Текст книги "Разговор со своими"

Глава 13
Я стала выездной

Поездка с Арамом Ильичом Хачатуряном. – Характеристика. – Разговор в ЦК. – Каир. – Репетиции, концерты. – Витя Пикайзен. – Армяне и Хачатурян. – Фрак Арама Ильича.

Возвращаюсь к хронологии. После первой в жизни поездки за границу с образцовцами в 1960 году вдруг в начале шестьдесят первого получаю приглашение поехать переводчиком с Хачатуряном. У него гастроли в Египте и Ливане. Едут: Арам Ильич, его жена – тоже композитор, Нина Макарова, скрипач Виктор Пикайзен. Несмотря на очень плохой слух, конечно же, соглашаюсь. Но нужно опять оформление: характеристика, медсправка, анкета. За короткое время жизнь моя несколько изменилась. Я в разводе, проживаю с Гердтом в съемной квартире. И работаю уже не в издательстве, а в Министерстве внешней торговли на курсах иностранных языков. Поэтому характеристику мне должно выдавать партбюро министерства, имеющее права райкома партии.

Прихожу на заседание. До этого выучиваю имена зарубежных руководителей компартии и другие столь же необходимые данные о политической жизни. Сидят человек пятнадцать полусонных мужиков, один задает анкетные вопросы. Затем вдруг спрашивает: «Правильно нам сообщили, что вы сама в разводе, а живете в гражданском браке с женатым мужчиной?» Дивное преображение проснувшихся членов этого бюро. Все полны внимания. Рассказываю, что моему разводу ничто не мешало, а Гердт (понимаю, что имя «женатого мужчины» им известно) этого оформить не может. Сразу несколько человек: «Почему?!» Объясняю, что должен передать квартиру оставляемой жене. А до того, как квартира не закончена строительством, это оформить нельзя. Просто ждем. Все оживлены чрезвычайно и с полным интересом обсуждают, даже сочувствуя, наше проживание в съемном жилье. Ни одного вопроса по текущей политике задано не было!

* * *

Документы поданы: меня спрашивают, не боюсь ли я лететь через Франкфурт, что-то у них с билетами. Не боюсь, начинаю складывать чемодан… Вдруг звонит Зяма – я на работе. Говорит, что звонили и сообщили, что я не еду, так как у меня неправильное семейное положение… Прихожу домой, убираю вынутый чемодан и не очень огорчаюсь, просто противно. Через два дня звонит милая дама, занимавшаяся оформлением поездки, и просит меня пойти в ЦК, кабинет такой-то, инструктор имярек. Я говорю, что никуда не пойду, потому что за это время в моем положении ничего не изменилось. Она слезно молит пойти ради нее – если я не приду, у нее будут неприятности… Иду.

В антракте репетиции. Музыканты Каирского оркестра. Таня, Арам Ильич Хачатурян. 1961

Вхожу, и первое, что после «здравствуйте и присаживайтесь» говорит мне средних лет мужчина:

– Ну, что там у вас с Гердтом происходит?

Произносит это, обращаясь явно к бляди. Я, полная злости, пережившая отказ в поездке, неожиданно твердо с ненавистью произношу:

– Мы с вами знакомы полторы минуты, а вы задаете мне вопрос, на который не все близкие друзья имеют право.

Это надо было видеть! Он вскочил, весь в улыбке:

– Что вы, что вы! Вы не так меня поняли! Мы пригласили вас как специалиста, чтобы посоветоваться: дело в том, что в поездке участвует Пикайзен, так как там с еврейским вопросом?

Злобно отвечаю, что «там с еврейским вопросом» тише, чем у нас.

– Спасибо большое, удачной работы…

Прилетаю в знакомый мне уже Каир. Поселяют в роскошный номер – в ванной помимо всего еще и бассейнчик! Оказывается, Хачатурян и вся его компания – гости министра культуры: проживание и вся еда – бесплатно. Заказывай, что хочешь!

* * *

На следующее утро везут в концертный зал. Там знакомимся с Арамом Ильичом, его очаровательной женой Ниной и Витей Пикайзеном. Начинается репетиция. Оркестр Каирской филармонии. Состав невероятный: арабы, югославы, несколько других европейцев. Я честно признаюсь Хачатуряну, что со слухом у меня неважно. Он говорит, что это роли не играет, было бы хорошо с языком. Конечно, Арам Ильич, помимо того что он действительно великий композитор, жуткий трудяга-музыкант. Во время репетиций взмокает так, что рубашку надо менять не раз. Но зато разношерстный оркестр становится на глазах единым. Я не хуже Арама Ильича взмокаю, переводя его указания на арабский, а для югославов – на английский с русским. Хачатурян: «Таня, скажите духовым, что они каши в рот набрали!» Духовые – арабы. Я: «Арам Ильич, у арабов каши нет, скажу похожее!» – «Ладно!»

Концерты проходят с огромным успехом. Кроме скрипача Вити Пикайзена приезжает пианист итальянец Сержио Пертикаролли. Слава богу, по-английски говорит! Общаемся.

* * *

После Каира – Бейрут. Выходим из самолета, автомобиль около него. Садимся, Арам Ильич, Нина и я. И в один момент толпа армян, стоявшая на летном поле, прорывается к машине и поднимает ее на руки. Я кричу: «Арам Ильич, скажите своим, чтобы немедленно поставили нас на место, у меня ребенок!» Прожившему почти всю жизнь в Москве Араму Ильичу с армянским не очень легко, но минута критическая, и он что-то все-таки кричит!

Вообще армяне в диаспоре – это нечто! В Каире в нашем шикарном отеле «Карлтон» (как «Хилтон»!) на лестнице, ведущей к номеру Хачатурянов, постоянно стояла вереница армянских женщин с кульками домашней еды – для маэстро. После концертов везли ужинать в какой-нибудь ресторан на открытом воздухе. Длинный стол, в центре сажают Хачатуряна. А мы – по бокам. Перед этим столом бесчисленное количество столов с сидящими армянами, не сводящими глаз со стола длинного. Когда такое было в первый раз, я сказала, что есть при таком количестве глаз невозможно! Арам Ильич приказал смотреть на него и стал с полным восторгом наворачивать потрясающую пищу! Удивительно, но научилась!

Нина рассказывала, что такое же творилось в Латинской Америке. А я все говорила, что теперь точно знаю, что такое «царь».

Бейрут. Угощают армяне

Пресса публиковала массу восторженных слов, фотографии. Без конца брали интервью. Обычно за кулисами перед концертами. Было смешно: Арам Ильич, корреспондент с диктофоном и я, а из соседней гримерки со скрипочкой под подбородком, продолжая пиликать, просовывается Витя. Ему скучно разыгрываться и любопытно, о чем говорят.

Мои подопечные выучили арабское выражение на египетском диалекте: «муш мумкин» – «нельзя, невозможно». Арам стал так в одно слово звать Пикайзена, особенно во время интервью: «Мушмумкин, исчезни…»

Конечно же, были и на телевидении. После него я как-то шла одна по базару, из одной лавки выскочил хозяин-армянин, схватил меня за руку и затащил к себе. Это была лавка сумок.

– Выбери себе, что тебе нравится! – сказал он.

– Почему? У меня денег нет!

– Нет, бесплатно!

– С какой стати?

– Ты работаешь с нашим маэстро! Я хочу сделать тебе подарок!

Конечно, дура, я засмущалась, но он все-таки маленькую театральную сумочку мне всучил! Цела.

В Бейруте выступали в концертном зале ЮНЕСКО. Хачатуряна представляли видные деятели культуры. Я о них знала, и мне было, конечно же, очень интересно увидеть их живьем. Для Хачатурянов была приглашена и пела Фейруз, очень знаменитая в тот момент. Хачатурян говорил, что ему очень интересна и важна эта поездка, потому что он задумывает создание произведений, отражающих арабскую культуру и эмоции, которые редко были положены на музыку.

Когда вернулись из Бейрута в Каир, египетские армяне сшили для Арама Ильича фрак из какого-то немыслимой тонкизны сукна. Перед последним концертом он надел его уже в номере и зашел ко мне продемонстрировать. «Как?» – Я не задумываясь: «Если застегнуть молнию на ширинке, шикарно!». Мы уже подружились, так что такое было возможно.

Что говорить? Такая встреча – еще один подарок Неба…

Глава 14
Претензия к большевикам

Домработница Нюра и ее сестра Паша. – Нянькина картошка. – Нянька заболела. – Академик Савельев. – Перед операцией. – Теплокровная страна.

У меня к большевикам туча претензий, но главная среди них – это то, что они сумели русского крестьянина отучить от земли. Я счастливая, на протяжении жизни встречаются мне люди, среди совершенно разных слоев, положений и возрастов, замечательные! Я об этом уже говорила, а сейчас, в связи с «землей», расскажу еще об одном.

В нашей семье при разном ее составе – один муж, другой – всегда все работали. Поэтому всегда же в доме были в «раньшее время» называемые прислугой, а в советское, то есть мое, домработницы. Последней, не приходящей, а живущей, была Нюра. У нее в деревне за Тулой была старшая сестра Паша. В деревне старшую зовут «нянькой». И мы – Зяма, я, Катя – вслед за Нюрой так ее и звали. Каждое лето Нюра в отпуск ездила к сестре, а потом или я, или Зяма ехали в деревню, завозя туда пропитание: сахар, муку, консервы, и т. п. – не было ничего! Привозили оттуда Нюру и сказочную картошку, которую выращивала Нянька. Все, кто бывал в доме, помнят ее вкус до сих пор, подавали как отдельное блюдо. Нянька жила одна. Мужа убили на войне, а сын Ваня, которого вырастила без чьей-либо помощи, в одночасье в двадцать лет умер.

Пришла телеграмма: Нянька заболела, свозили в Тулу, сказали «рак» и вернули в деревню. Рванули, поехали, привезли… Куда, к каким врачам класть? Звоним всюду, используем «тембр», и вдруг: «Да, Зиновий Ефимович». Зяма: «У нас есть нянька…» – «Это уже по-русски, везите…» Оказывается, Первая градская больница, академик (!) Савельев! «Буду оперировать сам». Готовят к операции, температура 39…

* * *

Сижу у нее, она очень печальная.

– Боишься операции?

– Нет, просто, понимаешь, я и помереть не боюсь, только я ведь хотела рядом с Ваней лежать…

Как меня Господь догадал не уговаривать, что все будет хорошо! Я просто сказала:

– Я тебе обещаю, если что – свезу, положу рядом с Ваней.

У нее просветлело лицо, улыбнулась и сказала:

– Но вот еще – ведь сентябрь, картошка-то не выкопана!

Я:

– Нянька, твою мать, какая картошка?! Тебе бы вместо Брежнева быть!

И тут она сказала серьезно и с болью:

– Ты что? Я сажала, а Она же рожает! – О земле она говорила, как о дочери…

Естественность, с которой это было вымолвлено, меня потрясла, помню и сегодня. Мы все очень часто говорим: живая природа. Но для нас это все-таки неодушевленный объект. А для нее, вне каких-либо сомнений, земля была «живое вещество». С картошкой проще: договорилась, соседи выкопали.

* * *

Операция длилась шесть часов, ассистировавший профессор сказал: «Если бы кто-нибудь из нас оперировал, закончили бы через сорок минут». То есть – разрезали бы и зашили. А академик простоял шесть часов, вышел мокрый. Мы ждали. Сказал: «Что Бог пошлет, не знаю, но помирать будет легко». Через девять лет (!) положили рядом с Ваней…

Она была неграмотной, ставила крестик вместо подписи. Но благодаря ей я поняла и почувствовала, что Россия правда страна удивительная. Безалаберная, нескладная, но до чего теплокровная!

Что говорить…

В последнее время, разговаривая с Катей и другими близкими мне детьми (они тоже уже бабушки-дедушки), наконец поняла, что они, несмотря на кажущуюся небольшой отдаленность от моего поколения, совсем, совсем иначе представляют нашу жизнь тогда. И довоенную, и после. Я счастлива, что они живут иначе, и не хочу, чтобы та жуткая жизнь, которая досталась в несравненно большей, чем мне, степени моим родителям, вернулась и выпала на их долю. Но твердо знаю, что для этого надо понимать, что же за жизнь была тогда.

Глава 15
Круг родителей

Опять: мама, папа. – Спортсмены. – Теннисный клуб. – Папин журнал. – Такси в аэропорт.

Я, научившись по совету внука оглядываться, отчетливо понимаю, что, конечно же, я очень счастливый человек. Во-первых, у меня были замечательные родители. В «Синей птице» Метерлинка есть сцена царства неродившихся душ. Их по очереди то и дело вызывают родиться, и они с тревогой ждут. К кому они попадут? Я попала необыкновенно удачно. Особенно повезло с мамой. Я уже писала о ней, но хочу еще добавить.

Она прививала мне, конечно, не нотациями, а просто своим примером, умение не завидовать, не жаловаться, не бояться. Сколь это удалось, не мне судить, но, во всяком случае, научить меня не бояться ей удалось. За резание «правды-матки» не раз получала по мозгам. В те жуткие годы очень немногие люди обладали этими качествами.

Правдин ещё не седой. С партнерами по теннису

Вокруг все были неимущие. Не жаловались же только бывшие богатые, из тех, которых хорошо воспитали и обучили. Они и были интеллигентами. Порядочными людьми.

«Спартак», Ширяевка. Опять на корте

Прожив детство в богатых домах, умели с достоинством сносить все тяготы: жить в тесноте, мыться в любых условиях, не впадать в отчаяние от нехватки еды и ее качества, научились шить платья из занавесок… Умели работать. Думали о себе гораздо меньше, чем о тех, кто рядом. Дружили по-настоящему, целыми жизнями, компаниями. Весело, умея радоваться малому. У большинства денег всегда было в обрез, а те, кто был удачливее и богаче, вели себя на равных и старались быть широкими.

* * *

Это все я говорю, конечно, субъективно о «своих», то есть о «круге» своих родителей. Он сложился в Москве еще в двадцатые – тридцатые годы: такие среднего достатка, работающие, образованные, интеллигенты, артисты, технари, просто служащие и т. п. Почти все – занимающиеся спортом. Мама благодаря семейной причастности к Московскому яхт-клубу была замечательной гребчихой, занималась академической греблей. Гребла в двойках, четверках, восьмерках, а в 1923 году была даже чемпионкой СССР в нескольких видах судов. В теннис неплохо играла. А папа, имея университетское юридическое образование, успешно работал на бирже и все свободное время проводил в спорте. Занимался всем – боксом, хоккеем, футболом… Но главное – теннисом. Рассказывал с восхищением о СКС – Сокольническом клубе спорта. Часто говорил, убеждая всех заниматься спортом, что вернулся «целым» после десяти лет лагерей не только благодаря помощи жены – Шуни, но и истинной спортивности, выработанной предыдущей жизнью. А потом, уже вернувшись окончательно после лагеря и многих лет невозможности жить в Москве – так сказать, «реабилитированным», – с головой окунулся в теннисный мир. Многие, многие годы возглавлял теннис в клубе «Спартак», даже принимал участие как игрок, естественно, в силу возраста, не первых номеров, в межклубных соревнованиях в составе спартаковской команды.

На теннисе. Приобщает внучку

Очень много сделал для создания истинно «клубной» атмосферы на теннисных площадках спартаковского стадиона «Ширяево поле» в Сокольниках. Мой Институт востоковедения находился тоже в Сокольниках. И я, пользуясь «блатом», привела (в прямом смысле – из института ходили пешком) несколько своих приятелей-студентов в этот теннисный клуб. Зимой площадки заливали, и папа заставлял всех нас вставать на коньки и играть в хоккей с мячом!

Он так обожал теннис, что стремился всячески его популяризировать: начал собирать материалы о теннисе в мире – переводил (сам!) статьи из английских, французских и немецких изданий, и о теннисе во всех наших республиках и т. п. Перепечатывал это все на машинке, конечно, в очень ограниченном количестве экземпляров. Но вскоре издательство «Советский спорт» спохватилось и стал издаваться журнал «Теннис» – скромный, без цветных фотографий, на недорогой бумаге, но пользовавшийся спросом. Сегодня это шикарное гламурное издание, не знаю, кто выпускает.

Работа над журналом «Теннис»

Когда теперь смотрю (к сожалению, только по телевидению) соревнования на Ролан Гарросе и Уимблдоне, каждый раз радуюсь участию «наших». Конечно, больше, если с успехом. И думаю: вот папа был бы счастлив, что и у нас его обожаемый теннис на совершенно мировом уровне. Но я при этом все время злюсь, что построили олимпийский Сочи, а не теннисные, и вообще спортплощадки, при каждой школе и во всех дворах и парках. Был бы спорт доступен (в Штатах бейсбольные площадки на каждом углу), разбоя и хулиганства было бы меньше (интеллигентские иллюзии!)…

Однажды Миша Львовский, наш друг, поэт и драматург, должен был ехать в аэропорт (куда-то лететь) и вызывал такси. Диспетчер сказала, что машин нет и часа два не будет. Этот тишайший человек вдруг стал громко кричать: «В Москве, столице мира, нельзя вызвать такси?!» На что явно умная диспетчер ровным голосом спросила: «Вас только это не устраивает?» Миша сразу успокоился. Так и я в вопросах спорта…

Глава 16
Общий омут

Время идет… – Первый дом – съемные комнаты. – «Зови гостей, ведь винегрет у нас есть».

Начали совместную жизнь. Конечно, вероятно, мы оба, если посмотреть с сегодняшних позиций, были вполне рисковыми людьми: соединиться, а потом и официально, в третий раз жениться на молодой (но не молоденькой) бабе с ребенком, еще и с нянькой для него, даже не думающей о том, чтобы бросить работу и заниматься семьей и домом – действительно, в омут головой. И я, отдав десять самых молодых лет кошке под задние ножки, сменив сумасшедшую влюбленность на полную неприязнь – правда, достигнув главного в жизни – родила дочку, составляющую и сегодня для меня смысл жизни, – тоже несколько ныряла в омут. Но! Оказалось, риск – благородное дело, омут был один и тот же! Совпали…

Благодаря этому ругались мы, только когда ехали в одном автомобиле и один из нас был за рулем. А настоящие трудности, как вижу сегодня, переносили огорчаясь, но не впадая в отчаяние, – спасал юмор.

* * *

Самым сложным было отсутствие собственного жилья. Вернувшись из арабских стран, встретившись через день у Киевского райкома, как я уже рассказывала, и поехав на холостяцкую квартиру друга, поняли, что живем «вместе». Обожаемая тетя Женя помогла снять на три летних месяца комнату рядом с их квартирой на Малой Бронной.

Катя с мамой и няней Райкой были на даче в Абрамцеве. Ездили туда на субботу и воскресенье. Лето кончилось, сентябрь, а ничего снять не удается. Холодает, надо забирать с дачи, а некуда… Но говорю же – Бог есть! – в начале октября снимаем на год (!) две комнаты в трехкомнатной квартире, принадлежащие бывшей балерине Большого театра Наталии (фамилии не помню). Третья принадлежит ее бывшему мужу, Аккуратову Валентину, замечательному летчику-испытателю, немыслимому фантазеру, увлекательно рассказывавшему о «встречах с НЛО». Он и его новая жена, маленькая кореяночка с ребеночком, бывали редко, жили где-то в другом месте. Были очень милые, с ними подружились. Времена были иные – за аренду надо было заплатить сразу за весь срок – то есть за год. Не дрогнув, заняли у друзей… Очень радовались – возник «дом»!

Перебывали и, соответственно, перезнакомились друзья и приятели с обеих сторон. Угощали когда богато, когда не очень, но не стеснялись, вспоминая Шуню. Как-то, когда я была еще девочкой, к нам должны были прийти мои друзья. «Нам же нечем их угощать», – огорчалась я. «Ты что? У нас есть винегрет, а приходят ведь общаться, по этому никогда ничего не заначивай, ставь все, что есть, а если даже нечего ставить, никогда не стесняйся». Я Зяме это как-то рассказала, поэтому он говорил: «Зови гостей, ведь винегрет у нас есть».

Начались другие сложности. Надо было срочно искать няньку-домработницу, так как нашу любимую Райку мы отдавали замуж. Когда недолго мы (еще в моем первом замужестве) жили в полученной комнате, в другой комнате этой квартиры жил в семье Витя, правильно влюбившийся в Раису и теперь забиравший ее.

Глава 17
Раиса – подарок от бога

Появление Райки. – «Евгений Онегин». – Шуня и Рая. – Вчетвером в комнате. – Зяма и Райка. – Раисина карьера. – Сын после Афганистана. – Райкины огурцы.

Райка попала к нам за три года до рождения Кати. Папа, мама, муж и я – все работали. Надо было, чтобы кто-то был на кухне. Бабушка, работавшая у моей сослуживицы, привезла из деревни шестнадцатилетнюю внучку. Глава семьи, Шуня, поговорив, сказала: «Берем». Когда мы все испугались – ведь почти ребенок, – она сказала: здесь ей будет лучше, чем в деревне, поваренную книгу читать сумеет и будет дальше учиться. Это было летом, а в сентябре Раюха пошла в восьмой класс вечерней школы.

Шуня все делала удивительно ответственно – проходили «Евгения Онегина», и, естественно, «дядя самых честных правил» для Райки было непонятно. Шуня не поленилась и всего «Онегина» прочитала с ней вместе, все объясняя. Правда, казус все равно произошел. Писали по Онегину сочинение. Спрашиваю: какую тему писала? Райка:

– Образ Татьяны.

– Что поставили?

Печально:

– Трояк.

– Почему, ошибки?

– Нет, цитату неверно привела.

– ?

– Всегда мрачна и молчалива, как лань небесная – гнусна.

Умираем от хохота, но Шуня верна себе:

– Ты понимаешь, что «мрачный» – это почти что злой, а «гнусный» – знаешь, какой?

– Нет.

– Гнусный – такой слюнявый, сопливый, противный. Представляешь себе злую и сопливую Татьяну? Прочитай еще раз.

Раиса входит в число людей, посланных мне Богом. Умная, с чувством юмора, истинно широкой душой. Внешне – смешная мордаха с голубыми глазами и дивной, толстой русой косой. Добрая сама без показухи, умеет ценить добрые поступки других, умеет прощать. Конечно, Зяма был прав, когда говорил: Райка – талантливая. Научилась готовить лучше Нины, жены моего брата Виктора, которая считалась у нас всех лучшей кулинаркой. А драники делала вкуснее белорусских!

Судьба часто вносит некоторую нескладицу – конечно же, я родила Катю в июне, а в сентябре у Раи начинался десятый класс! Но – Шуня! Все организовала: наняли приходящую тетеньку на готовку, Райка учила уроки, гуляя с ребенком, и четыре вечера в неделю ходила в школу. Чтобы жизнь для всех не была мучительной, были установлены дежурства по вечернему обиходу дитяти. В условиях подвала и тесноты это было не совсем просто: ванночку снять со стены, воду принести и согреть в ведре кипятильником, разбавить, и т. п., и т. п. Шуня сказала: «Два вечера купаю Катьку я, два – Рая, три – ты». Я: «А почему я – три?» – «Ты – мать».

Справедливо, как всегда…

Начало воспитания. Катя (4 месяца), Рая

Школу окончили, аттестат получен, надо – дальше. Я работала в издательстве, и Раюха захотела в полиграфический техникум. Шуня уговаривала пойти в кулинарный, не послушалась, но и полиграфический не потянула. В это время получили комнату в коммунальной квартире, аж в 23 метра (зато квадратных!). Муж и я в одной половине, а за шкафом – Рая и Катя. А у соседей – Витя, наш будущий суженый. Вскоре – моя поездка и полное изменение жизни.

* * *

На третий день знакомства Зяма, застав Райку у плиты с капающими слезами, спросил: «Ты что?» – «Катю жалко». – «Подожди, увидишь…» И действительно, Раиса заобожала Зяму вместе со всеми. Вышла замуж, началась семейная жизнь, надо было работать. Моя Ирка, ставшая юристом после МГУ, работала в Министерстве легкой промышленности и устроила Раису на приличную швейную фабрику в Москве. Там она благодаря талантливости и расположенности к людям училась и становилась специалистом. Однажды позвонила с вопросом: «Как быть? Предлагают вступить в партию». Я: «Вступай». Раиса: «Это вы мне говорите?!» Она знала мое поведение в этой области. Я объяснила, что в ее поступлении ничего неправедного нет. И оказалась права: стала мастером и вскоре съездила с делегацией от фабрики в Японию.

Рая и Катя. Уже легче

Жили, успешно работали, построили кооперативную квартиру. Родили замечательного парня – Сашу. Но… Сашке восемнадцать лет – армия. Долго нет писем. Выясняется – в Афганистане. Жизнь – сплошная тревога. Наконец возвращается, руки, ноги – целый! А голова – тихий, молчаливый, ничего не рассказывает, работает разнорабочим. Через полгода – взрыв! Как с цепи сорвался, компании забулдыг, пьянство и крик: «Не дай вам бог увидеть, что видел я!» С трудом разговорили. Узнали: был контужен, больше недели сидели на горе в окружении без еды, воды, вырвались, цинга, видел напалм…

Взрослая Рая

К нам из Одессы приехала наша подруга Полина Великанова, красавица, замечательный доктор-психиатр. Показали Сашу. Сказала: «Все оставшиеся в живых в Афгане – жертвы. Если даже цело тело, психика повреждена у всех. Пить, конечно, категорически нельзя, надо упорно лечиться, выходить из стресса». Лечь в больницу не уговорили, но возникла вроде бы любовь. Подумали: женится – выздоровеет. Но нет, даже рождение двух дочек не помогло. Жена ушла. Золотая Райка помогала и продолжает помогать с внучками, дружит с ними. Они уже взрослые. А Саша уже немолоденький, большой красивый мужик, живет с родителями, являясь их неизбывной болью. И меня все время мучает мысль, что надо что-то делать! Несколько лет назад он сдался на мои мольбы и пролежал месяц в лечебнице. Но ничего не вышло…

Когда-то Райка была еще в школе, и я спросила ее: «У вас “немка” старая, молодая?» – «Да в ваших годах», – ответила Раиса. Мне было двадцать восемь, а ей, соответственно, семнадцать. Так что сегодня и она уже бабушка и «в годах». Но для меня все та же трогательная девочка. У них есть небольшой домик и участок. Выращивают овощи. Каждую осень я получаю бесценный дар – огурцы, засоленные Райкой. Ни у кого таких вкусных не получается.

Дружу с ними, люблю и знаю, что это взаимно! Такое – редко…

Очередная печаль: Витя, несмотря на все усилия врачей, Райки и внучек, неожиданно из жизни ушел…