Текст книги "Песчаный рай"

Она читала вслух детективы, которые приносила с собой из дома, включала радио. Она иногда говорила с Раевским.

– Ты меня слышишь? Пожалуйста, отзовись, – серьезно просила она. – Сколько можно вот так валяться! Ты же мужик… Вставай, Никита!

О своих переживаниях Дина ничего не говорила Руслану. Муж ее был очень ревнив, он и к мертвому мог приревновать! Хотя чего тут ревновать… Дина же не была влюблена в этого несчастного, за которым теперь ухаживала, точно за младенцем.

Но она определенно к нему привязалась. Она знала Никиту Раевского уже три недели, а он о ней не знал ничего.

…Ночью опять кто-то постучал к ним в дом. Руслан велел Дине не выходить из комнаты, сам куда-то ушел с полночными гостями. Кто там приходил, чего тем людям было надо – Дина не стала спрашивать. Муж не посвящал ее в свои дела.

Под утро он вернулся – бодрый, разгоряченный… Голодный и жадный – в том самом смысле. Как будто произошло что-то важное, особенное. Хорошее. И что требовало немедленной физической разрядки.

Дина хотела спать. Вернее, она ничего не хотела. Но оттолкнуть мужа не посмела – Руслан мог обидеться. А обижался он мгновенно. Мог потом припоминать долго и отчитывал зло, жестоко, методично… Нет, лучше уж подчиниться!

…Оторвавшись с трудом от Дины, Руслан опять убежал – на этот раз сказал, что в часть торопится.

Дина же отправилась в больницу. Вот уже три недели она каждое утро выходила из дома со странным чувством – а вдруг Раевский очнулся? Первым делом женщина побежала в палату интенсивной терапии.

– Как он, теть Валь? – спросила она санитарку.

– Да что с ним будет… – зевнула та. – Авось не сбежал, и то хорошо.

Дина посмотрела на Раевского – трубка изо рта торчит, весь в проводах, голова забинтована, глаза закрыты… Не сказав ни слова, Дина с досадой махнула рукой и отправилась к другим пациентам. Утром у больничной медсестры всегда много дел – градусники надо было раздать-собрать, потом уколы сделать…

В двенадцатом часу Дина снова направилась к палате интенсивной терапии, но в коридоре ее окликнули:

– Дина!

Она оглянулась и увидела Лилю с дочкой. Лиля, в коротком белом платье в горошек, с убранными вверх рыжими волосами, лаковой сумочкой через локоть, выглядела на редкость очаровательно и задорно. За руку Лиля держала свою дочку – Ариадну. Малышке было года три. Тоже в коротком кружевном платьице, волосы убраны вверх, как у матери (но у девочки они были светлее – не медно-рыжие, а золотисто-оранжевые). Настоящая куколка!

Дина загляделась на девочку, на ее круглое личико с ямочкой на подбородке, на пухлые ручки, на вьющиеся кудряшки, которые выбились из прически и лежали оранжевыми лепестками на гладкой, молочно-белой шейке… Да, и Ариадна тоже держала в руках крошечную сумочку – как у мамы!

Дина вдруг представила, как она наряжала бы Марьяшу. Ее девочка тоже выглядела бы очаровательной куколкой. Платьица, туфельки, сумочки. Заколки-бантики в волосах…

Не зависть, но горькое сожаление охватило вдруг Дину. У нее судьба отняла ее куколку, ее девочку… И безумная материнская любовь, так и не растраченная, камнем теперь лежала у Дины на груди, не давала дышать спокойно.

– Дина!

– А… Да, Лиля, привет!

– Я спрашиваю, Фидель Рауфович у себя?

– У себя, я видела его недавно… а что случилось? – не отрывая завороженных глаз от Ариадны, спросила Дина. – С Аришей что-то? Давай я вызову педиатра, Нину Витальевну?

– Ой, терпеть ее не могу… Каркает вечно всякие ужасы! Фидель лучше.

– Ой, кто чем ни болеет – все равно только к Курбатову идут! – вздохнула Дина.

Лиля засмеялась, взяла дочь на руки и принялась целовать малышку в шею, плечи – при этом косясь на Дину задорными, смеющимися глазами.

– Ты представляешь, что эта хулиганка сделала… Опять засунула себе в нос бусину! Вот видишь, из носа у нее течет… Да, да, не отворачивайся, Аришка, мама тебе нос сейчас вытрет… – Лиля жестом фокусника выхватила откуда-то носовой платок, но девочка не далась – завопила сердито, принялась отмахиваться от платка, вертела головой… Такая здоровая, крепенькая, молочной свежести кожа, такие блестящие глазищи, «перетяжечки» на запястьях – эта девочка одним своим видом вызывала улыбку!

Дина невольно подняла руки к груди, но ничего не ощутила, кроме пустоты.

– Хулиганка! – Лиля затормошила дочь, продолжая коситься на Дину. – Ты видишь, какая она у меня непослушная хулиганка? Но зато такая сладкая… У меня самая сладкая девочка на свете! Да? Да-а… – пропела Лиля, уткнувшись лицом в живот Ариадны. Та счастливо захохотала. – У меня самая лучшая девочка, самая-самая…

Надо было сказать что-нибудь, сдвинуться с места, но Дина стояла, ошеломленная, и смотрела, смотрела на эту беззаботную игру матери и дочери. Лиля столь демонстративно и даже с каким-то вызовом ласкала Ариадну… Словно дразнила Дину. «Смотри, несчастная… Смотри и завидуй! Потому что у тебя – нет ничего. У тебя нет твоей девочки. А у меня – есть. И я могу сколь угодно целовать ее и тискать. Я ее обожаю. А ты – нищая, нищая, нищая!»

Конечно, Лиля делала это не нарочно. Любая мать точно так же возилась бы со своим ребенком… Но разве Лиля забыла об истории Дины? Разве это не жестоко – столь открыто дразнить своим материнским счастьем женщину, потерявшую свое единственное дитя?..

Дина почувствовала комок в горле, шум в ушах – словно кто-то свинцовой ладонью сжал ее шею, лишил воздуха. Еще секунда – и Дина упала бы без сознания. Но в этот момент в конце коридора показалась грузная фигура Фиделя Рауфовича, и Лиля, моментально забыв о Дине, бросилась бежать к хирургу, прижав к себе дочь.

Дина перевела дыхание и вернулась в палату интенсивной терапии.

* * *

Никита сидел за рулем своей «Ласточки». Один, без Лехи.

– Газ, газ, газ! Не останавливайся! Газ! – исступленно бормотал он себе под нос.

…Песок – особая стихия. Штурмуя песчаный холм, нужно набрать такой ход, чтобы выйти на гребень с максимальной скоростью, осмотреться на вершине – и махнуть вниз в направлении следующего бархана по наиболее пологой траектории. Будет ход больше, чем нужно, – последует прыжок и падение штопором вниз. Чуть меньше газа – зароешься на подъеме…

«Сколько я уже проехал? Без штурмана не разберешься… А что дальше? Куда? И, главное, зачем?» – проплыла в голове странная, чужая мысль.

Никита на секунду отпустил педаль газа, и «Ласточка», потеряв ход на подъеме, зарылась носом в песок.

– Блин… – растерянно произнес пилот. – Может, правда, пора остановиться?..

* * *

Он с трудом приоткрыл глаза. Но, странное дело, он был не в своей «Ласточке», застрявшей посреди песчаных холмов, а в каком-то другом месте!

Он находился в небольшой комнате с белыми стенами. Напротив – стеклянные шкафы, как в больнице, и стол. Откуда свет? А, значит, чуть правее должно быть окно… Никита не без усилия перевел взгляд вправо и увидел это самое окно, завешенное жалюзи – сквозь него полосками пробивался белый свет.

У окна стояла молодая женщина в белом халате. «Чего, правда? – удивился Никита. – Я и правда – в больнице?!»

Но сказать он не мог – лицо было закрыто какой-то маской, трубка во рту. Поэтому Никите ничего не оставалось, как лежать и смотреть на женщину. Пошевелиться он тоже не мог – неприятная, непривычная слабость сковала все тело.

…Она плакала. Вернее, стояла у окна молча, неподвижно, а слезы текли беспрестанно по щекам. Лицо у нее было довольно круглым, широкие скулы еще… Слишком открытое, беззащитное даже ее лицо. Темные пряди волос на щеках. Вспухшие, вишневого цвета губы. Но не от помады такие яркие… «Она их искусала только что!» – догадался Никита.

Очень женственная фигура. Маленькие стопы. Выцветшие тряпичные сандалии…

Эта женщина – она существовала в реальности или опять была создана воображением Никиты?

Он попытался пошевелиться, и что-то вроде приглушенного стона вырвалось из его груди. Женщина в белом халате вздрогнула и некоторое время смотрела на Никиту с изумлением – словно не веря себе. Он, в свою очередь, разглядывал ее.

– Очнулся? – Она наконец сделала несколько шагов к Никите. Наклонилась. Ее глаза – светло-серые, прозрачные, полные слез – были совсем близко. Только теперь она улыбалась. От нее пахло дешевым клубничным мылом, горячей глаженой тканью, какими-то лекарствами, вроде валерьянки, что ли, – но простые эти запахи не оттолкнули Никиту, а, наоборот, вызвали у него волнение, умиление…

– Ой, он очнулся… – прошептала женщина. Прижала ладошку к губам (пальцы длинные, тонкие, красивые, но с коротко стриженными, без всякого лака, трудовыми, белесыми ногтями). И вдруг, отшатнувшись, закричала в сторону: – Фидель Рауфович! Он очнулся!..

И убежала куда-то.

* * *

– Держи ее, Лиля… Голову крепче держи.

Ариадна отчаянно орала и вырывалась из рук матери.

– Сама виновата! – сердито и испуганно смеялась Лиля. – Господи, что за ребенок… Аришка, не брыкайся ты!

Курбатов с помощью пинцета, быстро и ловко, достал из носа девочки розовую бусину, положил свой «трофей» на салфетку.

Ариадна моментально замолчала и уставилась на бусину с напряженным интересом.

– А? А! – пухлым пальчиком она указала на бусину.

– Вот тебе и «а»! Такая егоза, ни минуты спокойно не сидит… – наконец расслабившись, томно пожаловалась Лиля. – Спасибо вам, Фидель Рауфович. Такая беспокойная…

– Следить надо, – мягко произнес хирург, моя руки под краном. – Она не говорит еще?

– Говорит, но стесняется. Или ленится. «Мама», «дай», «ням-ням», ну, и прочее, в том же духе… на редкость глупая девчонка. Глупышка ты моя! – с нежностью произнесла Лиля, бодаясь лбом с дочерью, сидевшей у нее на коленях.

– Это не самое страшное. Женщина и без ума прожить может, – хирург опустился в кресло напротив, не отрывая от Лили внимательного, мягкого, немигающего взгляда.

– И не говорите, Фидель Рауфович… – пропела Лиля и в этот момент заметила Таисию, притаившуюся за стеклянной дверью. Жена главврача внимательно наблюдала за тем, что происходило в процедурном кабинете.

«Шпионит опять… Я тебе покажу!» – моментально завелась Лиля. Она терпеть не могла эту женщину – в принципе нестарую еще, но превратившуюся в какое-то зловещее пугало. Вечно в черном, вечно рядом… Стоит и смотрит. Ну что ж, пусть смотрит.

Лиля сделала вид, что не заметила Таисию, опустила дочку на пол и игриво захохотала, выставив одну ногу вперед. Фидель Рауфович тут же отозвался – он ласково провел по ее колену рукой.

И Таисия немедленно закопошилась – там, за дверью, закашлялась.

– Таисия Георгиевна, что же вы не заходите? – нахально позвала Лиля. – Мы с Фиделем Рауфовичем уже все свои дела закончили…

Она подмигнула хирургу, но тот в ответ укоризненно покачал головой. Таисия вплыла в кабинет, не отрывая от мужа неподвижного, ничего не выражающего взгляда.

Повисла пауза, но, к счастью, она длилась недолго. В коридоре раздался шум, хлопнула дверь, кто-то закричал:

– Фидель Рауфович! Срочно! Он очнулся!

Хирург сорвался с кресла, стремительно покинул процедурный, и Лиля осталась с этой Таисией один на один. Не считая, разумеется, Аришки… Дочь нашла в углу кабинета игрушки, предназначенные маленьким пациентам, и теперь возилась с ними.

– Как у вас дела, Таисия Георгиевна? – улыбаясь, спросила Лиля. – Хорошо выглядите… Ой, да вы, кажется, похудели?

– Спасибо. Вот, каким-то чудом пятнадцать килограммов сбросила… – прошелестела жена Курбатова.

– Колечко какое красивое! – Лиля уставилась той на руку. – Рубин? Точно кровь, горит…

– Рубин.

«И какое знакомое колечко-то… Оно же Динке принадлежит! – озарило вдруг Лилю. – Оно, точно! Только вот каким образом оно у этой паучихи оказалось?..»

– У кого вы его купили?

– Я ни у кого его не покупала, – бесстрастно произнесла Таисия. – Мне муж подарил.

И с этими словами женщина в черном выплыла из кабинета.

«Гм… – нахмурилась Лиля. – Кольцо точно Динкино. Она его Рауфовичу продала? А Руслан – знает? Интере-есно…»

* * *

Никиту отсоединили от аппарата искусственной вентиляции легких, он теперь мог дышать самостоятельно. После того как гонщик очнулся, с ним долго возились – осмотрели, проверили рефлексы, поговорили – на предмет, соображает ли он после аварии…

Доктор с восточным лицом и широкими, мягкими ладонями остался доволен.

– Вы в норме, господин Раевский! – произнес он добродушно. – После такой травмы возможны всякие осложнения, обычно инвалидность людям дают, но вы, тьфу-тьфу-тьфу, меня радуете. Три недели в коме! И вышли из нее без неврологического дефицита. Говорить можете, ну, а что двигаться еще тяжело – так это тоже нормально. Массажик вам пропишем, гимнастику будете делать… Двигательные функции восстановятся. Скоро начнете!

– И в гонках смогу участвовать? – быстро спросил Никита.

– Не исключено. Точных прогнозов давать не буду, но и стращать вас тоже не хочется… Пациент скорее жив, чем мертв, – с усмешкой произнес доктор.

Никита засмеялся. Он чувствовал себя как-то странно – с одной стороны, слабым и немощным физически, с другой – он находился в прекрасном настроении. Его все радовало, все вызывало у него интерес, ему хотелось говорить и слушать людей…

– Значит, сам момент аварии – помните? – переспросил доктор.

– Помню. Вроде пустыня, а под колеса кто-то бросился, человек! Кто, что – не видел, только руль успел вывернуть. И – полет еще помню, как под обрывом камни на солнце блестят, ярко так! – охотно принялся рассказывать Никита. – Удар, и все. А что с Лехой? Что с моим штурманом?

Не сделав даже паузы, спокойно и как будто равнодушно, доктор ответил:

– Он, к сожалению, сразу же погиб. Сочувствую.

У Никиты сжалось сердце. Но, находясь в этом возбужденном, приподнятом настроении, он не мог долго печалиться, не в состоянии был понять и прочувствовать это известие. Потом… «Потом придет осознание, наверное», – догадался пилот.

– А… А что теперь будет? – растерянно, взволнованно пробормотал Никита.

– Ничего не будет. Я думаю, не найдут того, кто под колеса вам бросился. Сами знаете, какая у нас публика… Даже если найдут – ну что, за глупость только казнить того дурачка!

– Ну да… Сделанного не вернешь… – пробормотал Никита. – Господи, Леха!

– Ничего-ничего, о себе сейчас надо думать. Через недельку, когда совсем окрепнете, отправим вас в районный центр, там медицинская база лучше…

– Да, да, хорошо! – послушно согласился Никита. – А вот скажите еще…

– Потом поговорим. А сейчас спите. Уж больно вы расторможены… Дина, сделай ему укол!

Пришла та медсестра. Никита хотел с ней поговорить, но не получилось – сам не заметил, как уснул после укола.

Утром следующего дня открыл глаза и опять увидел ее. Дину. Он теперь знал ее имя.

– Доброе утро! – радостно произнес он.

– Как вы? – она тут же бросилась к Никите. И так приятно было видеть рядом ее участливое лицо…

– Хорошо. Очень хорошо, – он поднял руку, ощупал повязку у себя на голове.

– Не трогайте! – испугалась женщина.

– Не буду, – послушно произнес он, опустил руку.

Медсестра помогла ему умыться, покормила с ложечки жиденькой кашей. Она делала все старательно, без всякой брезгливости и даже как будто с удовольствием… Ей была в радость – нет, не работа ее, а то, что Никита пришел в себя.

– Спасибо… Вы такая добрая! – потрясенно произнес он потом. – А это что у меня на щеках?

– Слезы. Это нервы. Это нормально. Кажется, от того, что нервная система ослаблена, – она вытерла его щеки салфеткой.

– Вообще я не плачу! – засмеялся Никита. – Никогда. А сейчас как дурак…

– Ну что вы такое говорите, не надо!

– Нет. Я правда чувствую себя ребенком… А вы почему плакали тогда? – с любопытством спросил он.

– Когда?

– Вчера. Я открыл глаза, а вы стоите у окна и плачете.

– Ерунда. Я и забыла, – смутилась Дина.

– Вы и сейчас как будто грустная. Грустная и добрая. Я очень хочу вам помочь. Расскажите о себе!

– Зачем? Нет, пожалуйста, не надо… – она даже покраснела, и этот румянец на ее щеках вызвал у Никиты восторг. «Я действительно как ребенок: что на уме, то и на языке! Смутил бедную девушку!»

– Простите. Вы Дина, да?

– Так меня зовут. А вы Никита, я знаю. Я вас уже целых три недели знаю, но познакомились мы только сегодня. Вы спите, отдыхайте. Не надо много говорить.

– Я не могу не говорить. Я столько молчал, оказывается… Я хочу говорить. Хочу слушать, видеть, нюхать, чувствовать… – Он с шумом вдохнул в себя воздух. – Вот, вроде кашей пригоревшей пахнет, да? Это так здорово, оказывается! Что это за место?

– Это больница. Это больница в городе под названием Серхет.

– А, ну да… Вы давно здесь работаете? – не унимался он.

– Несколько лет.

– И всю жизнь здесь живете?

– Нет. У меня муж пограничник, мы с ним по гарнизонам ездим…

– Понятно. А дети есть?

– Детей нет. Была дочка, но она умерла.

– О господи, я вас расстроил! – перепугался Никита.

– Нет-нет, это было много лет назад, я уже успокоилась.

– О, после такого уже никогда не успокоишься! – бурно возразил он. – Но ведь еще дети будут? Должны быть?

– Да. Я надеюсь, – прошептала она.

Не надо было с ней говорить об этом, но Никита в этом своем состоянии не мог с собой справиться. Он сейчас все остро ощущал, понимал, был необыкновенно чуток – словно все его чувства работали на пределе. И от окружающих людей он ждал предельной искренности.

– Это прекрасно. Это прекрасно! Всегда надо надеяться! – с воодушевлением произнес он. – А со мной происходили странные вещи…

– Послушайте, но так нельзя! – рассердилась Дина. – Вы должны лежать тихо, не разговаривать… А болтаете, как заведенный! Я Фиделю Рауфовичу пожалуюсь…

– Это тот доктор, который мне операцию делал? Кажется, он необыкновенный, удивительный человек! Мне вообще везет на людей… Я везунчик.

Никита вспомнил о погибшем штурмане и вздохнул.

– Дина…

– Да?

– Хотите, я вам скажу, почему не погиб?

– Почему? – с интересом отозвалась она.

– А потому что на мне был этот талисман, – Раевский поднял ладонь вверх. – Видите? Кольцо. Я купил его в Париже, лет десять назад, когда еще только начинал… когда еще только собирался стать гонщиком… Купил на блошином рынке. Его продавала одна старуха, кажется, цыганка. Она мне сказала, что это кольцо принесет мне удачу и спасет от смерти.

Медсестра подошла, взяла его руку, долго смотрела на кольцо. Она казалась совсем простой – эта девушка. Вернее, молодая женщина. В ней не было ни кокетства, ни какого-то подтекста. Она не притворялась и не играла, как играют бессознательно почти все молодые женщины, стоит им заговорить с мужчиной.

– А ведь совсем обычное колечко, стальное! – с удивлением произнесла она.

– Стальное, да. И оно меня защитило!

– О да… – произнесла медсестра с каким-то странным выражением, словно не совсем доверяла его словам.

– Вы сомневаетесь? А ведь так и есть! Во сколько передряг я попадал и спасался… И сейчас тоже!

– Не волнуйтесь, – улыбнулась она. – Я вам верю, верю. А сейчас отдыхайте.

– Дина, вы завтра придете? – строго спросил Никита.

– Да. Куда я денусь? – пожала она плечами.

– Приходите. Вы хорошая. Я болтаю сейчас всякую ерунду, я знаю… Но я хочу вам сказать, что вы очень хорошая. Вы добрая и милая. Спасибо вам, Дина.

Она опять улыбнулась. Но Никита перехватил ее руку и притянул к себе. И поцеловал ее ладонь.

– Вы обязательно будете счастливы, Дина, – произнес он очень серьезным, очень важным голосом. – У вас будет все, чего вы хотите!

* * *

Дина за годы своей работы медсестрой, конечно, навидалась всякого. И еще она очень хорошо знала это состояние нервного возбуждения, в которое впадали иногда пациенты, благополучно прошедшие болезни, тяжелые операции, перенесшие травмы…

Это нормально.

Они все плачут, стараются выговориться, благодарят. Мужчины целуют руки, пытаются назначить свидание, шутят. Они желают всех благ, они обнимают сердечно на прощание, после выписки, они забегают потом еще раз – с подарками… И вот тогда уже видно – стесняются того, как вели себя недавно. Потому что уж слишком открыли душу, были такими беззащитными в своей немощи…

Наверное, гонщик Раевский тоже будет вспоминать со смущением ту бедную медсестру из Серхета, которой он поцеловал руку… Ну и что.

Дине все равно было приятно.

Уж-жасно приятно!

Она тем вечером шла домой и точно на крыльях летела. «Это я его спасла. Конечно, и Фидель Рауфович изрядно постарался, но это я. Я! Я сделала это. И так здорово, что он, этот Раевский, не зазнайка какой-то, а нормальный парень… И мой перстенек тоже волшебным оказался. Мне не жалко, что я отдала его – за жизнь Никиты. А почему? А потому, что я сделала доброе дело. Не просто доброе, а… Особенное. За что меня, возможно, бог простит. Ну, не бог, так судьба… Высшие силы. Я буду счастлива, у меня родится ребенок! Да, у нас с Русланом будет еще ребенок. Мы поедем на море, в отпуск, и там…»

Дина вернулась домой.

Мужа еще не было. Кажется, он говорил, что сегодня придет поздно… Значит, есть время, чтобы приготовить пирог.

Дина замесила тесто. В качестве начинки она собиралась использовать курагу. А курага лежала в мешке. Мешок – в сарае.

Дина вышла из дома, тщательно притворила дверь за собой – чтобы всякая живность не лезла – и направилась к сараю.

Сарай был вотчиной Руслана. Там он хранил свои инструменты, там слесарил в свободное время – и, кстати, очень не любил, когда жена хозяйничала там. «Если тебе чего надо – ты попроси, и я сам тебе принесу! – не раз говорил он. – А то после тебя ничего не найдешь…»

Дина нажала на выключатель и осторожно вошла внутрь. Это была довольно ветхая постройка, однажды ее даже облюбовали шершни… Бр-р!

С потолка свисала голая лампочка, стоял деревянный стол, вернее – верстак, возле стен – полки с инструментами. Сильно пахло машинным маслом, что ли… Дина протиснулась к углу, в котором висел мешок с сухофруктами, сняла его с гвоздя и попятилась к выходу – маневрировать в столь тесном пространстве было довольно трудно.

И больно стукнулась пяткой обо что-то.

Развернулась все-таки и увидела длинный деревянный ящик, лежавший под верстаком. Большой. И еще такой же ящик находился у противоположной стены.

Дина вспомнила таинственных гостей, приходивших к мужу по ночам, и ее вмиг одолело любопытство. Любопытство и страх. Руслан никогда не посвящал ее в свои дела, а так хотелось знать…

Дина села на корточки и сдвинула крышку у одного из ящиков. Маслянисто блеснул металл, полированные поверхности… «Это автоматы», – разочарованно подумала женщина.

Каких чудес ожидала Дина? Какие сокровища Гарун аль-Рашида она надеялась увидеть?.. Она сама не знала. Но оружие – это так обыкновенно, так скучно. Ее муж – военный, вот он и занимается оружием.

Но уже во второе мгновение женщине стало нехорошо. Оружие в доме? Откуда? Зачем? Оружие должно храниться на складе, под охраной, оно не может вот просто так находиться в частных владениях, в ветхой сараюшке…

Эти ночные гости, говорившие с акцентом… Гости из-за кордона! Они приходили в дом не просто так. Они приходили за оружием. Руслан после их визитов был такой взвинченный, весь на подъеме, словно… Словно ему удалось провернуть удачную сделку. Словно ему денег много дали.

Каким именно образом автоматы оказались у мужа – Дина даже предположить не могла, да это было не так уж и важно. Главный ужас заключался в том, что ее муж занимался контрабандой оружия!

Дина задвинула крышку ящика и на ватных, дрожащих ногах вернулась в дом. «Может, Руслана вынудили? Заставили шантажом продавать оружие? Нет, нет, тогда бы он не выглядел таким довольным… Он сам. Это его решение!»

О пироге Дина и думать забыла. Она стояла посреди комнаты в странном оцепенении. Как теперь жить дальше – Дина не знала.

Лишь только через полчаса она нашла в себе силы пошевелиться и сдвинулась с места. Достала скрипку, взмахнула смычком… Вивальди, «Времена года». Музыка полилась сама – яркая, страстная, полная тоски, отчаяния, надежды… Закусив губу, закрыв глаза, Дина водила смычком по струнам. Она полностью погрузилась в игру – потому что звуки музыки отгоняли мысли, давали забвение.

Сурдиной она в этот раз не воспользовалась. Сурдина бы только помешала. Пронзительная, жгучая мелодия говорила за Дину. Это не скрипка, это Дина кричала сейчас…

– Дина!

– А?.. – вздрогнув, она отдернула смычок от струн, открыла глаза. Перед ней стол Руслан. Вернулся, значит.

– Бэ, – передразнил он. – А и Бэ играли на трубе… Все, заканчивай свой необыкновенный концерт. Прям по нервам царапаешь! Полдвенадцатого ночи…

Он повернулся, снимая с плеч запыленную куртку.

– Руслан, я была сейчас в сарае, – выпалила Дина.

Муж вздрогнул, но не обернулся. И произнес лениво, словно нехотя:

– Она была в сарае… Прелесть какая. И чего ты там забыла? Тебе сказали туда не соваться?

– Там курага… Но это не важно. Я видела.

– Она видела. Она видела! И что же она видела? – пробормотал Руслан. Отбросил куртку в угол. И обернулся – уже голый по пояс.

– «Калаши» в ящиках я видела… Руслан! Ты можешь мне объяснить, что все это значит? Откуда в нашем сарае оружие?

– Не твое дело, – мрачно ответил муж. – А ты сиди и помалкивай.

– Мне страшно…

– Ты не должна об этом думать.

– Я не могу не думать! – с ужасом произнесла Дина. – Ты оружие продаешь, да?

Руслан усмехнулся, дернул головой и погрозил пальцем:

– Ты меня что, заложить хочешь?

– Нет! Что ты! Как я могу родного мужа… Но ты должен прекратить все это. Я тебя умоляю!

– С какой стати я должен прекратить?

– Так нельзя!

– Почему?

– Это плохо. Это плохо. Это плохо! – несколько раз повторила Дина.

– Кому от этого плохо? – поморщился он. – Если эти придурки за кордоном друг друга поубивают, нам только лучше. Ты же слышала, у них то и дело всякие революции да бунты…

– Но ты пограничник, ты не должен… Ты присягу давал!

– Дина! – яростным шепотом произнес Руслан. – Не надо мне вот про это! Мы все в жопе живем… Присяга! Люди на миллиарды наворовали, олигархи эти, а ты мне пару каких-то «калашей» в укор ставишь. Ты еще про любовь к Родине вспомни!

Дина не знала, что ответить мужу, – от волнения она все слова растеряла.

– А кто-нибудь еще знает? Ты один или с кем-то? – пробормотала она.

– Один я, один. Поэтому ты должна молчать, – Руслан взял ее железными пальцами за плечи, развернул к себе. – Дай мне слово, что будешь молчать.

– Я дам слово, но ты тоже дай – что больше не станешь этим заниматься! – дрожащим голосом произнесла Дина, глядя мужу в глаза.

– Дина, все сейчас занимаются контрабандой. Либо наркотики, либо оружие, либо еще что. Не будь наивной. Государство на нас плюнуло, мы выживаем, как можем!

– Ты сам сказал, что ты один. Ты ведь подводишь своих товарищей… Батю подводишь!

– Не драматизируй. Блин, любят бабы из всего трагедию делать, – с отвращением произнес Руслан.

– А как мне относиться к тому, что мой муж занимается контрабандой оружия? – развела Дина руками. – Это же преступление, между прочим. Мой муж – преступник!

– О… Я у тебя уже преступник. Спасибо, Диночка. Это за все хорошее, что я тебе сделал… это я, значит, для семьи стараюсь, жилы из себя тяну, и я же у собственный жены – преступник! А ты иди, найди себе чистенького, правильного… Который мимо урны не плюнет, голос не повысит, дорогу только на зеленый переходит… Тебе такой нужен, да? – с ненавистью произнес Руслан. Он явно начал заводиться.

– Нет. Нет, что ты… – пробормотала Дина. Она уже пожалела о том, что завела этот разговор.

– Нет, ты объясни… Ты объясни, чем я тебя не устраиваю! – он опять железным пальцами схватил ее за руку.

– Ты меня всем устраиваешь. Я тебя люблю! – торопливо, стараясь успокоить мужа, заговорила Дина. – Никто из нас от тюрьмы да сумы не застрахован! И я могу стать преступницей, если за руль пьяной сяду… И я могу стать убийцей, например, если буду отбиваться от какого-нибудь бандита и кирпичом ему голову проломлю… Все люди могут совершить преступление, все! Но одно дело – случайно, или защищаясь, или вынужденно, в результате шантажа! И совсем другое дело – когда ты сам, сам, сознательно, зная о последствиях, делаешь что-то ужасное, неправильное!

Руслан молча, не моргая, смотрел на жену. Потом схватил ее скрипку и молниеносным, стремительным движением швырнул в стену. Раз – и скрипка разлетелась на щепки, штукатурка посыпалась на пол.

Дина ахнула, прижала ладони к щекам.

– Все? – с трудом разжимая зубы, произнес Руслан. – Успокоилась? Или хочешь продолжения дискуссии?

Дина отрицательно затрясла головой, глядя на обломки, оставшиеся от скрипки.

– Тогда иди спать.

…Ночь. Монотонно громыхал кондиционер, гоняя воздух по спальне. Но Дина не спала. Лежала на спине, вытянувшись в струнку, повторяла мысленно одну-единственную фразу: «Ничего страшного. Ничего страшного не произошло. Я куплю новую скрипку. Я закажу ее по почте. И мне пришлют посылку… Ничего страшного!»

* * *

Никита выздоравливал удивительно быстро. Он уже ходил, правда, с трудом, держась за стеночку, но – сам! Радость жизни ощущалась им столь остро, что он всех вокруг любил, во всем видел только хорошее. Он любил доктора, который его спас, любил медсестру, ухаживавшую за ним во время его комы, словно за младенцем, он любил соседей по палате (к тому времени Никиту уже перевели из интенсивной терапии в общее отделение). Люди здесь были добрые и простые.

Никита любил даже этот маленький, затерявшийся в приграничных песках город – ведь именно он, этот город, приютил странника, сбившегося с пути.

Днем на город наползал зной, а вот ранним утром так приятно было спуститься с крыльца, вдохнуть всей грудью прохладный, сухой воздух! И почувствовать под ногами твердую, каменистую землю…

Каждое утро пилот выходил из больницы и садился на ступенях. В пижаме, которая болталась на его исхудавшем теле, с забинтованной головой – он понимал, что выглядит не самым лучшим образом. Но это ничуть не смущало молодого мужчину – уж все лучше, чем в коме валяться, под простыней, весь в проводах и трубках…

Никита смотрел на площадь. Мимо спешили люди, каждый по своим надобностям – женщины с сумками торопились на базар, пробегали дети, иногда, нещадно пыля, проезжали какие-нибудь старенькие «Жигули». А потом из-за поворота выходила Дина, медсестра. Каждый раз Никита расправлял плечи, заметив вдали ее ладный, очень женственный силуэт.

Вот и сегодня он напряженно глядел в ту сторону, откуда она должна была появиться. Потому что больше Никите заняться было решительно нечем.

Она! В светлом простом платье до колен, на ногах что-то вроде тапочек, как их еще называют… а, «балетки»! «Без каблука, а ноги все равно не кажутся короткими, – привычно оценил ее стать Никита. – Тонкие щиколотки… Породистая!»

– Никита! Доброе утро. Как себя чувствуете сегодня? – Она подошла ближе, поправила на плече полотняную сумку.

– Отлично, – глядя на молодую женщину сверху вниз, бодро отрапортовал Никита. – Присаживайтесь! – Он подвинулся, освобождая ей место на деревянной ступеньке.