Текст книги "Вокруг Солнца на земном шаре. Альманах"

Елена Кузнецова

Девичий переполох…

Пятидесятая аудитория дошкольного отделения педагогического института напоминала скорее цветник, чем учебный класс – одни прекрасные женские лица и фигурки. Через несколько минут лекция, а о ней никто всерьез не думал – все ждали нового преподавателя анатомии, по слухам, молодого и весьма импозантного мужчину. Студентки шушукались именно на эту тему. Самые любопытные сели за первые столы, чтобы разглядеть преподавателя поближе, а самое главное, удостовериться – есть ли на его безымянном пальце обручальное кольцо. Никто ничего не знал о новеньком из-за его внезапного назначения на лекторский курс анатомии.

Татьяна, одна из студенток, сидящих в первом ряду, тихо рассказывала соседкам, что встретила новенького вчера в деканате, и он ей очень понравился – такой холеный, с кучерявой шевелюрой и завораживающим баритоном. Подружки советовали ей не теряться, но Танечка была уже в счастливом замужестве и только в мечтах могла себе позволить такую вольность. Почему не помечтать… Она была невысокого роста, в очках, но мужчины обращали на нее внимание, потому что Таня умела с ними общаться так, что каждый рядом с ней чувствовал себя именно мужчиной, а ее голубые глаза надолго запоминались им. Вот такая была Таня-Татьяна…

Звонок. Все немного притихли и даже как-то напряглись – вдруг этот холеный и кучерявый неудов наставит? Не обрадуешься! Но вот он и вошел. Мало того, что холеный, кучерявый, при галстуке, так еще все помещение аудитории наполнил сногсшибательным ароматом приятного мужского парфюма. Наступила музейная тишина, и казалось, что из всех чувств у студенток осталось одно обоняние. Но постепенно вернулись и другие – был замечен и хорошо сидящий костюм, и обручальное кольцо на пальце, и услышан бархатный баритон, о котором так подробно рассказывала Таня.

Преподаватель степенно представился: «Александр Иванович. Буду вести у вас курс лекций по анатомии и физиологии детей и подростков. Прошу записывать лекции, потому что зачет буду принимать при наличии полного их количества». Его голос звучал, как ласкающая музыка.

Наконец, аудитория ожила, зашуршала тетрадками и стала воспринимать суть лекции. Танина соседка в промежутках между записями всешептала ей: «И впрямь хорош! Ты была права, Танька».

Александр Иванович объявил перерыв и ушёл в аудиторию напротив. Подружки стали многозначительно смотреть на Татьяну и подкалывать: «Тань, ну сходи к нему, спроси про список литературы и есть ли книги в институтской библиотеке». Таня, слегка поправив прическу, игриво улыбнулась… и пошла.

Постучав в дверь аудитории, где сидел преподаватель, она вежливо попросила разрешения войти и задала вопрос о списке литературы. Александр Иванович очень серьезно отнесся к просьбе студентки, достал список, сказав, чтобы Татьяна его взяла и дала переписать перечень литературы всем студенткам ее группы. И вот тут-то началось самое интересное…

Татьяна пошла к выходу из аудитории, толкнула дверь, а она… не открылась. Видимо, сработал механизм защелки замка, и дверь не открыть без ключа, а его не было нигде. Переискали и в столе, и на пыльном стеллаже, и даже на всех подоконниках. Вытряхнули все ящики из шкафа со старыми, уже пожелтевшими студенческими рефератами. Нет ключа, и все тут!

А в это время студентки уже начинали хихикать:

«Ничего себе, перерывчик… преподаватель с Татьяной уже минут двадцать отсутствуют!» Самые любопытные потихоньку собрались у двери в закрытой аудитории, прислушивались, заглядывали в замочную скважину, только что на пол не ложились, чтобы подсмотреть в щель под дверью… Ничего не видно, ничего не слышно.

Надо было отдать должное выдержки Александра Ивановича, который, после бесплодных поисков ключа, взволновано, с красными пятнами на лице, но ровным голосом сказал: «Надо стучать, чтобы услышали и открыли». Так и сделали.

Студентки, стоящие под дверью, услышав стук и просьбу найти ключ, догадались, в чем дело, и пошли искать уборщицу. Нашли, открыли дверь и Татьяна, с кокетливо-наивным видом, молча пожала плечиком, безвинным взглядом обвела сгорающих от любопытства девушек и быстро пошла к своей группе, гордо держа список литературы, как оправдательный документ.

Как только Татьяна вошла в свою аудиторию, студентки взорвались веселым и дружным смехом, а их лица выражали очень даже определенные мысли.

Александр Иванович, вошедший в аудиторию несколькими минутами позже, наоборот, был встречен тишиной, и только студентки улыбались так, как будто всем им он поставил отлично!

Письмо с обратным адресом

Мартовский непогожий вечер. Холодный ветерок заставил Татьяну поплотнее запахнуть шубку и накинуть капюшон. Люди, скопившиеся на остановке, угрюмо смотрели вдаль в ожидании автобуса. Переполненная маршрутка промчалась мимо, но вот подъехал автобус – теплый и полупустой. Татьяна села у окна, расслабилась и задумалась…

Казалось, совсем недавно, южное жаркое солнце пригревало ее нежную кожу, а упругое молодое тело покачивали ласковые морские волны. Выйдя из воды, усталая, но довольная, Татьяна с наслаждением присела на край лежака и стала медленно вытирать мягким полотенцем свои рыжие волнистые волосы.

От ее внимания не скрылось, как лежавший на песке неподалеку молодой мужчина в широкополой шляпе долго и пристально смотрел на нее. Это повторялось уже не первый день, но никакого движения к знакомству он не делал – только смотрел и явно хотел, чтобы этот взгляд был замечен.

Татьяна год назад развелась с мужем. Детей не было, развод прошел тихо и безболезненно. Да и совместная жизнь тоже была тихой и неинтересной – муж свободное время проводил на диване перед телевизором, в меру попивал, в меру курил и так же в меру любил Татьяну. Наскучило обоим…

После развода Татьяна первый раз поехала отдыхать на море. И вот уже две недели ее смущал этот пристальный и волнующий взгляд. От него сердце стало постукивать чаще обычного, и женщина, распустив влажные волосы, быстро собрала свои вещи и пошла в отель, хотя было еще не так жарко и часа два вполне можно было вдоволь позагорать.

В номере Татьяна прилегла, но уснуть не смогла – казалось, что темные глаза преследовали ее и не давали покоя, будто изучая, и на какое-то мгновение даже показалось, что она чувствовала прикосновение к своему полураздетому телу, давно не знавшему мужской ласки.

Постучали. Татьяна, накинув халат, подошла к двери.

– Кто там?

– Извините за беспокойство, но вы забыли на пляже заколку. Жалко потерять такую роскошь.

Мужской голос звучал уверенно, и женщина вспомнила, что пришла после купания с распущенными волосами, от волнения даже не вспомнив про красивый, изящный гребень-заколку, который был такого неопределенно-золотистого цвета, что прекрасно гармонировал с ее рыжими волосами. Татьяна уже интуитивно догадалась, кто стоит за дверью – тот красавец с пляжа.

Она впустила в номер мужчину, который в одной руке держал свою шляпу, а в другой – заколку, но не протягивал ее, словно не хотел отдавать сразу, надеясь на продолжение разговора. И, конечно, разговор состоялся и не только разговор. Их знакомство продолжилось на следующий день, и за десять дней, оставшихся от Татьяниного отпуска, переросло в бурный любовный роман.

Дни и ночи были наполнены такими волнующими и незнакомыми ранее чувствами и ощущениями, что женщине даже в голову не пришло спросить своего нового знакомого Володю о том, откуда он, чем занимается, есть ли семья. Ей просто было с ним хорошо и интересно – пляж, катание на катере, экскурсии, занимательные разговоры вполголоса и, конечно, восторженные ночи, подаренные ей Владимиром, так захватили Татьяну, что ей было все равно…

А как он ухаживал! В ресторане женщины завистливо улыбались, глядя на галантного кавалера, заставляя Татьяну чувствовать себя королевой!

Любовь – это подарок, который случайно преподнесла ей жизнь, и она не собиралась его отдавать!

Десять дней пролетели, как мгновение, как быстрый и приятный сон. Завтра улетать, а никакого разговора о продолжении романа так и не состоялось. В ночь перед отъездом Володя не пришел, и Татьяна провела ее без сна. Накануне они прекрасно провели день, и казалось, что вот-вот еще минута, и решится судьба их знакомства. Но Володя ни одним словом не обмолвился, лишь его испепеляющий взгляд продолжал соперничать с жаркими лучами южного солнца…

Благополучно вернувшуюся домой Татьяну не оставляли мысли о внезапном исчезновении Владимира. Забываясь днем на работе, дома она не находила себе места. По ночам тело просило его ласк, к которым оно привыкло, в ушах звучало эхо его нежного шепота, губы требовали неистового поцелуя.

Наступила зима. Приближающийся Новый год и Рождество прибавили забот. В один из выходных дней Татьяна, делая генеральную уборку перед праздниками, обратила внимание на чемодан, с которым ездила отдыхать – он так и стоял неприкаянным в кладовке, печально напоминая о счастливых днях на море. Его пора было протереть от пыли и убрать подальше, до следующего отпуска, но сил уже не оставалась даже на воспоминания, и Татьяна, поставив чемодан возле дивана, собралась в магазин за покупками – завтра должна была приехать мама, с которой почти три месяца не виделись, а подарок ей еще не куплен. Вернулась домой только к вечеру и сразу легла спать.

Мама, Нина Ивановна, приехала рано утром, когда Татьяна еще только завтракала. Вместе попили кофе, поговорили о погоде, о работе, о ценах. Нина Ивановна не затрагивала только тему личной жизни дочери – не хотела беспокоить лишний раз. Да и зачем? И так заметно, как изменилась дочка после поездки на море. Хоть бы слово сказала… молчит. Лишь однажды, в предыдущий приезд матери, обмолвилась о каком-то Володе и сразу переменила тему разговора, потупив взгляд и тихо вздохнув.

На следующий день Татьяна ушла в театр с подругой, у которой оказался лишний билет – заболел муж, а Нина Ивановна до прихода дочери решила пропылесосить квартиру. Она хотела перенести чемодан в кладовку – что ему стоять у дивана? Но какое-то странное, непреодолимое желание заставило женщину открыть чемодан, и она увидела на его дне футляр, открыла – фотоаппарат, достала, а дальше что? С новой цифровой техникой Нина Ивановна была не в ладах и со вздохом положила фотоаппарат в чехол, но закрыть его не получилось – что-то мешало.

Этим что-то оказалась небольшая записка, скрученная в трубочку до такой степени, что женщина еле ее развернула.

«Зачем, зачем я это делаю», – билась мелкой дрожью в голове и пальцах неприятная мысль. Но уже ничего поделать с собой Нина Ивановна не могла и прочитала: «Найду сам. Только жди. Володя». Быстро сложив все назад, протерла чемодан от пыли и поставила его в кладовку. Лишь бы дочери не проговориться… Зачем? Взрослая, сама разберется. Но сдержать тайну не смогла и все рассказала Татьяне, когда та пришла из театра. Удивлению дочери не было предела.

– Мама, какая записка?

– Доченька, да такая маленькая, свернутая в трубочку так, что я ее еле увидела.

Татьяна лихорадочно вытащила чемодан из кладовки, быстро достала оттуда чехол, фотоаппарат… Вот он, маленький, свернутый в трубочку листок! Нина Ивановна волновалась не меньше дочери и, уже понимая, что Таня действительно ничего не знала об этой записке, осторожно дотронулась до ее плеча, содрогающегося от плача.

– Вот видишь, написал – жди… Ну, поплачь, поплачь, доченька… Сколько можно в себе держать такую печаль. Ты только меня не ругай – бес попутал полезть в чемодан.

Таня, почувствовав на своем плече такую теплую, родную ладошку, зарыдала еще сильнее.

– Мама! Мамочка! Да как же я могу тебя ругать! Я столько передумала после Володиного исчезновения… и плохого, и хорошего. А теперь вот весточка от него! И ты ее принесла…

Женщины обнялись и весь вечер просидели рядышком. Татьяна все рассказала Нине Ивановне о своем отпуске, об их отношениях с Володей, и о его внезапном исчезновении, и о своей сильной любви, которая, наконец, пришла.

Давно не было такого доверительного разговора у матери с дочерью. И обеим стало так легко, как в далеком Танином детстве, когда она делилась с матерью своими маленькими тайнами, а та, вот так же, как сегодня, гладила дочку по плечу, голове, приговаривая ласковые слова.

«Жаль, отец не дожил. Полюбовался бы на красавицу дочь, посидел бы с нами», – мелькнула у Нины Ивановны мысль и отозвалась острой болью в сердце…

Прошли праздники. Таня проводила маму, собрав ей в дорогу целую сумку подарков и всяких вкусностей, которая та любила. И даже припрятала один пакет с теплым шарфом для мамы, зная, что та ни за что бы не приняла такого дорогого подарка. Перед отъездом Таня с мамой сходили в фотостудию, и Нина Ивановна увозила с собой самый дорогой подарок – портрет, с которого смотрели две добрые и очень похожие друг на друга женщины. Только у рыженькой были широко, словно в ожидании чуда, открыты глаза, а та, которая постарше, чуть склонила голову к молодой, словно оберегая ее от жизненных тягот.

Восьмого марта, с цветами и в хорошем настроении после корпоративной вечеринки, Татьяна возвращалась домой, оставив у выхода из кафе набивавшихся в провожатые мужчин. Про себя напевая веселые мелодии, звучавшие на празднике, вошла в подъезд, увидела в своем почтовом ящике газету, достала и в квартире кинула ее на журнальный столик. Из газеты выскользнул на пол конверт. Странно… Без обратного адреса. Писем не ждала – все больше по мобильному телефону общалась. Ошиблась, хотела солгать сама себе – ждала, ждала! Лихорадочно вынув письмо, стала читать:

«Дорогая моя, Танечка! Я знаю, что ты простишь меня за долгое молчание и неожиданное исчезновение в последний день твоего отпуска. Приехала из командировки моя жена, узнала о тебе, устроила истерику, и пришлось срочно возвращаться домой. Живем мы в двух часах езды от отеля, где ты отдыхала. Еле успел положить записку в футляр от фотоаппарата и увезти жену домой, чтобы она не встретилась с тобой. Твой адрес я узнал в турбюро – за деньги все, что угодно, скажут, но писать тебе не смел – вдруг ты замужем? Не хотел навредить. Я сейчас, наконец, развожусь и поэтому рискнул письмом тебе сообщить все обстоятельства, разлучившие нас. А мою записку, ты ее, надеюсь, нашла? Ждешь? Обязательно жди! Люблю. Володя». Слезы застилали глаза, строчки прыгали и сливались, но счастливая Татьяна, прижав к груди драгоценное письмо, все плакала и плакала…

Автобус дернулся, скрипнув тормозами. Татьяна открыла глаза и заспешила к выходу – ее остановка. Подходя к своему дому и, придерживая капюшон от налетевшего ветерка, подумала: «Март. Начало весны». Но она еще и не знала, что в почтовом ящике лежал долгожданный конверт со знакомым почерком… и с обратным адресом.

Домой

Где бы я ни была, как бы мне ни было там хорошо, я всегда хочу к себе домой. Мысль о нем бывает настолько сильной, что ничего поделать с собой уже не могу, как только возвратиться домой и, возвращаюсь. Ничего не останавливает. Это с детства…

Начальная школа, которая была в нашей деревне Ботово, закончена, и нас определили в интернат при средней школе, что находилась в соседней деревне Поповкино, за оврагом. До нее было три километра, вроде и не так далеко. Но это по прямой, через глубокий овраг, который весной заполнялся талой водой, а зимой заносился метровым снегом. А в объезд, по грунтовой деревенской дороге, было километров семь.

Возить пятнадцать учеников совхоз отказался из-за отсутствия свободного транспорта, но организацию интерната на зимнее время, проживание и бесплатное питание детям обеспечил. Родители и этому были рады.

Какими же мы были в интернате самостоятельными! Деревенские мужики напилят, нарубят дрова для печки, а мы по вечерам укладывали поленницу, да в несколько рядов. Это было вроде забавы для нас на свежем воздухе. А укладывание дров не считалось и за тяжелую работу – подумаешь, складывай да складывай, лишь бы по правилам, чтобы поленница не завалилась. А за этим мы строго следили, потому что повалившаяся поленница доставляла еще больше хлопот – надо было вначале разобрать завал и только потом опять складывать дрова. Воду из колодца носили сами в большой рукомойник, что висел рядом с печкой, которую топила повариха, и в комнате всегда было жарко. Вода в рукомойнике к утру оставалась теплой, и мы по утрам с удовольствием умывались. И за все это – дрова, воду, нам, интернатовским, ставили по труду пятерки, что вызывало зависть деревенских ребят.

Повариха у нас была хорошая – готовила нам нехитрую еду, пекла блины, варила часто кисель, компот, которые мы оставляли от ужина и пили на ночь с черным присоленным хлебом. До сих пор люблю сладкий компот с черным хлебом, посыпанным солью. Тогда все было вкусно – молодость всегда голодная.

Учились хорошо. Уроки делали за большим обеденным самодельным столом, но никто никому не мешал. Самодисциплина была высокая. Воспитателю не было с нами тяжело. Она никогда и голоса не повышала, да и не за что было на нас кричать и ругаться.

Все хорошо бы… Но я очень скучала по дому, по маме, по братьям. Тоска наваливалась ночью, когда все засыпали. Девчонки тихо посапывали, а я лежала и плакала. Плакала тихо, без истерики, и не замечала, как засыпала.

И так почти каждую ночь. Никто и не догадывался о моих ночных переживаниях.

Перед новогодними каникулами школа устроила нам праздничный вечер (тогда слово «вечеринка» не было в обиходе) в честь окончания первого полугодия. Нарядов у нас не было. Постирали свои домашние платья, вымыли головы, надушились одними духами, что дала воспитательница, и были очень довольны своим свежим видом.

Вечер прошел весело. Всякие развлечения, танцы, конкурсы быстро прошли. Мы получили подарки, грамоты за хорошую учебу, за участие в общественной работе.

Я была октябрятской вожатой и после уроков ходила к октябрятам, читала книги, организовывала нехитрые игры, гуляла с ними около школы во дворе. Видно с того времени уже проявлялось у меня стремление возиться с детьми, воспитывать, учить, помогать младшим.

После праздника пришли к себе в интернат. Воспитатель, Анна Николаевна, устроила нам чаепитие с конфетами и ушла. Я до сих пор удивляюсь, насколько она нам доверяла, что могла оставить одних. Ее дом был недалеко от интерната. Тогда и телефонов личных не было в деревне – только в правлении совхоза да в медпункте. Девчонки уминали свои сладкие подарки, а я не могла – привыкла делиться с младшими братьями. Но родители должны были приехать за мной только завтра. И вот тут, не дожидаясь ночи, навалилась тоска, да такая, что я, не отдавая себе отчета, стала собираться домой. Я даже не знаю, сколько было времени – сейчас думаю, часов восемь вечера. Домой – и все! Какое завтра! Сегодня, только сегодня! Девчонки как-то спокойно отнеслись к тому, что я, на ночь глядя, засобиралась. Договорились, что они не выдадут меня и не побегут сейчас докладывать воспитательнице.

А я собрала свои нехитрые вещи, подарки и пошла домой. Одета была тепло. Валенки, толстый платок, пальто на вате, толстые варежки – обычная, но надежная зимняя одежда деревенской девочки. Самый короткий путь – через овраг. Я знала, что несколько дней не было снегопада и хотя бы маленькая стежка, а имелась через него. Взрослые в маленький снег все же ходили через овраг из деревни в деревню. Но это взрослые, а я, шестиклассница, как могла осмелиться? Да еще почти темной ночью!

Тоска по дому, по семье гнала и гнала по узкой тропинке к глубокому оврагу. Его крутой склон вниз очень легко прошла, а вот вверх идти как? Сил уже мало оставалось, да еще и одежда такая тяжелая стала. Впереди был небольшой пролесок, которым заканчивался овраг, а за ним начинался густой лес, и этот темный участок надо было пройти и не сбиться с пути, потому что развилка дорожки шла на три деревни. Но не зря говорят – помощь приходит тогда, когда человек сам старается. Взошла луна, а может, она и светила раньше, на что не обратила внимания, и я узнала несколько больших старых деревьев, мимо которых мы ходили в школу осенью и весной, после окончания разлива, и летом на практику. В школе был большой сад и огород, где мы летом с удовольствием отрабатывали положенные две недели практики – можно было тайком полакомиться клубничкой, которую пололи и поливали, поесть смородинки и крыжовничка. А овощи нас не интересовали – у каждого дома в огороде они были.

Луна сделала свое дело – путь ясен! И силы прибавилось, и настроение поднялось. А до дома еще долго идти, но мысль, что я уже прошла самый страшный участок, боясь заблудиться, так и подгоняла. Домой, домой…

Наконец, лес перешел в деревенский парк, а дальше – деревянный мост через речку. Мне казалось, что я по нему так сильно бежала, что, если бы не была в валеночках, то стук обуви раздавался по всему лесу. Еще немного – и я увидела огни деревенских домов, но до моего дома еще половину деревни надо было пройти, а у каждого дома – собаки. До сих пор помню их истошный лай. Он стих, когда я шла по своей улице – там все собаки знакомые.

Вот и мой дом! Как же я была счастлива, увидев свет в окошке с такими родными, цветастыми в оборочку, занавесками, и я, запыхавшись, стучу в дверь… Все, дома!

Мама заплакала, братья проснулись и, стоя в одних маечках, смешно таращили на меня сонные глазки. А я с гордостью, еще вся одетая, с мороза, отдала им сладкий подарок, а маме свой дневник и грамоты. Мама, все плача, обняла меня и нежно прижала к себе.

– Как же ты смогла так, дочка? Темно, холодно, как же ты не испугалась? Вон в лесу наши мужики кабанов видели на неделе… А страха и не было. Было одно стремление – домой, домой!

Я так и ответила маме: «Домой хотела». А она ласково гладила меня по голове и тихонечко, уже без слез, все вздыхала и вздыхала. А в углу большой комнаты стояла наряженная елка. Пахло мандаринами и Новым годом…