удобной платформе. Она всегда надевала их в дорогу.

Татьяна, на ее взгляд, была одета очень просто: в удлиненную синюю куртку под цвет глаз, черные брюки, заправленные в низкие сапожки. Единственная дань женственности – повязанный поверх куртки кокетливым бантом переливающийся всеми оттенками голубизны тонкий шелковый шарфик, контрастирующий с яркими бронзовыми волосами, собранными на макушке в несколько растрепавшийся узел.

Проходившие мимо мужики в замызганных черных телогрейках и грязных кирзовых сапогах, осмотрели ее с головы до пят, и в полный голос обменялись мнением о выдающихся прелестях залетной городской пташки.

Чтобы не слышать их малоприличные разговоры, Татьяна стремительно зашла в кафе. Она давно привыкла, что мужчины, что городские, что деревенские, никогда ничего доброго не говорят. Пошлятину одну. Особенность сильного пола?

В небольшом чистеньком зальчике стояли добротные резные столы из мореной древесины, явно изготовленные местными умельцами. Дерево, похоже, было извлечено из протекавшей рядом реки во время чистки русла. Возле столов стояли скамейки им под стать. На стене напротив широких окон висело несколько аляповатое панно на любимую сельчанами тему уборки урожая. Деревья и пшеница у художника получились относительно достоверно, видимо, он досконально был знаком с изображаемым предметом. Но вот два нелепых уродца, долженствующие изображать крестьянина и крестьянку, явно нуждались в коррекции. Синюшные руки длиной во все короткое туловище, с неистовой яростью вцепившиеся в снопы, вызывали в памяти Татьяны отвратительных инопланетян из американских ужастиков.

Она заглянула в туалет, сноровисто скрутила перед зеркалом волосы в плотный узел, закрепила шпильками, и, вымыв руки, вышла в зал, где Константин Иванович степенно сидел за столиком у окна, поджидая спутницу. Он уже осмотрелся в местных палестинах и одобрительно доложил:

– Чистенько тут, культурно. Приятно посидеть. Будем надеяться, что и кормят неплохо.

Татьяна устроилась напротив, вытянула всё еще ноющие ноги и постаралась расслабиться. Весьма пухленькая особа в обтягивающих синих джинсах и синей же джинсовой рубашке, с кокетливой белоснежной наколкой на взбитых обесцвеченных волосах, подошла к ним так стремительно, будто собиралась взять на абордаж. На симпатичном лице играла нарочито приветливая улыбка, обнажая неухоженные зубы. Официантка явно пересмотрела импортных фильмов, где подобные вымороченные улыбки являлись обязательным атрибутом. Подала меню, написанное от руки шариковой ручкой на сероватом листке в клеточку, небрежно вырванном из школьной тетрадки.

Бывалый дядя Костя от никчемной бумажки просто отмахнулся, как от назойливой мухи. Не скрывая опасения, попросил:

– Ты, милая, давай нам то, что сама съесть не побоишься. Никаких изысков нам не надо, мы люди простые, неприхотливые даже.

Официантка пожала мощными плечами и несколько обиделась:

– Да мы вроде еще никого не отравили!

Константин Иванович немедля поймал ее на слове:

– Ага, это правильно сказано – вроде! Если посетители не местные, а таких, я думаю, большинство, то откуда ты знаешь, в каком состоянии они до дома доехали? По такому поводу ведь в милицию не побежишь, это ведь не криминал. Так что неси проверенное, свежее, и, по возможности, вкусное.

Девушка понятливо кивнула головой в знак согласия, и удалилась за загородку, вихляя пышными, в мягких складочках, бедрами. Мужчина с интересом посмотрел ей вслед.

– Надо же, какая фактура пропадает! – вращаясь среди интеллигентной публики, он знал много интересных выражений.

Татьяна скептически хмыкнула, отметив его ненаблюдательность.

– Почему же пропадает? Наоборот, пользуется повышенным спросом! – и повела длинными ресницами в сторону бара, где за высокой стойкой, облокотившись на черный пластик, тихо сидела пара субчиков, с откровенным вожделением провожавших аппетитную официантку каннибальскими взглядами.

Когда та скрылась из виду, они продолжили прерванный новыми посетителями разговор. Звук в небольшом зале разносился хорошо, поэтому гостям ничего не оставалось, как слушать. Парень в серой куртке сердито заметил, аппетитно хрустя «Кириешками», вытряхивая их из пакетика прямо в рот:

– Владимир осел такой, сколько от своей дурной бабы терпит! Я бы на его месте давно ее к мамочке отправил, и навсегда!

Его товарищ, облаченный во фланелевую рубашку в крупную серо-зеленую клетку, опрокинул в глотку полулитровую кружку светлого пива, промокнул губы обтрепанной манжетой и для проформы, чтобы поддержать разговор, спросил, давно зная ответ:

– А что, опять?

Парень в куртке хотел было в сердцах сплюнуть на пол, но, спохватившись, что находится в общественном месте, а не в чистом поле, сдержался, чуть прихрюкнув от прерванного движения.

– Ну, конечно! Закатила очередной скандал, никого не стесняясь. Причем прямо на улице. Народу рядом было – тьма! Но ей все нипочем. Мы для нее кто? – быдло серое! Кого стесняться?! Так визжала, что на соседней улице было слышно. Как свинья, которую корова в зад лягнула. И знаешь из-за чего?

Парень в рубашке пожал плечами.

– Нет, не слышал.

– Сходить ей, видишь ли, некуда! В театр она захотела, бедняжка! В областной центр, откуда ее сиятельство родом, из Москвы приехал ее любимый театр. Я название толком не разобрал. Маленький, что ли.

– Может, Малый?

Он недоверчиво скривился.

– А что, есть такой? Странное какое-то название.

Более образованный собеседник неуверенно прокомментировал:

– Да вроде…

Рассказчик пораженно почесал затылок.

– Да уж, теперь как только театры не обзывают. Раньше-то хоть думали, как назвать, а теперь – что попало! Я вон по телевизору видел, в Москве и табакерка какая-то есть. Что там люди делают, табак, что ли, нюхают? Ну, в общем, приезжает этот театр, а она, видишь ли, не может даже на спектакль сходить, поскольку живет в дикой глуши, жертвуя собой! И из-за кого? Из-за мужа, которого не видит, поскольку он днем и ночью на работе!

Собеседник матюгнулся, не скрывая своего отвращения.

– Собой жертвует? Делать бабе нечего! Сколько они вместе живут, лет десять? И ведь за это время ни дня не работала, даже поросят и тех не держит. Вот с ума от безделья и сходит. Говорят, она и по дому ничего не делает. Моя мать уверяет, что Володька даже суп сам варит! Представляешь? – второй парень с нескрываемым ужасом посмотрел на собеседника, не веря в столь чрезмерно компрометирующий этого самого Володьку факт. – А его баба по санаториям каждый год мотается, чего лечит, непонятно. И какого лешего он терпит? Хоть бы красавица была, еще можно было бы понять, а то скелет скелетом, подержаться не за что! Одна ее проквашенная физиономия чего стоит!

Парень в серой куртке с сомнением возразил, сам не веря собственным словам:

– Так ведь дочка у них.

Собеседник высыпал в рот остатки сухариков, и, смачно жуя, под непрерывный хруст сурово доложил свое мнение:

– Да уж и дочурка вся в свою великолепную мамашу – ни во что отца не ставит! Вторая мамочка, такая же простокваша!

Из кухни, прервав душещипательный разговор, появилась дородная официантка, крепко держа в руках полный поднос, от которого по всему помещению разнесся шлейф ароматного запаха. Посетители кафе дружно устремили на нее пристальные взгляды. Впрочем, интерес у всех был разный. Парни пускали слюни от неодолимого животного соблазна, а посетители с радостно загоревшимися очами почуяли избавление от голода. Благодетельница солидно, без ненужной спешки, вполне осознавая всю значимость момента, подплыла к столику приезжих и составила с подноса гору разных яств.

Тарелки с вкусно пахнувшим бордовым борщом, соблазнительного вида здоровенными отбивными с желтоватым пушистым пюре, салатом из сочных свежих помидор, огурцов и ярких красно – желтых кусочков болгарского перца, обильно сдобренный густющей деревенской сметаной, украсили собой пустой стол. Завершали пир два стакана крепкого коричневого чаю с плавающими чаинками. Отдельно стояла тарелка с крупно нарезанными кусками свежеиспеченного ноздреватого домашнего хлеба.

Выставив всё это изобилие на стол, официантка насмешливо скомандовала:

– Ешьте! Не отравитесь!

Дядя Костя растроганно пробормотал:

– Спасибо, милая! – и энергично принялся за еду.

Татьяна последовала его примеру. То ли они сильно проголодались, то ли пища, приготовленная из натуральных продуктов, была на редкость вкусной, но они управились с немаленькими порциями всего за десять минут. Довольно посмотрели друг на друга, понимая, что им крупно повезло. Дядя Костя, откинувшись на спинку скамьи, удовлетворенно погладил себя по кругленькому животику, рельефно обозначившемуся под хлопковой футболкой, и призывно помахал рукой официантке, чтобы шла к ним за расчетом. Но она не обратила на него никакого внимания. У нее были дела поважнее.

Она возлежала грудью на широком подоконнике, что-то высматривая на улице, выставив для всеобщего любования плотно обтянутую тугими джинсами обширную пятую точку. Увидев наконец, что ждала, повернулась к парням у бара.

– Бросьте вы ерунду городить! Наша фифа на остановку тащится, опять уезжает! – И с сожалением воскликнула, приложив руки к румяным щекам и недовольно качая головой: – Неужели Владимир Матвеевич опять за ней к ее мамаше отправится?! Опять упрашивать будет, чтобы вернулась?! И зачем она ему нужна?

Парень в серой куртке скабрезно хихикнул:

– А может у нее масса скрытых талантов, из тех, что не про всех? Может, она их ему по ночам демонстрирует? – при этом он с намеком обвел ласкающим взглядом хорошо видимые ему прелести официантки.

Та безапелляционно отрезала:

– Нету у нее никаких талантов! Ни дневных, ни ночных! Дура она набитая, вот и всё ее отличие от нормальных людей! – и в упоении взвизгнула: – А вон и она ползет со своей доченькой!

Татьяна вместе со всеми рефлекторно повернула голову к большому, во всю стену, чисто вымытому окну. По противоположной стороне широкой улицы, перекошенная от веса вздрюченного на плечо огромного замшевого баула, тащилась хорошо одетая худощавая женщина в длинном кожаном плаще с декоративной меховой опушкой.

Все мужчины, встречающиеся ей на пути, и, по мнению Татьяны, просто обязанные помочь слабой женщине, недовольно шарахались от нее, как от прокаженной. Какой-то бородатый мужик даже плюнул ей вслед, что-то зло прокричав. Что – не было слышно, но смысл угадывался без труда: катись-ка ты подальше!

Таня повнимательнее вгляделась в уезжавшую, и решила, что женщина была бы симпатичной, если бы ее не портило брезгливо-надменное выражение ухоженного лица. Следом с точно таким же видом, копируя мать даже в мелочах, шла девочка лет десяти в брючном джинсовом костюмчике, до колен заляпанном рыжей грязью. За плечами у нее висел довольно тяжелый зеленый рюкзачок, украшенный яркими малиновыми вишенками.

Тоскливая пара, резко отличаясь от окружавших их оживленных сельчан, пересекла площадь и остановилась перед автобусной остановкой. Стоявшие на остановке люди тут же отошли от них на безопасное расстояние, будто боялись заразиться.

Таня заметила, что женщина с девочкой демонстративно отвернулись от небольшой толпы, задрав к небу одинаковые тонкие носы. Сельчане платили им такой же откровенной неприязнью, молча разглядывая их с ног до головы с неуважительными гримасами, но молчали.

Официантка еще сильнее прижалась носом к стеклу, вся во власти захватывающего зрелища. Горячо заявила:

– Эх, высказать бы этой фифе всё, что она заслужила, но ведь Владимир Матвеевич будет недоволен! – Обозрев солидарно молчащую толпу на остановке, угрюмо прокомментировала: – И ведь никто ей ничего не говорит, потому что мужа уважают! Вот ведь хорошо устроилась! И слова-то ей поперек не скажи!

Парни отставили дорогие сердцу пивные кружки и тоже подошли к окну. Удивились, рассмотрев непривычную картину:

– Надо же! До чего довели ее сиятельство! На автобусе уезжает! И что же ее папочка самолично не приехал спасать несчастную дочурку? Машина сломалась, что ли? Или папаше дурная дочь надоела?

Официантка недобро фыркнула, в порыве гнева крепенько ударившись лбом об стекло, отчего оно опасно задребезжало.

– Да пусть хоть на помеле катится! Лишь бы обратно больше не появлялась!

Она выпалила эти слова с такой презрительной злобой, что даже толстокожий дядя Костя обернулся и посмотрел на уезжающую мать с ребенком. Решив, что ничего захватывающего в этом зрелище нет, скорее наоборот, повернулся и строго указал:

– Давай-ка рассчитывай нас, милочка! Нам ваши спектакли смотреть некогда. А порадоваться бегству недругов всегда успеешь. Будет что вспомнить вечерком с подружками. Они, я думаю, тоже за этим наблюдают.

Бедная зрительница, оторванная от заключительной сцены в самый душераздирающий момент, мигом выдала на-гора результат:

– Восемьдесят рублей на двоих! – и снова уставилась в окно.

Константин Иванович пожал плечами, посчитав, что это чересчур дешево, но спорить не стал. Может, тут цены такие. Ей виднее. Не могла же она обсчитаться, увлеченная драматическими событиями местного масштаба? Положил на край стола стольник и снова окликнул официантку.

Та примчалась, как полноценный вихрь, обдав их сладковатым запахом духов. Втянув живот и непотребно вихляя бедрами, отчего наблюдавшие за ней парни шумно проглотили слюни вожделения, с некоторым трудом вытащила из тесного кармана джинсов пару мятых десяток, швырнула их на столик и снова подбежала к окну, замерев в прежней охотничьей стойке. И вовремя.

К остановке плавно подкатил изрисованный черно-желтой рекламой «Би-лайна» рейсовый автобус.

Не прося ни у кого помощи, видимо, прекрасно понимая, что от враждебно настроенных односельчан ее не дождаться, женщина запихнула девочку в передние двери, залезла сама и волоком втянула внутрь поклажу, перегородив проход. Все остальные, чтобы не проходить мимо нее, демонстративно зашли в заднюю дверь.

Татьяна с дядей Костей встали, вежливо распрощались с возбужденной официанткой, и вышли на улицу.

Свежий воздух потяжелел, обещая скорый дождь, но солнце еще ярко сияло, и верховой ветер разгонял упорно собиравшиеся на горизонте облака. После тяжелой дороги и сытной еды их разморило, но отдыхать было некогда – осенью темнеет рано. А домой хотелось вернуться до сумерек, и, желательно, по сухому асфальту.

Снова сели в осточертевший автомобиль. Татьяна откинула голову на высокую мягкую спинку, вытянула ноги и сразу задремала. Водитель бросил завистливый взгляд на счастливую пассажирку, завел мотор и, проклиная свою тяжелую шоферскую долю, выехал со стоянки на проезжую часть. Через двадцать минут слева от дороги показались приземистые кирпичные строения.

Осторожно посмотрев на спящую Татьяну, Константин Иванович решил, что от получаса, который он потратит на покупку двух центнеров картошки, ничего не изменится, съехал с шоссе на бетонку, ведущую прямиком к хозяйству «ООО Охлопково».

Татьяна проснулась от грохочущего стакатто, ничего не понимая. Место водителя пустовало. Где же Константин Иванович? Машина стояла рядом с огромными кирпично-коричневыми ангарами, плотной стеной тянувшимися вдоль дороги и кончающимися где-то за линией горизонта. Сонно моргая, посмотрела вокруг. Через пару минут, наконец, заметила своего шофера.

Дядя Костя стоял рядом с подъемником. Помогая себе энергичными взмахами рук, в чем-то горячо убеждал зачуханного мужичонку в черном ватнике, из рваных дыр которого клочьями высовывалась серая комковатая вата. Слов не было слышно из-за подъезжавших один за другим самосвалов, с гулким эхом ссыпавших в бункера привезенный картофель.

Нехотя выбравшись из теплого автомобиля и слегка поеживаясь от прохладного ветерка, Татьяна подошла к Константину Ивановичу. На ее вопрос, что он тут делает, тот, старательно сдерживая негодование и из уважения к ее полу используя в своей пламенной речи исключительно литературные выражения, раздраженно пояснил:

– Думал купить домой пару центнеров картошки, жене угодить, а они, черти стоеросовые!..

Он запинался на каждом слове, но сложнейшую задачу не выражаться выполнил. Стоявший рядом мужичок с нетерпением смотрел ему в рот, ожидая нормальных русских слов, но не дождался. Хотя в озлобленном состоянии выражаться по-джентльменски для дяди Кости было непосильным трудом, он справился, подбирая соответствующие настроению литературные обороты.

– Они, идиоты поганые, видишь, не продают свою картошечку небольшими партиями, а только оптовым покупателям и тоннами. Не мелочатся они, у них объемы! Чего им время тратить на простых людей!

Он еще сильнее замахал руками, отчего напомнил Татьяна ветряную мельницу, зло сплюнул на обочину и повернулся, чтобы идти обратно к машине. Восхищенный его беспримерной выдержкой и редким самообладанием мужичок благосклонно посоветовал:

– А ты в участок зайди, там сейчас как раз заседание правления идет. И наш управляющий там. Он мужик понимающий, может, и разрешит купить два центнера вместо пары тонн. – И с намеком подмигнул рыжеватыми выцветшими ресницами, махнув рукой куда-то вдаль.

Константин Иванович решительно зашагал в указанном направлении, не обращая внимания на трубные сигналы самосвалов, требовавших уступить им дорогу. В разъяренном состоянии дядя Костя чувствовал себя ничуть не мельче какого-то там МАЗа или КРАЗа. Не трамваи, объедут! Или подождут, когда он пройдет.

Водители, понимая, что конкурент с избранного пути не свернет, тормозили и показательно крутили около висков коричневыми пальцами, пронзительно свистя вслед. Дядя Костя на подобные гнусные инсинуации не реагировал.

Татьяна из врожденного любопытства осторожно потянулась следом, избегая, однако, столкновений с автомобилями, для чего шла не по центру бетонки, как кичащийся гордым званием человека дядя Костя, а скромно, по самому краешку.

За коричневыми складами виднелся смешанный лес, от которого пахло грибами и лежалой хвоей. Опушка заросла лиственными деревьями – березками, европейским кленом, липами и ольхой, а дальше плотной стеной стоял хвойняк, преимущественно тяжелые раскидистые ели, из которых свечками взмывали ввысь стремительные сосны. Разница между породами создала такой сказочный цветовой контраст от горячего золотисто-пурпурно-багряного к холодному омуто-зеленому, что Татьяна засмотрелась и забыла о цели похода, автоматически следуя за предводителем, как овца за вожаком.

Они споро дошагали по ровной дороге до видневшегося в глубине площадки рыжего кирпичного домика с одним небольшим оконцем. По сравнению с огромными ангарами он казался маленьким и незначительным. Никаких опознавательных знаков на нем не было, и Татьяна засомневалась, туда ли они пришли.

Но Константина Ивановича вело вперед отточенное годами чутье. Подойдя, он по-хозяйски открыл тяжелую дверь, ничуть не сомневаясь в своем праве врываться туда, как к себе домой. Из помещения смрадной тучей выполз столб дыма, и послышался тяжелый гул мужских голосов.

Дядя Костя решительно зашел внутрь, и Татьяна, немного помедлив, пока не рассосется сизая гарь, крадучись, ведомая всё тем же любопытством, прошла за ним, оставив входную дверь открытой, чтобы можно было дышать.

В домике не оказалось никакого коридорчика, и они сразу очутились в комнате, по всей видимости, единственной. После яркого солнца почти ничего не было видно. В помещении царил дымный полумрак, и лица людей различить было невозможно.

От порыва свежего воздуха сизое грозовое облако, висевшее над головами мужчин, окружавших большой прямоугольный стол, стало потихоньку таять. Находившиеся в комнате удивленно замолчали и вопросительно уставились на вошедших, не понимая, кто посмел их потревожить во время решения жизненно важных вопросов.

Константин Иванович крякнул, выступил вперед и агрессивно начал обличительную речь.

– Почему это обычному человеку, не ЧП и не ООО, нельзя купить в вашем хозяйстве двести килограммов картошки? Почему раньше, когда здесь был простой колхоз, было можно, а теперь нельзя? Что это за дискриминация?

Произнеся без запинки такое сложное слово, дядя Костя заметно возгордился собой и с важным видом обвел глазами сидящих перед ним руководителей.

Те переглянулись. Сидевший с краю важный толстый мужчина в дорогом черном шелковом костюме, но в заляпанных рыжеватой глиной кирзовых сапогах, поняв, что перед ним заурядный покупатель, высокомерно пояснил, недовольно барабаня во время своей маленькой речи пальцами по исцарапанной столешнице:

– У нас бумаги не хватит всем желающим накладные выписывать, гражданин. Мы производители, а не продавцы.

Татьяна подумала: если это управляющий, то дяде Косте ничего не светит. Чистой воды самовлюбленный бюрократ.

Дядя Костя, разозлившись еще больше, по-петушиному расправил грудь и безоглядно кинулся в борьбу за столь нужную ему картошку.

– Если производители, то и продавать можете как угодно, кто вам запрещает?!

Рассердившийся бюрократ заявил начальственным голосом:

– Хватит, гражданин, не мешайте работать! Мы тут важные дела решаем, а вы лезете с глупостями. Вам ведь русским языком сказали, что по мелочи мы не торгуем!

Бывалый Константин Иванович и не думал сдаваться. Обличающе уточнил:

– А может, вы с перекупщиками картельное соглашение заключили? Чтобы народу жить было тяжелее? Может, на вас в антимонопольный комитет жаловаться пора?

Собрание зашумело. Кто смеялся, кто ругался. Татьяна захотелось зажать уши, чтобы не слышать возмущенных восклицаний руководителей местного масштаба. Она потеребила дядю Костю за рукав, желая поскорее убраться восвояси, всё равно ничего толкового от этого непробиваемого толстяка им не добиться.

Тут из дальнего угла, не замеченный ею ранее, поднялся мужчина среднего роста с умным и решительным лицом. Все враз смолкли, выжидающе глядя на него. У Татьяны почему-то гулко екнуло сердце, когда она повнимательнее рассмотрела его строгие правильные черты. Казалось, она уже где-то его видела, хотя никогда прежде с ним не встречалась. Может, его черты знакомы по какой-нибудь картине? И в голове впрямь всплыл портрет генерала Тучкова-четвертого, висевший в Эрмитаже. Да, очень похож.

Не догадываясь о необычных мыслях посетительницы, мужчина вышел из-за стола и твердой походкой подошел к неучтивым визитерам. В отличие от пижонистых сослуживцев на нем были обычные синие джинсы и довольно потрепанная серая куртка. Он пристально окинул девушку цепким взглядом властных серых глаз. Ей сразу стало не по себе, по спине струйкой пробежал ознобистый холодок, о чем-то предупреждая, но характер не позволил отвернуть дерзкий взгляд в сторону, и она вызывающе посмотрела ему прямо в глаза. Но лучше бы она этого не делала.

Тело внезапно вытянулось, как перед прыжком в неизведанное, подобралось и застыло в тягостной неподвижности, не собираясь повиноваться хозяйке. У нее возникла абсурдная уверенность, что в эту минуту что-то произошло, причем настолько значительное, что в ее жизни ничто больше не будет так, как прежде.

Его глаза странно зажглись, остановившись на ее губах, и ей показалось, что сейчас он подойдет к ней вплотную и поцелует, не обращая внимания на окружающих. Она рывком выдернула себя из странного транса, испуганно отшатнулась и отругала за излишнюю впечатлительность. Наверняка у него и в мыслях не было ничего подобного. Вот фантазерка!

Он прекратил озабоченное созерцание девушки и перевел ставший странно напряженным взгляд на ее спутника. Весомо разрешил, не делая лишних движений, будто экономя силы:

– Если вам нужен картофель, можете сами затарить его в мешки и взвесить на грузовых весах. Кузьмич вам поможет. Но предупреждаю – здесь не магазин. Пара килограммов туда-сюда – это нормально.

Мужики закивали головами, соглашаясь с ним, и даже толстый начальник не собирался оспаривать его слова.

Дядя Костя, уже отчаявшийся разжиться дешевой картошечкой, подскочил на месте и сразу взял быстрый старт, лишь кивнув на прощанье головой. Он считал, что добился справедливости сам и благодарить за это некого. Татьяна замешкалась, не понимая, что ее здесь держит, и снова взглянула на мужчину. Он смотрел на нее тяжелым сумрачным взглядом, что-то прикидывая. С трудом вырвавшись из-под гипноза его настойчивых серых глаз, она, исправляя недостатки воспитания своего водителя, быстро пробормотала ничего не значащие слова пустой благодарности, резко развернулась и стремительно побежала следом за Константином Ивановичем.

Невольно дернувшись в порыве отправиться за ней, мужчина своевременно вспомнил о своем долге руководителя и повернулся к собеседникам.

Быстро указал:

– Ну, что же, всё решено, давайте работать!

Толстый хотел что-то возразить, но он властно прервал:

– Хватит, Иваныч! Все знают, что болтать ты любишь больше, чем работать. Что делать, ты слышал, давай действуй!

Мужчины шумной толпой вывалились из домика, на ходу обмениваясь мнениями. Большинство подходили к поджидающим их одинаково потрепанным УАЗикам, садились за руль и разъезжались в разные стороны.

Не обращая внимания на царившую кругом суматоху, дядя Костя вытащил из багажника шесть штук вместительных матерчатых мешков и стал по очереди набивать их под завязку. Картофель был отменный – сухой, чистый, в меру крупный, приятно округлый, с прозрачной, еще молоденькой кожицей. У хозяйственного Константина Ивановича даже глаза заблестели от удовольствия.

Татьяна стояла неподалеку, наблюдая за погрузкой. Внезапно вздрогнула, почувствовав, что рядом кто-то стоит. Не оглядываясь, поняла, кто это. Казалось, у нее внезапно прорезался третий глаз или взыграло внутреннее чутье. Душа томительно заныла, с каждым мигом всё сильнее и сильнее страшась чего-то огромного, непонятного и угрожающего, что несла с собой эта неслучайная повторная встреча. Сразу захотелось убежать без оглядки. Представив, как она будет выглядеть, скача по дороге, как испуганный кролик, мрачно усмехнулась. Никогда с ней ничего подобного не было. Почему одно только присутствие этого человека рождает в ней такое странное чувство? Обхватив себя руками, с трудом заставила тело не двигаться.

Помолчав, натужно дыша ей в затылок, мужчина, казалось, через силу спросил, как ее зовут. Решив, что в безобидном вопросе ничего страшного нет, и никакого криминала не будет, если она ответит, тихо произнесла:

– Татьяна.

Он подвинулся еще ближе, почти касаясь ее плеча широкой грудью. Негромко представился:

– Владимир! – и тут же требовательно спросил: – Вы замужем?

Вместо того, чтобы сказать ему, что это не его дело, как она и ответила бы любому другому, сунувшему свой длинный нос в ее личную жизнь, послушно выдохнула, не понимая, откуда в ней такая покорность: