Текст книги "Жены и девы Древней Руси"

Летописец сообщает, что на Русь вернулось восемьсот человек. Но была ли среди них Предслава – неизвестно. Может быть, она предпочла остаться с сестрой на Польской земле, а может быть, к тому времени ее уже не было на свете…

Княжна Предслава Владимировна, сестра Ярослава Мудрого упоминается в Повести временных лет в связи с той ролью, которую она сыграла в междоусобной борьбе между ее братьями – родным Ярославом и сводным Святополком. То, что Ярослав был предупрежден о замыслах Святополка, определило весь дальнейший ход этой борьбы.

Точные даты жизни Предславы неизвестны. Исходя из того что она была дочерью Рогнеды и у нее было трое младших братьев, можно предположить, что она родилась около 882 года.

Несомненно, она была незаурядной личностью, обладала решительностью и здравым смыслом, о чем было известно не только ее родне, но и всему Киеву. Об этом свидетельствует тот факт, что после кончины князя Владимира, когда было нужно спешно сориентироваться в кризисной политической ситуации, именно к Предславе явился Моисей Угрин с сообщением об убийстве князя Бориса. (Об этом рассказано в Житии Моисея Угрина, который впоследствии пострадал за веру и был причислен к лику святых.)

Текст письма Предславы, в котором она извещает своего брата Ярослава о смерти князя Владимира и предупреждает о замыслах Святополка, приводится в Повести временных лет: «Отец ти умер, а Святополк сидит в Киеве, уби Бориса и по Глеба посла, а ты блюдися его повелику».

Это предупреждение во многом способствовало тому, что в конечном итоге Ярослав Мудрый одержал победу над Святополком, вошедшим в историю с прозванием Окаянного, и стал единовластным правителем Руси. Правление Ярослава стало эпохой наивысшего расцвета Древнерусского государства, а сам Ярослав остался в народной памяти как идеальный правитель. Несомненно, именно таким видела его и Предслава.

Однако существует и другая версия истории противостояния Ярослава и Святополка. Скандинавские источники, в частности «Сага об Эймунде», утверждают, что Борис и Глеб были убиты по распоряжению вовсе не Святополка, а Ярослава, и в таком случае Святополк оказывается жертвой клеветы, а Ярослав предстает человеком жестоким, двуличным и беспринципным. Конечно, безусловно верить этой версии не стоит, ведь основным сюжетом «Саги об Эймунде» является конфликт Ярослава с его варяжской дружиной, и Ярослав выступает как отрицательный персонаж, но в отношении Предславы (а также других своих сестер и жены) он действительно показал себя не с лучшей стороны. Ярослав даже не попытался освободить их из польского плена, хотя у него была такая возможность: есть данные, что король Болеслав предлагал ему обменять пленниц на свою дочь, но Ярослав отказался. (Впрочем, не исключено, что обмен не состоялся по веской причине – Болеславны тогда могло уже не быть в живых.)

О том, что Предслава стала предметом страсти польского короля Болеслава I сообщают польские и немецкие источники. Современник описываемых событий, немецкий хронист Титмар Мерзебургский, рассказывая о вступлении Болеслава в Киев, пишет, что он «и раньше добивался» Предславы, но она отвергла его сватовство, потому что он «толст и склонен к разврату». Теперь же, войдя в Киев победителем, «старый распутник Болеслав» захватил Предславу в плен и женился на ней, «беззаконно забыв о своей супруге».

Польский хронист Мартин Галлус утверждал, что основной целью похода Болеслва на Русь была именно Предслава, а вовсе не желание вернуть престол Святополку.

Точная дата, когда Болеслав в первый раз посватался к русской княжне, неизвестна. По одной версии, произошло это еще при князе Владимире, по другой – уже при Ярославе.

В некоторых источниках говорится, что Болеслав, оскорбленный отказом, в качестве мести сделал Предславу своею наложницей, а не женой. В одной из польских летописей даже приводятся слова короля, которые он якобы произнес, ударив мечом по киевским Золотым воротам: «Так же будет обесчещена сестра малодушнейшего из королей /имеется в виду Ярослав/, который отказался дать мне ее в жены. Так будет отомщена обида нашему народу, а русские ввергнуты в позор и бесчестье». Однако это маловероятно, поскольку Предслава была сестрой не только Ярослава, но и Святополка и Болеслав вряд ли решился бы нанести такое оскорбление своему зятю и союзнику.

Тем не менее брак, заключенный при живой жене, в Польше перестал считаться законным. Предположение о том, что Болеслав поселил Предславу и остальных знатных пленниц на Ледницком острове, высказал польский исследователь Г. Лябуда. Этот остров представлял собой не «далекое, уединенное место», как утверждается в некоторых публикациях, а был одним из исторических центров Польши. Там находилась резиденция отца короля Болеслава Мешко I, был построен хорошо укрепленный замок, и, по некоторым сведениям, именно в этом замке в 966 году Мешко I принял крещение, положив начало христианизации Польши.

Археологам удалось найти остатки дворца, построенного, по мнению Г. Лябуды, для Предславы. В его архитектуре явно видны черты византийского стиля, распространенного в то время на Руси, но совершенно не встречающегося в Польше. Подобный знак внимания, оказанный русской княжне, свидетельствует о том, что «старый распутник Болеслав» все-таки обладал некоторой тонкостью чувств.

О времени и месте кончины Предславы никаких сведений не имеется.

Ингигерда – жена Ярослава

Однажды конунг Олав Эйрикссон, объединивший под своей властью всю Швецию, совершил военный поход в земли славян, лежащие между реками Одером и Лабой. Из этого похода привез он богатую добычу, среди которой были две знатные пленницы: дочь вождя славянского племени ободритов – Эстрид и дочь князя племени вендов – Эдла.

Обе княжны были молоды и красивы, так что конунг Олав долго не мог определить, которая нравится ему больше, и в конце концов решил, что Эстрид станет его женой, а Эдла – любимой наложницей. Почти одновременно обе родили дочерей: Эстрид – дочь Ингигерду, Эдла – дочь Астрид.

Жена сильно ревновала мужа к наложнице и несколько лет спустя добилась, чтобы Эдлу с детьми (а она родила к тому времени еще и сына) удалили от двора. Поэтому Ингигерда и Астрид, хоть и приходились друг другу единокровными сестрами, были едва знакомы.

Ингигерда росла в королевском дворце, в городе Сигтуне. Город этот основал отец Ингигерды и сделал столицей всей Шведской земли. Сигтуна стояла на берегу огромного, глубоководного озера, связанного проливом с морем.

Когда Ингигерда была еще совсем маленькой, ей приснился странный сон.

Будто бы стоит она перед высоким троном, на котором восседает величественный седобородый старец, слепой на один глаз. На каждом его плече сидело по черному ворону, а у ног покорно лежали два зубастых волка. Ингигерда сразу узнала старца – это был великий бог Один.

Глянул Один на Ингигерду своим единственным глазом, сверкнувшим, как драгоценный камень, и промолвил громовым голосом:

– Дитя! Хочешь ли ты обрести мудрость?

Ингигерда была напугана, но ответила:

– Хочу.

Тогда сказал Один:

– Для этого нужно пройти трудный путь. Ты готова?

– Готова! – ответила Ингигерда, и голос ее не дрогнул.

Тут же очутилась она в ночном лесу. Лунный свет едва пробивался сквозь узловатые ветви деревьев, переплетенные у нее над головой, вдалеке глухо ухал филин, какая-то птица безмолвно пролетела совсем рядом, задев девочку своим крылом. Ингигерде хотелось закричать от страха, убежать, спрятаться, но она превозмогла себя и решительно пошла вперед. Бесконечно долго шла Ингигерда по темному лесу, продиралась сквозь чащобу, перепрыгивала через буераки, переходила вброд холодные ручьи. На пути ей встречались дикие звери, безобразные тролли и неведомые чудовища, но она шла не останавливаясь, и все они отступали. И вот, наконец, лес кончился, Ингигерда увидела теплый солнечный свет – и проснулась.

Она рассказала о своем сне матери, и та сказала:

– Мудрость – ценный дар и для мужчины, и для женщины. Ты получила этот дар от самого Одина, пусть же он принесет тебе счастье.

Когда Ингигерде было лет семь, при дворе ее отца появился епископ Зигфрид – христианский проповедник, прибывший с Британских островов. Конунг Олав подолгу беседовал с ним и наконец объявил, что епископ убедил его в том, что нужно оставить веру в старых богов, ибо вера эта ложная, и верить отныне в истинного бога – Иисуса Христа.

Серебряная подвеска. Скандинавия, серебро, X – начало XI в.

Неподалеку от королевской усадьбы, в быстрой и чистой речке, которую с тех пор стали называть Зигфридовым ручьем, епископ окрестил конунга Олава, всю его семью и дружину. Ингигерда получила новое – христианское – имя Ирина. Имя ей нравилось, тем более что епископ объяснил, что по-гречески означает оно «мир», но все же называть себя она предпочитала по-прежнему Ингигердой.

Шли годы, Ингигерда подрастала. Как подобает всякой девушке, умела она и прясть, и шить, и вышивать, кроме того – выучилась бегло читать и искусно писать, а еще, поскольку была она не простой девушкой, а дочерью конунга, владеть оружием. В наследство от бабки со стороны отца – королевы Сигрид Гордой – Ингигерда получила усадьбу Уларан, где у нее был не только свой дворец и слуги, но и своя дружина, которую она, в случае надобности, могла возглавить не хуже любого вождя-мужчины.

Шведские владения граничили с Норвежской землей, в которой правил молодой конунг Олав Гаральдсон. Был он хорошего рода, но рано лишился отца. Его мать Аста вышла замуж во второй раз, однако Олав не поладил с отчимом и, будучи еще совсем юным, ушел в море добывать себе богатство и славу. Три года плавал он под парусами прославленного викинга Торкиля Высокого, разоряя и грабя земли эстов, финнов и датчан, затем во главе уже собственной дружины отправился к берегам Англии. Войдя в реку Темзу, он разорил английские города Оксфорд, Норфолк и Кентербери, взял богатую добычу, после чего отплыл в Нормандию. Там Олав познакомился с христианскими проповедниками, и проповеди их произвели на него столь сильное впечатление, что он принял святое крещение в городе Руане и решил навсегда оставить разбойное ремесло. Бесстрашный викинг поступил на службу к Этельреду – английскому королю, который лишился за несколько лет до того своего королевства и жил в Нормандии как изгнанник. Олав помог королю-изгнаннику вернуться на престол и служил ему верой и правдой, охраняя берега Англии, до самой его смерти. Когда же король Этельред скончался, Олав захотел совершить паломничество в святые места.

Однако, когда он уже был готов сесть на корабль с паломниками, отправляющимися в Иерусалим, во сне ему явился его родич, знаменитый норвежский конунг Олав Трюггвассон, пятнадцать лет тому назад погибший в бою со шведами, и сказал: «Ты должен вернуться в родную землю, чтобы править ею так, как правил я». И Олав отправился к норвежским берегам.

После того как погиб Олав Трюггвассон, Норвегия распалась на множество отдельных областей, в каждой из которых был свой конунг. Эти конунги постоянно враждовали и не могли ни навести порядок внутри страны, ни защитить свой народ от набегов соседей – датчан и шведов.

Олав пронесся по Норвежской земле, будто смерч. Силой своего оружия подчинил себе всех мелких конунгов – одних убил, других прогнал, и утвердился в Норвегии, как единовластный правитель. Было ему в то время немногим больше двадцати лет.

Олав Норвежский враждовал с отцом Ингигерды, Олавом Шведским. Дело в том, что пятнадцать лет тому назад именно Олав Шведский в союзе с датчанами победил в морском сражении близ острова Свёльфера Олава Трюггвассона, потопив все его корабли, и наложил на норвежцев тяжкую дань. Но когда единовластным правителем страны стал Олав Норвежский, он приказал прекратить выплату дани, лишив тем самым Олафа Шведского хорошего дохода. Мало того, норвежский конунг со своей дружиной начал разорять шведское побережье, а один раз подошел почти к самой Сигтуне и взял бы шведскую столицу, если бы отец Ингигерды не успел перегородить цепями пролив между морем и озером, на берегу которого стояла шведская столица. Шведы не пожелали терпеть такие обиды, и на границе двух королевств едва ли не каждый день происходили стычки, в которых погибало немало людей как с той, так и с другой стороны.

Отец Ингигерды настолько ненавидел Олава Норвежского, что никогда не называл его по имени, а только по прозвищу – Толстяком, и Ингигерда с детства привыкла считать норвежцев, и особенно их молодого конунга, своими заклятыми врагами.

Но с некоторого времени она стала замечать, что ее двоюродный брат по матери ярл Рёнгвальд, с которым она была очень дружна, начал часто ездить в Норвежскую землю. В конце концов он признался, что у него там невеста, девушка знатного рода, и сам норвежский конунг приходится ей родичем.

– Как же так? – удивилась Ингигерда. – Ведь Олав Норвежский – свирепый злодей, и родня его должна быть ему под стать.

– Нет, – возразил Рёнгвальд. – Олав Норвежский – человек не хуже других, а моя невеста – добра и прекрасна.

Вскоре Рёнгвальд женился на норвежской красавице. Ингигерда была среди гостей на свадьбе, и там, на брачном пиру, впервые увидала Олава Норвежского.

«Почему называют его Толстяком? – подумала она. – Он вовсе не толст, а дороден и осанист, как подобает конунгу. У него золотистые волосы, его румянец подобен лепесткам шиповника, а глаза такие, что, раз в них взглянув, их уже невозможно забыть. Никогда в жизни не встречала я более красивого мужчины. И по всему видно, что он не только красив, но еще храбр и благороден».

И Ингигерда полюбила Олава Норвежского так самозабвенно, как только может любить девушка по семнадцатой весне, полюбившая в первый раз.

Меж тем ее отец собрался в поход в Норвежскую землю, чтобы снова заставить норвежцев платить ему дань.

Ингигерда, услыхав об этом, глубоко опечалилась, а потом, подумав, пошла к отцу и сказала:

– Государь, зачем тебе Норвежская земля? Она бедна и камениста, а ее народ нищ и непокорен. Стоит ли рисковать своей жизнью и жизнью многих воинов ради столь незавидной добычи? Не лучше ли тебе обратить свои взоры на земли финнов и эстов, которые захватил датский конунг?

И Олав Шведский, который, зная, что его дочь получила мудрость от самого Одина, всегда прислушивался к ее советам, согласился.

– Ты права, – сказал он ей и отменил поход.

Ярл Рёнгвальд подружился со своим новым родичем и часто бывал у него в гостях. Ингигерда всегда с нетерпением ждала, когда двоюродный брат придет ее навестить и что-нибудь расскажет о том, кто занимал ее сердце и мысли.

И вот однажды, вернувшись от Олава, Рёнгвальд сказал:

– Знаешь, сестра, мой свояк уже и сам не рад, что между нашими странами столько лет тянется вражда. От нее ни ему, ни нам нет никакой прибыли, а убытков много. Он хочет заключить мир с твоим отцом, вернуть те границы, которые были испокон веков, а чтобы мир этот был крепче – предлагает себя тебе в мужья, если ты согласна.

Ингигерду, будто морской волной, захлестнуло счастье. Но когда она рассказала о сватовстве норвежского конунга отцу, тот впал в ярость и воскликнул:

– Никогда не станешь ты женой этого Толстяка, который причинил мне столько вреда!

Однако слух о том, что норвежский конунг предложил Олаву Шведскому мир и посватался к его дочери, разнесся по всей Шведской земле, и народ заволновался. Шведы, как и норвежцы, устали от постоянных стычек, в которых гибли люди и уничтожалось имущество. В городе Упсале был созван тинг – народное собрание, на котором порешили: заключить мир с Норвегией и отдать Ингигерду в жены норвежскому конунгу. Отцу Ингигерды пришлось согласиться с решением тинга, но он не скрывал своего недовольства.

Тинг прошел в феврале, а свадьба была назначена на следующую осень. Состояться она должна была на пограничной земле – на берегу пролива Эрисдун, там, где впадет в него река Эльв.

Ингигерда. Рис. Татьяны Муравьевой

Начались приготовления к свадьбе.

Ингигерда своими руками сшила жениху в подарок красивый плащ из цветного сукна и соткала длинный шелковый пояс. Рёнгвальд отвез их норвежскому конунгу и вернулся с ответными подарками. Олав прислал своей невесте золотое кольцо и лист пергамента, на котором четкими, крупными буквами была переписана виса[5]5
  Виса – в древнескандинавской поэзии короткое стихотворение, сочиненное по какому-нибудь поводу.


[Закрыть], воспевающая красоту и добродетель Ингигерды. Вису эту Олав сочинил сам и не очень искусно, но Ингигерде она показалась прекраснее всех стихов, какие когда-либо доводилось ей читать или слышать.

Пока Ингигерда восхищалась подарками, Рёнгвальд рассказывал:

– Конунг Олав отправил купца Гудлейка, который не раз бывал в стране Гардарике[6]6
  Гардарика – «Страна городов», так скандинавы называли Русь.


[Закрыть] и еще дальше на востоке, в чужие страны закупать шелковые ткани для свадебных одежд и драгоценную посуду для брачного пира.

Но некоторое время спустя, снова вернувшись от Олава, он сказал, разведя руками:

– Увы, сестра, на корабли Гудлейка, на которых вез он много прекрасных вещей, напали морские разбойники и разграбили все до нитки. Сам Гудлейк чудом остался жив и вернулся к Олаву, чтобы поведать о своей неудаче.

И, увидев, как огорчена Ингигерда, добавил:

– Не горюй, сестра, время до свадьбы еще есть. Конунг Олав снарядит другой корабль и доставит все что надо.

– Ах, – ответила Ингигерда. – Я горюю не о потере всех этих, наверное, прекрасных вещей, а о том, что подготовка к нашей свадьбе началась такой неудачей. Ведь то, что неудачно началось, может неудачно и закончиться!

Лето подошло к своей середине и потихоньку пошло на убыль. Дни стали короче, ночи длиннее и холоднее, на лугах отцвели летние цветы, в море все чаще штормило. Приближалась осень, а с ней и время свадьбы.

Но неожиданно в Сигтуну прибыло большое посольство. Ингигерда увидела из окна важных и горделивых людей в нарядных цветных одеждах, отороченных дорогими мехами. «Кто бы это мог быть?» – подумала она и послала служанку узнать, откуда прибыли послы.

– Из Гардарики, – сообщила, вернувшись, служанка. – От русского конунга Ярослава.

А вскоре Ингигерду призвал к себе отец.

– Ты знаешь, что ко мне прибыли послы из Гардарики? – спросил он.

– Знаю, – ответила Ингигерда.

– Они приехали сватать тебя за своего конунга Ярослава, и я согласился.

– Как! – воскликнула Ингигерда. – Ведь у меня уже есть жених, и до нашей свадьбы осталось совсем мало дней.

– Послушай, дочка, – сердито сказал конунг. – Ты же сама говорила, что Норвежская земля бедна и камениста, а народ ее нищ и строптив. От союза с Норвегией нам нет никакого проку, Гардарика же огромная, могущественная страна, к тому же через нее лежит самый большой торговый путь в Грецию. Союз с князем Ярославом сулит нам великие выгоды, и ты должна это понять.

– Нет, – твердо сказала Ингигерда. – Я люблю своего жениха и никогда не стану женой другого.

– Ты станешь женой того, за кого я прикажу тебе выйти, – ответил конунг. – И я приказываю тебе выйти за князя Ярослава.

Ингигерда поняла, что отец уже принял решение и, что бы она ему ни сказала, решение это останется неизменным. Тогда она задумала пойти на хитрость.

– Хорошо, – сказала она отцу. – Я стану женой князя Ярослава, но при одном условии: в качестве вена он должен отдать мне город Альдейгьюборг, который в Гардарике называют Старой Ладогой, и все прилегающие к нему земли.

Ингигерда знала, что Старая Ладога была когда-то столицей Гардарики и там правил легендарный князь Рюрик, а сейчас обширные, густо населенные земли, окружающие этот город, приносят князю большой доход. И она была уверена, что князь Ярослав не согласится отдать их жене в вечное владение.

Но Ярослав неожиданно согласился.

Горе и гнев смешались в душе Ингигерды. И она возненавидела еще ни разу не виденного ею Ярослава так же, как сильно, как любила Олава.

В отчаянии написала Ингигерда письмо Рёнгвальду в его усадьбу в Гаутланде, где он постоянно жил. В письме она сообщала, что отец принуждает ее выйти за Ярослава, и просила, чтобы Рёнгвальд известил об этом Олава, а уж тот придумает, как – силой или хитростью – избавить ее от нелюбимого жениха. С тревогой и нетерпением ждала она ответа, но так и не дождалась. Письмо не застало Рёнгвальда дома – он уже отправился в Норвегию, чтобы сопровождать своего друга на встречу с невестой и ее отцом.

И вот наступил день, на который была назначена свадьба. Ингигерда с утра заперлась в своей светлице и проплакала до самого вечера.

Олав же, ни о чем не подозревая, явился на берег Эрисдунского пролива, туда, где шведский конунг должен был вручить ему свою дочь. Одетый в драгоценные одежды, ехал Олав верхом на богато убранном коне в сопровождении пышной свиты. За ним на нескольких повозках везли дорогие подарки невесте и ее родне. Олав ожидал радостной и торжественной встречи, приветственных криков и всеобщего ликования, но берег был пустынен. Только волны уже по-осеннему темного пролива шумели внизу, да тоскливо кричали чайки.

– Что это значит? – вскричал норвежский конунг. – Или Олав Шведский вздумал сыграть со мной шутку?

– Подождем, – сказал Рёнгвальд. – Может быть, их что-то задержало в пути.

Но прошел час и другой, а берег по-прежнему был пустынен. Олав все больше мрачнел и, когда стало ясно, что ждать уже нечего, в гневе сказал:

– Пусть побережется шведский конунг. За оскорбление, которое он мне нанес, я разорю его землю, а его самого – убью.

Он развернул своего коня и поскакал в столицу. Свита потянулась за ним следом.

Рёнгвальд отправился домой в Гаутланд. Вместе с ним, чтобы погостить у него, поехал придворный скальд норвежского конунга Сигват, который хорошо знал своего господина и счел благоразумным переждать первую вспышку гнева Олава подальше от него.

По пути они разговаривали о случившемся.

– Как ты думаешь, – спросил Рёнгвальд, – Олав исполнит свою угрозу? Надо ли нам готовиться к войне?

– Вряд ли, – ответил скальд. – Став христианином, Олав поклялся никогда не мстить за личные обиды и до сих пор держал эту клятву. Я помню такой случай: однажды брат какого-то мелкого конунга, которого Олав лишил земли, попытался его убить, когда он выходил из церкви. Злоумышленника схватили, но Олав не только никак его не наказал, но даже взял к себе на службу, положив хорошее жалованье.

Святой Олав. Фреска XV в.

За разговором они достигли Гаутланда. Едва Рёнгвальд переступил порог своего дома, слуга подал ему письмо от Ингигерды. Рёнгвальд прочитал его вслух Сигвату, и оба они не на шутку встревожились: ведь узнав, что шведский конунг не просто пренебрег его сватовством, но предпочел ему другого жениха, Олав мог и позабыть свою клятву не мстить за личные обиды – уж очень эта обида велика. И тогда начнется война, которая принесет много бед обеим странам.

Вдруг на дворе послышался шум, топот копыт и гул голосов. Сигват выглянул в окно и увидел нарядную кавалькаду, въезжающую в ворота.

– Это Астрид – единокровная сестра Ингигерды! – воскликнул Рёнгвальд и поспешил навстречу гостье.

Он помог ей сойти с коня и проводил в дом. Сопровождавшие ее знатные женщины и воины вошли следом и расселись по лавкам.

– Мне стало известно, что у тебя гостит прославленный скальд Сигват, – сказала Астрид, – и мы приехали его послушать.

– Я счастлив спеть для тебя, госпожа, – ответил Сигват, взял в руки арфу и запел сочиненную им песнь, восхваляющую подвиги норвежского конунга.

Астрид слушала, подперев голову рукой, и задумчиво кивала в такт напеву.

Рёнгвальд тем временем отдал приказание слугам, чтобы они накрывали столы и готовили пир в честь гостьи. Когда все было готово, он усадил Астрид на самое почетное место и шепнул Сигвату:

– Кажется, я знаю, как избежать войны между нашими конунгами.

Сигват сразу понял, о чем говорит Рёнгвальд. Он подсел к Астрид и принялся на все лады расхваливать своего господина, а потом спросил:

– Согласилась бы ты, госпожа, стать его женой?

Астрид ответила:

– Я бы согласилась, но вряд ли отец мне это позволит.

– А мы не станем его спрашивать! – воскликнул Рёнгвальд. – Когда дело будет сделано, ему будет стыдно признаться, что родная дочь обошлась без его позволения, и ему волей-неволей придется назвать Олава любимым зятем.

Сигват тут же засобирался и уехал домой, не дожидаясь конца обеда.

Дома он немедля явился к Олаву и сказал:

– Твой брак с Ингигердой расстроился по некоторым обстоятельствам, но ты можешь взять в жены ее сестру Астрид. Она не менее красива и принесёт тебе точно такое же приданое.

– Что ж, – ответил конунг. – Если Астрид и впрямь не хуже сестры, я не прочь жениться на ней.

Сигват тут же дал знать Рёнгвальду, и тот через недолгое время приехал в Нидарос – столицу Норвежской земли – вместе с Астрид.

– Она и впрямь очень красива! – воскликнул Олав и решил не откладывать свадьбу.

Когда Ингигерде стало известно, что Олав женился на ее сестре, весть эта впилась в ее сердце словно каленая стрела. А когда она узнала, что главным пособником этого брака был Рёнгвальд, которому она всегда доверяла и которого любила, как брата, ей захотелось умереть, чтобы навсегда покинуть этот мир, полный измены и предательства.

Ингигерда сидела, глядя прямо перед собой и окаменев от горя, когда испуганная служанка доложила:

– Госпожа, там пришел ярл Рёнгвальд и умоляет позволить ему поговорить с тобой.

– Пусть войдет! – воскликнула Ингигерда. – Я хочу поглядеть в глаза этому предателю!

Едва Рёнгвальд переступил порог, Ингигерда вскочила, намереваясь обрушиться на него с яростными упреками, но вместо этого залилась слезами и лишь восклицала в великой горести:

– Как ты мог так поступить со мной!

Рёнгвальд смущенно опустил глаза.

– Моя вина перед тобой велика, хотя я был вынужден так поступить, чтобы предотвратить большую войну, – сказал он. – Но я пришел просить тебя не о прощении, которого, я знаю, ты мне не дашь, пока не уляжется твоя обида, а о том, чтобы ты спасла мою жизнь.

У Ингигерды от изумления высохли слезы.

– Разве что-то угрожает твоей жизни? – спросила она.

– Твой отец, узнав, что я помог похитить твою сестру, отдал распоряжение меня повесить. И только ты можешь избавить меня от столь позорной смерти.

Ингигерда нахмурилась, Рёнгвальд с тревогой ждал ее ответа. Наконец она произнесла:

– Ты заслужил виселицу своим предательством, но я не могу забыть, как мы вместе играли в детстве, и в память об этом постараюсь тебе помочь.

Ингигерда пошла к отцу и сказала:

– Близится день, когда я покину родину и отправлюсь в отечество моего мужа. Скажи, ты уже выбрал людей, которые будут меня сопровождать?

– Конечно, – ответил старый конунг. – Я даю за тобой богатое приданое, и у тебя будет самая пышная свита, которая когда-либо была у невесты.

– Но я хочу, – сказала Ингигерда, – взять с собой еще нескольких человек по своему собственному выбору. Поклянись, что позволишь мне это.

– Клянусь, – ответил конунг. – Ты вольна брать с собой, кого пожелаешь.

– Во-первых, – сказала Ингигерда, – со мной поедут все мои любимые служанки, во-вторых, моя старая нянька, а в-третьих, человек, который был товарищем моих детских игр, – мой двоюродный брат Рёнгвальд Ульвссон.

– Ну уж нет! – вскричал старый конунг. – Служанок и няньку забирай, а этого негодяя Рёнгвальда я непременно повешу!

– Ты не можешь этого сделать, – возразила Ингигерда. – Ведь ты только что поклялся. Неужели твоя клятва ничего не значит?

– Ладно, – сказал конунг. – Пусть уезжает, и чтобы я никогда в жизни его больше не видел.

И вот настал для Ингигерды день, когда должна она была навсегда покинуть родину. Со слезами простилась она с отцом и матерью и ступила на богато изукрашенный корабль. Ветер надул цветные паруса, и корабль понесся по волнам, будто резвый конь.

Плавание было благополучным, вскоре корабль причалил к берегам Гардарики. Князь Ярослав ожидал свою невесту в Старой Ладоге – городе, который отныне и навсегда принадлежал ей. Но Ингигерда едва взглянула на мощные крепостные стены, глубокий ров, наполненный темной водой и высокий вал, покрытый пожухлой осенней травой. Со страхом и трепетом ожидала она первой встречи с женихом.

И вот, наконец, Ингигерда переступила порог просторной палаты княжьего дворца. Князь Ярослав поднялся с резного кресла навстречу своей невесте.

Ингигерда невольно сделала шаг назад. Ярослав был немолод – ему шел уже пятый десяток, его волосы сильно поредели, в бороде пробивалась седина, и он заметно хромал на правую ногу. Хотя сейчас князь приветливо улыбался, по лицу его было видно, что человек он угрюмый и ладить с ним будет непросто.

Ответив должным образом на приветствие князя, Ингигерда спросила:

– Скажи, господин, мы будем венчаться в твоей столице, в Киеве, о котором так много рассказывают все, кто побывал в Гардарике?

Ярослав сразу помрачнел.

– Нет, – ответил он. – В Киеве засел мой брат Святополк, захвативший власть предательством и обманом, но я скоро выбью его оттуда. Пока же венчаться мы будем в Новгороде. Этот город тоже был когда-то столицей и ничем не уступает Киеву.

Ингигерда оставила Рёнгвальда в Ладоге, назначив его своим наместником, и в сопровождении жениха отправилась в Новгород. Там, в деревянном храме Софии – Божьей премудрости, состоялось венчание, и шведская принцесса стала русской княгиней.

* * *

Князь Ярослав был очарован своей молодой женой и, как мог, старался ей угодить. Ингигерда же чувствовал только пустоту и холод в душе, плакала по ночам и терзала себя мыслями, что, сложись все иначе, она была бы сейчас счастливой хозяйкой в доме Олава Норвежского.

Однажды князь Ярослав, желая порадовать жену, решил устроить в честь ее пир. Горницу, где были накрыты столы, он приказал украсить коврами и драгоценными тканями и, когда Ингигерда вошла, сказал довольный и гордый:

– Посмотри, княгиня, какое великолепие! Оно достойно тебя.

Ингигерда же, тяжко вздохнув, подумала: «Для чего мне все это богатство? Насколько счастливее была бы я в доме того, кого люблю, даже если бы крышу его дома подпирал один-единственный деревянный столб» – и, увидев, как исказилось лицо Ярослава, поняла, что произнесла эти слова вслух.

Князь поднял руку и наотмашь ударил княгиню по правой щеке. Ингигерда, ахнув, выбежала из горницы, опрометью бросилась в свой терем и тут же приказала слугам седлать коней, а служанкам собирать вещи.

– Я возвращаюсь домой! – объявила она.

– Погоди, – сказала ей старая нянька. – Подумай, что станут говорить люди о жене, сбежавшей от мужа!

Но Ингигерда, не слушая ее, сама выдернула на середину терема сундук и стала не глядя бросать туда свои платья и украшения.

Тем временем огорченный и раскаивающийся Ярослав прислал к ней слугу, а затем пришел и сам просить прощения за нанесенное ей оскорбление. Но Ингигерда не открыла двери ни слуге, ни князю.