Текст книги "Теория и история культуры повседневности России"

В повседневности раскрывается почерк эпохи – её стиль1212
  Стиль (греч.) – палочка для письма. В историко – культурном подходе – универсальное свойство культурной формы, аспект морфологии. В работах Й. Хейзингаи – некое достоинство культуры эпохи «„Гордая история великолепного Запада предстает перед нами как чередование стилей; это, согласно школьной терминологии, романский стиль, готика, ренессанс, барокко – все это в первую очередь названия определенной формы выражения пластической способности искусства. Но слова не выражают всего значения этих понятий: мы хотим подразумевать под ними также и деятельность, мысли, вообще всю структуру данных эпох. Таким образом, каждый век или период имеет для нас свою эстетическую примету, свое многозначащее имя. 18 век представляется нашему взгляду последним как все еще гомогенное и гармоническое воплощение собственного целостного стиля в любой области; при всем богатстве и разнообразии этих сфер, он есть единое выражение жизни“ (Хёйзинга Й. Homo Ludens. В тени завтрашнего дня. М.:, Прогресс, 1992).


[Закрыть]. Стиль неуловим и четок – по его особенностям мы безошибочно угадываем время. Стиль целостен.

В XVI веке на проблему стиля интуитивно, из практики анализа формы выходит исследователь художественной культуры Дж. Вазари1313
  Вазари, Джордж. Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих. – М.:Астрель АСТ, 2001. -559с.


[Закрыть]. К рубежу XIX – XX века проблема стиля была осмыслена на уровне теории. К новому времени тема стиля как объективности распадается в стилевом многообразии современной культуры. Георг Зиммель определяет стиль как меру экспрессивных возможностей, каждая из которых строится по собственным законам, с множеством форм, в которых выражается жизнь как целое. К рубежу XIX – XX веков стиль как таковой обретает черты независимости от конкретных людей с их привычками, особенностями, убеждениями, характеризует эпоху, форму культуры в целом.

Саму эпоху можно рассматривать в аспекте её стилевого обрамления или как представление стиля. Понятие стиля становится важной характеристикой культуры. Стиль раскрывается в культурной форме и выдает смыслы истории культуры. По тому, как человек сидит, курит, бежит за уезжающим транспортом, мы зримо видим время, которое этот стиль манифестирует.Наш внешний вид, скорлупа (дом), манера вести себя выдают наш стиль и раскрываются в повседневности. Стиль эпохи, личностной игры (например, моды) или социального, общего «плана» жизни (официальной культуры) выдают культуру. Стиль повседневности – это реальная форма бытующей (живой) культуры. Повседневность принимает культуру, выявляя особенность её стиля, живого почерка, который выявляется в том, как люди ходят, едят, смотрят друг на друга, одеваются. Стилевое разнообразие повседневных практик особым образом отмечает складывающиеся в культуре субкультурные варианты. В современной российской культуре одновременно функционируют различные стили, почерки, по которым безошибочно угадывается её срез, страт, особая форма.

Таблица 5 – Специфика стиля в повседневной культуре

1. Выписать основные характеристики современного повседневного молодежного стиля, сравнить его с не – современным, не – молодежным, или устаревшими повседневными стилями (по вашему выбору).

2. Выписать характеристики дома как культурной формы бытия, расставить иерархию форм повседневной культуры вашего дома, быта.

3. Раскрыть понятие «водоворот мысли» о. П. Флоренского.

1. Георгиева, Т.С. Культура повседневности: В 3 кн. – Кн.3 Частная и общственная жизнь в современном мире: учебное пособие для вузов/ Т.С. – Георгиева. М.: Высшая школа, 2007. – С. 546-551. – ISBN 978-5-06-005297-8.

2. Элиас, Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования в 2-х т. – Т. 1. Изменения в поведении высшего слоя мирян в странах Запада. / Н. Элиас – М. – СПб.: Университетская книга, 2001. – 332 с. – ISBN 594483-011-5.

3. Смирнова, Н. М. От социальной Метафизики к феноменологии «естественной установки» (феноменологические мотивы в современном социальном познании). / Н. М. Смирнова – М.: ИФ РАН, 1997. -222 с. – ISBN 5-201-01932-3.

4. Коняхина, И.В. Эстетика повседневности // XXI век: будущее России в философском измерении: Материалы Второго Российского философского конгресса (7-11июня 1999 г.) В 4 т. – Т.3: Философская антропология и философия культуры. Ч.2./ И.В. Коняхина – Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 1999. – С.167– ISBN 5-75250703-0.

5. Лотман, Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII – начало XIX века)/ Ю.М.Лотман – СПб.: Искусство. – 1996.339 с. – ISBN 978-5-210-01631-7.

6. Флоренский, П. У водоразделов мысли //Христианство и культура / П. Флоренский – М.: ФОЛИО, 2001. – 342с. – ISBN 966-03-0933-3(Фолио) ISBN 5-17002658-7(АСТ).

7. Чирков, В.Ф. Пушкин – Хайдеггер: сравнительное прочтение двух текстов / В.Ф.Чирков // XXI век: будущее России в философском измерении: Материалы Второго Российского философского конгресса (7-11июня 1999 г.) В 4 т. – Т.3: Философская антропология и философия культуры. – Ч.2. – Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 1999. – С.136-137. – ISBN 5-7525-0703-0.

1. Структурные элементы повседневности и «повседневные миры».

2. Интерсубъектность повседневности.

3. Исторический контекст и повседневность.

4. Природа как дом. Природные характеристики и чувство своего мира.

5. Специфика повседневного мышления. Пространственно – временные характеристики повседневности у А.С. Пушкина и М. Хайдеггера.

6. Мир пространства и звука у Пушкина и Хайдеггера. Картина повседневного мира и чувство своего (повседневного) мира.

(Вопросы 5 и 6).

Началом рассуждения может послужить путь, угаданный Павлом Флоренским – круговорот мысли, когда нет еще единого определенного русла1414
  Флоренский П. У водоразделов мысли // П.Флоренский Христианство и культура. – М.: Фолио, 2001. – С.25.


[Закрыть], когда мысль находится еще в процессе рождения, когда внутренние связи только обозначены, намечены, слиты с художественными образами. Так в подходе о. Павла Флоренского течет традиционная мысль. Смысл располагается в сетчатом строении мысленной ткани, где связи многочисленны и разнообразны. Это делает ткань размышления прочною и гибкою, приспособленною к каждому индивидуальному строению ума.

Так течет мысль художественной прозы, так выстраивается цепь рассуждений Мартина Хайдеггера. Отталкиваясь от этой посылки, попробуем выявить особенности этого, насыщенного традицией, круглого мышления. Близость традиционному мышлению подобие вскипанию мысли отмечает сам о. Павел: «У первичных интуиций философского мышления о мире возникают вскипания, вращения, вихри, водовороты – им не свойственна рациональная распланировка, и было бы фальшью гримировать их под систему – если только и вообще – то таковая не есть всегда vaticinium post eventum (лат. предсказание задним числом), вещание после самого события мысли; но, не будучи упорядоченно – распределенными, исчислимо – сложенными, эти вскипания мысли, это

 
…колыбельное их пенье,
И шумный из земли исход
Настоятельно потребны,
ибо суть самые истоки жизни».1515
  Там же. – С.26.


[Закрыть]
 

Остановимся на данной методологии и рассмотрим наш текст. Выявим центры водоворотов, клублений мысли, те опорные постоянные, вокруг которых идет рассуждение: от которых оно отталкивается и к которым возвращается. Соотнесем с этими постоянными (опорными смыслами, константами) сам текст и привяжем его к породившим его культурным нишам. Определив соответствующие сферы культуры, раскроем их культурное, или традиционное содержание. Итак, начнем раскодирование, раскрутку смысловых кругов, вращений, водоворотов:

1) первый смысл погружен в природное, слитое с традиционностью начало: старые липы, дорога, луга, холм, лес и высокий дуб;

2) второй круг водоворота наполняет картину знаками человека, которые уравновешивают природные составляющие: на антропологическое начало указывают дорога и хлебные нивы, распятье в поле, скамья под дубом;

3) далее в картину вводятся знаки динамики, движения и ритма. Проселок близок (родствен) шагам мыслящего и шагам труженика – поселянина. Проселок ведет в прошлое (в воспоминания детства), суживается до состояния я-ребенок, отрезает внешний мир и перспективу.

Но проселок же намечает движение за пределы очерченного им мира, на свободу! В движении человека знаки связываются в целостность. Дуб «повествует» о постоянстве (неизменности, вечности) и смысле перемен, роста. Его жизнь раскрывается навстречу небесам, и (одновременно) коренится в глубинах земли. Гармония постоянства и перемен – это знак сложившегося культурного целого, которое ощущает автор – образец бытия. Такое бытие есть бытие сложившегося культурного целого. Дуб – древо жизни, связь с историей, центральный знак, константа смыслов человеческого мира, моделирование традиционного мирового дерева, в европейском, антропоцентричном ключе. Дуб, соединяющий небо и землю, не поддерживает мирозданье, как принято в архаике. Это дерево моделирует мое, единичное бытие, мою, единичную культуру, как центр моего мира (проселка);

4) время незначимо для истины о единичности человека. Постоянство, вечность проселка, антропология местечка, есть скорлупка, исток того же самого, мудрости единичной жизни. Пространство и время наполнены звуком, зовом проселка, повествующем о том же самом, о вечности;

5) смысл постоянства и вечности не указывает на глубины космоса и тайны планет, он наполнен человеческим началом;

6) форма этого смысла (зова) несложна, в ней скрыто великое и непреходящее. Простота проселка цветет и ширится – она может наполнить мир. Она молчит, но повествует (о возможностях человека!). В его молчании зов к вечности;

7) зов слышат те, кто понимают проселок (данную культурную модель). Гром техники не дает слышать его;

8) человек, который не слышит зова проселка, рассеивается, и жизнь теряет для него смысл. Вместо мудрой простоты он видит однообразие. Он ищет выход в переменах, разнообразии (ином движении, иных культурах);

9) надо слышать мощный зов проселка, надо уметь видеть мудрость его простоты. Если ты сумеешь сделать это, ты обретешь радость ведения. Радость ведения – это врата в вечность, вход в которые – тайна, колдовство (загадка для автора);

10) мир проселка замкнут (исходно доступен не всем!) (Дворцом);

11) ключ в зов проселка, радость ведения, тишину и мощь зова, в звуке колокола, отмечающем жертвы войн. Колокол делает простое еще проще (дает слышать зов!), делает путь в ведение более коротким. Колокол отмечает мир покоя (вечности в христианской транскрипции). Автор утверждает – зов внятен. (Что это? Душа, мир, Бог?). Зов – это граница (вход – выход), запрет, отказ, граница, но он же и начало, исток. Автор говорит о культурных границах, которые есть запрет, но они – же и ключ в мир культуры.

1. Хайдеггер, М. Проселок / М. Хайдеггер // Наш современник:1992. – № 1.С.173-174.

2. Художественный текст для анализа (по выбору студента).

2.3 Тема 3.: Традиционность и повседневность

1. Народная и архаическая традиция в русской культуре.

2. Традиционное моделирование как сущностная характеристика российской повседневности.

Традиция – форма и способ социального наследования (от лат. – передача). Традиция и новация – два «плеча» культуры. В живом бытии, в переживании выявляют моменты устойчивости или неустойчивости культуры. Соединение традиции и новации в каждом культурном феномене, культурной форме показывает жесткость формы и её неустойчивость, склонность к модификации, а также способность хранить многие варианты исторически сложившейся гармонии культуры. Культурный феномен включает традиционные и новационные компоненты, и когда складываются определенные условия, имеет способность сохраниться или отходить на скрытый план бытия, а при вновь появляющихся условиях – восстанавливаться. Такая регенерация, иллюстрирующая сущность культуры, её органику, демонстрирует разные уровни потенциала культурной жизнестойкости. Чем больше в культуре традиционного наполнителя – чем мощнее традиционное ядро, тем значимее будет сохранение культурной формы. Традиция в значительной мере сохраняет все присущие ей формы.

В традиционной культуре каждая культурная составляющая хранит устойчивость, коренящуюся в её традиционности. Традиция канонизирует базовые формы культуры. В случае угрозы гибели культуры часто увековечивается её формальная сторона (рождаются фундаментальные её формы). В процессе христианизации русской культуры внешне принятый Русью христианский канон позволил наполнять принятую форму собственным традиционным содержанием. Такая трансформация языческой культуры Руси обязана повседневности, сохраняющей жизнеобеспеченные традиционные формы культуры.

Проявление культурной формы – это не всегда гармоничное целое, это может быть комплекс, коллаж или мозаика. Мера, гармония, свойственная культуре, её гармонизирующее начало в разных культурных феноменах будет разной. Слитность, синкретность традиционности и новационности наиболее полно выражается в художественном феномене, художественной форме, в художественном произведении. В варианте художественной формы таким началом будет выступать цвет, пространственные, композиционные характеристики, смысловые компоненты, на которые опирается художник. Традиционный мир рождает феномен народной художественной культуры, в ней весь народ становится «коллективным художником».

Мощь традиционности и мера новации позволяла культурам сохранять целостность и устойчивость в истории. Путь культуры России – молодой культуры, можно определить как по преимуществу традиционный путь. Мир архаической традиции соединял человека с исходной космогонией. Человек в своем повседневном мировоззрении в каждом действии, в человеческой, не – природной, «надприродной» жизни соотносит себя с высшими проявлениями природы. Они выражаются в традиционной культуре в образах земли и космоса. В обрядах человек выявляет иерархию природного и неприродного. В ней определяется место человека, человеческого рода и всего живого мира. Эта иерархия усложняется с расширением человеческих знаний и представлений о мире. В первой, наиболее древней модели мирозданья человек взаимодействует с космосом и планетой напрямую, что выражается в заговоре и архаических языческих верованиях. Эту модель мы сегодня можем увидеть в росписи русской прялки, где небо и подземный мир символически связаны в изображениях на головке и донце прялки.

Таблица 6 – Структура мира в Древней Руси

В архаике всех народов нет индивидуального выражения в современном его понимании.

Понятия «я» и «мы» слиты. Человек в своей индивидуальности повторяет в своей судьбе путь Бога, и его жизнь соединена с жизнью рода. Подобно божеству он (как ни одно живое существо) может быть самим собой и кем-то другим. Он свершает эти превращения в ритуальных действиях и магических обрядах которые с древности разработаны в каждой традиционной обрядовой культуре.

Предложенная ниже последовательность традиционных обрядовых действий показывает, как в обряде одевания паневы1616
  Панёва – традиционная женская одежда, особая юбка из 2-3 кусков ткани надевавшихся поверх рубахи в южных районах Руси


[Закрыть] девочка – подросток превращается в невесту.

Таблица 7 – Традиционные действия преодоления социальных и культурных границ: инициация

Раскрытый выше обряд описан Д. Зелениным. В результате обряда девушка – невеста входит в сообщество других девушек – невест для того чтобы впоследствии стать частью взрослого сообщества1717
  Зеленин, Д.К. Обрядовое празднество совершеннолетия девицы у русских//Избранные труды. Статьи по духовной культуре 1901-1913 – М.:Издательство «Индрик», 1994. – С.185-196.


[Закрыть].

Принять обрядовую культуру девушка должна добровольно, после чего она должна была принять участие во всех необходимых обрядовых действиях. В историческом процессе сложность обряда со временем утрачивается, и необходимые превращения происходят в процессе новых форм социального действия.

Для самых архаических обрядов социальных превращений требуется соотнесение начальных, промежуточных и итоговых состояний с традиционной космогонией, используя некие постоянные величины, принятые в данной традиции и представляющие космическое целое. В архаике – это солнце, планеты и т.п. В советской культуре – знамя, орден, галстук и т.п. Цепочка связей ведёт от «я» к «мы», через опорные смыслы (постоянные величины), построенные на традиционных основах. Таков путь превращений и символических действий во всех русских заговорах, например в традиционной формуле: «Встану я благословясь, пойду перекрестясь, из ворот в ворота, из дверей в двери, выйду в чисто поле, к бел-горюч камню…».

Цепочка превращений ведет исполнителя обряда от благословления через архаические константы, обозначающие переходы в культурном пространстве архаики (входы – выходы) к пространству иных культур, где расставлены знаки (константы) иного мира (чисто поле, бел-горюч камень), и далее – к божествам, которые помогут решить его проблему (Заря – зоряница).

Таблица 8 – Последовательность использования смыслов в традиционном заговоре

Действия и смыслы чередуются в определенной последовательности (от благословления – к «замыканию» христианской формулой: «Аминь»).

Благословление, двери и ворота, бел – горюч камень – все это маркировка традиционного культурного пространства, в которое встраивается человек. Мировоззренческое превращение – это учебная программа традиционности. Традиционные тексты или традиционные образы повествуют о таких превращениях. Время дополнило сакральные смыслы архаики христианскими, сохранив смысл общего действа заговора.

Если традиционные вербальные тексты и соответствующие действия – это учебные пособия в традиционной культуре, то обряд – это экзамен, практикум, в котором используется весь пройденный материал. Определяющими в этих практикумах будут сакральные знаки (космические и планетарные постоянные). Философское освоение традиционного материала и тем народной культуры тесно связано с историческими и этнографическими исследованиями. Такая междисциплинарность обеспечивает близость и соответствие выводов и обобщений исследованиям в смежных сферах. Определение правдивости и истинности (подлинности) угаданных и выявленных, а затем подтвержденных фактами смыслов заставляет уточнять культурные границы, «зону» пограничья, поле взаимодействия традиции и культуры в этой «зоне». Эти изыскания ставят проблему культурной (или традиционной) формы, проблемы её возникновения, становления, развития, гибели или закрепления во времени. Описания культурных и традиционных реалий (конкретных форм традиционности и культурности) мы находим в отчетах фольклористов и этнографов.

В традиционной повседневности выделяют неизменные по сравнению с краткой жизнью человека – небо, землю, море, звезды, солнце и иные предикаты вечности. Вечностные константы могут быть космологическими1818
  Образы солнца и планет.


[Закрыть], планетарными1919
  Образы земли и вечного на земле: гора, море, степь и т.п.


[Закрыть], социальными. Они становятся ориентирами в традиционных текстах (рассматривая тексты в широком смысле как фиксацию народной истории и культуры в любом носителе – музыке, сказке, костюме и т.д.). Вечностные константы в традиционных культурах обрамляют человеческую жизнь.

В народной традиции нет понятия, точного места и времени, и действуют обобщенные абстрактные категории, приближающие жизнь к вечности: здесь и сейчас, всегда, вечно. Наиболее важным традиция делает эмоциональное отношение к своему прошлому с его извечными модусами гордости, боли, избранности и т.п.2020
  Там же. – С. 49.


[Закрыть]

Таким образом, в традиционной культуре мы выявляем ее целостные и обобщенные, генерирующие ориентиры (вехи). Ведущими ориентирами (константами) являются смыслы вечности и постоянства; им противопоставлялись смыслы жи- вого человеческого чувства, которые обрамляли смыслы вечности. Это – главные традиционные категории.

Все, что соответствует выделенным основаниям, становится центральной опорой для последующего исторического становления народа, организации его жизни. Можно предположить, что в традиционной жизни эмоциональное обладает определенной целостностью и значимое всегда эмоционально. В бытовой культуре эмоциональные компоненты доминируют, вечностные уходят на второй план. Это обуславливает направленность мысли и действия человека. Современная повседневность, например, минимизирует традиционные (вечностные) постоянные, соединяющие людей. На первом плане остаются чувственно – эмоциональные особенности традиций и культур. Чувственно – эмоциональные штампы демонстрируют все современные культурные тексты: радио – теле и кинопродукция, печатные издания.

Анализ традиционности останавливает внимание на мифе, а исследование мифологии приводит к её основе – первомифам. Они повествуют о началах традиционного мировоззрения, размышления о том, как возник мир носителей данной мифологии2121
  Космогонические основания – знаки и образы космоса и звезд – космос, хаос, солнце, небо; планетарные – земля, море, река, дуб, поле; социальные, или социоориентированные – Род, Рожаницы, царь, отец.


[Закрыть]. Неизменность космоса продолжают планетарные постоянные, константы в образах земли, которая была смыслом жизни человека и человеческого сообщества. Эта же неизменность, вечность отражена в планетарном образе горы как центра мира, его смыслового начала, приближающего к вечности, а также моря – окияна, речки – матушки или векового дуба.

Дуб – не космогоническая величина. Он имеет свой век, некие временные рамки, но они значимо превосходили жизнь человека и перед ней представляли вечность. Такие же вечностные основания хранили социальные смыслы человеческого рода (род, роженицы; мор и морены), константы, отражающие жизнь и социальность как непрерывность, подобную вечности.

Неподвижное и неизменное (вечностное) – это лишь одна составляющая традиционной целостности, часть традиционного мировоззрения, обеспечивающего устойчивость (постоянство) мира и человека. Во второй его части то, что исходно изменчиво и противоположно вечности: это бренность, движение жизни и неустойчивость человеческого начала. В своем истоке эта неустойчивость отражает плотское и чувственное естество.

Субстрат традиционности – это соединение вечного и бренного в целостном образе – смысле. Ранние культуры демонстрируют целостность такого взгляда. Жизнь – это «Мать – сыра земля» и призывающая на защиту «Родина – Мать». В первом образе – смысле (суперобразе) социально – антропологическое начало (мать) продолжено в космогонии (смыслы влаги, воды) и планетарном начале (земля). Во втором мать – это защитница живого. Оба смысла предполагают и саму вечность, и непрерывность человеческой жизни, вечно – бренное единство. Можно подчеркнуть, что объединяющее начало образа «Родины – Матери», матери – воительницы (традиционность) стала предпочтительна в культуре с мощным мужским началом – в военных действиях, к которым она призывала.

Народная традиция и сегодня обращает нас к глубинным пластам человеческой истории, к началу ее социальной и общественной жизни. Она как исходная точка отсчета заставляет предполагать в себе особую жизнестойкость (наиболее четко выраженную в архаичном варианте народной традиции), позволившую человечеству выжить и сохраниться.

Так традиционность объемлет высокие мировоззренческие парадигмы, определяющие далекие «вечностные», не имеющие временной разверстки перспективы человечества, и «погружена» в ближайшие житейские планы, в буйство человеческого чувства. Её крайнее выражение – аффект. (Исходя из этого, исследования цивилизации Гербертом Маркузе с его теорией, рассматривающей «принцип удовольствия» и его подавление цивилизацией, или работа Норберта Элиаса о цивилизации с его анализом аффекта неявно исследуют традиционность).

Таким образом, в традиционной культуре, выделенной как предмет философского исследования, доминируют целостные и обобщенные, генерирующие ориен- тиры (вехи) в их чувственном обрамлении – главные традиционные категории, образы и смыслы. Историзм будет важной характеристикой их формы2222
  Там же – С. 51.


[Закрыть].

История с одной стороны остается для потомков в абстрагированном смысле (концепции); с другой – в пропущенном через живое, личностное, человеческое чувство слове. Это слово есть специфическое, чувственное воплощение фактов. Эта специфическая форма, свойственная народной традиции, отражающая ее, и дублирующая её в соответствующей структуре – мифе2323
  Мне довелось увидеть наглядно, как мифологизируется история на примере рассказа о моей собственной прабабушке. Я сама слышала от нее рассказ о том, как она стала монахиней, но недавно услышала уже мифологизированную его форму. Болезни и реальные жизненные перипетии в этой форме были заменены чудом, повелевшим ей стать монахиней.


[Закрыть].

Миф – это не сам факт жизни народа или индивида, это специфически воспринятый и соответствующим образом переданный факт. При этом что-то в этой передаче к данному факту присовокупляется, а что-то утрачивается. Целостная общая концепция отбрасывает массу прагматичных повседневных вещей, и в то же время отдельные фрагменты приобретают значимость и вес. Окружающая жизнь претерпевает свойственное народной традиции превращение в миф – мифологизацию. Линия этого превращения пролегает между своим и иным пространствами жизни.

Мифологическое мировоззрение осваивало свое жизненное пространство и иные миры и царства. То, что не принадлежало своему миру, формировало иные сферы. Свое и иное во всех проявлениях составляло «поле» архаического мировидения, свойственного народной традиции. Свой род, семья, друзья, страна, свой царь. Иные сущности в небесной выси и в подземных царствах, а также – в глубинах времени, там, куда уходят старики и откуда приходят дети.

Народная традиция укоренена в чувственности, но эта чувственность особого рода – она есть чувственность, хранящая жизненные смыслы. Она в высшей степени реальна, так как принадлежит сфере собственного чувства, она прагматична, так как оформляет действие, обеспечивающее жизнь. Она предельно абстрагирована в традиционных образах – смыслах. Примером подобной абстракции можно признать образ палеолитической мадонны, не имеющей черт лица, но объединяющей смыслы продолжения рода. Итак, миф не выдумывают, он защищает человека истинно человеческим оружием – вооруженной мифологией мыслью. Миф и сегодня – конкретная реальность.2424
  Лосев , А.Ф. Диалектика мифа // Лосев Философия. Мифология. Культура. – М.: Политиздат, 1991. – С.24.


[Закрыть]

Мифология всегда вокруг нас с её обязательным бинаром «вечное – бренное» или «иное – бренное», где иное несет предикаты вечности. Волшебство вечности в истинах научных парадигм или в бытовой страшилке в стиле постмодерн (вспомним Фреди Крюгера!) окружает человека, создает контекст иного смысла, относительно которого проигрывается логика своей, собственной жизни.

Для примера использования космогонических и планетарных культур в повседневной практике повторим еще раз знакомый заговор: «Встану я благословясь, пойду перекрестясь, из дверей в двери, из ворот в ворота, выйду в чисто поле, в чистом поле стоит бел – горюч камень, на бел – горюч камне сидит, Заря Зоряница – Красная девица, она шьет – зашивает, кровь унимает…» – в тексте константы выделены жирным шрифтом.

В предложенном заговоре мы видим, как космогонические основания продолжает развернутая социальность: Заря Зоряница – Красная Девица. (Знаки социальности – это отец, царь, а в нашем случае – это антропный знак девы – девицы, которым в ахраике придавалась особая роль в организации жизни).

В каждой сказке или быличке можно отметить жизнеобеспеченность архаики. Сфера «Мы» в таких текстах предполагается изначально. Человек живет с родными людьми, знает, что у них те же проблемы, что и у него.

Другие (не – свои) вне сферы его любопытства – это иные миры, где «нас» (родных людей) нет. Структура мира не предполагает его действий с учетом интересов других. За пределами традиции растут взаимосвязи людей и сообществ, которые отдаляют человека от прямого взаимодействия с космосом и живой планетой. Традиционный мир не придает значения культуре взаимодействия с другими народами, миром других культур. Традиция выстраивает процесс коммуникации с ними по образу взаимодействия с иными мирами и царствами. Однако социальные формы усложняются и космогонические константы заменяются социологизированными. Процесс социологизации культуры виден в анализе «зачинов» традиционных песен и сказок: космогонические постоянные заменяются социальными и техническими.

Для примера мы возьмем традиционный заговор, в котором хорошо видно, как изменяются константы традиционного мировидения. В данном заговоре христианские смыслы сочетаются с архаическими, и более поздними, антропными и техногенными.

Вот текст заговора: «Передо мною гора Сионская и рука Спасителя, Архангел Михаил с мечом и Гавриил с ключом! Господи, спаси меня от злого человека, закрой ему руки, ноги и глаза, чтобы он не видел моего лица!»

В начале заклинания человек обращается к более древнему оберегу, архаическим константам – это гора, но детализация этой константы вполне христианская: гора Сионская. Рядом с архаическими константами рука Спасителя и Архангелы Михаил и Гавриил.

Завершение заклинания – молитва и просьба, обращенное к Богу соединенная с обычным завершением заговора языческого заговора – скрепление его с помощью орудий, которыми скрепляется действие в обыденности – ключ. В данном случае роль ключа играет меч. Меч с его прочностью и способностью к защите – это поздняя силовая формула, «закрывающая», «закрепляющая» символическое действие заговора. Можно отметить использование в качестве закрепа в традиционных оберегах новационных смыслов: железо, ключ и замок и др. Схема разрушения архаической модели культуры и моделирования христианского типа поведения свойственно средневековой Руси. В этом подходе интерсубъектность, «проблематизация другого» отсутствует.

Человек взаимодействует только с представителями «своего» мира. Архаическая модель ориентирована на «вертикаль», средневековая модель – как вертикаль космогонии и социальные модели. В российской культуре и на уровне повседневности, и в официальном мире культуры функционируют обе модели. Архаическая модель взаимодействия раскрывается в русской сказке. В анализе традиционных форм важное место принадлежит обряду, ритуалу, обычаю. Обряд – смысловой переход традиционной культурной границы.

Таблица 9 – Картина мира Древней и средневековой Руси

Ритуал – это узаконенная в бытовой практике последовательность действий, составляющая структуру обряда (смена караула, возложение венков, зажигание огня). Норма – это ценностный регулятив традиционной и не традиционной жизни («ступень» её организации). В традиционной повседневности норма не обладает жесткостью (вспомним действия героев русской сказки).

Правила поведения в русской сказке основаны на вариативности, имеют игровую природу – «пойдешь направо – пойдешь налево». Многочисленные образцы традиционного моделирования повседневного поведения, обыденных форм культуры мы найдем в традиционных (разного уровня) текстах: в пословицах, поговорках, быличках, сказках, анекдотах.