Текст книги "Олимпийские игры"

Николай Степанович положил свой дорожный чемоданчик под широкую полку мягкого вагона, переоделся, аккуратно распрямил на перекладине массивной вешалки серые летние брюки, повесил на плечики парадный пиджак, выглянул в коридор, чтобы подтвердить свое первоначальное наблюдение – вагон был практически пуст. Он и сам с трудом получил пропуск для поездки в Москву. Еще бы! Олимпиада, событие мирового значения! Устроился у окна по ходу поезда, с детства не любил сидеть спиной к движению. За окном мелькали ослепительно белые мазанки, они нравились Николаю Степановичу. И кто это придумал мазать хаты белой известью? Ведь непрактично, на белом любая грязь заметнее, но зато уютно и радостно! Через несколько часов поезд въедет в Россию, и пейзаж поменяется, посерее – победнее. Достал пачку 'Явы' и задумался.

Вчера вечером ему позвонила сестра. Ольга никогда не была паникершей, но тут в ее голосе было настоящее смятение. Пропал Алик, так в семье называли Александра, ее младшего сына. Его не было дома уже два дня, он не приходил ночевать. Ольга обзвонила всех, кого могла: друзей, одноклассников, однокурсников, милицию, больницы, морги. Даже позвонила на работу его отцу, своему бывшему мужу. Нигде его не было. Помощь брата была ей сейчас необходима как никогда.

– Только ты можешь его найти, Коля, только ты, с твоим опытом, с твоими связями, – не переставала повторять она.

Что там скромничать, Николай Степанович Звягин, отставной полковник МВД, связи в столице имел немалые. Здесь он учился в школе милиции, куда пришел деревенским пареньком. Здесь начал службу участковым в первые военные годы, кто знает, тому не покажется мало. Отсюда уходил на фронт. Его наградное оружие сейчас хранится в музее МВД. Жизнь помотала, много всего повидал. Эх, мы из поколения неболтливых. Он ушел в отставку после ранения. Накрыли крупную банду, нагло грабившую почтовые отделения, вел дело полковник Звягин. За раскрытие он получил государственную награду и пулю в грудь от главаря банды при задержании. Дело было громкое. После госпиталя пришлось поменять климат и переехать из Москвы к теплому морю, но в душе продолжал считать себя москвичом и очень любил этот город.

Мысленно перебирал в уме приятелей, бывших сослуживцев, к кому можно обратиться. Дай Бог, чтобы этого не потребовалось. Вот, приедет он к Оле, а Алик уже дома. Ведь, молодой парень, и дело его молодое. Сколько ему сейчас, прикинул, около двадцати. На самом деле Николай Степанович знал племянника не то, чтобы хорошо, мальчик был замкнутый, как бы немного в стороне, вежливо благодарил за подарки, улыбался и, казалось, ждал, когда его оставят в покое. Учился всегда только отлично, но не гордился, а, наоборот, как бы стеснялся этого. Ольга говорила, с третьего курса ему назначили Ленинскую стипендию, это же почти зарплата! Хорошо бы, он уже нашелся. Тогда не жалко будет времени и затрат на поездку, а что, родных повидает, друзей, может, и соревнования какие посмотрит. Не нужно переживать раньше времени и разводить домыслы без достаточной информации. Николай Степанович задремал.

* *

Вокзал в Москве его поразил. Везде чистота, грузчики опрятные, тележки у них никелированные с отсеком для небольших вещей во втором ярусе. День был замечательный, не жаркий, а солнце яркое и теплое. Служащие вокзала одеты в новенькую светло-серую форму с нашивками МПС на рукавах. Идеально вымытые стекла как зеркала отражали немногочисленных пассажиров, сошедших с поезда. Куда подевался въедливый вокзальный запах, смесь гари, мочи и хлорки? Приятный, культурный аромат. Заглянул в туалет, не по нужде, из интереса. Новенький, сверкающий чистотой кафель, жидкое мыло, фен для сушки рук и, о чудо, рулоны туалетной бумаги. Ну, вот, говорили нам, в 80-м году вы будете жить при коммунизме. Верилось слабо, но все-таки была мыслишка – чем черт не шутит, а вдруг! И жизнь становилась осмысленнее. Коммунизм не коммунизм, но вот, олимпиаду все же смогли устроить.

Восторг от увиденного разъедало только подленькое ощущение нереальности происходящего. Это был прекрасный благоустроенный город, но он выглядел чужим, Николай Степанович его совсем не знал.

Поезд пришел рано, день будничный, самый час пик, а в метро свободно, остановки объявляют на русском языке и по-английски. На станциях ходят пестрые группки иностранцев, восторженно разглядывая интерьеры, московское метро самое красивое в мире. А москвичи разглядывают гостей столицы, удивляются на ухоженных, модно одетых стариков. Капитализм, как говорится, загнивает, но запах при этом очень приятный. Николай Степанович вышел на Аэропорте. Ого! Ленинградский проспект украшен цветочными клумбами – да какими красивыми. В Москве всегда было много цветов, жильцы сажали их сами в палисадниках у жилых домов, но, чтобы на улице – это очень редко! И главное, не воруют, не растащили по дачам! Накал умиления сбила парочка молодых людей без опознавательных знаков, прохаживающихся вдоль дивных клумб – присматривают, значит.

Свернул на улицу Усиевича. Здесь все было без изменений, хотя тоже очень неплохо. Оля жила в новом кирпичном доме улучшенной планировки. Рядом с лифтами в широком холле размещалась стойка консьержки, стояли керамические горшки с комнатными цветами. Квартиру в этом доме получил ее бывший муж в бытность свою парторгом одного из крупнейших научно-производственных оборонных объединений, он оставил ее Ольге и детям после развода. Дочь Марина уже взрослая, замужняя, работает в райисполкоме, заведует канцелярией. Вот, кто был любимицей Николая Степановича, всегда в хорошем настроении, хохотушка, окружена друзьями, а хватка у нее мамина, своего не упустит. Сейчас она живет у родителей мужа, хотя прописана на Усиевича, а Оля с Аликом – тут, в трехкомнатной квартире с двумя туалетами и двумя балконами.

– Добрый день, – сказал Николай Степанович вахтерше, пожилой женщине в очках, сосредоточенно считавшей петли на своем вязании, – Я в сорок первую квартиру.

– Здравствуйте, – ответила она после короткой паузы, завершив подсчет, – Ольга Степановна предупредила, проходите, пожалуйста, на седьмой этаж.

Сестра бросилась ему на грудь и разрыдалась, сдали, видно, нервы. Хотя выглядела Ольга для своего предпенсионного возраста совсем неплохо, немного полноватая блондинка, короткие завитые волосы, тонкая ниточка бровей, но заплаканные глаза ее заметно старили. Работала Ольга Степановна в художественном фонде МОСХ, оформляла аренду мастерских для художников и скульпторов, вся московская богема была ее приятелями, приходилось держать себя в форме.

Надежды не оправдались, Алика дома не было. Настроение сразу испортилось, уже три дня отсутствия – для такого парня это тревожно. Надо срочно подключаться. Так, первым делом – договориться с Лепехой, Лехой Пелепенко, давний приятель, коренной москвич с одесскими корнями, сейчас служит на Петровке. Прямо из холла, где на столике около кожаного кресла располагался солидный черный телефон, набрал Петровку. Удача, Лепеха на месте. Николай Степанович хотел назначить встречу в ресторане, но у приятеля вечером намечалось большое семейное торжество, обязан быть в наилучшей форме, сошлись на кафе-мороженое 'Север' на улице Горького. Времени до встречи оставалось не так много.

На кухне у Ольги Николай Степанович застал небольшую компанию, парня и девушку.

– Познакомься, Николай, это Андрей, однокурсник Алика, и Леночка, – кто такая Леночка Ольга уточнять не стала. Молодец, сестренка, поняла, что времени у него будет в обрез, пригласила ребят к себе.

Ничего, разберемся. На Леночку было приятно смотреть. Светлый костюмчик из тонкой мягкой кожи, причем, коротенькую юбчонку почти не видно из-под пиджака, босоножки на высокой платформе. Волосы сзади украшены роскошным гребнем цвета блузки, на груди витые золотые цепочки.

– Интересно, где девочка раздобыла такие шмотки? – ворчливо подумал полковник. Москвичи, несмотря на лето и преобразившийся город, хоть и не ходят в сером сатине, но в массе одеты однообразно и довольно бедно.

– Что можешь сказать, Андрей? – Николай Степанович решил начать с парня.

Внешность у того была вполне заурядная, но на нем были удивительные джинсы, темно-синие со светлыми потертостями на сгибах. И эти джинсы придавали ему какую-то значимость, намекая на его причастность к некоему избранному сообществу. Вообще-то Николай Степанович и сам от джинсов не отказался бы, не мнутся, удобно, практично. Где только их достают? В магазинах он их не видел. А Алик? Он одевается так же, как его друзья?

– Я мало что знаю об Алике, он не любил трепаться о себе, – обреченно вздохнул парень и заученно забубнил:

– Последний раз я видел его три дня назад, в понедельник. Мы ездили в институт получать стипендию. Дали много, сразу за три летних месяца. Я предложил ему зайти в бар рядом с институтом, отметить, но он отказался, сказал, что сейчас ему деньги понадобятся. Похоже, он поехать куда-то хотел. Попрощался со мной в метро и сказал, что ему на Курскую.

– А в каком он был настроении?

– Да разве у него поймешь! Такой какой-то сосредоточенный, все время о чем-то думал, моих вопросов, будто и не замечал, отвечал машинально.

– Как он был одет? – спросил полковник.

– Как обычно. Темно-красная клетчатая рубашка и джинсы.

– Такие же, как у тебя?

– Нет. У меня настоящие американские, а он носил простые, индийские.

– Он всегда просто одевается?

– Ну, да. Ему по фигу, он все равно красивый.

Полковник посмотрел на фотографию племянника на стене, черты лица привычные, но впечатление, будто это какой-то известный артист. А ведь, действительно, красавец!

– А с кем он еще дружил, – Николай Степанович приготовил блокнот, записать имена, но ответ его удивил.

– Ни с кем он не дружил. Со всеми в группе был в хороших отношениях, но дружить… Нет, не дружил.

Николай Петрович достал из пачки сигарету, чиркнул зажигалкой. Видимо, расценив это как приглашение, Леночка требовательно протянула руку Андрею, тот раскрыл 'Мальборо', ловко встряхнул, подбросив одну сигарету, и протянул всю пачку Леночке.

– А девушки? – спросил полковник, наблюдая, как она элегантно закуривает от поднесенной Андреем зажигалки, чуть отставив в сторону мизинец.

– Девушек он стеснялся, – ответила вместо Андрея Леночка.

– Как же, стеснялся, тебя любой застесняется, – подумал, почему-то с неприязнью.

Ничего, разберемся. С ребятами можно повременить, пора к Лепехе, а потом нужно будет заехать к Игорю, отцу Алика. Ехать туда не хотелось, но иначе с ним не свяжешься, на работе его не оказалось, а домашнего телефона у него нет.

К кафе Николай Петрович подошел пораньше, по старой памяти, чтобы Лепехе не стоять в очереди, но никакой очереди там не оказалось. Москва продолжала удивлять. Из-за роскошной витрины хорошо просматривался полупустой зал. У входа почтительно приветствовал посетителей швейцар в ливрее. Выбрав столик в углу, подальше от любопытных ушей, полковник сел лицом к входу, чтобы сразу увидеть Лепеху. Подошел официант, выглядевший как сын английского лорда, предложил меню, коктейли, мороженое, пирожное, газированные напитки. Сговорились на двух по сто коньячку, орешках, лимоне и бутербродах с сыром. Лепеха к вечеру будет в полной боевой форме. Взял попробовать новый напиток 'Фанта', потянул через соломку, не понравилось, сок не сок, газировка не газировка. Опять поймал себя на неестественности происходящего, раньше в этом кафе, переполненном и прокуренном, он чувствовал себя гораздо комфортнее.

Лепеха ввалился в кафе, запыхавшись, видно, времени у человека в обрез, но не мог отказать другу. Встреча получилась сердечная. Несмотря не то, что Лепеха родился в Москве, от одесских родственников он получил неистребимый одесский говор, оживляя тем самым любую компанию, где ему доводилось появляться. Хлопнули коньячок, Пелепенко кивнул Николаю Степановичу, мол, рассказывай, что у тебя случилось, и стал жевать бутерброды, запивая их той самой 'Фантой'. Тему схватил не лету.

– Ты сам видишь, Коля, что в городе делается. А, ведь, это все мы. Пашем в режиме повышенной готовности уже два месяца. Вычистили город. За 101 километр всех асоциальных элементов. Я тебе скажу… каждый день… каждый день… списки, списки… от райисполкомов, от диспансеров, ГУВД, МВД, КГБ. Боже ж ты мой! Пьяницы, тунеядцы, проститутки, наркоманы, психи, рецидивисты, диссиденты, гомосексуалисты … Детей в пионерские лагеря, студентов – в стройотряды, на практику, в турпоходы. Город чист, Коля. Что тут могло с твоим парнем случиться? Да в Москве сейчас гебистов и милиции больше чем жителей осталось. Надо в области искать. Говоришь, Курский вокзал.... Свяжусь с областниками, есть у меня люди, посмотрят это направление. Да и другие, на всякий случай. Не переживай, сделаем. А сейчас, извини, бегу. Ты где остановился?

Лепеха записал номер Олиного телефона, крепко пожал Николаю Степановичу руку и отбыл охранять общественный порядок.

Ну, что ж, теперь пора к Игорю. Игорь, Игорь.... Когда-то Николай Степанович гордился деверем. Москвич, высшее образование, был выдвинут на партийную работу, сделал блестящую карьеру, а перспективы были просто головокружительные. Оленька познакомилась с ним на новогоднем вечере в институте, куда пробралась с подружкой. Сама она так и не поступила ни в какой институт, работала нормировщицей в ЖЭКе. Это был ее шанс, и она его не упустила. Довела Игорька до ЗАГСа и сразу же родила Марину. Его родители Ольгу не любили, но старались не портить сыну жизнь, не вмешиваться, тихо отошли в сторону и довольно быстро ушли из жизни друг за другом с разницей в два дня. Никто не ожидал, что они уйдут одновременно, не подсуетились прописать к ним кого-нибудь из внуков, и пропала их квартира в центре.

Брак сестры с Игорем Николаевичем так и не задался, тот довольно быстро разочаровался в Ольге, разное образование, разное мировоззрение, да все разное. Только дочка общая, а потом и Алик появился. Его появление задержало распад семьи, но несколько лет назад Игорь встретил женщину, которую полюбил. Все было кончено. Дождавшись, когда сын окончит школу, он развелся, оставил квартиру семье и ушел к любимой женщине. Труднее всего было с работой. Ольга не хотела сдаваться и грозилась испортить бывшему мужу жизнь, жаловаться в горком партии. Тогда Игорь сам ушел с партийной работы, прикрываясь состоянием здоровья, это было шито белыми нитками, но он нашел нужные связи, выкрутился, пошел работать простым инженером. Проводит теперь политинформации в отделе. Как говориться, из князей – в грязь. И поделом ему, оставить жену, детей, это не по-мужски. Предал дело партии. Нет, про дело партии что-то не завязывалось, уж слишком велик был контраст между привилегированным партийным функционером и простым инженером. Да и какое оно – дело партии? Коммунизм? Олимпиада? Мир во всем мире? А вот с Аликом, возможно, сейчас было бы все в порядке, во всем виноват этот влюбленный идиот.

Обо всем этом размышлял Николай Степанович, трясясь битый час в автобусе по дороге к нынешнему жилищу бывшего парторга НПО, которое тот снимал в панельной пятиэтажке, прилегающей к промзоне. Москва все-таки большой город, настолько большой, что даже мощное олимпийское благоустройство не смогло дотянуться до таких, богом забытых уголков. Облезлые серые панели, входные двери, с выбитыми стеклами сверху. Зачем их вообще туда вставляли, он понял, уже войдя в подъезд, дневной свет попадал сюда только через узкие горизонтальные прорези. Зимой, наверное, заколачивают фанерой двери, и становится совсем темно. Подъезд был пропитан специфическим запахом кошачьей жизнедеятельности, а может, не только кошачьей. Поднялся на четвертый этаж, куда эти ароматы по счастью не доносились. Лестничные клетки были такие узкие, что почти нет стен, только четыре двери. Причем, лишь одна дверь была чисто вымыта. Туда полковник и позвонил. Дверь распахнулась сразу, и высокая женщина вопросительно посмотрела на Николая Степановича. У него даже дух захватило, вот это королева! Из-под низкой черной челки ее темно-синие глаза поражали, просто сапфир. К тому же на ней была рубашка под цвет глаз. Стройная, движения грациозные, как у балерин из мультфильмов. От такой можно с ума сойти, а не только уйти из парткома.

– Мне нужен Одинцов Игорь Николаевич, я по поводу его сына.

– Он должен скоро подойти. Вы можете его немного подождать? Что-то известно об Алике? – с искренней озабоченностью спросила она и посторонилась, пропуская его в тесную прихожую. Оттуда сразу была видна и маленькая кухня, и единственная комната. Жильцы как-то исхитрились придать этой каморке уютный вид. В комнате одну стену полностью занимал самодельный стеллаж, где висела верхняя одежда, стояла керамическая посуда, книги и фотографии, у другой стены – широкий диван.

Женщина провела Николая Степановича на кухню, выглядевшую даже стильно, благодаря широкому оранжевому плафону, нависающему с невысокого потолка над столом, предложила присесть на одну из деревянных табуреток.

– Красивый у вас светильник, – сказал, чтобы поддержать разговор.

– Мне тоже нравится. В Теплом Стане есть югославский магазин «Ядран». Пришлось полдня отстоять за ним очередь, но зато – какая красота! Сварить вам кофе?

У полковника не нашлось сил сопротивляться, кофе очень хотелось.

– Подождите, сначала я представлюсь, может быть, потом вы передумаете поить меня кофе. Я родной брат бывшей жены Игоря Николаевича. Зовут меня Николаем Степановичем. Простите, не знаю вашего имени.

Против ожидания женщина обрадовалась.

– Очень приятно, я – Нина. Алик много о вас рассказывал, вы же работали в милиции, он вами так гордится. Как здорово, что вы приехали! Теперь этот кошмар кончится.

Похоже, любовница отца лучше знала его племянника, чем он сам. Она доверительно сообщила ему, что Игорь уже два дня ищет Алика, а сейчас поехал в мастерского художника Карпушина.

– А как это связано с мальчиком? – прихлебывая ароматный кофе из керамической чашки, спросил полковник.

– Девушка Алика, Ксюша, она работает у Карпушина моделью, – пояснила женщина.

Однако, от этой Нины у Алика видно нет секретов. Образ травмированного разводом родителей парня отошел на второй план.

– Моделью?

– Ну, да. Натурщицей, ее рисуют.

– Нина, вы понимаете, это не праздное любопытство. Расскажите все, что вы знаете об этой девушке.

– Понимаю, конечно, это необходимо. Попробую. Не могу похвастаться, что знаю ее хорошо, но впечатление она производит приятное. Ксюша учится в текстильном институте, на вечернем. Она не москвичка – постоянные проблемы с жильем. Девочка – настоящий боец, крутится, как может, подрабатывает моделью для художников, скульпторов. У нее съемное жилье в области, в Кучино, но поздно вечером туда добираться сложно, поэтому она иногда живет в мастерских, где работает.

Вчера Игорь ездил в Кучино, хозяйка сказала, что не видела ее уже больше двух недель.

Разговор прервал звонок в дверь, вернулся Игорь Николаевич. Он, как и Нина, обрадовался Николаю Степановичу.

– Коля! Наконец-то! Рад тебя видеть, я как об стенку бьюсь, все время думаю, вот бы, ты приехал.

– Здравствуй, Игорь, – сдержано поприветствовал бывшего родственника Николай Степанович, – Удалось что-нибудь узнать?

– Был у Карпушина. Хорошо бы тебе самому с ним поговорить. Я таких людей не понимаю. Мне кажется, что он знает больше, чем говорит, хотя, похоже, он действительно ничего не знает об Алике. Ксюша рассказывала, помощник у него странный – Витек, крутится постоянно в мастерской, на уголовника похож, она его побаивается. Карпушин утверждает, что девочку не видел две недели, тоже беспокоится, ни звонка, ни предупреждения. А для Ксении работа – это святое, она на улице на скамейке заночует, но придет вовремя.

– Ты был в мастерской?

– Там у них несколько комнат в какой-то развалине, разные художники, у Карпушина – самая большая. Я, знаешь ли, в живописи полный профан, не понимаю, зачем ему нужна модель, такие искаженные формы не нуждаются в натуре. Как это у них называется – андеграунд, извини за выражение. На него сейчас у иностранцев большой спрос, и у нас – в очереди на выставку во всю улицу стоят. Это потому, что они неформальные. У нас ведь как, запрети молодежи читать 'Войну и мир', они будут друг другу 'до утра' передавать, до дыр зачитают.

– Как же она оставалась в мастерской ночевать? Одна? Не страшно?

– Там на дверях настоящие засовы, диван есть, туалет. Да и в других комнатах иногда ночуют. Я думаю, в мастерской гораздо спокойнее, чем у нее в Кучино, ездил туда вчера. От станции идти пешком около километра, автобус ходит редко, я так его и не дождался. Хозяйка не удивилась, когда я стал про Ксюшу спрашивать. Говорит, девочка предупредила, что нашла работу, месяц будет жить в Москве. Тогда чего беспокоиться? А два дня назад приезжал Алик, хозяйка его знает, сказал, Ксюша просила кое-какие вещи подвезти, но ключа у него не было, попросил открыть хозяйку. Еще она сказала, что про Ксюшу спрашивал какой-то мужчина. Описать его хозяйка не смогла, говорит, совсем неприметный, да и зрительная память у нее плохая.

– У вас случайно нет фотографии Ксюши?

Нина прошла в комнату, взяла на полке стеллажа рамку и достала оттуда фотокарточку. На ней были четверо, по краям Игорь и Алик, весело улыбающиеся и обхватившие руками женщин в центре. Одна из них – Нина, другая – молодая девушка, невысокая, довольно приятная, большой рот и разрез глаз как у олененка Бэмби.

Николай Степанович записал адрес мастерской, имена художника и его помощника, завтра попросит ребят разузнать, что за фрукты, и попрощался с парочкой. У него появилось много вопросов к сестре. Она что, не знала, что у сына есть девушка? Все очень странно.

* *

Такого взрыва Николай Степанович никак не ожидал. Он приехал на Усиевича уже поздно, но успел застать племянницу, подъехавшую после работы поддержать мать. Вопрос казался самым обыденным, собственно, он уже сегодня его задавал, но получил невразумительный ответ.

– Оля, а ты знала, что у Алика была девушка?

Вопрос превратил печальную женщину в бешеную фурию.

– Не было у него никакой девушки, – завизжала она, – эта провинциалка, приезжая пыталась его подцепить из-за московской квартиры! Шлюха, настоящая проститутка, тварь! Никогда ее ноги не будет в нашей квартире!

Марина, к удивлению, тоже присоединилась к проклятиям матери.

– Даже если они поженятся, все равно сюда ее никто не пустит, – вторила она Ольге.

Полковник опешил. Откуда столько ненависти к 'провинциалке'? Что, Ольга забыла, как сама перебиралась в Москву из деревни, как цеплялась за свой ЖЭК, дающий работникам по лимиту временную прописку. Правильно говорят, больше всего мы ненавидим в других свои собственные беды. Да и из рассказов Игоря, девочка представлялась совсем другой.

С трудом удалось убедить двух враз озверевших женщин вернуться к Алику. К своему ужасу Николай Степанович понял, что даже его исчезновение не поменяло их приоритеты. Главное – это жилье. Ох....

Пока ясно только, что они про Ксюшу знают.

– Вы ее видели?

– Нет, никогда, и видеть не желаем.

Николай Степанович слишком хорошо знал своих родственниц, чтобы не догадаться, что они врут. Наверняка, где-то со стороны подсмотрели, чтобы понять, с кем имеют дело. И угрозу оценили по достоинству, отсюда и неприкрытая ненависть.

– Откуда тогда вы узнали о ней?

Оказывается, Алик спросил у матери, если он женится, можно ли им будет жить в его комнате.

– Она завлекла мальчика в постель. Ей это не впервой, а он повелся. Хотел жениться на ней и прописать в нашей квартире! – снова взрыв.

Николай Степанович вынул блокнот, уже пополнившийся именами.

– А вы хотя бы знаете, как ее зовут?

– Ксения Загорская.

Так, если он хочет что-нибудь выяснить, нужно избегать темы квартиры.

– А кто же тогда эта девушка, та, что была утром? Леночка?

Оказывается, что Ольга, чтобы отвлечь сына от соблазнительницы, познакомила его с дочерью ответственного сотрудника министерства внешней торговли, жене которого она оформила мастерскую.

– Девочка, ты сам видел, красавица, и, между прочим, с московской пропиской, не какая-то шалава.

– А что Алик?

– Он не хотел с ней даже разговаривать.

Резкий телефонный звонок заставил вздрогнуть от неожиданности. Кто бы это мог быть, уже за полночь. Ольга схватила трубку.

– Тебя, – прошептала от волнения сведенными судорогой губами.

– Коля? Это Лепеха, сестра там рядом? Ничего ей пока не говори. Нашли твоего парня. Живой, живой… Но, как тебе сказать, плохо дело, в общем. Сидит в изоляторе на станции Ожерелье Московской области, подозревается в убийстве. Не просто подозревается, среди бела дня при десятке свидетелей прибил мужика. В убийстве признался и раскаяния не выказал. Завтра наши туда едут. Аркадьевич, ты его помнишь, разрешил прихватить тебя. Ты у нас живая легенда. Нет, сейчас нельзя. Там и днем черт ногу сломит, а уж, ночью.... Так, что готовься, завтра часов в шесть утра за тобой заедет Коля, твой тезка. Извини, пока.

– Есть след, – сказал он Ольге, – завтра с утра поеду.

Тут он спохватился, что забыл спросить Лепеху про Ксюшу, ладно, до завтра, ночью тот все равно ничего не узнает. Утро вечера мудренее.

Спал этой ночью только Николай Степанович, Ольга и Марина, оставшаяся на ночь у матери, всю ночь просидели на кухне, обсуждая на все лады ситуацию, строя бесчисленные версии. Полковник проснулся в пять, как по будильнику, помылся, побрился. С вечера он присмотрел у сестры небольшой черный портфель, нужная в его положении вещь.

– Паспорт у Алика с собой?

– Нет, дома оставил. Вот, возьми.

Принимая во внимание рассказ Лепехи, большая неосторожность ездить по Москве без паспорта, а уж выезжать за город – просто глупо. Назад можешь вернуться недели через две, когда отменят особый режим. Положил паспорт Алика в портфель, засунул между страниц в блокнот для записей.

– Оля, спиртное в доме есть?

Ольга открыла плотно заставленный барный шкафчик в новомодной 'стенке'. Ого! Благодарные художники щедро расплачивались за услуги Худфонда.

– Придется хорошенько тебя обчистить, сама понимаешь, из Москвы с пустыми руками не приедешь. Не деньги же мне давать, никто не возьмет деньги, кому они там нужны.

Николай Степанович выбрал две бутылки водки 'Посольской' и армянский коньяк. Подумав, прихватил коробку шоколадных конфет и палку копченой колбасы из холодильника. Не то чтобы Оля жила богато, просто это – московский парадокс, в магазинах пусто, а в домах все есть. Заказы, там, на работе, знакомые продавщицы откладывали для своих, в общем, кто где, но как-то выкручивались. Аккуратно разложил 'боезапас' в портфеле и во всеоружии спустился к милицейскому УАЗику, подъехавшему к самому подъезду.

Серебряно-Прудский район Московской области – самый дальний от Москвы район Подмосковья. Ехали долго по Каширке, дальше петляли по асфальтовым дорогам, а потом пришлось и по грунтовке. Правильно сказал Лепеха, какое там – ночью, с трудом пробирались и днем. Дорога – две глубокие борозды, края которой царапали дверцу УАЗика, два раза садились на брюхо, приходилось двум Николаям выходить и подталкивать машину. УАЗ – гениальная машина, это вездеход наших дней, может проехать не только там, где дороги нет, а больше, – там, где она к несчастью есть, и такая, как в Серебряно-Прудском районе. В дорогу водитель взял кассетный магнитофон с записями Высоцкого. Умер сегодня ночью, сообщили ребята, спился, а жалко, Николай Степанович песни его любил, и про войну и хохмы. Эх, как у него там:

… Колея эта – только моя,

Выбирайтесь своей колеей.

Капитан Николай, попутчик и сопровождающий полковника, по дороге поделился скупой информацией о происшедшем.

Драка произошла в деревне Крепино, где разместили в пустующих бараках асоциальный элемент, высланный из Москвы. Пострадавший был довольно темной личностью, ранее уже осуждался на два года за хулиганство, хотя задержан был за изнасилование, но девушка забрала заявление, возможно, запугали, дело свели к хулиганке. Свидетелей драки было девять человек, включая участкового уполномоченного, который и привез Алика в деревню. Убийца сопротивления не оказывал, был задержан на месте и доставлен в изолятор, находящийся в Серебряных Прудах. Труп перевезли туда же, в морг. Сообщили в сводку по району, оттуда дали сведения – в область, где информацию отследили и передали на Петровку. Местные готовы отдать москвичам и подозреваемого и труп, им это совсем ни к чему. Они и так тонут в московском криминалитете. Уже и армию подключили в помощь. Толку от армейских патрулей мало, только психологическая поддержка.

– Нам этот труп больно нужен, – пессимистично завершил капитан и со значением спросил, – Алексей Львович сказал, что у вас с племянником неприятности?

– Ладно, ребят, свои люди – сочтемся, – сказал Николай Степанович, чутко уловив едва заметное облегчение служивых.

Следственный изолятор размещался в старинном здании постройки прошлого века, стены там толщиной не уступали, небось, и кремлевским. По улицам прохаживался вооруженный армейский патруль. Изолятор покрасили к приему московских постояльцев, запах вонючей масляной краски теперь не выветрится до следующей покраски, то есть очень нескоро. Сразу заболела голова. За решеткой было набито десятка два человек. Алик сидел на полу, положив голову на поджатые к груди колени, и казался задумчивым. Полковник окликнул его по имени – никакой реакции. Милиционер отпер решетку и вывел юношу в смежную комнату. Николай Степанович бросился к нему, тот смотрел на него и не видел, никак не реагировал. Он – в глубоком шоке, понял полковник. Ему казалось, главное – его найти, и вот, он здесь, но как бы и нет. Срочно нужен врач.

– Врач у вас есть? – спросил дежурного сержанта.

– Можно скорую вызвать, – ответил тот, – Только, знаете, лучше пойдите в морг, к Вячеславу Игнатьевичу, лучше его врача здесь точно нет.

Поблагодарив сержанта, Николай Степанович отправился искать патологоанатома. Морг находился в подвале соседнего здания, вход был с другой улицы. Вячеслава Игнатьевича полковник застал, когда тот запирал обитую металлом дверь подвала.

– Добрый день, – сказал Николай Степанович, – Вы врач?

– Ну, – недовольно прогундел в ответ эскулап, – Чего вы хотите?

Выглядел он так себе, чувствовалось, что человек сильно пьющий.

– Вот, тут вам из Москвы подарок, – и протянул коньяк и палку колбасы.

Врач уставился на колбасу недоуменным взглядом, забыл, видно, какая она бывает, потом улыбнулся застенчиво, взял продукты и сказал: