Текст книги "Звезды на ладони"

– Перестань! – слегка встряхнул ее Егор. – Сколько можно... Давай поговорим, наконец, как нормальные люди. Я люблю тебя и хочу вернуться. Я даю тебе слово, что больше не повторю своей ошибки. Никогда.

Наде тоже так много хотелось сказать ему – как сильно она его ненавидит, как готова его убить, как не верит ни единому его слову...

Но в этот момент в дверь снова позвонили.

– О господи... – прошептал Егор. – Принесла же кого-то нелегкая... В общем, так, Надя, ты подумай над моими словами, а я еще вернусь.

Он разжал руки, и Надя выскользнула из его рук. Выпрямилась и побрела, качаясь, открывать дверь Лиле. На сей раз пришла действительно именно она.

В коридоре Егор с Лилей столкнулись. Они со странным выражением взглянули друг на друга и молча разошлись.

– Чего это он? – подозрительно спросила Лиля, когда дверь за Егором Прохоровым наконец захлопнулась.

– Ничего... – буркнула Надя. – Он негодяй и скотина. И опять вещи свои оставил... – Она пнула босой ногой коробку, стоявшую посреди комнаты, и скривилась. – О, как же он мне отвратителен!..

Лиля пожала плечами. На ней было бледно-розовое облегающее платьице и лиловый блестящий плащ.

– Ладно, Шелестова, ты готова? Кстати – неплохо выглядишь... Егор тебя хоть оценил?

– Меня это не волнует, – пробормотала Надя. После ухода бывшего мужа на нее вдруг напала страшная усталость. Может, Егор что-то вроде энергетического вампира? Ну тогда слава богу, что они не живут теперь вместе... – Я, Лилечка, Зине подарок купила. Миленькую такую шкатулку...

– Зачем? – изумилась Лиля.

– Ты же сказала, что у нее день рожденья!

– Ну да, день рожденья! Только не у нее, а у ее Шерри... Шерри – йоркширская терьерша. Зина ее обожает.

– Тьфу ты... – с досадой пробормотала Надя. – Ладно, шкатулку оставлю себе. В общем, я готова, Лиля, только туфли сейчас найду...

Через час они были у Зины Трубецкой. Зина жила в старом сталинском доме на Кутузовском проспекте, на последнем этаже.

– Лилечка, дорогая моя! – застонала Зина, навалившись на Лилю. – Как я рада тебе...

Потом она точно так же навалилась на Надю.

– Будьте как дома, у меня все по-свободному...

Лабиринт из комнат был запутан, все выглядело чрезвычайно стильно (Лиля шепнула на ухо Наде, что помещение оформлял известный лондонский дизайнер), и везде толпились люди. Играла музыка, а в гостиной, в большом кресле, на шелковой подушке, спала Шерри с розовым бантиком между лохматых ушей.

Стола как такового не было – лишь барная стойка, за которой сновала пара шустрых официантов. Везде стояли подносы с канапе, паштетами и пирожными.

Лиля с Надей взяли по бокалу мартини и отошли к окну.

– Вон, в том углу, видишь? В черном костюме... Это Антон Гвоздь, молодой, но очень перспективный юрист. Между прочим, не женат. У тебя есть шанс, Надя! Как тебе?

Надя посмотрела на юриста.

– Ну, ничего... – пожала она плечами и вдруг засмеялась.

– Ты чего?

– Представила, что вышла за него замуж и взяла его фамилию, – смеясь, сообщила подруге Надя. – Надежда Гвоздь. Звучит, а?

– Дурочка, при чем тут фамилия? – Лиля потянулась за многослойным канапе. – Ты, между прочим, свою не меняла, когда за Прохорова замуж выходила...

– Умоляю, если не хочешь испортить мне вечер, то не напоминай о Прохорове!

К ним подошел небритый мужчина в свитере и джинсах – образец богемного стиля.

– Лиля, детка, сто лет тебя не видел... – сердечно поцеловал он Лилю.

– Надя, это Артур Сипягин, он фотохудожник. Артур, это Надя, она занимается переводом художественной литературы...

– У нас много общего, – Артур схватил Надю за руку, поцеловал ее, прикоснувшись колючей щекой, стал смотреть пристальным и цепким взглядом, точно раздевал. – В вас что-то есть, Надя. Яркие цвета, нежная кожа... Ренессанс... Ближе к зиме у меня намечается выставка – я бы вас взял в модели. Не хотите сфотографироваться?

– Я подумаю! – засмеялась она.

– Надька, Артур очень известная личность, его работы публикуются во многих журналах, – светским тоном сообщила Лиля.

– Айн момент... – Артур вдруг вскочил, сунул Наде визитку и куда-то убежал.

– Он тебе как? – тут же спросила Лиля.

– Ничего, – пожала плечами Надя.

– Дурочка, он классный! Только сразу предупреждаю – это ненадолго, такой уж у него характер. Возможно, только на один вечер.

– Ну и ладно! – отчаянно согласилась Надя. От мартини она почувствовала себя храброй и независимой. Она была готова на все, лишь бы забыть Леона Велехова! Ну, и заодно стереть ненужные воспоминания о сегодняшнем визите Прохорова. – Ой, а это кто там, возле колонок? Какой милый...

– Дурочка, это Жени, она трансвеститка!

– Женщина? – удивилась Надя.

– Ну да! Вернее, была ею. А что, можно вас познакомить... Или такое приключение для тебя чересчур экстремально?

В это время к ним подобралась Зина Трубецкая, хватавшаяся по пути за спинки кресел для поддерживания равновесия на своих обычных бесконечных каблуках.

– Лилечка, как ты тут, мое золото? Почему Адама с собой не захватила?

– Зизи, ты знаешь, Адам не тусовщик, он на такие мероприятия не ходит...

– Разве?.. – многозначительно подняла брови Зина. На ней был очередной бурнус, сегодня – желтого цвета – и золотой тюрбан из парчи с шуршащим, перекинутым на грудь концом. Надя вдруг в первый раз заметила, что бровей у Зины нет – лишь искусно нарисованные карандашом стрелки на надбровных дугах.

– А то ты не знала! – сердито воскликнула Лиля.

Зина явно что-то знала.

– Его, говорят, два дня назад видели у Мардарьевского, на одном приеме... – равнодушно сказала Зина, усаживаясь в кресло.

– Ну и что? – вдруг разозлилась Лиля.

– Мардарьевский – это гендиректор «Севзапнефти», – пояснила Зина.

Надя слушала их обеих, ничего не понимая.

– Адам – деловой человек. Он бывает у многих, – сквозь зубы произнесла Лиля и схватила у проходящего мимо официанта бокал с подноса. – Твое здоровье, Зизи...

– У Мардарьевского дочь Дарина, девятнадцати лет, – Зина тоже цапнула себе бокал.

– Ах, ты об этом... – громко засмеялась Лиля. – Ой, Зиночка, я давно его не ревную! Да и он меня тоже. Мы свободные люди и не делаем драмы из обычного флирта...

Зина Трубецкая заерзала на кресле, шурша парчой и звеня золотыми подвесками.

– Лилечка, ты кое-что упускаешь из виду, – ласково обронила она, опрокинув в себя бокал. – С дочерью Мардарьевского нельзя флиртовать. На ней можно только жениться.

Лиля так захохотала, что пролила мартини на свое розовое платье.

Зина Трубецкая, увидев кого-то в толпе, шустро поднялась на ноги и заковыляла в ту сторону.

– Что такое? – спросила Надя, помогая Лиле найти салфетку, чтобы промокнуть пятно. – С чего ты вдруг разволновалась? Адама ревнуешь, да?..

– Вот еще! – засмеялась Лиля еще громче. – Делать мне, что ли, нечего...

Но с этого момента вечеринка покатилась под откос. Лиля начала поглощать мартини в таком количестве, что очень скоро едва могла стоять на ногах. Она хихикала и твердила всем подряд, что ей на все наплевать и что она современная женщина без комплексов...

Неожиданно из толпы снова вынырнул Артур.

– Все, Лильке больше не наливать! – строго заявил он. – И вообще, мне тут надоело. Поехали ко мне.

«Будь что будет!» – решительно подумала Надя. Вдвоем с Артуром они подхватили Лилю под руки (та еще умудрилась по пути схватить со стойки початую бутылку какого-то ядовито-синего ликера и не хотела ее выпускать из руки) и такой тесной компанией вышли из дома.

Лилю затолкнули на заднее сиденье потрепанного «Вольво» Артура. И она отчаянно пила ликер прямо из горлышка и хохотала... Отнять у нее бутылку не было никакой возможности.

Через полчаса они были у Артура – в огромной студии, располагавшейся в подвале какого-то комбината. Сама местность вокруг была настолько мрачной, что Надя, когда спускалась вниз по ступеням, прониклась полной уверенностью, что никогда отсюда на свет божий не вернется. Артур нес Лилю под мышкой...

Но в студии, когда вспыхнул свет под потолком, оказалось неожиданно уютно – пластиковая белая мебель, множество светильников, везде были разложены драпировочные ткани...

Лиля, которую Артур положил на широкий диван, сладко спала, прижав к груди пустую бутылку.

– Умаялась она, бедная... – сочувственно произнес Артур. – У меня где-то было виски.

Он принес стаканы, налил себе и Наде. «А он ничего, интересный», – думала она, разглядывая Артура. Он тоже смотрел на нее – все тем же тяжелым, напряженным взглядом, словно мысленно продолжая снимать с нее одежду.

– У тебя есть идея? – неожиданно спросил он.

– Какая еще идея? – опешила Надя.

– Иногда она бродит совсем близко, но никак не можешь ухватить ее за хвост... Чертова выставка – времени до нее осталось совсем немного, – пробормотал Артур, потирая рукой небритый подбородок. Виски Наде не понравилось, и она отставила в сторону недопитый стакан. – Скажи, есть сюжеты, которые тебе интересны?

– Есть, конечно... – кивнула Надя неуверенно – она все еще не могла понять своего собеседника. – Взять, например, древнегреческую мифологию – если подумать, то вся современная литература вышла из нее. Те же сюжеты, те же страсти...

– Точно! – Артур даже подскочил на месте, схватил Надин стакан и залпом допил виски. – Боги и герои! Ну же... скажи мне имя!

Надя сейчас помнила одно-единственное имя. То, которое было связано с Леонтием Велеховым. И любовью к нему, от которой следовало немедленно избавиться.

– Даная, – тихо произнесла, почти прошептала она, пока еще не понимая, чего от нее добивается Артур. Возможно, этот разговор – прелюдия к любовной игре?

– Точно! Она!!! – завопил Артур.

Лиля во сне что-то забормотала. А Артур как будто сошел с ума. Он полез на какие-то полки, что-то свалил, потом бухнул на стол большой альбом, стал лихорадочно листать его.

– Вот она, Даная! – воскликнул он, остановившись на репродукции со знаменитой картины Рембрандта. – Ты гений, Наденька! Полная идентификация. Георгий Васильевич, Сема! – вдруг захлопал он в ладоши. – Где вы там! Сейчас будем работать... Раздевайся, Наденька.

Она ничего не понимала. Ей вдруг стало страшно. Кого он там зовет?

– Нет, мы лучше пойдем... – Надя потянула за руку сонную Лилю, но та в ответ только слабо застонала.

– Ты что? – удивился Артур. – У меня прямо очередь из желающих, а она отказывается... С ума, что ли, сошла? Сейчас мои помощники придут. Это будет гениальная фотография! У меня как раз есть кровать с балдахином, интерьер подходящий, ангела сверху подвесим – как у Рембрандта на картине, свет направим, чтобы это, значит, было похоже на золотой дождь...

И только тогда Надя догадалась: Артур собирался сделать стилизацию под старинную картину – модное нынче направление в современной фотографии.

Тут же прибежали Георгий Васильевич и Сема – сонные, недовольные помощники Артура. Они принялись устанавливать свет, делать драпировки, притащили прочий реквизит... Все это заняло довольно много времени, пока они подбирали вещи, соответствующие тем, что изображены на картине великого голландца.

Надя задумалась. А потом как бы махнула рукой – ну и пусть... Да, пусть так и будет! И скинула с себя одежду за ширмой.

Поначалу она стеснялась этих трех мужчин, когда вышла из-за ширмы обнаженной и легла на кровать. Но, похоже, им было наплевать, что она женщина, – для них она была просто натура. Это было, пожалуй, даже немного обидно. Ее долго заставляли принять нужную позу, поправляли одеяло, взбивали подушки, подкалывали волосы, приказывали ей вертеть головой... Под конец стеснение у Нади совсем прошло, и она даже осмелилась критиковать действия Артура, начала давать указывая, как и что делать...

Сверху на нее лился рассеянный желтый свет, имитирующий золотой дождь. Трудно было не щуриться, глядя на него, трудно было держать одну руку все время поднятой, искать нужное выражение лица.

– Смотри вверх! – сердито кричал Артур. – Глаза шире... Изобрази радость! Это к тебе любовник пришел, а не налоговый инспектор!

– Артур, а если эту ткань вот так подвернуть? – суетился Сема. – Смотри, складки хорошо прорисованы?..

– А я вообще похожа на Данаю? – в последний момент всполошилась Надя. – Она какая-то толстая, и живот у нее такой... Ну, как будто она беременная или ее сильно пучит...

– Зато у вас лицо... один к одному, – заявил Артур. – И вообще, дело во внутренней сути, а не во внешней схожести. Ты удивительно точно угадала сходство со своим персонажем. Так, теперь постарайся не шевелиться, я буду снимать.

Она лежала на высокой кровати – ноги были слегка прикрыты периной, – опираясь на локоть, а другую тянула вверх, словно стараясь прикоснуться к золотому сиянию, лившемуся на нее... Над головой плыл кукольный амур, подвешенный на тросе, а на заднем фоне выглядывал из-за драпировки Георгий Васильевич в какой-то чудной шапке – он изображал слугу, тайком наблюдающего эту сцену. Все максимально точно соответствовало картине.

«Это просто удивительно... – мелькнуло у Нади в голове. – Похоже на сказку. Пусть у нас с Леоном ничего не будет, но все равно – я счастлива!»

– Голову держи ровно! – одернул ее Артур. – Так, еще снимаю... Руку не опускай!

Поскольку в подвале не было окон, никто и не заметил, что давно наступил рассвет.

Из соседней комнаты приплелась Лиля – бледная, несчастная, в грязном розовом платье. Ее чудесные локоны развились и теперь безжизненными прядями висели вдоль щек.

– Что тут у вас происходит? – хмуро произнесла она. – Боже, Надька, ты голая?! Артур, что за порнографию ты выдумал... А эти мужики кто такие? Не понимаю – групповой секс, что ли, у вас тут?

– Лилька, дура! – одними губами прошипела Надя.

– Не шевелись! – истерично закричал Артур, щелкая огромной профессиональной фотокамерой. – Лилия, не мешай нам...

Лиля высунула язык и, скосив глаза, попыталась рассмотреть его. Язык был ядовито-синего цвета, как и выпитый накануне ликер. Потом Лиля снова принялась наблюдать за действием.

– Что-то я во всем этом узнаю... – пробормотала она озабоченно и пошевелила в воздухе пальцами. – Что-то очень-очень знакомое... Ну да, где-то я такую сцену уже видела... В кино, что ли? Нет, не в кино...

– Так, Георгий Васильевич, а теперь встаньте чуть левее! И смотрите вверх с испугом, словно боитесь происходящего... – решил немного изменить диспозицию Артур. – Кстати, друзья мои, вы помните, что один сумасшедший несколько лет назад плеснул в Эрмитаже на «Данаю» кислотой?

– А-а, точно, «Даная»! – забормотала Лиля. – Я же говорю, что-то знакомое – то ли Репин, то ли Брюллов... Нет, Рубенс...

– Не Рубенс, деточка, а Рембрандт. Так вот, с чего это он, спрашивается, сделал? Мне кажется, в картине есть нечто восхитительное и страшное одновременно. Любовь завораживает, но каждому, наверное, невыносимо страшно, когда он понимает, что еще не испытал ее, настоящей... И может быть, никогда и не испытает...

– Значит, тот псих позавидовал Данае, а, Артур? – пробормотал Сема, поправляя софиты.

– Именно! Он позавидовал, и потому решил уничтожить Данаю. То есть уничтожить любовь, – промурлыкал Артур. – Трудно видеть, когда золотой дождь льется не на тебя, а на кого-то другого.

– Это точно... – вздохнула Лиля, переступая ногами. – Артурчик, а меня в каком-нибудь образе сфотографируешь?

– Утопленницу изобразить не хочешь? – вполне серьезно заявил Артур. – А что – у тебя сейчас очень подходящий вид!..

* * *

Магазин со скромным названием «Строительные материалы» располагался на первом этаже длинного многоподъездного строения, больше напоминающего китайскую стену, чем обычный дом. Надя вошла внутрь и немного растерялась – завалы разнокалиберных досок, стенды с образцами плитки и паркета, рулоны ковролина и линолеума, мешки с цементом и полки, на которых стояли банки с краской и лаком...

Рабочие неподалеку разгружали какие-то стальные конструкции.

– Извините, вы не подскажете, как мне найти здесь Раю Колесову?

– Бухгалтершу?

– Ну да!

– Это дальше, – махнул один из рабочих в глубь помещения рукой. – Она в подсобке, за сантехникой...

Надя стала пробираться между досок, рулонов и унитазов, пока не наткнулась на дверь с надписью: «Посторонним запрещено!» Из-за двери несло крепким табаком и слышались взрывы смеха. Надя постучалась, но поскольку ей никто не ответил, она решила заглянуть внутрь.

Там, в полутемной комнатке, сидела на столе Рая – в синем халате, с карандашом за ухом, а вокруг, кто на чем, расположились продавцы в таких же халатах, с бирками на груди, и дружно хохотали.

– Так вот, больше он к тому доктору – ни ногой! – услышала Надя концовку какого-то анекдота.

– Да, вот и верь в бесплатную медицину...

– Вадик, Вадик, а ты расскажи еще тот анекдот... ну, помнишь, про обезьяну...

Рая увидела Надю.

– Ой, Надька... – обрадовалась она. – Все, мальчики, перерыв закончен – идите в зал! Ко мне подруга пришла.

– Раиса, познакомь? – подмигнул один из продавцов – невысокий, усатый, очень похожий на таракана.

– Вадик, иди к черту!

Продавцы гуськом покинули помещение, и Рая с Надей остались одни.

– Ты здесь работаешь? – с любопытством спросила Надя и осторожно присела на перевернутый ящик. – А я к тебе за карнизом... Представляешь, у меня карниз сломался!

– Будет сделано! – торжественно произнесла Рая. – Выбор – огромнейший. Ты лучше скажи, как у вас дела? Лилька мне обмолвилась, что тебя фотограф какой-то снимал, для журнала...

– Нет, для выставки.

– Ну, не суть важно. Лилька сказала, что совершенно голой... – шепотом произнесла Рая и изобразила на лице ужас. – Врет, поди?

– Нет, не врет.

– Мама дорогая... Уму непостижимо, чем вы там с Лилькой занимаетесь!

– Рая, все было очень прилично – это же искусство, в конце концов!

– Ну да, искусство... – вздохнула Рая. – Я бы ни за что не согласилась.

На стене висел громоздкий монитор – там в черно-белом изображении было видно то, что творилось перед входом в магазин.

– Здесь сторож по ночам сидит, – пояснила Рая, заметив Надин взгляд. – Недавно видеокамеру установили. Технический прогресс! Скоро и в зале видеокамер понатыкаем, а то, понимаешь, есть любители поживиться за чужой счет. То банку с краской утащат под полой, то еще чего...

– Рая, как Колесов? Все в порядке?

– Тьфу-тьфу-тьфу... – с гордостью произнесла Рая. – Две недели уже не пьет. И каждый вечер дома. Золото, а не мужик!

– А дети? Скоро первое сентября... – вспомнила Надя.

– Да... – вздохнула Рая. – Ярослав пойдет в третий, а Владимир – в первый класс.

– Боже, какие у тебя взрослые дети! – засмеялась Надя. – Время летит...

– И не говори... – Рая улыбнулась. Она была в прекрасном настроении. – Надя, а я не удивляюсь, что тот фотограф вдруг решил тебя сфотографировать.

– Что?

– Я говорю – ты какая-то сейчас не такая, – пояснила Рая. – Лучше, чем обычно. И взгляд у тебя... Признавайся, Шелестова, у тебя кто-то есть?

– У меня никого нет, – сказала Надя. – Но я влюбилась – ты угадала...

– Не понимаю, – у Раи от любопытства даже глаза загорелись. – Никого нет, а влюбилась... Безответно, что ли, как в пятом классе?

– Я тебе ничего не скажу, – покачала Надя головой. – Ты болтушка, ты всем мою тайну разболтаешь... – Перед ее глазами возник Леон Велехов, и сердце сжалось от счастья и тоски. – Ты лучше ни о чем не спрашивай, Райка. Это тайна.

– Шелестова, кто он? Если ты мне не расскажешь, то я просто умру от любопытства. Вот прямо здесь, на своем рабочем месте!..

– Отстань. Нет, Райка, и не смотри на меня так. Это – преступная любовь. Запретная. Я забыть его должна, выбросить из головы, из сердца...

– Шутишь? – шепотом спросила Рая. Она просто изнемогала от того, что какая-то тайна ее подруги была ей недоступна.

– Конечно, шучу! – засмеялась Надя. – Ох, Райка, тебе так легко голову заморочить... Лучше тащи мне карниз.

Рая засеменила к двери, оглядываясь на каждом шагу. Глаза ее все еще горели от неутоленного, жадного любопытства – похоже, она так и не поверила в то, что Надя шутила.

Надя осталась в комнате одна. Дрожала черно-белая картинка на мониторе, пахло клеем, краской и еще какой-то химией, в ящике с песком торчали кончики потушенных сигарет. «Зачем я ей сказала? Впрочем, какая разница – она все равно ничего не поняла...»

Преступная любовь. Запретная. Но как забыть Леона Велехова, когда имя его так и рвется с языка, когда везде, в любом месте – он. Даже здесь, в этой магазинной подсобке...

Наде вдруг так нестерпимо захотелось услышать его голос, что она не выдержала, сняла трубку с черного телефона, стоявшего на столе, и набрала знакомый номер. «Если подойдет Альбина, я просто спрошу у нее, как дела. А если Леон... если Леон... то я ничего ему не скажу. Я просто положу трубку. Но, скорее всего, подойдет Альбина – она всегда подходит, она не раз упоминала, что является для собственного мужа еще и секретарем...»

– Алло... – услышала она голос Леона. – Алло, говорите!

«Боже, как глупо... Рая права – я веду себя как пятиклассница!» – с отчаянием подумала Надя, и шероховатая трубка заскользила во влажной ладони.

– Это ты? – неожиданно, после паузы, произнес Леон. – Это ты, я знаю. Послушай, нам надо встретиться.

Надя молчала. Она начала сомневаться – что, если Леон ждал чьего-то другого звонка? Но с кем еще он мог говорить таким тихим, напряженным (тоже преступным!) голосом?..

– На-дя! – едва слышно выдохнул он в два приема. – Отзовись.

– Леон... – прошептала она, держа двумя руками телефонную трубку, которая так и норовила выскочить. – Как ты догадался?

– Никак... я просто понял, что это ты – и никто больше.

– А где Альбина?

– Она спит – в соседней комнате. Надя, все в порядке... Я хочу тебя увидеть.

– Леон, со мной произошло нечто странное. Странное и удивительное. Словно все сговорились! Это касается темы Данаи... Один фотограф решил меня сфотографировать... – торопливо зачастила она. – Леон, ты меня слышишь?

– Ты где? – перебил он.

– Я в магазине, у Раи...

– Где?

– Господи, да это неважно! Леон, милый... – Надя неожиданно обнаружила, что плачет. – Мы не должны видеться! Я себя чувствую преступницей...

– Один раз! – опять перебил он. – Всего один!

– Но где, когда? Я сейчас не могу – я в магазине, у Раи...

– Завтра. Завтра, на Новокузнецкой, в половине четвертого!

Через пять минут появилась Рая.

– Вот тебе карниз, Надюша... – сказала она ласково. – Подойдет?

– Да-да, конечно! – сорвалась с места Надя, быстро провела щекой по плечу, чтобы смахнуть слезинку, – к счастью, Рая как будто этого не заметила. – Сколько?

– Наденька, золотце, ты меня обижаешь...

Стараясь не разреветься, Надя выскочила из магазина – она ругала себя последними словами за то, что согласилась встретиться с Леоном, она ругала себя за то, что никак не получалось забыть его. И... нос к носу столкнулась с Геной Колесовым.

– Ты? – удивленно спросила она, прижимая к себе запакованный в целлофан карниз.

– Я! – с гордостью произнес он. – Ну, здравствуй, Надежда...

Гена выглядел как обычно, в свойственной ему брутально-маргинальной манере – потертые джинсы, расхристанная рубашка, позволяющая видеть его смуглую, заросшую черными волосами грудь, патлы до плеч, сизая щетина. И все же, несмотря ни на что, он был дьявольски хорош.

– И до свидания! – Как всегда, Надя в его присутствии ощутила страх. Она сделала вид, что ей некогда.

– А поговорить? – схватил ее за локоть Гена.

– Колесов, мне некогда...

От него пахло как-то странно – мужским, тяжелым, рабочим запахом. Дезодоранты и одеколоны Колесов презирал, но в его естественном пролетарском амбре было нечто завораживающее, пугающее и притягательное.

Надя неожиданно вспомнила – как давным-давно, тысячу лет назад, они с Геной сидели в Райкином дворе на качелях и он пытался ее поцеловать. Он только что вернулся из армии, щеголял в голубом берете и пятнистой куртке. «Отстань, Колесов! – сердито сказала Надя. – Люди увидят!» На самом деле на людей, как таковых, ей было тогда наплевать, она переживала только из-за того, что в любой момент могла появиться Райка. А Райка была безумно и безответно влюблена в Колесова – только о нем она твердила всем вокруг. «А ты недотрога, Надюшка! – захохотал Колесов. – Люблю недотрог...» – «Убери руки!» – отчаянно отбивалась она. «Бесчувственное ты существо! – смеялся юный Колесов. – Я ж тебе в любви признаюсь, а ты меня по мордасам колотишь...» Был бы полный кошмар, если бы Надя ответила на его ухаживания. Уж лучше умереть, чем быть женой Колесова. Бедная Райка...

– Не ври, – усмехнулся он.

– Иди к черту! – сердито закричала она, вырываясь.

Гена отпустил ее и усмехнулся, сделав шаг назад.

– Боишься? – презрительно спросил он. – Дурочка... Я ж тебе ничего плохого не сделаю. Ты не меня бойся, ты себя бойся...

– Колесов, я не понимаю, о чем ты! – сердито сказала Надя.

– Загубила ты мою жизнь, Надька, – как-то театрально вздохнул Гена. – Как есть загубила...

– Чего ты добиваешься, а?

Колесов опять потянул к ней свои руки, но Надя ловко увернулась и стукнула его карнизом по голове.

– Больно же! – обиделся Гена, схватившись за лоб, и в это время из дверей выскочила Рая. Бледная и дрожащая – как тогда, тысячу лет назад, когда увидела Гену и Надю на качелях в своем дворе целующимися. «И вовсе я его не целовала, – сказала Надя Рае потом. – Это он пытался, а я его отталкивала!»

– Что происходит? – тихо спросила Рая – тоже, как тогда.

– Ничего, – быстро ответила Надя. И тут она вспомнила о камере, висевшей над входом. Оглянулась – ну да, точно, камера была нацелена прямо на них. Неужели Рая все видела? Хотя, по здравому размышлению, упрекнуть Надю было не в чем...

– Рая-Рая, ну почему ты не чужая... – противным голосом запел Гена и шагнул к двери. – Ладно, Райка, я тебя в подсобке обожду, а ты с Надькой пока можешь поболтать...

– Рая, и нечего на меня так смотреть! – строго сказала Надя, когда они остались вдвоем. – Я тут ни при чем, это все Колесов. И вообще, ты же знаешь, я не способна на предательство.

Глаза Раи были темные, круглые. И что пряталось в них, в этих колодцах без дна, не угадать.

– Ну да... – сказала она. – Ну да, как я могла забыть...

* * *

Лето кончалось – безнадежно и неумолимо.

Это было видно по всему – по желтой листве, уже постепенно начавшей опадать, по солнцу, которое хоть и светило все так же ярко, но теперь торопилось пораньше закатиться за дома, по толпам людей, вернувшимся из отпусков. И ветер дул как-то по-другому, заставляя городских модниц метаться в поисках сезонных распродаж. И даже в метро, под землей, где не было ни солнца, ни ветра, где вечно царила суета, все равно – и там отчетливо ощущалось дыхание близкой осени, облицовочный мрамор сиял сумрачно и торжественно, отражая свет золотых канделябров.

Надя стояла у одной из колонн. Она оделась как можно более скромно, словно не давая повода упрекнуть себя в кокетстве – никому, в том числе и себе самой. Темно-коричневая длинная юбка, темная строгая шерстяная кофточка. Из излишеств были разве что ее новые бусы, с которыми она теперь почти не расставалась. Но все равно она выделялась из толпы – мужчины чуть замедляли шаг, проходя мимо нее, скользили по ней взглядами и бессознательно ждали, когда она взглядом ответит им. Надя старательно отворачивалась.

Она была влюблена. Любовь, словно облако, окутывала ее всю, проявляясь в сиянии глаз, в свежем румянце, в дрожании ресниц, которые отбрасывали стрельчатые тени на скулы, в завитках волос на висках, в нетерпеливых поворотах головы, в белизне и гладкости кожи, в биении голубой тонкой жилки, пересекавшейся чуть ниже ключицы с ниткой бус...

Леона она опять просмотрела.

– Надя... – тихо сказал он, приблизившись к ней.

– Ой, это ты! – Бессознательно она потянула к нему руки, но потом опомнилась, спрятала их за спиной.

Он был неловкий, нескладный, высокий – и такой милый. И тоже такой нестерпимо влюбленный, что они, оказавшись рядом, моментально составили удивительно гармоничную пару – теперь на них глазело все метро.

Но Леон угрызениями совести не страдал.

Он обнял Надю, прижал ее к себе, поцеловал в макушку и даже застонал едва слышно – он не мог сдерживать свои чувства. Прижавшись щекой к его груди, Надя услышала биение его сердца – стремительное и ровное, словно барабанная дробь перед сражением.

– Мы не должны... – начала она.

– Я так скучал... – начал он.

– Нет, не здесь! – перебила она. – У меня такое чувство, будто на нас все смотрят.

– Тебе кажется... – засмеялся он и быстро прикоснулся губами к ее шее. – Ладно, идем отсюда.

Они вышли в город и тут же свернули с шумной Пятницкой, словно стремились затеряться в узких улочках Замоскворечья.

– Ты хотела рассказать мне что-то, – напомнил Леон, обняв ее за плечи. – Помнишь – о фотографе...

– Да, точно! Леон, похоже, не один ты увидел меня в образе Данаи... Один фотограф – Артур его зовут – в точности воссоздал детали картины и снял меня, как эту самую Данаю. То есть я сама подсказала ему сюжет, но Артур неожиданно согласился с моим замыслом. Я, конечно, не слишком похожа на ту женщину, которую изобразил Рембрандт, но Артур сказал, что дело не во внешнем, а во внутреннем сходстве... Знаешь, это сейчас очень популярно – есть такое направление в фотоискусстве, когда людей, в основном, конечно, известных, стилизуют под старинных персонажей...

– Он снял тебя обнаженной? – вдруг насупился Леон. – Свинья! Только я имею право...

– Леон, пожалуйста, между нами ничего не было... Я тебе потому все это рассказываю, что меня поразило странное совпадение, что и ты, и он...

– Ну да, между нами тоже ничего не было! – с тоской произнес Леон. – И я места себе не нахожу, потому что перед моими глазами тоже эта картина – ты обнаженная, и я уже прикоснулся к тебе, и душу готов отдать, чтобы повторить то мгновение, и продолжить его... но ты вдруг пропадаешь. Просто наваждение!

– Леон, ты же знаешь, то мгновение уже не повторить, и вообще... Господи, и зачем только я согласилась встретиться с тобой! – рассердилась она.

– Надя... – Он остановился. И опять прижал ее к себе – сильно, крепко, с таким отчаянием, что оно передалось и ей.

– Мы не должны... – повторила она. И тоже изо всех сил сцепила руки за его спиной. – Мы не имеем права!

Так они и стояли – посреди тихого, узкого переулка, загроможденного припаркованными вдоль тротуара машинами, и обнимались. Так обнимаются люди на перроне, перед долгой разлукой, стремясь в каждое прикосновение вместить и любовь, и сожаление...

– Как же я не замечал тебя раньше? – с удивлением пробормотал Леон. – Странно, я вроде бы давно тебя знаю...

– Мы же виделись только мельком. Мы и не говорили почти! – сказала Надя, уютно устроившись у его груди. – Ты вообще очень занятой человек. Композитор!