Текст книги "Идеологема"

Дернув на себя тяжелое дверное полотно, я переступила порог и бросилась по гладкой тропинке, что пересекала настоящий газон. Невольно улыбнулась тому буйству насаждений, что наблюдалось в парке. Раскидистые кроны деревьев в преддверии осени теряли часть своей густоты. Многолетние цветы, высаженные прямо в грунт, окаймляли тропинку пестрой лентой и дарили отрешенность от осознания пребывания в космосе. А пахли… Так хорошо пахли!

На Абсолюте все, как на Земле… Почти как на Земле. Нужно лишь отрешиться и не обращать внимания на купол кольца. Впрочем, не так уж и трудно это делать.

– Прибавь, – приказал Панин. – Теряем две секунды.

Я поторопилась, когда стала слышать его сопение за спиной. Не собиралась оборачиваться или пререкаться, а просто поднажала. Жаль, тропинка уперлась в очередную запертую дверь.

За ней находились промежуточный блок и стыковочный отсек для модулей. Здесь запросили только отпечаток ладони. Программа быстро обработала данные и впустила нас внутрь просторного помещения с металлической обшивкой стен, жесткими скамьями, на которых никто не сидел.

– О! Привет, ребята! И вас назначили!

Я поискала глазами говорившего с нами мужчину. Им оказался Иван – координатор соседнего звена. Мы часто с ним виделись в рубке во время рейда. Наши десятки порой работали параллельно, двигаясь навстречу, не давая тем самым возможности нежелательным элементам уйти от наказания.

Насмешка судьбы, но Иван был координатором звена, которым командовал Панин.

Иван подошел к Вадиму, и они обнялись, похлопали друг друга по спине. Мне Ваня улыбнулся и подмигнул. Светловолосый, широкоплечий, голубоглазый Иван всегда мне нравился. С ним было приятно работать.

– Рада видеть! – кивнула я и вернула парню улыбку.

Пройдя к скамье напротив узкого информационного табло, я не без удовольствия уселась на нее, откинулась на стену. Металл обшивки приятно холодил плечи. Я вытянула ноги вперед.

Табло отображало работу стыковочного узла и, судя по цифрам в правом нижнем углу, ждать посадки осталось немногим больше минуты.

Я присмотрелась к людям: хотела запомнить их лица. Мы все принадлежали к одному роду войск – внутренние мобилизационные группы. Судя по нашивкам, без учета меня присутствовало восемь координаторов и два командира групп. Странное соотношение, наводящие на размышления о правилах, что будут на отборе.

Неожиданно я почувствовала чей—то взгляд, резко повернула голову и наткнулась на изучающий, внимательный взор брюнета средних лет с нашивкой командира разведывательной группы. Он невысокого роста, карие глаза. Отличительная черта: три параллельных шрама на щеке. От этого нижнее веко было натянуто, и виднелась красная кожа глазницы.

– Стыковка завершена, – раздался механический голос компьютера. – Прошу регистрироваться.

Дверь со стороны парка открылась, и появился Грибоедов. Я подскочила, направилась к нему.

– Таня, я так и думал, что полетишь на этом модуле.

– Вы, к сыну?

– Да, надо повидаться.

– Значит, в одной команде? – улыбнулась я мужчине. – Отлично!

– Назначили, – вздохнул Александр Кирович. – Посмотрим, что за соревнования у них там будут. Отберем кого—нибудь.

– Сашка, рад видеть!

Брюнет со шрамами обнял Грибоедова и похлопал по спине. Тот не остался в долгу и тоже смачно постучал по хребтине.

– Знакомься, Дима, это мой заместитель. Татьяна Оттовна Фрэй. Дочка Отто. Помнишь?

– Как забыть… – По лицу мужчины пробежала тень, но он улыбнулся и протянул руку. Мне только и оставалось, что пожать ее. – Геройский был мужик. Рад знакомству. К тому же я наслышан о Татьяне Фрэй. Меня зовут Дмитрий Иванович Логинов.

Молва докатилась до тех подразделений, о которых знать не положено.

Отлично! И что мне с этим делать? Если уже в разведывательных войсках известно обо мне? Как говорил папа: «Расслабься». Попробую, я не уверена, что получится, но постараюсь.

Дверь паромного модуля уже открылась, и посадка шла полным ходом. Наша троица пристроилась в конец очереди. Мужчины разговаривали, а я думала о своем, наблюдая за прохождением регистрации.

Возле круглого прохода стояли двое вооруженных бойцов. Один держал в руках планшет, другой – устройство для проверки документов. Стандартная процедура заключалась в загрузке на вставленный в планшет паспорт – стержень цилиндрической формы с выступающей светящейся лентой вдоль корпуса – измененных данных бойца для пребывания на Земле. Другой проверяющий ревизовал работу паспорта и выдавал гражданские вещи.

Я знала, что внутри одежда и деньги, которые все еще в ходу на Земле. Следовательно, решение о моем назначении пришло раньше, чем состоялся совет. Моя фамилия уже была в списках наблюдателей за играми. Кто—то постарался и выдвинул меня до всех событий в рейде.

Позаботился! Чтоб его! Похлопотал об отпуске. Спасибо!

Почувствовав на себе взгляд, я невольно посмотрела в ту сторону, откуда мне казалось, он происходил.

Ну конечно, Панин, кому же еще сверлить меня взором? Еще и улыбается!

Но вопрос не в Панине, а в том, почему я так реагирую на него? Здоровая конкуренция? Самой смешно от таких предположений. Воспоминания о студенческом романе? Если разобраться и разложить все по составляющим, то и романа не было. Так, обычная интрижка с претензией создать клуб по интересам для двоих. Тогда что? Неужели в банальном чувстве вины? Но я сделала выводы и осознала.

А напоминает мое отношение к нему – мазохизм. Он уделал меня, и я желала реванша, дрессируя свою ненависть и надеясь на успех. Я подпитывалась его резкими высказываниями, присутствием рядом, достижениями.

Да—а—а… С головой у меня точно не все ладно.

А у кого ладно в нашей конторе? То—то и оно: нет таких.

– Приложите ладонь к экрану, – обратился ко мне военный.

Я выполнила его указание и ничего нового не увидела в появившейся на гладкой поверхности планшета строчке. Номер приказа, мои данные, группа войск, номер фаланги и звена. На пропуске загорелся красный индикатор. Мужчина выдернул стержень и протянул мне.

Подойдя к следующему бойцу, отдала заряженный паспорт, и тот провел выделявшейся вдоль корпуса полоской по специальному прибору. Лента на паспорте зажглась зеленым светом, появился номер, а на экране устройства – отпечатки пальцев, фотография в гражданской одежде и адрес проживания.

– Все в порядке. Возьмите.

Молодой человек протянул мне сумку—мешок, и я вошла в ярко освещенный соединительный туннель.

Давненько я не путешествовала на другие кольца Абсолюта. Месяца три вообще никуда не выбиралась из казармы. Увольнительные и последний отпуск проводила в секторе для семей военнослужащих. Командование решило отдать мне для проживания блок, в котором родилась и выросла. Но и там я появлялась не часто: казарма казалась роднее.

Я не чувствовала потери, заходя в блок. Это был мой дом, какие тут потери? Просто не видела смысла обитать там. Приезжала и, входя внутрь, казалось, переступала порог старого альбома с жизнерадостными фотографиями. Теплые воспоминания и ощущение некоего мемориала, к которому обычно приезжают люди, чтобы поклониться и подумать о высоком, смешались воедино. Пожалуй, как семейный альбом я свой блок и воспринимала. Реликвия, музей. Его надо беречь и гордиться.

Жить? Трудно существовать в музее, казарма предпочтительнее.

Закинув сумку на плечо, перешагнула стыковочный узел и огляделась. Над одним из кресел на небольшом табло горело зеленым светом мое имя. Рядом – фамилия четыреста одиннадцатого. Усмехнувшись, качнула головой, подошла к креслу и, бросив под него сумку, уселась, пристегнула ремни безопасности.

– Наше соседство – воля небес. Рад, что снова мозолишь мне глаза.

Куда без издевки? Оно и понятно – никуда. Вот командир звена с личным порядковым номером четыреста одиннадцать и веселился.

Очень хотелось ответить, но сочла за благо промолчать, иначе до самого кольца не заткнется, а я не в том расположении духа сейчас, чтобы слушать словесные поносы. Надо настроиться на пересадку.

Болтаться по кольцу ученых придется около трех часов. Программа максимум – перекусить где—нибудь и отсидеться в тихом месте. Программа минимум – просто отсидеться.

– Что если нам пообедать в каком—нибудь милом местечке? Поговорим или помолчим, но главное, сделаем это вместе? Как тебе предложение? Все равно три часа как—то надо убить. Лучше сделать это в приятной обстановке и со знакомыми людьми. Как думаешь?

Панин пристегивался, и, чтобы ему было удобнее, склонился в мою сторону. Потому слова прозвучали у самого уха. Интимненько получилось. Ровно так же это звучало несколько лет назад, когда он звал меня на свидание, пристегиваясь ремнями на военных тренажерах. Наши психологические показатели совпадали, и нас очень часто ставили в пару. Проще говоря: умные машины, просчитав наши тесты, решили, что мы с Паниным очень хорошо понимаем друг друга.

Как давно это было… Теперь от понимания остались только злость и отчужденность.

– Вижу—вижу, – продолжал четыреста одиннадцатый, – снова этот полный холода взгляд, говорящий мне: «Изыди. Видеть тебя не желаю. Между нами пропасть». И что я могу ответить? Ничего. Но поцеловать тебя очень хочется, потому продолжу болтать с тобой. Авось получится, и ты смилуешься над грешником, снизойдешь с вершины, где стоит храм самобичевания, и одаришь поцелуем. Ради последнего готов наравне с тобой войти в этот храм и потрясти всем дерьмом, что накопилось в моей душе за последние годы. Пройти огонь посвящения в уроды, принять это звание как данность. Все ради тебя… И я не могу забыть тот финт с полотенцем.

Я набрала воздуха в грудь и шумно выдохнула, но ничего не могла с собой поделать: повернулась к Панину, улыбнулась. Вспомнилось, как мы сидели в столовке или в парке военного училища, он болтал в подобном тоне всякие глупости, а я хихикала. Потом были поцелуи, объятья и снова поцелуи. Вадим на какое—то время вытеснил из памяти образ Кирилла, заставил поверить в возможность все исправить, продолжать надеяться на что—то светлое и простое, например, любовь.

Кто сказал, что любовь – сложная субстанция? Наверное, тот, кто любил представления о любви, а не жил, обладая ею. На самом деле простое чувство, не сложнее обычного колеса. Крутится себе по жизни, помогая существовать, делать поступки, обретать цели. Некая опция, включенная в наш спектр эмоций, с которой приятно существовать во времени, толкать себя и цивилизацию вперед.

– Раньше ты изысканнее предлагал себя, – стараясь унять улыбку, ответила я.

– Да, непорядок, – шутливый тон Панину давался легко. – Но в этом ты виновата. Практики никакой – любимая девчонка в статую превратилась. Ходит туда—сюда, а я слюной исхожу и тупею. Речевые инстинкты срабатывают, эмоции захлестывают, а мелю всякий бред. Сексуальность на голову давит. Того гляди помутнение рассудка начнется, перегрев не только в мозгу, но и в других местах.

– Заткнись, Панин. Перегрев давно случился. Завязывай чушь нести. Не действует.

– Действует, – хмыкнул четыреста одиннадцатый. – Только медленно. Но я упорный. На курсе не было никого, кто бы лучше понимал друг друга, чем мы с тобой.

– Утомил. Закрой рот. Что было, то прошло.

– Не уверен. Иначе моим координатором была бы ты.

Наконец—то серьезный тон. Так проще держать себя и его в рамках, не позволять выходить за них. Я чувствовала, что четыреста одиннадцатому приспичило со мной поговорить о важном деле.

Прав, ой как прав вояка: мы хорошо чувствуем друг друга. Вот и сейчас под бессмысленным лепетом о любимой девчонке Панин просил о встрече без посторонних ушей.

– Хорош! – отмахнулась я. – Хочешь поговорить, давай сделаем это на кольце ученых. А сейчас заткнись. Старт.

– Умолкаю.

На ехидство не похоже. Скорее – на понимание и добрую волю. Что же там случится такого на играх и отборе в целом, что Панин так всполошился? Он ведь намекал на разговор еще в душевой.

Ладно. Выслушаем, разберемся, подумаем на заданную тему.

Глава 2

Стыковка прошла успешно. Щелкнув замком ремней безопасности, я поднялась из кресла, достала сумку—мешок и направилась по проходу между рядами.

– Татьяна, погоди!

Я оглянулась. Панин спешил ко мне, цепляясь за меня взором. Лицо у него суровое, серьезное. Таким он был только во время рейдов.

Возле кресел, где сидели Александр Кирович и Логинов, Панин тормознул, протянул каждому руку для пожатия и получил пожатие в ответ. Видимо, мужчины перебросились короткими фразами, Панин кивнул, что—то сказал и снова направился ко мне.

Я стояла, вжавшись в стену, пропуская других наблюдателей к выходу.

– Пойдем вместе, поговорить ведь хотели. – Поравнявшись со мной, он взял мою сумку. – Я знаю здесь хорошее местечко. Тихо, мило, уютно.

«Поговорить ведь хотели»… Ну—ну. Вот уж точно не собиралась болтать, да еще и с Паниным. А он, все перевернув, сделал необходимую ему беседу нашей общей заинтересованностью. Умеет, гад! А я? Пошла на поводу, как делала это прежде. Пара извинительных фраз с его стороны, заигрывание, и я готова кушать ту лапшу, что повесит мне на уши господин командир.

Довольно! Завязывать надо с этим.

Панин прибыл в военное училище с этого кольца. Его родители ученые. Чем занимались, не ведаю, но сынок пошел не в них. С чего Панину приспичило окунуться в военную действительность – тайна за семью печатями. Но что в итоге получилось – того не изменить. Кстати, показатели к обитанию четыреста одиннадцатого на кольце ученых были. Еще в корпусе мне случайно попались на глаза результаты его тестов по математике и физике. Весьма недурно: Панин апеллировал формулами и доказательствами одной из теорем. Подвел изысканный и неожиданный вывод. Мой вопрос к нему «Зачем глушил показатели?» еще в те годы остался без ответа. А сейчас мне плевать и на Панина, и на его способности.

– Позже, – улыбнулась ему. – Я бывала на этом кольце и хорошо знакома с местными достопримечательностями. Если необходимость в беседе так актуальна, то переговорим перед моим отлетом. А сейчас обойдусь без тебя.

Мы снова шагали по хорошо освещенному тоннелю, только он оказался короче.

– Вот оно как даже, – хмыкнул парень. – Согласен, слишком забежал вперед. Но разговор неизбежен, поверь. Чем быстрее мы приступим к обсуждению, тем проще будет нам с тобой работать в команде.

Уважаемый господин сбавил напор и перешел на другой тон. Хм, чудны дела твои, Господи. Ему просто необходим разговор со мной, иначе бессмысленно все то, что сейчас происходило. Панин делал ставку на меня и еще кого—то. Упомянутая им команда – не все наблюдатели, а узкий круг людей. Начинает разворачиваться интрига. Кто—то, что—то, где—то, как—то – все грозит обернуться неким действом.

Что ж, мне стало любопытно.

На выходе служащие проверили паспорта, поинтересовались, не желаем ли мы переодеться. Выразив такое желание, отправились вслед за девушкой—волонтером, которая с вежливой улыбкой провела нас в боковую дверь. За ней оказалось несколько служебных помещений.

Панин бросил девушке несколько утонченных комплиментов, воспев ее красоту и женственность, а я только ухмылялась, видя реакцию молодой особы. Пунцовые щечки выдавали ее с потрохами, как и кокетливый взгляд, не сползающая с уст самодовольная улыбка.

– Проходите, пожалуйста, вот сюда, – девушка остановилась и, ухватившись за ручку двери с надписью: «Зарезервировано», обратилась к Панину: – Вам будет удобнее здесь.

Волонтерша, таинственно взглянув на командира группы, широко распахнула дверь. Меня она удостоила только взмаха руки в направлении двери с такой же надписью, находящейся напротив. Пожав плечами, я дернула полотно на себя, но Панин, успевший сунуть нос в предложенную ему комнату, резко возразил:

– Покажи—ка. Нет, твоя комната меньше. Таня, ты идешь сюда, а я эту займу.

– Твое благородство, Панин, не знает границ. Только и мне плевать, где переодеваться.

– А мне – нет. Это кольцо – мой дом родной. Не хочу позориться.

– Кто бы сомневался, – хмыкнула я, заметив блеснувшую в глазах волонтерши радость. – Да, как скажешь. Топай.

Я убрала ладошку девушки с дверной ручки, за которую она продолжала держаться, оставляя дверь открытой, чем несказанно удивила и отрезвила кокетку, не сводящую глаз с улыбающегося Панина.

– Можете идти, – не удержалась я, обращаясь к девушке, а четыреста одиннадцатый хохотнул и скрылся в комнате.

Помещение оказалось весьма уютным: габаритный стол, начиненный самыми последними разработками мира Абсолюта, мягкое кресло, интерактивная стена. При моем появлении на ней отобразилось приветствие, сменившееся началом ролика о кольце ученых. Для туристов и родителей, привозящих малышей и ребят старше, голос за кадром рассказывал, где можно остановиться на ночь или для длительного, многочасового ожидания.

Развязав сумку, достала из кармана паспорт, положила на стол. Интерактивная столешница моментально отреагировала, высветив посередине надпись с предложением начать работу. Я нажала на символ отмены, принялась выкладывать на стол вещи. Закончив, разделась до белья, аккуратно сложила форму на стол.

На стене менялись картинки. Теперь отображалось оснащение больниц для прибывших новичков, пункты заказа еды. Сообщалось, какие службы работают с туристами, какие с родителями способных детей, и в каких секторах находятся учебные блоки.

Одежда для гражданского лица оказалась вполне в духе землян: высокие сапоги на грубой подошве белого цвета, черные брюки, молочного цвета короткая куртка из унифицированной плотной ткани и темного оттенка топ. Сумка—кошелек была набита деньгами и слот—картами для возможности оплатить со счета, получить кредиты. Ко всему этому богатству я присовокупила электронный паспорт. Натянула одежду и произнесла:

– Система. Санитарную кабину.

Из стены выехал санитарный блок со встроенной в него умывальней и большим зеркалом. На полке перед умывальней лежала запечатанная одноразовая расческа, набор для чистки зубов и мыло с мочалкой.

Вскрыв пакетик с расческой, я принялась за кудри. Заплетя волосы в косу, по привычке одернула куртку, внимательно рассмотрела себя. Брюки подчеркивали бедра и длину ног. Куртка оттеняла цвет лица и светлые волосы, делая образ милым. Глаза казались крупнее, ярче. Топ с кружевами, коса и сумка, одетая через плечо, чтобы руки держать свободными, завершали облик наивной землянки—туристки.

– Система. Контейнер для пересылки.

Из соседней стены, что была похожа на лоскутное одеяло из ровных квадратов, выехал ящик. В него я погрузила форму, установила срок отправки его на кольцо военного корпуса, и ввела код склада.

На стене появились заставки с парками психологической разгрузки, места для отдыха и спорта. Вздохнув, я открыла дверь и шагнула в коридор. Панин подпирал плечом стену и болтал с волонтершей.

Я успела услышать конец анекдота, когда четыреста одиннадцатый заметил меня. Девушка даже не обернулась, полностью сосредоточившись на собеседнике. Не хотелось прерывать столь тесный момент, но пришлось:

– Встретимся чуть позже? Скажи, где и во сколько?

Парень окинул меня взором, лукаво улыбнулся. Я не осталась в долгу и тоже осмотрела его с ног до головы. Сделала намеренно медленно, чем озадачила девушку. Мордашка ее вытянулась, а в глазах появилась злость.

Ай—ай, милая, нехорошо так реагировать. Ревность – дело зряшное. Впрочем, судя по тому, как выглядел боец, я могла понять абсолютовку. Темные брюки, футболка в обтяжку, в руках свернутая новая куртка. Брутальность и скромность в одном флаконе.

Панин переменился в лице:

– Нет. Идем.

Сосредоточенность читалась в его глазах. Видимо, мое нежелание идти на контакт его встряхнуло. Он первым поплелся по коридору.

Я посмотрела на девушку, пожала плечами, улыбнулась ее недоумению и пристроилась следом за коллегой, сохраняя дистанцию. Через некоторое время за спиной я услышала стук каблучков. Итак, волонтерша пришла в себя и вернулась к обязанностям. Тем лучше для нее.

Выведя нас к платформе пересадочного узла, девушка удалилась. На прощанье одарила Панина заинтересованным взглядом.

Мы стояли на нижней платформе. Семь пневматических трубных тоннелей, расположенных параллельно на разных уровнях, были хорошо видны через прозрачную стену. По ним из разных точек стартовали кабинки с людьми и грузами. Венозная транспортная система Абсолюта скреплялась частыми пересадочными перифериями, что по мне – большая недоработка.

Нижняя линия называлась особой. Сюда пристыковывался паромный модуль с военными. Остальные пять веток принимали пассажиров, путешествующих между кольцами на шаттлах, и туристов с Земли. Еще одна линия отдана под транспортные и грузовые корабли.

Пассажирские прозрачные капсулы, в простонародье называемые аквариумами, спускались партиями по пять кабинок одновременно. Интервал отправки и подачи следующей партии составлял пятнадцать минут.

К сожалению, с грузовой и особой линией все обстояло сложнее. Подача кабинок проводилась по запросу. Судя по информации на табло, первая группа из шести человек уже отправилась. Следующий «аквариум» прибудет через десять минут.

– Непрофессионально, Таня, – произнес Панин.

Он стоял рядом со мной, наблюдая за погрузкой металлических ящиков с маркировкой космического полигона, которые выкатили из широких дверей и устанавливали на платформу роботы—погрузчики. Панин кинул слова в пустоту, будто мусор, и продолжал смотреть на работу механизмов.

Спокойствие, леность во взгляде говорили о том, что тема моего непрофессионализма для него исчерпана. Но это напускное. В мире нет людей лучше инстинктивно понимающих, чувствующих и принимающих друг друга, чем мы с Паниным. Я кожей ощущала его ярость и негодование. Он не знал, как снова обратить меня в свою веру, заставить поклоняться тем же идолам, которым поклонялся он.

А все просто: я по капле получала информацию о будущем, и меня напрягала отведенная мне роль.

– В чем именно непрофессионализм? – отозвалась я, зачем—то одернув куртку.

– Мы сейчас в одной команде, а ты даешь волю эмоциям, сводишь старые счеты. Проблема давно исчерпана.

– Разве?

– Конечно. – Четыреста одиннадцатый пожал плечами и вяло развернулся ко мне. – Вспомни события. Две команды в интерактивном поле. Рейд. Моя группа по зачисленным баллам за выполнение поставленных задач с трудом прорвалась в финал, твоя – фаворит зачета. Командные очки суммировались, финальная битва коренным образом ничего не решала. Твоя команда брала все призовые баллы.

Панин говорил, и я понимала, что он начал с зачета специально, так объяснение казалось более логичным, доказательным, неоспоримым. Знала и снова глотала его доводы.

– Твои ребята расслабились, и ты не понимала, как собрать их для последнего рейда в интерактивном поле, перед комиссией. Мое звено упало духом. Мы вместе придумали план, вместе внедрили, вместе заставили бойцов встряхнуться. Так в чем дело? Почему все изменилось? Почему между нами все изменилось, Татьяна?

«Вместе», «нами», «Татьяна», – слова расставлены логично, выделены голосом, произнесены с нажимом, обращены ко мне, к нашему общему прошлому. Панин всегда мог правильно построить фразу и в большинстве споров выигрывал за счет гладкого изречения.

Но тут не просто беседа по душам о днях давно минувших – это вербовка и весьма профессиональная.

Что ему нужно сейчас? В чем пытался убедить?

Некая схема требовала моего участия в ней и еще нескольких людей. Другими словами – группа посвященных. Статус наблюдателя на играх – прикрытие. Я получу приказ и условия отбора чуть позже. Марков выразил желание поговорить со мной, когда буду у мамы. Больше чем уверена, он проработает со мной какие—то варианты, обговорит пункты приказа. Иначе бессмыслица получается.

Ладно, с этим разобрались, что дальше?

Наверняка будут инструкции. Может так статься, что несколько пунктов разработано исключительно для группы посвященных? Запросто. Панин заранее, думаю, знал о дополнительных разъяснениях. Еще как! После выпуска из военного училища его направили в разведывательный батальон. Пару лет о нем ни слуху ни духу. Поговаривали, что парень заделался супершпионом и выполнял особые поручения. Но на то и слухи, чтоб им не верить. Год назад он объявился и возглавил десятку в рейдах на Землю. Хорошая карьера у однокурсника, оттого и тревожно.

– Подумай, Танечка, почему нас свели вместе, зная о расхождении во мнениях по некоторым вопросам? – улыбнулся четыреста одиннадцатый. – В этом не только провидение заинтересовано, но и вполне человекоподобные существа. В твоей голове должно уложиться, что сейчас не время прежним спорам, бабьим самобичеваниям. Включай мозги, Татьяна. Чем раньше ты начнешь здраво размышлять, тем полезнее станет наше сотрудничество.

Хорошее пожелание, на которое у меня нет ответа.

По глазам Вадима я поняла, что именно о грядущем он собирался поговорить со мной в «милом местечке». А если присовокупить к этому слухи о разведывательном опыте бывшего однокурсника, то заварушка на Земле готовилась грандиозная. Оставалось признать, что на текущий момент он обладал большей информацией, чем я, и хотел обсудить недалекое будущее, опередив официальные инструкции и беседу с командиром фаланги.

Интересно.

– Знаешь, а поцеловать тебя все равно очень хочется, – неожиданность признания Панина выбила из колеи размышлений. – Я тоскую по тебе и потому использую выпавший шанс.

– Непрофессионально, Панин.

– Увы. Грешен.

Я не стала комментировать, отвернулась. Раздражало, когда четыреста одиннадцатый начинал переводить разговор на другие рельсы, но и выказывать свою заинтересованность беседой не хотела.

А ведь Панин провоцировал меня, в буквальном смысле агрессивно подсовывал наживку, чтобы не промахнулась, глотнула глубже. Если переспрошу и попытаюсь вернуться к теме – значит, признаю, что Панин одержал моральную победу, заинтриговал, пробудил маховик любопытства, и он начал раскручиваться в нужном для парня ритме.

Боже, как же все просто и предсказуемо! Даже смешно и скучно.

Тактика Панина не поменялась со времен нашей учебы. Начиналось с агрессивного анонса беседы для достижения заинтересованности. Далее следовало уклонение от прямых вопросов с постоянным присутствием в контактной близости. Проводились частые короткие словесные атаки для подогрева любопытства. Все как в бою, или во время тренировки в спортивном зале. Никакого разнообразия, только напористость, не изобилующая изяществом. Желание втянуть очередного глупца в игру по правилам одного человека, тем самым полностью его деморализовав.

Фу—у—ух…

– Самое противное… – Панин склонился к моему уху, и его дыхание потревожило короткие волоски, выбившиеся из косы. Стало щекотно. – Я для тебя давно стал открытой книгой, но ты не знаешь меня. Чувствуешь, но не понимаешь.

Нет. Я не поддамся, не вступлю в диалог, хотя тактически все к этому идет: его нависание надо мной предполагает какой—то выпад в его сторону. Например, отталкивающее движение, злое слово. Грубить не стану – будет расцениваться Паниным как моя промашка. Отталкивать рукой – тоже, он решит, что это мое поражение. Остается стоять и слушать.

«Чувствуешь, но не понимаешь»…

Слова против воли впитались в мозг. Вадим намекал на оставшееся между нами взаимопонимание, отточенное во время учебы. Но теперь все звучало иначе. Ощущалось и воспринималось через другую призму – остывшей, но никуда не девшейся родственности.

Чтоб тебя, Панин! Я слушаю, не тяни, продолжай вливать в мою душу яд. Убей, наконец! Но ты правильно рассчитал порции, добавляя каждый раз по чуть—чуть, отравляя меня, оставляя жить и адаптироваться. Многие скажут, что яд в таких мизерных долях – лекарство. Да, против другой отравы, но не этой.

Не хочу, чтобы ты касался душевных струн, намекал на что—то, что давно прошло и растворилось, разорвалось, пришло в негодность, растоптано и утилизировано. Остались только воспоминание и выводы. Другого ничего нет. Наше взаимопонимание теперь основывалось на грамотном распределении сил в совместных рейдах, на контактах между нашими группами, на возможности просчитать ситуацию, опираясь на личные качества характера.

Другого ничего нет.

Ничего.

Не надо втягивать меня в такие игры, рушить странный мир, который существует между нами. Подкладывать бомбу под сложившиеся отношения. Я варюсь в собственных эмоциях, ты – живешь своими. Между нами пусть и хрупкое, но равновесие, тонкий лед, иллюзия незыблемости и покоя.

Пусть так будет.

Пусть…

– Забавно, – продолжил Панин, нарушив возникшую паузу, – но я осознаю, что сейчас ты манипулируешь мной, крутишь, как тебе хочется, зная мои… Недостатки. Пожалуй, ты единственная о них знаешь. Я хочу видеть реакцию от тебя, а ее нет. Радуйся, ты победила. Ты держишь ситуацию под контролем. Я пытаюсь сблизиться, ты не реагируешь. Из тебя вышел отличный координатор, Татьяна. Молодец! У тебя неплохо получается, я почти взбешен, что не могу вызвать тебя на разговор. Но есть одна закавыка: тут ведь важно не передавить, милая, не перетянуть. За три года службы я научился терпению и выдержке. И буду пытаться говорить с тобой. Если надо, приеду в блок к твоей матери, но мы сделаем это: разговор состоится.

Ухмыльнулась и повернулась к Панину. Наши лица, глаза, губы были на одном уровне. Я заметила, как нервно дернулся рот у однокурсника. Панин взгляда не отводил. Видела, что ему было что сказать, и это нечто крайне важное. Предупреждение? Возможно…

– Ничего себе угроза! Твоя физиономия среди возвышенной публики! Дай отдохнуть от тебя, образина! Побыть среди милых душой и сердцем, не способных лукавить и выкручиваться людей. Все эти твои заходы вот где у меня сидят! Наглоталась их, потому не воспринимаю. Хватит! Я не ведусь на это!

Не сдержалась. Получилось грубо, по—детски. Словно ребенок, сводила счеты и расползалась на лоскуты под действием захлестнувших меня эмоций. Дрогнула…

«Не ведусь на это»…

Идиотка! Сдала себя с потрохами. Панин добился, чего хотел – реакции. Я все еще не могу спокойно воспринимать его – неоспоримый факт, но сейчас я перестала контролировать себя, сдерживать, урезонивать, смотреть на него отрешенно. Стало быть, еще не все кончено. Сколько бы я не уговаривала себя, не пыталась абстрагироваться, я продолжаю не просто мерить все и вся по Панину, а жить в поле его личности.

Его губы расплылись в улыбке:

– Честно пытался быть интригующим, забыв, с кем имею дело. И еще: не сможешь понять, то хотя бы запомни, что я не собираюсь давить на тебя, перетягивать на свою сторону, убеждать в чем—то. Раньше я верил, что так нам с тобой будет проще общаться. Признаю – ошибся. В то время это было лекарством для тебя, но не теперь. Я продолжал врачевать уже выздоровевшего человека. Знаю, что не прокатит, после… После того что между нами было, любые мои доводы ты станешь рассматривать под десятью лупами. Повторюсь: знаю и принимаю.