Текст книги "Вопрос выбора"

Татьяна Шипошина
Вопрос выбора

Все мы гении.

Но если вы будете судить рыбу поспособности взбираться на дерево,

она проживёт всю жизнь, считая себя дурой.

Альберт Эйнштейн

Глава 1

Мокрый, холодный конец февраля. Настроение соответствующее. Температура ноль градусов. Ноль – минус один. И на душе полный ноль, ближе к минусу. Плюс ветер и отсутствие солнца.

С неба капает то ли ледяная вода, то ли колючие льдинки. Льдинки тают на лице. Ветер дует в мокрое лицо. Холодно. Ещё в ноги поддувает, туда, где короткие носки. И в рукава куртки.

Сашка натянул капюшон толстовки пониже. Он топал с дополнительных занятий. Подготовка к ОГЭ по математике. Хоть и учился он в математическом классе и математику любил, потому…

Потому что любил маму, а мама была учителем математики. Только не в той школе, где он учился, а в соседней. Мама специально не стала отдавать его туда, где работала сама.

«Чтоб ты не чувствовал себя училкиным сыночком», – так смеялась она.

Мама, мама…

Да. В последнее время он запустил вообще всё. Включая математику.

Всё.

Домой идти не хотелось. Никуда не хотелось идти. Между тем дорога из школы к дому проходила мимо культурного центра «Мелодия». И раньше шла, и сейчас.

И каждый раз, когда Сашка проходил мимо «Мелодии», его сердце ёкало.

Ёкало, бекало, мекало.

Потому что раньше он бежал по этой дороге, торопился в «Мелодию» к дяде Васе, или к Василию Михалычу.

Потом он старался побыстрее проскочить мимо «Мелодии» или пройти, отвернувшись, по другой стороне улицы, размышляя весьма однообразно: «А оно мне надо? Да зачем… Да всё равно!»

А сейчас…

Нет, он зашёл в «Мелодию» не потому, что хотел. Он зашёл, потому что замёрз. Так, по крайней мере, Сашка себя уговаривал. Или обманывал.

Замёрз. И всё.

«Если дяди Васи нет, значит, мне туда не надо, – загадал Сашка. – А если есть… Если есть…»

Дальше он додумать не успел. Толкнул дверь в студию и услышал знакомый басок:

– Внимание! Всё делаем аккуратно и бережно, и по-настоящему! Не думаем, что это изделие игрушечное и можно делать тяп-ляп, абы как!

«Малышовая группа, – успел подумать Сашка. – Хорошо, что малышовая».

Нет, со старшими ему не хотелось бы встречаться. Потому, что…

Потому что потому. Что кончается на «у».

– Здравствуйте, Василий Михалыч!

– Кого мы видим, кого мы лицезреем, – развёл руки дядя Вася. – Здравствуй, Александр, надежда русской инженерной мысли!

Дядя Вася постарел… Ещё более седыми стали волосы, глубже складки на лбу. Но такой же статный и неуловимо симпатичный. Добрый.

Малыши повернулись к Сашке и раскрыли рты. А Сашкин рот помимо воли растянулся в улыбку:

– Здравствуйте, Василий Михалыч, – повторил Сашка.

Ничего другого ему просто в голову не пришло. Появилось такое чувство, что наконец-то он вернулся домой после долгих странствий.

– Проходи, проходи, – радушно пригласил Михалыч. – «Эх, моряк, ты слишком долго плавал» *.

Василий Михалыч почувствовал, что надо петь про долгие странствия.

Сашка уже не мог убежать. Он снял рюкзак, снял куртку, повесил её на вешалку. Посмотрел на дядю Васю. Дядя Вася – на него. Пристально.

«И правда, – подумал Сашка. – Я слишком долго плавал. Кругами».

Вот за что можно любить дядю Васю, помимо всего прочего. Дядя Вася не терпел лишних разговоров. Дядя Вася не задавал лишних вопросов.

И вообще – ничего лишнего.

Ничего лишнего и мало личного.

Полностью забыть робототехнику у Сашки не получилось. Он не появлялся у дяди Васи целый год. Может и больше.

Сейчас его привело сюда вот что: в последнее время Сашке очень хотелось сделать одну штуку. Она, конечно, имела отношение к робототехнике, но это была уже не игрушка, а серьёзная, взрослая и очень сложная вещь.

Сашка не знал, куда обратиться. Как начать.

Эта штука – экзоскелет.

Представьте себе, что человек, который не может ходить, надевает экзоскелет и идёт… Здорово же!

Размышления об экзоскелетах появились в Сашкиной жизни после того, как он увидел парализованных больных. Особенно одну молодую девушку, которая…

Вспоминать о том, где и при каких обстоятельствах он увидел эту больную девушку, Сашке совсем не хотелось. Но мысль об экзоскелетах запала в голову. Потому что вслед за словом «экзоскелет» шло слово «дорого», а за словом «дорого» следовали слова: «неудобно», «тяжело» и даже «невозможно».

А если нормальному человеку говорят все эти слова, особенно слово «невозможно», то что решает сделать нормальный человек?

Правильно. Захочет сделать именно это.

Пока дальше просмотров разных статей в интернете дело у Сашки не продвигалось. Очень сложная задача. Трудная проблема, самому не решить.

Дома никого не интересовало, что он смотрит и что делает в сети. Сидит, никого не трогает. Экзоскелеты изучает или ерунду какую-то смотрит? Задачи решает или смотрит, как сделать коктейль Молотова?

Ну и так далее.

И вот… Всё-таки его ноги переступили этот порог…

Единственное место, где его могли выслушать. Может, даже не помочь, но выслушать могли. Скорее всего.

«А вдруг дяде Васе тоже будет всё равно?» – как можно обойтись без такой подлой мыслишки?

Именно так Сашка и подумал, вешая куртку поверх курточек малышни на крючок круглой вешалки: «Вдруг дяде Васе тоже будет всё равно?»

* Строка из песни композитора А. Петрова и поэта С. Фогельсона из кинофильма «Человек-амфибия».

Глава 2

Сашка с детства любил решать конструкторские задачи. Потому что когда решаешь, всё остальное сразу отодвигается на второй план.

Даже не так. На второй план, потом – на третий. На четвёртый. А затем всё остальное просто перестаёт существовать, и остаётся только сама задача.

На занятия по робототехнике его когда-то привела мама, в каком-то младшем классе.

А Василий Михалыч оказался таким преподавателем, который умел раздуть в человеке даже самую маленькую конструкторскую искорку. Что и произошло с Сашкой.

Малышня начала собираться домой, вопила, кидалась шапками, дёргала куртки. Жизнь продолжалась.

– Тихо! – громким басом провозгласил дядя Вася. – Саня, подожди, я этих крикунов провожу, и поговорим!

Сашка хотел сказать, что зашёл просто так. Что он уже вырос, и модели самолётов и прочих детских штучек… Ну, как бы это произнести, чтоб никого не обидеть…

– До свидания, до свидания!

– До свидания, будущие главные конструкторы! Счастливого пути! До скорой встречи!

Последние слова Василия Михайловича относились уже к малышне.

Малыши разбежались. Тишина стала такой пронзительной, что резала слух. Нет, ещё можно просто встать, натянуть куртку, кинуть рюкзак на плечо, и всё. Сашка даже сделал шаг к вешалке.

Кому он вообще нужен вместе со своим экзоскелетом?! И со всеми своими проблемами!

Дядя Вася наблюдал за ним, не произнося больше ни слова. Сашка почувствовал, что сейчас расплачется. Как маленький.

– Не надо… – проскрипел дядя Вася. – Очень-очень жаль, что ты так давно не приходил. Не надо, не говори, если не хочешь. Не можешь…

Ох, дядя Вася!

– Вы знаете, что мама…

– Знаю. Я же на похоронах был. Но ты меня не видел.

– Я никого не видел… И вообще…

– Я очень тебе сочувствую. Я хотел бы тебе помочь, – сказал Василий Михалыч.

– Вы в школу приходили. Мне классная наша рассказала.

– Я и домой к тебе приходил, но твой папа объяснил мне, что не надо больше приходить. Не надо беспокоиться, он справится сам.

– Меня отправили в санаторий. Типа нервы лечить. Таблетки разные давали, но я их не пил. Ну, когда мог, когда они не наблюдали, как я их пью. Голова от них была как будто ватой набитая. Я не могу… Я не могу с ними жить.

Последняя фраза у Сашки просто вырвалась.

Он совсем не хотел жаловаться. Никому.

В последнее время он учился терпеть, скрывать чувства, молчать. Делать вид. Получалось плоховато, правда.

Но как же это тяжело!

Это так тяжело, что понять может только тот, кому приходится терпеть, скрывать и молчать.

– Я не могу с ними жить, – ещё раз повторил Сашка, на этот раз уже понимая, что слово, которое не воробей, вылетело, и обратно не влетит. – С отцом и его новой…

Год назад у Сашки умерла мама. От болезни.

Так все считают, что от болезни. Так все считают, потому что всем так удобнее считать. Но Сашке всегда казалось, что есть ещё какая-то причина. Хотя, что может быть яснее и проще: заболела, лечилась, умерла.

Заболела, лечилась, умерла.

Мама в последнее время почти не могла вставать. Это было страшно. Маму забрали в хоспис. Отец устроил.

Мама прожила в хосписе месяц. Говорили, что это много.

Сашку сначала в хоспис не пускали. Но он перестал ходить в школу и с утра до ночи сидел перед кабинетом заведующей.

Отец тоже возражал, ругался. Но безрезультатно.

Сашку пустили. Он сидел в хосписе рядом с мамой. Почти месяц. Видел её, слабую, бледную, худую. В косынке. Не маму – тень мамы.

Медсёстры говорили Сашке, что мама смогла продержаться целый месяц именно потому, что Сашка сидел рядом.

Но кто же может это точно знать…

Сначала мама ещё разговаривала с Сашкой, но скоро стала всё больше времени находиться в забытьи.

Потом – почти всё время в забытьи. Только держала его за руку.

Сашка брался помогать всем, кто лежал рядом с мамой, тем, кто лежал в соседних палатах. Он хотел помочь всем, как будто от этого маме могло стать легче.

Но легче не стало.

И вот наступил день, когда его попросили выйти в коридор. Мамы не стало.

Глава 3

– Если хочешь, расскажи, – сказал дядя Вася. – Облегчи душу.

Да… Пауза затянулась.

Сашка давно… Давно уже с достойным живым человеком не разговаривал.

Не разговаривал…

Не разговаривал…

Семья, учителя, санаторий – не в счёт. Всем людям в этих местах нужно было, чтоб он, Сашка, что-то делал. Желательно именно то, что нужно им. По правилам.

Учился, лечился, «вёл себя», соблюдал режим, делал уроки и прочее. Даже вдруг кого-то полюбил. По заказу. По факту. Это про отца и его «новую».

Никто с Сашкой не пытался поговорить просто, так, чтоб на равных. Пусть не на равных, но даже выслушать никто не пытался.

Предательский комок подкатился к горлу, и если первый раз Сашка смог удержаться, то во второй раз – не смог. Горло сжало, в глазах появилась почти режущая боль.

Сашка закрыл лицо руками. Слёзы.

Никто не должен видеть слёз.

Поэтому Сашка отвернулся от доски и сидел какое-то время, закрыв лицо руками. Дядя Вася не трогал его. Молчал.

– Это он виноват, что мама умерла! – наконец выговорил Сашка.

– Ты об отце?

Сашка кивнул:

– Мама болела, мама умерла, а он… С этой…

– Тяжёлый случай, – вздохнул дядя Вася. – Но…

– Только без «но», – не согласился Сашка.

– Без «но» очень трудно, потому что взрослая жизнь состоит из сплошных «но», – тихо произнёс дядя Вася. – Это только в детских сказках волк плохой и страшный, а Красная Шапочка – добрая и хорошая. Да и то…

– Что?

– А вот мамаша Красной Шапочки. Попробуй разберись. Какая она?

– Нормальная. О бабушке заботится, – ответил Сашка.

– Ну да, – вздохнул Василий Михалыч. – Мама – взрослый человек, а ребёнка одного в лес отправила. Причём мама не могла не знать, что в лесу водятся волки. Как ты думаешь?

– Никогда об этом не думал.

– То-то! А дровосеки – они какие? – снова спросил дядя Вася.

– Они хорошие! Волка убили, Красную Шапочку освободили. И бабушку, кстати.

Слёз больше не было. Слёзы высохли. Не волка же оплакивать, в самом деле. И не ругать мамашу, которая не смотрит за детьми!

– Ну да… – протянул дядя Вася. – Между прочим, волка они убили без суда и следствия. Что плохо, согласись. У нас, кстати, смертная казнь запрещена. Может, если бы бабушку и Красную Шапочку достали бы аккуратненько, волка бы в тюрьму посадили, волк бы покаялся и вообще стал бы вегетарианцем, перешёл бы на капусту с морковкой…

– И на брокколи со шпинатом, как моя эта… Мачеха моя…

– А Красная Шапочка ему бы передачи в тюрьму носила! – не сдержал своих рассуждений дядя Вася.

Дядя Вася смеялся басом, Сашка просто смеялся, и вообще…

– А вот Маша из сказки «Три медведя» та ещё безобразница! – басил дядя Вася.

– А Маша из мультика… О-о-о… бедный Мишка! – сквозь смех вторил Сашка.

– Колобка, правда, жалко. На лису дровосеков не придумали.

– Сам дурак… – сквозь смех прокомментировал Сашка.

– Но съели-то его!

– Но он-то – булка!

– Ха-ха-ха, булка! – аж прихлопнул руками дядя Вася.

Сашке сразу стало легче. Значительно легче. Как волку, из которого аккуратно, путём оперативного вмешательства, удалили Красную Шапочку, капризулю и лакомку. И бабушку в чепце. И с трубкой в зубах. И с лорнетом. И с колодой карт в кармане. Что это за бабушка, если она не раскладывает пасьянс и не курит трубку.

Отсмеялись.

– Ну, а с конструированием у тебя как? Ты совсем ничего не делал? Ничего не придумывал? – уже серьёзно спросил дядя Вася.

– Только в голове, – вздохнул Сашка. – Ну и кое-что в компе чертил. Могу показать. Я что-то зациклился на экзоскелетах. В хосписе у мамы в палате девушка была. С переломом шейных позвонков. Молодая, лет восемнадцать. Парализованная от самой шеи. Умирающая. Я после этого на улице стал смотреть… Много таких инвалидов. В креслах сидят, а ноги не шевелятся. И стал читать.

– Вот куда тебя повернуло… Сложная задача. Хотя есть и лаборатории, и умельцы. Ты мне свои чертежи покажешь, только позже.

– Да нечего показывать, честно говоря.

– Ладно… – внимательно посмотрел на Сашку дядя Вася. – А хочешь, я тебе скажу, о чём ты забыл, глядя в компьютер?

– О чём?

– О том, чему я начинаю учить в самой младшей группе и что постоянно напоминаю всем, прежде всего самому себе. О том, что в жизни в первую очередь надо думать. Это я уже не об экзоскелете.

– Это, конечно, ваш большой секрет, – усмехнулся Сашка. – Я бы сам ни за что не догадался, что думать надо.

– Зря смеёшься, – ответил Василий Михалыч. – Человек именно об этом всегда забывает. Бывает, сделал что-то, выкрикнул, психанул. Выскочил, дверью хлопнул и только после этого подумал. Что, не бывает?

– Да постоянно, – снова усмехнулся Сашка. – Что, разве у вас такого не бывает?

– Да постоянно, – с той же интонацией, что и Сашка, ответил дядя Вася.

Снова они посмеялись. Но уже не так, как в первый раз.

– Это вы мне говорите об отце? – спросил Сашка.

– Дошло до жирафа, – проворчал дядя Вася. – На пятые сутки.

– Дошло же, – улыбнулся Сашка.

– Попробуй сначала думать, а потом – всё остальное. – Уже серьёзно посоветовал дядя Вася. – Если, конечно, успеешь сам себя поймать и заставить думать, а не сразу стучать дверью. Думай примерно так: «Я скажу, а он мне ответит так. Почему? Тогда я так. Зачем? Или так. Зачем? А он – два раза так или будет его очередь психовать. Надо мне это или нет?»

– Дядя Вася, вы от меня много хотите.

– Нет, не много. В самый раз. Но соглашусь, что такой подход, между прочим, не легче конструирования. И требует тренировки. Можешь попробовать.

– И что, помогает?

– Не буду врать, – вздохнул дядя Вася. – Иногда очень даже хорошо помогает, но иногда нет. Ты уже взрослый. Ты, Саня, очень повзрослел. Можешь…

– И долго надо думать? – спросил Сашка.

– А вот это – детский вопрос. Всю жизнь, вообще-то, – ответил дядя Вася.

Да, последний вопрос можно было и не задавать. Просто дядя Вася уже направлялся к вешалке. А Сашке не хотелось уходить.

Не хотелось. Дядя Вася! Дорогой дядя Вася!

Вот кого Сашке не хватало всё это время!

– Но! – дядя Вася многозначительно поднял палец и хитро посмотрел на Сашку.

– Почему «но»? – спросил Сашка.

– Потому что если очень долго думать, – всё-таки ответил дядя Вася, натягивая куртку, – крыша поедет. От перенапряжения.

– Ага. – Сашка тоже направился к вешалке. – Я же говорю.

Натянул куртку, взял рюкзак, закинул на плечо.

– Вторник, четверг, суббота, – напомнил дядя Вася. – С 14:00 до 19:00 часов.

– Я приду!

– Не обещай, – улыбнулся дядя Вася. – Но я жду.

Глава 4

Дома теперь пахло красками. Это от «неё», от новой жены отца. Сашку от запаха красок просто «бомбило»! Тошнило.

«Дизайнер недоделанный! Художник от слова „худо“! Мазилка!» – это были самые нежные слова, которые клубились и толкались в бедной Сашкиной душе. И в голове.

А вот и «она», на лице радость, на щеке краска. Не скажешь, что художник, – полненькая, румяная, небольшого роста. Не в бархатной блузе, как художников рисуют, а в измазанной футболке и каких-то широченных домашних штанах.

– Серёжа, это ты?

– Нет, это не Серёжа, – ответил Сашка. – Это я.

«Она» изо всех сил попыталась скрыть разочарование:

– А, Саша… Есть будешь? Там макароны и котлеты. Тебе разогреть?

– Не утруждайся, – ответил Сашка. – Твои котлеты…

Он хотел сказать, что её котлеты всё равно невозможно есть. Но не сказал. Сдержался.

– Тебе не нравятся котлеты? – спросила «она».

Рука с кистью давно уже опустилась. Радость на лице давно сменилась настороженностью и обидой.

«А нечего лезть к чужим отцам, – подумал Сашка. – Ишь, ещё и обижается!»

– Ладно, проехали, – сказал он вслух и пошёл на кухню. – Разогревать мне ничего не надо, сам обойдусь.

Уже пройдя на кухню, Сашка услышал, что в той небольшой комнате, которую отец отдал ей под мастерскую, что-то громко стукнуло… Похоже, свалился холст… или рама, или ещё что-то.

Сашке оставалось только усмехнуться.

Котлеты, кстати, ничего. Конечно, не мамины. Но вполне съедобные. Можно и ещё одну. И скорее, скорее к себе в комнату. Подумать надо. Просто физически Сашке хотелось именно этого!

Что там говорил Василий Михалыч? Кажется: «Надо продумывать свои действия, если успеешь вообще подумать».

Точно же! Увидел, что «она» выходит, так не то, что подумать… Даже вздохнуть не успел, а уже понесло.

«Нет, дядя Вася, ты как хочешь, но дровосеки – положительные герои. Увидели, что волк – злодей и убийца, и сразу… сразу его… того… Они не успели подумать, дядя Вася. А если бы начали думать, время терять, тю-тю бабушке. И Красной Шапочке заодно. А вот мамаша… мачеха какая-то! „Пойди, да отнеси…“ Как все мачехи, откуда они берутся…»

Сашка лежал на покрывале, на своей кровати. Не раздевался, скинул только кроссовки и носки.

Стукнула входная дверь. Пришёл отец.

«Подумаешь тут», – проворчал про себя Сашка.

Отец зашёл к Сашке после ванной, держа в руках полотенце и вытирая руки.

– Привет, – произнёс отец. – Как дела?

– Нормально.

– Что в школе?

– Ничего особенного.

Сашке пришлось сменить лежачее положение на сидячее. Он взлохматил волосы на голове. В знак протеста, надо понимать.

«Сейчас будет коррида», – подумал Сашка.

– Что ж ты даже не переоделся? – заметил отец. – Валяешься на кровати одетый.

– Устал.

– С чего бы это ты так устал? – быстро не выдержал отец. – Ты дрова рубил? Вагоны разгружал? В шахте уголь добывал?

Отец раздражался с каждым своим словом. Сашка отвечал, предчувствуя очередной скандал:

– Ты сам-то много нарубил? В смысле – угля в шахте?

– Да ты… На то, что я рублю, вся наша семья существует, между прочим! Ест, пьёт и одевается! И прочее!

– Ты думаешь, у тебя есть семья? – спросил Сашка. – У меня семьи нет.

– Да ты… Что ты в жизни понимаешь, сопляк!

«Всё, не выдержал! – подумал Сашка. – Но и я сейчас не выдержу…»

Отец в сердцах шарахнул полотенцем по компьютерному креслу.

– Ты… Не понимаешь ничего! Устраиваешь тут цирк с конями каждый божий день! Что ты вообще представляешь из себя! Ты…

Сашка вскочил, уже не думая вообще ничего:

– Я! Я! Между прочим, я тут живу и как-то существую! А ты живёшь отдельно… со своей мазилкой, и на меня вам начхать! Наплевать! У вас своя жизнь, а у меня своя! И не суйся ко мне со своими дурацкими вопросами. И со своей руганью! Не заходи ко мне вообще! Как хочу, так и живу!

– Ты… Сынок… – вдруг начал тормозить отец.

– Дай мне девятый класс закончить, и я уйду! Хоть куда! В любой колледж уйду, лишь бы там общага была! Лишь бы не с тобой и не с твоей… «этой»!

Тут отец повёл себя странно. Он медленно взял своё полотенце и тихо вышел, аккуратно, без щелчка, закрыв за собой дверь.

А Сашка свалился на кровать лицом в подушку. Да, он выл и рыдал. Хоть это стыдно, противно, стрёмно и вообще.

Но как тут сдержаться?

Глава 5

Отрыдал Сашка. Недолго. Злые слёзы не приносят облегчения. Перевернулся на кровати, протёр глаза. На душе – ну, понятно как. Плохо.

«Опять не успел подумать, – усмехнулся про себя Сашка. – Не успеешь вдохнуть, как всё само вылетает. Ведь я ни о каком колледже раньше вообще не думал, а тут… Но мысль-то вообще неплохая. Свалить в общагу. Сам себе хозяин, и всё. Правда, я думал в институт поступать… Всё-таки после колледжа много не сконструируешь».

Сашка словно разговаривал сам с собой. Сказал и сам себе ответил: «Ну, и ничего. После колледжа поступлю. Потому что до окончания одиннадцатого класса я так не дотерплю. Целых два года терпеть! С отцом… противный разговор получился. Он же вроде бы с добром пришёл… Но он всегда так: приходит добрый, а потом срывается. Начинает ругаться. Не знаешь, к чему прикопается, каждый раз что-нибудь новенькое. Может, он чувствует, что сам виноват, и нападает, чтоб прощения не просить? Нет, вряд ли он хочет прощения просить. Он хочет, чтобы я это прощение просил. Чтобы я „эту“ признал, улыбался ей и всё прочее. Может, он хочет, чтоб я её ещё и „мамой“ называл? Не дождётся!»

Тут Сашка почувствовал, что злой комок снова подкатывает к горлу. И он заставил свои мысли повернуть в другое русло. Привет, дядя Вася!

«А если бы я стал думать, какой бы разговор получился? Попробовать, что ли?» – Сашка усмехнулся про себя.

Начнём:

– Привет. Как дела? (Это отец.)

– Нормально. (Это я.)

– Что в школе?

– Ничего особенного.

– Что ж ты даже не переоделся? Валяешься тут одетый.

– Устал.

(Вот, вот здесь. Можно по-другому. Только надо спокойно ответить.)

– Устал. Сначала в школе была подготовка к ОГЭ. Потом я зашёл к Василию Михайловичу.

(Отец раньше относился к робототехнике и к Василию Михалычу скорее равнодушно, чтоб не сказать, что отрицательно. Называл робототехнику «детскими игрушками» и даже «игрой в куклы». Это мама любила Сашкину секцию. И болтать с Михалычем любила.)

– Чего это тебя снова к Михалычу понесло? Вроде ты уже закончил с «детскими игрушками»? (Отец это спросит, причём обязательно!)

– Да так. По старой памяти.

(Хоть и обидно такое слышать, но можно стерпеть.)

– Ты ел? А то пошли, составишь компанию нам с Наташкой.

– Я ел…

(А-а-а! Опять Наташка! Не могу! Надо отвечать!)

– Ты живёшь отдельно… со своей… У вас своя жизнь, а у меня своя!

(Лучше получается не так, как в первый раз… Нет никаких дров и вагонов. Ни цирков с конями. Но когда я разговариваю чуть помягче, отец всегда начинает про «свою Наташку»… Тогда продолжим.)

Он:

– Никак ты не можешь понять, Саня. Наташа тебе не враг. Да, она не такая, как мама. Но ты же мне доверяешь? Я её выбрал, понимаешь? Я всё делаю, чтоб у нас была семья!

(Нет… Не всё ты делаешь для «всех»… Ты делаешь хорошо, но для себя!)

– Ты думаешь, у тебя есть семья? У меня семьи нет.

(Здесь отец точно не выдержит.)

– Да ты… Что ты в жизни понимаешь, сопляк!

(А вот здесь мне… очень обидно. Здесь – я не выдержу!)

– Дай мне девятый класс закончить, и я уйду! Хоть куда! В любой колледж уйду, лишь бы там общага была! Лишь бы не с тобой и не с твоей… «этой»!

– Ну, что ж. У нас ещё есть время. Конечно, я хотел бы, чтоб ты поступил в институт. Голова-то у тебя хорошая.

– Да дураку досталась, говори уже, как всегда.

Отец так говорит всегда. Но вот отец говорит нечто неожиданное:

– Кому досталась – тому и досталась. Тот её и носит. Но если уж тебе так невмоготу, можем рассмотреть вариант с колледжем.

(Ха, вот это поворот! Вот это я сам себя уговорил-приговорил-наговорил! А папуля-то… взял и согласился! Нет, хорошо, что я это всё придумал!)

Тут Сашке стало, можно сказать, смешно.

– Вот это варик! – сказал он сам себе вслух.

Здесь, в этом варианте, отец вроде как соглашается с ним, только вот вопрос: а ему самому, Сашке, надо, чтоб отец так легко согласился?

А ведь может и согласиться…

Может, отцу тоже невмоготу, как и ему? Отец спит и видит, чтобы он, Сашка, свалил куда-нибудь?

«Ничего себе!» – подумал Сашка.

В это время в его дверь неуверенно постучали. «Она!»

Да, на пороге стояла новая жена отца. Материализовалась!

– Саша, пойдём чай пить. Папа купил эклеры. Пойдём. Давай!

В Сашкиной голове пронеслось: «Вариант первый: „Да пошла ты!“ Вариант второй: „Не хочу, я наелся! Меня папаша уже накормил своей руганью“. Вариант третий: „Оставьте мне пару штук, я потом поем!“ Вариант четвёртый: „Сейчас“. Вариант пятый: „О, мои любимые! Бегу с удовольствием!“ Ну, дядя Вася! А классно же! Если успеешь, конечно. Так, выбираем четвёртый вариант. Попробуем…»

– Сейчас, – ответил Сашка, вставая с кровати.