Текст книги "Стендаль. Встречи с прошлым и настоящим"

Итак, вскоре после окончания суда по делу декабристов и приведения приговора в исполнение, читатели французской газеты получили подробнейшую информацию о движении декабристов и о лицах, участвовавших в нем, о главных видах их «преступлений», к какому разряду они отнесены по приговору суда, какое наказание вынесено каждому разряду и т. д. Французские читатели узнали, что «вместо мучительной смертной казни четвертованием» пятерых декабристов царь решил «повесить»; о «вечной каторге» для других, и т. д.

В тексте доклада следственной комиссии приведен разговор П. И. Пестеля с декабристом А. В. Поджио. Процитируем этот отрывок:

«Кто же, – спрашивал он у Поджио, – будет главою Временного правительства? – Кому быть, кроме того, кто начинает и без сомнения совершит великое дело революции, кроме вас? – Неловко мне, нося имя не русское. – Что нужды! Вы уймете самое злоречие, удалясь как Вашингтон в среду простых […] граждан: ведь временное правительство недолго будет действовать, год, много два. – О нет! – возразил Пестель, – не менее десяти лет […]. А окончив великий подвиг, я заключусь в Киевской Лавре, буду схимником и тогда примусь за веру»[100]100
  Восстание декабристов. Документы. Т. 17. Дела Верховного уголовного суда и следственной комиссии. М., 1980, с. 40–41.


[Закрыть].

Вот откуда Феликс Пиа почерпнул высказывание Пестеля! Отметим, что он дословно цитирует текст, опубликованный в газете «le Moniteur»[101]101
  «Quant à moi, après avoir achevé le grand travail, je me retirerai dans le monastère de Kieff, j’y vivrai en anachorète, et alors la religion aura son tour».


[Закрыть].

Все это представляет для нас особый интерес, так как эту газету читал и Стендаль. Он не раз упоминает ее в своих письмах.

Уже в 1826 году писатель мог получить довольно точное представление о событиях в России. О том, что эти события его очень интересовали, свидетельствуют его «Английские письма» этого времени.

В корреспонденциях, посланных Стендалем в лондонский журнал «New Monthly Magazine», он неоднократно касается восстания декабристов. 10 февраля 1826 года он приводит «русские дела» как главную тему разговоров в Париже[102]102
  Stendhal. Courrier anglais. T. 2. Paris, Le Divan, 1935, p. 489.


[Закрыть]. 14 марта он сообщает: «Удивительное открытие, что либеральные взгляды существуют в самих недрах русской армии, страшным контрударом отозвалось в Сен-Жерменском предместье», т. е. в среде парижского аристократического общества. 18 августа Стендаль называет среди «разочарований», испытанных французскими реакционерами за последний год, «доклад комитета, назначенного Николаем, и рассказы некоторых французов, вернувшихся из Москвы». Они дают повод опасаться, что «Россия заражена ядом либерализма»[103]103
  Ibidem. T. 3, p. 33, 165.


[Закрыть].

Последнее сообщение Стендаля английскому журналу доказывает, что он знал о докладе следственной комиссии царю, опубликованном в вышеупомянутой французской газете.

Из этого доклада Стендаль мог получить весьма подробные сведения об истории возникновения тайных обществ в России. Так, во французской газете он мог прочесть о том, что еще в 1816 году молодые офицеры, вернувшиеся в Россию после кампаний 1813, 1814 и 1815 годов, решили создать тайное общество подобно немецким и итальянским тайным обществам.

О том, что в Россию проникли либеральные идеи, Стендаль мог убедиться, в частности, из сообщения следственной комиссии о проекте конституции, разработанном Никитою Муравьевым. Этот проект предполагал монархию, но «весьма ограниченную». Император обладал бы властью, подобно той, «которая дана президенту Североамериканских штатов».

Подробности же, сообщаемые в докладе следственной комиссии о проекте конституции Пестеля, «совершенно в духе республиканском», даже само название Тульчинской управы – «directoire de Toulczyn» —, вызывавшее ассоциацию с французской Директорией 1795–1799 годов, по-видимому, убеждали Стендаля в буржуазно-демократическом характере идей Южного общества декабристов.

Из тех же материалов газеты «le Moniteur» Стендаль мог получить представление о планах «мятежных действий» в русской армии, о том, как развертывались события в Петербурге в день восстания и т. д.

Возвращаясь к записке Стендаля к Вяземскому заметим, что в это время, в конце 1834 – начале 1835 года, французский писатель был уже хорошо информирован об идеях и проектах декабристов. Его слова – «какая [эта была бы] держава, если бы буржуазия пошла навстречу крестьянству!» – основываются не только на сведениях, приведенных в статье Феликса Пиа, но также на том, что Стендаль мог в свое время узнать из газеты «le Moniteur».

Русские события 1825–1826 годов нашли свое отражение и в художественном творчестве Стендаля.

Не случайно писатель избрал героиней своего первого романа «Арманс или Сцены из жизни парижского салона 1827 года» (1827) русскую девушку, родственницу декабристов.

В заметке на полях экземпляра этой книги автор точно указал период, когда он ее сочинял: с 31 января по 8 февраля и с 17 сентября по 10 октября 1826 года[104]104
  Stendhal. Romans et nouvelles. T. 1. Paris, Gallimard, 1963, p. 1427.


[Закрыть].

Первоначальное название этого социально-психологического романа было «Оливье», по имени главного героя, впоследствии переименованного в Октава. Роман же получил свое окончательное название по имени героини, Арманс Зоиловой.

Писатель вводит свою героиню в повествование не сразу. Он постепенно знакомит читателя с русской кузиной Октава де Маливера, добавляя к ее образу все новые черты. Вместе с тем перемещается и центр тяжести романа на героиню.

В ходе рассказа вырисовывается характер этой гордой и умной девушки. Дочь русского генерала, погибшего в войне против Наполеона, племянница и наследница декабристов, покончивших собой после неудачи восстания, Арманс в свои восемнадцать лет не по возрасту серьезна. Она обладает силой воли и решимостью. Вместе с тем она нежна, самоотверженна и бескорыстна.

Арманс не лишена также человеческих слабостей. Кстати, промахи молодых героев Стендаля, наивно верящих в свою проницательность, делают их столь привлекательными для автора. Эти промахи играют также важную роль в развитии сюжета, как заметил австралийский исследователь Грэм Джонс[105]105
  Jones G. C. Le rôle de la faiblesse humaine dans «Armance». – Stendhal Club, N: 38, 1968, p. 157–166.


[Закрыть]. В романе «Арманс» слабость, проявленная героиней (чувство ревности), компрометирует ее и приводит к браку с любимым ею кузеном и вместе с тем – к трагической развязке романа.

Отметим еще один любопытный момент, связанный с русской героиней Стендаля.

Исследователей не раз занимал вопрос о происхождении имени героини. Оказалось, это нерусское имя заимствовано автором от названия реки Арманс, у берегов которой находится французский городок Сен-Флорантен, через который писатель проезжал по пути из Милана в Париж[106]106
  Arnaoutovic M. Au bord de l’Armance. – Stendhal Club, N: 68, 1975, p. 290–304.


[Закрыть]. Стендаль нередко использовал географические названия для имен своих персонажей или для псевдонимов. Возможно, что название реки Арманс запомнилось писателю своей мелодичностью и всплыло в его памяти в связи с образом русской героини.

Образ этой героини создан не только на основе того, что писатель знал о русских женщинах по собственным наблюдениям или из книг, например, из мемуаров госпожи де Сталь «Десять лет в изгнании» (Париж, 1820–1821)[107]107
  Реизов Б. Г. Русская героиня Стендаля. – В кн.: От Грибоедова до Горького. Л., 1979, с. 33–40.


[Закрыть]. Характер Арманс Зоиловой создан также под впечатлением рассказов о мужестве и самоотверженности родственниц декабристов. Об этом Стендаль мог узнать от хорошо знакомых ему лиц: от писателя и публициста Ж.-А. Ансело и его супруги, драматурга Виржини Ансело. Они были в Петербурге как раз в то время, когда декабристы томились в Петропавловской крепости и ожидали суда. (Супруги Ансело приехали в Петербург в конце 1825 года и завели в России широкий круг знакомых, в том числе и среди литераторов.)

Может быть именно то, что Стендаль узнал от супругов Ансело, и то, что он прочел во французских газетах, в частности, в «le Moniteur», дало замыслу романа «Арманс» новый импульс, вследствие чего в центре повествования оказалась русская героиня.

Кстати, в своей книге «Шесть месяцев в России» (Париж, 1827) Ж.-А. Ансело упоминает о том, что княгиня Трубецкая добилась разрешения царя уехать в Сибирь, куда на каторгу был отправлен ее муж, декабрист Сергей Петрович Трубецкой.

То, что декабристы не «простолюдины», что они занимали ответственные военные посты, Стендаль знал уже в 1826 году. В «Росписи государственным преступникам […]», опубликованной в газете «le Moniteur», первым указан полковник Пестель. Среди других осужденных также названы многие высокопоставленные офицеры: генерал-майор князь Волконский, полковник князь Трубецкой и др.

Знаменательно, что в декабре 1834 – январе 1835 года, когда Стендаль встречался в Риме с Вяземским и послал ему свою записку, он вновь вспоминал декабристов в романе «Люсьен Левей». В главе этого произведения, которую он писал именно в это время, Стендаль говорит об изолированности выступлений либерально настроенных студентов Политехнической школы против Июльской монархии. Герой романа отмечает: «Мы допустили ту же ошибку, какую совершили в 1825 году несчастные русские аристократы»[108]108
  Стендаль. Собрание сочинений. Т. 2, с. 464.


[Закрыть].

Эти слова также являются своеобразным откликом писателя на вопросы, затронутые в беседе с Вяземским. В этой связи остановимся немного на романе «Люсьен Левен».

Находясь в Италии, Стендаль с неослабным вниманием следил за событиями во Франции. Из сообщений печати, рассказов очевидцев и собственных наблюдений во время отпуска в Париже, вырисовывалась отчетливая картина социальной и политической жизни Франции после Июльской революции 1830 года.

Стендаль тонко чувствовал новые общественные веяния. Он безошибочно угадал сущность монархии Луи-Филиппа, короля банкиров. Это получило яркое отражение в романе «Люсьен Левен».

Июльская революция, свидетелем которой Стендаль был, рабочие восстания в Лионе и Париже убеждали его в том, что народ начинал сознавать свою мощь. Знаменательны наблюдения героя романа, Люсьена Левена, за народом в день выборов: «Никакой силой нельзя было воздействовать на этих людей, разве только расстреливая их картечью. Вот он, поистине самодержавный народ […]»[109]109
  Там же, с. 541. I.


[Закрыть].

В размышлениях писателя, без сомнения, важную роль сыграли не только события во Франции, но и восстания за рубежом, в частности, в России и Польше.

Французский литературовед Жан Прево заметил, что мораль, которую Стендаль отстаивает в романе «Люсьен Левен», основана на сознательности: «Что нужно делать, чтобы уважать самого себя?»[110]110
  Прево Ж. Стендаль. М.-Л., 1960, с. 294.


[Закрыть]

Выражая сокровенные мысли самого автора, Люсьен говорит: «У меня есть обязанности по отношению к родине. […] Мне надлежало бы напрячь все силы своего разума, чтобы установить, в чем заключаются подлинные интересы Франции 1.]»[111]111
  Стендаль. Собрание сочинений. Т. 2, с.163.


[Закрыть].

В людях типа землемера Готье, вожака республиканцев, автор романа видит единственную силу, достойную уважения. С этими бескорыстными людьми связывает Стендаль свои надежды на будущее.

В общем русле раздумий и наблюдений писателя в этот период, его записка к Вяземскому содержит не случайные, а вполне закономерные размышления.

В мае 1836 года Стендаль уехал в длительный отпуск в Париж, где он находился до июня 1839 года. В промежутке он совершал путешествия по Франции, результатом которых явилась книга «Записки туриста» (1838).

Вяземский впервые приехал в Париж в августе 1838 года, и тогда же он снова встретил Стендаля.

В письме к жене (31 августа) Петр Андреевич описывает в свойственной ему остроумной манере свой приезд в Париж на империале (верхней части) дилижанса и первые впечатления от культурной жизни города, в которую он сразу же окунулся.

В театре Вяземский впервые увидел хорошо знакомых ему писателей Жюля Жанена и Бальзака. «Последний имеет что-то хохлатское в лице, широком и жирном», – пишет Петр Андреевич жене. И тут же он сообщает: «Был на вечера у M-me Ancelot. Встретил там римского Стендаля. Та же мужиковатость, но здесь он веселее. Хвалят книгу его: les mémoires d’un touriste»[112]112
  ЦГАЛИ, ф.195, оп.1, ед. хр. 3270, л. 62.


[Закрыть].

Мы подробнее расскажем о литературном салоне Виржини Ансело ниже. Отметим пока, что в 1838 году она принимала по вторникам, значит – Вяземский встретил у нее Стендаля 28 августа, вскоре после приезда.

В начале сентября Вяземский уехал в Англию, вернулся в Париж на две недели во второй половине ноября, затем отправился во Франкфурт. В этот период Вяземский не мог задерживаться в Париже, так как не имел на это разрешения русского правительства. Вот почему он писал своей жене из «Франкфурта на Сейне» («кажется так, а если ошибаюсь городом или рекою, то извините»). Маскировка, конечно, весьма прозрачная, ибо все содержание письма связано с Парижем, через который, как известно, протекает Сена.

Снова Вяземский приехал в Париж в конце января 1839 года и оставался здесь до начала апреля. Судя по его адресам, Вяземский здесь никогда не жил по соседству со Стендалем.

Однако его связи с французским писателем не ограничивались встречами в светских салонах. (Известно, что они виделись не только у Ансело, но и на вечере у министра иностранных дел, графа Моле. В «Записной книжке» Вяземского отмечены высказывания Стендаля на этом вечере.)[113]113
  Вяземский П. А. Записные книжки, с. 264, 266.


[Закрыть]

Читая оригинал этой книжки, мною обнаружены весьма важные строки, пропущенные при издании «Полного собрания сочинений» Вяземского. Вот текст этой записи (русский перевод дается ниже, в примечаниях):

«Terzo incommodo (cette belle langue italienne est toute faite pour l’amour). La Chartreuse de Parme[114]114
  «Третий лишний (этот прекрасный итальянский язык весь создан для любви). Пармская обитель»…


[Закрыть], роман Стендгаля.

Casto Giuseppe (proverbe italien, allusion au rôle ridicule de Joseph avec la femme de l’eunuque Putiphar)[115]115
  «Целомудренный Иосиф (итальянская пословица, намек на смешную роль Иосифа в отношении к жене евнуха Пентефрия)»…[429]429
  Вяземский П. А. Записные книжки, с. 262.


[Закрыть]


[Закрыть]тут же»[116]116
  ЦГАЛИ, ф. 195, оп. 1, ед. хр. 1117, л. 14 (б); Кочеткова Т. Стендаль и Вяземский, с. 151.


[Закрыть].

Эта запись свидетельствует о том, что Вяземский читал «Пармскую обитель» еще до поступления романа в книжные лавки! Она сделана Вяземским в период между 30 января и 30 марта 1839 года, когда Стендаль читал корректурные листы романа, поступившего в продажу лишь шестого апреля.

То, что Вяземский читал «Пармскую обитель», не вызывает сомнения, так как он приводит строки, списанные из седьмой главы романа, точно как в книге, со всеми скобками. Он, по-видимому, списывал эти отрывки с корректурного листа или с рукописи (Стендаль диктовал этот роман, сочиненный им в очень короткий срок – за пятьдесят два дня). Вяземский повторяет ошибку в итальянском слове incomodo: в его записи с двумя «m», по аналогии с французским incommode.

О новом романе Стендаля Вяземский мог в этот период узнать только от самого автора. Собираясь в скором времени уезжать, Вяземский ознакомился с романом высокочтимого им писателя еще до его выхода в свет. Корректурные листы он мог получить с разрешения автора в типографии, а не только у самого Стендаля. (В 1830 году А. И. Тургенев, желая поскорее отправить своим друзьям-поэтам в России новый сборник стихов Ламартина, посылал за листами в типографию, но эта книга тогда еще не набиралась.)[117]117
  Остафьевский архив князей Вяземских. Т. 3, с.197.


[Закрыть]

То обстоятельство, что Вяземский читал «Пармскую обитель» еще до выхода книги в свет, говорит о весьма дружеском отношении Стендаля к русскому поэту. Еще в 1834 году А. И. Тургенев сообщил французскому писателю мнение Вяземского о его творчестве (мы еще вернемся к этому вопросу). Высокая оценка поэтом романа «Красное и черное», не понятого даже друзьями Стендаля, должно было вызвать в нем особое доверие к Вяземскому. Надо думать, что Стендаль был заинтересован в том, чтобы Вяземский прочел и «Пармскую обитель».

Французский писатель был высокого мнения о своем русском почитателе, беседы с которым в Риме он вспомнил в 1836 году в одном из своих «Английских писем»: «Один бесконечно умный русский сказал недавно: В Париже остроумие обратно пропорционально имеющимся деньгам»[118]118
  Stendhal. Courrier anglais. T. 1. Paris, Le Divan, 1935, p. 264.


[Закрыть].

Кстати, Вяземский рано оценил не только творчество Стендаля, но и реализм Бальзака, в частности, его роман «Отец Горио», о котором он писал, что это «одно из лучших произведений последней французской нагой литературы. Так от него и несет потом действительности; так все мозоли, все болячки общественного тела и выставлены в нем на показ»[119]119
  Остафьевский архив князей Вяземских. Т. 3, с. 268–269.


[Закрыть].

Что касается пребывания Вяземского в Париже в 1839 году, то он был разочарован парижской жизнью, хотя он лично познакомился здесь со многими знаменитостями, в том числе и писателями. Ему казалось, что в Париже «нет ни в ком и ни в чем истины», что все лишь «декорация на голой стене, за которой пусто»[120]120
  ЦГАЛИ, ф. 195, оп.1, ед. хр. 3271, л. 1.


[Закрыть]. Тем более должен был его увлечь правдивый и насыщенный глубоким содержанием роман Стендаля «Пармская обитель».

После 1839 года Стендаль и Вяземский больше не встречались. Но русский поэт живо запомнил встречи с французским писателем. В письме к А. И. Тургеневу от 11 июня 1843 года, когда Анри Бейля уже не было в живых, Вяземский напомнил своему другу слова Стендаля, сказанные у госпожи Ансело. В ее салоне разговаривали о новом романе маркиза Кюстина «Этель». Госпожа Ансело полюбопытствовала, как автор изображал в этом произведении любовь. Стендаль ответил: «Il en aura parlé à propos de bottes»[121]121
  «Он вероятно говорил об этом в связи с пустяками».


[Закрыть].

В том же письме Вяземский сообщает Тургеневу, что он хочет написать статью о книге Адольфа де Кюстина «Россия в 1839 году» (Париж, 1843) и привести упомянутые слова Стендаля в эпиграфе[122]122
  ИРЛИ, ф. 309, № 4715, л. 156–157. Копия письма П. А. Вяземского.


[Закрыть]. Заметим, что Вяземский написал об этой книге, вызвавшей бурную реакцию критики и возмущение правящих кругов России, но эпиграф избрал другой[123]123
  ЦГАЛИ, ф. 195, оп. 1, ед. хр. 1036.


[Закрыть].

Вяземский продолжал интересоваться Стендалем и тогда, когда его собственные взгляды на многое изменились, и он стал консерватором.

За два года до своей смерти он еще следил за новыми публикациями произведений французского писателя. В бумагах Вяземского сохранилась выписка из французской газеты «le Figaro» от 14 сентября 1876 года, сообщавшей о выходе в свет книги «Жизнь Наполеона» в посмертном издании сочинений Стендаля[124]124
  Там же, ед. хр. 1045, л. 28.


[Закрыть].

П. А. Вяземский один из первых в России заинтересовался творчеством великого французского реалиста. Он проявлял глубокое понимание Стендаля в годы, когда во Франции мало кто понимал и по достоинству оценивал произведения этого писателя-новатора. Контакты Стендаля и Вяземского оставили значительный след в литературном наследии обоих писателей. Эти контакты тем более примечательны, что они также касаются движения декабристов, которому принадлежат самые светлые и вместе с тем печальные страницы истории России этой эпохи.

Стендаль и А. И. Тургенев

Александр Иванович Тургенев, брат декабриста Николая Тургенева, часто встречался со Стендалем в Париже и в Риме. Французский писатель питал искреннюю симпатию к своему русскому другу и проводил многие часы в беседах с ним. Тургенев высоко ценил общение со Стендалем – писателем и человеком, его оригинальные взгляды и острый ум. Он проявлял также большое доверие к Стендалю и советовался с ним по весьма серьезному личному вопросу. Обо всем этом свидетельствуют письма Стендаля к А. И. Тургеневу, многочисленные записи в дневниках Александра Ивановича, его письма к брату и к друзьям, в частности к П. А. Вяземскому.

Сын директора Московского университета, А. И. Тургенев получил основательное образование, сначала в Москве, в университетском пансионе, затем в Германии, в Геттингенском университете. В начале 20-х годов, обладая чином действительного статского советника, он занимал пост директора главного управления духовных дел иностранных исповеданий. В 1824 году, после отставки его брата Николая, страстного поборника освобождения крестьян от крепостной зависимости, лишился своей должности и сорокалетний Александр Иванович.

Во время восстания декабристов братья Тургеневы находились за границей. Это спасло Николая Ивановича (он был приговорен заочно к смертной казни, замененной «вечной каторгой»), но не спасло третьего из братьев Тургеневых, Сергея, который не смог перенести тяжелые переживания, связанные с делом декабристов, и умер за границей от умопомешательства.

Жестокая расправа царя над декабристами раскрыла глаза А. И. Тургеневу, отныне уже не питавшему иллюзий относительно Николая I и его правительства.

Более умеренный по своим взглядам, чем его друзья А. С. Пушкин и П. А. Вяземский, А. И. Тургенев обладал удивительной способностью улавливать все новое и интересное, что появлялось в культурной жизни этого времени. Он сыграл неоценимую роль как посредник между русской и западноевропейской культурой.

Проявляя глубокий интерес к истории (А. И. Тургенев разыскивал и изучал документы о России в зарубежных архивах) он вместе с тем постоянно следил за научными достижениями и событиями культурной и общественно-политической жизни Европы. Он отличался чрезвычайной любознательностью и начитанностью, прекрасно владел иностранными языками. Не случайно известный французский писатель и политический деятель Шатобриан охарактеризовал его как человека, обладающего всесторонней ученостью («le comte Tourgueneff est un homme de toutes sortes de savoir»)[125]125
  Остафьевский архив князей Вяземских. Т. 3, с. 224.


[Закрыть].

А. И. Тургенев подолгу бывал за границей. Он общался со многими знаменитыми писателями, учеными и общественными деятелями. Зная огромный интерес образованных людей России, в первую очередь – пушкинского круга, к событиям и новым изданиям в Западной Европе, Тургенев систематически отмечал в своем дневнике и сообщал друзьям любопытные детали. «[…] Посмотри на журнал его – не проронена и четверть секунды: хоть сейчас в протокол страшного суда», – с юмором писал П. А. Вяземский[126]126
  Там же, с. 281.


[Закрыть].

Однако Тургенев не только фиксировал все интересное в своем дневнике. Он также неизменно следил за своей обширной корреспонденцией, требуя от друзей отчета о получении его писем. По прочтению эти письма или копии с них должны были быть отправлены в его родовое имение, к двоюродной сестре, А. И. Нефедьевой. Как отметил А. А. Сабуров, между дневником и письмом у Тургенева не было «решительной грани». «Письмо было страницей из дневника, отправленной к другу»[127]127
  Сабуров А. А. Александр Тургенев. – В кн.: Письма Александра Тургенева Булгаковым. М.,1939, с.10.


[Закрыть], причем страницей очень живой, написанной превосходным слогом.

Под заглавием «Хроника русского» письма А. И. Тургенева печатались в журнале Пушкина «Современник». О слоге этих корреспонденции говорилось во втором томе этого издания (1836): «[…] Мы предпочли сохранить в нем живой, теплый, внезапный отпечаток мыслей, чувств, впечатлений […]». Как установлено, эти слова принадлежат П. А. Вяземскому[128]128
  Тургенев А. И. Хроника русского. – Дневники. (1825–1826 гг.). М – Л.,1964, с.483–484.


[Закрыть].

Таким образом собрался огромный и интереснейший документальный материал, замечательный культурный памятник эпохи, к сожалению, опубликованный лишь частично. Многие письма А. И. Тургенева и все его дневники – фолианты разных размеров, испещренные весьма неразборчивым почерком – хранятся в Ленинграде, в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР.

Эти материалы заинтересовали писателя А. К. Виноградова, который привел отрывки из записей и переписки Тургенева в своих книгах о Стендале («Стендаль и его время», 1938, и др.). Мне тоже посчастливилось обнаружить в дневниках Тургенева еще не опубликованные строки и даже страницы, относящиеся к Стендалю[129]129
  Мюллер-Кочеткова Т. В. Стендаль по материалам архива А. И. Тургенева. – Ученые записки Латв. гос. университета. Т. 174. Вопросы теории, истории и критики зарубежной литературы. (XIX–XX вв.). Рига, 1972, с. 118–134.


[Закрыть]. Они дополняют ранее известное новыми любопытными деталями и позволяют лучше понять условия, в которых Анри Бейлю приходилось жить в Чивитавеккье, где он исполнял должность французского консула. Обо всем этом речь пойдет ниже.

Когда А. И. Тургенев впервые встретился со Стендалем? Этот вопрос не получил однозначного ответа.

А. К. Виноградов писал, что Анри Бейль сблизился с Тургеневым еще в 1825 году, в салоне Ансело[130]130
  Виноградов А. К. Стендаль и его время. М., 1960, с. 240.


[Закрыть]. Однако документально это не подтверждено. М. И. Гиллельсон относит первую встречу Тургенева со Стендалем к 1829 году[131]131
  Тургенев А. И. Хроника русского. – Дневники, с. 525.


[Закрыть]. По моему мнению, они встретились уже в июне 1827 года.

А. И. Тургенев впервые приехал в Париж в октябре 1825 года и находился здесь до середины января следующего года. Дневник его полон разнородных впечатлений; отмечено также, что о романтической и классической поэзии «с жаром» спорят даже адвокаты[132]132
  Там же, с. 348.


[Закрыть]. Надо думать, что Тургенев знал о памфлете «Расин и Шекспир», однако самого писателя он в это время, по-видимому, еще не встречал. Но они неминуемо должны были встретиться 30 июня 1827 года у Жоржа Кювье, известного ученого-естествоиспытателя, основателя палеонтологии.

В доме Кювье в парижском Ботаническом саду по субботам собиралось многочисленное общество: знаменитые ученые, врачи, литераторы и др. Потайная дверь вела из гостиной в лаборатории, куда хозяин дома нередко отлучался, предоставляя госпоже Кювье и своей падчерице и секретарше Софи Дювосель встречать гостей.

А. И. Тургенев впервые посетил салон Кювье еще в ноябре 1825 года. В своем дневнике он описал первое посещение этого дома, куда его ввел Александр фон Гумбольдт. С тех пор он часто бывал у Кювье во время своих приездов в Париж. Он также продолжал поддерживать дружеские связи с семьей ученого после его смерти (май 1832 года). Об этом ярко свидетельствуют письма Софи Дювосель к А. И. Тургеневу[133]133
  Müller-Kotchetkova T. Lettres inédites de Sophie Duvaucel à Alexandre Tourgueniev. – Stendhal Club, N: 77, 1977, p. 1–14; N: 79, 1978, p. 275–293; N: 80, 1978, p. 356–366.


[Закрыть].

Стендаль, среди приятелей которого были известные натуралисты Виктор Жакмон и Адриен де Жюссье, начал посещать салон Кювье в 1826 году[134]134
  Théodoridès J. Stendhal du côté de la science. Aran, Editions du Grand Chêne, 1972, p. 240.


[Закрыть]. Он заставал там многих хорошо знакомых ему лиц. Вскоре он подружился и с семьей ученого, особенно с умной и образованной Софи Дювосель.

В мае – июле 1827 года А. И. Тургенев снова был в Париже. Тогда-то, по всей вероятности, он и познакомился со Стендалем.

В письме к брату Тургенев описывает один из вечеров у Кювье.

За Тургеневым и его другом поэтом Жуковским заехал Давид Кореф, завсегдатай салона Кювье, славившийся своим остроумием и познаниями в области медицины. (Стендаль неоднократно упоминает в своих письмах о нем. Писатель придал внешние черты врача Корефа одному из персонажей романа «Люсьен Левен», доктору Дю Пуарье.)

«Благодаря остроумию и веселости Корефа, – пишет А. И. Тургенев брату, – вечер не был так труден для Жуковского, как мы опасались». «Кореф забавен, но и Жуковскому и мне напомнил он Мефистофеля. Кювье по прежнему важен, но в разговоре его много наставительного и натурального. Они едут на встречу к жирафе, и мы, вероятно, еще увидим его в королевском саду» (так назывался Ботанический сад в эпоху Реставрации).

В том же письме Тургенев рассказывает, что его, Жуковского и Корефа оставили у Кювье к ужину и угостили яичницей из одного яйца «строхокамила» (страуса – struthio camelus). «Оно приятнее обыкновенного и равняется массе 24-х яиц курицы»[135]135
  Письма Александра Ивановича Тургенева к Николаю Ивановичу Тургеневу. Лейпциг,1872, с. 35–36.


[Закрыть].

Все это произошло в субботу, 30 июня 1827 года. В этот день, как отмечено в «Календаре Стендаля», составленном Анри Мартино по документальным источникам[136]136
  Martineau H. Le Calendrier de Stendhal. Paris, Le Divan, 1950, p. 230.


[Закрыть], писатель был у Кювье. Вместе с семьей ученого и с профессорами Ботанического сада он поехал посмотреть на жирафа, прибывавшего из Африки.

Ботанический сад славился не только богатыми коллекциями растений, минералов и др., но и своим зверинцем. Однако жирафа там еще не было. Прибытие этого экзотического животного всколыхнуло весь Париж. В 1827 году в Театре Водевиля даже была поставлена пьеса «Жираф».

Будучи в день прибытия жирафа у Кювье, А. И. Тургенев неминуемо должен был встретиться со Стендалем, тем более, что там был и Кореф, неизменно привлекавший внимание писателя незаурядным умом и острословием.

Снова Тургенев мог встретиться со Стендалем лишь в конце 1829 года, когда они оба были в Париже. С тех пор и до отъезда Стендаля в Триест (ноябрь 1830 года) они часто виделись в светских салонах, за исключением периода путешествия Тургенева по Франции и поездки в Швейцарию в июле – августе 1830 года.

Они встречались не только у Кювье, но также у художника Жерара и в доме супругов-писателей Ансело.

С живописцем Франсуа де Жераром Тургенев познакомился еще в ноябре 1827 года, но впервые побывал на его вечере 15 января 1828 года. Вот как он описывает салон Жерара в письме к брату: «По середам (сегодня) у него собирается и знать и артисты и ученые. Салоны полны гостей, но хозяин и умный разговор его о художествах всего любопытнее. […]. Тесно и жарко во всех комнатах; поболтав, посмотрев на амуров, хозяином в разных положениях написанных, прибрел домой […]»[137]137
  Письма Александра Ивановича Тургенева к Николаю Ивановичу Тургеневу, с. 363.


[Закрыть].

В тот вечер Тургенев познакомился у Жерара с Россини. Но в этом салоне бывали и писатели. Известно, что Тургенев встречал там не только Стендаля, но и Проспера Мериме. По-видимому, именно у Жерара началось знакомство Тургенева с Виржини Ансело.

24 февраля 1830 года А. И. Тургенев рассказал в письме к брату о вечере, проведенном у Жерара, где он «загляделся на милое, красивое» лицо певицы Малибран, и где в промежутках между ее пением Мериме и Стендаль рассказывали госпоже Ансело такие анекдоты, что он не решается пересказать их брату. Тогда же Виржини Ансело пригласила Тургенева на свои вечера по вторникам[138]138
  ИРЛИ, ф. 309, № 312.


[Закрыть].

За несколько дней до этого Александр Иванович познакомился с Виктором Гюго, который лично доставил ему билет на первое представление своей пьесы «Эрнани». 25 февраля на премьере был и Стендаль. Первые представления этой романтической пьесы превратились в настоящую «битву» между сторонниками классицизма и романтиками, в которой победу одержали последние.

Естественно, что эта тема была одним из главных предметов разговоров в обществе, особенно в салоне Ансело, где собирались литераторы. Позже, в 30-х годах, когда не стало многих светских салонов эпохи Реставрации, в доме Ансело, по словам Тургенева, бывала также «толпа всякой всячины», «всех мнений и всех академий»[139]139
  Тургенев А. И. Хроника русского. – Дневники, с. 72.


[Закрыть].

В своих воспоминаниях Виржини Ансело с глубокой симпатией отзывается об Александре Тургеневе, беседы с которым всегда доставляли истинное удовольствие. Он ввел в ее дом «очаровательных русских»: Сергея Александровича Соболевского – приятеля Пушкина, библиофила, с которым познакомился и Стендаль; Андрея Николаевича Карамзина – сына известного историка; Элима Петровича Мещерского – поэта и дипломата, а также других.

Виржини Ансело отметила в своей книге, что Тургенев особенно любил разговоры Стендаля и Корефа, который тоже был завсегдатаем этого салона[140]140
  Ancelot madame. Un salon de Paris. 1824 à 1864. Paris, E. Dentu, 1866.


[Закрыть].

А. И. Тургенев начал посещать дом Ансело 3 марта 1830 года. Об этом свидетельствует его письмо к брату от 3–4 марта, где он сообщает, что «пошел на первую вечеринку к Ансело, автору Шесть месяцев в России»[141]141
  ИРЛИ, ф. 309, № 312, л. 203 об.


[Закрыть]. В это время Тургенев уже знал Анри Бейля по встречам у Кювье и у Жерара. Он также знал его как писателя, если не по его книгам, то по отзывам о них, в частности, о книге «Прогулки по Риму» (1829).

В том же письме к брату Тургенев рассказал, что «рано поутру» (4 марта) он «забрался» к Бейлю, «иначе Стендалю», чтобы взять у него лучший маршрут в Рим для графини Потоцкой[142]142
  Потоцкая Мария Александровна, дочь князя А. Н. Салтыкова, поэта и соиздателя журнала «Друг просвещения». Стендаль мог встретить ее в начале 30-х годов в Риме.


[Закрыть].

Однако он сам тоже охотно воспользовался бы этим маршрутом, «самым коротким и приятным».

Положение А. И. Тургенева было в это время весьма сложным. Он давно уже хлопотал через В. А. Жуковского об отмене приговора брату, поскольку Николай Иванович не был лично причастен к восстанию декабристов. Но Жуковский, воспитывавший наследника престола, не мог ничего добиться в пользу Н. И. Тургенева.

Друзья Александра Ивановича уговаривали его смириться с тем, что его брат не сможет вернуться в Россию. П. А. Вяземский писал ему: «[…] Ты хлопочешь, ты рвешься – из чего? Чтобы кое-как, противоестественно, сколотить ему из обломков новую жизнь на старый лад; жизнь, для него невозможную […]»[143]143
  Остафьевский архив князей Вяземских. Т. 3, с. 189.


[Закрыть].

В сложившихся обстоятельствах А. И. Тургеневу не хотелось ехать в Россию, и он предпочел бы отправиться в Италию. Но впервые он попал в эту страну в августе 1832 года. В Италии Тургенев узнал Стендаля ближе, и как человека, и как писателя.