Текст книги "Вопрос выбора"

Глава 6

Чай пили сначала молча.

«Влезла в чужую жизнь и сидишь тут, эклеры ешь!» – так думал Сашка, но как-то вяло думал. В голову в основном лезли мысли о задуманном деле.

Совесть Сашки начал беспокоить дядя Вася. Словно говорил, что ему, Сашке, пора заканчивать с эклерами, а следует взяться за изучение того, что уже сделано другими конструкторами по экзоскелетам.

Эклеры поглощались, но мысль Сашки отвлеклась от семейных дел и витала далеко от стола.

– Интересно, как можно облегчить экзоскелет? – вдруг вырвалось у Сашки. Вслух. – Если делать перфорации, надо проверять, не согнётся ли от веса…

Сашка давно прочёл, сколько экзоскелет может весить в зависимости от конструкции. Эти цифры казались ему слишком большими, ведь все килограммы должен таскать на себе больной человек! И чем тяжелее аппарат, тем больше энергии будет уходить на каждый шаг…

И отец, и «она» разом остановились.

Видимо, пока Сашка думал о своём, разговор взрослых улетел куда-то далеко, и сказанное Сашкой прозвучало совсем невпопад.

– Экзоскелет? – переспросила «она». – А что это такое?

– Забиваешь себе голову ерундой, – сказал отец. – Всё в куклы играешь. Целые институты работают над всякими роботами, а тут ты, весь такой гениальный. Без тебя не изобретут!

Лучше бы отец этого не говорил.

Сначала Сашка хотел ответить отцу. Но…

Ох, как много всяких неожиданностей переплетается в человеческой жизни!

Ведь на робототехнику Сашку отвела мама. Мама… Воспоминание о маме нахлынуло быстрой волной. Сашка вдруг представил себе, что ответила бы ему мама, если бы он начал рассказывать о том, что хочет сделать и как.

Она сказала бы: «Да, сынок, в мире есть очень много талантливых людей. И даже гениальные встречаются. Но пока они малы, даже гениальные часто этого не знают. В человеке может скрываться огромный потенциал. Пока не попробуешь, не узнаешь. Дерзай! Самое время, чтобы понять себя!»

Мама бы так сказала, потому что она частенько так говорила. А все критические заключения отца превращались при этом в шутки, в противоречия, которые не мешали главному. Мама бы его, Сашку, услышала.

Да… мысль гораздо быстрее человека. Интересно, с какой скоростью летит мысль? Кто-то измерял или нет?

Сашка медленно посмотрел на отца. Потом – на «неё».

Она что-то почувствовала. Сжалась как мышка, но не произнесла больше ни слова.

И тогда Сашка молча грохнул чашкой о блюдце. Чай выплеснулся. Чашка треснула. Ручка у чашки отвалилась и упала на кухонный пол, жалобно звякнув.

Жалко чашку.

Жалко чашку…

– Псих! – вскочил отец. – Ты псих натуральный! Тебе снова в санаторий надо!

– Ага! – вскочил и Сашка. – С глаз долой – из сердца вон! Давай, определяй! Можешь сразу в психушку меня затолкать и всем потом рассказывать, что тебе сын неудачный попался. Но ничего, вы себе нового сына родите, который будет пай-мальчиком! Он будет вас слушаться и не будет вам мешать!

– Саша, остановись, пожалуйста, – вскочила и «она».

– Что, тебе я тоже мешаю? Я же к тебе в мастерскую не лезу! Или прийти к тебе, всё чёрной краской раскрасить? А «я так вижу», между прочим! Так у вас, художников, говорят? Или я из-за вас вообще ничего видеть не должен?

– Саша, никто… никому… Саша, кто тебе запрещает, Саша… Саша, я тебя прошу… – шептала «она».

– Псих! Придурок малолетний! Сколько можно?! Я больше не могу! – это кричал отец. – Ты не понимаешь ничего! Ты…

Кажется, отец проглатывал что-то непечатное. Не в первый раз. Иногда и вылетало. Но не впечатляло.

– Саша, я прошу… – шелестела «она». – Серёжа, не надо…

Короче, чаепитие удалось.

Снова Сашка лежал на кровати, уже под одеялом, раздевшись.

«Эх, дядя Вася, дядя Вася! – думал Сашка, засыпая. – Наверно, про „сначала думай, потом делай“ – это такая сказка. Это, может, в сказках бывает, а в жизни все мысли только потом. Когда всё заканчивается, начинается „разбор полётов“. И то… Может, мама мне могла бы что-то объяснить, но мамы нет. И не будет. Надо как-то жить… в колледж уходить, пока крыша не поехала…»

Уличный фонарь освещал ещё голые деревья. На пол ложилась сказочная тень в световом квадрате окна.

«Что бы мама сказала? Вот! Она бы сказала про разведчиков! Однажды она так сказала, когда я ещё маленький был, и мы с ней играли в шахматы. Как она говорила?» – Сашка начал припоминать и вспомнил. Мама говорила про то, что шахматисты и разведчики могут думать на три хода вперёд и даже больше ходов. Но это же разведчики!

Она сказала: «Если разведчик не будет продумывать свои действия на несколько ходов вперёд и не будет при этом готов ко всяким неожиданностям, его сразу вычислят. Поймают, будут пытать, мучить. Скорее всего, убьют. Но, понимаешь, человека этому специально обучают. Помимо того, что у человека должен быть подходящий ум и сила характера».

«А что, силу характера и ум тоже тренируют? – это я тогда спросил. – Так, как силу рук? А как отжиматься головой?»

Сашка вспомнил, как они с мамой тогда смеялись. Маме очень понравилось «отжимание головой»…

Мама. Мама, где ты?

Опять не получилось сначала подумать…

На этом воспоминании Сашка и заснул.

Школу на завтра никто не отменял. К урокам он даже не притронулся. По уважительной причине. Времени не хватило. Безуспешно пытался «отжаться головой».

Глава 7

В школу Сашка раньше ходил с удовольствием. Его уважали.

Он получал на робототехнике грамоты и призы. Участвовал в выставках. Учителя называли Сашку будущим «генеральным конструктором». Одноклассники не возражали. Особенно после того, как грамоту вручали торжественно на каком-нибудь празднике.

Он сам… Ну, если честно, видел себя то Сергеем Павловичем Королёвым, конструктором ракет, то ещё кем-нибудь. Правда, дядя Вася говорил, что жизнь Королёва была очень сложной, и обещал, что обязательно ему, Сашке, многое расскажет.

Потом.

Но кого и когда пугала чужая трудная жизнь!

Когда Сашка учился в седьмом классе, мама начала болеть. У мамы нашли онкологию. Рак. Очень быстро, за полтора года, мама умерла.

Когда мама заболела, всё ушло на второй план. А когда мамы не стало – почти всё для Сашки просто перестало существовать, в том числе и школа, и робототехника.

Сашка тогда… Сказать, что он переживал, – ничего не сказать. Сашке просто было плохо. Почти физически.

Несправедливость жизни ударила Сашку наотмашь. Куда-то в живот, в солнечное сплетение. Он внутренне согнулся и замкнулся. Учиться почти перестал, никак не мог прийти в себя. Тосковал. Школу пропускал. Еле-еле закончил восьмой класс. Почти на всё лето отец отправил его к своей маме на подмосковную дачу.

Сашка этого совсем не хотел. Но, по большому счёту, ему было всё равно.

Дача с не очень любимой бабушкой не помогла, а даже усугубила переживания Сашки.

Бабушка старалась накормить внука посытнее, но не более того. Эту бабушку, маму отца, Сашка с детства не очень любил. Да и она поговорить по душам не пыталась. Сашка больше любил маму мамы, но она давно умерла. Ещё до мамы.

Друзей-приятелей на соседних дачах Сашка не завёл. Да и оказалась там одна малышня. Иногда приезжал отец. Вот и все развлечения.

Сашка в основном сидел в компе и играл в танчики или в другие игры. Думать о чём-то более серьёзном не было ни сил, ни желания.

Книг у бабушки почти не было.

На полке среди разных книжиц лежала толстая Библия на церковнославянском языке. Библия просто лежала и от долгого лежания почти спрессовалась.

Сашка честно попытался прочесть хоть что-нибудь, но безрезультатно.

Неожиданно Сашке понравилось поливать огород и даже заниматься прополкой. Вот тут он бабушке помог!

Помог также со сбором урожая и с его уничтожением.

В июле они съездили с отцом в Турцию, к морю, на неделю. Море, солнце – всё было бы очень здорово, если бы не постоянные разговоры отца о том, что надо скорее возвращаться в Москву.

В Москву, в Москву, в Москву…

Теперь Сашке понятно, что так подгоняло отца. Ему хотелось совсем другого общества, совсем не Сашкиного.

В сентябре, с началом учёбы, ничего в Сашкином поведении не изменилось.

Тоска. В школу идти не хотелось. Делать ничего не хотелось. Зато часто снилась мама.

Тогда отец и придумал отправить его в санаторий на три месяца, чтобы нервы лечить. Уже в девятом классе, в конце октября. Даже на Новый год из санатория не отпускали – боялись. Санаторий специальный, закрытого типа, для подростков с восьмого по одиннадцатый класс.

Для таких, как Сашка, и ему подобных. У которых крыша хоть и не поехала, но зашаталась.

Санаторий, как ни странно, помог. Во-первых, там была школа, и в классах – не больше десяти человек. Учителя спокойные, двоек не ставили, замечания делали, как ангелы в раю.

Типа, ходите, пожалуйста, по дорожкам, а то вы можете примять ангельские цветочки.

В таком отношении чувствовалась изрядная доля фальши и просто вранья. Потому что среди пациентов санатория попадались всякие уникумы. И форменные психи, и личности, постоянно плачущие и ноющие. Были наркоманы, успевшие к своему юному возрасту стать «бывшими». Те, кто выписался из лечебниц и специальных больниц. Сашка даже помогал успокаивать некоторых, а некоторых подбадривал и смешил.

Весь персонал санатория был вышколен. Пусть и с кривыми улыбками, но никто из сотрудников подросткам не грубил, никто не срывался.

Наблюдали за пациентами постоянно, хоть и не очень навязчиво. Камеры кругом, камеры, камеры.

Санаторий-то был частный, зарплаты у сотрудников высокие. Обо всём этом рассказал Сашке отец. О том, что пребывание Сашки в санатории обошлось ему в немалую сумму.

Но отец даже не раздумывал – отдал, сколько надо. И ещё бы отдал, как он говорил. Только бы Сашке помогло, только бы сын не поддавался горю и мужественно перенёс потерю. Так говорил отец, но, оказывается, он говорил не всё.

Конечно, и таблетки в санатории были, и уколы. И всякие процедуры расслабляющие. Пещеры соляные, лечение ароматами и шумом моря.

Шум моря Сашке особенно нравился.

Смартфоны и планшеты выдавали на два часа по вечерам. В выходные – по два часа утром и вечером. Интернет – в эти два часа. Пока на письма ответишь, напишешь кому-нибудь в ВК…

Оставались книги из библиотеки. Сашка стал читать. Пару раз попытался отвлечься детективами, но для его мозгов сюжеты детективов казались искусственными и даже примитивными. Гораздо больше захватило «Преступление и наказание», но только его начало. До середины. А потом Сашка только посмотрел, чем кончилось. Попробовал прочесть «Трёх мушкетёров» – не смог, скучно стало. До конца прочёл рассказы Чехова, решил взять Чехова ещё, но читать пьесы не смог. Фантастику ещё читал.

За три месяца прочёл столько книг, сколько не читал за год. Или за два.

Хоть какая-то польза.

Вышел Сашка из санатория в начале февраля, вернулся домой, а в квартире уже пахнет красками, и ходит по квартире не мама, а чужая женщина. Художник-дизайнер. Новая жена отца.

– Па, а ты мне не скажешь, как это понимать?

– Саня, я давно хотел тебе всё объяснить…

– Ты… ты даже мне ничего не сказал! Не намекнул! Не попытался! – не мог прийти в себя Сашка, увидев «её». – Почему? Почему ты мне ничего не сказал?

– Я не хотел тебя расстраивать.

– Себя ты не хотел расстраивать, а не меня!

– Саша… Сынок…

– Ты предатель! Как ты мог… Мама только умерла, а ты…

– Полгода прошло. Даже больше. Мы с Наташей только расписались.

– Расписались они… А раньше вы что делали? Когда мама болела, вы тоже… Как ты мог! А я? А про меня ты подумал? Или ты решил, что я всю жизнь буду по санаториям жить? Как ты мог! Ты предатель! Ты не только маму предал, но и меня!

Нет, слов у Сашки не хватало…

– Ты что хочешь, чтоб я «эту» ещё и «мамой» называл? Даже не рассказал! Не предупредил! Даже когда мы в Турцию ездили! – не мог успокоиться Сашка.

– Саша, я думал, ты всё поймёшь. Я помню маму так, как и ты. Мою жену зовут Наташа. Это свершившийся факт. Так что прошу любить и жаловать. Это взрослая жизнь, ты не понимаешь всего, а я не могу тебе всего объяснить.

– Не оправдывайся, я всё равно тебе не верю! И никого жаловать я не собираюсь, тем более любить!

«Вот тебе и побывал в санатории, полечил нервы… – думал Сашка. – И как я смогу дальше жить после этого?»

Всё внутри у Сашки протестовало. Хотелось кричать и биться головой о стену. Бился бы, если бы это помогло…

– Саша, перестань. Не психуй. Или ты хочешь обратно в санаторий?

– Ага, ты меня специально решил в этот санаторий отправить, чтоб тут с «этой»… чтобы её к нам домой привести…

– Не неси ерунды!

– А ты не будь предателем! Выгони её!

– Никто никого не будет гнать.

– Я сбегу!

– Куда? Ишь, храбрый какой! Будешь жить под забором!

– Лучше под забором, чем с «этой»!

Вот так, слово за слово, общение с отцом превращалось в диалоги двух людей, которые не выносят друг друга.

Нет, Сашка не убежал «под забор». И правда, куда бежать… Холодно под забором-то. Пришлось жить дома. Но это уже был не тот дом, что раньше. Жить с отцом-предателем и «этой» – невозможно… Противно, фальшиво. И прочее.

Через неделю, когда первый ужас от произошедшего утих, Сашка принялся размышлять о том, почему отец так поступил. Несколько раз попытался проанализировать поведение отца в надежде понять его поступки.

Приступал – и останавливался.

Снова приступал…

Но словно что-то отбрасывало Сашку.

Потому что получалось: отец совершенно не думал о нём, когда проделывал всё это. Не рассказал ему честно, не подготовил к такому повороту. Не спросил. Не объяснил. Не говоря уже о том, что не посоветовался, даже для видимости.

Отец просто его, Сашку, сына своего, проигнорировал. Предал.

Ну как ещё сказать? Помножил на ноль. Наплевал на него. А дальше шли слова непечатные.

Глава 8

В школе Сашка как съехал на трояки в восьмом классе, так на них и сидел. Да и трояки ему иногда ставили «так», можно сказать, чуть ли не из жалости.

Это обидно. Но привыкаешь ко всему, даже к такому снисхождению.

В классе отношение к Сашке тоже изменилось. Просто раньше он был «конструктором», призёром разных выставок и олимпиад. Он сам этим гордился, и его все уважали. Он делал роботов.

Грамоты, выставки, благодарности, честь школы и так далее. Ему завидовали.

А теперь он стал обыкновенным. Так себе…

Чтоб влиться в группу классных лидеров, ему чего-то не хватало. Чего?

Там, в этой группе, в основном дети зажиточных родителей. По деньгам отца Сашка в эту группу, конечно, проходил. Но…

Сашка ловил себя на том, что ему просто неохота «тянуться за лидерами», выделываться и даже где-то пресмыкаться. Что-то надломилось внутри. Многое вдруг стало ненужным и неважным.

Когда у него были роботы, ему было хорошо. Он был сам по себе и на высоком уровне.

Главным в классе, самым продвинутым и прочее оставался Эдик Тимошенко. Эдик умный и красивый. Роста высокого, как Сашка. Характера напористого и независимого. И папа у него не просто бизнесмен, а крутой бизнесмен. Помогает школе деньгами. Даже учителя Эдика побаиваются: его грубости не замечают, ставят четвёрки там, где другие получают трояки. С Эдиком человек пять, с ними несколько девчонок, самых видных и тоже «продвинутых» (неизвестно куда). Конечно, самых красивых.

Сашка по-прежнему оставался независимым, но теперь он уже не был чемпионом и призёром. И его независимость почти сразу превратилась в середнячество. И в одиночество. Уровень упал. Не то, чтобы ниже плинтуса. Нет. Упал так, как «крокодилы летают». Проще говоря, всем стало на него наплевать. Есть он в школе или нет его. Есть он вообще или его вообще не существует.

И возраст как-то незаметно изменился. Выросли все. Седьмой класс не сравнить с девятым. Другие интересы. Всё другое.

Раньше, когда Сашка примыкал к лидирующей группе, у него был друг Витька. По прозвищу Воробей, по фамилии Воробьёв. В восьмом, после того как умерла мама, Сашка ещё общался с Воробьём. Воробей вроде бы сочувствовал Сашке. Но иногда казалось, что ситуация просто начинает тяготить Воробья.

Если другу плохо один день – это можно осилить. Помогать!!!

Если другу плохо неделю – можно перетерпеть.

А если другу плохо месяц? Два?

На такие сроки Воробья явно не хватало.

Когда Сашка вернулся из санатория, понял, что Витька стал совсем чужим. Витька «вошёл в лидирующую пятёрку» и прочно укрепил своё положение дружбой с Эдиком.

Сашке места рядом не осталось.

Витька обладал каким-то странным умом, заточенным на подколы и шуточки. Иногда у него очень даже смешно получалось. И плохо было тому, на кого Витькины шуточки были направлены.

Теперь из группы лидеров, которой Сашка, можно сказать, пренебрёг, летели в его сторону шуточки типа: «А, ты теперь из песочка в песочнице кубики лепишь! А грамоты за это дают? А медали?», «Здесь тебе не санаторий для нервнобольных, детка!», «Какие роботы, он теперь из пальцев фигуры делает! А какие? Такие?».

Далее шли фиги и прочие штуки из пальцев.

Да… Лучше не делать ничего, чем делать и бросить.

Автором шуточек был бывший друг Витька. Остальные в основном за ним повторяли. Сашка делал вид, что не слышит. Не чувствует.

Но он слышал. И чувствовал.

Сначала его предал отец, потом друг. Сашка не знал, что больнее. Переживал. Даже пытался поговорить с Витькой.

– Слышь, Воробей! Садись со мной за стол, как раньше! – Когда вернулся, Сашка оказался за предпоследним столом в одиночестве, в ряду возле окна.

Последний стол при этом пустовал.

– А на кой? – задал вопрос бывший друг.

– Ну… Раньше…

– Ты, Саня, шёл бы отсюда лесом. «Раньше» уже прошло, а «теперь» всё по-другому.

– Переметнулся, Воробей? – не выдержал Сашка. – Ты теперь стал круче крутого яйца!

– Это не я переметнулся, это ты недовернулся! Мог бы напрячься.

– Мне этого не надо.

– Ну не надо, так и катись!

Карие глаза Воробья щурились. Видимо, ему нужны были очки.

– Сам катись, если ты такой повёрнутый, – только и оставалось сказать Сашке. – Вертись перед своим Эдиком и катись.

– Нервнобольных не спрошу, – парировал бывший друг.

Витька никогда не лез за словом в карман. Сашка чувствовал, что ещё немного… немного… немного, и он заедет Виктору Воробьёву прямо под глаз. Кулаки сжались, сердце колотилось. И все слова куда-то испарились.

– Ты… ты…

– А ты – нервнобольной! Сейчас тебе скорую вызову, которая психов возит! – издевался Витька.

В драке Воробей не очень силён. Он и сложением своим походил на воробья. И ростом… Сашка был выше почти на голову.

Но хуже было Сашке. Он сумел тогда разжать кулаки. Усмехнулся и сказал:

– Ну да. Эдик у нас в классе самый «нервноздоровый».

– Не такой, как ты!

– Ну да. Я выпендриваюсь поменьше. Пошёл ты, Воробей! Пошёл ты!

– Сам пошёл!

Ну и так далее. Ещё пара слов. Пара жестов. От которых ничего не изменилось.

Вот так. Друга больше не было.

Хочешь, злись. Хочешь, плачь.

Глава 9

Можно было попросить отца перевести его в другую школу. Сашка, конечно, попросил бы, если бы не Маша.

Вернее, Мариэтта. Она армянка, у неё фамилия заканчивается на «ян». В классе её называли Машей или Марой.

До санатория Сашка её не замечал. Была себе в классе и была. Невысокая, черноглазая. В седьмом была с косой, в восьмом – с косой, в девятом волосы подрезала и носила их под заколками.

В продвинутую группу входила постольку-поскольку. Её бы «взяли», но родители запрещали ей ходить на вечеринки и гулять допоздна.

Она об этом говорила всегда открыто и не стесняясь. Её и перестали звать.

А вот когда Сашка вернулся из санатория…

Мариэтта оказалась первой, с кем он поговорил. Вернее, она стала первой, кто поговорил именно с ним. Он тогда встал в столовой в очередь за ней. Случайно. Стоял, рассматривал заколку в её волосах. Думал о том, что даже заколку кто-то изобрёл, как это ни смешно.

Мара повернулась к нему:

– Ты как? – спросила она.

– Нормально.

Что-то ёкнуло в Сашкиной груди. От того, что в бархатных глазах Мариэтты отразилось вдруг такое сочувствие, которое он искал и не находил ни у кого, даже у отца.

– Знаешь, – сказала Мариэтта тихо-тихо, так, что её слова почти слились с гулом столовой. – Знаешь, все, кто… Все, кого больше нет, – они живые… Они там, на небе… Они нас видят, нам помогают…

– Как? – задал он дурацкий вопрос. – Как они могут нам помочь?

– Через сердце, – ответила Мариэтта.

– Откуда ты знаешь? – не менее дурацкий вопрос, но что ещё он мог спросить!

Тут подошла её очередь. Потом – его.

Она первой села за столик, он хотел сесть с ней, но тут набежал народ, и он оказался на свободном месте совсем за другим столом.

Через несколько дней на дополнительных занятиях Сашка снова оказался с Мариэттой рядом. Потому что народу на занятиях осталось мало, и учительница сама пригласила его:

– Саша, садись поближе, вот, с Машей, за второй стол.

Знала бы учительница, что она наделала!

Сашка чувствовал, что Мариэтта спросит. И она спросила через некоторое время:

– Ты всё грустишь?

– Нет… С чего ты взяла?

– Я вижу. Знаешь, у меня ведь отец разбился на машине. Давно, я ещё маленькая была.

– Да? Не знал.

– У меня теперь отчим. Давно уже. Он хороший человек. Умный, добрый.

– И ты что, его любишь? Отчима этого?

– Я его уважаю. Может, даже люблю. Не знаю. Но отца я помню. Он мне снится. Я правда знаю, что он там… живой.

– Мне тоже мама снится, – только и смог сказать Сашка.

Мариэтта подняла ему навстречу свои бархатные глаза в обрамлении пушистых длинных ресниц. Не накрашенных. Просто пушистых и длинных. Это просто краш.

– Не болтайте, – ворвался в сознание голос учительницы. – Не болтайте, время ограничено. – Решайте!

– Ладно, давай слушать, – прошептала Мариэтта, – а то училка уже третий раз на нас смотрит.

Нет, это просто пытка была для Сашки, а не дополнительные занятия.

После занятий Сашка долго мялся в вестибюле школы, потому что Мара задержалась в коридоре, болтая с девчонками.

Сашке хотелось проводить Мариэтту до дома. Когда девчонки начали спускаться по лестнице, Сашка выскочил на улицу. Потом долго ждал, пока девчонки разойдутся в разные стороны.

Сашка шёл за Марой чуть поодаль, чтоб его никто не заметил.

Наконец с Мариэттой осталась только Светка. Вот и Светка повернула, и Мариэтта осталась одна…

Ну глупо же!

Что можно глупее придумать, чем нарисоваться перед человеком, когда ему осталось сто метров до собственного подъезда!

Тут Сашка опять вспомнил дядю Васю.

«Эх, дядя Вася! – подумал Сашка. – Что-то твои советы мало помогают! Надо же было продумать… Надо или не надо? И как тут продумаешь, когда не знаешь, с кем человек пойдёт в школу или из школы! Я же не знал, что Светка рядом живёт!»

Размышления о Светке походили на оправдание.

Оправдываться Сашка не любил. Но вот одну здравую мысль из этого он всё-таки вынес: «Прежде чем продумывать ситуацию, надо собрать максимум информации».

Вероятно, эта мысль была не так уж и оригинальна. Но она была своя, родненькая. Можно сказать, выстраданная.

Так вот, дядя Вася.