Текст книги "Знаки перемен (сборник)"

Но самым прилипчивым оказался один инженеришка. Видно же, что беден, как мышь, а туда же! Ногти, правда, были чистые. Пальцы длинные, как у аристократа. С первого же раза Ли выяснила, кем он работает. Как узнала, что инженер – интерес ее к нему сразу иссяк. Он приходил и заказывал всегда какую-нибудь мелочь – кофе, например. Ли аж мутило, что ради такой ерунды она должна обслуживать стол. Тощий, высокий. Лицо узкое, как у Эль Греко. И глаза страдальческие, грустные. Нос с горбинкой. Не красавец. Первое время он все пытался заговорить с ней. Ли отвечала ледяным молчанием на личные вопросы, и односложно – на заказ. Какие с кофе чаевые? Он никогда не оставлял на чай ничего, кроме молящих взглядов. Ему она не улыбалась. Потому что он был премерзким типом. Караулил ее после работы. Она много раз видела его фигуру во тьме ночи, маячившую в любую погоду рядом с рестораном, когда она выходила после работы. Хорошо еще, что Людка-липучка всегда рядом! Неужели выспаться неохота? Ему же завтра на работу! Придурок. Цедил свой кофе он с убийственной медленностью. Каждый глоток растягивал, словно эта чашка кофе была его последним желанием и его ждала казнь после того, как он ее допьет. Но однажды он Ли удивил. Как обычно, она брякнула на стол перед ним блюдце с пирожным и кофе. И ушла, не отвечая даже на его вежливое приветствие и «спасибо». А когда вернулась со счетом, на столе лежал лист бумаги. Ли чуть счет не выронила. Это был ее портрет. Инженеришка смотрел на нее выжидательно и моляще.

– Это вам. Может, сходим в театр? – едва не задыхаясь от волнения, прохрипел он.

Ли взяла в руки портрет. Она красива, спору нет.

– Не хотите в театр? – расценил ее молчание инженеришка. – Тогда, может, в ресторан?

– В ресторан?!

Ли чуть со смеху не лопнула. Ее – в ресторан! Вот умора!

От природы у инженера был бронзовый цвет лица с едва уловимым зеленоватым отливом. Очень странно выглядел на таком лице румянец. Он смолчал.

Уходя, Ли бросила: «спасибо за портрет». Вот коллеги обзавидуются! Она всем портрет показала. «Ну и ну! Похожа!» – говорили все. На обороте было его имя и слова любви. Ли всем дала прочитать. «Мне жаль, что вы не хотите говорить со мной. Поэтому я вам пишу. Меня зовут Андрей Прохоров. Своим равнодушием вы не оставили мне выбора. Я люблю вас. Выходите за меня замуж».

– Знаете, куда он меня пригласил? В ресторан! Вот развлечение, да?

– Он ничего. Молодой, – говорили ей. – Влип в тебя – по уши. Пойдешь за него?

– Еще чего.

Андрей Прохоров не сразу понял, почему так пялятся на него все официантки. А когда понял, рванулся и ушел. Исчез он надолго. Но прошло месяца полтора, и его снова увидели на привычном месте.

После этого случая Ли стала просить других официанток обслужить инженеришку, когда он садился за «ее» стол. Он ничего не мог понять. Каким это образом поменяли столы? Куда бы он ни сел – Ли не принимала заказ.

Наконец однажды Ли поняла, что способ вырваться в люди есть.

…Он был еще нестар. Лет сорок пять. Солиден. С увесистым брюшком. Взгляд властный, но в то же время какой-то мутный, неустойчивый, словно задерживать на ком или чем-либо свой взгляд он считал слишком обременительным для себя. Начальник крупнейшей в городе промтоварной торговой базы. Жены у него не было. Во всяком случае, все усилия Ли по ее выявлению были напрасны. Вадим Соломонович. Он и стал ее первым мужчиной. Колечки, браслетики, импортные шмотки.

Когда он приходил в ресторан, то всегда садился за «ее» столик. Ему не потребовалось много усилий, чтобы соблазнить девочку-конфетку, достойную Парижа. После того, как она узнала, что он – начальник базы…

Ли вскоре поняла, что Вадим Соломонович (а она именно так его всегда и звала) очень ей нравится. Нет, кроме шуток. Не за шмотки и колечки.

Жест толстыми пальцами, которым он подзывал официантку, загребущий какой-то жест, почему-то волновал ее. И было больно, если он звал так не ее, а какую-то другую девушку. Жест у него был один. На всех.

Зная, кто он, начальство позволяло Ли немного посидеть с ним вместе. Вадим Соломонович всегда заказывал для нее шампанское. Или хорошее грузинское вино. Самое лучшее, которое для него всегда было в этом ресторане.

Вадим Соломонович видел, как шампанское кружит голову девочке. Ли быстро пьянела… И становилась еще очаровательнее.

– Балерина! – восклицал солидный любовник.

Она не несла чушь, не была ни весела, ни грустна, не становилась ни на каплю развязнее, но оторвать взгляд от нее было невозможно. Она мягко и призрачно светилась. Никакое фото не могло бы передать особую, только ей свойственную туманность в широко расставленных глазах.

Сама она чувствовала, как растворяется усталость в ногах, каблуки становятся продолжением ног, расслабляются, влюбляются друг в друга неторопливые мысли. И больше ее ничто не раздражает. Ни шуба из «чебурашки», ни Людка-повторюшка, ни отсутствие в магазинах розовой пены, ни ресторанное рабство… Она сидит рядом с человеком, который выведет ее в «свет», сделает ее королевой, милый, милый… Ли смотрела в его широкое одутловатое лицо, искала искорку в туманных глазах и думала, что они чем-то похожи, но не формой глаз, а взглядом… «Это мой мужчина. Мой. Это ОН».

Но главное – сколько бы она ни пила, на утро была свежей. Она искренне не понимала людей, у которых болит от выпивки голова или того хуже – тошнит!

Ли много раз просила Вадима Соломоновича купить ей шубу. Он обещал. «Поступает всякая чепуха. Ничего, достойного тебя, лапуля. Но, как придет, будешь ты у меня в шиншилле».

Еще они планировали летом в Прибалтику, на весь отпуск. Вадим Соломонович, правда, не говорил, что собирается на ней жениться, но это как-то подразумевалось само собой в их отношениях. Ли часто думала о свадьбе. Приглядывалась к платьям, хотя и думала: «Пожалуй, не стоит. В том, что висит здесь, замуж выходят все подряд». Во всем остальном Ли продумала всякие мелочи. Даже потренировалась красиво расписываться.

Они летали «в Сочи на три ночи». С пятницы по понедельник. В начале мая там уже было жарко, но не душно, потому что дожди еще не начались. Ли была на седьмом небе.

Однажды Вадим Соломонович взял Ли на пикник. И сестру ее пригласил. Сколько Ли ни уговаривала его не брать Людку с собой, он почему-то уперся. И сказал, что ТАМ они себе никаких глупостей позволять не будут. Но если она не хочет, может не ехать. Провести выходной с любимым было для Ли столь заманчивым приглашением, что она, скрипя сердце, согласилась на Людку.

Пикник прошел удачно. Для всех, кроме Ли. Людка, конечно, была в восторге. Она бегала по траве, как дитя природы, и всем уши прожужжала, как она наслаждается свежим воздухом и солнышком. Компания была совершенно мужская, если не считать сестер. Солидные дядечки – торгаши, директора, начальники – относились к ним, как к детям. Людка этому и соответствовала. Ли же была не в своей тарелке. Хотя она и видела косые взгляды мужчин, но никто настоящих авансов ей не делал. Все как бы обходили ее стороной: дети они и есть дети. Из чистейшего озера один за другим вытаскивались изящные форели и жирные карпы. Ли только диву давалась. Их отец всегда приносил в судке только тощих уклеек.

Ли попыталась было уединиться с Вадимом Соломоновичем, но встретила решительный отпор. Он так посмотрел на нее… что у Ли вся душа внутри перевернулась. Как он мог так смотреть на нее?! Начальственно, как на кладовщицу своей базы…

Был конец мая, но вода в озере была еще холодная. Ли разделась до невесомого купальника и нырнула. Людка трогательно упрашивала ее не делать этого, но разве Ли уговоришь? И отказывалась вылезать. Плавала, как ни в чем ни бывало. С грацией русалки, так же, как и ходила. Полагая, что все должны любоваться ее движениями. Губы стали совсем синими.

Ей хотелось утонуть. Так ей было гадко.

– Да она с придурью, – сказал один начальственный муж другому, нехорошо усмехнувшись, повертев потихоньку пальцем у виска и кивнув на Вадима Соломоновича. – Точь в точь, как и родственничек.

Вадим Соломонович ходил вдоль берега злой и красный.

Удружила! Артистка… Балерина! Тит твою…

Вдруг Ли стала захлебываться. По-настоящему.

Людка хотела броситься к сестре-близняшке. Ее удержали силой.

У Ли свело ногу. Она испугалась, что может вот прямо тут умереть. Тонуть расхотелось. Инстинкт взял свое. Выкарабкалась сама. Никто из солидных дядечек в воду не полез. Вадим Соломонович, правда, услышал упрек:

– Ну что же ты? Твоя же племяшка тонет!

Ли напоили водкой. Она порозовела, похорошела и успокоилась. Всех спиртное возбуждает, а ее – всегда успокаивало. Как молоко матери.

Возвращались на четырех черных «Волгах».

Обратно Ли ехала, тесно прижавшись в машине к Вадиму Соломоновичу. Ей было очень хорошо. Она вдруг подумала, что сию секунду – самый счастливый момент в ее жизни. Горячая водочка растеклась по жилам. Вадим Соломонович сидел, как истукан, не шевелясь. Ли играла его поясом на брюках. Людка, сидящая по другую руку директора базы, как всегда не отрывалась от окна. Шофер смотрел только вперед, выбирая кочки поменьше на сельской дороге.

Ли подумала, что она, конечно, ошиблась. Ей показалось, что он так посмотрел на нее… В данную волшебную минуту она была просто уверена, что ей показалось…

Но ей не показалось. В один прекрасный день Вадим Соломонович привел в ресторан свою жену. Ли на негнущихся ногах принимала у него заказ. И смотрел начальственно. Как на последнюю тряпку. Коллеги шушукались и посмеивались за ее спиной. Когда Вадим Соломонович желал закончить свой очередной роман, он вытаскивал на свет божий свою жену. «Жена – отличная вещь, я вам скажу. Когда надо – сидит дома, пироги в духовке парит, когда надо – нате вам, прошу любить и жаловать. Женат! И точка».

Ли напилась. Нет. Напилась – не то слово. Она хотела выпить столько, чтобы уснуть. Навсегда. Не хотела она видеть мир. Она знала, что если выпить слишком много, могут и не откачать. Что она и проделала. Но ей не повезло. Надо было в одиночку пить, а она – в ресторане. Посудомойка нашла Ли. Врачи вытащили с того света. Неделю в больнице – и домой. После такой встряски легче вроде и не стало, но, победив смерть, она смогла думать о чем-нибудь другом, кроме своего возлюбленного.

Одно за другим! Тут еще Людка – Людка!!! – надумала замуж идти. И пригласила ее в свидетельницы. В свидетельницы! Какое унижение! Ли во всем привыкла быть первой. Она была уверена, что и замуж выйдет первая. Но с другой стороны, чему тут завидовать?

«Господи, где она такого урода выкопала?» – думала Ли. Простой рабочий. Под ногтями, конечно же, грязь. На лице – дебиловато-радостная улыбка. Вечно голодный. А тощий! Сирота казанская. Детдомовский, кажется. А фамилия! Козловский! Кто ему только такую в детдоме дал! Дура сестра. По нему же сразу видно – он никогда никем не станет. Так и останется бревном, дубиной, как есть сейчас. А Людка скоро будет нянчить своих пупсиков. Настоящих. Но самое смешное – Людка ушла из ресторана. К нему, на завод! Укладчица, или как ее там…

Свадьба была в родном ресторане. Все свои. От этого Ли было еще противнее. На всех фотографиях так и осталось ее кислое лицо. Когда она была недовольна, то смотрела чуть исподлобья, надувая губы, что придавало ей легкое сходство с овцой. Особенно в профиль, потому что подбородок у нее был невыразительный, скошенный.

Ох, и напилась же Ли на свадьбе сестры! Она помнила все только до определенного момента. Помнила, как поднимали тост за будущее детей молодоженов, орали «горько», потом кто-то стал пить за день работников общепита, помнила, как инженеришка маячил за окном на своем обычном посту, помнила, как упала, закружившись в танце… Проснулась в незнакомой квартире.

Коммуналка. Кто-то хлопал дверями, ругался на кухне… Во рту было нестерпимо тухло. Голова еще кружилась. Бедняцкая, почти казарменная обстановка холостяцкого жилья. На крашенной стене висел… ее портрет. Незнакомый мужик сидел за столом спиной к ней. Из одежды на нем были только трусы в социалистический цветочек. Вдруг он обернулся. Благородные тонкие черты озарила виноватая улыбка.

– Доброе утро, – вежливо сказал он.

«Инженеришка!» – мелькнуло у Ли.

– Меня зовут Андрей.

Она вскочила, закрываясь простыней. Он расхохотался.

– Да ты не смущайся!

Теперь она увидела, что он ел из железной банки зеленый горошек. От вида еды ей чуть не стало дурно. Он усадил ее.

– Ты сиди. Я за водой сбегаю.

И исчез за дверью. Когда он пришел, Ли уже была полностью одета. Она хотела бежать. Он загородил собой дверь. Вода из стакана расплескалась. Он брякнул его на первую попавшуюся поверхность. Задвинул щеколду и быстро, умело начал раздевать ее. Сама не зная почему, Ли не стала сопротивляться. И дело было не в том, что сил не было. Навалилось какое-то странное оцепенение, когда он гладил ее затылок, одновременно расстегивая кофту. Голубые его глаза стали совсем черными…

Пока он без сил лежал на кровати, Ли, мучаясь жаждой, схватила стакан с остатками влаги. Сделала большой глоток, задохнулась… В принесенном Андреем стакане была водка…

Она вышла за него замуж. Зачем? Просто вышла и все. Не могла иначе. Андрей заворожил ее своей страстностью. И Ли подумала: «А вдруг это ОН?»

Первой странностью мужа оказалось то, что он попросил, чтобы на свадьбу она надела те цветы из флердоранжа, что носила в ресторане. Ли долго не сопротивлялась его желанию. Ей было все равно.

Андрей переехал в их дом. В большой квартире теперь было не повернуться. Мать, отец, двое дочерей со своими мужьями. Поэтому все чаще отец уходил на рыбалку…

Людка ходила беременная и гордая, как курица.

Им с Козловским скоро дали квартиру. От завода. Район, в котором был их новый дом, был экологически неблагополучным. Квартира на самом верхнем, пятнадцатом этаже! По тем временам – небоскреб. Из окна страшно выглянуть. Но своими квартирами не бросаются. Они переехали.

Ли тоже была беременна. Но вовсе не испытывала по этому поводу чувств, которые составляли весь смысл Людкиных разговоров. Более того, слушать радостное кудахтанье сестры ей было нестерпимо противно. Как ее тошнит – «это он растет». Как у нее бывает изжога – «это от волосиков». Как он начал биться – «словно бабочка»! Иногда Ли запиралась по старой памяти одна в комнате, раздевалась и с ужасом разглядывала себя в любимом трельяже. Уже на первом месяце ее чудесная талия исчезла, как выдумка. Лицо подурнело, стало напоминать Людкино до беременности. Тоска! Ли охватил страх. Такая она может разонравиться даже мужу!

Она быстро поняла, что у Андрея своеобразный нрав и скверные привычки, бросать которые он вовсе не собирался. Он привык есть где угодно, только не на кухне. Поев, он оставлял все как есть там, где закончил свою трапезу. В постели, на ковре в гостиной, на подоконнике… Однажды Ли обнаружила огрызок, аккуратно лежащий на полу в туалете. Фантики от конфет, обертки от плавленых сырков и просто крошки… Все это она должна была ежедневно убирать. Андрей вставал всегда раньше нее, привыкшей к ресторанному расписанию. Он требовал завтрак в постель. Сначала было еще ничего. Это был просто завтрак. Но, по мере того, как живот Ли рос, Андрей становился все грубее, а требования его все «смешнее». Он хотел, чтобы Ли подавала ему завтрак непременно в том самом платье с белым передничком, в котором до беременности работала в ресторане. Ли считала это милой причудой и соглашалась. Короткая юбочка жалко топорщилась на животе. Флердоранж украшал отросшие темные корни волос блондинки Ли. Но фантазии Андрея шли все дальше. Теперь он платил ей, как шлюхе. Платил за завтрак в постель, платил за постель… Копейки. И это были ее единственные деньги, так как позволить себе лезть в кошелек отца она не могла.

Ли знала одно: она хочет, хочет, хочет, чтобы Андрей любил ее. Эта жажда росла в ней вместе с животом. И чем тяжелее ей было нести бремя, тем больше хотелось любви. Хотелось, чтобы он ее пожалел, ну, просто погладил по голове… Андрей никогда этого не делал. Он заставлял ее готовить и стирать отдельно от матери. Он ее дрессировал.

Ли теперь часто плакала. Она не могла любоваться собой, на нее не смотрели мужчины…

Она ненавидела этот живот! Всем своим существом.

Однажды она вышла погулять. Бездумно шла. Ничего «не видя» вокруг себя. Вдруг резкий звук тормозов. Падение.

Все обошлось. Ли отделалась испугом. Чудом, ее едва задело. Мужик выскочил из машины и рявкнул матом. Потом увидел, что беременная, и замолчал.

А Ли была в каком-то странном оцепенении, и чувств – никаких. Только смутная досада. И презрение к водителю, протягивающему к ней руки, чтобы поднять с асфальта…

Однажды мать вернулась с работы утром. Застала дочь голую в одном передничке на стоящем колом животе, рыдающей над червонцем.

Мать выгнала Андрея.

Вернувшись с работы, он увидел свои вещи – хилый чемодан и чертежи, испещренные неприличными рисунками – выставленными за дверью. Он ушел, чтобы никогда не вернуться иначе, как алиментами.

Ли родила мальчика. Выяснилось, что она полностью сохранила свою фигуру. Уже спустя месяц Ли снова почувствовала себя если не счастливой, то хотя бы любимой самой собой. Она влезла во все свои старые шмотки. Они еще не вышли из моды. Тогда мода двигалась медленно, как уважающая себя дама. Не то, что сейчас.

Но этот ребенок! Он стал для нее воплощением ее неудачи. Она назвала его Сашей.

Пока Ли была беременна, она не пила ни капли спиртного, хотя иногда хотелось этого зверски. Родив, а сказать точнее, избавившись от живота, она решила дать себе волю. Через два месяца у нее «пропало» молоко. Если долго кормить, грудь обвиснет. Хуже этого кошмара Ли не могла представить себе ничего на свете. Она катала колясочку с пухлым, похожим на херувима, Сашей. Стройная, красивая, как никогда, одетая дорого и модно. Представляла, как прелестно смотрится: молодая мать ухаживает за сыном. Она была так молода, что ее даже спрашивали: уж не с братиком ли она гуляет? Возвращаясь домой, она была совсем одна, если не считать на редкость спокойного младенца. Ли представляла себе, как сестра Людка с мужем едут на работу на завод. Стоят рядышком, как воробышки, жмутся друг к другу в толчее автобуса. Как он пытается создать свой собственный интимный мир в этом еже утреннем аду. И как после восьми часов работы они вместе мерзнут в очереди за зелеными мандаринами к новогоднему столу…

Прошел год. Ли вернулась в ресторан.

Она была так же беззаботна и красива, как раньше. Надменности только поубавилось. Коллеги ее не узнавали. Она стала хитрее. На грязь под ногтями уже не обращала внимания. Толковые рабочие тоже много получают. Только ни один рабочий не смотрел в ее сторону. Зато Ли завела близкие знакомства сразу с несколькими влиятельными людьми. Денег и подарков было предостаточно… Но серьезных отношений у нее не было ни с кем.

Саша был в яслях и на руках у матери Ли, которая одна радовалась этому ребенку, своему второму, но любимому внуку. У Людмилы тоже родился мальчик.

У Ли вошло в привычку немного выпивать перед (чтобы легче бегалось и больше улыбалось) и после (чтобы снять усталость) работы.

Только выпив, она чувствовала, что, наконец, жива. Она думала: как же они, все эти люди вокруг нее: отец, мать, девочки на работе, любовники – случайные и нужные, красивые и перезрелые – как они не понимают ее! Ведь так чудесно быть пьяной… В этот, именно в этот момент Ли понимала с полной очевидностью, что любима. Любима родителями, коллегами, всеми своими мужчинами. Даже теми, кто уходил после первой же встречи. Неважно. Она – самая красивая. Она любима. Всем миром, самой судьбой. И от этой чудесной уверенности ей становилось хорошо. Словно глаза раскрывались, и она видела то, что обычно было скрыто от нее. Ну и что, что поползла тушь? Пускай испачкалось платье, когда она упала. Было же темно! Все равно она – самая красивая. Но главное – ей подвластна сама любовь. Будто она сама могла создавать ее для себя, как звезда излучает свет. Для этого свечения ей никто не нужен, она есть сама по себе. Выпив, Ли достигала, наконец, освобождения – от самой себя. Ей не нужна была любовь. Потому что она способна сама дарить ее. Дарить всей Вселенной… Жажда быть любимой на время утихала, отступала, капитулировала…

Наконец, ОН пришел…

Точнее, она сама поймала его, проголосовав такси на ночной дороге.

Свет фонарей выхватывал мгновеньями по-мужски красивые черты: квадратный подбородок, прищуренные блестящие глаза, уверенные сильные руки, держащие руль… Ли влюбилась. Она никогда раньше не встречала мужчину, от которого исходила бы такая бешеная сила… И она потянулась к ней. Инстинктивно, жадно…

Герман же был из тех мужчин, которые всегда отвечают на движение женщины. Чувствуют ее чутьем почти звериным…

Это была настоящая страсть. Ли возбуждалась, лишь смотря на него, так велика была его сила. Такого с ней раньше не было никогда. Обнимая его, она чувствовала, что наполняется его силой до краев, как сосуд. Ей ничего больше в жизни не надо. Только бы его сила всегда была в ней.

Двигался Гера как бог. С ним хотели танцевать все женщины на всех вечеринках, на которых они были вместе. Ритмичностью и пластикой он мог поспорить с представителем черной расы, а его мужественность и голубые глаза с все понимающим прищуром покоряли все женские сердца без исключения. Но когда все эти женщины видели рядом с ним Ли, их запал быстро сникал. Самая красивая пара – все говорили.

Ли любила выпить до встречи с ним. Чтобы придать себе больше шарма. И после. Потому что ей было слишком хорошо, а хотелось, чтобы было еще лучше. Больше, больше, еще больше кайфа.

Про сына Сашу Ли редко даже думала. Она привыкла, что им занимается мать. Кормит, водит в садик. Он уже совсем самостоятельный. Только вот беда – мочится в постель. Такой досадный недостаток!

Ли ноги сами несли к Герману. Бежала, всегда бежала к нему. По-другому просто не могла. Не могла не спешить к нему навстречу. Каждый раз сгорала с ним дотла. Ей все казалось, что этот раз – последний. Но он все не бросал ее. Ей было удивительно и радостно. Они любили вместе выпить. Это делало жар их тел и порыв их душ горячее и ярче. Ничего более. Совсем не то было с Андреем, первым мужем Ли. С ним она пила через силу, потому что он так хотел, потому что ему было скучно пить одному. Только теперь Ли поняла, как она его ненавидела. Она еще ждала от него любви!

Герман был разведен, как и она. Детей от первого брака у него не было.

Однажды они заехали на его такси в лес. Летние звуки смешивались со звуками их прерывистого дыхания и поцелуев… Там он предложил ей выйти за него замуж.

…Жили в доме ее родителей. Герман быстро нашел с ними общий язык. Ли родила второго мальчика. Глаза у него были огромные, чуть раскосые. Он поздно начал ходить и говорить. Иногда будто не понимал, что к нему обращаются. Только смотрел своими великолепными глазами… Мать Ли его не любила, как первого, Сашеньку, которому уже шел восьмой год. Мальчишка был смышленый и бедовый. Весь покрытый шрамами и шрамиками: этот – с дерева упал, этот – ободом колеса велосипеда полоснул, этот – бомбочку делали во дворе…

У Германа была однокомнатная квартира. Когда их общий сын немного подрос, он предложил Ли переехать к нему.

Ли подошла к Сашеньке и спросила, с кем он хочет быть: уйти с ними или остаться с бабушкой и дедушкой?

Сашенька долго смотрел на нее, потом – на бабушку. Глаза его наполнились слезами. Он сказал то, чего ждала от него мать:

– Я хочу остаться с бабушкой.

Ли с новой семьей уехала.

Вскоре умер отец Ли. Просто однажды утром не проснулся. Ли удивительно легко перенесла это горе, ставшее страшным ударом для их с Людмилой матери…

…Лишь когда Саше было лет четырнадцать, он вдруг подумал: «Почему у меня одного фамилия Прохоров? У бабушки – Конорская, у матери, Германа и малыша – Сивцевы? У тети Люды – Козловская? Почему?»

Сколько раз ему хотелось, чтобы пришла мама. Он ее так ждал! Так ждал! Особенно тихими зимними вечерами. Он стоял у окна, прилепив нос к подтаявшему стеклу, и ждал, ждал… Он хотел первым увидеть ее. Было что-то особенное в этих нудных вечерах. Такие вечера бывают только в домах пожилых людей. Все идет своим чередом – ужин, программа «Время», и – спать. Аж сводит всего от скуки. Ни гомона, ни смеха, ни припозднившихся гостей… Ни ругани, в конце концов. Тишина, как в могиле. Посуда не бьется, все вещи всегда стоят на своих местах… Саша представлял, мечтал, хотел знать, что же сейчас происходит в доме матери.

А Ли стала скучать. Денег было вдоволь. Муж – таксист. Но работа официантки надоела ей, как горькая редька. Откладывать и копить она никогда не умела. Ли давно поняла, что второй сын ее несколько дебиловат. Но мальчишка был незлой, всегда готовый помочь. Огромные раскосые глаза были все так же распахнуты миру. Ей говорили, что она зачала его пьяной. Это неправда. Когда она много пила? Разве только последние несколько месяцев. И то – от скуки. Изменял ей Герман? Может быть. Она его за ноги не держала. Да надоел он ей! Вот и все. Сколько лет прошло? Десять! Она смотрела на его поредевшие почти до лысины волосы, поблекшие голубые глаза, подернутые дымкой утреннего похмелья, и не понимала, что за страсть ею когда-то владела. Одна радость осталась – выпить. Ли стала делать это почти каждый день. Благо уж что-что, а выпивка в ресторане всегда под рукой. Лишь приложившись первый раз за день, она ощущала, что живет, дышит и ей хорошо. Алкоголь по-прежнему не оказывал никакого влияния на нее, кроме успокаивающего и расслабляющего. Он делал ее проще, честнее и чище. В людях она видела только хорошее, могла терпеть надоевшего мужа и рутину ежедневной беготни. Ли чувствовала – это почти святость. Она могла сказать людям то, что никогда не смогла бы сказать трезвой. Сказать по-доброму. Обласкать даже чужого клиента. Покормить ресторанными объедками собаку. Ей стало безразлично, модно ее платье или нет. Она видела, что на ее плывущую походку по-прежнему оборачиваются на улице, не взирая на то, что испачкалась одежда. Ну и что? Упала. После такой работы, как у нее, кто хочешь свалится.

Однажды она вернулась в двенадцать, как обычно. Герман ждал ее. Он тоже вернулся поздно. Последний рейс гонял в Шереметьево. Срубил много бабок. Жевал в кухне приготовленные собственноручно макароны по-флотски и ждал жену. Вышел к ней навстречу.

Вдруг Ли услышала над самым ухом выкрик:

– Что это?!!! Это – ЧТО?!!!

Ли не успела опомниться, как Герман схватил ее за руку и поволок к зеркалу. Она чуть не упала.

Ли посмотрела на себя.

– Ну и что? – выдавила, с трудом ворочая языком.

Смотрела в свое мутное отражение. Коснулась пальцами зеркала. Запылилось, наверное.

– Это не в зеркале! – кипя яростью, прошипел Герман.

Вокруг губ Ли была размазана помада. Явственный след чужих губ.

…Герман ее выгнал. Самое смешное – она не помнила, с кем была. Кто размазал поцелуем ее помаду? Но этот вопрос интересовал ее все же во вторую очередь. Герман сказал:

– Сын останется со мной. Убирайся.

Ли пожала плечами и ушла. Ночевала во дворе на скамейке. К матери идти не решилась. Утром пришла в ресторан раньше всех. Впервые в жизни. ОН уже ждал ее. Маленький, личико сморщенное, как сморчок. И улыбался… Ли чуть не вытошнило. Она сразу все поняла. Вот она, ее судьба. Когда она спросила, как его зовут, он ответил:

– Лешенька…

Так его мама всегда звала, с которой он и жил до сих пор. Лет ему было уже сорок. Потом он признался Ли, что она стала его первой женщиной.

Сразу же, едва Ли раскрыла рот, чтобы отшить его, он стал безумно шептать:

– Я люблю тебя, люблю, люблю… Не прогоняй меня…

Ли осталась с ним. Мать Лешеньки вскоре умерла. Скоропостижно. Как ждала, что придет, наконец, женщина, которая сменит ее… Дождалась… Лешенька стал часто выпивать с Ли.

Второй сын Ли остался у Германа. Он не разрешал бывшей жене приходить. Она подлавливала сына-подростка на улице, когда он возвращался из школы, и повисала на нем, заливаясь пьяными слезами…

В официантки она уже не годилась. Не кондиция. Руководство родного ресторана «Звезда» предложило ей место посудомойки.

Ли согласилась.

Лешенька каждый день говорил Ли, что любит ее. Она из жалости отвечала: «Я тоже тебя люблю». Но почему-то никак не могла почувствовать себя счастливой. Герман сейчас, когда она не видела его каждый день, казался ей прекраснее и любимее, чем когда-либо раньше. Она уже не вспоминала о наметившейся лысине и огрубевшей коже щек, покрытых недельной щетиной. Она вспоминала его походку – вразвалочку, от избытка еще бившейся в нем силы, его серьезный взгляд, который, казалось, проникал в самую душу…

Однажды ей стало совсем уж невмоготу. «Гера, Герочка», – шептала, словно он мог услышать ее.

Ли приехала в гости к сестре. Лифт долго трясся, доставляя ее на пятнадцатый этаж. Сестра часто говорила ей, что сначала не могла мыть дома окна. Аж холод и слабость в ногах до сих пор. Приготовив на скорую руку поесть, Людмила пошла кликнуть сестру, что чай уже на столе. Но Ли нигде не было. «Как в детстве, – по-доброму мелькнуло в голове у Людмилы. – Спрячется где-нибудь…»

Вдруг она ахнула. Молния прошла по спине.

Ли стояла в полный рост на карнизе не застекленного балкона, держась за стену, и, наклонясь, смотрела на колышущиеся далеко внизу сосны… Ветер раздувал подол ее платья. Ли легко балансировала. Одну руку она подняла. Она будто бы летела.

Тихо, тихо кралась Людмила.

А Ли в этот страшный миг парения над пропастью впервые с момента расставания с Германом чувствовала себя ровно. Именно ровно. Она вся искривилась от разлуки с ним. Изогнулась. А сейчас стояла прямо. Наравне с судьбой. Она была наравне со своей болью. Вот если бы всегда так стоять. День и ночь. А если шагнуть… Это будет высшая справедливость. Она, наконец, воплотится. Воплотится в себя истинную…

Не из желания сделать больно Герману. Вовсе нет. Эти детские мечты о мести через свою смерть давно оставили ее. В этот миг она желала счастья ему. Просто ей было хорошо так стоять над пропастью. Боль ушла. Спина распрямилась. Ли была впервые счастлива после разлуки с Германом. Но она понимала, стоит ей уйти с этой тонкой полоски поручня на твердый пол балкона, и боль вернется. Она победит. И Ли уже не будет с ней на равных. Если шагнуть…

Кралась Людмила на отяжелевших ногах. Только бы не спугнуть! Только бы половицы не скрипнули! Схватила сестру за ноги. Ли больно упала на пол, повалив сестру.

Наревелись потом вместе!

А тут еще новая напасть. Руки Ли, никогда не знавшие даже тяжелой домашней работы, ее нежные пальцы стали очень страдать от горячей воды, которой она мыла посуду в ресторане. Они все покрывались экземой и струпьями, больно шелушились. Откуда такое горе? Никакая мазь не помогала. Врачи говорили одно: бросайте такую работу. И отводили глаза от ее испитого лица.