Текст книги "Миньон, просто миньон…"

Глава 4
Все дороги ведут в Блюр

В Ардере была ночь, прекрасная и лунная. Но прелесть ее мало кого в данный момент занимала. Королевский совет заседал, ее величество боролась с болезнью, а два достойных дювалийских лорда плавно подбирались к сути своей беседы.

Юный ван Диормод внимал общению канцлеров с благоговейным восхищением. Не разговор – сражение, где каждая фраза – как удар клинка. Да что там фраза: слово, интонация, взгляд, молчание – все пущено в дело! Сейчас каждый из соперников проверяет защиту другого обманными выпадами, и хотя ван Хорн гораздо моложе своего родственника и более крепок телом, ван Диормод в этой дуэли все же поставил бы на победу своего господина.

– Что же стало причиной удара? – сочувственно расспрашивал канцлер ван Хорн. – Яд либо противоестественное фейское колдовство? Кто повинен в этом?

– Ни яд, ни проклятие, мой дорогой зять, – ван Харт говорил свистящим старческим шепотом, чтоб собеседнику приходилось напрягать слух. – Время… В моем плачевном состоянии повинно время… Хотя мне грех на него жаловаться. Спящий дал мне сил ровно настолько, чтоб мой сын…

Старик кашлянул, но пауза не стала от этого звука менее тяжелой.

«Ты же помнишь, чей раньше это был сын? – говорила она. – Я лишил тебя единственного наследника, дуралей, я забрал его себе. А сейчас я еще немножко проверну кинжал в твоей незаживающей ране».

– …чтоб мой сын смог заменить меня в делах государственных. Успехи Гэбриела столь велики…

– Несомненно. – Ван Хорн откинулся в кресле. – Особенного успеха он достигнет, заключив наконец династический брак с ван Солами, крошка Дидиан наденет на его голову княжескую корону Дювали.

– За этим дело не станет…

Ван Диормод в этот момент подумал, что на месте ее величества всячески этому браку противился бы.

– Наша драгоценная Аврора вашу уверенность разделяет? – быстро спросил ван Хорн, будто услышав мысли молодого человека.

– А что думают по этому поводу при доманском дворе? – Адэр ответил на удар молниеносно. – И, к слову, любезный зять, вы так и не поведали мне о причинах вашего неожиданного, но бесконечно радостного для нас возвращения.

– Домания наблюдает за нашими делами с неослабевающим вниманием, – ван Хорн покачал головой. – Некоторые вещи лучше видны из отдаления. А что же касается вашего второго вопроса…

Канцлер ван Хорн неловко встал и опустился на одно колено:

– Я тоже не молодею, Адэр, не хочу отойти в чертоги Спящего, не испросив твоего прощения.

Секретарь удивился, но, кажется, не он один.

– За что? – В голосе ван Харта, кроме непритворного удивления, появилась непритворная же сила. – За что я должен тебя прощать?

– За то, что я был недостаточно хорошим мужем для твоей сестры, за то, что желал освободиться от брака с ней, не ответив в полной мере на ее чувство, за то, что был настолько глуп, что верил в то, что мне это удалось!

По лицу лорд-канцлера текли слезы. Это зрелище настолько шокировало ван Диормода, что будь он не мужчиной и не дворянином, он вполне мог бы и лишиться чувств в этот момент.

– Принеси-ка нам вина, дорогой, – велел секретарю ван Харт после паузы. – И вели стражникам отойти от двери туаза на четыре.

Пока молодой человек исполнял поручение, беседа продолжалась. И хотя он очень торопился сделать все как можно быстрее, что-то из нее он упустил.

Когда он вернулся с подносом, ван Хорн уже сидел в своем кресле и говорил негромко, но быстро:

– Креспен, капитан моей стражи. Ты вполне мог его не запомнить, но долгие годы этот господин был мне самым близким слугой, практически наперсником.

– Ты велел ему избавиться от Эленор?

– Нет, клянусь! – Ван Хорн набожно сложил руки перед грудью. – Он был послан на разведку. Я собирался тогда просить развода, и Креспену было поручено собрать как можно больше информации, с которой можно было бы торговаться.

– Порочной?

– Другая мне была не нужна. Эленор с малышом Гэбриелом тогда жили в этой деревеньке… До меня доходили слухи, что она якшается с феями. Уличить супругу в противоестественном колдовстве – это все, на что я рассчитывал. Но нападение разбойников на деревню…

– Я покарал убийц.

Ван Хорн схватил со стола бокал и жадно из него отпил.

– А ты не удивился, что я не принял в этом участия? Не примчался на пепелище, чтоб собственноручно обезглавить виновных?

– Я списал это на твое равнодушие.

– Или на чувство вины? Ах брось, Адэр, я знаю, что ты подозревал меня. Я сам себя подозревал. Креспен вернулся из Дювали и сообщил мне, что дело сделано. Что он предвосхитил мою просьбу и что теперь я свободен.

– И ты…

– А я… – Он протянул секретарю пустой бокал, который тот молча наполнил. – Я, старый дурак, десятилетия носил в себе эту постыдную горькую тайну. Клянусь, первым моим порывом было убить мерзавца. Но ведь грех не на том, кто исполнил, грех на том, кто повелел. Я принял этот грех. И даже то, что я не смог больше иметь детей, воспринимал как искупление.

– Это как раз зря, – ван Харт пожевал губами. – От радостей отцовства тебя надежно оградила Эленор. Она, знаешь ли, не зря якшалась с феями…

Канцлеры синхронно покачали головами.

– Я прощаю ей это, – сказал наконец ван Хорн.

– Так что же изменилось сейчас?

– Креспен мне признался… – Опальный канцлер криво улыбнулся, став очень похожим на своего потерянного наследника Гэбриела. – Мы напились как-то вдвоем. В Домании, знаешь ли, скука смертная, и если бы не прекрасное доманское вино, она была бы совсем нестерпимой… Он был пьян просто в стельку и стал лепетать о своем безграничном уважении, даже о любви, которую испытывает ко мне. Любви высокой, сыновней… О том, как страдал всю жизнь мои небрежением… Я подумывал уже проломить его тупую башку, но тут он пустился в воспоминания о том, как смотрел на Эленор, когда ее, когда она… Просто сидел в кустах и смотрел, как убивают его леди…

Ван Хорн шмыгнул носом абсолютно не аристократично.

– И тут ты его убил?

– Я был не трезвее этого болвана, – канцлер смущенно покраснел. – Удивительно, что я сам не умер от какого-нибудь удара после таких откровений. Знаешь, оказывается, шрам на щеке нашего мальчика – это его рук дело.

– Креспена?

– Именно! В своей уродливой псевдосыновней любви и ревности мерзавец дошел до того, что пытался убить моего наследника!

– Слава Спящему, ему этого не удалось!

– Слава Спящему…

Ван Диормод отметил про себя тот момент беседы, когда юный Гэбриел из бывшего сына превратился в «нашего мальчика». Зря он списал со счетов опального канцлера. Тот тоже виртуозно вел игру.

– Где она? – Ван Харт слегка захмелел, он цедил свое вино крошечными глотками, но ему и того хватило. – Где голова злокозненного Креспена? Я хочу пинать ее! Я хочу помочиться на нее! Я хочу…

Секретарь, встрепенувшийся было на слово «помочиться», быстро ретировался на свое место у стены, фраза оказалась фигуральной.

– Его мерзкая голова при нем, – махнул рукой ван Хорн. – Сначала у меня не было сил, а потом…

– Он бежал?

– Да, к моему вящему стыду. А я, – тут ван Хорн повторил фигуру с коленопреклонением, – поспешил к тебе, дорогой шурин, чтоб попытаться если не исправить… это, наверное, невозможно… то искупить… Ты простишь меня?

– Прощу, – старик хихикнул. – Кажется, жизнь тебя достаточно наказала. Хотя момент с искуплением мне хотелось бы обсудить подробнее. Чего ты хочешь, Гэбриел?

– Мое единственное желание – чтоб Гэбриел ван Харт, наш мальчик, занял достойное его место.

– У трона?

– На троне.

– Ван Диормод, – абсолютно трезвым голосом сказал ван Харт, – подите за дверь.

Секретарь подчинился.

В коридоре скучали стражники. В некотором отдалении от них молодой человек заметил закутанную в темный плащ женскую фигуру. Дама кивнула секретарю, тот поклонился в ответ. Леди Сорента – фрейлина ее величества, видимо, один из козырей, заранее подготовленный опальным канцлером.

Из-за двери не доносилось ни звука. Ван Диормод мог только догадываться, что происходит в покоях. Минуло около получаса. Приближающийся топот подкованных сапог возвестил смену караула.

Секретарь шикнул на вновь прибывших и жестами указал им, где именно предписано им остановиться.

– Колокольчик, – негромко сказала леди Сорента. – Ваш хозяин зовет вас, мой лорд.

Слух придворной дамы был отточен годами службы. Когда секретарь заглянул в покои, ван Харт поманил его к себе.

– И пригласи к нам нашу таинственную гостью.

Фрейлина впорхнула в покои, оттолкнув нерасторопного юношу, и присела перед канцлерами в церемониальном поклоне.

– Подайте кресло, Диормод. А вы, милая, оставьте придворные ужимки. Присаживайтесь…

Если достойные лорды надеялись, что секретарь оставит их с дамой наедине, они глубоко заблуждались, хотя скорее всего ни на что они не надеялись, начисто забыв о его существовании.

– Повторите то, о чем рассказали мне, – велел Соренте ван Хорн.

– Мы ждем конца, – фрейлина закатила глаза. – Ее величество бредит, зовет то лорда-шута, то ныне покойного возлюбленного…

Канцлеры переглянулись, ван Хорн одними губами произнес какое-то имя.

– А лорд-шут? – спросил ван Харт. – От него нет вестей?

– Никаких! Я подозреваю, что он попросту бежал. Ведь всем известно, что бывает с шутами, когда их господа уходят в чертоги Спящего.

Только крайняя воспитанность не позволила ван Диормоду недоверчиво хмыкнуть. В чем, в чем, а в трусости лорда Мармадюка не мог упрекнуть никто.

– В пользу моих подозрений говорит и то, что из опочивальни ее величества пропали некоторые предметы. И хотя глупые служанки что-то лепечут о крысах…

– Что за предметы?

– Они принадлежали некогда пропавшему, как принято говорить, но мы-то с вами знаем, что здесь как нельзя более подойдет эпитет «покойному», графу Шерези. Адамантовая подвеска покойного графа, какой-то артефакт в виде стрелы, небольшая картина. Всем известно, что лорд-шут питал к Цветочку Шерези нечто вроде противоестественной привязанности. Видимо, он и захватил эти предметы на память. Какие крысы, помилуйте!

– Леди Сорента, – строго перебил ее ван Хорн, – вы рассказывали мне отнюдь не про крыс. Вернитесь к той части рассказа, где ее величество осматривал королевский лекарь.

Фрейлина смешалась, пристыженно опустила глаза:

– Два месяца. Он не хотел признаваться, но у меня есть некоторые таланты…

– Ну вот, дражайший родич, о чем я тебе и говорил, – ван Хорн удовлетворенно кивнул. – Через два месяца трон опустеет по естественным причинам. И что начнется?

– Смута, затем война… Наследника нет, разве только… – ван Харт картинно всхлипнул, – любезная леди Сорента согласиться нам помочь.

– Ради блага Ардеры я согласна на все!

– Какой чудесный новый министр финансов будет в прекрасной новой Ардере! – Ван Харт широко улыбнулся, а ван Диормод предупредительно отлип от стены, чтоб стереть платком со щеки канцлера дорожку слюны.

– Мы отправляемся в путешествие, лорды и леди, – провозгласил канцлер. – Ван Хорн, велите двум дюжинам своих личных гвардейцев оцепить зал королевского совета. Пока эти недоумки сообразят, что их удерживают там насильно, пройдет несколько часов. Диормод, возьмите десяток дювалийцев из верных только нам и отправляйтесь с леди Сорентой. Ее величество Аврора отбывает в замок Блюр с тем, чтоб как можно скорее воссоединиться с супругом. В путешествии королеву сопровождают оба ее канцлера.

Секретарь подумал, что ставки «нашего мальчика» подскочили до невероятных высот, а затем ужаснулся. В государственном заговоре ему раньше участия принимать не приходилось.

* * *

Караколь разбудил меня на рассвете. По крайней мере, по ощущениям это был именно он, рассвет. Я чувствовала себя отдохнувшей, а лоб мой под волосами чувствовал присутствие Болтуна.

– Не бойся, я все успел, – сообщил мне артефакт, пока я умывалась за ширмой и переодевалась в свое давешнее рубище. – Знаю я гораздо больше, чем раньше, так что надеюсь тебя отсюда вытащить.

Караколь был чем-то встревожен. Может, его загоняла безумная корова, а может, мельтешение линий на картине, в которую он пялился.

– Как ты чувствуешь себя, болтушка?

Я покачала головой. Не знаю, что именно отзеркалилось в мыслях, но фахан ласково провел пальцами по моему шраму:

– Ты такая красавица, милая…

Отражение в зеркале недвусмысленно намекало на обратное, но я улыбнулась. Красавица так красавица. Если бы мне пришлось выбирать между Ригель-Моник и девой со шрамом, я бы тоже выбрала не безумную королеву. Так что если кому-то этот выбор нужно подтверждать красотой объекта – пусть.

На кухне повторилась вчерашняя пантомима, с молчаливым баханьем на колени и с моим величественным проходом к помойному ведру.

Караколь удалился. Ярка подбежала ко мне, ткнулась носом в плечо.

– Ты ведь не собираешься строить карьеру в крысиной стае? – фыркнул Болтун. – Не отвечай, вопрос был риторическим. Быстро сообрази, как отсюда выйти.

Я погладила юную крыску за ушком. Усындра что-то пропищала.

– Ведро бери, – перевел мне артефакт. – Вот он – повод покинуть кухню!

Сегодня, к моему удивлению, никто не стал меня сопровождать.

– Шевелись, Басти! – В коридоре артефакт будто сорвался с цепи, он даже пытался сдавить мне виски. – У нас буквально четверть часа.

В какую именно сторону шевелиться? Тупица стебельчатая! Объяснил бы хоть! Да и почему я должна его слушать? Вреда от него пока больше, чем пользы.

– Ты хочешь вернуть свой голос?

Да! Хочу! Но мое желание не отменяет твоей тупости. Где мой пояс? Куда мне идти?

– Нам нужно вернуться в спальню принца!

Я перехватила тяжелое ведро другой рукой. Дорога в покои Караколя помнилась смутно, но, кажется… Кольнуло левый висок, я повернула направо.

– Правильно. И ведро пока не бросай. Если мы встретим сейчас кого-нибудь, будет шанс притвориться, что ты просто заблудилась.

Помойная жижа колыхалась, грозясь выплеснуться на пол. Может, стоило сначала вылить ее и «делать вид» уже с пустым ведром?

Но висок опять кольнуло, и я засеменила по лестнице.

Стражи у покоев не было, приоткрытая дверь будто приглашала войти.

– Стоять! – скомандовал Болтун. – Наш принц внутри, я ошибся в расчетах.

Я замерла. Делать-то теперь что?

У ног прошмыгнула крыса, не в человеческом виде, а самая настоящая. Грохот, с которым я опустила на пол ведро, разнесся под сводами.

– Тише, дура! Лезь за тумбу! И ведро туда тащи.

Тумба стояла в проеме заложенного камнем окна и служила подставкой вычурному кованому светильнику, сейчас потушенному.

– Спокойно, не сопи… Голову пригни, я сам…

Волосы на затылке шевельнулись, Болтун вытягивал вверх свои стебельки.

– Крысиное высочество! Нижние чародеи лучше управляют роями. Ты же знаешь, что крысиная стая – тоже, в сущности, рой? Сиди! Там ничего не происходит. Просто визит серых тварей к своему повелителю.

Я прикрыла глаза, вид тумбы сбоку не доставлял никого удовольствия.

– О, так это не визит вежливости, – удивленно сказал артефакт. – Они что-то тащат.

Что?

Я выглянула, стараясь не возвышаться над светильником.

Крысы, десятка три или четыре, шли по коридору плотной группой, на их спинах колыхался неопрятный тючок, содержимое которого не просматривалось.

– Интересно, что там такое?

Не знаю, что было внутри, но ткань я опознала. Это был шлафор, шелковый лиловый шлафор ее величества Авроры. Его я бы никогда не перепутала ни с каким другим. Лиловый редко используют в одежде, а уж ткань, расшитую разноцветными гербами дворянских домов Ардеры, – почти никогда. Кроме тех случаев, когда портновским собраниям хочется потрафить правящему дому, чтоб чуточку скостить налоги, например.

Крысы скрылись за дверью. Я выбралась из-за тумбы.

– Куда? – уколол меня Болтун.

Я угрожающе наклонилась в сторону ведра. Если он, тупица стебельчатый, думает, что я побрезгую утопить его в помоях, он ошибается.

– Всё-всё! – испуганно сказал он и даже погладил мои брови колокольчиками. – Я совсем смирный. У тебя есть какой-то план? Ты что-то увидела? Ты догадалась, что именно делает твой принц?

Я кивнула. У меня был какой-то план, и я что-то увидела.

– Ты собираешься вернуться на кухню, чтобы выиграть время и прийти сюда в более благоприятный момент?

Я опять кивнула.

– Хорошо, Басти. Прости мое недоверие…

Извинялся он уже на ходу. Я тащила помойное ведро ко рву.

Благоприятный момент настал ближе к обеду. Слуги-птицы удалились с подносами, нагруженными неаппетитной снедью, крысы-повара и поварята расселись в уголке, чтоб отдохнуть и перекусить тем, что на эти подносы не попало, а я, спокойно и демонстрируя уверенность в собственных действиях, вышла из кухни.

Спокойно. Уверенно. Уверенно. Спокойно.

Подавальщики удалились по коридору налево, я свернула вправо.

Дверь в покои Караколя была закрыта, но не заперта. В чем я с удовольствием убедилась, повернув кованую ручку.

– Что ты будешь делать, если фахан оставил чародейскую метку от нежелательных визитеров?

Я съем свой единственный артефакт, если это так. Тебя съем, между прочим. Наш нежный Каракольчик сейчас настолько занят тем, чтоб обвести вокруг пальца свое безумное величество, что на чародейские метки у него ни сил, ни времени нет. Это ведь процесс не из тех, которые движутся, стоит лишь расставить костяшки и сбить первую, чтоб остальные посыпались следом. Тут ему постоянно лавировать приходится, честно отвечать на заданные вопросы и стараться, чтоб неудобных вопросов попросту не прозвучало.

Монолога моего Болтун не слышал, поэтому никак на мой сарказм не среагировал.

Я вошла в покои, прикрыла дверь и осмотрелась.

На аккуратно застеленной постели лежал алый шлафор. Видимо, некто очень хитрый и крылатый собирается сегодня повторить совместную ночевку.

Другой халат, лиловый королевский, был спрятан. Не в том смысле, чтоб никто и никогда его не обнаружил, а убран за ненадобностью в один из сундуков около пустой сейчас ванны за ширмой. Мне и искать особо не пришлось, только откинуть крышку ближайшего. То, что было завернуто в лиловый шелк, лежало в том же сундуке, но глубже, на самом дне.

– А без шрама ты выглядела гораздо миловиднее, – решил Болтун, когда рассмотрел развернутую картину. – А в футлярах что?

В одном была стрела Этельбора – последний довод, артефакт, который спас мою жизнь при покушении, а в другом – бриллиант, адамантовая звезда, которую Ригель сорвала с меня. И то и другое должно было остаться в подземельях ардерского замка, неподалеку от раненного мною же, дурой безмозглой, Патрика.

– Изящное решение, – сказал Болтун про стрелу Этельбора. – Тонкая работа, простая и явная цель, которая пока не была достигнута. Эта вещица завязана на тебя, Басти. Ты знаешь об этом?

Я кивнула. Да, я связана со стрелой своей кровью. А вот то, что «последний довод» не достиг цели, стало новостью.

Погодите. Как это «не достиг»? А де Краон, ныне покойный? Разве не он этой целью был? Он ведь на меня покушался, и именно его шею пронзил «последний довод».

Болтун продолжал болтать и болтал не переставая, мне даже пришлось хлопнуть по нему ладонью, чтоб не мешал думать.

За размышлениями я закрыла оба футляра, свернула трубочкой холст и сложила все на место.

Попытаемся дернуть за ниточку с другой стороны. Или нет, не так. Будем дергать сразу из середины. Стрела не закончила начатое…

Я захлопнула сундук, задумчиво пробрела к креслу, умостилась в нем.

Клубок загадок разматываться не желал.

Я смотрела перед собой остановившимся взглядом, на стене мельтешили линии странной картины. Забавный визуальный эффект. Я, правда, никогда раньше такого не видела. То есть понятно, что шевелиться сами по себе эти штрихи не могут, значит, искусство неизвестного художника заставляет человеческий ум додумывать движение. Если чуть прищуриться, можно вообразить, что за тонкой прозрачной перегородкой в огромном замковом зале двигаются крошечные человеческие фигурки. Мужчины, да, я представляю себе мужчин, они сидят за огромным столом у камина, их дорожные плащи сушатся на шесте у огня. Я почти вижу облако пара, которым исходит влажная ткань. Мужчины мне смутно знакомы. Ну, ведь это и понятно, ведь видения порождает именно мой разум.

– Послушай! – Боль была такой резкой, что в глазах потемнело. – Это важно!

Все! Надоел! Я размозжу его о стену, и плевать, если в результате отойду в чертоги Спящего! Я хотя бы отправлюсь туда с высоко поднятой…

– Басти! У нас мало времени!

Какого, к фаханам, времени?

Фигурки на картине замедлили свои дерганья. Однако!

– Слушай, слушай меня, девочка! Твое отсутствие на кухне уже заметили, сюда идут!

Я быстро поднялась из кресла.

– Ты уже поняла, как я предлагаю отсюда выбраться? Ткань миров сминается и истончается. Если ты выбьешь один фрагмент, тебя затянет туда…

Я кивнула. Звучало не то чтоб совсем понятно, но я просила его продолжать.

– Если нам повезет, ткань опять схлопнется, разница во времени минимальна, ты должна успеть!

Я подбежала к картине и засунула руки в переплетение линий, они поддались раскаленным металлом, звякнули рвущимися струнами.

Поздно. Дверь за моей спиной слетела с петель, в покои ворвалась ее сумасшедшее величество королева Ригель со своим дрессированным Караколем и парочкой человекоподобных крыс.

Я развернулась, пряча за спиной обожженные руки.

– Все пропало! – прошептал Болтун.

Выглядела величество неважнецки. Ее великолепное платье украшало несколько пятен, в которых опознавались следы неаппетитных крысиных варев, подол вытерся до бахромы, волосы топорщились, а когда Ригель замахнулась на меня, я увидела, что под ногтями у нее грязь.

– Уродина! – Королева, потрясая кулаками, плюхнулась в кресло. Мой пояс на ее запястье жалобно звенел.

Караколь смотрел на меня с удивлением, затем опустился на колени:

– Я не знал, что Бастиана находится здесь.

– Конечно, не знал! – Ригель хихикнула, щелкнула пальцами и отпила из появившегося в руке бокала.

Уж не знаю, что она пила с таким удовольствием, но сдается мне, что не вино.

– Наша Уродина еще в обличье графа Шерези умела оказываться в самый неподходящий момент в самом неподходящем месте. Подтверди мои слова, Уродина. Ах, ты же не можешь говорить! Какая потеря!

Хихикала она препротивно, и препротивно чавкала, отпивая из бокала, и изо рта ее препротивно брызгала слюна.

– О чем она думает, милый?

– Кажется… – Фахан поднял голову и посмотрел мне в глаза.

– Кажется, он догадался, – прошептал Болтун. – Ой что будет!..

– Ее мысли скрыты от меня, госпожа, – Караколь не отводил от меня взгляда, – и мне непонятна причина…

– Ты уже отдал мне эту способность?

– Нет. – Бедняжка не мог ей врать. – Я знаю. О чем думает госпожа, также мысли придворных фрейлин открыты мне…

Ригель запустила руку в рыжие волосы Караколя. Я уже предполагала, что за этим последует, поэтому наблюдала не экзекуцию, а то, как одна из фрейлин, подергивая кончиком носа и как бы принюхиваясь, юркнула за ширму.

– Так в чем же дело? – Ригель потянула фахана за волосы.

– Думаю, это артефакт, – выдавил тот, поморщившись.

– Это фиаско, – решил Болтун.

Крыса-фрейлина бочком бесшумно приближалась ко мне.

– Артефакт, который создали не феи, – продолжал Караколь.

– Я могу исторгнуть ярчайшую вспышку света, – скучно сказал Болтун. – Она, конечно, никого не убьет, но ослепит всех на некоторое время. Если тебя это интересует…

Я мелко закивала.

– На счет «три»?

Я качнула головой.

– А, я понял. Тебе нужно больше времени? Если для того, чтоб посмотреть на портал, то я уже это сделал за тебя. Достаточно одного тычка, например, кулаком. Так что на «три-четыре»…

Я хлопнула себя по виску.

– Хорошо-хорошо! Буду ждать сигнала. Давай, когда будет пора, ты, например… подпрыгнешь.

Опустив руку, я наблюдала маневры крысы-фрейлины. Та как раз неловко споткнулась, выронив на пол прямоугольную коробочку. Итак, стрела Этельбора.

– Что это? – спросила Ригель и дернула Караколя за волосы, поворачивая его голову.

– Артефакт, – честно ответил фахан, – который создали не феи…

Вот ведь пройдоха, против воли восхитилась я, он же буквально отвечает на вопрос. Буквально. А уж то, что артефакт тот самый, что мешает ему прочитать мои мысли, Ригель-Моник решит уже самостоятельно. А ведь она решит, ее же к этой мысли с такой тщательностью подвели. Что будет дальше? Это как раз просто. Моник раскроет футляр, стрела устремится в полет. Потому что ей нужно завершить начатое, убить того человека, кто хотел убить меня, владелицу артефакта. То, что Ригель – золотая кость, вряд ли помешает артефакту самого Этельбора.

Футляр лежал у моих ног, безумная королева вскочила с кресла, пнула фахана в грудь. Караколь неловко упал, подминая крыло, и застонал. Обе крысы-фрейлины вытянули шеи, повернувшись к нему.

Итак, наш крысиный принц ими управляет, и если бы ему действительно грозила опасность, отважные твари бросились бы ему на помощь. Он притворяется, ведет свою игру. Если предположить, что тогда во дворе замка меня пытался убить не де Краон, а сама Моник… «Предположить»? Сейчас не время предполагать! Басти, ты должна решить, жить или умереть безумной королеве.

Пусть сдохнет!

Я наклонилась, левой рукой подхватила с пола футляр, а правой сдернула с запястья Моник свой пояс.

Подпрыгнуть в наклоне было трудно, но я с этим справилась – и зажмурилась, как только почувствовала в ладони серебряные звенья.

– Браво, Бастинда! – орал Болтун восторженно, когда нас с ним стало затягивать в воронку. – Ах, прости, Бастиана! Можешь открыть глаза! Какая же ты умница, девочка! Я ничего не понял, могу только догадываться…

– Артефакт Этельбора может убить Моник, только пока я жива, – сказала я, застегивая фейский пояс на талии. – Поэтому я пока жива.

С этой стороны картина выглядела как обычная картина. На ней были изображены коленопреклоненный фахан с черными крыльями, красавица в алом платье, угрожающе над ним нависшая, и две девицы, жмущиеся к спинке кресла.

– Понимаешь, я могла бы решить, что забота обо мне Караколя – следствие нежной привязанности или, избави Спящий, страсти…

– Но?

Я неторопливо осматривала залу, пока в ней никого, кроме меня, не было, но я явственно слышала шаги приближающихся людей.

– Но меня уже столько раз использовали, Болтун, что я попросту перестала кому-либо доверять.

– Бедняжка.

– Пожалей лучше Караколя. Ему пришлось оберегать меня все время, пока его крысы разыскивали стрелу Этельбора. Думаю, что поэтому и времени в нашем мире прошло не так много, он боялся, что за десяток или более лет артефакт попросту затеряется.

Шаги приближались.

– Один вопрос, Болтун, – быстро спросила я, – тебя ведь слышу только я?

– Да, других можешь не опасаться, но только если среди этих других нет цвергов.

Я улыбнулась. Среди моих друзей цвергов не было.

– Тогда и я спрошу. Болтун?

– Я дала тебе это имя. Смирись.

– Да чего там… Мне даже приятно. Артефакт, который получил имя… Это же переход на новый уровень… А к чему твои ужимки? Ты знаешь, кого именно сейчас увидишь, и это тебя радует?

– Точно! – сказала я и проорала с шутовским поклоном: – Чем обязан приятностью нашей встречи, любезные лорды?

А потом с разбега бросилась на шею Оливеру лорду Виклунду, Патрику лорду Уолесу и Станисласу Шарлю лорду Доре именно в такой последовательности.

Как же я скучала! Спящий, храни моих друзей!

– Цветочек!

– Шерези!

– Басти, болван ты эдакий! Где ты пропадал? Мы отчаялись тебя разыскать!

И мандолина вторила этим воплям бравурными аккордами.

Я расчувствовалась не на шутку, даже всхлипнула разочек на груди Патрика. За то время, что мы не виделись, мои любезные лорды слегка изменились. Виклунд стал, кажется, еще огромнее, Уолес – еще красивее, и только Станислас все так же витал в своих музыкальных облаках, общаясь с внешним миром посредством мелодий.

– Ты сам на себя не похож! – Оливер покрутил меня из стороны в сторону, придерживая за плечи.

– Кто бы говорил!

– Ты не прав, дружище! – Патрик потрогал мою щеку, ту, где бугрился шрам. – Кроме этой раны и странной прически…

– И грязных лохмотьев, – напел менестрель, – в которые укутано его тощее тельце…

– Цветочек все тот же, – закончил Уолес.

Я лихорадочно соображала, что именно из своих приключений должна поведать друзьям, и, видимо, вследствие умственных усилий, почувствовала слабость.

– Рассказывай! Почему ты здесь? Как тебе удалось бежать?

Виклунд повел меня к столу. Я обернулась, чтоб посмотреть на картину. Алой королевы на ней теперь не было, а было кресло с высокой спинкой, похожее на трон, и крылатый фахан на этом троне. Нарисованные глаза поймали мой взгляд, и я грохнулась в позорный обморок.

Пришла в себя в абсолютной темноте.

– Две новости, – монотонно сообщил Болтун. – Плохая и хорошая.

– Начинай с плохой.

– Я не могу от тебя отделиться!

– То есть ты ко мне прирос?

– То есть я не могу тебя покинуть, чтоб разведать окружающую обстановку.

– Это навсегда?

– Думаю, это как-то связано с тем миром, где мы с тобой находимся. Когда вернемся в Авалон…

– Если! Не «когда», а «если». И, без обид, возвращаться туда я не собираюсь. Лучше буду терпеть твое присутствие до конца своих дней.

– Постараюсь разнообразить тебе оставшиеся дни, – мстительно пообещал артефакт.

– Утоплю.

– В этом мире точно не сможешь.

– Не верю.

– Попробуй. Тебе тут один нежный тип водички у ложа оставил…

– Какой еще тип?

Абсолютная темнота перестала быть абсолютной, когда я к ней немного привыкла. Я лежала на широкой кровати, у изголовья обнаружился комод, на котором стоял полный воды кувшин.

Схватив сосуд, я сразу забыла свои угрозы, а принялась пить. Несостоявшийся утопленник присоединился, опустив в кувшин стебельки.

– А хорошая новость?

– Что? – Он фыркнул, как лошадь на водопое. – А хорошая новость в том, что ткань пространства-времени схлопнулась, и мы можем не опасаться преследования… Можешь объявить об этом своим болванам, которые опасаются нападения…

– У Караколя был меч, – перебила я Болтуна. – Меч Арктура, которым он открывал какие-то чародейские пути. Думаю, этим сакральным клинком он проковыряет любую ткань, так что опасения нелишние.

– Оружие Спящего создает зеркальную проекцию замка Блюр в Авалоне.

– И о чем это нам говорит?

– О том, что меч должен находиться в этом, в твоем, мире! А значит, крысиный принц ничего им не проковыряет.

Я мысленно помянула добрым словом подгорных цвергов, снабдивших меня болтливыми бубенчиками.

– Бедняжка Караколь! – Тут в мои «добрые слова» была добавлена горсть сарказма.

– Да, ему сейчас можно лишь посочувствовать.

– А где именно он сейчас находится? Я имею в виду меч.

– Неподалеку. И если бы я мог отделиться от твоей глупой башки… Хотя прости, Бастинда, ты вовсе не глупа. Варит твоя головешка, когда надо. У нежного тоже с внутричерепной субстанцией все в порядке, он так этих болванов построил, которые сюда ломились, – любо-дорого.