Автор книги: Татьяна Миронова
Жанр: Языкознание, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Историческая злопамятность языка
Сегодня русский образ мысли, русские архетипы поведения как раз попираются в угоду пришлым народам. Словом ксенофобия стращают тех, кто недоволен нашествием чужаков на родную землю. Словно припечатывают позорным клеймом, вменяют уголовную 282-ю статью – возбуждение межнациональной розни. Подобная статья есть только в российском законодательстве, другие европейские государства не позволяют себе политических преследований из «соображений демократических». А у нас в России, причем только для русских, изобретено пугало, именно русским пытаются заткнуть рот Уголовным кодексом, стращают тюрьмой, штрафами, чтобы натиском пришельцев умалить наше национальное преобладание в России. И многие русские поддаются страху быть обвиненными в ксенофобии, подавляя в себе свой национальный инстинкт самосохранения, основанный на природных архетипах.
Что же такого страшного в этом понятии? Ксенофобия – естественное для каждого народа неприятие чужого, отторжение чужого, чтобы не утратить свою собственную самобытность. Почему, скажите на милость, мы обязаны любить чужие народы? В народах, по меткому замечанию великого русского философа А.С. Хомякова, как и в людях, есть страсти, и страсти не совсем благородные. Раньше философов с историками, неблагородные страсти чужих народов подметил наш русский язык, запечатлев неприятие чужаков. Русский язык накопил в себе множество ксенофобских образов и выражений. В лингвистике их называют ксенонимы.
На основе наименований других народов русский язык творил слова с обобщенными представлениями об этих народах, в языке оставался след общения с соседними народами. Как известно, картина мира нашего языка многократно богаче картины жизненного, исторического опыта даже целого поколения, не говоря уже об опыте отдельного человека. Какой же опыт накопил в себе русский язык за века межнационального общения?
Исследователи-этнолингвисты провели кропотливую работу по изучению ксенонимов русского языка и установили: ксенонимы – это негативная оценка чужаков, образное обозначение внешних врагов, топтавших русскую землю на протяжении всей нашей истории. На основании ксенофобных слов русского языка лингвисты выяснили, кто из народов мира вредил русским больше всего. Предсказуемо оказалось – татары. Вспомним чертополох, зовущийся в говорах татарник, чирьи и нарывы, именуемые барин-татарин. Сохранилось и меткое русское выражение о больной голове: татары в башке молотят. Вспомним, что незваный гость сравнивается в русской поговорке с татарином. Еще на Руси горько шутили: «Ешь медведь татарина – оба не надобны». Не жалует русский язык и немцев. О язвах на коже в Сибири говорят: немцы сели, тараканов в России прозывают прусаками, швабами и немцами. Саранчу именуют шведами. Отложилось в памяти русского потомства, как татары, немцы, шведы в трудные для русских времена, подобно полчищам насекомых, вторгались на наши земли, истребляя все на своем пути. Осталась в русском языке недобрая память о поляках. От имени мазовецких поляков пошло русское прозвище мазурик, то есть вор, пройдоха. Помнит русский язык французское нашествие. С тех пор завелось в русском языке слово шаромыжник от французского cher ami – «дорогой друг», так голодные французы, скитаясь по холодной России в 1812 году, просили-канючили у крестьян чего поесть. С тех пор это слово означает – шатун и плут. Ругательство шваль народилось от французского chevalier. А еще в языке осталось «Голодный француз и вороне рад».
Русские имеют древнюю привычку хранить имена своих исторических врагов в кличках домашних животных, психологически точно выверенный путь преодоления страха перед врагами. Если именем врага назвать кота или собаку, то враг перестает быть страшным. И впрямь кошачье прозвище Мурзик напоминает нам о том, что этих хитрых, умных, ловких животных наши предки метко сравнивали с мурзой, татарским князем, вековым поработителем русского народа. Или вот в Сибири широко распространена собачья кличка Кучум, разумеется, в честь сибирского хана, побежденного Ермаком Тимофеевичем. Собак черной масти, причем исключительно дворняжек, в России непременно кличут Цыган. А теперь прикиньте, сколько бродит по России рыжих, вороватых, драных котов по кличке Чубайс.
Почему имена врагов русского народа оказываются в кличках домашних животных? Во-первых, так преодолевается паралич воли перед лицом орудующего против нас противника. Во-вторых, наш язык исправно выполняет свою традиционную обязанность – сохранять в народной памяти имена врагов нации. Представьте, пройдет двести-триста лет, русский народ преодолеет последствия разрушительной деятельности Чубайса, но имя этого персонажа язык донесет до потомков в виде презрительной клички самых помойных и самых визгливых животных рыжей масти. Ничего не поделаешь, такова историческая злопамятность языка.
Русский язык хранит память о народах, ходивших на нас войной. Татары, шведы, поляки, немцы – с ними все ясно – внешние враги и постоянные приграничные соперники. Но вот что интересно, этнолингвистикой установлен парадоксальный факт: почему-то два народа, никогда не выступавшие против русских открытой войной, удостоились в русском языке наибольшего количества ксенофобских наименований. Эти два народа – цыгане и евреи. Причем их именами называют в русском языке вещи, похожие на настоящие, но только внешне. Разбавленную самопальную водку называют цыганское молоко, козу кличут жидовской коровой, луну – цыганским солнцем, мелкий короткий дождик, как ни на что не годный, прозван у нас жидовским дождем, сильный мороз – цыганским жаром. Цыганской рыбой прозвали головастиков, вроде и рыба, а не настоящая, жидолкой зовут мелкую рыбешку гольца, не годящегося в пищу. В Малороссии жидками именуют поганки, гриб-дождевик русские называют цыганский табак. Цыганское золото, еврейское золото – всякий поддельный под золото металл.
Что же хотели передать своим потомкам наши предки, закладывая свой жизненный опыт в самую надежную, самую верную, самую крепкую память – язык. Предупреждение. Пока не обрели собственного опыта общения с другими народами, быть всегда настороже с опасными для нас, русских, этническими соседями. Приведу свидетельство лингвиста Е.Л. Березович, специально изучавшей проблему лингвистической ксеномотивации и опубликовавшей результаты своих исследований в журнале «Вопросы языкознания» (М., 2007, № 1): «Предсказуем тот факт, что лидерами по количеству вторичных номинаций, по накалу экспрессии в лексике восточнославянских языков, а также целого ряда других европейских языков будут цыган и еврей, обозначения этносов, которые на протяжении многих веков являются чужими среди своих для восточных славян».
Цитирую строго научный журнал и в нем сугубо научную статью, откуда взяты примеры, цитирую для того, чтобы меня не обвинили все в той же пресловутой ксенофобии. В цитируемой мною научной статье из журнала «Вопросы языкознания» читаем, что не только русские, украинцы и белорусы жалуют соседние народы таким неприветливым образом. Другие народы Европы сохранили для своих потомков те же предупреждения. Англичане, например, имеют ксенонимы для своих вековых врагов – шотландцев, ирландцев, голландцев, а также для цыган и евреев. Немцы нарекли ксенонимами поляков, чехов, русских и опять-таки цыган и евреев. Поляки и чехи наградили ксенонимами немцев, чехов, шведов, русских и опять же евреев, цыган. Научный факт, как против него попрешь, однако к немцам, полякам и англичанам у судов наших претензий нет, они есть только к русскому народу, причем это касается ксенофобии по отношению только к евреям. Вот загадочный парадокс: цыгане не заставляют русских отказываться от своих представлений о них и не волокут нас в суд, чтобы заставить изъясняться к ним в любви. Немцы, поляки, шведы тоже помалкивают, не изъявляя намерений склонять нас к симпатиям. И только за евреев отечественная Фемида тащит всякого в уголовную ответственность.
Что же нам теперь свой язык забыть, чтобы под суд не угодить? Ведь немало с древности поводов скептически взирать на этих наших соседей. Например, в 60-х годах прошлого века в египетском городе Александрии нашли при раскопках папирусное письмо на древнееврейском языке. Письмо датировано десятым веком, и стало знаменитым потому, что в нем впервые в истории зафиксировано древнейшее упоминание славного города Киева, упоминание его в ту пору, когда у древних русичей и письменности-то еще не было. Но самое замечательное в египетской находке – его содержание, о котором принято умалчивать. В этом письме еврейская община города Киева просила евреев города Александрии дать кров и оказать помощь своему соплеменнику, сбежавшему из древнерусской столицы, чтобы не отдавать долги своим русским заимодавцам. Словно древний Фридман или Абрамович из десятого века прислал нам привет в этом александрийском письме. Хочешь не хочешь, напрашиваются обобщения, которые в языке русском уже давно сделаны.
Исторический опыт наших предков передается русским языком в наследство молодым поколениям, а нынешнее племя накапливает свой опыт общения с чужаками. Так возникли в нашем языке чурки, по сути это всего-навсего ироническая переогласовка вполне невинного этнонима тюрки, обозначающего народы многоплеменной Средней Азии. Слегка подправив звуковой облик слова, русский язык вложил в него свой горький современный опыт общения с этими народами, а молодежь постаралась расцветить этот опыт собственными впечатлениями – чуреки, чурбаны… Запретить это невозможно, наказывать за это бессмысленно. Существует лишь одно политическое средство преодолеть межнациональную вражду – не заселять русские территории чужаками, иначе они разделят судьбу прежних пришлых самозваных прусаков, шаромыжников, мазуриков, фрицев, каждый из которых на себе испытал, что значит воевать с русскими. А это происходит не в силу дурного воспитания или врожденной порочности людей разных этносов. Враждебность вспыхивает как инстинкт национального самосохранения, и в этом инстинкте действуют такие архетипы национальной неприязни, как отвращение к чужому языку, неприятие чужих обычаев, отстраненность от чужой религии. Повторяю, эти архетипы национальной неприязни – научно установленный факт, и умные политики, желающие мира в полиэтнических сообществах, должны умело соблюдать баланс компактного проживания коренных народов на своих землях и справедливого распределения между ними общегосударственного достояния.
Однако сегодня абсолютно игнорируются научные основы мирного сосуществования народов. Нас целенаправленно ввергают в межнациональные конфликты. Созданы условия для свободной миграции огромных масс населения, что привело к усилению чуждых этнических элементов на коренных русских территориях.
К чему это может привести? К межнациональной резне и распаду России. Народ, испытывающий сильное внешнее давление со стороны чужаков, под действием архетипа неприятия чужих инстинктивно непременно начнёт этому сопротивляться. Русское население, если знать русскую историю, никогда не примирится с чужеродным владычеством. Рано или поздно сработает национальный инстинкт самосохранения.
Друзья и враги как зёрна и плевелы
Русский человек, разделяя мир на своих и чужих, не забывал о разделении на друзей и врагов. Если понимание, что в мире есть свои и чужие, необходимо для сохранения национальной самобытности народов и их независимости, то деление окружающего мира на друзей и врагов требуется для крепости национальных государств.
Значение слова друг весьма прозрачно. Друг – это другой, такой же, как я, подобный мне, а, значит, единый со мною в помыслах и поступках, потому и говорится «В друге себя любишь», оттого на Руси «Друг денег дороже». Истинная русская дружба проверяется временем: «Будешь друг, да не вдруг», «Старый друг лучше новых двух».
Друг – особо доверительное обращение у русских. Нам невозможно отказать тому, кто просит: «Послушай, друг!», «Сделай, будь другом!». Ведь в словах «будь другом» содержится древняя клятва верности, готовность принять в соратники того, к кому обращаешься с просьбой. И самые лучшие в жизни поступки, бескорыстные и искренние, русские совершают «не в службу, а в дружбу». В нас заложено нашим языком «любить друг друга» и «жить дружно», артельно, сообща, ватагою друзей: «Дружно – не грузно, а врозь – хоть брось». И поговорка о настоящей дружбе, когда надо вместе пуд соли съесть, сохраняет точный счет проверки друга временем. Пуд соли два человека могут съесть, десять лет разделяя общую трапезу.
Разумеется, язык предостерегает от безоглядности и неразборчивости в выборе друзей: «Рад другу, да не как себе», предостерегаем «Дружиться – дружись, а за топор держись».
Понятие друг в русском языке гораздо шире, чем смыслы слов свой и брат. Другом для русского может стать и чужой, если он принимает русское предложение соратничества «будь другом», что означает быть не только и не столько задушевным приятелем, но прежде всего членом дружины, соратником, боевым товарищем. Древнерусская дружина как раз и состояла из давших клятву верности другов-соратников, воинов-однополчан.
На формуле «будь другом!» построено многоплеменное русское государство, которое на основах дружбы и мирного соседства этой клятвой соединяло с русским народом другие племена и народности России. Эта же формула «будь другом!» рождала военные союзы, начиная от русско-половецких походов Владимира Мономаха и заканчивая объединенными силами Варшавского Договора против НАТО. Особенность русского человека в том, что он в друге видел названного брата. У нас такое представление сохраняется в понятиях воинского братства, монашеского братства, медицинского братства и сестричества. Возможно, это связано с тем, что понимание дружбы как соратничества, как воинского братства, а, значит, готовности к жертвенному подвигу за други своя, всегда было нам столь же дорого, как и кровное родство. Это удивительное для других народов русское свойство предопределило имперскую мощь нашего народа, который принимал на правах дружбы другие племена в свою страну, давал им равные с собой права, уважал их самобытность, просвещал Православием, но не принуждал к крещению. Такая черта свойственна исключительно русским, строившим свою Империю не на принуждении и завоевании, а на добровольном вхождении народов в государство. Так были присоединены Грузия, Армения, Осетия, Абхазия, казахские улусы. Там, где племена просто жили на своей земле, не имея государственных потенций, а это и башкиры, и чуваши, и мордва, и буряты, и множество других сибирских племен, – они оставались жить по своим оседлостям, их никто не сгонял в резервации, их никто не отстреливал, как это случилось в Америке с индейцами.
Друг и свой равно дороги русскому – древний архетип мышления жив в нас и сейчас. Понятие о друге в архетипах русского мышления постоянно сопрягалось с представлением о враге. Эти два слова образовывали такое же смысловое противопоставление, как свой и чужой.
В слове враг содержится древний корень верг-, означающий, согласно исследованиям академика О.Н. Трубачева, что враг – это извергнутый из человеческого сообщества, изгой, отторгнутый людьми. Слова, которыми описывается значение слова враг, – недруг, неприятель, супротивник, супостат, – свидетельствуют о том, что враг – это бывший друг, отвергнутый и изгнанный за измену или другое злодейство из дружины или иного содружества: «Не вспоя, не вскормя, ворога не наживешь». Врагом, согласно русским представлениям, может быть и свой по крови человек, и чужак. Враг – в первую голову изменник и предатель, пренебрегший нашим русским добром и нарушивший верность дружбе. И если к чужаку отношение у русских настороженно отстраненное, то к врагу – непримиримо враждебное. Когда враг – бывший свой, его презирают, как изгоя и предателя, им брезгуют и сторонятся его, как протухшей падали. Если же враг – чужой изменник дружбе, то тогда в русской душе вздымаются два негодующих чувства – отстраненная неприязнь к чужому и яростная мстительность к врагу, потому что опасность, исходящая от пришельцев, страшнее, чем от врагов своего рода-племени, когда в них видят супостатов и противников. Чувство самосохранения, как архетип поведения, заставляет русских занимать национальную круговую оборону.
И все же в отношении к врагам наш народ, в отличие от иных, к примеру, азиатских или кавказских народов, проявляет удивительные бесхитростность и благородство. Мы предпочитаем сначала улаживать недоразумения мирно, бесконфликтно, путем переговоров и уговоров, потом мы предупреждаем врага о нападении. Этот древний архетип поведения проявился еще у князя Святослава Храброго, по свидетельству Нестора-летописца, бросавшего вызов неприятелю: «Иду на вы!». Русские и сегодня таковы, в отличие от тех же горцев, которые бьют сразу, без предупреждения. Азиат – тот и вовсе нападет исподтишка, сзади, бьет в спину. Осуждать за это их невозможно, таковы архетипы их национальных характеров.
У русских совершенно иной стиль поведения. Сначала русские пытаются решить конфликт миром, вступают в переговоры, но и тогда, если мирные переговоры ни к чему не приводят, русские всё равно не нападают, в ход идет брань – словесная оборона.
Вдумаемся, что такое русская брань, имеющая тот же корень, что и слово оборона. Брань – это оборона словом, предостережение врага, что будет убит, если решится сопротивляться. Таков еще один архетип русского поведения: от чужих мы прежде обороняемся словами и лишь потом пускаем в ход кулаки и дубины. Именно потому, что русские прежде битвы предупреждали противника о его непременном поражении, множество русских бранных слов имеют значение «мертвый». Таков смысл, например, слова падла, это просто «падаль». Или стерва, опять же буквально значит «мертвечина». Вспомните, у нас в русском языке есть слово стервятник – питающийся падалью. Значение «мертвого» и в слове зараза, оно восходит к глаголу «заразить», отсюда поразить, то есть убить. Так что ругательство зараза исконно обозначало убитого.
Похожее значение имеет слово мразь, – погибший от холода. Сволочь – мертвая, сухая трава, сволоченная в кучу и приготовленная к сожжению, и тоже образ поверженного врага. Все эти ругательства – падла, стерва, мразь, зараза, сволочь, – изначально являются предупреждением супостату: вот что станется с тобой, если сунешься. Вслед за русской бранью могло следовать только истребление врага.
Накануне схватки у русских принято переименовывать врагов из людей в животных, мы словно снимаем с себя ответственность за убийство именно человека, видя в нем зверя. Мы именуем противника тупой скотиной, шелудивым псом, паршивой собакой, грязной свиньей или поганой гадиной, а то и просто тварью, то есть животиной. Интересно заметить, что никогда при этом не используются названия хищных и опасных животных – волка, медведя, кабана, сохатого, ибо перед ними не всякий выстоит.
Так что ритуальная задача русской брани – наилучшим образом подготовить воина к бою с врагом, деморализовать противника угрозой погибели и воодушевить себя тем, что имеешь дело не с человеком, а с животным, существом слабее, глупее и ниже тебя.
Употребление русской брани по отношению к своим ближним в силу огромной энергетики произносимых слов, исконно обозначавшим мертвечину, наносит урон их здоровью и духу, разрушает тех, кого мы любим. Поэтому брань между своими – это разор русского единства и удар по нашему национальному здоровью, недопустимые сейчас, когда русский народ и без того переживает сильнейший натиск чужаков.
Есть ли сегодня у русского народа друзья в мире? Жизнь показывает, что нет. И призыв русской пословицы держаться за топор в крепкой дружбе важен как никогда. Зато у нас появилось огромное количество врагов-инородцев – бывших друзей, предавших и обманувших, порушивших вековую клятву «будь другом». Мы их и вправду вскормили, вспоили, обеспечили безопасность и независимость, дали начатки культуры и образования. И теперь окружающие нашу страну государства воспитывают в нас сознание того, что свои, даже враги, во сто крат милее и ближе чужих, хоть и друзей.
Почему у русского четыре имени
Давно замечено, если хотите человеку понравиться, почаще называйте его по имени, чем расположите к дружбе и симпатии. Имянаречение – особое священнодействие, без которого рожденный в мир человек как бы не существует. Сам акт имянаречения понимался и понимается по сей день как «вложение имени» в существо, это явствует из этимологии слова имя. Индоевропейское en-men, ano-mеn согласно «Этимологическому словарю славянских языков» (т. 8, с. 227–228), означает «то, что внутри человека», его суть. Имянаречению у русских придавалось огромное значение. По имени, говорили у нас, и житие. Имя влияло на судьбу новорожденного, определяло его характер, становилось его сущностью.
Русский человек от рождения прозывался именем, данным родителями. Из древности до нас дошли княжеские языческие имена Святослав, Святополк, Борислав и Вячеслав, Владимир и Ярослав. Корень свят– означал здесь сверхчеловеческую, божественную силу. У Святослава – это сила его славы, у Святополка – сила его воинственности. Называли высокородные славяне-язычники своих детей именами с корнем слав-, обозначавшем высшую хвалу их божественному избранничеству. Имя Ярослав означало ярую, как солнце, славу, у Вячеслава слава должна была быть вящей – то есть самой большой среди всех, Борислав, нынешний Борис, по сути своего имени должен был бороться за свое божественное избранничество. А вот языческое имя Владимир, в древности звучало как Володимер, означало буквально «имеющий власть».
Дошли до нас и языческие имена людей именитых, княжеских посадников и воевод – Добрыня, Горыня, Путята, Вышата. В них тоже вложен сущностный смысл: Добрыня – человек добротный, Горыня – могучий, как гора, Путята – путевый, правильный, а Вышата – стремящийся к высокому в жизни, к власти и силе.
Народ попроще не мудрствовал в прозывании своих детей. Ребятишек именовали по счету – Третьяк, Шестак, прятали от сглаза и колдовства, наделяя младенцев странными именами Ненаш, Неждан, Невзор, чтобы не завидовали злые люди и не пожелали им чего плохого. Именовали ребенка и по той поре, когда он родился – Вешняк, Зима, Осеня.
После Крещения Руси все коренным образом изменилось. Каждому русскому человеку помимо традиционного славянского прозвища давалось имя святого, в честь которого он был крещен. Имена крестные были чаще всего неславянского происхождения, греческие (Георгий, Татьяна), древнееврейские (Иоанн, Мария), латинские (Роман, Валентина). И маленький русич жил с двумя именами – семейным и крестным. Крестные имена быстро обрусели. Георгий стал Егором и Юрием, Евдокия – Авдотьей, Михаил – Михайлой, Даниил – Данилой, Евсевий – Овсеем, Иоаникий – Аникеем, Анастасия – Настасьей, Елена – Оленой… Имя означало судьбу человека по благочестивому примеру его святого покровителя. Так что постепенно древние славянские имена отошли в небытие, сохранившись лишь в прозвищах, которые мы сегодня находим в фамилиях: Ненашев, Невзоров, Нежданов, Третьяков, Шестаков, Вешняков, Зимин, Есенин…
Сложная структура русского имени, которое ныне состоит из имени, отчества и фамилии, сложилась не вдруг и отразила всю особость отношения русского народа к своим именам. Посмотрите, как пренебрежительно обращаются со своими именами западные народы. Прежде они величаво брали себе по нескольку христианских имен Анна-Мария-Тереза, Жан-Пьер-Густав. А ныне обходятся коротким, вроде собачьей клички – Эн, Джон, Пол, Алан, Ник.
У нас же все не так. Русские постепенно, из века в век, наращивали свои имена. Сначала у нас долго бытовало одно лишь имя, потом имя с отчеством и прозвищем для бояр и князей, потом имя с отчеством или с прозвищем для всякого, а затем вместо прозвища каждый человек приобретал фамилию к имени-отчеству. И каждый русский человек, простой и высокопоставленный, бедный и богатый, умный и не очень, сегодня именуется обстоятельно и величаво по фамилии, имени, отчеству, неся свою суть в личном имени, память о своем отце в отчестве и почет своего рода в фамилии.
Для чего нужна наша сложная структура русского имени? Обходятся же западноевропейцы без отчеств, и неплохо себя чувствуют. Русская особая форма имени помогает нам определить свое место в семье, в роду, в нашей стране и в мире. Для нас это значимо, для них – нет. Давайте посмотрим, что значат для нас наши русские имена.
У русского человека имеется личное имя (для различения в семье): Василий, Петр, Иван… Чаще всего оно употребляется в уменьшительном виде: Вася, Петя, Ваня, так, как нас зовут с детства. У русского человека имеется также отчество – семейное имя человека (для различения его в роду): Иванович, Петрович, Степанович. И обращения Степаныч, Иваныч, Петрович в ходу у русских как знак почтения и солидности. Фамилия – родовое имя человека – выделяет его в общине, в своей стране, так как фамилия – это имя по прозвищу или имени главы рода. Но есть и четвертая составляющая человеческого имени – имя племенное – наша национальность. Русские выделяются у себя в стране по национальности среди татар, башкир, бурят, евреев, калмыков… Национальность – это часть русского имени, необходимая нам для различения своих и чужих в собственном государстве. И когда в российском паспорте у нас изъяли графу «национальность», у русских тем самым умышленно обкорнали имя, пытаясь замутить значимое для каждого народа различение своих и чужих.
Для международного общения существует иное – особое именование. Вспомним, как еще в Х веке в Константинополе называли себя русскими не только русские витязи, но и варяги, пришедшие вместе с русскими в Византию военным походом, так как было престижно принадлежать к русскому племени, известному в окрестных странах. Так и сегодня бурят или якут, даг или адыг не назовется в Европе и Америке бурятом или якутом, дагом или адыгом, а непременно скажет, что он русский, чтобы определить свою принадлежность к великому государству русского народа. Точно так же граждане Китая, а там насчитывается более сотни различных народов, представляются как китайцы, а граждане США, этого плавильного котла народов и рас, как американцы. Всем им престижно принадлежать великой державе, и все они желают как можно определеннее выразить свое гражданство.
Процесс прирастания людей иных национальностей к какому-либо великому народу и государству как раз и происходит через присвоение себе имени, сходного по форме с именем титульной нации. У нас в России нерусское имя или прозвище приобретает в таком случае облик и форму русской фамилии.
Давайте разберемся, какие в нашем языке фамилии исконно русские, а какие приспособились под русские, русифицировались.
Русские фамилии образуются с помощью особых окончаний: на – ов – Миронов, на – ев – Разуваев, на – ин – Палицын, на – ский – Петровский, на – их – Гладких. Русские фамилии происходят от крестных имен. Егоров, Егоршин, Егорычев, Егорин, Егоркин, даже Горкин – все они ведут свое начало от христианского греческого имени Георгий. Русские фамилии происходят от названий профессий: Кузнецов, Ковалев, Коновалов, Горшенин, Гончаров, Бондарев, Бочаров, Чекмарев, Топоров, Сапожников, Рукавишников, Кожемякин. Возможны в русском языке и прозвища в качестве фамилий. Борода (видать, выдающаяся была она у человека) и Бородин (потомок этого самого Бороды), Глазун (глазастый товарищ) и Глазунов (из рода того Глазуна), Кривуля (что значит – одноглазый) и Кривулин (потомок одноглазого), Щербак (беззубый) и Щербаков (сынок щербатого), Базан (этот отличался крикливостью) и Базанов (потомок крикуна). Или вот прозвище Шемяка – и фамилия Шемякин, их сложнее определить: оказывается, ши-мяка – «тот, кто мнет шею», то есть забияка, драчун. Были на Руси и Рожемяки, те, кто не прочь намять не только шею, но заодно и рожу.
Русское прозвище било не в бровь, а в глаз, метко, жестко, безжалостно высвечивало и высмеивало недостатки человека, как бы предупреждая окружающих о неожиданностях, которые ждут их при общении и делах с носителем такого прозвища. Ведь это же надо догадаться прозвать человека Гузном, а таких Гузновых, Огузовых, Гузкиных, Гузеевых немало бродило по Руси. Гузно, Гузка, Огузок – это зад, и прозывание таким имечком свидетельствовало о мерзейшем характере его носителя. Или вот Крысин, Крысюк, Крысько, понятно, что произошли от прозвища Крыса. И какой же надо было быть крысой, чтобы прилипло к тебе это противное прозвище. Потомки таких Крыс и Гузок не редко наследуют те же качества.
А еще было прозвище для разбойников и мошенников – Жиган или Зюган. Ну и, конечно, нельзя пройти мимо фамилии Чубайс. Чубайс (чубайсь, чубась, чубысь) – в мифологии русских – сверхъестественное существо типа домового. Этот бес представлялся в виде крысы с большим животом и «ликом вроде человеческого». Согласно русским мифологическим представлениям, он способен вселяться в жилища по воле злых колдунов. Сказки поведали нам, что Чубайс обычно тушит огонь в очагах и требует выкупа с хозяев («все в амбарах поберет, из сусеков заметет»). Среди зловредных привычек Чубайса называют то, что он «мычит и блеет, квохчет и лает, корову и собаку гонит в буераки, курку и козлищу тянет в логовище». Еще в славянских мифах рассказывается, что Чубайс «не ест он ни жита, ни мяса, не пьет ни вина, ни кваса, а питается людскою бедою».
Однако немало родовых фамилий достойно гордости и чести, не даром говорилось детям: не посрами фамилию, береги честь смолоду. Давайте проследим, как формировалась наследственная фамилия боярского рода Романовых, давших России трехсотлетнюю царскую династию.
У истоков этого генеалогического древа – выходец из русского рода Литвы Андрей по прозвищу Кобыла, потомок Ивана Камбилы, переиначенного в более понятное русское прозвище Кобыла. Это прозвище не было унаследовано сыновьями Андрея Кобылы, они приобрели свои собственные прозвания, в том числе Семен Андреевич по прозвищу Жеребец и Федор Андреевич по прозвищу Кошка. Сын Семена Андреевича Александр стал Жеребцовым, но имел и собственное прозвище Синий. Сын Федора Кошки Иван стал просто Кошкиным, а его внук Захар Иванов Кошкин положил начало новой фамилии того же рода – дети и внуки Захара стали прозываться Захарьиными. Внук Захара Роман дал новое имя своим потомкам, они уже именовались Романовыми: Никита Романович, его сын Федор Никитич Романов и его внук – первый царь династии – Михаил Федорович Романов.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?