Текст книги "Кротовая нора"

Мария развернулась и пошла в сторону дома. Дмитрий оторопел, потом пришел в себя и бросился за ней.

– Стой, – в два шага он догнал Марию, взял под руку и развернул к себе.

– Что? – вырывая руку, с вызовом спросила Мария.

– Да стой ты, не буду я тебя трогать, мне нужно с тобой поговорить, – он оглянулся, – и не в доме. Идем, по саду прогуляемся.

40.

Ух, как же мне было здорово! Снова почувствовать силу своих рук, своих пальцев, как они ощупывают и крепко цепляются за любой выступ, за любую неровность. Давно я не была в горах. Забраться на этот дуб было счастьем. И всего-то каких-то три-четыре метра. Но как приятно снова ощутить гибкость тела, ловкость, сноровку, это было как небольшая разминка.

И вот, весь кайф своим высокомерным видом почти испортил Дмитрий. Хотя нет, я не позволю ему портить мое прекрасное настроение. Мой костюм привели в порядок, и я была в удобных кюлотах и в рубашке без дурацкого корсета. Как же удобно ходить в брюках.

Только пройдя мимо цветущего кустарника, чувство эйфории меня отпустило, и я стала прикидывать, о чем же он хочет поговорить со мной. Но Дмитрий, задумавшись, молча шел рядом со мной по широкой тропинке. Повернув голову, я посмотрела на него. Брови были нахмурены, темные глаза были, как будто подведены длинными пушистыми ресницами.

«Вот почему многих мужчин природа одаривает такими шикарными ресницами? Тут ни тушь не нужна, ни подводка», – позавидовала я, – «Тьфу ты, точно дурочка, нашла, о чем думать», – попеняла я себе.

– Мария, – прервав молчание, хрипло сказал Дмитрий и прокашлялся, – прошу прощения за то, что не поверил твоим словам про мадемуазель де Бомон, – он скривился в усмешке и замолчал.

Я решила ничего не говорить, пока не выслушаю Дмитрия, зная, что могу наговорить лишнего, и продолжала молчать, не помогая Дмитрию продолжить разговор. Он ушел на пару шагов вперед. Мы прошли мимо небольшого огородика, на грядках которого росла какая-то зелень.

– Иван мне только сегодня рассказал про нее, – Дмитрий хмыкнул, – него. Больше никто, кроме императрицы, не знает. И про письмо, – Дмитрий резко остановился и повернулся ко мне, – его действительно похитили.

Я не успела остановиться и по инерции врезалась в Дмитрия, но он как будто и не заметил этого столкновения, только сделал шаг назад.

– Я же предупреждала, – с досадой сказала я.

– Поздно, его выкрали раньше.

«Блин, надо было сразу ему все рассказать», – обозлилась я на себя.

– Скажи, что ты еще слышала про письмо? – спросил Дмитрий.

– Ничего, кроме того, что уже рассказала. Если письмо не вернуть, то все изменится.

– Что изменится? – не понял Дмитрий.

«Как же ему объяснить? Откуда я могу знать, что произойдет, если письмо не вернут? Как история повернется?», – судорожно думала я.

– Бестужев укрепится в своем положении, – решила на этом сыграть я, – Шуваловым будет грозить опасность.

– И откуда ты это знаешь? – с подозрением уставился на меня Дмитрий.

– Да ниоткуда, логическое мышление. Бестужев за англичан, Шуваловы за французов, если письмо не попадет к французам, значит, с ними не будет мира, и не будет дипломатических отношений между странами. Понятно? – прервала я свою логическую цепочку.

Дмитрий прошел к старому клену, оперся спиной на дерево, и посмотрел на меня. Я растерялась, я не могла прочесть, что означает его взгляд.

Я чувствовала себя так, словно шла по минному полю, где каждый пройденный шаг мог оказаться последним.

«Я обещала ни во что не вмешиваться», – снова, как мантру повторяла я. – «Но, я же не смогу спокойно наблюдать, зная, все факты, как меняется история. И времени нет для обдумывания», – пожалела я.

Все эти мысли у меня в голове пролетели за секунду.

– Письмо уже отправили на расшифровку? – вырвалось у меня.

Дмитрий ошеломлённо смотрел на меня.

«Зря я так в лоб, нужно как-то выкручиваться, исправлять ситуацию», – подумала я.

– Дмитрий, я все позже объясню, обещаю, – я сделала шаг к Дмитрию. – Пока ничего не спрашивай. Я знаю, про перлюстрацию. Значит, письмо должны скопировать и отправить на расшифровку, – я пошла ва-банк.

«Ну-ну, исправила ситуацию, гений переговоров и дипломатии», – невесело усмехнувшись, подумала я и сделала еще один шаг к Дмитрию, остановившись перед ним. – «После такого мне точно дыба и ссылка светит», – и посмотрела в упор на него, для чего мне пришлось практически задрать голову.

– Хорошо. Я подожду с объяснениями, – помолчав немного, сказал он.

Вот сомнения на мой счет на его лице я отлично прочла, их он не смог скрыть.

– Завтра письмо повезут в Москву. Я должен во время пути попытаться его похитить, чтобы оно не дошло до Гольдберга.

– Я думаю, что можно его подменить на поддельное письмо еще здесь, дома, – сделала я еще один шаг по минному полю, остановившись в непосредственной близости от мины. Я практически физически ощущала ее близость и ее тиканье.

– И как ты себе это представляешь? – заинтересованно спросил он, видимо тоже, приняв какое-то решение.

– Можно написать заранее письмо, подделав подпись императрицы. А в письме специально написать любой текст и вставить туда цифры и буквы, якобы шифр.

– Интересно, – протяжно сказал Дмитрий и с уважением посмотрел на меня.

– Кто повезёт письмо? Посыльный?

– Нет, личный помощник Бестужева Юберкампф.

– Нужно узнать, где он будет ночевать, и попытаться подменить письмо, вдруг они его еще не читали толком и не смогут заметить подмену, – с азартом уже говорила я. У меня в голове сложился план, видимо, не зря брат называл меня авантюристкой.

– За ним следят. Мне сообщили, где он живет, именно оттуда он и двинется в дорогу. Я уже был там и видел дом. Надо подумать, как туда проникнуть. – Дмитрий хмыкнул и продолжил, – дом у него деревянный на каменном основании, небольшой двор.

– С кем он живет?

– Один, кухарка приходит иногда, готовит и прибирается, в основном он живет в доме у Бестужева.

– Митя, Маша, вы где? Я вас жду – услышали мы крик Екатерины Андреевны.

– Идём, – громко крикнул Дмитрий и, оттолкнувшись от дерева, оказался опять у меня перед носом.

– Можно тебя попросить, – задрав голову, сказала я, – не подходи при разговоре так близко ко мне, у меня шею уже сводит и голова болит.

Дмитрий захохотал и сделал шаг назад.

– Идем в дом, нас Катя заждалась, там договорим, – продолжая хохотать, сказал он и, пропуская меня вперед на тропинку, пошел рядом.

«Ничего смешного», – шипела с досады я про себя на хохот Дмитрия. – «А еще говорят, что маленький рост – хорошо, чушь все это».

– Сейчас мне нужно любое письмо императрицы, чтобы я подготовила письмо, – невозмутимо сказала я, делая вид, что не замечаю его смешки. – И у меня есть план, как проникнуть в дом помощника, чтобы не вызвать подозрений раньше времени.

Дмитрий споткнулся и перестал подсмеиваться, и теперь я, довольно улыбаясь, прошла мимо беседки к дому.

41.

Уж не знаю, откуда Дмитрий взял письмо Елизаветы Петровны, но теперь оно лежало передо мной на столе. Я занималась подделкой письма, да простят меня историки, если письмо дойдет до будущего.

В письме, которое мне принес Дмитрий для образца, говорилось про приобретение в Швеции рукавиц клип-ганшу, у которых бы верхняя сторона была некрашеная и ежегодно их нужно высылать в Санкт-Петербург 10 дюжин. Я решила использовать этот текст, добавив свой. Почерк императрицы, откровенно сказать, был не идеальный, что мне играло на руку.

Я добавила в текст четырехзначные цифры, приписала еще помимо рукавиц шапки, упомянула про качество кожи и меха, часть слов написала задом наперед, а часть – написала зеркально.

Я увлеченно писала письмо, расположившись в кабинете Екатерины Андреевны, приготовив свой прожектор – фонарь.

Меня настолько увлекло написание и выдумывание текста, что я слышала, но не вникала в то, о чем разговаривают Дмитрий и Екатерина Андреевна.

– Откуда она все эти вещи знает? – с недоумением спросила Екатерина Андреевна.

– Сказала, что долго жила в Неаполе с тетушкой. Пока ее тетушка принимала процедуры и общалась с подругами, Маша познакомилась с какой-то известной молодой женщиной-естествоиспытательницей. И она многому у нее училась, – пожал плечами Дмитрий.

– Митя, но как ты можешь втягивать Машу в свои опасные дела, – возмущенно спрашивала Екатерина Андреевна.

– Это еще кто кого втягивает, – отбивался Дмитрий, стараясь говорить тише.

– Как бы то ни было, ты взрослый мужчина и должен заботиться о безопасности Маши. Значит, запрети ей, не соглашайся с ней, – пыталась надавить на чувства Дмитрия Екатерина Андреевна.

– Ты попробовала с ней поговорить? – ехидно спросил Дмитрий. – И как, получилась?

– Нет, упрямая девчонка, – сердилась Екатерина Андреевна, но не оставляла попыток. – Но это мне не удалось, возможно, тебе удастся ее остановить.

– Я попробую, но не могу отвечать за результат. Но она чертовски гениальный и простой план придумала, – с долей восхищения, проговорил Дмитрий, – возможно, нам удастся утереть нос Бестужеву и подшутить над ним.

– И ты думаешь, что таким образом тебе удастся меня успокоить? – всплеснула руками Екатерина Андреевна. – Это просто возмутительно. Ты думаешь, что канцлер так просто спустит насмешки над собой? – разгневалась она.

– Тихо, Катюша. Я обещаю, что с Машей ничего не случится, нам ничего не будет угрожать. Все, я побежал, мне нужно подготовить свою часть плана, – чмокнув в щеку Екатерину Андреевну, Дмитрий быстрым шагом вышел из кабинета.

Екатерина Андреевна села на диван и взяв книгу, пыталась читать.

Я почувствовала взгляд на спине и обернулась, она, отложив книгу, смотрела на меня.

– Катя, как же все чудесно складывается, смотри, какое замечательно письмо получается, – я делала вид, что не понимаю, почему она так смотрит на меня, пыталась всем своим видом показать, что все это наше приключение, не более чем безобидное развлечение.

Я взяла письмо с еще не высохшими чернилами и показала его Екатерине Андреевне.

– Мне осталось только подпись скопировать.

Все-таки, мне удалось заинтересовать Екатерину Андреевну. Она подошла ко мне и, взяв аккуратно письмо в руки, стала сравнивать его с образцом.

– Господи, как же почерк похож.

– Правда? – обрадовалась я.

– Только смысл у этого письма странный, ничего не понятно, – подавая мне обратно письмо, сказала Екатерина Андреевна.

– Так это так и задумывалось. Пусть расшифровывают, все равно в нем никакого смысла нет, – рассмеялась я.

– А как ты подписывать письмо будешь?

– Есть несколько способов, проверенных. Сейчас буду пробовать, какой из них подойдет.

Я взяла образец письма, чистый лист бумаги. Подошла к окну и, приложив к стеклу образец, сверху наложила чистый лист бумаги. Так как на улице было достаточно светло, то сквозь плотную бумагу текст письма читался хорошо, и приготовленный прожектор – фонарь для подсветки не пригодился.

– Катюша, подай мне, пожалуйста, перо.

Екатерина Андреевна подошла к окну с чернильницей и пером. Я обмакнула перо в чернильницу, стараясь не набрать много чернил и крепко придерживая листы бумаги, обвела подпись Елизаветы Петровны.

Поставила перо в чернильницу и посмотрела, что получилось, сравнивая с образцом.

– Ну как? – показала я Екатерине Андреевне.

– Похоже, только твердости руке не хватает.

– Да, правильно. Сейчас еще раз попробую.

С четвертой попытки мне удалось добиться нужного нажатия и твердости руки. Теперь ни одна линия не могла выдать подделку. Я перенесла подпись на мое поддельное письмо.

– Все, готово, – удовлетворенно сказала я и только сейчас почувствовала, как у меня занемели плечи от напряжения.

– Маша, ты настоящая разбойница, – смеясь, сказала Екатерина Андреевна.

– Да уж, это точно, но главное, что это письмо никому не может навредить.

Я положила письмо на стол, села в кресло и откинулась на спинку, вытянув ноги.

– Отдохни, я тебе сейчас чай принесу, а потом, когда Митя придет, поужинаем. Я так поняла, что ты, не смотря на все уговоры, все равно пойдешь с ним ночью, – уже не спрашивая, а утверждая, сказала Екатерина Андреевна.

– Да, пойду, так надо. Чай, – я потянулась, – изумительно, то, что мне просто необходимо сейчас.

– Маша, Маша, – тихо и укоризненно проговорила Екатерина Андреевна и вышла из кабинета.

42.

Садовник Кузьма, высокий и очень худой, лет пятидесяти, с морщинистым, подвижным лицом, стоял у костра, разведённым у сарая, рядом с небольшим огородиком. Кафтан висел на нем, как на вешалке. Кузьма подбрасывал в костер ветки плодовых деревьев и громко пел песню. Голос у него был звучный, глубокий.

– Из под камышка из под белова,

Ах люли люли, из под белова,

Протекал ручей бел серебреной,

Ах люли люли, бел серебряной.

Вдоль по улице, вдоль по широкой,

Ах люли люли, вдоль по широкой.

Что как шли, прошли, три полка солдат,

Ах люли люли, три полка солдат.

Кузьма, не переставая петь, собрал угли совком и сложил их в старый чугунок. Потом подбросил в костер еще ветки, огонь разгорелся сильнее.

– Промежду собой речь говорили,

Ах люли люли, речь говорили.

Мы пойдем в село, во Ростаньево,

Ах люли люли, во Ростаньево.

43.

Мы стояли на улице у дома Юберкампфа, помощника Бестужева. Дома на этой улице располагались по одной стороне улицы и стояли близко друг к другу. Небольшие дворы с сараями и огородами располагались за домами. На улице было тихо и темно. Несмотря на полнолуние, тучи закрывали луну. Только в доме Юберкампфа светилось одно окно.

Чугунок с горячими углями Дмитрий принес из кареты и поставил у дома, обхватив толстым сукном, чтобы не обжечь руки. Я принесла глиняный горшок с опилками, пропитанными березовым дегтем, плотно закрытый бумагой. Потому что запах от дегтя был одуряющий. Мне казалось, что уже все вокруг, включая меня, пахнет дегтем.

Карету с кучером мы оставили на соседней улице, во дворе разрушенного дома. Я снова надела свой мужской костюм, который как раз и годился для таких вылазок.

Дом Юберкампфа, как и говорил Дмитрий, был деревянным с высоким каменным основанием. Дмитрий попытался заглянуть в окно, но ничего не получилось, было слишком высоко. И мне с моей подготовкой не удалось бы залезть, не наделав шума, а нам нужно было быть предельно осторожными.

– Подними меня, я посмотрю, где он и что делает, – я поставила горшок с опилками, рядом с чугунком. – Нужно торопиться, пока угли не остыли, иначе, все будет напрасно, – поторопила я, заметив сомнения Дмитрия, и подошла к нему.

– Хорошо, идем.

Я не успела опомниться, как он меня подхватил за талию и посадил себе на плечо. Чуть пригнувшись, я заглянула в окно и тотчас же отшатнулась. Дмитрию пришлось меня придержать за спину, чтобы я не упала.

– Что там такое? – недовольно прошептал Дмитрий.

– Прости, он был у окна, – пригнувшись, шепотом ответила Дмитрию.

Я снова заглянула в окно. Юберкампф стоял у комода, выдвинув верхний ящик.

В комнате у Юберкампфа было чисто и очень аккуратно. Круглый стол стоял в центре комнаты, застеленный белой накрахмаленной скатертью с вышивкой по краю. У двери стоял шкаф с книгами и комод. В углу комнаты располагалась изразцовая печка. У печки стояло кресло, а на кресле лежала раскрытая книга.

На столе стоял канделябр с зажженными свечами, чернильница, лежала стопка чистых листов и перо. Юберкампф достал папку из комода, сел за стол и открыл папку.

Из папки он достал свернутое письмо и, не разворачивая его, положил перед собой. Рядом он положил чистый лист бумаги.

– Спускай меня, – сказала я. И тотчас же оказалась на земле.

– Что там? – наклонившись, спросил тихо Дмитрий.

– Он сейчас начнет переписывать письмо и соответственно прочтет его, и потом сразу заметит подмену, если мы будем медлить. Надо спешить. И еще, сверни наше письмо подобно тому, как сейчас свернуто настоящее письмо.

Дмитрий без слов наклонился и взял чугунок с углем, я взяла горшок с опилками и мы прошли во двор Юберкампфа через приоткрытую калитку.

Двор Юберкампфа удалось рассмотреть благодаря тому, что тучи ненадолго разошлись, и луна осветила двор, но мы теперь были как на ладони. Двор был небольшой и пустынный, на сарае не было замков. Сарай был расположен близко к дому, в случае пожара, огонь точно перекинулся бы на дом.

Мы зашли в сарай, у самого входа я заметила глиняный горшок с отбитым горлом, надетый сверху на ручку старого ухвата, прислоненного к стене.

– Смотри, еще сюда угли можно насыпать, чтобы сделать два источника дыма, – пришла мне идея в голову.

Этот горшок мы поставили у входа, насыпав туда горячие угли, свой чугунок поставили у дальней стены сарая. Сначала я насыпала опилки в чугунок, сразу же повалили дым. Я закашлялась и отбежала к выходу.

– Все, я пошел на улицу. Ты как все приготовишь, сразу уходи отсюда, будь осторожна, – распорядился Дмитрий и, не дожидаясь моего ответа, вышел из сарая. Я же только пожала плечом.

Едкий дым заполнял сарай, я быстро высыпала опилки в горшок у входа и откинула пустой горшок из-под опилок к стене. Дым повалил из горшка. Я, окутанная дымом, выбежала из сарая. Вот теперь от меня точно несло дегтем.

Я выскользнула из калитки, обернулась, чтобы посмотреть, видно ли дым с улицы. Дым поднимался. Особенно красив он был в свете луны. Дмитрия я не видела, только тень качнулась у двери в дом Юберкампфа.

– Пожар, пожар, беда, – закричала во всю мощь я.

Я перебежала на другую сторону, спряталась в тени дерева. Я увидела в окне лицо Юберкампфа, подсвеченное светом от свечи. Стал загораться мерцающий свет в соседних домах. Начал накрапывать небольшой дождик, луна снова скрылась за тучами.

– Люди добрые, горим, пожар, – снова заорала я.

Из домов стали выбегать люди, кто, в чем одетые. На улице сразу стало шумно и светло от фонарей.

– Вон дым, смотрите, из того двора, – визгливо кричала молоденькая женщина в чепце.

– Несите ведра с водой, – закричал мужчина.

Юберкампф выбежал, на ходу натягивая сапог, кинулся к себе во двор.

– У тебя горит, милок, – вслед крикнула старушка с клюкой, в длинной рубашке и накинутым сверху платком.

Народ все сходился, бежали мужики с ведрами, скакали проснувшиеся дети, выскочившие в одних рубашках и босыми на улицу, матери пытались их загнать домой.

– Еще сильнее дымится, – истерически закричал женский голос.

– А огня, огня-то и не видно, щас как полыхнет, – рассуждал дедок, похромав в сторону калитки, – че так дегтем тянет-то, – заметил он.

«Как бы нас не раскусили раньше времени, огня-то действительно нет», – панически думала я и ходила вокруг дерева, выглядывая Дмитрия.

Листва дерева, под которым я стояла, шуршала все сильнее от падающих капель дождя. Теперь крона дерева меня не спасала, капли стали падать на меня.

Мне показалось, что прошли часы, а не минуты с тех пор, как я первый раз закричала про пожар. Дождь пошел сильнее, матери погнали детей домой.

Мимо меня пробежал мальчишка в длинной рубашке, шлепая босыми грязными ногами по луже, я еле успела спрятаться за дерево.

Мой кафтан промок, неприятно прилип к телу, туфли на ногах тоже промокли, в них хлюпала вода, я стала замерзать.

– Ну, где же ты, – шептала я, кусая губы и притоптывая от нетерпения и от холода, время от времени вытирая лицо мокрой, холодной рукой.

– Дождь как припустил, значит, не перекинется огонь на соседей, пошли домой, нечего смотреть уже, – сказал хромой дедок бабке с клюкой, выходя со двора, – промокли все. Так и не полыхнуло, – с сожалением проговорил он, оглядываясь на двор Юберкампфа.

Народ стал разбегаться по домам. Дыма уже практически не было видно.

Вдруг краем глаза я увидела какую-то тень сбоку от меня, отшатнувшись, я поскользнулась на мокрой земле, потеряла равновесие и стала падать навзничь.

–Мама, – пискнула я.

– Это я, – сказал Дмитрий, поймав меня.

– Дурак, – вырвалось у меня, – чего пугаешь так, – со злости я стукнула его по руке, которой он меня держал. Теперь я дрожала не только от того, что промокла до нитки, но и от испуга.

– Я ее спасаю, а она еще дерется и ругается, грубиянка, – тихо сказал Дмитрий, и отпустил меня, убедившись, что я твердо стою на ногах.

– Ну, все получилось? Чего так долго? – с нетерпением спросила я, дергая его за рукав.

– Да, было сложно зайти в дом, народу много было на улице. Получилось зайти, когда какая-то женщина закричала и все кинулись во двор.

– Письмо сложил, как нужно?

– Да, все успел, идем, – и пошел вперед, через заброшенный двор к карете.

– Постой, я плохо вижу в темноте, – пришлось мне признаться. И это было на самом деле так, в темноте я очень плохо различала дорогу и вообще не ориентировалась.

Дмитрий в два шага вернулся ко мне, взял, как маленькую за руку и потащил к карете.

44.

Михаил Илларионович Воронцов был в библиотеке Ивана Ивановича Шувалова, стоял с бокалом вина перед шкафом с книгами, рассматривая их через стеклянную дверцу и пил вино.

– Ты мне так и не расскажешь, как графу Строганову удалось достать письмо? – оборачиваясь к Ивану Ивановичу, сидящему за столом, спросил Михаил Илларионович.

– Да я сам ничего не знаю толком, он приехал сегодня под утро мокрый, грязный, передал письмо и уехал, – наливая себе в бокал вино, ответил Иван Иванович. Он сидел в кресле за столом, откинувшись, и расслабленно постукивал пальцами по подлокотнику.

– Я сейчас же поеду к мадемуазель де Бомон, и отдам ей письмо, – Михаил Илларионович похлопал себя по груди, где во внутреннем кармане лежало письмо. На слове «мадемуазель» Иван Иванович чуть усмехнулся, но потом взял себя в руки и сделал глоток вина.

– И пусть сегодня же, выезжают из города, лучше пусть дожидаются разрешения на выезд в соседнем городишке, – посоветовал Иван Иванович, рассматривая бокал с вином на просвет.

– Да, самое главное скрыться от глаз Бестужева, а я помогу им выехать незаметно.

– Я в свою очередь поспособствую с получением разрешения на выезд, только сообщите мне, где они будут дожидаться разрешения.

– Лучше передайте его мне, я сам его им доставлю, мадемуазель де Бомон доверяет мне. Все, – поставив бокал на стол, сказал Михаил Илларионович, – нужно ехать, спасибо за помощь, графу Строганову нижайший поклон, – поклонившись, сказал Михаил Илларионович и стремительно вышел из библиотеки.

Иван Иванович поставил бокал на стол и встал из-за стола, поплотнее запахнув домашний халат, в котором ему пришлось принимать вице-канцлера.

– Борис, одеваться, – прокричал Иван Иванович и, зевая, вышел из библиотеки.

45.

Алексей Петрович сидел за большим столом в светлой гостиной и завтракал. Стол был сервирован фарфоровым сервизом.

На столе перед ним стояла тарелка с холодным нарезанным мясом, тарелка с круглым пирогом, от которого шел еще пар, тарелка с солеными огурцами и помидорами, мочеными яблоками.

Алексей Петрович аппетитно ел мясо, отрезая крупные куски мяса ножом. Он ел так активно, что бисеринки пота блестели на его лбу.

Лакей, прислуживающий за столом, подливал вино в бокал.

– Ваше высокопревосходительство, – в гостиную зашел лакей, – к вам посыльный от Юберкампфа.

– Пусть заходит, – благодушно сказал Алексей Петрович, рукой с вилкой, делая приглашающий жест.

В гостиную зашел посыльный в темном кафтане, в руках он держал запечатанное письмо и темную треуголку.

– Ваше высокопревосходительство, – сделав шаг вперед и щелкнув каблуками, громко сказал посыльный, – вот донесение от Юберкампфа.

Посыльный прошел к столу, подал письмо канцлеру. Алексей Петрович рукой, не занятой вилкой, взял письмо и положил его на стол.

– И на словах донесение от него, он спешил в дорогу, – сделав шаг назад, сказал посыльный.

– Ну, говори, – поморщившись, сказал Алексей Петрович. Он отложил вилку и взял бокал с вином, откинулся на спинку кресла и приготовился слушать.

– Ночью в сарае у его дома было задымление. Думали, что пожар, но это оказались дымящие угли и деготь. Юберкампф заподозрил неладное, побежал в дом, но письмо было на месте. Он снял копию письма и выехал в Москву.

Алексей Петрович выпрямился, взял письмо и, неаккуратно ломая печать, открыл его. Внутри лежало второе письмо, которое копировал Юберкампф.

Алексей Петрович отбросил первое письмо, служившее конвертом для второго, на пол, открыл второе письмо, и стал, прищурившись, читать. Потом, громко отодвинув кресло, встал из-за стола и подошел к окну, стал вчитываться в письмо и вдруг в ярости отбросил письмо.

Алексей Петрович, тяжело шагая, подошел к столу, взял бокал, махом выпил вино и, повернувшись к посыльному, запустил бокалом в посыльного. Посыльный успел уклониться в сторону, и бокал врезался в стену с громким хлопком.

– Вернуть Юберкампфа, немедленно, – заорал Алексей Петрович, лицо его покраснело, жилы вздулись, голос сорвался, – бумагу и перо, быстро, – повернувшись к лакею, хриплым голосом крикнул он. – Все вон, – крикнул Алексей Петрович и запустил графином с вином в дверь.

46.

Я сидела в беседке, увитой зеленью, и наслаждалась тишиной, покоем, хорошей погодой, и думала, как мне лучше отпроситься съездить одной на то место, где меня нашли. Я хотела еще раз там все рассмотреть, прикинуть то место, где находилась усадьба и оранжерея в будущем, пройтись тем маршрутом, по которому я бежала.

И что меня очень тревожило, так это то, как там брат Саня переживает мою пропажу. Я представляла, как он мечется, как ищет меня везде. Я не хотела причинять ему боль, но невольно так и сделала.

Я так задумалась, что не заметила, как сквозь листву, за мной наблюдают два хитрющих глаза. Я заметила Федю только тогда, когда он не удержался за перила, и грохнулся на куст, росший у беседки. Федя взвизгнул, я выскочила из беседки и кинулась к нему.

– Федя, ты живой? – тормошила я его, – отвечай мне.

Федя медленно открыл глаза и улыбнулся, я заметила, что у него не хватает верхнего зуба.

– Ты зуб выбил? – испугалась я и закашлялась, с утра горло побаливало, видимо, когда кричала, повредила связки.

– Не, вчера выдрал, сам, хошь, покажу, – и полез грязной рукой в карман штанов.

–Нет, не надо, я верю, – помогая встать, отказалась я.

– Ничего не ушиб? – я стала вертеть его, осматривая.

– Не, барышня, не ушиб, – хитро улыбаясь, ответил Федя.

– Ну и хорошо, – отряхнула я его от травинок и мелких листьев кустарника.

– Барышня, я ты мне покус обещалась показать, – напомнил он мне.

– Фокус, а не покус, – улыбнулась я. – Сейчас, подумаю, какой фокус тебе показать.

«Что же мне ему показать, и из того, что у меня есть на данный момент. Что-то не подготовилась я к своему обещанию», – думала я, лихорадочно перебирая в уме известные мне простые фокусы.

– Федя, жди меня здесь, я сейчас приду и покажу тебе фокус, – я придумала, что показать, и мне нужно было сбегать за реквизитом.

– Сюда нельзя, мамка заругает, – испугался Федя, оглядываясь в сторону пристройки, где была прачечная.

– Не заругает, я скажу, что разрешила, – успокоила я Федю и побежала в дом.

Федя зашел в беседку, сел на скамейку и стал болтать ногами.

Я забежала в дом, у себя в комнате взяла шелковый шейный платок, который завязывала поверх рубашки, вместо моего испорченного жабо, повесила его себе на шею.

У Глаши выпросила нитки, отмотала метров пять нитки и плотно спиралью намотала ее на короткую тоненькую гладкую веточку, которую отломала от куста по пути домой. И оторвала еще один небольшой кусок нитки. Запыхавшись, кашляя, я спустилась в кухню, напугав Марфу, которая готовила нам ужин.

У Марфы я взяла стакан с водой, с куском льда, выпросила щепотку соли, которую завернула в платок. Поблагодарив недоумевающую Марфу, я выскочила из дома и практически бегом, вернулась в беседку.

Федя меня дождался. Он вскочил, когда я забежала в беседку.

– Федя, садись, сейчас я тебе покажу первый фокус, а ты мне будешь помогать, хорошо?

– Хорошо, – с готовностью кивнул мне Федя.

– Смотри, вот стакан с водой, в ней кусок льда, видишь? – я поднесла стакан, показала Феде, что внутри вода и там плавает кусок льда, и поставила стакан на стол.

Я вытащила небольшой кусочек нитки, подала его Феде.

– Попробуй вытащить лед, с помощью нитки, не трогая его руками.

Федя вытаращил на меня глаза и помотал головой.

– Вот тебе нитка, вот стакан, вытащи лед, но руками его не трогай. В стакан руками не лезь, – проще сказала я.

Федя встал со скамейки, подошел к столу, встал на цыпочки и стал окунать нитку в стакан, бултыхать ею, уронил нитку в стакан и виновато посмотрел на меня.

– Не переживай, смотри, – я выловила нитку, – опустила один конец в стакан, так, чтобы нитка легла на лед, достала соль, завернутую в платок, – эники беники ели вареники, – и делая пасы, как фокусник, посолила лед в том месте, где на нем лежала нитка. – Давай считать, раз, – протяжным, низким голосом считала я и продолжала вращать рукой над стаканом, мне нужно было потянуть время, чтобы нитка достаточно сильно закрепилась. Федя считал громко и внимательно смотрел на стакан, – два, три, – выкрикнула я и вытащила нитку из стакана, на конце нитки болтался кусок льда.

Я внимательно смотрела на Федю, он потерял дар речи, а потом засмеялся, да так заразительно и заливисто, что я расхохоталась вместе с ним, а потом и закашлялась.

– А еще, – с надеждой, посмотрел он на меня.

– Сейчас, – я опустила лед с ниткой обратно в стакан. Как я поняла, это был не очень интересный и понятный для него фокус, но очень логичный для меня с точки зрения физики. Промахнулась немного я с этим фокусом.

Но у меня в запасе были еще два фокуса. В доме я успела засунуть палочку с намотанной ниткой в лиф, между корсетом и платьем, с помощью иголки просунула кончик нитки наружу через шов платья сбоку.

– А сейчас я покажу тебе фокус с шарфом, – снова протяжным, таинственным и низким голосом начала я, и взялась за шарф, висящий у меня на шее, – ой, смотри, что это такое? – показала я на кончик нитки, торчащей сбоку, – вытащи, дружок, а то у меня руки заняты. Потяни за ниточку, – попросила я.

Федя подошел ко мне и очень осторожно потянул за нитку. Нитка потянулась, благодаря плотному корсету, мне не было щекотно от вращающейся палочки с намотанной ниткой, иначе, я бы уже давно «раскололась», потому что боюсь щекотки.

– Тяни, тяни, – подбадривала я Федора.

Федор стал тянуть нитку сильнее, поднял на меня лицо, глаза у него и без того круглые, стали просто огромными от удивления. Сначала он держал нитку в руке, и отходил с ней от меня все дальше и дальше, потом стал наматывать ее на руку.

– Тянуть? – спросил он и счастливо улыбнулся.

– Тяни еще, – улыбнулась я в ответ. Меня так радовала эта непосредственная детская радость и изумление.

«Сделаю для Феди воздушного змея, вот где радость будет», – решила я, дожидаясь, пока он размотает всю нитку.

– Какая длинная, – снова хохоча, сказал Федя.