Текст книги "Свиданье с Богом у огня. Разговоры о жизни, любви и самом важном"

На пороге

День начался ужасно. Мы все вскочили ни свет ни заря, а я этого терпеть не могу! После многолетней работы на телевидении, когда нужно было «уходить в монтаж» на ночь, сидеть перед монитором на продавленном стуле, из которого во все стороны вылезали поролоновые внутренности, накрывшись с головой шерстяным платком – от холода, поедать булку с сосиской – от голода, курить одну сигарету от другой, есть растворимый кофе ложкой из банки и запивать теплой водой из-под крана, чтобы не заснуть, – вот после всего этого вставать в полшестого я не могу. Мне плохо. Меня тошнит от вида детей и от запаха кофе. Радостные всхлипывания, подвывания и слоновьи прыжки собаки – ура, ура, уже утро, все встали, сейчас гулять поведут! – вызывают во мне отвращение. Бодрый утренний голос мужа, живо интересующегося – не постирала ли я его пропуск на работу вместе с рубахой? – заставляет меня задуматься о бренности всего сущего.

Я не хочу. Не хочу я!

Перспектива тоже была не радостной.

Женька уезжает в командировку и приедет неизвестно когда – как пойдут испытания. Может, вечером, а может, через неделю. У младшего в школе утренник, и про костюм зайчика мы с бабушкой, ясен пень, забыли. Да и хотелось ему вовсе не костюм зайчика, а костюм пирата. По этому поводу происходят некоторые рыдания и метания. У старшего в институте очередной тур КВН. Сценарий он написал, конечно, но никто, никто не оценил его, сценария, великолепия. И Мишка теперь слоняется в трусах, хотя давно пора уезжать, и пребывает в томности – то ли сценарий сию минуту переписать, то ли объявить всем, кто будет в этом КВН играть, что они дураки и ничего не понимают в большой русской драматургии – ну в том смысле, что он там понаписал.

Ну ма-ама!.. Ну сделай что-нибудь!.. Ну Та-аня! Ну пропуск-то где?!

Сейчас. Just a moment. Всегда готова.

Кофе убежал на плиту, и теперь по всему дому воняет жженой резиной, мне нужно не то чтобы навести красоту, но хотя бы прикрыть наготу, ибо у меня историческая встреча с издателем. Он начинает работать в восемь утра, он собранный, хорошо организованный, деловой человек, и наплевать ему, что мне легче переночевать на пороге его кабинета, чем с Рязанского шоссе переть к нему на Ленинградку к десяти по всем декабрьским пробкам!..

Я несобранная, плохо организованная и ни фига не деловая, вот какая я! И еще он мне сейчас всыплет за то, что я опять опаздываю с романом.

Тут как раз собаку стошнило. Стошнило ее в тот самый момент, когда я уже почти вырулила на старт, дыша духами и туманами, и на шпильках. Кто не пробовал мыть полы на шпильках, тот ничего не понимает в жизни!

В общем, я рыдала всю дорогу до издательства. У меня ничего не получается, ничего! Мне уже сорок лет, а я так ничему и не научилась. У меня безответственные дети и инфантильный муж. Мама, видимо, впала в склероз – костюм зайчика-то был забыт! Сестре нет до меня дела. Романы я пишу долго и плохо, издатель недоволен, и сейчас он мне всыплет.

Мне не место среди всех остальных, умных, собранных и деловых людей, назначающих встречи на десять. Они живут совершенно другой жизнью. У них наверняка есть… особые условия. Их всех оберегают, окружают любовью и заботой, создают вокруг них уют, красоту и беспечность, как-то так.

Зареванная, торжественная, почти окончательно решившая удалиться от мира в обитель на Белом море, прикрыв очками глаза, чтобы не слишком походить на пожилого сенбернара, опоздав на полтора часа, я воздвиглась в кабинет издателя.

Он удивился немного – у меня на самом деле был странный вид, а про обитель он не мог догадаться, конечно.

«Я хотел показать тебе сводки, – сказал издатель и сунул мне в руки растрепанную папку. – Смотри. Роман, с которым ты так долго мучилась, везде в первой десятке. Ты смотри, смотри! И у оптовиков, и в магазинах, и в рейтингах. Ты молодец, – сказал мне издатель. – Не зря мучилась».

Потом я три часа ехала домой, с Ленинградки на Рязанку, лелея мысль о том, что я молодец. Ну, видимо, не все еще пропало!

Дома металась виноватая мама, некстати забывшая про зайчика, и пахло пирогом. Мама изо всех сил стремилась загладить свою ужасную вину и улучшить мне настроение. Тимофей объявил, что в полугодии у него по английскому «вырисовывается пятерочка и Ольга Викторовна его хвалила». Мишка позвонил и очень деловым тоном сообщил, что задерживается, ибо у него репетиция КВН, сценарий полностью одобрен, осталось теперь только хорошо отыграть. «Вы с папой придете на финал, мам?..»

«Ну конечно, придем! Если папина установка будет работать, а меня не вызовет на ковер издатель».

И вообще – скоро Новый год.

А Новый год приходит без всяких особых условий.

Развод и девичья фамилия

Однажды среди ночи позвонила подруга и сказала, что от нее ушел муж. В нашем, немолодом уже возрасте, как говорил Хоботов, такие звонки давно не новость, и ощущение катастрофы – вскочить, натянуть джинсы и ехать спасать – немного притупилось. Это пятнадцать лет назад, когда мы ничего не знали, казалось, что мир рухнул – ну, конечно, муж ушел!.. Что делать, как жить? Куда кидаться? Хоть из окна, потому что сил нет терпеть. И больно, и страшно, и ночь на дворе, пресловутый «час быка», и непонятно, удастся ли дожить до рассвета? Сейчас все… попроще. Уже можно обойтись шлепанцами, собственной полутемной кухней, чашкой кофе, сигаретой и телефоном, иногда до самого утра. Тут уж ничего не поделаешь. Ей надо рассказать мне или кому-нибудь, какой он подлец, а мне или кому-нибудь надо это выслушать. Помочь в данную секунду нельзя ничем.

Потом будет можно даже не помочь, а отвлечь немного. Поедем на выходные в Дивеево или в Бородино. Пойдем в парк слушать этнический джаз. Давай жарить шашлыки у нас на участке… И джаз, и парк, и шашлыки – все под бесконечные разговоры об одном и том же. Вернее, это один нескончаемый разговор, суть которого сводится к тому, что он подлец. Вот как ей не повезло, моей подруге. Ей попался подлец. С этим подлецом она прожила много лет, и спустя долгие годы все открылось! Ну в том смысле, что он подлец и просто ловко маскировался. Я слушаю и соглашаюсь – конечно, подлец, кто же еще?! Не соглашаться нельзя, в отчаянии, горе и безнадеге человек нуждается только в поддержке и уж никак не в «разборе полетов»!

Я слушаю и день, и два, и неделю, и месяц. Подлость подлеца приобретает какие-то космические масштабы, а его свинство становится все более свинским. Оказывается, все эти годы он… Вместо того чтобы… А она-то думала, что он… А на самом деле в это время…

В конце концов разговоры про подлеца начинают угрожать моей семейной жизни тоже, ибо телефон звонит, я встаю и ухожу с ним в другую комнату, провожаемая саркастическими мужниными высказываниями в том смысле, что если я и дальше буду часами сидеть с телефоном в другой комнате, он, пожалуй, начнет посещать стрип-бары и попадет там в дурную компанию.

Но мне не до него. Мы с подругой по косточкам разбираем подлеца и в подробностях обсуждаем его очередную подлость. В конце концов, когда перспектива посещения стрип-баров начинает приобретать все более реальные очертания, я предлагаю ей осторожно – может, вы уже перестанете рвать друг другу душу? Отпусти ты на свободу и его, и себя, и… жизнь продолжается! Или нет?.. Нет. Третьего дня он прислал эсэмэску, в которой… Вчера звонил в полночь и сказал мне, что… Сегодня он позвонил мне перед совещанием, и ему хватило наглости заявить, что… Что?! Что?!

Я очень ей сочувствую, я старательно вникаю в детали, я уже в сотый раз выслушиваю историю о том, как он забыл поздравить ее с днем рождения три года назад, а потом оправдывался, что был в командировке и там потерял счет времени. В сотый, а все как будто в первый! Мне уже кажется, что я знаю проделки его сестры так, как будто это моя собственная сестра. Я старательно подсчитываю его деньги, и у меня тоже «не сходится», из чего я делаю вывод, что он долгие годы тратил их на каких-то посторонних баб. Впрочем, что с него взять – подлец!..

Какая-то смутная, раздражающая меня мысль постепенно, но уверенно формируется в моем мозгу и начинает просачиваться в наши разговоры, как керосин из-под пресса. Постой, постой, что у нас получается? Получается, что все эти годы ты даже не подозревала, что он подлец? Ты вышла за него замуж, и тебе было не восемнадцать, и ему не двадцать три, у вас обоих за спиной уже было по одному неудачному браку, и все равно ты не подозревала, что он подлец? Ты ездила с ним в отпуск, рожала от него детей, вникала в его отношения с начальством и все еще не подозревала, что он подлец? Ты спала с ним и – хуже того! – просыпалась с ним же, варила ему кофе, пристраивала к врачам, ибо мужики ненавидят лечиться, их непременно надо заставлять, ты хвасталась им на встрече выпускников и опять не подозревала, что он подлец?!

Здесь что-то не то, думаю я. Так не бывает. Это такая же ахинея, как и внезапная тяга моего собственного мужа к стрип-барам! Я же его знаю! Или мне только кажется, что знаю?..

И тут она в очередной раз позвонила. У нее был такой счастливый голос, что я ее не узнала. Видимо, будет богатой. Ничего особенного не случилось. Просто подлец вернулся домой, вот и все.

Объект поклонения

Дернул меня черт пристать – отвези да отвези на дачу!.. А середина дня. А времени нет. А я пристала!..

В общем, ноутбук я забыла в машине. Ну металась туда-сюда в панике и – забыла!.. Без ноутбука «работать головой» нет никакой возможности. Помните, старый черт у Толстого учил крестьян «работать головой», а те все никак не могли взять в толк, чего он от них хочет-то, потому что умели работать только руками?!. Раз головой не выходит, значит, руками, ведь как-то же нужно работать, без дела сидеть не годится, так утверждала моя бабушка. Ну и я принялась грести листья, мыть крыльцо и чистить дорожки.

Ноутбук-то обратно в город уехал!..

Я драила плитку, продвигаясь от крыльца к кустам жасмина, думала о романе, забытом ноутбуке, потерянном времени и решительно не думала о… джинсах.

Когда спине стало совсем невыносимо, я кое-как дошаркала до крана, шланг перестал плеваться холодной упругой водой, бухнулся на отдраенную плитку, я воззрилась на нее с гордостью, перевела взгляд, и тут вдруг обнаружилось…

Если б вы только знали, что тут обнаружилось!..

Джинсов на мне не было.

То есть они никуда по большому счету не делись, конечно, но то, что раньше было джинсами, да еще любимыми, да еще светлыми, да еще такими довольно кокетливыми, ну, по крайней мере, на мой взгляд, оказалось безобразной твердой мокрой тряпкой, как следует зацементированной летевшей с плитки грязью.

Растопыренной пятерней я попробовала стряхнуть хотя бы часть культурного слоя – куда там! Я потопала ногами в тщетной надежде, может, отвалится хоть часть. Я взялась за штанины и стала глупо трясти ими в разные стороны, как клоун в цирке, но что было трясти?!

Ничего, ничего не помогало!

Сестра сказала: «Что ты переживаешь, все отстирается, это просто земля, ты же не купалась в цистерне с мазутом!» Но я ей не поверила. Мне хотелось… гарантий, что джинсы будут спасены.

Я ковыряла пальцем, пытаясь раскопать под слоем грязи их истинную сущность. Поплевав на палец, я пыталась расчистить хотя бы островок. Я проклинала все на свете и себя в первую очередь – зачем я их надела, да еще на дачу!.. Я раз пятьдесят спросила у сестры, точно джинсы отстираются? Будто она не сестра, а стиральная машина с универсальной программой!..

Вернувшись в город, я первым делом кинулась спасать джинсы. Я остервенело почистила их щеткой, налила в контейнер специальное волшебное средство, а потом каждые пять минут проверяла, как они там крутятся в машинном барабане!

Джинсы после всех спасательных операций выглядели идеально. Написала бы – как новые, но нет, они выглядели гораздо лучше новых! И отстирались, и отгладились, и, кажется, стали еще кокетливее.

Все было бы прекрасно, если бы на следующий день они не порвались. Так, что никакому восстановлению больше не подлежали, и я, мужественно сопя, скатала их в ком и выбросила на помойку – чтобы больше никогда не видеть.

Они, эти самые джинсы, просто не вынесли моей любви, понимаете?.. Они готовы были служить, и украшать меня, и доставлять удовольствие, но решительно не желали превращаться в объект… поклонения.

Это оказалось выше их сил. Они не захотели такой ответственности.

Как только джинсы – или новая работа, или новый (старый) ребенок, или любимый мужчина (женщина, собачка) – становятся объектом поклонения и идефиксом, они решительно не желают оставаться рядом.

Джинсы рвутся, ребенок предпочитает вашей истерической любви компанию друзей или подруг, любимый удаляется в пампасы, с работы выгоняют.

Потому что так нельзя. Это… перебор.

Мы не оставляем выбора – ни себе, ни людям, ни джинсам, ни работам. Я так тебя люблю, так хочу, и можно сказать, жажду, что сию минуту сконаю, сь, если не заполучу в вечное и бесконечное владение.

А они-то так не хотят. Они хотят и вполне могут быть… нашей частью жизни, а не ее основной составляющей, ибо у нас своя жизнь, а у них своя! Собственная. Даже у джинсов, которые вот взяли и порвались!..

Если любимый занят своими делами, ребенок ушел к другу, джинсы испачкались, а мама уже час болтает по телефону с тетей Раей и не обращает на вас никакого внимания, скажите себе: «Тихо-тихо-тихо!» – и отправляйтесь в кино.

Давайте любить и хотеть… в меру.

Освободите их немножко от своей любви. Заодно попкорна погрызете!..

А вы не были на Колыме?

Однажды Юра принес домой реликтового тритона. Тритону было четыре тысячи лет, а может, две с половиной, точно никто не знал. А Юре лет тридцать шесть, наверное. Может, тридцать четыре.

Юра работал на шахте им. XXI съезда КПСС, этой шахты сейчас нет, и нашел он тритона в «линзе» – во льду вечной мерзлоты. Вместе с куском «линзы» Юра вырезал тритона, принес в свой барак и свалил в тазик. Пока он мыл руки и жарил картошку, реликтовый тритон четырех тысяч лет от роду, а может, двух с половиной, оттаял, ожил, начал понемногу плавать в тазике, а потом выбрался и стал ползать по дощатому полу.

Юра решительно не знал, что следует делать с реликтовыми тритонами, когда они оживают и начинают ползать и плавать, и поэтому утром выпустил его в Колыму. Тритон, подумал Юра, если он не дурак, конечно, как-нибудь освоится с новыми условиями жизни. Не зря же он единым духом перемахнул четыре тысячи лет!

А может, две с половиной.

Через некоторое время Юра полетел «на материк», в Винницу, к родителям, и в самолете встретился с биологом, который, захлебываясь от счастья, показал Юре точно такого же реликтового тритона, добытого еще какими-то шахтерами и переданного биологу для изучения. Оказалось, что этот тритон обладает такими-то и такими-то уникальными свойствами, а эдакими и растакими, напротив, не обладает. Еще оказалось, что он подтверждает следующие гипотезы и опровергает предыдущие гипотезы, которые, если бы не тритон и не шахтеры, никогда не были бы ни подтверждены, ни опровергнуты.

Биолог летел на научную конференцию, глаза у него сияли, волосы на голове шевелились от предчувствия победы и уши горели. Непосредственно тритон был у него в банке, а в портфеле докторская диссертация на тему тритона, а может – бери выше! – Нобелевская премия, или что там дают в биологии?..

Научный мир будет стонать от восторга, а седовласые академики выстроятся в очередь, чтобы пожать биологу руку с зажатой в ней банкой с реликтовым тритоном.

Юра слушал и смущался, потому что ребята то и дело находили в забое, в мерзлоте, тритонов, мух, блох, пауков и еще каких-то тварей, и никто на них особо никакого внимания не обращал. И о перевороте в мировой науке, ясное дело, никогда не думал.

С тех пор прошло много лет, и шахты такой больше не существует, и Юра давно уже работает на Дусканье – так называется река и Юрин прииск, – и тритоны больше не попадаются, но чудес ему и без тритонов хватает.

Тайга, река, сопки, закаты, рассветы.

Брусника, голубика, морошка, жимолость – длинненькие, твердые темно-синие ягоды с нежным налетом, как будто тронутые туманом.

Варенье из жимолости отличное, и просто так пригоршню съесть вкусно.

Юра редко выбирается в Магадан, хотя у него там квартира, японская машина и все прочие атрибуты успешного цивилизованного человека. В Усть-Омчуге, где у него контора, еще одна японская машина, несгораемый шкаф со старательской бухгалтерией и старательскими договорами, он тоже надолго не задерживается.

В тайге как-то лучше. Понятней, надежней. Красивей, безопасней.

Какие там опасности, в тайге?.. Ну, зимой мороз – на этот случай есть тулуп, валенки, шапка. Летом медведь – на этот случай карабин и фальшфейер. А больше кого там бояться?..

Я раньше думала, что все это какие-то сказки и что люди специально переворачивают реальность, живут в тайге и на приисках.

Теперь, побывав на Колыме, я точно знаю, что перевернутая реальность как раз «на материке», то есть здесь, у нас с вами.

Там все по-честному.

А здесь… сплошной фальшфейер. Шума много, дым пускает, искры сыплются, а толку никакого. Если хочешь жить в согласии с собой и природой хотя бы какое-то короткое время, нужно купить билет до Магадана, позвонить Юре, договориться, чтоб встретил, и уехать на Дусканью.

В поисках смысла – я прекрасно знаю, что нынче модно изнемогать от цивилизации и искать нечто посконное, домотканое и истинное, – но для этого не обязательно тащиться на Тибет и обременять собой далай-ламу.

Не ходите, дети, в Африку гулять. В Африке все чужое, и вы все равно там ничего не поймете. Вы же не родились в Конго или Джибути.

Вы родились именно в этой стране, над которой самолет летит девять часов и где есть все – золотые прииски, синие реки, изумрудные горы, Юра, варенье из жимолости. И реликтовых тритонов хоть отбавляй.

Езжайте все на Колыму.

А то сплошной фальшфейер какой-то получается.

Почувствовала себя стукачом

Знакомая барышня собралась замуж.

Вызвала, вся трепетная, в кафе и сообщила, что «они с Игорешкой решили пожениться».

«Игорешка» в этом году заканчивает курс, барышня пока что курс продолжает, но есть родители, а также бабушка с дедушкой, которые на все готовы – и квартиру снять, а может, даже купить, и машинку брачующимся подарить, и Мальдивы оплатить, впрочем, лучше, конечно, Ибицу, и ложки-вилки-салфетки-табуретки взять на себя.

То есть смело можно под венец.

Не очень, правда, ясно, кто на ком собирается жениться, то ли родители друг на друге, то ли дедушка на бабушке, ибо и свадьба, и лимузин, и денежки, и дальнейшая жизнь – это докука «взрослых», а вовсе не молодых, ну да ладно.

Вот мы посиживали в кафе, попивали капучино, обсуждали наряды и агентство, которое может взять на себя такое сложное мероприятие, как современная городская свадьба «миддл класса», и чувствовали себя практически героинями сериала «Sex and the City», и очень себе нравились, как вдруг выяснилось, что барышня с «Игорешкой» собираются… повенчаться.

Я поперхнулась капучино, барышня сочувственно похлопала меня по спине. Я достала сигарету и осторожно осведомилась:

– А мама знает про венчание?

Ну конечно, знает! Здесь, правда, есть некоторые трудности, потому что нужно выбрать храм покрасивее и побогаче и с батюшкой договориться, чтобы он не всех скопом венчал, как в Северной Корее на празднике невест, а чтоб только «их с Игорешкой», так сказать, эксклюзивно. Венчают исключительно с бумажкой из ЗАГСа, так что придется сначала туда, а потом сюда, и платьев, выходит, нужно два, или нет, ура, даже четыре! Потому что получается, что «первых дня» будет два, ну и «вторых», соответственно, тоже.

Про платья я все поняла, а про венчание не очень.

– А зачем ты собираешься венчаться?..

Ах, ну как зачем, как зачем?.. Затем. Во-первых, все так делают. То есть венчаются. Это очень модно и красиво. Во-вторых, тогда праздников получается два, а платьев, соответственно, четыре (см. выше). В-третьих, было еще что-то важное. Точно было!.. Да, вот! Нужно же, чтоб Бог благословил, вот что!..

И она успокоенно улыбнулась.

Чувствуя себя стукачом и отчасти Павликом Морозовым, сдавшим властям родного отца, я на следующий день позвонила ее маме. И спросила про венчание.

Мама вздохнула и сказала, что о затее осведомлена, дальше последовала сбивчивая речь про то, что «так сейчас все делают» и, кажется, что-то про платья.

Я опять поняла про платья и не очень… про венчание.

Нет, барышня, правда, очень мила, хотя вовсе не из православной семьи, папа бороду не носит, мама заутреню не стоит, дети церковно-приходскую школу не посещают! «Игорешка» тоже вполне ничего, но я точно знаю, что и она никаким терпением не страдает, и он никакой самоотверженностью не поражен. И еще, кажется, я точно знаю, что будет дальше.

Дальше некоторое время все будет очень весело – и Ибица, и машинка, подаренная папой, и ложки-вилки-салфетки-табуретки, и дни рождения на кухне со свечами, и друзья, приглашенные в пятницу на пиццу.

Потом все это… надоест. Новизна быстро приедается и становится обыденностью.

Нужно ехать домой и там ударно «выдавать» уже жену и подругу жизни (мужа и отца семейства). Подавать котлету. Выслушивать историю про Тырышкина, который опять подсидел его (ее) на работе – кто такой, этот Тырышкин-то?! Смотреть футбол (бокс, гандбол, синхронное плавание, ледовое катание). Поить аспирином, когда он пришел не просто подшофе, а на рогах. Выдавать денежку из заначки, когда у нее развалились любимые шпильки.

Все это нам известно и понятно, только непонятно, при чем тут… Бог.

Ну, поклянется она «Игорешке» в вечной любви, и он ей тоже, ну, обманут они друг друга, ежу понятно, ну, не будут же они в самом деле жить «долго и счастливо» и в один день не умрут, но Бога-то зачем во всю эту канитель втягивать?!

Он разве насильно заставляет клясться перед алтарем, чтобы потом… обмануть?! Он как-то силком, что ли, тащит барышню с «Игорешкой» к венцу?! Он как-то настаивает, что ли, на том, чтобы они давали обещания именно Ему?! Ему самому!

Вот что хотите со мной делайте, а я точно знаю, что есть… наказуемые вещи. Ну они точно есть.

Не нужно венчаться, потому что это модно, красиво и «так делают все», включая Ирку из четвертого подъезда. Если точно не уверены, что «в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, в жизни и в смерти»!..

В двадцать три года в этом решительно нельзя быть уверенным. Ну никак нельзя, несмотря на всю любовь к «Игорешке» и желание быть как Ирка.

Впрочем, может, Бог и простит. Он-то как раз терпеливый.