Текст книги "Хрупкое завтра"

Татьяна Михайловна Тронина
Хрупкое завтра

© Тронина Т., 2026

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2026

Дом был старый, еще дореволюционной постройки, с парадным и так называемым черным ходом (в прошлом, как понимаю, он предназначался для прислуги).

Инструкция предписывала воспользоваться черным ходом, что я и сделала послушно, поднявшись на последний, пятый этаж.

Узкая лестница с крашенными в темно-зеленый цвет стенами и белым потолком… Здесь было довольно чисто, хотя пахло всеми оттенками еды – от жареной рыбы до вареной капусты. Оно и неудивительно: все эти двери вели сразу на кухни.

Запахи чужой еды бывают неприятны: они про незнакомых людей, про их непонятную жизнь. Но я не стала брезгливо морщиться, поднимаясь по лестнице. Я не буду осуждать чужой «хлеб» («фу-фу-фу, какую дрянь они там готовят?!»), потому что не хочу, чтобы другие люди взялись осуждать уже мои вкусовые привычки.

Это что, я перешла на какой-то иной уровень понимания жизни? Мое отношение к людям изменилось до такой степени, что я стала терпима даже к запаху вареной капусты? Хотя саму по себе капусту, особенно в пирожках, я любила…

Звонков у дверей не было, впрочем, как и номеров квартир. Но рядом с нужной мелом была нарисована забавная улыбающаяся рожица, такие через несколько десятков лет станут называться в интернет-культуре «смайликами».

Рожица являлась опознавательным знаком, указывала инструкция. Продолжая следовать ей, я постучала в дверь три раза, через пять секунд – два раза.

Загрохотала задвижка, дверь приоткрылась на длину внутренней цепочки.

– Кто там? – спросил напряженный мужской голос.

– Я от Лионеллы Петровны, – произнесла я условленную фразу.

Дверь закрылась, загремела цепочка, потом дверь широко распахнулась.

– Проходите, – сказал хозяин, полный молодой мужчина в длинном велюровом халате, пропуская меня на кухню; пошел впереди, сверкая ранней лысиной. Оглянулся на ходу, представился: – Я Аркадий, если что. Но вы можете не сообщать мне свое имя, ни к чему вся эта «галантерея»…

Кухня выглядела вполне обычной коммунальной кухней, с протертым пестрым линолеумом на полу, четырьмя столами в углах, раковиной и белой плитой на высоких ножках (точно такая же стояла и на нашей кухне, да и в большинстве кухонь Москвы этого периода, наверное).

Длинный коридор был освещен единственной «голой» лампочкой, свисающей на проводе с потолка; сюда, в коридор, выходило несколько дверей. На стенах на крючках висела одежда, детские санки и детская же ванночка. В общем, тоже стандартный коммунальный коридор…

А вот комната, которую занимал Аркадий, выглядела ярко. На полу и стенах ковры, посреди комнаты – низкая тахта, рядом кресло с пестрой накидкой, изображающей тигриную шкуру, проигрыватель на журнальном столике. Мебельный гарнитур под названием «стенка» располагался вдоль одной из стен, на полке снизу – длинный ряд пластинок, на полке сверху – много-много икон.

За стеклом на хрустальном блюде перекрещивались две длинные, треугольной формы импортные шоколадки со знакомым названием и в знакомом оформлении – на желтом фоне красные буквы. Я удивилась этим шоколадкам как старым знакомым. В будущем (которое теперь стало для меня прошлым) они продавались во всех магазинах. Но недешевые, да…

На противоположной стене, поверх ковра, висел плакат с группой «Битлз».

– Что интересует? – садясь в кресло, устало спросил Аркадий. – Есть сигареты… – Он перечислил импортные названия. – Есть диски с Джимми Хендриксом и Дженнис Джоплин, но диски «не запиленные», новые, поэтому дешевле ста не продам. Жевачка есть с разными вкусами…

– Меня одежда интересует, – сказала я. – Джинсы и рубашка.

– Батник, что ли, нужен? Это у меня в наличии… Джинсы тоже имеются. – Он перечислил названия фирм.

– Надо посмотреть, – сказала я.

– Меряйте. – Он потянулся к шкафу, достал из выдвижного ящика пакеты с вещами, кинул пакеты мне. – Ваши размеры. Дверцу у шифоньера откройте, за ней можно переодеться. Там же и зеркало.

Я переоделась за дверцей. Взглянула на свое отражение.

Джинсы небесного цвета, расклешенные от колена, батник белый в голубой цветочек – приталенный, с острыми длинными концами воротника. Мне все эти оттенки очень шли, как раз под мои светло-голубые глаза и длинные светлые волосы.

Я вышла из-за дверцы – показаться Аркадию. И тут он, кажется, впервые посмотрел на меня осознанно, что ли, не как на покупательницу.

– Шика-арно. – У него дернулся уголок губ. Оценил! – Повернитесь-ка. Блуевые трузера с двумя покетами на бэксайде…

– А по-русски? – удивилась я.

– Эх, стыдно вам, такой, не знать, – снисходительно усмехнулся Аркадий. – Голубые штаны с двумя карманами сзади, вот что это значит.

– Торговаться можно? – деловито спросила я.

– Можно. Ладно, чего там… Джинсы отдаю за сто двадцать, батник – сорок пять, тоже фирмА. – Он назвал имя известного французского модельера.

– Сорок, – поправила я.

– Окей, пусть сорок. Что я, жмот какой… Для такой девушки не жалко, – строго произнес Аркадий. – Хотя по пятьдесят обычно продаю. Ну да что там мелочиться…

– Беру. – Я опять скрылась за дверцей шифоньера, переоделась в свое – летний сарафан в клетку, отечественного производства; был куплен недавно мной в магазине «Людмила» за одиннадцать рублей пятьдесят семь копеек.

– Шузы нужны?

– Нет, не сейчас. – Я сложила новые вещи обратно в пакеты, а пакеты – в холщовую сумку. Отсчитала сто шестьдесят рублей Аркадию. Недешевая покупка, учитывая, что средняя зарплата сейчас, в 1979 году, в Москве – сто двадцать рублей.

Аркадий хотел пересчитать деньги, но потом почему-то передумал. Сложил деньги в карман халата и спросил осторожно:

– Телефончик не дадите?

– Нет, меня уже сосватали, – невольно улыбнулась я.

– Эх, опоздал… Но вы еще заходите. Я честный человек, своим никогда «самострок» не продам. У меня и техника хорошая бывает, фирменный алкоголь, пластинки зарубежных исполнителей и даже импортная косметика…

– А соседи что? – вырвалось у меня.

Но Аркадий моментально понял, на что я намекаю, и спокойно ответил:

– Они в мои дела не лезут, ну и я в их. Иногда им чего-нибудь подбрасываю, само собой. У меня старший брат по загранкам ездит, он моряк…

– Понятно. Ладно, пойду, всего доброго.

Аркадий пошел меня провожать, забубнил мне в спину:

– Нет, не туда, давайте я вас с парадного выпущу… Негоже таким герлам… таким девушкам – с черного хода… Буду еще вас ждать, и вообще!

– Всего доброго. – Покинув квартиру, я оказалась в этой самой парадной – просторной, гулкой, с отдельно пристроенной полупрозрачной шахтой лифта и вычурной лестницей; спустилась, вышла на освещенную солнцем улицу и направилась к метро.

По дороге вспомнила фильм «Самая обаятельная и привлекательная». Он выйдет еще не скоро, в 1985 году, почти шесть лет его еще ждать. И в том фильме фарцовщик, подобный моему Аркадию, тоже будет удивляться главной героине в исполнении Ирины Муравьевой, приговаривая: «Она что, с Урала?»

Не знаю, легенда это или нет: за шутку «Она что, с Урала?» режиссеру фильма и Госкино пришлось писать извинительную Борису Ельцину, который тогда руководил Свердловским обкомом.

Хотя, по мне, извиняться надо было перед всем Уралом. Впрочем, о чем это я, тот фарцовщик в фильме был представлен не в самом лучшем свете, а с киношного дурачка-зазнайки какой спрос…

Откуда я все это знаю? Да, забыла сказать главное!

Я же из будущего. И на самом деле мне шестьдесят три года. Меня переместил сюда в специальной капсуле (машине времени) бывший одноклассник Николай, с тем чтобы спасти своего старшего брата Артура от нечаянной гибели. Николай изобрел эту капсулу уже будучи пожилым человеком. Он собирался попасть в прошлое сам, но в последний момент передумал. Ему не захотелось расставаться со своей семьей – женой и тремя уже взрослыми сыновьями (близкие не подозревали о его научных разработках).

Я же когда-то в юности была безответно влюблена в Артура, Николай узнал об этом и предложил отправиться в прошлое мне. А мне как раз терять было нечего. И некого.

Старшего брата Николая, Артура Дельмаса (Дельмас – фамилия французская, ударение на последнем слоге), в конце августа 1979 года зарезал некий Борис. Борис – любовник девушки Артура, Валерии.

Да они все были хороши: и Валерия, и Борис, да и Артур тоже, не сумевший обуздать свою ревность. Поддался на провокацию! Вот и получил нож в сердце и погиб в возрасте двадцати двух лет!

А Бориса оправдали, у его семьи были покровители во власти. Следствие представило дело так, будто Артур сам напоролся на свой нож. Мне же предстояло предотвратить эту безобразную и трагичную сцену, которая должна произойти в конце этого лета, и тем самым «отменить» гибель Артура.

Так странно – вернуться в свое прошлое, где асфальт пахнет свежей гудроновой смолой, а из проезжающих мимо «жигулей» доносится хриплый голос Высоцкого (который через несколько десятков лет станет цифровым файлом – в наушниках внуков этих людей, что едут сейчас мимо). Я вернулась в ту жизнь, которую я уже когда-то прожила, с тем чтобы все начать заново и изменить судьбы окружающих людей… Изменить будущее, по сути.

Вы хотели бы исправить свое прошлое? Думаю, много кто мечтает об этом в конце жизни, оглядываясь назад, но тут важно помнить, что иногда лучшее – враг хорошего. И вроде бы положительные перемены частенько приводят к совершенно непредсказуемым результатам и только ухудшают ситуацию.

…В первый момент, когда я только попала в прошлое, мне оно показалось ужасным. В нем отсутствовали те удобства и блага цивилизации, к которым я привыкла, и достижения цифровой цивилизации, которые даже отчасти освоила, несмотря на свой пенсионный возраст.

Ни интернета здесь, в 1979 году, ни соцсетей, ни помощи «Госуслуг», ни привычной мощной сети московского транспорта.

Сотовой связи – нет. Компьютеров в том виде, к которому привыкли в двадцать первом веке, – нет.

Здесь использовались только наличные деньги, никаких вам банковских карт, а в магазинах обычно стояли очереди. И практически каждый день надо ходить в эти магазины, никакой доставки на дом! Вернее, доставка существовала, фирма «Заря» предоставляла много бытовых услуг, но не все они положительно воспринимались окружающими. Лишь некоторые, да и то как некая временная помощь, на случай крайних обстоятельств.

Потому что все люди, что называется, тут были на виду. Я уже отвыкла от такого, это ведь неприятно, что все обо всех всё знают, но мало того – еще и частенько лезут в чужую жизнь.

Меня поначалу даже не радовала моя вновь обретенная юность и новый облик, оказавшийся весьма симпатичным. Все это заслуга Николая Дельмаса, в его капсуле можно было управлять внешними характеристиками переносимого во времени человека. Николай «сделал» меня красивее, умнее и физически крепче.

Еще Николай дал мне с собой в прошлое всю нужную информацию, которая мне могла понадобиться: где, что и как можно достать в 1979 году, в каких местах расположены тайники с деньгами (люди часто делали клады, о которых становилось известно позже). А также Николай составил инструкцию, к кому можно обратиться в случае разных проблем в этом времени. Собственно, именно так я и попала сегодня к Аркадию, когда мне понадобилась модная одежда.

Ну и конечно, Николай снабдил меня всеми необходимыми документами для спокойной жизни в прошлом. Не могла же я появиться в Москве образца 1979 года из ниоткуда? Тем более что тогда столица являлась режимным, закрытым городом. Просто так, без прописки, поселиться тут было невозможно. А получить ее на законных условиях – тот еще квест. Но с этим я тоже справилась. Не совсем сама, мне в этом вопросе помог один хороший человек…

Теперь я Алена Морозова, живу у якобы своей родной бабушки (я ее называю Бабаней), в том же доме, что и сама жила когда-то. В соседнем подъезде живет моя мама и… я. Лена-прошлая, так я ее мысленно окрестила. Мы с ней немного похожи, но только немного. И ей семнадцать, она только что окончила школу.

Правда, возник нюанс с моим возрастом. Мы с Николаем решили, что мой возраст не должен совпадать с возрастом моего двойника.

Лене-прошлой (Лене Кирюшиной) в 1979 году было семнадцать лет.

А мне, Алене Морозовой, якобы приехавшей в столицу из маленького городка Кострова, здесь, по легенде, девятнадцать. Получается, я старше своего двойника на два года. А все из-за правил приема в Литературный институт, куда я собиралась поступить! Туда брали только после двух лет «отработки».

Я успешно прошла творческий конкурс с повестью, написанной программой (нейросетью) по мотивам популярных в конце семидесятых – начале восьмидесятых историй в кино и литературе: «Вам и не снилось», «В моей смерти прошу винить Клаву К.» и других.

Нейросеть была установлена в планшет, который Николай дал мне с собой в прошлое. В дальнейшем она должна была сочинять за меня тексты – ей не нужны были ни интернет, ни серверы, ни связь, она являлась полностью автономной.

Вот так получилось, что моя вторая жизнь в 1979 году – это сплошная выдумка. Я здесь обманывала государство, Бабаню, маму, соседей по дому, приемную комиссию Литинститута, я обманывала саму себя и своего двойника – Лену-прошлую.

Я обманывала Станислава Федоровича Никитина, капитана милиции, участкового инспектора. Собственно, это именно он помог мне с пропиской и с тем, как обойти закон о тунеядстве. Он любил меня, сделал мне предложение, которое я приняла, а я, получается, морочила Никитину голову – потому что затеяла тайный роман с Артуром Дельмасом. Мы стали близки с Артуром – ну вот как-то так вдруг получилось, ведь в юности я была безответно влюблена в Артура, издалека и безнадежно, а тут он вдруг на мои чувства ответил взаимностью. Могла ли я противостоять напору Артура Дельмаса? Вопрос риторический. Конечно, не могла, эта любовь – и моя радость, и моя боль.

Думаю, мне удалось спасти Артура от грядущей его гибели. Теперь Артур только мой, измена Валерии его больше не должна волновать. Когда она вернется в Москву в конце лета с Черного моря, из пионерского лагеря (там она работает пионервожатой), с намерением признаться, что расстается с Артуром, поскольку встретила Бориса (он тоже в том пионерлагере вожатый), то Артура это уже не должно сильно задеть.

Зачем ему переживать из-за измены Валерии, если теперь у него есть я? Его новая любовь.

Ну и потом, Артур – единственный человек, который был в курсе того, что я из будущего. Он теперь знал, отчего может погибнуть, и всеми силами сам стремился избежать этой глупой ситуации с любовными разборками. Нет, он теперь точно-точно не должен погибнуть, я уверена.

Мало того, Артур сделал мне предложение на днях, и я тоже приняла его. Не знаю, как мне теперь объясняться с Никитиным, но скоро придется это сделать, поскольку быть невестой сразу двух мужчин невозможно.

Я собиралась поговорить с Никитиным после вечеринки у Дельмасов, она намечалась на завтра, в честь серебряной свадьбы родителей Артура и Николая. Николай, кстати, еще ни о чем не догадывался сейчас: ни о возможной гибели старшего брата, ни о том, что ему придется продолжить дело Артура и отправить меня в прошлое… Николай, мой хороший друг (и не более) в далеком двадцать первом веке, сейчас, в 1979 году, – обычный юноша, не знающий будущего, одноклассник Лены-прошлой (моего двойника), вернее, они оба уже окончили школу и теперь поступали в вузы, каждый в свой.

…От станции метро «Ленинский проспект» я доехала до «Площади Ногина» (в 1990 году ее переименуют в «Китай-город»), а там пересела на троллейбус, он шел по прямой до моего дома, через улицу Богдана Хмельницкого (в будущем к ней вернется более старое название – Маросейка) и через улицу Чернышевского (станет потом Покровкой).

Но почему я продолжаю помнить все эти переименования? Надо уже запомнить намертво старые названия, которые в ходу сейчас, в 1979‐м. Все, это моя реальная жизнь, другой не будет, обратно в двадцать первый век я не попаду. Так утверждал Николай, отправляя меня в прошлое: перемещения во времени связаны с энергией Солнца, глубинными вспышками темной материи. А они случаются крайне редко, один-два раза в столетие.

Я вышла на остановке у новенького кинотеатра «Новороссийск» (его построили совсем недавно, в 1977 году), чтобы специально посмотреть на знаменитый корабельный якорь на площади перед ним. Якорь – восьмитонный, подлинная реликвия Великой Отечественной войны, привезенный новороссийцами из Цемесской бухты.

Почему-то этот якорь напоминал мне о будущем, о том времени, что я покинула. Какая-то ностальгия наоборот! Этот якорь словно связывал два времени, две эпохи, прошлое и будущее.

Я долго смотрела на якорь, пока вдруг краем глаза не заметила фигуру рядом. Это была Нина. Подруга и одноклассница Лены-прошлой, то есть моего двойника. Юная Нина, еще семнадцатилетняя; невинное эгоистичное дитя, по сути (потом-то Нина сумеет изрядно испортить мне жизнь)…

Нина выглядела сейчас несуразно – с этими детскими хвостиками-косичками из темных волос и в откровенно дамском платье из синего атласа в белый горошек, слишком тесно перехваченном в талии широким кушаком. Подозреваю, платье Нина «отняла» – на время или навсегда – у своей мамы. У меня бывшая подруга тоже частенько требовала одежду и украшения – «на поносить». Но не возвращала потом, а мне было неудобно просить ее вернуть их.

Так вот, о двойственности, несуразности Нины. Эта противоречивость, как внешняя, так и внутренняя, тянулась за ней всю жизнь, Нина была словно сшита из двух разных половинок, из добра и зла, красоты и безобразия…

И почему я раньше не замечала этот разлад в своей подруге детства? Почему дружила с ней, хотя эта дружба не несла нам обеим ничего хорошего?

Вы, наверное, часто слышали этот вопрос: что бы вы сказали себе прошлой, семнадцатилетней? От чего предостерегли, какой бы дали самой себе совет в юности?

Ну вот я и дала совет себе самой, буквально. Я так и сказала недавно Лене-прошлой, своему двойнику: «Лена, не общайся больше с Ниной. Вы несовместимы, вы слишком с ней разные, эта дружба вредна для вас обеих…» И что, послушала ли меня Лена-прошлая, то есть я сама, семнадцатилетняя? Все мои предостережения Лена-прошлая проигнорировала, ведь «дружба – это святое». Мне пришлось прибегнуть к интригам.

С большим трудом, с помощью шантажа и угроз (я угрожала Нине, да) я все же смогла прервать эту детскую дружбу.

Признаюсь, я немного перегнула палку, отваживая Нину от Лены-прошлой (от себя!), но у меня просто не было другого выхода. Потому что советы себе семнадцатилетней не работали вообще. Меня даже немного мучила совесть, когда я думала о том, как поступила с Ниной на днях, ведь она была сейчас еще девчонкой, пусть и глуповатой, эгоистичной. Да, немного склонной к сплетням и манипуляциям…

Но я помнила, какой Нина станет с годами, когда ее недостатки превратятся уже в пороки. Из смешной, обидчивой, немного завистливой девочки вырастет хамоватая тетка-манипуляторша, пиявкой присосавшаяся к моей жизни. Это мои мягкость и уступчивость во многих вопросах сделают ее такой.

– Приветики, – заметив, что я наконец увидела ее, кисло произнесла Нина.

Я подумала и кивнула ей в ответ. Нина с упреком в голосе продолжила:

– Алена! Вот ты наговорила мне в прошлый раз этих страшных гадостей, а у меня сердце потом щемило полночи, мама даже скорую мне хотела вызвать.

Я вдруг увидела в ней, совсем юной, взрослую женщину, Нину из будущего: погрузневшую, злую, несчастную, перед которой были виноваты все окружающие. Манипулирующую ими – с помощью своих болезней, мнимых или настоящих. Именно такой Нина станет лет через пятнадцать, как раз тогда у меня хватит наконец здравого смысла прервать нашу дружбу.

Таких, как Нина, называют хронофагами. Андре Моруа в «Письмах незнакомке» пишет, что хронофаг – это такой человек, у которого нет собственного настоящего дела и который, чтобы убить свое время, развлекает себя, пожирая время ваше. Ничего эти хронофаги не понимают про других людей, они эгоисты, намеков не слышат, отказы их не останавливают. Они манипулируют окружающими, вызывая у них жалость, сочувствие, непрерывно транслируя близким и друзьям: «Ах, пропаду я без вас, помогите мне!» И часто шантажируя – своими проблемами и болезнями. И даже просто своей навязчивой пустой болтовней, отнимающей у близких часы, дни, годы жизни.

В ответ на реплику Нины я только плечами пожала:

– Сердце у тебя щемило? Надо было все-таки скорую вызвать! Хотя уверена, что никаких отклонений врачи бы у тебя не нашли. Но вообще, а что мне в тот момент оставалось делать, как еще мне приструнить тебя? Ты же известная сплетница. Увидела, что Артур Дельмас меня поцеловал, и обрадовалась: «О, вот о чем можно растрезвонить на всю округу!» Причем в каких-нибудь мерзких выражениях обо всем этом рассказала бы… А то я тебя не знаю. Поэтому я тебя тогда честно предупредила: начнешь обо мне болтать, я о тебе тоже сплетни распущу.

– Я не собиралась никому ничего рассказывать, – насупилась Нина. – Я очень сдержанный человек, все держу в себе.

– Ты?! – возмутилась я. – А то я не в курсе, какие небылицы ты о своей лучшей подруге, Лене, людям вокруг рассказываешь.

И я принялась перечислять, сколько раз Нина болтала обо мне лишнего. Вернее, о Лене-прошлой. Часть этих историй происходила уже на моих глазах, тут, часть я помнила из своего прошлого. Причем многие эти вещи открылись гораздо позже, со слов других людей. И это удивительно – то, что я помнила свои детские обиды на подругу спустя столько лет. Десятков лет! Хотя нет, не это было удивительным, это просто хорошая память, другое меня поразило – я злилась на Нину всерьез. Детские глупые обиды, оказывается, способны преследовать всю жизнь, до старости. И я была ничуть не лучше Нины: она сплетница, а я, получается, – злопамятная?

Я перечисляла прегрешения Нины, а она слушала меня с изумленным и рассерженным видом.

– Откуда ты все это знаешь? – вдруг перебила меня Нина.

– Оттуда… От людей, которым ты голову своими нелепицами морочишь. Тебе уже давно никто не верит, – мстительно произнесла я. – Ты сплетница. А еще комсомолка! Вот теперь сама на своей шкуре почувствуй, каково это… Если ты начнешь обо мне лишнее трезвонить, то я тоже в долгу не останусь, расскажу, что ты за деньги с мужчинами встречаешься. Да, это выдумка, неправда, но что поделать, тебя же надо как-то остановить. А если ты про меня молчишь, ну и я молчу, соответственно, ничего не придумываю про тебя.

– Так ты меня тогда точно шантажировала, значит! – побледнела Нина. – А у меня, между прочим, слабое сердце и голова часто болит, меня от выпускных экзаменов в школе освободили, ты в курсе?

– Бедные врачи от тебя уже на стену лезут, ты всех вокруг замучила своими несуществующими болезнями! – Я уже не могла остановиться. – Ты из тех людей, которые всю жизнь ноют, какие они бедные и несчастные, больные и немощные, а сами способны всех вокруг пережить!

– Откуда ты знаешь, что я всех переживу? Может, я умру не сегодня завтра?! – Нина смотрела на меня с возмущением, обидой, болью. Нет, она сама верила в то, что говорила. Она не замечала и того, что являлась сплетницей, она всерьез считала себя очень больным человеком. Эта мысль охладила меня.

С Ниной бесполезно спорить, я ничего ей не докажу, только себя выдам, показывая свою невероятную осведомленность во всех делах. Осознав это внезапно, я замолчала.

– Ты чудовище, Алена Морозова, и именно ты недостойна быть комсомолкой! – после паузы, с гневом, гордо, произнесла Нина. – Я и не собиралась никому рассказывать, что видела, как ты целовалась с Артуром Дельмасом. Но зато все в нашем доме уже обратили внимание, что ты живешь не по средствам. Сирота сиротой, а откуда у тебя деньги на наряды? Может, это как раз не я, а ты за деньги с мужчинами встречаешься? Твоим рассказам про меня все равно никто бы не поверил, не беспокойся. А вот тебе люди давно удивляются: «Ну надо же, какая невиданная модница вдруг появилась у нас!»

Сказав это, Нина развернулась и пошла прочь, высоко держа голову.

А мое настроение моментально испортилось.

Да, я хотела исправить прошлое, но забыла, что иногда лучшее – враг хорошего. Ну вот почему мне вдруг сейчас понадобились эти глупые разборки с бывшей подругой? С Леной-прошлой, то есть с самой собой, я Нину рассорила, своего добилась, зачем же мне еще специально настраивать Нину против себя (против Алены Морозовой?).

Но главное, Нина права: я слишком хорошо, слишком заметно стала одеваться, выделяясь на общем фоне других людей. Причем импортную одежду из соцстран, купленную в ГУМе или «Лейпциге», еще можно как-то объяснить, в ней нет ничего недоступного и странного, а вот откровенно американские джинсы и батник, приобретенные мной сегодня у фарцовщика, действительно, это слишком заметные вещи. Слишком. Как я объясню их наличие у себя окружающим? А окружающие обязательно о том спросят. А уж мимо старушек, сидящих на лавочке возле дома, я теперь просто так не пройду в обновках.

Я зря купила эти вещи, джинсы с батником?

С другой стороны, я ведь купила их не просто так, не из желания пофорсить. У меня имелась вполне определенная цель! Мне хотелось понравиться родителям Артура завтра, я надеялась показать им, что я ровня их сыну, что я не бедная приживалка из провинции, это раз.

И другой момент: мне было необходимо влиться в компанию друзей Артура на завтрашней вечеринке – это два.

Для чего же мне надо было оказаться в той компании?

Насколько я знала со слов Артура, один из его приятелей, по имени (или прозвищу, я не уточняла) Ося, – сын какого-то большого начальника в «Интуристе». Я всерьез планировала подружиться с тем Осей, чтобы потом помочь Лене-прошлой устроиться на работу в «Интурист». Я хотела, чтобы мои близкие – мама и Лена-прошлая (а ее я уже воспринимала не как своего двойника, а как свою младшую сестру) – смогли хоть как-то устроиться в будущем и пережить эти мрачные девяностые.

Я, конечно, знала, что они их переживут, но… какой ценой. Они окажутся на грани бедности, почти нищеты. В поисках подработки Лена-прошлая пойдет торговать в палатке по вечерам (днем она будет работать в библиотеке). Жарким летним вечером в палатку ворвется вор, изобьет Лену-прошлую (моего двойника то есть), денег отнять не сможет, поскольку Лена будет отчаянно сопротивляться (их же придется возвращать потом хозяину палатки!), и в результате она под его кулаками потеряет ребенка.

Ребенок не от мужа, не от Гены, с Геной она к тому времени разведется, ребенок… ну, плод последней любви, мимолетной связи, или как это еще назвать?

…Я тогда прекрасно понимала, что стану матерью-одиночкой, но меня это не смущало. Это была первая и единственная моя беременность, случившаяся, когда я уже ни на что не надеялась.

Больше всего на свете я потом жалела только об одном – что столь яростно защищала чужие деньги. Надо было защищать свое нерожденное еще дитя. И не пытаться найти подработку… Пусть даже с целью накопить денег хоть на какое-то приданое будущему ребенку.

Я ненавидела девяностые всеми силами, всегда. Они отняли у меня последнюю надежду стать матерью. И только поэтому я не сразу согласилась возвращаться в прошлое: я знала, что нас всех будет ждать впереди – это сумрачное, склизкое, больное время. Время, которое большинство людей ненавидели и лишь немногие считали его «святым». Ну конечно, оно же позволило им разбогатеть… правда, за счет первых. А уж как криминал тогда буйствовал, в эти «святые девяностые», – и говорить не хочу…

Но все-таки я решилась вернуться в прошлое – чтобы спасти от смерти Артура и помочь маме и своему двойнику. Себе самой, прошлой!

С Артуром, кажется, все получилось.

Маме я сумела тайно передать деньги, довольно существенные суммы, якобы от одной бывшей ее знакомой. Уже передала и еще передам, если понадобится.

Лене-прошлой я подсказала с выбором профессии и направления по жизни в целом, чтобы все у нее получилось с наименьшими затратами. Никакой библиотеки, никаких подработок! Лена должна поступить в пединститут на отделение иностранных языков, а потом стать переводчицей. Не самая денежная профессия, но она даст ей продержаться на плаву в смутное время.

Если я по блату смогу устроить Лену-прошлую в «Интурист» – вообще будет замечательно!

Да, и что еще я сделала для улучшения жизни своих близких. Я свела Лену-прошлую с Николаем Дельмасом.

Мне было все равно, что в будущем Николай женится на очень хорошей девушке Наташе и станет отцом трех замечательных сыновей. Наташа перебьется, еще кого-нибудь найдет. Тем более перед путешествием в прошлое Николай признался, что был в юности влюблен в меня. Жаль, что я в свое время этого не заметила, ну а потом Николай встретил Наташу, у них родилось трое детей… Бывшему однокласснику было уже не до меня.

А ведь лучшего мужа, чем Николай, я и пожелать самой себе не могла! Мой двойник Лена-прошлая рядом с ним избежит знакомства и брака с никчемным Геной. И еще судьба спасет ее от потери нерожденного ребенка в девяностые.

Да вообще я своими действиями сейчас уберегу саму себя от жизни, в которой не останется под конец никого и ничего. Я сделаю себя счастливой, я тем самым и маме своей облегчу жизнь…

Люди часто ходят по привычному кругу жизни – как те лошадки, которых запрягли качать воду из колодца. Многие хотят вырваться из круга рутины, но не у всех это получается.

А вот у меня, кажется, получилось изменить себе будущее, то есть своему двойнику, Лене-прошлой. Нет, все-таки я не зря сегодня купила джинсы и батник, они еще мне послужат. С их помощью я еще больше смогу улучшить судьбу близких.

* * *

Артур просил прийти к ним к семи вечера. То есть мне предстояло выйти из дома в то время, когда большинство жильцов возвращаются с работы домой или после посещения магазинов.

Мне надо было попасть в квартиру Дельмасов незамеченной сегодня. Ну чтобы никто не увидел, что у меня откуда-то появились импортные шмотки (отличать польские джинсы от американских люди прекрасно научились). Не переодеваться же там в подъезде, за лифтом?

И я придумала вот что. Днями ранее наши с Бабаней соседи, пожилая чета Севастьяновых, утверждали, что в подъезд пробралась кошка и мяукала на лестнице. Но, может, им это и показалось, они сами не были уверены в том.

Поэтому весь этот вечер и утро следующего дня я бегала в прихожую, утверждая, что слышу мяуканье. Потом выставила на лестнице блюдечко с молоком. Потом удивлялась вслух: «А где кошка прячется, я же обошла весь подъезд?»

Под конец изрядно утомленные моей деятельностью Севастьяновы, да и Бабаня тоже, были уверены в том, что где-то по подъезду точно бегает кошка. Моему беспокойству они не удивлялись, поскольку за мной здесь закрепилась репутация человека, любящего живую природу. Недаром на кухне стоял горшок с ростком настоящего дуба, который я принесла не так давно домой (выкопала растение, когда искала очередной клад).