Текст книги "Без боя не сдамся"

Глава 20
Где вы были?

Проснувшееся солнце осветлило горы, пронизывая редкими лучами плотную пелену тумана. Прохладное утро только оставило испарину на траве и листьях, а съёмочная группа уже была в сборе. Позёвывая и зябко ёжась, «двое из ларца» направили прожекторы на влажно-глянцевые кусты самшита, за которыми тянулись ввысь поросшие мягким мхом стволы тисов. Подарив грустную улыбку объективу, Маша не спеша удалилась в кущи, похожие при таком освещении на декорации к эльфийской сказке.

Последнюю сцену с участием Маши отсняли за пару дублей, и режиссёр отпустил её восвояси. Марк чмокнул партнёршу в щёку, бросив на прощанье: «Звони, если что», и с сумкой на плече она вышла на тропинку, бегущую в прозрачно-серую воздушную кисею тумана. Птичий щебет лился из леса, но с каждым шагом он становился тише, пропадая в невесомом, молочном облаке, уснувшем прямо на лесной зелени и рыжей грунтовке.

Маша обернулась на водопад, на тёмные фигуры клипмейкеров, то исчезающие за белёсой дымкой, то выступающие из неё снова, и побрела прочь. После бессонной ночи, вчерашних потрясений и долгих съёмок Маше уже не верилось, что всё наладится, хотелось только лечь и забыться без снов.

Впереди показался кто-то в чёрном – почудилось, что из тумана вот-вот вынырнет Алёша. Маша вздрогнула. Вспомнилась его сдержанная улыбка, утончённое лицо. Всё могло быть иначе… Могло. Но скорее всего его уже нет в живых…

Ужас костлявыми пальцами сжал Машино сердце, и утро показалось нестерпимо холодным, несмотря на внезапно ворвавшиеся в бело-дымное марево солнечные лучи. Навстречу вышел незнакомый инок, сумрачный и сердитый.

– Извините, как мне узнать, настоятель вернулся? – хриплым голосом спросила Маша, позабыв о приветствии.

Монах посмотрел куда-то сквозь девушку и пробормотал:

– У нас теперь новый настоятель. Вы о нём спрашиваете или об отце Георгии?

– Как это новый? – изумилась Маша.

– Назначили, – ответил инок. – Вчера митрополит за этим приезжал. Теперь отец Никодим настоятель.

– А батюшка, отец Георгий где? – неловко спросила Маша.

– В Краснодаре остался, по делам.

– Вы извините, что я к вам пристаю вот так с расспросами, но, скажите, про послушника – того, что разбился вчера, вы что-нибудь знаете?

– Нет.

– Извините.

Потупившись, Маша развернулась и пошла в обратном направлении – к станице. Скорее в Краснодар! Нет ничего хуже неизвестности!

* * *

Во дворе за столом Юра и Катя допивали утренний чай.

– Маняш! Ну, ты как? – кинулась к подруге Катя.

– Никак, – вяло ответила Маша.

– Съёмки закончились? – сухо спросил Юра.

– Да.

Катя засуетилась:

– Маняш, садись, позавтракай. Ты синяя вся какая-то. Надо сил набраться…

– Не хочу, – безучастно сказала Маша. Она присела на лавку и уставилась в одну точку.

– Может, поспишь?

– Нет, в Краснодар надо, в больницу.

Юра обернулся и посмотрел на Машу серьёзно:

– А вот с этим придётся подождать. – Он протянул повестку в полицию.

– Это ерунда, это из-за грузовика… – махнула рукой Маша, – Марк меня уже отмазал.

Юра покачал головой:

– Нет, красавица, грузовик тут ни при чём. Ты вчера языком натрепала всякого, вот святые отцы и написали заявление – обвиняют тебя в доведении человека до самоубийства, а это, знаешь ли, уголовно наказуемо.

Маша подняла на Юру безразличные глаза:

– Ты, как всегда, был прав – я дура. Кстати, кому интересно, Марк от бонусов отказался – секасу не захотел. – Маша облизала сухие губы: – Водички попью и пойду сдаваться.

– Вместе пойдём, – сказала Катя. – У тебя вчера был аффект.

Маша усмехнулась:

– Не-е, аффект был не у меня…

Выпив залпом полный стакан, предложенный Катей, она ушла в домик. Через минуту Маша появилась на пороге, натягивая на ходу тёплую куртку:

– Я пошла.

Юра уже стоял у ворот. Он по-отцовски сжал её ладонь:

– Одна не пойдёшь.

И тут Маша вспомнила:

– А где Вика и Антон?

– Уехали вчера. Вика психанула, что её Марк вместо тебя не взял. Звезда, блин… Ну а Антон, сама знаешь, хвостом за своей королевой потащился, – объяснила Катя. – Вчера был урожайный день на драмы – полнолуние.

* * *

Местное отделение полиции мало чем не отличалось от рядом стоящих хат. У синего, крашеного деревянного крыльца куры мелко переступали жёлтыми лапками по влажной траве, под окном на солнышке дремал облезлый пес.

Трое друзей вошли через распахнутую дверь в сырой коридор. В кабинете Маша увидела знакомого полицейского за столом. Услышав шум, он поднял голову и кивнул:

– Заходите.

Маша присела на старый стул и протянула повестку:

– Вот. Я – Мария Александрова. Арестовывайте.

Катя зашикала на неё, а Юра закатил глаза к потолку. Сам полицейский изобразил на лице странную гримасу и проговорил:

– Хочу вам сказать, что замечательно вы танцуете! Прям-таки фигурно! Я и на празднике вас видел, и на съёмках…

– Это тут при чём? – перебила Маша.

– При том, что танцуйте дальше. Не было самоубийства, – загадочно посмотрел на неё полицейский.

– А что было? – встряла Катя.

– Помогли парню упасть, скажем так. Вчера уже поздно вечером ко мне трое свидетелей приходили – туристы и местный один, с Лагонак возвращались, так они всё видели, издалека правда – с другой стороны ущелья. Монашек был не один. Рядом ещё какой-то высокий тип в тёмной одежде и тёмной бейсболке ошивался. Где-то на голову выше пострадавшего. Он-то и столкнул парня… И, заметьте, – прищурился полицейский, глядя на Юру, – по-хитрому столкнул – палкой в спину. Вот снизу и не видно было Гришке.

Поражённая новостью, Маша вдруг почувствовала слабость и дурноту: она поверила в самоубийство и казнила себя за это, но чтобы Алёшу убили? Почему? За что?

Маша спросила, заикаясь и дрожа, чувствуя, что её вот-вот вырвет:

– А вы не знаете, когда Алёшу хоронить будут?

– Да зачем хоронить?! – удивился служитель закона. – Живой он ещё. В коме. Так что дело перешло из одной статьи в другую – будем разбираться в умышленном нанесении тяжких телесных повреждений, ну, а если помрёт, тогда уж возбудим дело об убийстве. А к вам у меня только один вопрос: вы, как я понял, состояли с Алексеем Колосовым в некоторого рода отношениях… Гм, хоть им вроде такого и не положено, – заметил полицейский, – а потому, может, предполагаете, кто мог желать ему смерти?

Маша облизнула снова высохшие губы:

– Никаких отношений не было…

– А зачем же вы утверждали, что парня до самоубийства довели? Интересно, чем? О Святом Писании поспорили?

– Товарищ полицейский, – вмешалась Катя, – да она вчера не в себе была просто: спасти хотела любой ценой. Вот и наплела священникам.

– Ну, раз любой ценой, – развёл руками полицейский, – значит, отношения всё-таки были.

Маша опустила голову и тихо призналась:

– Мы несколько раз разговаривали, а позавчера я его поцеловала…

– И…

– И всё.

– Платоническая любовь? – ухмыльнулся полицейский.

– Не знаю, – почти неслышно ответила Маша.

Юра встрял возмущённо:

– Вы разве не видите, она еле живая? Всю ночь съёмки, и к тому же стресс такой?

Полицейский с интересом взглянул на Юру:

– А, кстати, молодой человек, во что вы вчера были одеты? Не в чёрное? Рост у вас весьма подходящий.

Юра вспылил:

– Зачем мне это?!

– Вот и скажите: зачем? Как вы относились к пострадавшему?

– Да как к нему относиться? Монах ненормальный.

– Почему ненормальный? – полюбопытствовал полицейский.

– А разве нормальный парень в таком возрасте пойдёт в монастырь?

– Почему бы и нет… – склонил голову служитель закона. – А как вы сами к тут присутствующей Марии Александровой относитесь? Уж не ревнуете ли? Девушка красивая…

– Мы просто дружим много лет, – сказала Маша. Юра только кивнул, подтверждая. Она продолжила: – В одной труппе танцуем, и до этого были знакомы… тоже по танцам…

– И между вами прям-таки ничего и не было? Никогда?

– Нет.

Полицейский посмотрел на притихшую в уголке Катю:

– А вы как думаете?

– Да-да, конечно. Друзья они. Мы все.

– У меня к вам тогда ещё есть вопрос. Раз уж ваша подруга такая неразговорчивая… Есть у нее тут ещё поклонники? Я уж точно знаю: где бабы красивые, там беда. У нас вон и недели не прошло, как драка на почве ревности была. А пять лет назад и убийство. По пьянке всё, конечно…

Но Маша ответила сама:

– Знаете, поклонники у меня есть везде. Видимо карма такая: как куда ни заявлюсь – сразу поклонники, хоть сортируй и в штабеля укладывай. И любимый вами Марк Далан тоже хотел «приобщиться»… Заработался на съёмочной площадке, так заработался, аж оторваться не мог! Можете его расспросить. – Маша нервно одёрнула куртку и поднялась: – В Залесской почти все монахи – не знаю, сколько их тут – ходят в чёрном. Наверняка и среди них есть высокие и далеко не святые.

– Хорошо, – отметил что-то на бумаге полицейский. – Но у меня есть ещё один вопрос – к вам, молодой человек. Где вы были вчера около часу дня, когда всё и случилось.

– Мы были вместе, – ответила Катя, – у Лидии Семёновны. Только Маша работала на съёмках.

– А ваши друзья, кстати, где? Вас, кажется, пятеро было?

– Они вчера вечером уехали. Но мы все: я, Вика, Антон и Катя были вместе. Лидия Семёновна нам обед подавала, тоже подтвердит. И Никиту Багульникова можете спросить. Он нас видел вместе в обеденное время, – сказал Юра.

– Ладненько, тогда подпишите здесь, – ткнул ручкой в протокол полицейский. – Проверьте, фамилии правильно написаны?

Все подписали, а Маша обеспокоенно уточнила:

– Нам надо уезжать сегодня. Мы можем?

– Почему нет? – кивнул полицейский. – Телефончики оставьте и адреса. И друзей ваших уехавших. Вот тут запишите, пожалуйста.

Ребята с облегчением вышли из отделения полиции и отправились собираться. Вскоре они расселись по местам в «Ниве Шевроле» Семёновны мужа, рассчитавшись с лихвой за отдых и удобства. Автомобиль тронулся, и Маша вдруг вспомнила, что перед тем, как встретить Алёшу в лесу, она видела на съёмочной площадке Юру. Он был в тёмно-синей футболке и в таких же тренировочных брюках. Да-да, он болтал с озабоченным чем-то Лёней. Кстати, и тот был во всем тёмном. Как сговорились. Маша напрягла память и поняла, что оба её друга были в бейсболках, причём оба высокие, на голову выше Алексея. И Юра, и Лёня видели, как она ушла в лес, поскандалив с Юнусом.

«О боже!» – похолодела Маша. Они ведь могли стать свидетелями её сцены с Алёшей. Но неужели кто-то из её друзей был способен на то, чтоб убить человека? Столкнув в пропасть какой-то палкой… И неужели тот, кто делал это, поступил так ради неё?

Глава 21
Другой взгляд на реальность

После перевала, усыпанного камнями, трасса Апшеронск – Краснодар, асфальтовой тесьмой обегающая леса, казалась идеально гладкой, и Маша, забившись в угол на заднем сиденье, всё-таки уснула. Её разбудил зычный голос Семёновны мужа:

– Так вас в аэропорт или на вокзал везти?

– А мы уже в Краснодаре? – встрепенулась Маша, выбираясь из-под куртки.

За окном громоздились в пробке машины, автобусы, грузовики, гудящие, пыльные, раскаленные южным солнцем. По обе стороны дороги выстроились автосервисы и автомобильные магазины, пестрящие вывесками: Nissan, Honda, Toyota, Mitsubishi. Подальше белели новостройки.

– Почти приехали, – ответил водитель.

– Знаете, где областная больница? – спросил Юра. – Нам туда надо. А потом уже в аэропорт. Мы доплатим, если подождёте.

– Как скажете, – прокряхтел Семёновны муж, протискивая «Ниву» в более свободный второй ряд.

Маша с благодарностью посмотрела на Юру: как она могла подумать о нём плохо? Не может он быть убийцей – ну, поприкалывается злобно, подерётся, но чтобы убить? Невозможно.

Она громко вздохнула. Рядом сидевшая Катя нежно взяла её за руку:

– Ну, что, Котёнок, отдохнула чуток?

– Ага, – выдавила из себя улыбку Маша. Её взгляд переметнулся от Кати к Юре, разместившемуся на переднем кресле. Да ведь они почти одного роста – Юра выше, но не намного! Маша повернулась к Кате: та ласково улыбалась, и Маша опять отказалась от беспочвенных подозрений – да мало ли высоких людей?! Катя и Юра – её самые верные друзья! И поездка доказала это!

А вот Вика – та ещё стерва. Жаль, по описаниям не подходит, и убивать Алёшу ей не с руки. Антон и росту не такого уж большого, да и добряк по натуре, увяз только по уши в любви к «королеве» Виктории.

Мысли Маши коснулись Лёни. Со съёмками он, конечно, «удружил». Деньги хорошие, а всё остальное… Какая там карьера кинозвезды в подобном клипе – скорее роль симпатичной подстилки! Машу снова передёрнуло.

Она подумала, что так толком с Лёней и не пообщалась за время съёмок. Он был постоянно занят: носился с камерой то за актёрами, то за натурными сценами. Юнус всё время его озадачивал бабочками, цветочками, брызгами водопада и прочим, даже когда остальные отдыхали. Тяжёлая у него работа, снова вздохнула Маша и невесело усмехнулась: «И захочешь кого убить, некогда будет…»

Маша в уме перебирала всех, кто был на площадке: Марк, он весь день провёл на виду в своем голубеньком костюмчике, «двое из ларца», Юнус, помощники… Никому из них не было дела ни до Маши, которую они видели впервые, ни тем более до неизвестного им послушника. При мысли об Алёше в душе снова всё сжалось: скорей бы узнать, как он! Хотя вряд ли стоит ждать хороших новостей…

* * *

Наконец автомобиль притормозил возле неприветливого серого здания, обнесённого по периметру кованым забором. Катя предпочла подождать в машине, а Юра вызвался сопровождающим. Выяснив, куда идти, Маша понеслась в сторону нейрохирургии так, что Юра не мог за ней угнаться, но перед дверью в отделение она остановилась. Её била крупная дрожь, совладать с которой она никак не могла. Юра приобнял её:

– Ну, ты чего?! Эй. Перестань. Не стоит себя винить, дурочка! Успокойся! Сказал же полицейский – ты ни при чём…

Маша лишь кивнула и, переведя дух, потянула за массивную металлическую ручку.

– Куда? – преградила путь перекособоченная пожилая санитарка с лицом цербера.

– Скажите, послушник Алексей Колосов в какой палате? – робко спросила Маша.

– Это какой? С батюшкой который, что ли?

– Да-да.

– К нему нельзя. Он в коме, – отрезала санитарка.

– Почему нельзя? – переспросила Маша.

– В реанимационные палаты пускают только близких родственников и то ненадолго, – безапелляционно выдала санитарка, уперев руки в боки. – Вы – близкая родственница?

Юра подхватил Машу под локоть:

– Ну, нельзя так нельзя. Пойдём.

Маша выдернула руку и резким движением достала из сумочки кошелёк. Она протянула санитарке две тысячные купюры и сказала, подчёркивая каждое слово:

– Я – очень близкая родственница.

В коридоре было пустынно, и санитарка не стала спорить с предъявленным аргументом, составлявшим почти половину её месячного заработка. Впрочем, она не преминула заметить:

– Проходить можно только в халате и в бахилах. Бахилы у нас по пять рублей.

Маша сунула кривой санитарке ещё десятку и наспех натянула дежурный халат.

– А молодой человек? – спросила привратница уже совсем любезно.

– Он не идёт, – бросила Маша и обернулась к Юре: – Прости, я должна сама…

Тот пожал плечами и развернулся к выходу.

Шурша синим полиэтиленом бахил, надетых поверх кроссовок, Маша пошла по коридору вслед за припадающей на одну ногу санитаркой. Та, словно оправдываясь за взятые деньги, по дороге рассказывала посетительнице, что молодые здесь работать не хотят, оттого ей, хромой и немощной, приходится в две смены выходить, а платят так, что аж самой стыдно бывает…

Реанимационные палаты были выделены в отдельный стеклянный бокс. Санитарка распахнула перед посетительницей дверь и вполголоса сказала, указывая в глубь узкого помещения:

– Совсем молоденький… Жалко. Ну, побудьте. Не трогайте ничего.

Дверь закрылась. Маша осталась одна перед высокой реанимационной кроватью, на которой лежал Алексей. Только это был совсем не он – не тот красивый, то мрачный, то презрительный, то сдержанно улыбающийся или восхищенный юноша. С содроганием Маша смотрела на недвижимое тело, почти полностью скрытое под гипсом и повязками, опутанное трубками, ведущими ко множеству аппаратов. Пергаментное лицо Алёши, несмотря на наложенные местами швы и выцветшие следы йода, напоминало изображения святых мучеников на потемневших от времени деревянных иконах. Сухие полуоткрытые губы были покрыты запёкшимися кровью трещинками.

Судорожно сглотнув, Маша подошла поближе. Она достала из сумочки влажную салфетку и трясущейся рукой отёрла его лоб, поправила простыню. Испуганная, подавленная, она не знала, что делать.

Её глаза коснулись кончиков Алёшиных пальцев, виднеющихся из-под жёсткого панциря гипса на правой руке. Она опустилась на колени и со страхом дотронулась до них, чувствуя еле уловимое, но всё же живое тепло.

– Прости меня, Алёша, – проговорила она скорее для себя, чем для него, ибо ощущение непоправимой ошибки многотонной глыбой наваливалось на неё и становилось невыносимым.

Слова облегчения не принесли. И, раздавленная созерцанием умирающего парня, Маша продолжала сидеть на полу, поджав ноги, осторожно поглаживая натруженные, мозолистые фаланги пальцев Алёши с короткими совсем ногтями, боясь неосторожным движением сделать ему больно, хоть он, очевидно, ничего и не чувствовал.

Вдруг дверь распахнулась, и на пороге показался отец Георгий.

– Ты что здесь делаешь?! – громко возмутился он.

Маша поднялась навстречу, хотела ответить, но лишь заплакала, закрыв руками лицо.

Священник недобро сказал:

– Раньше надо было плакать. И думать.

Маша вытерла слёзы и попробовала оправдаться:

– Вы уже слышали, что он не пытался с собой покончить? Есть свидетели, что Алёшу столкнули…

– Не важно, – священник был неумолим, – уверен, что в любом случае не обошлось без страстей, с тобой связанных. Я знаю таких, как ты, – молодых и наглых. Думаешь, всё дозволено, и Закон Божий не про тебя писан? Посмотри на результат, – кивнул отец Георгий на тело Алексея. – Довольна?

– Но я не… – начала было Маша.

– За вертолёт – спасибо. А говорить нам с тобой не о чем, – отрезал священник и добавил: – Живи как знаешь, делай, что заблагорассудится. Бог тебе судья. Но здесь тебе не место! Уходи!

Маша выползла из палаты, как побитая собака, и вдруг сорвалась – побежала со всех ног. Юра поймал её на выходе из отделения:

– Тпру, стой! – рявкнул он, стиснув её предплечья. – Эй, Маруся! От кого ты так убегаешь?

Она тяжело дышала, словно пробежала не двадцать метров коридора, а целый марафон, но всё-таки ответила:

– От себя…

Юра кивнул:

– А теперь остановись. Посмотрела? Живой?

– Не совсем…

– Но не мёртвый. Я тут попа этого видел. Это он небось тебе гадостей наговорил?

– Он правильно сказал, – горько признала Маша.

– О-о! А вот это уже надо лечить, – покачал головой Юра. – Вернёмся в Москву. У меня есть знакомый психолог – потрясный дядька. А может, и так обойдёмся. Да, Марусь?

– Боюсь, такое не лечится…

– Да брось, лечится всё: даже сифилис и менингит! – хмыкнул Юрка.

Маша попыталась его затормозить.

– Ну, что ещё? – буркнул он.

– Мне бы с лечащим врачом поговорить – я ж не знаю ничего о состоянии Алёши, видела только – лежит, как мёртвый…

– Я уже поговорил.

– И что? Есть хоть какие-нибудь шансы?

– Мизерные. Твой любимый маньяк переломал почти все кости и позвоночник в двух местах. Док сказал, что собирали его по кусочкам, как могли, – операция семь часов шла. А насчёт того, выкарабкается или нет, ничего сказать не может. Но даже если и выживет, инвалидом будет наверняка. Овощем.

– Но какие-то лекарства, может, нужны… – пролепетала потрясённая Маша.

– Если даже нейрохирург говорит, что в таком случае главное – молиться, – заметил Юра, – то самое серьёзное лекарство сейчас сидит при нём. А ты не мешай.

– А если купить что-то надо будет? – волновалась Маша.

– Во, блин, мать Тереза! – вспылил Юра. – Он кто?! Монах…

– Послушник, – поправила Маша.

– Один фиг. За всё платит епархия, РПЦ то бишь. Они своих не бросают. Я спрашивал, – пояснил Юрка. – Или ты думаешь, у тебя денег больше?

– Нет.

Под уговоры и виртуозное заговаривание зубов Юра наконец смог вывести Машу за пределы больницы. С шумом распахнув заднюю дверцу, он передал в Катины руки плохо соображающую Машу.

Семёновны муж встряхнул головой, видимо задремавши в ожидании, и громко чихнул. Юра сел вперёд и быстро скомандовал:

– В аэропорт.

Глава 22
Дома

Двухчасовой полёт и почти столько же времени на такси прошли для Маши будто в забытьи. Катя и Юрка тормошили её, спрашивали что-то, она отвечала и снова уходила в себя, уставившись на облака, мыльной пеной взбитые под авиалайнером, а потом на привычный московский пейзаж с берёзами, торговыми центрами и пёстрыми билбордами вдоль дороги, запруженной транспортом ещё до въезда в город.

Наконец такси остановилось перед Машиным подъездом. Она включилась. Старательно улыбаясь, она чмокнула друзей на прощание и отказалась от помощи, уверяя, что всё в порядке, ей только выспаться надо. И это было правдой, Маша просто не договаривала о том, что мечтает не проснуться…

Выронив сумку в прихожей и скинув кроссовки, она вошла в светлую просторную студию, одну стену которой под самый потолок покрывали зеркала. Маша увидела своё отражение – привидение с ярко-рыжими волосами – нелепыми, будто нацепленный наспех парик, – альтер эго из параллельной реальности. Маша отвернулась – смотреть на себя было неприятно. Она опустилась на диван. Всё. Не надо больше идти, бежать, ехать, держаться из последних сил. Она была дома. Одна, наконец. Сама с собой.

Ветер теребил пастельно-зелёные занавески, надувая в комнату холодный воздух, но Маша не закрыла пластиковую раму окна. Она легла на диван, не раздеваясь. Под тяжёлой головой напитанная прохладой декоративная, с греческим золотым орнаментом подушка постепенно согревалась. Забравшись под шерстяной плед, Маша свернулась калачиком и уснула.

Её мучили обрывки мыслей в кошмарных метаморфозах снов. То Марк заходился в гомерическом хохоте, срывая с неё одежду на площади перед ревущей толпой, то Юнус бегал вокруг мёртвого Алёши, приговаривая: «Так красивенько… так красивенько», то Лёня с Юрой тащили за руки бездыханного послушника к пропасти, то группа монахов и священников гнались за Машей с палками, крича: «Изыди, сатана!» Маша глотала солёные слёзы во сне и наяву, мечась от одной страшной сцены к другой. И вдруг провалилась в темноту. Только маленькая точка светилась в беспроглядной темени. Маша пошла на неё и оказалась возле большого дома. Пытаясь найти вход, она касалась пальцами холодного, щербатого камня стен, местами поросшего чем-то мягким и склизким. В доме не было ни окон, ни дверей. Узкая щель привиделась между двумя камнями. Мерцающий, неуверенный свет выбирался наружу. Маша прильнула к щели глазами: там на полу посреди каменного мешка сидел Алёша. Он был гол и растерян. Маша крикнула в щёлку: «Алексей! Алёша!», но голос её растворился во мраке и в каменный мешок не попал.

«Он не выберется сам! – подумала она. – Погоди! Погоди!» – бормотала Маша и, что было сил, принялась ковырять, царапать, долбить щель, пытаясь сделать её больше, и… проснулась.

За окном серел рассвет. Тело крутило, будто от гриппа, а в сердце царил сумрак. И всё же на смену оцепенению, безысходности, жалости к себе и разъедающему чувству вины пришла решимость. У неё нет права быть слабой. За всё надо отвечать. Он не выберется один. Не выберется…

Маша взглянула на часы: звонить слишком рано. Чтобы разбавить гнетущую тишину, Маша включила телевизор. Огромная плазма на стене забормотала новости, Маша ткнула на кнопку пульта, на экране появился логотип «КлипТВ», и негромкая клубная музыка наполнила квартиру.

Маша быстро, по-солдатски, приняла душ, а потом достала из кладовой огромный чемодан и начала складывать туда удобную обувь, бельё, одежду, выбирая только удобное, широкое и асексуальное. Незнакомому наблюдателю показалось бы, что она собирается на дачу или в деревню. Маша подошла к полке с дисками, когда светлокудрая ведущая, кокетничая с экрана, принялась рассказывать всему свету новости шоу-бизнеса: что-то о Киркорове, о Максе Барском и ещё о ком-то… Однако, когда слуха Маши коснулась фраза: «Практически из первых рук мы узнали, что съёмки Марка Далана, которые только закончились в одном из красивейших мест Краснодарского края, стали сценой грандиозного скандала…», она застыла перед экраном, глядя, как по нему скользят видеоотрывки, на которых Марк с проникновенным видом поёт: «Только до утра, до утра ты моя…», фотография её самой в откровенной позе с майского концерта «Годдесс» в Москве, снова Марк…

Тем временем смазливая ведущая, гримасничая, продолжала:

– Приглашённая для съёмок танцовщица из группы «Годдесс», Мария Александрова сумела не только покорить звезду, но и мимоходом разбить сердце послушнику из соседнего скита. История не обошлась без трагедии: несчастный парень сбросился со скалы. Впрочем, его удалось спасти – Марк Далан проявил себя как настоящий рыцарь, – отдал вертолёт для срочной госпитализации. Премьера клипа состоится в конце сентября, так что ждём с нетерпением».

Ведущая затараторила снова, а Маша не могла поверить услышанному. Кто мог? Кто осмелился?! Ещё секунда, и Маша запустила бы в телевизор диском, что был у неё в руках, но сдержалась. Она бухнулась в кресло и судорожно принялась перебирать в голове имена тех, кто так или иначе знал эту историю. В принципе, это мог быть кто угодно: та же Элла, болтливая донельзя, или кто-то из тех, кто с ней был. Вика? Вполне вероятно. Что ж, сегодня на собрании и выясним.

Маша вышла на площадку. Нетерпеливо постучала в Лёнину дверь. В глубине комнаты послышался шум, и через минуту мятое лицо выглянуло из-за двери.

– А, это ты! – Лёня появился целиком в дверном проёме, в широких трусах и майке. – Ты чего так рано?

– Лёнь, – с нервным натиском спросила Маша, – скажи мне правду: это ты столкнул Алёшу или не ты?

– Какого Алёшу? Куда столкнул? – Сонный Лёня вытаращил на соседку глаза. – Тебе что-то приснилось?!

– Нет, – буркнула Маша.

Лёня скривился, будто пьяный:

– Слышь, я сейчас ничего не соображаю. Только ночью приехал. Давай потом потолкуем, а?

– Ладно.

Маша вернулась к себе и продолжила сборы. Она тщательно отобрала диски с хорошей музыкой, первыми положив в кейс «Линкин Парк», Джорджа Майкла и «Квин». С нетерпением посмотрела на часы: стрелки подкрались к восьми. Рано. Маша прошлась по квартире несколько раз, налила себе кофе и, растягивая время, пила его, казалось, вечность.

Маша спустилась на улицу. Пасмурный день уже вступил в свои права – люди торопились к метро. Несмотря на утро, прямо на пешеходной дорожке под навесом ограждения стройки расположились бабульки со всякой всячиной: у кого грибы, пахнущие лесом, у кого банки с вареньем или солёными огурчиками. Торгуют, пока не появился полицейский. Всё как всегда. Многие павильоны по обе стороны торговой аллеи уже были открыты: справа яркие кляксы цветов в высоких пластиковых вазонах, одежда детская, одежда взрослая, сувениры и открытки, слева сладости, на которые Маша приучила себя не смотреть, хлеб, сыры и колбасы.

Маша свернула от метро в переулок – там, притаившись за ивами, тихо стояла старая церквушка. Маша накинула платок на голову и вошла вовнутрь. Старушка в беретике молилась у иконы с неизвестным старцем. В уголке слева сидела женщина в белой косынке. На прилавке перед ней пуками лежали свечи разного размера, иконки на стендах, крестики.

– За здравие какую свечу ставить надо? – спросила Маша.

– Какую хотите: вот маленькие – по десть рублей, эти – по пятнадцать…

Маша ткнула пальцем в самую длинную:

– Эту, пожалуйста. И крестик ещё. И молитву мне нужно какую-нибудь за здравие.

– Так это в молитвослове.

Сделав покупки, Маша неуверенно прошла в центр храма. С икон смотрели строгие лица, и Маша не решалась подойти ни к одному из них. А потому она встала у самого алтаря, с трепетом зажгла свечу и зашептала, чуть шевеля губами, глядя на дрожащий огонёк:

– Господи! Пошли здоровья Алёше, Алексею Колосову. Помоги ему, Господи! Облегчи страдания! Спаси его, сотвори чудо! Пожалуйста, Господи! Ты же всё можешь! – Маша перекрестилась и замолчала, а потом подняла глаза к образу Богоматери и попросила: – Помоги мне, Матерь Божия, быть сильной и не отступиться. Научи меня, как не навредить!

Маша снова перекрестилась и неслышно вышла из одинокой церквушки.

* * *

Когда Маша переступила порог дома, на столике трезвонил мобильный.

– Привет! – Это была Катя. – Ты как?

– Спасибо, Катюш. Я в порядке, – спокойно ответила Маша. – Ты сама нормально?

– Ага, – чувствовалось, что Катя улыбается, – я просто напомнить хотела, что Анка сегодня сбор объявила – в одиннадцать. Если ты не в силах, я чего-нибудь придумаю. Не репетиция всё-таки…

– Я приду. Слушай, ты говорила, что тебя хозяйка достала… Ты ещё ищешь квартиру?

– Да, – вздохнула Катя, – только пока никак не найду нормальный вариант: то далеко, то дорого.

– Как смотришь насчёт того, чтоб у меня пожить?

– Ой, а это удобно? У тебя ж вроде однушка…

– Удобно, – сказала Маша. – Можешь перебираться сегодня вечером.

– Правда? Не шутишь?

– Нет.

– Спасибо! А то меня эта тётка со свету сживает, – радовалась Катя. – Ну а про денежку мы договоримся.

– Потом, – ответила Маша и положила трубку.

Часы показывали 9.00 – лимит вежливости истёк, и Маша, собравшись с духом, набрала номер:

– Алло, Дмитрий Иванович? Здравствуйте, это Маша Александрова. Вам удобно говорить?

– Да-да, я слушаю, – быстро проговорил папин друг. – Ты про мальчика этого хочешь узнать? Так я уже спрашивал. Всё так же. В коме.

– Не совсем, Дмитрий Иваныч, – сглотнула Маша. – Я прошу вас дать мне работу.

– Какую работу? – не понял тот.

– Помогите мне, пожалуйста, устроиться санитаркой в нейрохирургию. Я могу работать бесплатно, как доброволец, – медленно, но уверенно проговорила Маша. – Только не думайте, что это минутный взбрык взбалмошной девчонки. Дело в том, Дмитрий Иваныч, что я совершила ошибку. Серьёзную. Я думала много и поняла, что должна помогать кому-то, чтоб исправить… И не благотворительными концертами, танцами или ещё чем-то, а вот таким обычным, физическим трудом. – Изумлённый Дмитрий Иваныч не перебивал, и Маша продолжила: – Я, конечно, могу устроиться в больницу здесь, в Москве, но не буду скрывать – хотелось бы приносить пользу тому пострадавшему парню, Алексею, тоже. Просто так я ухаживать за ним не могу – я посторонний человек. На что-либо претендовать не имею права… но, скажу вам честно, мне он не безразличен.

– Машенька! Ошибки молодости – у кого не бывает?! – принялся увещевать её Дмитрий Иваныч. – Всем мы косячим, и не только в молодости. Но ты перегибаешь палку – сама подумай: санитарки же не только чистоту в отделениях наводят, они утки выносят с дерьмом и рвотой, лежачих моют – всех подряд, и, если умирает кто-то – тоже, тяжести таскают, туалеты драят. И ночные смены бывают, и дневные. Это же каторга! К нам устраиваются только от безысходности. А ты – девочка тонкая, красивая, у тебя талантище какой!