Текст книги "Ночь последнего дня"

Пашка вновь замолчал, но теперь пауза длилась недолго.

– Как она оказалась у тебя?

– Тот дядька успел выбросить ее в окно, а я нашла.

– Тебя не заметили?

– Нет.

– Все равно будь очень осторожна. – Он помедлил и добавил: – Пожалуйста.

– Что на этой кассете?

– Бомба. Встретимся завтра, принесешь кассету с собой. Если заметишь что-нибудь подозрительное, сразу же уходи. Ты поняла?

– Конечно.

– Конечно… – передразнил он. – В прошлый раз ты тоже сказала «конечно» – и что из этого вышло? Кассету держи в кармане, в случае чего сразу от нее избавься. Встретимся в два часа на площади Победы, возле фонтана. Ты с Машкой? – помедлив, спросил он.

– Конечно.

– Передай ей привет.

– Что значит «бомба»? – хмурилась Машка, вертя кассету в руках.

– Это значит, что, если она попадет не в те руки, будет большой скандал.

– А Пашкины руки те?

– Откуда я знаю? Завтра идем или нет?

Машка была изумлена вопросом.

– Конечно. Ты же хотела его увидеть.

Разумеется, я хотела. Но теперь очень сомневалась, что исполнение желания принесет мне радость. Скорее наоборот. Но на следующий день в 13.45 мы с Машкой были на площади. В этом смысле прошлый опыт ничему ее не научил – она категорически заявила, что пойдет со мной.

На счастье, народу на площади было очень много. В основном, конечно, туристы. Жара стояла страшная, и народ старался держаться поближе к фонтану. Мы пристроились на зеленой травке, держа в поле зрения все четыре дорожки, что сходились у фонтана, и пытались не пялиться на часы каждые десять секунд. Ровно в два я поднялась и направилась к фонтану.

– Вроде все спокойно, – шепнула мне Машка, чуть поотстав.

Я шла не торопясь, стараясь высмотреть в толпе Пашку.

Я бы его ни за что не узнала, если бы не голос. Высокий, светловолосый парень в бейсболке задел меня плечом и шепнул:

– Давай кассету.

Я машинально сунула руку в карман джинсов, он перехватил мою руку, и на мгновение наши пальцы сплелись. А потом заорала Машка:

– Сматываемся!

– В разные стороны, – скомандовал Пашка, и мы разлетелись по площади горошинами.

Точно помню: за мной бежали двое. Никогда – ни до ни после – с такой скоростью я не бегала. Я бежала, не разбирая дороги, то и дело натыкаясь на кого-то в толпе, выскочила на проезжую часть, чудом не попав под машину, пересекла дорогу, повторяя как заклинание: «Уйду, уйду…» Впереди начиналась старая часть города, с двухэтажными домиками, утонувшими в зелени. Я вбежала в чей-то двор, увидела калитку и оказалась в саду, легко перемахнула через забор, добротный и низкий, и побежала к реке. За спиной ни топота ног, ни криков. Тишина. Я еще бежала некоторое время, не веря в свое везение, а потом устроилась на скамье возле реки, смотрела на ровную гладь воды, на лодки, что спускались вниз по течению, и вдруг заревела. Потом подумала о Машке, и мне стало стыдно. «А если Машка не смогла уйти?» – с ужасом думала я, возвращаясь домой.

Машка бросилась ко мне, лишь только я повернула ключ в замке. Мы обнялись и некоторое время стояли замерев.

– Пашка ушел, – сказала она, отступив на шаг. – Его кто-то в тачке ждал.

«Вряд ли они не подумали о машине», – решила я, но промолчала.

Несколько дней я ждала звонка от Пашки, изнывая от беспокойства. Потом убедила себя: его молчание вовсе не значит, что он оказался в руках этих типов. Пашка замешан в каких-то темных делах, и ему сейчас попросту не до меня. Скорее всего, и раньше я не занимала в его жизни особенно большого места. Так, юношеская любовь, которая проходит довольно быстро. Пашка изменился. И дело не только в светлых волосах. Я внезапно поняла, точно сподобившись откровения, что передо мной был совершенно другой человек. А может, это я другая?

Такие мысли занимали меня недолго, всего несколько дней. Потому что в моей жизни вновь возник Никита Полозов, теперь уже основательно и надолго. Его появление было подобно появлению богов в греческой трагедии: внезапное и все же ожидаемое. Все это время меня мучило смутное беспокойство, и вот наконец оно обрело вполне реальные черты.

Закончив работу, мы шли к остановке трамвая и в переулке увидели джип, а рядом с ним Ника. Он стоял, привалясь к капоту, и улыбался радостно и зазывно, точно Санта-Клаус в канун Рождества.

– Привет, – сказал ласково.

Мы с Машкой еще не успели испугаться по-настоящему, а откуда-то из-за спины появились его дружки, завернули нам руки за спины и запихнули в машину.

Какое-то время мы пытались изображать дурочек, но я уже тогда, в первые минуты, поняла: этот тип знает, что мы были в доме. Не представляла, откуда и как, но он знает. Разумеется, Ник вытряхнул из нас все. На такие дела он мастер. А потом был кошмар, растянувшийся на сутки. Были семеро пьяных придурков, которые чувствовали себя абсолютно безнаказанными, точно им заранее отпустили все грехи. Я помню, как орала в душном подвале. Не от боли даже, а чтобы не слышать Машкиных криков. Истерзанные, еле живые, мы не очень-то верили, что выберемся оттуда. Но Ник предпочел оставить нас в живых, рассчитывая на то, что Пашка, возможно, свяжется с нами. Еще трое суток мы просидели взаперти. Иногда парни появлялись, тогда я стискивала зубы и закрывала глаза. От собственного воя закладывало уши. Но скоро они выдохлись, и фантазии их заметно поблекли, а колотили скорее по привычке. Поздно вечером явился Ник и сказал, что нас отвезут домой. Я ни на секунду в это не поверила. Я ехала умирать, потому что у Машки была сломана нога, и удрать мы, при всем везении, не смогли бы. Но джип остановился возле подъезда, нас вышвырнули из машины, и парни уехали. Поначалу ничего, кроме изумления, я не почувствовала. А потом мы зализывали раны и нервно вздрагивали при каждом звуке. Мы боялись выходить на улицу и боялись оставаться дома, мы не могли спать по ночам и, прижавшись друг к другу, с тоской ждали рассвета, а днем просыпались от собственных криков, в который раз переживая все заново.

На наркоту нас подсадил все тот же Ник. Он навещал нас время от времени и предложил лекарство от бессонницы. В то время мы, должно быть, мало напоминали людей: запуганные, без мыслей в голове из-за бессонницы, шатавшиеся от голода (есть мы тоже не могли, да и нечего было). Так что особо долго уговаривать не пришлось. И Ник стал нашим ненавистным спасителем, мы готовы были на что угодно, лишь бы удрать хоть ненадолго из этой реальности. Боль отступила, даже ненависть куда-то испарилась, осталось одно желание: избавиться от воспоминаний любой ценой. Почему Ник продолжал за нами приглядывать, более или менее понятно – наверное, все еще надеялся, что Пашка даст о себе знать. Но он не из тех, кто способен кого-то облагодетельствовать, так что очень скоро от нас потребовали отработать потраченные деньги. Впрочем, работа, по большей части, была несложной. Хотя довольно грязной.

Так мы и жили, если это можно назвать жизнью, пока однажды… У Машки была ломка, а Ник не спешил ее осчастливить. Дразнил, как собачонку, заставляя то тявкать, то служить. Даже с мозгами, разжиженными наркотой, я почувствовала невыносимую боль. И тогда решила: я соскочу. И утром повторила это, глядя в зеркало. Я попробую. А если не смогу, убью Машку, а потом себя. Программа максимум. Как я буду убивать Машку, даже представлять не хотелось. Значит, надо соскочить. Если мне удастся, я ее вытащу.

К моему величайшему удивлению, Ник отнесся к данному намерению скорее с любопытством, чем с сомнением или насмешкой. Иногда я ловила на себе его взгляд – он точно приценивался ко мне. В общем, как ни странно это звучит, в нем я обрела поддержку. Потом, уже через несколько лет, Ник в припадке откровенности рассказал, что когда-то тоже был наркоманом. И смог завязать. И тогда ему было интересно, что выйдет из моей затеи.

– У меня есть домик на примете, в глухой деревушке. Заколочу ставни и дверь, чтобы ты выбраться не могла. Наберешь жратвы, воды побольше. Если месяц выдержишь, значит, есть шанс. Ну, так что? Рискнешь?

И я рискнула. Уходя, Ник бросил мне мобильный на колени.

– Будет тошно, звони, и я примчусь на крыльях любви.

О том месяце у меня остались довольно смутные воспоминания, редкие отчетливые картины и снова провалы. Наверное, я все-таки звонила. Почти уверена, что звонила, но Ник не приехал. Он появился ровно через месяц, взломал дверь, и я вернулась в этот мир похудевшей на двенадцать килограммов, с руками, искусанными в кровь, с запавшими глазами и меня саму удивлявшей жаждой жизни. Еще через два месяца я смогла прийти в норму. А потом Ник принялся натаскивать меня. Кого именно он из меня готовил, сообразить было нетрудно, но в тот момент мне было на это наплевать. Меня занимало только одно: вытащить Машку. Ник вновь проявил удивительную покладистость: Машку отправили в хорошую клинику. Но, вернувшись оттуда, продержалась она недолго. Мне было горько сознавать это, но Ник ее сломал. В том чертовом подвале она потеряла все, даже инстинкт самосохранения. Страх, что жил в ней с тех пор, был сильнее. Она смертельно боялась Ника, хуже того – она боялась этой жизни. Жизни, где был он и ему подобные. И продолжала свой бег от них, теперь уже в одиночку.

Какое-то время я еще надеялась, пока не поняла, что по всем статьям проиграла. Ник мог добиться от меня чего угодно, шантажируя Машкой, и я вынуждена была терпеть его, терпеть уже на трезвую голову, со всей ясностью сознавая, что я в тупике. Выхода нет. Но даже эти мысли с некоторых пор почти не приносили боли. С болью свыкаешься. Остается только горечь…

Машка вернулась из кухни с сияющими глазами и виноватой улыбкой, устроилась в кресле и спросила:

– Тебя выгнали с работы? – Я кивнула в ответ, а в ее глазах мелькнул испуг. – Ник знает?

– Ага.

– Здорово злился?

– Он смог это пережить.

– И что теперь?

– Ничего. Ищу работу. На худой конец устроюсь дворником.

Машка весело фыркнула.

– Представляю тебя с метлой.

«Метла – не самое скверное в этой жизни», – мысленно решила я, но лишь улыбнулась. Машка допила шампанское, взглянула на часы и сказала жалобно:

– Пора.

Мы направились к двери.

– Давай закатимся в выходной в ресторан? Отметим день рождения как следует. Идет?

– Хорошо, – согласилась я.

– Что-нибудь случилось? – В ее взгляде вновь было беспокойство.

– Нет. Все в порядке.

– Я же вижу. Ты хмуришься, и взгляд отсутствующий.

– Кто-то убил Гороха, – вздохнув, все же сообщила я. – Зарезали в собственной квартире.

– И что ты думаешь? – Теперь Машка испугалась по-настоящему.

– Вряд ли это были грабители. Ничего из квартиры не пропало.

Машка, как и я, прекрасно понимала: грабители должны быть совершенными идиотами, чтобы решиться на такое, раз после этого им придется иметь дело с Ником.

– Что-то происходит? – Машка с трудом подбирала слова.

Я хотела рассказать ей о ментах на дороге, но о транспорте ей знать не полагалось, и я промолчала. И тут Машка задала вопрос, который, признаться, произвел впечатление:

– Но ведь Ник не думает, что ты к этому как-то причастна? Он ведь не может всерьез предположить… – Она точно споткнулась на середине фразы и теперь смотрела с испугом. У меня был растерянный вид, что ее и смутило.

– Он псих, но не идиот, – ответила я.

Мы простились, и Машка ушла. Она работала секретарем в администрации области. Разумеется, на работу ее устроил Ник, и не просто так. У Машкиного босса были тесные связи с хозяевами Ника, но те ему, по какой-то причине, не доверяли, вот Машка за ним и шпионила, что было легче легкого: дядя пил неумеренно и в пьяном виде не только все выбалтывал, но и лишнего на себя наговаривал. Поэтому очень скоро на Машку возложили иные функции – присматривать за дядей и по возможности держать его подальше от посторонних, так что Машка совмещала все разом: была для него секретарем, любовницей, нянькой и «жилеткой», поскольку поплакаться на жизнь он любил так же, как и выпить. Поначалу Машка его терпеть не могла, так как он был намного старше, очень напоминал шимпанзе и ненавидел мыться. Но люди – существа загадочные, по крайней мере, быстро ко всему привыкающие, и Машка не только привыкла, но и, подозреваю, с некоторых пор питала к нему добрые чувства. О его здоровье пеклась вполне искренне, стыдилась своих еженедельных доносов Нику и с гордостью отмечала, что теперь шеф моется практически ежедневно. С таким видом обычно мамаши сообщают, что их ребенок умеет пускать пузыри, и только им ведомо, что в этом такого выдающегося. Шеф – звали его Углов Борис Сергеевич, – разумеется, подозревал ее в шпионаже и поначалу даже поколачивал по пьяному делу, но Машка, не стесняясь, давала сдачи. Он присмирел, потом привык и теперь называл ее Мата Хари, скорее из вредности, причем в интонациях проскальзывало уважение. В общем, они были вполне счастливой парой.

Проводив Машку, я устроилась на диване и принялась разглядывать потолок. Интересовал он меня не то чтобы очень, просто требовалось подумать над словами Машки. Моя подруга сказала: «Надеюсь, Ник не думает, что ты имеешь к этому отношение». То есть что он не думает, будто именно я укокошила Гороха. Настораживало, что такая мысль пришла ей в голову. С ее точки зрения, Ник мог так решить? А что… Ник, в отличие от Машки, прекрасно знает, чем мне приходится заниматься, а Горох как раз один из тех семерых, что развлекались с нами. В этом свете дурацкие намеки Ника теперь вполне понятны. Очень может быть, что он всерьез подозревает меня. Я невольно усмехнулась: мстить каким-то придуркам через столько лет – затея совершенно идиотская. Я бы с удовольствием укокошила Ника, а не этих шестерок, таких же, как я сама, но кончина Ника весьма проблематична, я бы даже сказала, что надеяться на нее – совершенно дохлая затея, да и мое отношение к нему тоже претерпело изменения, так что убить его я мечтала скорее по привычке. С моей точки зрения, версия о моей причастности к убийству не выдерживала никакой критики. Но Нику ничто не мешало думать иначе. А если что-то взбрело ему в голову… Я почувствовала беспокойство и теперь взирала на потолок с суровостью. На мой взгляд, логичнее связать убийство с тем, что произошло на дороге. Происки конкурентов? Я стала перебирать возможные варианты. Не так-то много их оказалось.

Глаза мои начали слипаться, и в конце концов я уснула, но последняя мысль была вполне отчетливой: «Придется заняться этим убийством».

Меня разбудил телефонный звонок. Я машинально взглянула на часы, не торопясь сняла трубку. Голос Ника звучал деловито, но вполне по-человечески, то есть у меня не создалось впечатления, что он сиюминутно готов разорвать меня на куски, и я тут же мысленно поздравила себя с большим везением.

– Ты что, спишь? – спросил он.

– А что, нельзя?

– Не представляешь, как я страдаю, что вынужден нарушить твой покой… – Однако на сей раз он был не расположен дурачиться, потому что продолжил со вздохом: – Я подъеду через десять минут. Выходи.

Спрашивать, зачем я ему понадобилась, я не стала, он этого терпеть не мог. Прошла в ванную, умылась и вскоре покинула квартиру. Машина Ника замерла возле подъезда, я села рядом с ним, но он не спешил трогаться с места.

– Кстати, – сказал с улыбкой, – почему на день рождения не приглашаешь?

– Ради бога, только с подарком.

– А как же моя большая любовь? Это же лучший подарок! Скажешь, нет?

– Разумеется. Ты смог произвести впечатление. Я и не представляла, что тебе известна дата моего рождения.

– Мне известно все, – изрек он с самодовольством.

– Я не так выразилась. Я не предполагала, что ты о нем вспомнишь.

– Сомневаешься в моих чувствах?

– Нет. Просто я сама о нем забыла.

– Значит, со мной ты по-настоящему счастлива? – хихикнул он. – Года бегут, а ты этого не замечаешь.

– Можем напиться сегодня, – предложила я.

– Я не пью, – ответил Ник серьезно.

– Давно?

– Третий день.

– Бедняга.

– Сам себя жалею. Сегодня один человечек мне шепнул занятное, – нахмурился Ник, а я насторожилась, стало ясно: дурака валять он перестал и заговорил серьезно. – Гороха видели в трактире на Ивановской.

Я пожала плечами. В трактире любили тусоваться ребята Архипа, но я все же сказала:

– В конце концов, это просто кабак, почему бы и не зайти?

– Ты многих наших там видела?

– Я избегаю мест, где могу увидеть родные лица.

– Допустим, он забрел в кабак случайно, хотя я склонен думать иначе.

– А может, твой человечек чего напутал? – спросила я, потому что в подобных случайностях тоже сомневалась.

– Возможно, – пожал Ник плечами.

Его исключительная покладистость настораживала. Много бы я дала за то, чтобы узнать, какие мысли бродят сейчас в его голове. Причем почему-то зрела уверенность, что мне они по душе не придутся.

Если Ник меня подозревает, все кончится скверно. Разубедить его в чем-либо возможным не представлялось, оставалось одно: самой попытаться выяснить, что или, точнее, кто стоит за этими событиями. Дело, конечно, не простое, но и не совсем безнадежное, значит, надо попытаться.

– О чем задумалась? – спросил Ник, и я поняла, что он уже некоторое время с любопытством наблюдает за мной.

– Если честно, в предательстве Гороха я сильно сомневаюсь, – сказал я. – Он трусоват и вряд ли бы рискнул…

– Трусоват – это верно. Так что, если на него надавили…

– Он же знал, чем это кончится, – гнула я свое.

– На мой взгляд, Горох еще и туповат. Если быть до конца откровенным, не часто встретишь такого придурка. Я не прав?

– Допустим. Но стремления к самоубийству я в нем не замечала.

– Придется тебе наведаться в тот кабак, – по-прежнему приглядываясь ко мне, сказал Ник. – Познакомишься с парнями, потолкуешь о том о сем…

– Ты серьезно? Они же в два счета сообразят…

– Да ради бога, – перебил Ник. – Посмотрим, что из этого выйдет.

– Мне что, сейчас туда идти? – буркнула я. Смысла в его затее я не видела, но с Ником не поспоришь.

– Подождет, – отмахнулся он и выдал свою лучшую улыбку. – Приглашаю тебя в гости. Посмотришь, как я живу…

Что-то новенькое. За все время нашей нежной дружбы Нику не приходило в голову сделать мне подобное предложение, я даже не знала, в каком районе он живет, и сразу начала прикидывать, с чего вдруг такая доброта. Ник, точно читая мои мысли, засмеялся и сказал:

– Считай это актом доброй воли.

«Как бы не так», – подумала я и широко улыбнулась.

– Ты вторично смог произвести впечатление. – Может, ты и вправду влюбился? Говорят, такое бывает.

– Чего в жизни не бывает, – согласился он, наконец-то трогаясь с места.

Ник жил в очень приличном доме, в центре города. Наличие у него дорогой квартиры не удивило, хотя я была уверена, что он равнодушен к среде обитания. Оттого стильная мебель, наборный паркет, фрески на потолке и стенах и общая площадь где-то около трехсот квадратных метров слегка изумляли. Понаблюдав за моей реакцией, Ник хихикнул:

– Квартира досталась мне по наследству. Один придурок мне сильно задолжал, и мы заключили с ним сделку. По-моему, он был счастлив, избавившись от этих хором. Если честно, я редко углубляюсь так далеко. Живу в основном на кухне.

Он точно оправдывался. Что тоже удивило. Кухня не производила впечатления музея, то есть имела вполне жилой вид и поражала только чистотой и обилием посуды.

– Я люблю готовить, – заявил Ник, чем сразил меня наповал. После чего достал из духовки гуся и торжественно водрузил на стол. – Это вкусно. Тебе понравится.

– Если ты скажешь, что расстарался для меня, я все равно не поверю.

– Напрасно, – вновь хихикнул он. – Когда я говорю, что моя любовь к тебе не знает границ, это надо понимать буквально.

Он быстро сервировал стол, на мое предложение помочь махнул рукой, открыл бутылку вина, разлил в бокалы и торжественно провозгласил:

– Твое здоровье.

– Спасибо, – ответила я, знать не зная, чего следует ждать от жизни.

Гусь удался на славу. Мы пили вино, ели с аппетитом и присматривались друг к другу. Мое недоумение доставляло Нику удовольствие.

– Гадаешь, что на меня нашло? – спросил он, опередив меня ровно на мгновение, я сама собиралась спросить его об этом.

– Еще бы, – кивнула я.

– А ты мне в самом деле нравишься. Вот я и подумал, почему бы нам не посидеть просто так… – Он улыбнулся, явно не рассчитывая, что я ему поверю. – Что скажешь?

– Ничего, – покачала я головой. – Если у тебя что-то на уме, мне ты все равно не скажешь. Остается ждать, что из этого получится.

– Значит, в мою большую любовь ты упорно не веришь? – усмехнулся он.

– Если ты валяешь дурака, этому должна быть причина, – вздохнула я.

– В самую точку, – кивнул он и заговорил серьезно: – Грядут перемены. Не спрашивай, какие, я и сам не знаю, но чувствую. И недавняя история только начало. Времена меняются. Наш с тобой хозяин слишком долго обирает город, ни с кем не считаясь. И кому-то это надоело. Более того – этот кто-то почувствовал в себе силы ситуацию изменить.

– И как это может отразиться на мне? – пожала я плечами.

– Хороший вопрос, – улыбнулся Ник. – Генералы редко погибают на войне, а вот такие, как мы… Не пора ли задуматься о собственном будущем?

– Не поверю, что раньше оно тебя не заботило.

Он опять кивнул с серьезной миной.

– Кто предупрежден, тот вооружен, – процитировал он. – Приглядывай за парнями. При мне они держат язык за зубами, а тебя не стесняются. Горох только первая ласточка, помни об этом. – Он взглянул на часы и продолжил: – В 21.00 ты должна быть в баре «Аргонавты». Тебя там будет ждать Витька Одинцов. Помнишь его?

– Помню, – кивнула я.

Ник прошел к шкафу и вернулся с фотографией. Положил ее передо мной. На фотографии симпатичный мужчина лет тридцати. Я подняла взгляд на Ника.

– Журналист, работает в «Вечерке». Ты знаешь, как я отношусь к тому, что писаки изводят бумагу тоннами. Но хозяева решили, что парень перегнул палку. Он их утомил.

– И что? – спросила я, выждав время.

– Не стоит давать повод его дружкам считать парня борцом за правое дело. Че Гевара снова в моде, от борцов и так отбоя нет. Хозяев вполне устроит пьяная драка, в результате которой он получит черепно-мозговую травму, несовместимую с жизнью.

Комментировать его слова я не стала, так же как и задавать вопросы, просто сидела и смотрела на него, ожидая, что он еще скажет. Но и он не хотел быть многословным, улыбнулся и пожал плечами:

– Действуй.

По дороге в бар я размышляла о загадочном поведении Ника. Не знаю, что меня больше смущало: приглашение в гости или его намеки на грядущие перемены. В конце концов я решила, что Ник затеял очередную проверку на вшивость, а приглашение в гости – внезапный каприз. Но спокойнее на душе от этого не стало.

Витька сидел в глубине зала и с унылым видом разглядывал пустой бокал. Я устроилась рядом, он поднял голову и сказал:

– Можем сделать это завтра. Парень не женат и почти каждый вечер торчит в баре за углом, где собираются любители футбола. Рядом парк, до десяти там только собачники, а позднее вообще ни души. Твое дело привести его туда. Не знаю, на кой черт такие заморочки… – проворчал он в досаде. – Что скажешь?

– Ничего, – ответила я. – Будем выполнять порученное дело.

Двадцать минут ушло на обсуждение деталей, я непроизвольно морщилась. Разумеется, мне все это мало нравилось. Допустим, познакомиться с парнем не проблема, но он может быть не один, или у него не возникнет желания покидать бар, чтобы провести вечер в моих объятиях (вдруг он терпеть не может блондинок?), но дискутировать по этому поводу я не собиралась. Приказы Ника следует выполнять, так что понапрасну сотрясать воздух словесами ни к чему.

И я отправилась в бар за углом. Забегаловка оказалась так себе, основное достоинство – огромный телевизор, на который посетители и пялились. Крутили какой-то матч, но, судя по царившему спокойствию, игра особо интересной не представлялась. Публики было немного, в большинстве молодые люди, но за столиком возле окна я приметила двух девушек. Они стреляли глазами, не обращая внимания на экран, а мужская часть посетителей, из-за которой они сюда и явились, по неведомой причине упорно не обращала внимания на них.

Очень может быть, что мне тоже не повезет. Обстановка царила на редкость мирная, к дракам ничто не располагало. Поскучав в одиночестве минут пятнадцать и успев за это время выпить кофе, я решила, что первоначальный замысел стоит подкорректировать. Шоу не получится таким зрелищным, как планировалось вначале, зато больше шансов осуществить порученное дело.

Вернувшись к Витьке, я изложила свои соображения. Он немного подумал и со мной согласился. Мы простились до завтрашнего вечера, и я отправилась домой пешком.

Свернув с проспекта, обратила внимание на машину – она малой скоростью двигалась сзади. Я нырнула в переулок, а когда выбралась на проспект, вновь увидела ту же машину. В другое время я бы вряд ли обратила на нее внимание, не тот я человек, чтобы кто-то тратил на меня время и бензин, но в свете последних событий стоило задуматься.

Решив проверить, действительно моя скромная особа кого-то заинтересовала или мне со страха мерещится, я выбрала очень затейливый маршрут, и вскоре машина потерялась в очередном переулке. Я вроде бы вздохнула с облегчением, но чувство все равно было пакостное. Только я вошла в квартиру, как мне позвонили на мобильный. Звонил Серега Ремезов по кличке Егоза, чем очень удивил. Я не могла припомнить другого такого случая и, разумеется, насторожилась.

– Привет, – сказал он в некотором замешательстве.

– Привет, – ответила я, ожидая, что будет дальше. Дальше стало совсем интересно.

– Ты сейчас где?

– А тебе что? – удивилась я.

– Я… это… ну… – Серега парень исключительно подвижный, не в состоянии на одном месте усидеть, за что и получил свое прозвище, но разговаривать он не мастер, любое связное предложение дается ему с трудом, сквозь его «это» и «ну», точно сквозь заросли в джунглях, далеко не каждый способен пробраться, и я заранее загрустила. – Ты это… приезжай ко мне, – произнес он вполне внятно.

– Куда? – не поняла я, на что он с обидой ответил:

– Домой. Помнишь, где я живу? Ты меня как-то подвозила.

Два предложения подряд – личный Серегин рекорд, однако я так и не поняла, по какой надобности он звонит, и миролюбиво спросила:

– Зачем?

– Чего?

– Приезжать зачем?

– А… ну… поговорим. – Я тяжко вздохнула, а он добавил: – Поговорить я с тобой хочу.

– Ты мне лучше напиши.

– Чего?

– О господи, – не выдержала я. – Какого черта тебе от меня надо?

– Дело такое… – Снова пауза. Я, конечно, не ожидала, что он сможет объясниться, так и вышло. – Ты где, а? Давай я приеду. У меня тачка под окном.

– Я почти что сплю.

– Слушай, я серьезно. Разговор есть.

– Ну, так говори.

– Не могу по телефону.

– Ты и не по телефону не сможешь! – Я опять вздохнула, пытаясь решить, какая муха парня укусила. Любопытство было сильнее здравого смысла, и я предложила: – Приезжай на Комиссарова, это рядом с моим домом, там есть кафешка, называется «Бабочка». Буду ждать там.

– Ага, – обрадовался Серега и отключился, а я подошла к зеркалу, постояла немного, разглядывая свое отражение, и доверительно сообщила:

– Все точно рехнулись. Может, правда чего затевается?

Я еще немного потопталась возле зеркала и вышла на улицу. Надоевший за последние дни дождь набирал силу, и я припустила к «Бабочке» бегом.

Кафешку так назвали не без умысла: открыто здесь до утра, и заведение облюбовали уличные проститутки. Заходили сюда погреться, а если повезет, то подцепить клиента. Хозяин «Бабочки», дядька шестидесяти пяти лет с редким именем Виссарион, по моему глубокому убеждению, свихнулся на русском классике Чернышевском. Только влиянию этого мыслителя я могу объяснить невероятную тягу Виссариона к падшим женщинам, причем тягу особого свойства: Виссараион их спасал. Они не только грелись у него по ночам, но иногда жили по нескольку дней в задних комнатах, где он устроил что-то вроде приюта, сам залечивал их раны (он был когда-то фельдшером) и наставлял на путь истинный. Выглядело это примерно так: Виссарион, прикладывая лед к очередному синяку девицы, со вздохом вопрошал: «Что ж ты со своей жизнью делаешь, курва?»

Девки занимали у него деньги, рассказывали о своих проблемах, прятались от рассвирепевших сутенеров и всякий раз божились завязать завтра и навсегда. Виссарион словам не верил, но денег в долг давал. Иногда устраивал коллективное прочтение выдающихся произведений литературы, повествующих о нелегкой доле «ночных бабочек». Особой популярностью у него пользовалось «Воскресение», но девки больше любили «Даму с камелиями», в основном в пересказе, прослушать пьесу целиком мало кому удавалось из-за скользящего графика работы. Водрузив очки на нос, Виссарион читал произведение выразительно, я бы даже сказала – проникновенно, время от времени взывая к дремлющей аудитории: «Набирайтесь ума, дуры». Дуры перемежали дрему вздохами и жалобно шмыгали носами в особо волнующих местах.

Отчего Виссарион не подался в священники, а спасал заблудшие души в баре, для меня загадка, однако сам он чувствовал себя здесь в своей тарелке и жизнью был доволен. Я решила, что мужичок он непростой, потому что, несмотря на явный идиотизм ситуации, умудрялся уживаться как с ментами, так и с бандитами, по крайней мере, и те, и другие его не трогали и на свой лад даже уважали. Виссарион организовал кассу взаимопомощи, зачастую выступал третейским судьей в многочисленных разборках, так что, по моим прогнозам, все неумолимо скатывалось к созданию профсоюза. Однажды я эту идею высказала вслух, и Виссарион задумался, а я решила больше так не шутить.

Жил он в одиночестве, в квартире по соседству, но, по-моему, редко покидал свое заведение – я не помню, чтобы хоть раз, заглянув на огонек, не застала его здесь или, к примеру, встретила где-то на улице. На девок он воздействовал не только художественным словом, но охотно использовал другие виды искусства, например музыку. У него была обширная фонотека. Особенно уважал Генделя. Когда кто-нибудь из девок, измученных искусством, в отчаянии вопил: «Да приглуши ты эту бодягу!» – он поднимал вверх указательный палец и наставительно изрекал: «Классика – это тебе не ногами дрыгать, тут душа…» – после чего заблудшей овце надлежало либо углубляться в душу, либо выметаться на улицу, так что с углублением здесь был порядок.

Но этого Виссариону показалось мало – он приволок откуда-то старенький рояль. По виду, так нашел на помойке, но скорее всего купил за гроши или просто выпросил. Играть на нем Виссарион не умел, но сам вид рояля вызывал у него умиление, иногда он его поглаживал и произносил невпопад: «Искусство». Девки смотрели на рояль и впадали в задумчивость.

Своей дружбе с Виссарионом я обязана все тому же роялю. Не помню точно, когда впервые меня занесло в его «Бабочку», но в тот момент душа жаждала общества, и я заглянула в кафе по дороге. Было далеко за полночь, и меня приятно удивило, что кто-то, как и я, не спит. Увиденное произвело незабываемое впечатление: история дамы с камелиями подходила к концу, Виссарион читал особенно выразительно, девки выразительно шмыгали носами. Мысленно присвистнув, я опустила свой зад на стул и замерла минут на двадцать, пребывая в абсолютном обалдении. Когда чтение закончилось, я подошла к стойке, изнывая от желания выяснить, куда меня угораздило забрести.