Текст книги "Отпусти своего демона"

Джек не испытывал к ней сексуального влечения – честно не испытывал. Пока не увидел. Она была красива, от макушки до пяток. Смотрела на него насмешливо и смущенно.

Они провели вместе ночь и утром расстались.

Они больше никогда не встретятся – таково было условие Гретхен. Она попросила об одолжении, и Иван не смог отказать, не подозревая, что сдержать слово будет так трудно. Он хотел ее увидеть. Спустя два года хотел сильнее, чем прежде.

Гретхен состояла в браке, но из-за проблем у супруга не могла забеременеть. Они решили выбрать здорового привлекательного мужчину и зачать ребенка с его помощью. Со слов Гретхен, Джек идеально подходил для этой роли.

Самое смешное, что он согласился. Он не имел склонности романтизировать прошлое, но воспоминания об их единственной ночи перекрывали все короткие и длительные интрижки, что были до и после. Их тела идеально подходили друг другу и взаимодействовали на каком-то ином энергетическом уровне. Иногда ему казалось, что его память играет с ним злую шутку, добавляя иллюзорных штрихов и ощущений. Но разве он не чувствовал ровно то же и два года назад, ранним мюнхенским утром, опустившись на колени перед Гретхен и спрятав лицо в ее коленях?

Иван отлично помнил, какие испытывал эмоции, – и жаждал их повторить. Он не знал, требовалась ли для этого та же женщина, или близкая по неоднозначности ситуация, или то и другое вместе. Он намеревался начать с самого простого: встретиться с Гретхен.

О ребенке думал в последнюю очередь. Любопытно взглянуть на плоть от своей плоти – но без сантиментов. Участвовать в жизни ребенка или претендовать на роль законного папаши он точно не планировал. Он выступил в роли донора спермы, ни больше ни меньше. Сделка есть сделка. По-настоящему его интересовала только женщина.

И здесь начинались определенные трудности. Медсестра дала Джеку понять, что любит своего мужа и счастлива в браке. Стефан идеальный мужчина – и при других обстоятельствах она бы не изменила ему. При таком раскладе она, скорее всего, откажется от встречи, даже зная, что дальше чашки кофе в общественном месте не зайдет. Да и с чего бы ей соглашаться? У нее все в порядке, она получила желаемое. Иван являлся эпизодом, средством достижения цели. Медсестра, поди, и имени его не вспомнит.

Джек остановился возле Хофбройхаус – исторической придворной пивной, известной тем, что там частенько сиживал Гитлер. Такие шумные, наводненные туристами бары Джеку не нравились. Да и пиво он не любил.

Заметно похолодало. Иван побродил еще несколько минут, думая о Гретхен, и двинулся в сторону парковки.

Тогда

Лекция была скучной, Никита то и дело отключался. Если бы Артем не толкал его в бок, возвращая к реальности, он, чего доброго, захрапел бы на всю аудиторию. На четвертом курсе можно позволить себе некоторые вольности, но данный предмет был экзаменационным, а препод – жутким мстительным занудой.

– Блин, Темыч, засыпаю, сил нет, – страдальческим голосом поведал Никита.

– Лег-то во сколько?

– Не помню. В пять. Или в шесть. Мне нужен кофе, немедленно.

– Хочешь свалить прямо сейчас или выдержишь пятнадцать минут до конца пары? – не отрывая взгляда от преподавателя за кафедрой, поинтересовался Артем.

Как только прозвенел звонок, друзья направились в кафетерий на первом этаже и взяли по двойному эспрессо. Несколько глотков горького напитка в считаные минуты оживили Никиту.

– Может, тебе не брать воскресные ночи? Все-таки понедельник – день тяжелый, и лекции, как назло, нужные, – предложил Артем.

– Исключено. На выходных самый замес, – отмахнулся приятель. – Прорвемся. Нам учиться осталось всего ничего.

– Ну смотри.

– Я-то смотрю. – Никита подозрительно прищурился и выдержал паузу. – А вот ты?

– Что я? – Свет глупо улыбнулся, хотя прекрасно понял намек. – У меня все нормально.

– Ты решился или нет?!

– В процессе.

Никита указал подбородком на его нетронутый кофе.

– Допивать будешь?

Артем молча подвинул к нему свой бумажный стаканчик. Товарищ сделал два больших глотка и серьезно посмотрел на него.

– Мы это уже сто раз перетерли. Что тебя останавливает?

Артем и сам не знал. Возможно, природная скромность. Или неуверенность в себе. Или боязнь поражения. А может, он просто не хотел делать шоу из своего увлечения. Для него паркур был философией, образом мысли. Глупо опускать его на соревновательный уровень.

Свету не нравилось то, что происходило в последние годы с паркуром. Главной задачей трейсеров стало не самосовершенствование, а желание дешевой популярности. Каждый снимал видео, участвовал в конкурсах, обучал новичков, пытаясь заработать и прославиться. В общем-то ничего дурного в этом не было, и не Артему судить других. Просто лично ему претил такой подход. Исключительно его собственные заморочки.

При всем при этом он отлично понимал, что и обычная жизнь среднестатистического человека ему не подходит. Нужно найти компромисс. А компромиссы всегда давались ему нелегко.

Близился чемпионат России по паркуру, и Никита настаивал, чтобы Артем принял в нем участие.

– Я же видел, на что ты способен, – горячился друг. – Ты реально крут, ты это знаешь. И я это знаю, и Полимер тоже. Но нужно, чтобы об этом узнал кто-то еще. Заяви о себе. У тебя появится больше возможностей, о которых ты можешь не подозревать. Ты сам говоришь, что офисная жизнь тебе не по нраву. Ну так дай себе шанс заниматься любимым делом и при этом не голодать. Вон, твой любимый Дэвид Бель тоже выступал против коммерциализации паркура, а поди ж ты, сейчас снимается и в рекламе, и в кино. И чем это плохо?

Никита бил по больному.

К французу Дэвиду Белю, родоначальнику паркура, у Артема было особое отношение. И прежде всего потому, что они были чертовски, издевательски похожи внешне. Карие глаза, черные волосы, ровный нос, острый подбородок, телосложение одинаковое. Только разница в двадцать лет.

Увлекшись паркуром, юный Артем прилежно штудировал матчасть и выучил назубок биографию Дэвида Беля.

Родился идеолог движения в 1973 году в Нормандии, в небогатой семье. Его отец служил во французской армии и работал пожарным. Он был выдающимся спортсменом и высококвалифицированным спасателем и воспитывал сына соответственно. Немудрено, что Дэвид увлекся легкой атлетикой, гимнастикой и боевыми искусствами. В пятнадцать лет он собрал компанию молодых людей, которые впоследствии стали его сподвижниками. Они назвали себя «Ямакаси» (сильные духом и телом) и тренировались как одержимые. Тогда-то у Дэвида и вырисовалась идея о неограниченном перемещении в пространстве.

Большое влияние на формирование новой дисциплины оказал отец Дэвида. Во время службы во Вьетнаме он почерпнул много полезных навыков: концентрация внимания и физических возможностей, преодоление препятствий, ловкость и изобретательность. Именно от этой базы отталкивался Дэвид, создавая собственный стиль. Он учился проходить везде, где хотел пройти, – без страха и ограничений. Его тяга к приключениям и жажда свободы – как физической, так и духовной – толкала его вперед, на покорение новых вершин. «Нет границ, есть лишь препятствия» – эта фраза стала девизом трейсеров.

Долгое время Дэвид пробовал себя на различных работах, но ни в чем не находил удовлетворения. Он пребывал под влиянием захватившего его увлечения, но понимал, что паркур как самостоятельная дисциплина еще не имеет права на существование. А тут еще в команде начались разногласия, которые в конце концов привели к разрыву.

Дэвид и его лучший друг Себастьян Фукан стали вдвоем заниматься развитием паркура. Записывали видео, объясняли философию. Однако вскоре их дружба дала трещину. Себастьян брал за уроки деньги, тогда как Дэвид считал это недопустимым. Себастьян мечтал превратить паркур в бизнес. Принимал участие в коммерческих проектах, снимался в клипах и в итоге сформировал отдельное направление – фриран. Если смысл паркура заключается в рациональном перемещении из точки A в точку B за максимально короткое время, то суть фрирана состоит в эстетически приятном передвижении, пусть даже в ущерб эффективности. У фриранера нет цели закончить маршрут, он лишь получает удовольствие от красоты процесса.

Дэвид Бель не стремился к популярности. Однако один из записанных им роликов увидели телевизионщики и сняли о нем фильм. Медленно, но верно Дэвид Бель становился известным. В паркур вливалось все больше людей, и вскоре лихорадка охватила весь мир. Сам Дэвид, не видя иного способа жить в гармонии со своим увлечением, начал сниматься в кино и рекламных роликах, демонстрируя свои необычные способности и тем самым вдохновляя тысячи последователей.

Фильм «13-й район», в котором Бель снялся в главной роли, Артем пересматривал несколько раз. В замедленном режиме прокручивал головокружительные трюки своего кумира и раскладывал на элементы – шаг за шагом, – чтобы повторить самостоятельно.

– Я спрашиваю, чего ты молчишь? – упрямо повторил Никита.

– Думаю.

– И что надумал?

Артем повертел мобильный (дурная привычка) – и решительно положил его на стол.

– Ты прав.

– Оу? – Никита явно не ожидал столь скорой победы. – Позволь уточнить на всякий случай – в чем именно?

– Надо что-то делать. Отправлю сегодня заявку на участие.

– Вот это я понимаю, мужик! – обрадовался Никита.

Свет хоть и пообещал товарищу, но с исполнением не спешил. Тянул до последнего. После пар забежал на работу, прокуковал там до вечера. Дома переоделся, пошел на тренировку. Истязал себя два часа, но без толку: тело слушалось плохо, даже простые движения давались с трудом. Сложные трюки отрабатывать не рискнул. Сделал упор на ОФП. Приковылял домой на полусогнутых. Сварил пельмени, послонялся по квартире и лишь без четверти двенадцать включил компьютер.

Никита все правильно говорил. Для Света существовал лишь один путь выбиться в люди. Оставаясь в тени, успеха не добьешься. Паршивые законы современного мира: без пиара и саморекламы далеко не уедешь. Люди ведутся на красивые картинки, жаждут зрелищ и громких слов.

Артем выбрал папку с фотографиями на рабочем столе и кликнул мышкой. Прокрутил колесико вниз и щелкнул по изображению. На снимке – пустой зал, и в центре на матах пятнадцатилетний Свет сидит на прямом шпагате. Ох и пришлось тогда попотеть. Начиная заниматься в секции, Артем был как деревянный. Разводил ноги чуть шире плеч, дальше никак. Денни говорил, что если регулярно растягиваться, то года за полтора можно сесть. Артем тянулся каждый день. Дома закрывался в своей комнате, надевал на ноги целлофановые пакеты, чтобы скользить по ковру, и, скрипя зубами, держал позицию. Однажды под правой коленкой у него что-то щелкнуло и отозвалось резкой болью. Парень тогда перепугался до чертиков, думал, связку порвал. Боялся не самой травмы, а того, что надолго выйдет из строя. К счастью, ничего страшного не случилось. Впредь он тянулся осторожнее, увеличивая давление постепенно, без фанатизма. Расчеты Денни не оправдались. На шпагат Свет сел не через полтора года, а через восемь месяцев.

Данила после этого подрядился с ребятами пари заключать: за какой срок Свет выполнит тот или иной элемент. Ставки на импровизированном тотализаторе принимались смехотворные, но смысл был не в прибыли, а в веселье.

Первое время Свет из кожи вон лез, чтобы максимально быстро освоить сперва базовые упражнения, затем более сложные. Дураком был, рисковал. Как умудрился обойтись без тяжелых травм, непонятно. Везло, наверное. Ушибы, разумеется, присутствовали постоянно, но их Артем не замечал. Вот когда руку сломал – тогда неприятно было. Но он и с гипсом умудрялся практиковаться.

По малолетству демонстрировал довольно безответственное отношение к собственному здоровью. Спешил научиться как можно большему и не тратил силы на отработку и доведение до совершенства каждого элемента. Боялся, что упустит драгоценное время. Он и так слишком поздно начал. Дэвид Бель в его возрасте уже такого уровня достиг! И это было обиднее всего. Конечно, Бель крутой чувак, и Артем его безмерно уважал. Но они изначально находились в неравных условиях. Дэвид рос в спортивной семье, ему было на кого равняться и у кого учиться. А у Света не было. Отца интересовала только выпивка. Он бы и пары раз не отжался.

Подростку сложно самому пробивать дорогу – хватать знания из разных источников, анализировать, что плохо, что хорошо. Если бы только у него был настоящий наставник, он бы горы свернул!

Они, наверное, потому и сблизились с Данилой. Вдвоем было легче находить ответы.

Артем повел мышкой вверх и кликнул на другой снимок. Светловолосый парень лет семнадцати в красной футболке и зеленых штанах завис в воздухе вниз головой на краю высотного здания. Красивый кадр.

Свет хорошо запомнил тот день. Стояла середина лета. Они с Денни двигались с тренировки в сторону автобусной остановки, когда увидели знакомых ребят. Эти трое были старше на пару лет и одно время занимались в секции, но потом отделились. Изучали трюки в ютьюбе, повторяли их и делали собственное видео. Их клипы пользовались большой популярностью. Зрителям нравилось наблюдать, как кто-то подвергает опасности свою жизнь. Парни часто прыгали на крышах, выбирали ветхие конструкции и всячески изображали отвагу и бесстрашие.

Ил, Штопор и Бах вертели в руках камеру, экспериментируя с настройками.

– Собираетесь новый шедевр снимать? – бросил Денни. Он всегда отличался ехидством.

– Здорово! – весело отозвался Ил и указал рукой вверх, на крышу ближайшей высотки. – Видишь здание? Мы надыбали ключ от чердака. Планируем закреативить убойную видюху с панорамами города. Хотите с нами подняться?

Глупый вопрос. Еще бы не хотеть.

С высоты семнадцатого этажа город казался покоренной территорией, завоеванной землей. Артема охватило упоительное чувство свободы – хотелось мчаться вперед, отодвигая пределы и освобождаясь от забот. Почти решил потрейсить вместе с парнями, но вовремя спохватился – он только что закончил утомительную двухчасовую тренировку и понимал: если перенапряжется сегодня, завтра не сможет полноценно упражняться. Кроме того, парни собирались делать акробатику, а он пока в этом отставал.

Ил и Штопор начали разминку, а Бах подбирал наилучший угол для съемки. Оригинальный был паренек – как трейсер посредственный, зато клипы делал – закачаешься. Он потом по этой стезе и пошел – выучился на оператора и видеомонтажера. Паркур забросил.

– Так, ладно, начинаем. Бах, сперва Штопор сделает фляки с рондата, а потом я покручу.

– Слушай, Илья, у меня предложение, – лукаво усмехнулся Денни. – Вот ты красно-зеленый. Так надо бы Штопору в желтое нарядиться.

– Это еще зачем?

– Было бы на светофор похоже.

Денни в своем репертуаре, но Ил миролюбиво отмахнулся.

Съемка прошла отлично. Артем даже немного завидовал, глядя, с какой легкостью и бесшабашностью парни исполняют элементы. Качественный монтаж, красивая музыка – и хит ютьюба готов.

В самом конце Илья поднялся на бетонный выступ, опоясывавший крышу по периметру.

– Я сейчас аккуратно крутану сальто назад, а ты, Бах, сделай фотку, когда я в воздухе буду.

Идея была опасная, но Илья так загорелся, что не позволил себя переубедить. В общем-то ребята не сильно его и отговаривали. Все-таки любопытно посмотреть.

Бах занял позицию с камерой на изготовку, а Ил замер у края крыши, примериваясь и собираясь с духом. В следующую секунду он уже выпрыгивал назад. Бах успел поймать нужный момент. Это была последняя фотография Ила.

Неизвестно, что в итоге произошло – то ли Илья испугался, что приземлился слишком близко к краю, и невольно дернулся. То ли неправильно поставил ноги и соскользнул вниз. То ли травмированный голеностоп подвел. Он рухнул с семнадцатого этажа, откуда открывался умиротворяющий вид на город, и разбился насмерть.

Первые мгновения Артем не понимал, что случилось. Вроде вот он, Ил, стоит в трех метрах справа, и вдруг исчез. Будто в воздухе растворился. А потом Свет услышал крики – парни бросились к краю крыши, словно это могло что-то изменить.

Чуть позже родители Ильи разрешили Баху выложить в сеть ту чертову фотографию. Надеялись, что трагедия их сына послужит уроком и спасет жизнь очередному отчаянному подростку. Артем сохранил снимок у себя в компьютере.

После того случая Свет стал серьезнее относиться к своему увлечению. Осознал, что главные правила паркура – безопасность, эффективность, простота – не пустой звук, а единственно верный путь. Быть трейсером – это не летать с крыши на крышу. Быть трейсером – значит иметь голову на плечах и владеть своим телом.

Вечером они с Денни долго бродили по улицам, пришибленные произошедшим. Домой Артем идти не спешил – там ор и пьянка, а ему хотелось тишины и покоя. Денни привел товарища на свое тайное место тренировок – замороженную стройку и прилегающие к ней гаражи. Взобрались на низкий выступ на уровне первого этажа, уселись, обхватив колени руками, так и просидели до самой ночи.

– Знаешь, о чем я сейчас подумал, – признался тогда Артем, глядя на темнеющую груду гравия. – Как-то неправильно у нас все.

– У нас – это у кого? У трейсеров? – откликнулся притихший Данила.

– Да. У всей нашей тусовки. Нет у нас благородной цели. Например, спасти ребенка, как в фильме «Ямакаси». Или защитить людей от произвола властей – как в «13-м районе». У нас обычная жизнь, в которой преодоление препятствий – это способ отличиться. В идеале паркур – это образ жизни. А ведь большинство трейсит просто из тщеславия, из желания быть не как все. Нет в этом ни философии, ни благородства. Один выпендреж.

Некоторое время Денни молчал, потом спросил задумчиво:

– Так ты хочешь спасти ребенка?

И не выдержал, прыснул со смеху.

– Придурок, – слабо улыбнулся Артем.

– А если серьезно, то ведь главное, как ты сам относишься к паркуру. А на остальных плевать. Вся шелуха рано или поздно отвалится. Останутся только настоящие.

– Как ты думаешь, мы какие?

Денни нашарил рукой отколовшийся кусочек шифера и запустил в сгущавшиеся сумерки:

– Время покажет.

– Илюху жалко, – после паузы сказал Свет. – И родаков его тоже.

– Сам виноват, – неожиданно зло процедил друг.

– Все равно жалко.

– Согласен.

Той ночью Артем ворочался до утра, не мог заснуть. Перед глазами стоял светловолосый семнадцатилетний парень в яркой одежде на фоне пронзительного голубого неба. Со следующей тренировки Свет временно перестал изучать сложные элементы и вплотную занялся хромающей базой и постановкой правильной техники.

Артем закрыл фотографию. Часы показывали без пяти двенадцать. Оставалось ровно пять минут до окончания приема заявок на чемпионат. Больше тянуть нельзя. Он зашел на сайт, открыл форму и поспешно вбил свои данные.

Сейчас

Тянуть можно было и дальше, но два дня на рефлексию Джек посчитал достаточным. Он отдохнул, вдоволь нагулялся по Мюнхену, наговорился с родителями. Дело оставалось за малым.

Прикрыл дверь в комнату, сделал пару глубоких вдохов и отыскал в телефоне контакты Гретхен. Волновался, когда набирал номер.

Длинные гудки.

Джек повторил набор. Трубку никто не взял.

Она могла сменить номер. Или занята и не слышит. Или знает, кто звонит, и поэтому не отвечает.

Иван кинул мобильный на кровать и застыл у окна. Заснеженный сад посверкивал под деликатным утренним солнцем, из трубы соседнего дома устремлялся в серо-голубое небо почти бесцветный дымок камина. Джек не собирался сдаваться. Он приехал, чтобы увидеть Гретхен, – хочет она того или нет. Вреда он ей не причинит, семью не разрушит. Нет ничего дурного в том, чтобы встретиться двум знакомым, поболтать о разном.

Телефон, упавший между подушками, приглушенно заныл. Джек взял его в руки и посмотрел на дисплей. Звонила Гретхен.

– Герр Иван, это ты? – Ее голос, вкрадчивый, хрипловатый, ничуть не изменился. Джек мгновенно почувствовал облегчение, словно все это время подозревал, что медсестра являлась плодом его воображения.

– Ты сохранила мой номер? Польщен.

– О, герр Иван, я не забываю людей, сделавших мне приятно.

Джек почти расплылся в довольной улыбке, когда услышал продолжение фразы.

– Твой плеер, который я одолжила, прекрасно служит. Слушаю музыку и поминаю тебя добрым словом.

Материнство не повлияло на характер медсестры – ироничности не убавилось ни на грамм.

– Я проездом в Германии, – сдержанно ответил Джек. – Хотел бы пригласить тебя в кафе, если это уместно.

– За кого ты меня принимаешь, герр Иван?

Он поморщился от досады: ну вот, начинается.

– У меня нет намерения тебя обидеть…

– Намерения нет, и все-таки обидел, – отчитала его собеседница. – Не видел девушку целую вечность и приглашаешь ее в какое-то кафе. Я соглашусь не меньше чем на ресторан. Самый дорогой в городе. Ты знаешь, какой самый дорогой ресторан в Мюнхене?

– Знаю, Гретхен, – с улыбкой ответил Иван. Чертова медсестра умела накалить обстановку. – Когда тебе удобно?

– Сегодня в семь вечера.

– Договорились.

– Отлично. Встретимся там. Я доеду сама, – предупредила Гретхен и положила трубку.

Иван глянул на часы – 10.15. Отец уже уехал на работу и не появится раньше вечера. Очень не хотелось отвлекать его от дел, но выбора нет. Нужно звонить.

– Папа, извини, понимаю, ты занят…

– Отставить извинения. Говори по существу, – приказал Кравцов-старший. – Что-то стряслось?

– Твой бизнес-партнер Маркус еще является совладельцем «Тантриса»?

– Да, насколько мне известно.

– Будет очень неловко попросить его об услуге? – смущенно протянул Иван. – Я в курсе, что в этом ресторане бронируют места за несколько дней, но мне кровь из носу нужен столик сегодня на семь вечера.

Сергей Иванович одобрительно хмыкнул:

– Вот это я понимаю! Надо полагать, фрейлейн очень красивая, раз требует таких усилий?

– Очень красивая и грозная, – признался Джек.

– В таком случае ты выбрал правильное место для ужина. Когда мне нужно задобрить твою мать, я веду ее в «Тантрис», – рассмеялся Кравцов-старший. – Я свяжусь с Маркусом. Думаю, проблем не возникнет.

Гретхен приехала вовремя, что странно. В их последнюю встречу она заставила себя ждать. К тому моменту, как она подошла ко входу в ресторан, Иван олицетворял собой спокойствие и невозмутимость.

– Прекрасно выглядишь, – поприветствовал он Гретхен, целуя в щеку.

– Ты тоже. После лечения в клинике ты был несколько изможден и потрепан. Признайся, ты вел в России веселую и беззаботную жизнь?

Джек воздержался от ответа и молча предложил пройти внутрь. Метрдотель спросил имена и проводил гостей к столику. Они расположились в центре большого зала, помпезного и старомодного, оформленного в черно-оранжевой гамме. В поле зрения не было ни одного свободного места. Этот старейший ресторан считался лучшим в городе, и две мишленовские звезды были тому подтверждением.

Пафосность обстановки смутила Гретхен, – очевидно, она впервые посещала это заведение. Пока официант расписывал меню, Джек не сводил со спутницы взгляда. На ней было обтягивающее вязаное платье, подчеркивающее большую грудь и тонкую талию. Сосредоточенно думая над заказом, Гретхен покусывала пухлые розовые губы и бесшумно постукивала пальцами по столу. Было странно сидеть напротив и видеть мельчайшие изменения ее мимики. Странно, что все так легко складывалось. Странно, что он столь долго не отваживался на этот простой в общем-то шаг.

Гретхен заказала дегустацию четырех блюд с рекомендованным сомелье вином. Джек попросил крем-суп из лобстеров и рыбное филе с черными трюфелями.

Пока готовили заказ, они перекидывались фразами ни о чем. О главном Джек спрашивать не решался, а Гретхен и не думала облегчить ему задачу. Когда принесли еду, они на какое-то время умолкли, наслаждаясь невероятным вкусом. И пафосность обстановки, сложности с бронированием, заоблачная цена сразу теряли значение – пища была божественна и стоила каждого цента.

С потолка свисали округлые оранжевые светильники, фоном играла тихая музыка. Гретхен сделалась необычно молчалива, лишь изредка бросая короткие реплики. Она медленно пила вино, рассеянно глядя поверх бокала на своего собеседника.

Джеку почудилось, что она внезапно утратила к нему интерес.

– Хочешь чего-нибудь еще? – спросил он. – Десерт? Коктейль?

– Нет, герр Иван.

Еще несколько минут назад Кравцову казалось, что встреча превзойдет все его самые смелые ожидания. Но теперь он начал сомневаться.

– Я сделал что-то не так, Гретхен? – прямо спросил он.

Девушка окинула его долгим задумчивым взглядом и не ответила.

Пожалуй, впервые за всю свою психотерапевтическую практику Иван Кравцов не мог со стопроцентной уверенностью сказать: его собеседница специально играет на нервах или же естественна в своих проявлениях. С Гретхен никогда не поймешь точно. Это одновременно и привлекает, и раздражает.

Среди психотерапевтов ходили байки о «нечитаемых», не поддающихся анализу людях. Кравцов в эти мифы не верил. Любого человека можно расшифровать. Другое дело, что иногда этот процесс требует времени. Но при известной доле усердия рано или поздно ключ обязательно найдется. И тогда все загадочные прежде поступки, все, что движет человеком, станет предельно ясным. У Джека было недостаточно времени, чтобы копнуть вглубь и понять Гретхен. Но если ему представится шанс, он обязательно ее вычислит. Перспектива будоражила Джека. Единственное, чего он боялся, – это разочароваться. Иногда мерещатся в человеке невидимые глубины, воды его океана переливаются жидкой радугой. Хочется нырнуть в эту манящую бездну, утонуть, захлебнуться от восторга. Но реальность преподносит сюрпризы. И оказывается, что нет и не было там никакой глубины. И загадочное мерцание – всего лишь разводы бензина на поверхности мелкой лужи. Джеку хотелось верить, что переменчивость Гретхен имеет более интересную природу, нежели обычная бабья дурь.

– Ты позволишь подбросить тебя до дома? – спросил Иван, расплатившись по счету.

Гретхен кивнула.

Было около десяти вечера, когда они вышли из ресторана. Медленно падал снег, окутывая безлюдную улицу непроницаемой уютной тишиной. Джек открыл дверцу машины и помог девушке сесть.

– В каком направлении едем?

– Прямо, – улыбнулась Гретхен.

Джек молча вел машину, с удовольствием отмечая собственный дискомфорт. Он всегда и везде чувствовал себя в своей тарелке. Любой раздражающий фактор с легкостью раскладывал на составляющие и устранял беглым анализом. Кравцов умело пользовался профессиональными навыками, чтобы облегчать себе жизнь. Но сейчас он то ли не хотел, но ли не мог погасить волнение. Это странное ощущение чем-то напоминало выброс адреналина, но проявлялось более мягко, чувственно. Джеку нравился новый опыт.

– Здесь направо, – сказала Гретхен. – Остановись у вон того здания.

Джек припарковался у обочины. Дом был старый, двухэтажный. К каждой двери вела отдельная лестница с резными чугунными перилами.

Где-то там, за стеной, Гретхен ждали ее супруг и маленький сын. Джек отчетливо представил, как она заходит в квартиру, снимает сапоги и пальто. Стефан отвлекается от телевизора и приветливо кивает. Гретхен бесшумно открывает дверь в детскую и склоняется над кроваткой малыша, мгновенно позабыв и о глупом русском, и о скучном вечере в ресторане.

– Ты идешь? – с вызовом бросила Гретхен, нервно сжимая перчатки.

Джек с недоумением воззрился на нее. Она указала подбородком на другую сторону улицы, где сквозь прозрачную снежную пелену поблескивала вывеска отеля.

– Не зажигай свет. – Гретхен остановила его руку, когда они поднялись в номер.

Она раздвинула занавески, впуская в комнату тусклый уличный свет. Затем принялась медленно расстегивать пуговицы пальто. Иван привалился плечом к дверному косяку и молча наблюдал за ней. Другой на его месте рванул бы вперед в страстном порыве, но Джек интуитивно чувствовал, что лучше оставаться пассивным. От Гретхен исходила агрессивная, доминантная энергетика, и он решил подчиниться, сыграть по чужим правилам.

Гретхен поставила одну ногу на бортик кровати и осторожно стянула чулок. Свет из окна рисовал на ее бедре геометрические узоры. Джек накрыл ладонью свой рот и тут же отдернул руку. Он начинал возбуждаться.

В абсолютной тишине Гретхен сняла трусики и бросила их на пол, оставшись в одном платье. Джек едва сдержался, чтобы не шагнуть ей навстречу. Она хочет побыть боссом. Он даст ей эту возможность.

Гретхен постояла, придирчиво изучая его. В ее глазах плясали хищные огоньки. Она приблизилась к нему и, ухватив за галстук, потянула за собой. Толкнула в твердое кожаное кресло и опустилась сверху. Джек ощутил мягкую тяжесть ее бедер и накрыл их ладонями, плотнее прижимая к себе. Гретхен отвела его руки в стороны и поцокала языком:

– Без самодеятельности, герр Иван. Я все сделаю сама. Так, как я хочу.

– Прости.

Она улыбнулась, на миг утратив суровость.

– Мне нравится, как ты извиняешься. Возбуждает.

– Гретхен…

– Да?

– Прости меня, пожалуйста, – сдерживая улыбку, пробормотал Джек.

Она наклонилась к его уху.

– Сиди и не двигайся. – Ее рука скользнула вниз, к ремню на его брюках.

Иван не фантазировал об играх в стиле плохая немецкая фрау и хороший красный партизан, но Гретхен заводила его одним присутствием. Было в ней что-то не вульгарное, не распущенное, а правильно порочное. А может, они просто подходили друг другу на химическом уровне?

Они лежали в кровати, потные, утомленные, и бессмысленно глядели в сереющий потолок. Джек улыбался собственным мыслям: на этот раз Гретхен не преследовала цели забеременеть, а значит, видела в нем не только донора спермы. Это открытие обрадовало сильнее, чем он ожидал.

Девушка скосила на него глаза:

– У тебя глупая улыбка.

– Правда?

– Точно тебе говорю. – Гретхен снова уставилась в потолок. На ее лице застыло мечтательное выражение.

Джек повернулся на бок, подперев голову рукой и вперив жадный взгляд в обнаженную грудь. Он нежно провел пальцем по светло-коричневому соску.

– Ты очень красивая.

– Знаешь, о чем я думаю? – куда-то в пространство произнесла Гретхен.

– Не знаю.

– У каждого человека есть суть. Нечто неизменное, фундаментальное, что держит его и движет им. Иногда мне кажется, что мой стержень – возбуждение. Потому что интерес к миру у меня проявляется через «сексуальное», и никак иначе. Что бы я ни делала, меня это должно возбуждать. Иначе результат получается пресный, скучный, вялый. А я очень не люблю, когда вялый, – на последнем слове Гретхен издала смешок. – А какой стержень у тебя, герр Иван?

– Хм. Полагаю, что эрегированный.

– Я вижу, – хихикнула она. Ее недавняя задумчивость исчезла, и Джек снова узнавал ту непосредственную медсестру, которая ухаживала за ним в офтальмологической клинике. Ему было легко и комфортно, но все-таки один вопрос не давал покоя. Шел первый час ночи, а Гретхен даже не предпринимала попыток расстаться. Разве дома ее не ждут муж и ребенок?