Текст книги "Дело о таинственном наследстве"

Глава пятая
Разговор с Ольгой. Пятнышки

Два дня дом Феофаны Ивановны был полон визитеров, жаждавших увидеть воскресшего графа. Тетушка, то и дело коротко всплакивая, рассказывала о случившейся истории всем, кто с нетерпением ожидал подробностей. Граф же улыбался и отмалчивался. Было совершенно очевидно, что он не придает особого значения ни падению с лошади, ни взорвавшемуся пистолету. «Случайности, бывает», – сказал он тайному советнику, который попенял ему за это.

– Знаете, милый, может, это Божья напасть на вас какая… Будьте внимательней, что ли, к себе, заботливей… – повторил слова Краскова старичок.

Наташа тем временем прокатилась в город к Васе с весьма определенными намерениями.

– Вечером освобожусь, давайте встретимся как обычно, в беседке, в девятом часу, раньше не успею. Есть у меня что рассказать, – буркнул вышедший из лавки Василий, вытирая об тряпку масляные руки. – Кажется, я того мужика нашел, что столик рубил.

– Как?! – Наташа от радостного удивления чуть не выскочила из двуколки.

– Ну почти, – замялся Василий. – Все вечером, хорошо?

– Васенька, ты найди время до вечера вот это посмотреть, – попросила Наташа, протягивая другу аккуратно перевязанный бечевкой бумажный сверток. В нем, очищенные от земли, лежали остатки пистолета Орлова. – А потом скажешь мне, могло ли все это само взорваться?

– Ну, барышня, у вас и вопросы! – рассмеялся Василий. – Что это, как само – и почему взорваться?

– Ты сам же говоришь, что некогда теперь тебе, – засмущалась Наташа… «Это» – было пистолетом, револьвером английским. Он сам взорвался, при выстреле!

Василий ухмыльнулся и покачал головой:

– Гораздо яснее! Хорошо, Наташа, посмотрю. До вечера! – и, поклонившись, убежал обратно в лавку.

Вернувшись домой, Наташа, откушав простокваши, села с книгой в саду дожидаться вечера. Но то ли книгу она выбрала неинтересную, то ли паучок, свалившийся с дерева Наташе на платье и теперь храбро пытавшийся выбраться из шелковых волн, отвлекал, только Наташе не читалось. Да и не сиделось на одном месте. Занятия придумать себе не могла, а дожидаться вечера, ничего не делая, было тяжело. К тому же Наташа чувствовала, что от событий последних дней в голове образовалась неразбериха, из-за которой и не читалось, и не сиделось. А неясностей в своей голове Наташа не любила и поэтому решила навести там хоть какой-нибудь порядок. И для этого ей нужна было Ольга. Та, беседуя с Наташей, по своей наивности иногда говорила чрезвычайно простые и правильные вещи, до которых Наташа порой додумывалась слишком долго. Не откладывая, она послала за подругой.

* * *

– Наташа, Натуля, Наташенька, моя ты подруга-милашенька, – как-то грустно напевала Ольга, прогуливаясь с Натальей по маврюшинскому саду.

Одета она была в бледно-серое платье, которое в сочетании с тусклым и надутым выражением лица делало Ольгу похожей на невыспавшуюся, раздраженную мышь.

– Ты что в думе какой-то ходишь, Оленька? – заметила, наконец, Наташа, уже отчаявшись услышать всегдашнее Ольгино щебетание, на фоне которого сподручнее было начать беседу о графе.

– Да случаи всякие интересные, как граф приехал, начались… – вздохнула та.

– Да и я о том же! – обрадовалась Наташа, что теперь не надо будет объяснять, о чем она поговорить хочет. Только хотела продолжить, как Ольга небрежно бросила:

– Граф-то Зюмиху бросил!

Наташа замерла. В Ольгиных глазах вместо угрюмости промелькнуло выражение некоего лукавства.

– Оленька, ты что? – растерянно и даже испуганно спросила Наташа.

И выражение Ольгиных глаз мгновенно изменилось, потеплело. И подруга расхохоталась:

– Ах, Наташа, как ты вся замерла, с лица побледнела! Ха-ха-ха! Эх, ты, Наталья-царевна, по деревьям лазаешь, а чувств скрыть не умеешь! Ну прости меня, это я так, не со злобы!

Наташа ничего не поняла из странного монолога подруги, но на всякий случай насторожилась. Ольга же, как ни в чем не бывало, продолжала:

– Ты знаешь, я вхожа к Софи. Нравлюсь я ей чем-то. А мне тоже любопытно: она всякие истории интересные рассказывает, книжки дает, журналы дарит…

– Да знаю, знаю – только не очень понимаю, что интересного ты находишь в ней, не книжки же только? Ну продолжай, вхожа ты в ее дом и что?

– А то. Вчера вдруг Софи за мной присылает. И так разоткровенничалась она со мной, расплакалась даже! Говорит, что принимала графа как друга, а теперь решила ему и вовсе от дома отказать. Что брат ее по матери приехал и правду рассказал, почему граф решил к нам в глушь забраться…

Ольга сделала многозначительную паузу. Наташа подбадривающе спросила:

– Почему?

– Проигрался он якобы в пух и прах в карты, да еще как-то подло… Играли вроде с другом на двоих. Граф все деньги проиграл – и свои, и его, а бедный мальчик потом застрелился. Вот граф и поспешил к нам отсидеться да деньги на долг у Феофаны просить.

Наташа изумленно покачала головой, а потом расхохоталась.

– Господи, Оленька, вот какая глупость, лучшей шутки ты мне и рассказать не могла. Ха-ха-ха! Граф проиграл все деньги и собирается в долг у Феофаны попросить. Оля, ну ты понимаешь хоть что это за глупости, а?

– Ведь ты не поверила?

Наташа вдруг встревожилась. Что-то было еще, и наверняка уже не столь смешное. Она умоляюще посмотрела на подругу.

Ольга вздохнула.

– Конечно, не поверила. Софи так все это рассказывала, что не поверила. Переиграла она. Но, по-моему, она что-то гадкое готовит, а не просто отказать графу от дома хочет. Я уже уезжать собралась, как вспомнила, что журнал забыла. Вернулась – в зале никого, журнал со столика забрала, и тут что-то меня к Софьиной спальне потянуло. – Ольга усмехнулась. – Ты меня, наверное, научила всякие тайны чувствовать. Подкралась я к двери и слышу, что Зюмиха с кем-то этаким гортанным голосочком воркует, я чуть ухо себе об дверь не раздавила: ну, говорит, Андрюша, теперь у меня эта дурочка в помощницах есть. Дурочка – это я, значит, – объяснила Ольга. – «Сразу все по соседям понесет, когда надо будет, – она так слушала, рот открыв». – Ольга всхлипнула, будто собираясь плакать, но, передумав, продолжила: – И тут я поняла, что этот рассказ о графе – ложь и что затевает она что-то нехорошее. Говорит: «А как там на самом деле было, знаем только ты, я, да граф – но он уже проиграл! – И засмеялась так нехорошо… – Какой замечательный каламбурчик получился, Андрюша, граф проиграл, граф проиграл, – и смеется, смеется как в истерике. Этот Андрей там тоже что-то кричать начал: „О богиня, о Исида, о неистовая моя мстительница!“ Во всяком случае, что-то в этом роде, – слегка смутилась Ольга. – Вот и все! Я ночь не спала, то к графу бежать хотела, то к тебе. А если бы за журналом не вернулась, сейчас бы ходила и думала про несовершенство рода человеческого. И как это получается, с виду такой красивый и статный, и такие вещи…»

– Оленька, – тихо позвала начинающую причитать подругу Наташа. – Оленька, спасибо!

Та мгновенно вернулась на землю.

– Ну уж не знаю, спасибо или нет, но мне легче стало. Что ты со всем этим делать будешь, придумывай, а то я уже и так вперед на целый год напереживалась. – И Ольга, все-таки не удержавшись, всплакнула. – Наташенька, ну что ж это они надумали с графом сделать?

– Не знаю, Оленька, я пока вообще ничего не понимаю, – тихо ответила Наташа.

Подруга, вместо того чтобы придать стройности Наташиным мыслям, запутала их так, как котенок играет с клубком: сплошные петли и узлы, а кончик нитки, потянув за который, еще была надежда распутать все это чудо, с рассказом Ольги исчез совсем… Тяжело вздохнув, Наташа решила отказаться от намерения поделится с Ольгой своей тревогой по поводу странных оказий, случившихся с Орловым. Ее зефирное лицо и так пятнилось серьезным волнением, а расскажи – так и бежать за нюхательной солью, глядишь, придется.

* * *

Когда часы со свойственной им торжественностью пробили восемь, Наташа была уже в беседке. Но усидеть в ней не смогла. Вышла к калитке, ведущей в поле, откуда обычно приходил Вася, открыла ее и пошла навстречу по тоненькой тропинке, поднимая ногами клубки мелкой желтой пыли. Что-то ей скажет Вася? Отчего ей захотелось подобрать эти осколки, сама не знала, но зато знала совершенно точно, что если она это сделала, то там что-то должно быть… Покусывая нижнюю губу, она щурила глаза от заходящего вечернего солнца, силясь понять Васина ли это фигура замаячила на горизонте, где поле, казалось, обрывается в какую-то бездну… И точно, фигура замахала ей кепкой, и вот уже запыхавшийся друг кланялся ей, а потом, сняв пиджак, почти упал на него, тяжело дыша, прямо среди высокой травы, ломая сухие, выжженные солнцем стебли.

– Простите, Наталья, посижу чуток. Почти весь путь бежал, чтоб не опоздать. – Подышав, как загнанная лошадь, еще минуты две, Вася кивнул удовлетворенно и похлопал по пиджаку рядом с собой: – Наташа, ежели не брезгуете, садитесь, буду рассказывать.

Наташа села рядышком с Васей и преданно посмотрела ему в глаза.

– Ну, Наталья, с вами не соскучишься! – начал друг. – Вот скажите мне, где вы этот бывший пистолет взяли, а?

Наташа, ожидавшая подобного приветствия, бодро ответила:

– На земле подобрала…

Василий, поняв, что большего она сейчас не скажет, вздохнул.

– Очень хорошо. Посмотрите тогда вот сюда.

Он достал из кармана какой-то малюсенький кусочек непонятно чего и передал его Наташе.

– Это один из осколков пистолета. Просто посмотрите на него. Что вы видите, Наташа? Прямо описывайте своими словами.

Наташа пригляделась.

– Маленький металлический осколок, с одной стороны как впадинка на нем, с другой, – она перевернула осколок, – наоборот, выпуклый.

– А теперь? – Вася вынул из кармана невероятно большую лупу и поднес ее к кусочку.

– Ой, Вася, какая лупа огромная, – улыбнулась Наташа.

– Сам сделал, – пояснил юноша. – Вы, барышня, не отвлекайтесь, посмотрите теперь через нее…

Наташа прилежно наклонилась:

– Царапины там, где впуклость…

– Где что? – засмеялся Вася.

– Где впуклость, ну где впадинка, понятно же! – смутилась Наташа. – Дай посмотрю сама, – она взяла у Василия лупу и чуть ли не уткнулась носом в стекло, внимательно рассматривая кусочек металла. От ее дыхания стекло мгновенно запотело. Наташа нетерпеливо протерла его рукавом и всмотрелась снова, стараясь не дышать. – Ага, вот пятнышки еще какие-то светлые внутри совсем, да много…

– Все, молодец! – Вася забрал у нее инструмент и осколок. – Пятнышки – это капли свинца. Запомните, пригодится. А теперь послушайте небольшую лекцию из наук химии, физики и механики.

Лицо его приняло сосредоточенное выражение. А сосредоточенность у Васи всегда выходила странной, потому что он не хмурил брови, не щурил глаза, как другие люди в момент концентрации мысли, а наоборот, открывал их невозможно широко, так что становилась видна вся круглая голубая в темноватой окаемке роговица глаз. И этот широкий немигающий Васин взгляд застыл в одной точке. В данный момент в точке где-то в середине Наташиного лба. Юноша стал похож на филина, который как будто и не видит ничего, а на самом деле вот-вот сорвется с ветки вниз и прихлопнет какую-нибудь мышь.

– Этот бывший пистолет сам по себе очень интересный предмет. Типичное британское оружие. – Васины глаза неохотно мигнули раз и сузились, расслабляясь. – Насколько я знаю, на сегодняшний момент они собираются револьверами с подобной конструкцией даже свою армию вооружать. Примечательность собственно в конструкции и состоит. Короткий ствол и так называемая переломная рамка, запирающаяся специальным замком. Если вы когда-нибудь видели револьверы из Нового Света, где барабан вбок откидывается, то поймете, о чем я говорю, – совершенно другой принцип работы!

Наташа отрицательно покачала головой.

– Неважно, главное не в этом. Продолжаю. Патроны в такой конструкции используются довольно-таки маломощные. Чтобы вам проще было понять, скорость, с которой пуля вылетает из этого пистолета, меньше, чем скорость полета пули, выпущенной из револьвера другой конструкции. Это тоже запомните.

Теперь мои мысли о том, что могло произойти с этим пистолетом. Действительно бывают случаи, когда пистолет взрывается в руках стреляющего. Но, конечно, не сам собой. Происходит это не по такому уж большому количеству причин. Или пистолет изначально сделан из низкосортной стали – это одна из причин. Или же отчего-то ствол, который обычно должен быть прямым, стал кривым. То есть возник его изгиб. Кроме того, если в ствол попадает что-то плотное, например снег, песок, земля…

– Да! – воскликнула Наташа. – Понимаю! – Пуля тогда не может вылететь, ей что-то мешает, вот она там и взрывается внутри, да?

– Угу! Был случай пару лет назад в Михеевке, когда охотник просто забыл вынуть тряпочку из ствола. Чистил он его так. Попрощался с четырьмя пальцами и ранение в висок получил…

– Ну и что, Вася, ты хочешь сказать, что стрелявший тряпочку в дуле, или как там, в стволе, забыл?

– Да нет – усмехнулся Вася. – Тряпочек там не было…

– Так что тогда?

– Пятнышки помните?

– Да! Свинцовые!

– Хорошо! Я внимательно изучал осколки… И одна вещь мне очень не понравилась. Понимаете, Наташа, там слишком много свинца! Тот кусочек металла, что я вам показал, в пятнышках который, – это осколок ствола. Он среди других осколков неплохо сохранился, пистолет разорвало ближе к барабанной части. Так вот, внутри этого ствола слишком много свинца. Сам пистолет делают из стали. Он при взрыве, соответственно, только разламывается. Пули же как раз отливают из свинца. Он легко плавится. При таком взрыве частички металла вполне могли расплавиться и осесть в виде пятнышек. Но этих пятнышек очень много! А кое-где они даже не пятнышки, а сгустки. Это выглядит странно, как будто там не одна пуля выйти не смогла, а штуки три, по меньшей мере!

Наташа непонимающе смотрела на друга.

– Вася, ну что из всего этого? Из пистолета какой-то необычной большой пулей пытались выстрелить?

– Может, одна пуля, скажем, вышла, застряла в стволе, барабан провернулся, человек нажимает курок опять… – начал рассуждать Василий. – Да нет, не получается. Нет, Наташа, не знаю. В голову пока ничего не приходит. Все, что увидел, – рассказал. Покумекаю еще на досуге, есть у меня одна теория… Только по ней получается, что, может, это и нарочно сделано…

И Наташа вдруг поняла, что точно такое же предположение и заставило ее заняться исследованием пистолета. То, что, может, Это (правда, пока ей не слишком понятное Что) было и нарочно сделано. И Васина теория про «нарочно», скорее всего, окажется единственно верной…

– Я вижу, вы не над моими познаниями в физике да в химии раздумываете… – улыбнулся Вася. – А это ведь еще не все… Мужика, который столики в лесу рубил, я вчера встретил в городском трактире.

Наташа ахнула.

– Да, да. И притом выглядел он не мужиком, а вполне себе приличным господином. Видимо, за мужицкими повадками и от страха я в лесу его не очень-то рассмотрел. И господину этому прямо в трактире нехорошо стало. И я, полный благородного порыва ему помочь и узнать, откуда он на нас свалился, усадил его в коляску и повез… В вашу, уважаемая Наталья Николаевна, сторону.

– А!..

– Это все, – вздохнул Вася. – Господин выкинул меня на развилке, которая ведет в Маврюшино, к Зюм, Затеевой, к Феофане Ивановне, доктору и в город Дно. Один шанс из пяти, что он живет где-то здесь. Вернее, один из четырех, – поправился Василий. – Это же не ваш какой-нибудь добрый дядюшка? – Наташа отрицательно покачала головой. – Значит, если он не проезжий…

– А он не проезжий! – заторопилась сказать Наташа, перебивая Василия. – До Дна 35 верст, чтобы ездить туда-сюда каждый день, по трактирам сидеть, в лесах с мебелью разбираться, по времени вряд ли получится. Мне кажется, там, где дела творит, там и живет. Значит, где-то рядышком, может, даже в доме у каких-либо наших соседей. Тогда мы сможем легко его найти!

– Ага, – ухмыльнулся Василий, – и этак между делом спросить его: «Скажите, милейший, какой способ разделывания мебели вы предпочитаете, продольный или поперечный?»

– Да, но мы хотя бы будем знать, кто он такой, а значит, и про столик сможем поинтересоваться…

– Я бы у него про здоровье спросил, может, у него заболевание такое: в полнолуние обязательно человек должен чайный столик изрубить – иначе жизнь не мила становится. Ну а про владельца пистолета расскажете мне что-нибудь?

Наташа смутилась.

– Да ты знаешь, пока и рассказывать толком нечего. Сама ничего не пойму. Из него тут Феофанин племянник, граф, пытался стрелять. Вот так как-то странно и выстрелил.

– Н-да… – покачивая ногой, хмыкнул Василий. – Жив граф-то?

– Жив, руки обожгло, да осколком голову поцарапало.

– А могло бы и убить… Покалечить так уж точно, повезло…

– Ох, да! Ну а ты же знаешь, что мне любопытны такие непонятности, вот и подобрала осколки. И вообще, это уже не первая с графом странность, даже интересно. Вася, а что ты начал там говорить про «нарочно сделал»?

Ох, как ее взволновала мысль о том, что все эти странности с графом происходят не по причине Божьей напасти, а, вполне возможно, с чьего-то злого умысла. Даже зябко стало коже и спине как-то неприятно, будто заломило. А она ведь случайно эти странности обнаружила! Значит, никто и знать про них не знает. Только она и Вася. Что же это все такое?

– Нет, пока ничего, – ответил Вася на ее вопрос. – Просто разные способы продумываю. Честно говоря, не нравится мне все это, – Василий устало откинулся на спину, глядя в небо. Там, ежесекундно меняясь, вечерние облака рисовали серо-багровые эскизы. То пасть волка померещилась Васе, то невиданный цветок с зазубренными лепестками… – В какие-то опасные приключения вы себя втягиваете, Наталья, – вздохнул он, отрываясь от сумеречных картин. – Озверевшие мужики, взрывающиеся пистолеты – это вам не подсолнухи собирать, – он легонько дотронулся до Наташиной руки. – Вон какая холодная. И бледные вы что-то. Вы, барышня, конечно, всегда делаете все, что захотите, но давайте пообещаем друг другу, что действительно серьезные вещи мы будем делать вместе. Я могу уберечь вас от того, что вы, может, сами пока еще не представляете, насколько опасно!

– Давай, – серьезно откликнулась Наташа и пожала другу руку. Но про плохо подкованную лошадь и Софьины заговоры решила пока не рассказывать.

«Может, и неправильно, но вот не хочу сейчас почему-то», – мелькнуло у нее в голове.

«Ммм…» – то ли соглашаясь, то ли возмущаясь, пискнул саркастический голосок.

– Ну что будем дальше с этим делать? – поднялся Василий, собираясь уходить.

– Я напрошусь к соседям в гости – мужика, то есть господина давешнего высматривать буду, – сказала Наташа. – К Зюм я, правда, не любительница, но к остальным точно визиты сделаю. А! – В голову ей пришла удачная мысль. – Если до той поры его не найдем или он сам как-то не проявится, то у меня скоро именины! Там столько людей со всей окрестности приглашено, что этот господин, если он гостит у кого-то из соседей, обязательно должен прийти. Тогда там уж его и встретим! Ты придешь на именины?

– А барышня меня пригласит? – ответил вопросом на вопрос Василий.

Та вместо ответа только улыбнулась, мол, чего ты спрашиваешь.

– Ну а я тогда в городе посматривать буду, в трактир тот захаживать и подумаю еще над тем, как мог этот пистолет взорваться.

На том друзья в этот вечер и расстались.

Глава шестая
К чему приводят прогулки на свежем воздухе. Василий продолжает расследование. Наташа посещает соседей. Откровения Феофаны. Грибы

Случай со взорвавшимся пистолетом сблизил Наташу и графа. Оба они пережили страх, чувство, при котором человек прозрачен – не до поз, игр и привычных выражений лиц. Искренняя тревога друг за друга сократила время узнавания. Они оба радовались этому – что бы там ни случилось потом, а вот он – в считаные дни ставший родным человек, и хочется быть с ним, разделить этот и следующий день, хочется любить его… И уже не остановить эту силу – колесница, запряженная силой глубокого, искреннего чувства, несется только вперед…

Они гуляли среди Феофаниных цветников, имея целью спастись у прохладных гротов с фонтаном в глубине сада – солнце, прощаясь с летом, светило так, что даже Наташа вынуждена была взять зонтик, и тени мелких цветов, украшавших его, разбегались прыгающим узором на ее лице.

– Граф, – робко начала Наташа разговор, который после встречи с Васей была просто обязана завести. – А не кажутся ли вам все-таки несколько ммм… странными происшествия, которые последнее время с вами случаются, а?

И она даже шагнула вперед, чтобы заглянуть в Сашино лицо.

– Нисколько, Наташенька, – улыбнулся граф. – Я частенько попадаю в различные передряги и привык к этому.

Саша почти и не слышал, о чем его спросила княжна, не вдумывался в свой ответ. Его гораздо больше интересовали крошечные капельки, выступившие от жары поверх Наташиных губ и ниже, ниже, во впадинке груди – там, где заканчивалась полоска кожи и начиналась гладь платья, колеблющаяся частым, видимо от жары, дыханием.

Но граф еще плохо знал Наташу. Так часто она задышала вовсе не от того, что ей было жарко. Она рассердилась.

– Саша, ну вы же офицер! Неужели не показался вам странен этот пистолет, взорвавшийся сам собой? Вот мне и то показался, и Васе тоже.

– Васе? – наконец заинтересовался темой разговора граф.

– Да, друг мой, с детства еще. Бывший дворовый. Он хороший очень. И умный. Я, – Наташа немного смутилась. – Я пистолет ваш подобрала и ему отдала посмотреть. Потому что чувствую – не просто так все это с вами случается: и лошадь, и взрыв. А вы смеетесь только…

Саша вздохнул – они вошли в тень, и капельки на Наташиной груди стали исчезать, и нужно было что-то ответить, а ему хотелось просто наклониться и снять эту влагу губами…

Он прикрыл на миг глаза, затем уже серьезно посмотрел на Наташу.

– Да, Наташа, возможно, во всем этом есть что-то необычное. Не буду спорить. Я обещал вам быть внимательным и с сего дня обещание буду держать.

Они подошли к мозаичному фонтанчику. Маленькие струи ниспадали из пастей шести драконов, чьи головы были искусно расположены вкруг мраморного столпа, который тоже струился потоком воды, обнимающим его сплошной водяной стеной. Искусственные белокаменные гроты были оплетены диким виноградом. Две небольшие скамьи спрятались в его тени. Наташа с графом с блаженством присели в этом тихом, прохладном месте. Они сидели молча. Граф – ни о чем не думая, просто наслаждаясь прохладой и присутствием его Наташи рядышком. Она ковыряла кончиком туфли цветные камешки и раздумывала, стоит ли рассказать графу о старьевщике, об их с Васей подозрениях насчет его личности или же повременить.

«Повременить, – решила Наташа. – Вот проеду по соседям, тогда и расскажу. Все равно Саша совсем несерьезен сейчас…»

* * *

Граф стал бывать в доме Красковых почти каждый день. Вместе с Наташей они катались верхом, обсуждали прочитанные книги, обедали и говорили, говорили, узнавая друг друга все ближе. За ежедневными визитами графа Наталья все откладывала посещение соседей, каждый вечер обещая себе, что посвятит этому следующий день. Но приезжал граф – и день опять оказывался посвященный его синим глазам. Слушая Наташу, наблюдая за ней, Орлов все глубже осознавал, что потерялся в пространстве красоты, ума и непосредственности. И Бог знает как бы он был счастлив, если бы Наташа позволила ему остаться там навсегда…

В один из этих дней, ранним утром, они прискакали верхом на одну тайную Наташину полянку, договорившись выследить приходившую подкормиться туда заячью семью.

Промучившись полтора часа в колючих зарослях ежевики и кляня весь заячий род на свете, Наташа с графом вылезли из тайника озябшие и исцарапанные. Домой возвращаться не хотелось. Наташа, чтобы согреться, предложила показать боевой прием из своих книжек, которые граф накануне рассматривал с большим интересом.

– Размахивать ногами я не буду, конечно, – прыгая вокруг Орлова, смеялась Наташа. – Но вы знаете, граф, что одним движением руки можно сломать человеку шею!

– Наташенька, мне моя шея еще нужна, – жалобно сказал граф. – Может, что-нибудь полегче?

– Нет, – насупилась Наташа, – я уже настроилась. Да вы не бойтесь, я до вас даже не дотронусь. Вовремя остановлюсь, надеюсь. Вы только не двигайтесь, не бойтесь и следите за моими руками – потом сами попробуете.

– Нет уж, увольте, пробовать не буду: ваша шея не для того создана, чтобы ее ломать, Наташенька.

«Господи, ну как же это у него получается сказать „Наташенька“ так, что чувствуешь себя сразу потерянной… Будто под гипнозом: кажется, сделаешь все, что не попросит», – подумала она и, чтобы отвлечься, нахмурилась и, насколько позволяло платье, приняла боевую стойку.

Приказала:

– Подойдите ближе, граф, еще ближе! Стойте!

– Отчего же, – сказал граф, – я могу еще.

– Да стойте же! – рассердилась Наташа.

Саша залюбовался лицом девушки, которое из милого и нежного стало сосредоточенным и отстраненным. Ее губы сжались, дыхание стало ровным и глубоким. Глаза зажглись зеленым огоньком, который стремился к только одной ему ведомой цели. Наблюдение за этой воинственной метаморфозой настолько увлекло графа, что он забыл все данные ему наставления. И когда Наташа, страшно и коротко что-то прокричав на выдохе, сделала выпад руками – как показалось Саше – прямо ему в лицо – он от неожиданности отскочил. И сделал это так неловко, что, поскользнувшись о корягу, со всего своего немаленького роста рухнул на спину и застыл так, широко раскинув руки.

«Убился! – внутренне закричала Наташа. – Ведь недаром я поминала, что Бог троицу любит. Вот он – третий раз. Я его убила!»

Она кинулась к графу. Тот, казалось, действительно «убился». Лежал неподвижно, бледный, с закрытыми глазами. Наташа судорожно ощупала графу голову, шею и, отчаявшись, приложила ухо к груди – стучит ли сердце? Стучало, да еще как! Быстро-быстро. Она с чувством облегчения подняла голову и увидела открывшиеся глаза графа с прыгающими смешинками в глубине. Но вдруг выражение глаз поменялось – они потемнели, смешинки сменились сосредоточенностью. Саша обхватил ее за плечи и повлек вниз, к себе. Перевернулся вместе с ней, и вот уже она лежит на траве с таким же бьющимся сердцем, снизу глядя на его лицо.

– Наташа, Наталья, Наташенька! – шептал он. Провел рукой по Наташиным сбившимся волосам, лаская их. Кончики его пальцев задели шею, и это движение как будто запустило в ее теле совершенно неизвестный до сей поры механизм. Спина сделалась горячей, резкая волна тепла прилила к животу, груди, голова закружилась.

Граф увидел, как глаза девушки полузакрылись, губы и щеки зарделись от прихлынувшей крови. Угадав, какое его движение вызвало это чудо, уже сам почти не понимая, что делает и какие приличия нарушает, Саша наклонился ближе… Нежно, а затем все более настойчиво он стал целовать ее шею, за ушком, в ямочку между ключицами, в чуть обнажившееся плечо… Его руки уже обхватили ее талию, чтобы прижать это так искренне откликающееся тело к себе…

Рядом лошадь громко хрустнула веткой, и Наташа, вздрогнув, очнулась, оттолкнула от себя графа и вскочила на ноги.

– Наташа, простите меня, – полным раскаяния голосом взмолился граф. – Я не должен был, но вы, вы так… Наташенька, я… я… люблю вас! – тихо закончил он.

«Вот и погуляли!» – пискнул в голове Наташи саркастический голосок. Но Наташа его почти не услышала. Она была в полном смятении. Чтобы скрыть его, она повернулась к графу спиной и, кивнув в сторону его лошади, тихо промолвила:

– Поедемте домой, граф! – чем совершенно того обескуражила.

* * *

Несколько дней после этого объяснения они не виделись. Наташу не отпускали из дома хозяйственные хлопоты. Началась подготовка к 8 сентября, дню празднования ее именин. Графу же прислали какие-то документы из Петербурга, кои он должен был просмотреть и вернуть с посыльным, вселившимся в дом Феофаны и всем своим видом напоминавшим ходячий знак вопроса, что графа раздражало, и он хотел поскорее с документами покончить. Но как трудно было сосредоточится на этих скучных бумагах, когда перед глазами билась голубая жилка на нежной Наташиной шее, и он касался ее губами и чувствовал дрожь Наташиного сердца. Что сквозь запятые, точки и тире он видел маленькую родинку на ее плече, и умилялся этой родинке, и, закрыв глаза, погружался в мучительное томление. Вот, оказывается, что это такое. Он ждал, что любовь приходит как некий узурпатор, властно вторгаясь в сущность и меняя ее, подчиняя своим законам и правилам. Он думал, что любовь – это атака, посягательство, которое невозможно не принять, которому невозможно не подчиниться. Меньше всего он ожидал, что любовь, оказывается, может приходить вот так, когда от вида растрепанных Наташиных волос хочется почти плакать от счастья, когда прикосновение ее руки волнует его как мальчишку, когда хочется шептать – «родная», вкладывая в это слово свое преклонение перед этой девочкой, победившей его и дарившей чувство, которого он так давно ждал.

«Родная», – тихо прошептал граф, покачал головой то ли от неверия всему происходящему, то ли страшась полноты своих ощущений, и, вздохнув, склонился над бумагами. Знак вопроса, подглядывающий в приоткрытую дверь кабинета, удовлетворенно удалился кушать чай.

Наташа же была на удивление спокойна. Признание графа было как будто таким естественным. И вот этого она в себе не понимала. Ну как так – ей признаются в любви, да еще в такой романтической обстановке. Признается человек, которого она… И тут на нее нападал некий ступор. Слушая себя, пытаясь понять, что она чувствует, Наташа не слышала ничего, даже своего спасителя – саркастического голоса. Вот, только когда она вспоминала, как граф целовал ее, какие темные у него были в тот момент глаза, как сама она провалилась в какое-то щемящее нетерпеливое пространство, тогда она чувствовала, что ей хотелось бы глубже погрузиться в него, пройти его до конца, узнать, почувствовать… И сделать это вместе с графом.

Василий, в отличие от поглощенной графом и праздничными хлопотами Наташи, времени даром не терял и обещание свое выполнял. Он каждый день в разное время наведывался в трактир. Но давешний дергающийся господин все не появлялся. Юноша уже стал подозревать, что нового совпадения времени и обстоятельств может и не случиться. Пока ему в голову не пришла светлая мысль. В очередной раз забежав в трактир, он подозвал мальчишку-полового. Дав ему пятак, допросил, не видал ли он в последнее время искомого господина. Прыгая вокруг мальчишки, он силился изобразить его, что получалось у Васи довольно-таки неплохо. Особенно удачным вышел момент, когда он уставился в одну точку и пробубнил что-то вроде: «…аще вина елого». Зачарованный видом кончика своего носа, открывшегося ему первый раз под таким углом, Василий не сразу разобрал, что в приступах смеха, перемешанных с икотой, пытается сказать ему половой.