Текст книги "Принц для Сумасшедшей принцессы"

– Эткин, – требовательно оповестила я, – мне во что бы то ни стало нужна эта Игла!

Дракон резко взмахнул правым крылом и совершил стремительный разворот:

– Все в нашем мире имеет свою цену. И этот артефакт – тоже. Ты четко понимаешь, чего именно хочешь, принцесса?

– Ей хорошо бы оказаться в моих руках! – отрезала я. – В этом я не сомневаюсь.

– Ладно, – уступчиво прогудел гигант, – я попробую, но ничего не обещаю. Эх, нужно делать хорошее, потому что плохое и без нас неплохо получается… – Он заложил повторный крутой вираж, заходя в тыл горгульям, заметно уступающим ему в скорости и сообразительности. – Ну почему, если мы расходимся во мнениях, я в итоге всегда поступаю так, как этого желаешь ты?

– Давай назовем это компромиссом! – нахально предложила я.

– Держись, Ульрика! – Изобретательный летун взмыл выше облаков, а потом отвесно упал вниз, метко достав вожака стаи, несущего демоницу. Клыки дракона сомкнулись на кривой шее уродливой твари. Ринецея злобно выкрикнула заклинание, и из-под ее ногтей тут же ударили тонкие огненные лучи, срикошетившие от драконьей чешуи и поразившие стаю. Среди горгулий, сейчас смахивающих на кучку донельзя перепуганных кур, воцарился жуткий переполох. Головная тварь, из располосованной шеи которой ручьем хлестала алая артериальная кровь, падала как камень, бессильно распластав вялые крылья. Эткин вошел в пике, собираясь догнать и добить полумертвую жертву.

Ветер свистел в ушах, проникая под кольчугу и грозясь сдернуть меня со скользкой гибкой спины Эткина. Я видела панически расширенные зрачки Ринецеи, угольно-черные на безжизненно-бледном лице. Неожиданно она поднялась на ноги, удерживаясь за уздечку, пропущенную через зубы горгульи, и отважно балансируя на краю седла. Я невольно задержала дыхание, ожидая – вот сейчас она утратит равновесие и рухнет вниз. Но демоница гортанно вскрикнула и, не выпуская из руки Иглу, ловко перепрыгнула на другую горгулью, приземлившись точно на ее костлявый хребет. Я восхищенно прищелкнула языком, отдавая дань почтения нечеловеческой смелости своей противницы.

– Вот ведь крыса увертливая! – уважительно бормотнул Эткин, языком пламени сжигая очередную тварь, а ударами передних лап отбрасывая двух других.

Горгульи накинулись на нас плотным строем, вовлекая в круговерть огненных всплесков, соприкосновений когтей и клинков. Всполохи огня, вылетающие из пастей тварей, стекали с моей кольчуги, не причиняя мне ни малейшего вреда. Слаженными выпадами обеих даг я умудрялась успешно перерезать сухожилия на крыльях тварей. Мы побеждали.

В пылу боя Эткин совершил очередной разворот и снова чуть ли не лоб в лоб столкнулся с горгульей, несшей демоницу. Мы с ней обменялись ударами клинков, высекая сноп ярких искр.

– Дрянь! – взвизгнула Ринецея, обдавая меня смрадным дыханием, источающим вонь полуразложившегося трупа.

– Стерва! – не осталась я в долгу, успев острием даги полоснуть врагиню по щеке. Крупные капли черной крови выступили на ее белой коже.

– Ненавижу! Убью! – взвыла узурпаторша, инстинктивно отшатываясь и прикрываясь волшебным клинком. На этот раз она подставилась очень удачно. Скрещенным захватом своих Алатор я выбила Иглу из ее рук. Изящная Нумриэль перевернулась в воздухе и падающей звездой устремилась вниз.

– Эткин, – взмолилась я, – скорее, мы не должны ее упустить!

До предела вытянув шею и прижав крылья к корпусу, дракон нырнул к земле, зубами поймал Иглу и перебросил ее ко мне в руки.

– Слава богам, – ликующе вскричала я. – Третья Алатора – моя!

– О нет, только не это! – отчаянно зарычала демоница. С ее ладони сорвалась багровая молния и, словно живая, рванулась ко мне, на краткий миг забывшей об осторожности и любующейся отбитым у врага артефактом.

Ощущение было таким, словно грудью, прикрытой кольчугой Эткина, я налетела на гранитную скалу. Ослепленная и оглушенная немыслимой вспышкой боли, я успела понять одно: чешуя выдержала и не порвалась, спася меня от неминуемой гибели и не позволив испепелить на месте. Но одетая под нее легкая рубашка сразу же намокла от крови, а чудовищная сила удара сдернула меня с драконьей спины, будто пушинку, и вихрем закружила в хороводе звезд, равнодушно взирающих на разворачивающееся в небе противостояние жизни и смерти. Последним усилием меркнущего разума я попыталась приказать сердцу – биться, духу – не сдаваться, а судорожно стиснутым пальцам – не разжиматься и не выпускать волшебные даги.

– Ульрика! – истошно взывал Эткин, но стая горгулий набросилась на него всем скопом, не позволяя подхватить и спасти меня.

– Сдохни! – вдохновенно выла Ринецея.

А я все падала и падала, уже почти не осознавая происходящего…

Мерцающие звезды приблизились, превращаясь в прекрасные золотистые глаза, будто покрывалом ночи, окаймленные пушистыми черными ресницами. Из пустоты возникли упрямо изогнутые вишневые губы, повелительно шептавшие:

– Любимая, не умирай, ведь ты сильнее неизбежности. Твой путь еще не окончен!

Чьи-то сильные руки осторожно поймали мое истерзанное болью тело, отталкивая темноту и страх, замедляя гибельный полет. Родной, такой знакомый и любимый голос пел, сращивая мои переломанные ребра и заживляя сожженные легкие:

 
Душа опустела, лишь ветер разлуки
Струной одинокой упрямо звенит.
Бесследно утихли сердечные муки,
И тело без ласки почти не болит.
 
 
Уже не страдает от горя и скуки,
А только отчаянно хочет забыть
Ушедшие в прошлое нежные руки,
Что тело и душу учили любить.
 
 
Что сердце омыли слезами капели,
В ночи – согревали, от бед берегли,
Умели играть на капризной свирели,
Но рядом остаться, увы, не смогли.
 
 
А память клубится обрывком тумана,
Как строчки давно позабытых стихов,
И разум тревожит фантомом обмана,
Осколком тобой искупленных грехов.
 
 
Мы все осознали – душа опустела,
На ранах комком запекается кровь.
Да только из раны уже отлетела
Убитая нами слепая любовь…[2]2
  Здесь и далее в книге использованы стихи автора.


[Закрыть]
 

…И я почувствовала, как с последним словом печальной баллады безопасно опускаюсь на что-то надежное, упругое, мягкое и погружаюсь в глубокий, исцеляющий сон…

Плеск волн настойчиво выводил равномерную, неумолкающую мелодию жизни. Сквозь ускользающие обрывки сна я удивленно прислушивалась к монотонному шуршанию, которое невозможно спутать с чем-то другим. Несомненно, так умеют петь лишь морские волны, разрезаемые килем быстроходного парусника. Но как я оказалась на корабле?

Тоненькая струйка пресной воды, сладкой и умеренно холодной, неожиданно полилась мне на губы. Я открыла рот, жадно глотнула – поняла, как сильна мучающая меня жажда – и хрипло попросила:

– Еще!

– Я так и знал, ваше высочество, что вы благополучно выкарабкаетесь из этой передряги! – уверенно заявил приятный мужской голос. – Вы напоминаете мне хорошо просоленный линь[3]3
  Л и н ь – корабельный трос толщиной меньше одного дюйма (25 мм).


[Закрыть] – гибкий, проверенный и чрезвычайно крепкий…

Заинтригованная своеобразными аргументами незнакомца, я распахнула глаза и была незамедлительно наказана ослепительным лучом полуденного солнца, резанувшего меня прямо по зрачкам.

– Ой!

Я лежала на палубе парусного судна, укрытая куском плотного сукна, а рядом со мной на коленях стоял самый лихой во всей Антее пират, поддразнивающе подсвечивающий мне в глаза до блеска отполированным боком медной кружки.

– Ой-ой! – Я жмурилась и терла припухшие веки.

Мужчина снисходительно рассмеялся, но я уже узнала его вызывающе-красную бандану, полыхающую, будто пожар, и золотую серьгу в ухе. Столь неприкрыто-пижонистой внешностью обладал только один человек на всем белом свете.

– Маллер, – обрадованно вскрикнула я, сжимая темное от загара запястье пирата, – Маллер Справедливый!

– Он самый, причем готовый честью и правдой служить вашему сумасбродному высочеству! – Де Вакс приветственно сорвал свой знаменитый шарлаховый[4]4
  Ш а р л а х (от нем. scharlach) – краска ярко-красного цвета.


[Закрыть] платок, являя моему взору идеально выбритую макушку, и поклонился с галантностью, ничуть не уступающей навыкам какого-нибудь титулованного придворного из свиты короля Мора.

– Рады стараться, ваш-выс-во! – по-простецки гаркнули пять-шесть матросов из числа экипажа, с любопытством кучкующиеся в паре шагов от нас.

– А чего же ты меня сразу в сумасбродные-то записал? – иронично поинтересовалась я, с помощью пирата поднимаясь.

– Так это… вон оно какое дело получилось… – Из кучки моряков вальяжно выдвинулся колоритный смуглый верзила, облаченный в лимонно-желтые шелковые шаровары. (Кстати, для меня так и осталось загадкой, почему бравые ликерийские пираты всегда питают склонность к кричаще-вульгарным нарядам.) – Нам всяких пассажиров перевозить доводилось: и каторжников, и беглецов, и, прости Аола, рабов… Но ведь всегда чин чином – с берега на берег. А чтобы люди к нам вот так, сами с неба падали, – этакое чудо у нас впервые!

– Как – с неба? – Я оторопело уставилась на Маллера.

Капитан насмешливо ухмыльнулся:

– А вот так, элементарно! – Он приподнял правую руку, державшую опустевшую кружку из-под воды, подставил под нее левую и выразительно выпустил посудину, шлепнувшуюся точно в согнутую чашечкой ладонь. – Бум-с!

Я озадаченно почесала в затылке:

– Клянусь Пресветлыми богами, ничего не понимаю!

Матросы дружно заржали, довольные поистине сногсшибательной пантомимой своего вожака.

– А я вообще-то боцманом на «Марготе» служу, – продолжал бурно жестикулировать обладатель раритетных штанов, наслаждаясь оказываемым ему вниманием. – Мамукой меня кличут. Так вот, прошлой ночью накатила вдруг на нас страшная гроза. Ветер так и завывал, будто свора голодных демонов, пытаясь сорвать такелаж. И тогда наш капитан дал приказ срочно свернуть марсель[5]5
  М а р с е л ь – второй снизу парус трапециевидной формы.


[Закрыть] на грот-мачте[6]6
  Г р о т-м а ч т а – вторая от носа корабля мачта.


[Закрыть] да спустить его вниз. Но только мы ослабили парус, собираясь увязать плотное полотнище, как вдруг в небе над нашими головами появилось летящее вниз тело, свалившееся прямиком в образованный марселем мягкий гамак. Мы едва успели вас подхватить…

Я растерянно прикусила губу:

– А что произошло дальше?

– Да ничего особенного. – Последнюю точку, оканчивающую невероятный рассказ, поставил сам Маллер, ненавязчиво переходя на «ты»: – Уснула ты тут же, как младенец! Точнее говоря – вырубилась. И знаешь, я взял на себя смелость снять с тебя кольчугу и обнаружил огромное кровавое пятно, расплывшееся на манишке твоей рубашки. Но раны под ним не выявилось – только нежная, свежая кожа…

Я рывком оттянула ворот рубашки и заглянула в вырез. Де Вакс говорил чистейшую правду.

– Чудо, – почти благоговейно перешептывались мореходы. – Баба к нам с неба упала – и не убилась…

– Беременная к тому же! – почти хамски добавил чей-то звонкий фальцет.

Я нервно дернула шнурок на рубашке, запахивая глубокий вырез.

– Не бойся нас, – мягко попросил меня Маллер, – мы не причиним тебе зла. И даже рубашку новую подарим, если не побрезгуешь принять с нашего плеча…

Пираты добродушно рассмеялись, и я внезапно ощутила всепоглощающее доверие, затопившее мое сердце. Я находилась среди друзей.

– Приму с благодарностью… особенно желтую. – Я игриво подмигнула Мамуке. Боцман важно приосанился.

– Открой нам всю правду, госпожа Ульрика. – Капитан просительно заглянул мне в глаза. – Уж слишком много невероятных историй, рассказывающих о тебе и твоих товарищах, ходит по всей Антее. Поговаривают, будто ты бессмертна и умеешь заращивать раны. Утверждают – ты намереваешься избавить мир от власти лжебогов и вернуть магам былую силу. Шепчутся – ты мечтаешь подарить людям свободу от лицемерных правителей и позволишь каждому жить так, как ему хочется. Правда ли это?

– Правда! – звенящим от волнения голосом искренне ответила я. – Каждый из нас имеет право на счастье, но за него нужно бороться. А посему теперь нам придется сплотиться и воевать против демоницы, несущей погибель всему живому!

Матросы восторженно завопили.

– Я тебе верю! – твердо произнес пират. – А к тому же я знаю Ланса и Огвура. Они хоть и очень необычные, но зато честные и храбрые. Да я и сам вижу – твои раны зажили самым волшебным образом, – а значит, легенды о тебе не врут…

– Маллер, мне кажется, что исцеление ран – вовсе не моя заслуга, – с долей скептицизма сообщила я, тщательно взвешивая каждое слово. – Вполне вероятно – меня спас человек, вернее, не человек, а… мертвый демон!

Де Вакс недоверчиво покачал головой:

– Вряд ли. Уж очень неправдоподобной выглядит твоя версия. Возможно, этот всесильный спаситель приснился тебе…

– Приснился?.. – Мне так не хотелось расставаться с мыслью о том, что Астор каким-то загадочным образом оказался способен вмешиваться в мою жизнь… – Нет, я с тобой не согласна. Это произошло наяву!

– Госпожа Ульрика, поверь моему опыту, – продолжал убежденно втолковывать пират, привыкший мыслить не легендами и сказками, а иными, куда более приземленными реалиями, – тебе просто повезло. Удивительная слаженность наших действий совпала во времени – и вот уже скатываемый моряками парус спасает тебе жизнь. А женщина в твоем положении всегда подвержена влиянию различных фантазий и домыслов, что является нормальным. Не терзай себя попусту: привидевшиеся тебе образы были всего лишь сном!

– Сном… – печально повторила я. – Не исключено, что ты прав… Но почему тогда я уже не в первый раз вижу неясные тени и слышу голос умершего возлюбленного?

– Мы все кого-то теряли! – быстро отвернулся мореход, но я заметила судорогу отчаяния, искривившую его худощавое лицо. Похоже, этот жизнерадостный пират тоже хлебнул лишку горя, научившись переносить его со стоической выдержкой. – Но раненую душу не так-то легко вылечить…

– Да, душа болит, а начнешь ее лечить – заболит печень! Каррамба![7]7
  К а р р а м б а – излюбленное ругательство пиратов всех времен и народов, по смыслу схожее с русским «черт побери».


[Закрыть] – делая умное лицо, поддакнул Мамука, скашивая глаза в сторону выкаченного на палубу бочонка с ромом.

– Нужно прекратить затянувшееся противостояние Добра и Зла, – импульсивно выкрикнула я. – И тогда никто из нас больше не лишится любимых!

– Но как это сделать? – посветлел лицом Маллер, прогоняя гримасу отчаяния со своих мучительно закушенных губ. – Научи нас, принцесса!

И тогда, решив, что честность всегда является наилучшей формой политики, я поведала ему все, без утайки раскрыв жестокие замыслы Ринецеи.

На палубе воцарилась мертвая тишина, нарушаемая только шорохом волн.

– Я готов заплатить своей головой, но демоницу нужно остановить! – Маллер изо всех сил шарахнул кулаком по жалобно загудевшей мачте. – Жизни не пожалею!

– Мы с тобой, капитан! – слаженным хором поддержали моряки.

– …! – увесисто припечатал Мамука, подтверждая немудреную истину: «чем меньше букв, тем ёмче слово».

– Спасибо, друзья! – растроганно поблагодарила я пиратов. – Но здесь нужна не сила, а хитрость. Ринецея собрала огромное войско. Мне необходимо понять ее замыслы, нащупать в них слабое место и нанести точный удар…

– Что ты задумала? – одновременно вопросило несколько голосов.

– Я должна попасть в Дикие земли, пробраться на рудник и увидеть все своими глазами.

– Одна, – ужаснулся де Вакс, становясь похожим на сомневающегося во мне Саймонариэля. – Слабая и безоружная женщина. Но это же безумие! Тебя поймают и убьют.

– Почему же безоружная? – Я потерла лоб, пытаясь вспомнить. – Мы с Эткином вступили в схватку и отбили у Ринецеи… Где мои клинки? – Я едва не заметалась по палубе каравеллы[8]8
  К а р а в е л л а – трех– или четырехмачтовое судно со сложной системой парусов.


[Закрыть], стремясь отыскать волшебные даги. – Я не имела права их потерять!

– Да тут они, тут, не волнуйся так, – проворчал Маллер. – Аолой клянусь, никогда не видел настолько потрясающего оружия. – Взмахом ладони он указал на три сложенные возле планшира[9]9
  П л а н ш и р – брус, проходящий поверх борта судна.


[Закрыть] Алаторы. – Этими дагами ты чуть не пропорола наши паруса…

Я с облегчением схватила клинки, доставшиеся мне столь дорогой ценой, и укрепила в ножнах на поясе. Рядом с Алаторами я обнаружила и свой верный Нурилон.

– Я проберусь в шахту, где плененные Ринецеей рабы добывают «мертвую руду», и придумаю план, способный разрушить ее страшные замыслы! – уверенно повторила я. – Другого выхода я не вижу.

– Да, видно, недаром тебя называют Сумасшедшей! – мягко попенял мне де Вакс. – Отчаянно, даже шально, но должно сработать. Мы пойдем с тобой, госпожа.

– Э нет, – осадила я своего не в меру ретивого помощника. – Вы привыкли к шуму сражений, а я отправляюсь на разведку.

– Хочешь одна обрести звание героя? – поддел меня Маллер. Моряки одобрительно захихикали.

– Если героев слишком много, то их обычно называют хулиганами! – небрежно отшутилась я.

– Хулиганами? – Пират навалился животом на борт и безудержно расхохотался. – Нет, это прозвище нам явно не по нраву!

Я положила руку ему на плечо и попросила самым задушевным тоном, который только смогла изобразить:

– Если ты отвезешь меня к побережью Диких земель, то твоя помощь станет неоценимой!

Несколько мгновений Маллер молчал, прекрасно понимая, какие непредсказуемые опасности поджидают меня в этом предполагаемом походе.

– Мы выйдем за пределы Ликерийского моря, обогнем Красногорье и достигнем вод Холодного моря. Дорога растянется на неделю.

– Пусть! – согласилась я.

– Холодное море славится сложным рельефом дна, а его прибрежный шельф[10]10
  Ш е л ь ф – затопленная морем окраина суши.


[Закрыть] имеет иззубренные края, испещренные глубокими полостями, в которых обитают ужасные чудовища, – продолжал пугать меня капитан.

– Я не боюсь!

– Но это опасно! – исчерпал доводы Маллер.

– Пусть! – неотступно твердила я. – Если придется выбирать между двумя вариантами: погибнуть или отступиться, то я не задумываясь предпочту первый из них.

– Хорошо! – Крепкая, покрытая мозолями мужская рука сжала мои пальцы. Здравый рассудок капитана уступил напору эмоций и моему упрямству. – Ты меня уговорила. Мы поплывем к побережью Диких земель!

Де Вакс пронзительно свистнул, взмахивая своим головным платком. Вахтенный матрос повернул штурвал, меняя курс. Красавица «Маргота» послушно накренилась, наверно из банальной женской вредности немного поскрипывая сосновыми шпангоутами[11]11
  Ш п а н г о у т – ребра корабля, на них крепится наружная обшивка.


[Закрыть] и величественно колыхая белоснежными парусами. Поясная статуя обнаженной девы, укрепленная под бушпритом[12]12
  Б у ш п р и т – брус, выступающий вперед с носа корабля.


[Закрыть], омылась зеленоватой волной и вновь поднялась над валом вспененной воды, дерзко устремляя вперед округлые деревянные груди. Я с радостью услышала, как мелодично загремел штуртрос[13]13
  Ш т у р т р о с – цепь, идущая от штурвала к румпелю (рычагу для поворачивания руля) корабля.


[Закрыть], задавая каравелле новое направление. Мы шли к Диким землям!

Глава 3

Почему-то многие всегда считали Ринецею глупой и непредусмотрительной. Самое обидное, что эти многие являлись членами ее семьи. Самих же себя они при этом априори причисляли к умным. Вот только где они сейчас, эти умники?..

Демоница стянула надоевшую кольчугу и небрежно отбросила ее в угол буферного шлюза. Обслуга приберет и вычистит. Потом вошла в камеру санобработки, плотно прикрыла за собой пластиковую дверцу и включила ионизационный душ. Плотные клубы влажного, пахнущего антисептиком пара вырвались из отверстий под потолком душевой кабинки и приятно окутали тело, обеззараживая и тонизируя. Ринецея трепетно относилась к своему драгоценному здоровью. Кожа с лица богини Аолы так толком и не прижилась, периодически отторгаясь и доставляя массу хлопот. Ее приходилось заботливо оберегать от воздействия нестерильного планетарного воздуха, подпитывать коллагеном, промывать термальной водой. Да к тому же – кто его знает, какие опасные микробы могут кишеть в крови и слюне примитивных земных организмов. Лучше лишний раз подстраховаться. Она выбросила в утилизационный контейнер одноразовую синтетическую губку, бодро выпрыгнула из кабинки и достала из шкафчика отглаженный, морозно похрустывающий комбинезон административно-технического персонала. Вжикнула замочком нагрудной молнии, надела любимые замшевые полусапожки, а поверх них, точно следуя инструкции техпроцесса, – тканевые бахилы. Прошла по коридору, освещенному люминесцентными лампами, заключенными в несгораемые колпаки, миновала два уровня защиты и вступила в диспетчерский отсек.

Нет, глупой Ринецея не была никогда. Амбициозной, властолюбивой, вспыльчивой – это да. Но только не глупой. Девушка пощелкала тумблерами на пульте управления, настраивая мониторы внешнего обзора. Так, что нам там сегодня показывают? Наррона, Поющий Остров, Красногорье, Рохосс… Взгляд демоницы лениво перебегал с экрана на экран, мельком выхватывая красочные картинки земной жизни. Особенно позабавила ее информация с передающего датчика, установленного в личных покоях хана Исхагана. Сгорбленный, сухопарый старичок вьюном вертелся возле своей высокорослой, мускулистой дочки, взахлеб уговаривая красавицу смилостивиться над по уши влюбленным в нее принцем Али-Мангутом и выйти за него замуж. Но в ответ девица лишь грозно топорщила темные волоски, отчетливо выделяющиеся над ее пухлой верхней губкой, и скандально требовала вернуть сбежавшего эльфа… Хан возмущенно потрясал костистыми кулачками и клялся всеми демонами Тьмы, что скорее выдаст свою строптивую дочку за самого бедного и шелудивого погонщика ишаков, чем за того смазливого прохиндея, сумевшего улизнуть от отряда опытных янычар…

«Нами, значит, клянешься! – насмешливо подумала Ринецея, нехотя вслушиваясь в экзальтированную речь многострадального отца, перенасыщенную неправильными и неточными оборотами. – Твари примитивные, да вы все у меня вот где! – Она с силой сжала свои длинные, ухоженные пальцы, оканчивающиеся острыми коготочками. – Все, даже она…» – Девушка тревожно вздохнула и нажала последнюю кнопку, включая Вероятностный анализатор будущего, в просторечье именуемый Оком времени.

Огромная, прикрытая защитным хрустальным экраном, плазменная панель круглой формы работала из рук вон плохо. Обзорное стекло – старое, потрескавшееся и изуродованное крупными царапинами – заполнил серый снег эфирных помех. Ринецея досадливо ругнулась, плавно подкручивая шкалу настройки. Нет, все-таки раньше она вела себя недопустимо легкомысленно, пока еще не понимая, какое уникальное устройство ей досталось. Бессильно скребла непослушное стекло, никак не реагировавшее на ее заклинания и проклятия. С тех пор прошло много десятилетий. Ринецея поумнела, прочитала множество книг, найденных в заброшенной библиотеке демиургов, и постепенно начала разбираться во всех тонкостях сложной цифровой техники. Но, увы, к тому моменту Око времени оказалось испорченным почти бесповоротно. Главнейшая его часть, сердце сверхчувствительного прибора – генератор для создания моделей наиболее вероятных вариантов развития событий, – нарушенная ее грубым вмешательством, так и не пришла полностью в норму. Вместо четкой, логичной интерпретации будущих событий генератор рассчитывал лишь их малую толику и показывал слабые, неразборчивые картины. Ринецея сердилась, но сердилась в основном на саму себя. Раньше нужно было думать. А теперь… Сделанного уже не воротишь, придется пользоваться тем, что осталось…

Око времени все равно оставалось самым ценным и уникальным изобретением демиургов, заметно выделяясь из всех прочих приборов, размещенных в серверном помещении уровня, носящего кодовое название Радужного, а на самом деле являющегося сложнейшим и запутаннейшим административным корпусом. Настолько громадным, что даже сама Ринецея, волей случая ставшая хозяйкой всех технологий постаревших и ослабевших демиургов, до сих пор не изучила полностью его настоящих масштабов и возможностей. Радужный уровень предназначался для контакта демиургов и хранителей, включая в себя базу восстановления и обновления человеческих ресурсов – Обитель затерянных душ. Изрядно поумневшую и поднабравшуюся знаний Ринецею не переставала изумлять гениальная изобретательность инопланетных творцов, подчас откровенно граничащая с маниакальным безумием. Плазменный реактор, питающий энергией весь уровень и выполненный в виде вулкана, охлаждающие секции, имеющие форму заснеженных полей, вырабатывающие кислород деревья и источники пресной воды – воистину фантазия демиургов не знала границ! Впрочем, демоница полностью разделяла и одобряла как идею замысла, так и стратегию ее воплощения. Высокие технологии, ювелирно стилизованные под веру в богов, старинные сказки и былины оказались верным приемом, максимально доступным восприятию ограниченных земных обитателей. Их возвели в степень религиозной догмы, доходчиво объясняющей все формы бытия и небытия. Тайные знания надежно охранялись суевериями и мистическими страхами. Чего, к примеру, стоил хотя бы знаменитый Камень власти, установленный в тронном зале дворца Нарроны, сиречь – анализатор ДНК, или те же легендарные источники с живой и мертвой водой… Да, гений демиургов достиг своей логической вершины, апогея – и на этом свихнулся окончательно… А ведь Ринецея изначально подозревала, что все это добром не закончится! И посему она возомнила себя новым мессией и начала действовать…

Поначалу у нее не находилось причин жаловаться. Тщательно спланированный проект передела власти и зон влияния реализовывался как по маслу, почти не давая сбоев и осечек. Но все сразу же развалилось, будто карточный домик, после того как в игру неожиданно вступила эта неотесанная рыжая деревенщина, эта несносная Ульрика де Мор…

Ринецея взбешенно заскрежетала зубами и полезла в аптечку, разыскивая какую-нибудь таблетку от головной боли, ибо одно лишь короткое упоминание ненавистного имени Сумасшедшей принцессы мгновенно вызывало у нее убойный приступ внезапной мигрени.

Да, история войны богов начиналась просто великолепно. Самый способный из троих ее братьев – принц Астор, обладавший редкостным талантом к магии, – неожиданно выдал потрясающую идею: нужно втереться в доверие к Пресветлым богам и стать их любимыми учениками. Ведущая роль в задуманной им афере отводилась юной и симпатичной Ринецее. Задумка Астора удалась – пронырливая демоница чрезвычайно понравилась верховной богине, немедленно принявшейся обучать ее всем премудростям высшего волшебства. Ринецея начала делать успехи, да еще какие! После этого ввести на Радужный уровень ее братцев-демонов стало вопросом времени. Арафел и Абигер всегда оставались лишь тупыми боевиками, больше полагавшимися на свои стальные мускулы, чем на убогие умственные способности. При этом они высокомерно считали себя умными, за что в результате и поплатились, погибнув нелепо и бездарно. Но вот Астор – он, пожалуй, достиг еще лучшего результата, чем Ринецея. Плохо одно: принц-маг в итоге оказался неисправимым идеалистом и романтиком, совершенно чуждым жажде власти.

Ринецея понимала: каждая смена правительства базируется на кратковременном, но весьма кровавом терроре. Она признавала необходимость жертв и принимала их как суровую неизбежность. А как же иначе – ведь даже в стародавние времена любую крамолу неизменно и беспощадно выжигали огнем да железом, ведя мир к обновлению и прогрессу. Новый виток развития возможен лишь после сознательного отсекания балластных, морально и физически устаревших элементов. Таков закон формирования каждой земной цивилизации.

Кроме прочих полезных чудес демиурги создали и самое совершенное оружие в мире – пять клинков-игл, названных Алаторами. Разящую, представляющую собой не что иное, как мощнейший дезинтегратор, способный мгновенно аннигилировать живую и неживую материю. Усыпляющую – портативный гипноизлучатель. Морозную – контроллер термического состояния организма, моментально разрывающий полиморфные связи между клетками и замораживающий биоткани. Пробуждающую – нейтрализующую действие гипноизлучателя. И Радужную – универсальный ключ допуска во все помещения Радужного уровня. Правда, существовал еще и шестой клинок…

«Хорошо, что Ульрика о нем пока ничего не знает!» – подумала Ринецея, запивая таблетку. Боль отступала, сменяясь расслабленной сонливостью. Демоница опустилась в кресло и продолжила свои нелегкие размышления…

Итак, Ринецея решилась сместить слабовольных и ограниченных богов, видя в себе потенциальную спасительницу мира. Жаль только, что в тот период она еще находилась в состоянии дремучего невежества, очень далекого от истинного понимания вещей. Чрезвычайно осведомленная в магии, она и слыхом не слыхивала о технике, компьютерах, космическом корабле демиургов, а потому расточительно перепортила множество ценных приборов, существующих в единственном экземпляре. Осознание реальности пришло намного позднее…

Она смогла устранить Аолу, воспользовавшись гипноизлучателем, добытым ее братом Астором. Потом без излишних угрызений совести усыпила братьев богини… Хотя нет, к чему врать самой себе? Конечно, все произошло не совсем так! Эх, если бы Гор обратил на нее хоть капельку внимания… Влюбленная демоница долго страдала, сдерживая переполняющую душу страсть, но через полгода все-таки не выдержала и призналась… Надменный красавец-бог холодно отчитал малышку-демоницу, высмеял и послал играть в куклы. Ну Ринецея и пошла играть, да вот только на роль кукол она выбрала самих Пресветлых богов… Никогда не стоит неосмотрительно злить заносчивую даму. Отвергнутые кокетки умеют мстить, причем делают это очень изощренно и жестоко, потому что не прощают мужчинам двух вещей: когда мужчины видят в них только женщин – и когда они совсем не видят в них женщин!

И ведь у нее все получилось… Или почти получилось… Ринецея заставила возлюбленного Аолы, короля Грея, унести саркофаги со спящими богами на дно Озера Безвременья, заполненного светлой магией в чистом виде, а посему ей недоступного, и поместить в отсек для криогенного[14]14
  К р и о г е н н ы й – основанный на методе использования сверхнизких температур, позволяющих остановить процесс разложения тканей, а также разрушения нервных окончаний и мозга путем мгновенной заморозки.


[Закрыть] сна. Затем она обезопасила себя и от Грея, изменив структуру его плоти, обрекая короля на верную гибель. Демоница только собиралась перебить драконов, как они вдруг сбежали, исчезнув самостоятельно, тем самым значительно понизив уровень враждебной ей магии, вырабатываемой этими загадочными существами, что сыграло Ринецее на руку. Вот только с Храмом Розы она лопухнулась – хранилище артефактов куда-то испарилось без ее вмешательства, сильно усложнив передвижение по порталам. А вскоре Ринецея нашла книги творцов и начала форсированно учиться, постигая истинную суть изобретений демиургов.

Она истребила ингвов-охранников и прорвалась в земной мир. Она шагала из государства в государство, постепенно под личиной Аолы устанавливая в них угодный ей порядок. И все складывалось просто чудесно, пока на ее пути не возникла пресловутая Сумасшедшая принцесса! А вот после этого события сразу же пошли наперекосяк…

Воины Старшей крови стали эволюционным продуктом – венцом природы, вместившим наилучшие достижения генной инженерии демиургов. Их наделили передающейся по наследству способностью ускоренно впитывать любые информационные данные, бесконечной энтропией[15]15
  Э н т р о п и я – мера неопределенности ситуации, например, опыт, дающий неизвестный до определенных пор результат.


[Закрыть], иммунитетом к некоторым формам магического воздействия, врожденным знанием всех существующих на земле языков, высоким порогом терпимости к боли, долголетием, ускоренной регенерацией поврежденных органов, уникальными боевыми навыками, ярчайшей харизмой и умением вести за собой людей, утонченным вкусом и повышенной тягой к прекрасному, владением словом на уровне ораторского искусства и безупречным музыкальным слухом, силой и выносливостью. Они стали истинными лидерами, умеющими заводить друзей и оказывать влияние на врагов. Сильфский род де Грей принадлежал к поколению Старшей крови, но Сумасшедшая принцесса превзошла их многократно. Ринецея с ужасом наблюдала, как из наивной, самоуверенной девочки Ульрика буквально на глазах превращается в могучего и целеустремленного лидера, превыше всего чтящего честь, долг и совесть. И Ринецее стало страшно!