Текст книги "Летняя коллекция детектива"

Татьяна Устинова, Татьяна Полякова, Анна и Сергей Литвиновы
Летняя коллекция детектива

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Татьяна Устинова
Вечное свидание

Маруся распахнула обе створки окна, пристроила локти на подоконник и подпёрла руками щёки.

Хорошо!.. Лето хоть и закончилось почти, но всё равно солнышко припекает, пахнет укропом – судя по всему, тётя Лида собирается сегодня помидоры закатывать, – у соседей музыка играет, негромкая, мелодичная, где-то ветки жгут, дымком тянет.

На скамейке под окном стояла корзина с яблоками, сверху был пристроен пыльный кабачок. Маруся перевесилась из окна, громко засопела от неудобного положения, покопалась в корзине, выбрала яблоко получше. Угнездилась на подоконнике с ногами – романтическим образом, – подумала, с какой стороны приняться, и надкусила. Яблоко оказалось сочным, хрустким, сок потёк по подбородку. Такие яблоки бывают только в августе или в начале сентября. Ни ранние – мягкие, слабые, с рыхлой мякотью, ни поздние – крепкие, твёрдые, как будто суховатые, с этими, августовскими, не сравнятся!..

Маруся жевала яблоко и любовалась тётиным садом. Лидия Витальевна очень любила цветы, но сажала их не как все – на клумбах, – а прямо в траву. Получалось очень красиво!.. Зелёная лужайка, а посредине вдруг островок жёлтых роз, дальше георгины на высоких и твёрдых ногах, а за ними астры – краски, как на картинах импрессионистов, и ещё какие-то розовые цветы, которые тётя называла «разбитое сердце». Они и вправду были похожи на розовые сердечки. В университете, где Маруся преподавала французский язык, девчонки наклеивали на тетрадки точно такие сердечки, только непременно блестящие.

– Встала? – прокричала откуда-то тётя Лида. – Наконец-то! Умывайся, завтракай и выходи!.. Я укроп срезаю, сегодня будем помидоры закрывать.

Маруся вздохнула. Ей не хотелось закрывать помидоры.

Она со всех сторон оглядела остатки яблока, подумала и огрызок тоже сжевала. Во рту стало горько от коричневых блестящих косточек. Так вкусно бывает иногда съесть яблоко вместе с огрызком!

– Отец обещал приехать, – продолжала невидимая тётя. – Ты ему не звонила, будет он?..

– Звонила, – ответила Маруся себе под нос. – Он меня отчитал за то, что я не постирала шторы и теперь дома пылища! А я постирала. Просто у нас всегда пылища.

– Что ты там бормочешь?

– Ничего! – громко сказала Маруся в сторону кустов смородины. – Тёть, а Гриша встал?

– Гриша твой уже давно в Егорьевск уехал за досками.

– Никакой он не мой, – опять себе под нос пробормотала Маруся.

– А?! Громче говори, тут не слышно! Завёл мотоциклетку свою и уехал! Ты у нас одна здорова спать!

Гриша увязался в отпуск за ней, и теперь тётя то и дело попрекала Марусю!.. Гриша то, Гриша сё!.. Он такой деловой да хваткий, а тебе бы только в гамаке валяться! Маруся никак не могла взять в толк, что такое с Гришей случилось!.. Страстью к хозяйственным работам он вроде бы никогда не отличался, а тут вдруг отличился! На весь день находил себе занятия, Маруся его и не видела совсем! То он колодец чистит, то погреб проветривает, а сначала вытаскивает оттуда бочки и ящики, то вдруг взялся колотить загородку для компоста. Тётя Лида всё стенала, что у неё пропадает великолепное «натуральное» удобрение – картофельные очистки, огуречная ботва, гнилые помидоры, капустные листья, скошенная трава, труха, остающаяся после чистки грибов, и прочее, – а из всего этого вышел бы отличный перегной. Гриша выразил готовность сейчас же соорудить ящик для «отличного перегноя», и пожалуйста – укатил в Егорьевск!.. А до него неблизко, значит, приедет не скоро.

…Вот тебе и друг детства! Маруся-то надеялась, он специально поехал, чтобы она не скучала на даче, а он, оказывается, поехал, чтобы ящики колотить и грядки копать!..

Ещё она немного надеялась на… романтическую историю, пусть это и смешно: друг детства и романтическая история несовместимы решительно, но у неё никогда не было вовсе никаких таких историй и хотелось хоть какую-нибудь малюсенькую, кособокую, хоть бы и с другом детства. Тем более что лучшая подруга Даша выходит замуж и прожужжала Марусе все уши, что, мол, пора, пора!..

Маруся и сама понимала, пора – двадцать четыре года, а дело ни с места, – но откуда же взять кавалеров, если нету их?! Нет, и всё тут! Те, что нравились Марусе, не обращали на неё никакого внимания. Те, которые время от времени предлагали ей свидания, были сомнительны и, с её точки зрения, никуда не годились, что уж говорить о папе!.. С его точки зрения, ни один кавалер не достоин Маруси, не родился ещё достойный. Отец мог вынести только Гришино присутствие в жизни дочери, да и то только потому, что Гриша был «порядочный» – инженер, аспирантуру окончил, денег никаких, зато благородная работа в научном институте. Кроме того, Гриша присутствовал в Марусиной жизни с рождения, и даже папа-ретроград понимал, что друг детства не опасен для дочки.

Маруся сердито вздохнула и затопала босыми пятками по чистым доскам пола. Решено было в отпуске ни о чём таком – неприятном или невозможном, например, о женихах или о том, чтоб зарплату прибавили, – не думать, но думалось то и дело!..

В тесной кухоньке, где готовили в основном зимой или когда надолго заряжали дожди, а в хорошую погоду только на улице, Маруся налила себе в пиалу простокваши, взяла горсть вишен из кастрюли, пересчитала отмытые до блеска трёхлитровые банки – их оказалось двадцать семь, – сразу соскучилась, вышла в сад и уселась на лавочку. Съела вишню, выплюнула косточку и пересела в качалку, так, чтобы видеть лес за штакетником.

Когда делили участки и тянули жребий, дедушке достался самый плохой – у кромки леса, и бабушка потом долго убивалась, зачем она сорок лет назад вышла за дедушку замуж, если он такой неприспособленный, даже участок нормальный не может обеспечить! Прошли годы, и оказалось, что их участок – самый лучший, самый прекрасный. Двумя сторонами участок глядел в лес, сразу за забором начинались берёзы, высокая трава, в которой качались жёлто-фиолетовые соцветия иван-да-марьи, попадалась земляника, и с июня начинались белые грибы, по одному-два, но набрать на суп, самый первый, самый вкусный, можно было всегда. За берёзами невысокая горушка, на которой стояла деревня, сваливалась в лес, и тропинка выбегала к речке Северке, очень быстрой и даже в июле совершенно ледяной. Гриша каждое утро бегал купаться, а Маруся ленилась и за пять дней ещё ни разу не сходила.

Маруся ела простоквашу и вишни, смотрела, как качаются берёзы, слушала, как они шумят – с едва уловимым металлическим брюзжанием, – думала, что вот и кончилось лето!.. А она и не заметила. Тёплые дни наверняка последние, и эта вишня тоже последняя, поздняя, следующей ждать и ждать целую осень, зиму и весну ждать.

…Всё время приходится чего-то ждать: следующего лета, прибавки к зарплате, большой любви. Всё время получается, что самое настоящее впереди, а нынешнее – так, ожидание, бессмысленное, как сидение в очереди. Всё время получается так, что, когда будущее становится настоящим, оно оборачивается ненастоящим, и нужно снова сидеть и ждать – Нового года, интересной работы, большой любви…

Маруся нахмурилась. Решено было в отпуске ни о чём таком не думать, а думалось всё время, и отпуск вот-вот кончится, а она ещё ни разу не сходила на речку!..

За углом дома заговорили громко, раздражённо, и Маруся поняла, что явился Валерик, сосед, с которым тётя то и дело ссорилась. С Валериком постоянно ссорилась вся деревня.

…Когда-то эти участки были деревней, потом из неё все уехали – кто в Москву, кто в Егорьевск и Воскресенск, – а землю раздали дачникам. Марусе нравилось, что у них дача в деревне, а не в садовом кооперативе посреди чистого поля!..

– А я тебе сказал, снимай! – кричали из-за угла. – Или я сам кран вызову, они живо открутят!

– Да угомонишься ты когда-нибудь или нет?! – возражала Лидия Витальевна тоже очень активно. – Сколько раз сказано, я плачу! Плачу я за свет!.. И за этот тоже!..

Маруся поставила пиалу в траву, поднялась и пошла спасать тётю от нашествия татарского ига.

У забора тётя Лида в бейсболке, мятой майке и обрезанных по колено джинсах потрясала укропным веником перед носом плотного моложавого мужика, грудью налегавшего на штакетник. Казалось, ещё чуть-чуть, и под его весом забор завалится. Мужик пылал от негодования и был красен как рак.

Саня, деревенский оболтус, слезши с велосипеда, наблюдал с той стороны улицы, но не приближался.

– Я ещё когда говорил, чтобы ты эту фиговину свою отвинтила! – наддавал Валерик.

– Да иди ты к чёрту, – энергично отвечала тётя Лида, – у меня без фонаря на участке темень хоть глаза выколи!

– А мне плевать, чего у тебя на участке. – Мужик ещё сильнее навалился на забор. – Я за твой фонарь должен платить?! Я?!

– Тётя! – окликнула Маруся негромко. Лидия Витальевна оглянулась и махнула на неё рукой – уходи, мол, не встревай – и продолжала перепалку:

– Да ты глаза-то свои разуй, посмотри, куда кабель идёт! В дом он идёт, вон изоляторы белые! К счётчику идёт! Не ворую я электричество!..

– А откуда я знаю! Может, он фальшивый!

– Кто фальшивый?!

– Кабель этот твой! Может, он для виду сделан, а не по-настоящему!

– Да ты с ума, что ль, сошёл совсем?! Фальшивый! Зайди и посмотри!

– Не стану я смотреть! А фонарь твой завтра скручу и вон в овраг кину! Так и знай!

– Да я на тебя заявление напишу за хулиганство!

– А это пожалуйста! Это сколько угодно! На меня кто только не писал, а теперь они все знаешь где, знаешь?! Вот тебе, а не заявление! – гаркнул Валерик и сунул тёте Лиде под нос здоровенную фигу. – Карга старая, курица драная! Мозга нету, а туда же, заявление она напишет! Климакс у тебя? Таблетки принимай, а то в одном месте свербит небось!..

Тётя размахнулась – Маруся взвизгнула и кинулась к ней – и хлестанула Валерика укропным веником, сначала справа налево, а потом слева направо. Сухой укропный зонт зацепился за Валеркино ухо и повис, семечки обсыпали его потную физиономию, он взвыл, кинулся на забор и схватил Лидию за волосы.

Маруся подскочила и стала толкать его в плечи. Валерик не сдавался, Лида молча боролась, а племянница вопила:

– Отстань от неё!! Отстань сейчас же! Уходи! Пошёл вон!..

На дороге неожиданно громко засигналила машина, Валерик выпустил тётю Лиду, Маруся сильно его толкнула, он сделал шаг назад и неловко сел в куст шиповника.

Машина проехала мимо.

– Звони участковому, – велела Марусе тётя, тяжело дыша. – Хулиганство и разбой! Звони немедленно!

Маруся выхватила из кармана телефон и стала в него тыкать. Она так перепугалась, что руки тряслись.

– Ну, ты попомнишь, – пригрозил Валерик и выбрался из куста. – Ты у меня, Лидка, в ногах валяться будешь! Сожгу! – заорал он уже с дороги. – Спалю, к чёртовой матери!..

– Давай, давай отсюда! Негодяй, подонок, – пробормотала Лидия Витальевна, подхватила с травы бейсболку, нахлобучила и сморщилась: – Должно быть, полголовы волос выдрал, придурок!..

– Тётя, я не знаю, как звонить участковому, – спохватилась Маруся.

– Да не надо никому звонить, – сказала Лида, морщась. – Он сейчас проорался, теперь недели на три отстанет. Ах, паразит!..

– Да, но так нельзя, он же на тебя… напал!

– Да ничего он не напал, подумаешь, за волосы схватил! Что он может, участковый? Беседу провести? Не станет он никаких бесед проводить, у него других дел навалом! Вон на переезде таксисты с маршруточниками подрались, и все как один эти… гости с юга!.. Где участковому наши дрязги разбирать…

Тётя Лида оглядела свой веник, сняла с забора застрявший пучок укропа, вздохнула и покачала головой:

– Такой характер поганый, – сказала она задумчиво. – Никому житья не даёт! Фонарь наш ему мешает, электричество мы воруем, видите ли! Как же! Всё через счётчик идёт, а ему неймётся, паразиту!.. Пацанов с поля разогнал, они там в футбол всё лето гоняли, нет, втемяшилось ему, что шумят очень и пыль от них!.. Да ладно бы просто разогнал, так он с ворот сетку срезал! А сетку Прокопенко на свои деньги покупал, он мужик серьёзный, не то что Валерик, пустобрёх!..

– Да кто он такой, Валерик этот?

– А шут его знает. Они и не ездят сюда почти. А как приедут, так сразу свары у нас начинаются. Жена-то только на выходные бывает, а он тут торчит, всех жизни учит!.. Шлагбаум какой-то собирается ставить, чтоб по дороге проезда не было, мол, мимо его участка все машины идут, выхлопные газы, для здоровья вредно. Нет, ты можешь себе представить?! Из Москвы приезжает, и здесь ему – газы! И сидел бы себе в Москве, там небось никаких газов нету!..

– У тебя с той стороны волосы вырваны!.. – ужаснулась Маруся.

Лида потрогала голову и опять сморщилась – больно.

– А может, и напишу заявление, – вдруг вспылила она. – До чего дошло, рукоприкладство, да ещё оскорбления!

Маруся негодовала изо всех сил, сочувствовала тёте и очень убедительно говорила, что нужно непременно обратиться в полицию, так это нельзя оставить. Попутно она сердилась на Гришу, который уехал и не знает, что на них тут напали.

Хотя… с другой стороны… если вдуматься… Гриша вряд ли смог бы помочь. Он человек мирный, интеллигентный, в очках. Несколько трусоват. Ну, стоял бы рядом и повторял: «Прекратите безобразие!» И она, Маруся, в нём бы окончательно разочаровалась. Пока ещё не окончательно, в смысле, компостного ящика вместо романтических прогулок, а после сцены с Валериком наверняка разочаровалась бы по-настоящему.

Конечно, он очень помог ей, когда она решала головоломную задачу, связанную со странной смертью странного человека в планетарии – этот человек умер почти у неё на глазах, – но впоследствии все её ожидания и надежды потерпели крах. Гриша, уже почти было ставший её героем, как-то сдулся, вроде резинового тигра Васьки, с которым они в детстве плавали в Северке, и сколько его ни заклеивали, он всё равно сдувался моментально. А Марусе очень хотелось… героя. Не придуманного, не слепленного из разных – хорош, как артист, умён, как писатель, шутлив, как телевизионный ведущий, – а подлинного, натурального, чтобы всё в одном, и этим одним-единственным чтобы можно было гордиться!..

Подавая тёте Лиде длинненькие крепенькие помидорчики, которые та сосредоточенно упихивала в блестящую банку, Маруся громко вздыхала – специально громко, чтобы тётя спросила, о чём она вздыхает.

Лида долго не спрашивала.

Рассол перекипал в большой кастрюле, пахло уксусом, укропом, смородиновым листом. Уже готовые закатанные банки стояли вверх дном вдоль стены, и ещё пустые громоздились на столе под чистым полотенцем, а Маруся всё вздыхала.

– Ты не огорчайся, – в конце концов сказала тётя Лида. – Я понимаю, Валерик кому хочешь настроение испортит! Ты, главное, не бойся его. Станет приставать, сразу мне скажи или Грише своему.

– Никакой он не мой, – перебила Маруся. – Тёть, а почему ты замуж не вышла?

– Я?.. – удивилась Лидия Витальевна. – Ну ты спросила!.. Не получилось у меня, вот и все дела.

– А почему у тебя не получилось?

– Ох ты господи. Не знаю. Не у всех получается. Сначала мне никто не нравился…

«…Мне тоже никто не нравится», – быстро подумала Маруся.

– …а потом уж и я никому не нравилась.

– Ну почему, почему? Ты же симпатичная! Ты всё умеешь! Я вот даже кашу варить не умею, а ты – всё! Даже баню сама топишь!

– Кашу варить я тебя научу, а замуж берут не за то, что баню умеешь топить, – тётя как следует утрамбовала очередной слой помидоров, – а потому что любят. А когда любят, не имеет значения, умеешь ты кашу варить или, может, стихи писать! Когда любят, ничего не имеет значения. Ну, по крайней мере, так принято считать.

– А тебя никто не любил? Совсем никто?..

Тётя поправила на голове косынку. Перед помидорами она туго повязала голову и Марусе велела тоже повязать.

– Наверное, никто, Марусенька, – сказала она и улыбнулась. – Раз так замуж и не взяли. А что такое, почему ты спрашиваешь? Замуж собралась?

– Меня тоже никто не берёт! – буркнула Маруся.

– Ты ещё молодая, девочка совсем! У тебя всё впереди.

– Да, впереди! Мне двадцать четыре года, а у меня никого нет!

– У тебя Гриша есть.

Маруся даже ногой топнула.

– Тётя! При чём здесь Гриша?! Мы с ним плавали на тигре в Северке! Помнишь, у нас такой надувной тигр был, его звали Васька? Он потом быстро порвался, потому что мы на него с берега прыгали!

– Помню, – сказала Лида и улыбнулась. Улыбалась она замечательно, нежно, лицо сразу становилось молодым, почти девичьим. – Гриша замечательный человек и…

– Да я знаю, что он хороший, – опять перебила её Маруся. – Но не то!

– Не то? – усомнилась Лида.

– Совсем не то!

– А так за тобой ухаживает…

– Это он за тобой ухаживает! За досками уехал! Чтобы оборудовать твой компост! А со мной он дружит! Подумаешь, один раз поцеловались, ну и что?

– Поцеловались, и ничего? – спросила тётя Лида и взглянула племяннице в лицо. – Ничего-ничегошеньки?..

Маруся вспыхнула, как будто её обдало паром из кастрюли с рассолом. Быстро отвернулась и поволокла на стол очередной таз с вымытыми помидорами.

Нет, как ничего?.. Конечно, тогда ей вдруг показалось, что Гриша и есть самый настоящий, единственный, целоваться с ним оказалось немного страшно, но так прекрасно, и от него хорошо пахло, и его ладонь держала Марусину шею, и весь он был приятный на ощупь, пугающе чужой и вместе с тем абсолютно свой, и это сочетание казалось опасным и притягательным.

– Понятно, – почему-то сказала Лидия Витальевна, рассматривая её. – Ты только не тяни особенно, Маруська. А то ведь он сейчас ждёт, а потом появится какая-нибудь… рыжая бестия и уведёт его. И не вернёшь…

– Тётя!

– Ясное дело, тебе принца надо, – заключила Лида и опять принялась за помидоры. – Беда с вами, с девками. Начитались глянцевых журналов! А там сплошь принцы! Один поёт, другой в театре представляет, третий в хоккей играет, пятому двадцать один год, а он уже миллионер и все миллионы своей головой заработал.

– А это что? Плохо?

– Должно быть, хорошо, только так не бывает.

– Как не бывает?! Тёть, но ведь они где-то есть, все эти люди! И они такие интересные, у них жизнь самая… настоящая! – Маруся восторженно улыбнулась. – Они всё успевают, всё могут: и деньги зарабатывают, и путешествуют, и за девушками ухаживают, и подарки им дарят, и в искусстве разбираются. Машины водят, самолётами управляют.

– Я таких не знаю.

– Конечно, не знаешь, я тоже не знаю! Они где-то… не здесь, в другой жизни, а мы тут прозябаем.

– Мы тут живём, – возразила тётя. – И, между прочим, неплохо живём.

– Плохо, – мрачно сказала Маруся, которая поклялась себе ни о чём таком в отпуске не думать, – скучно и глупо. И самое глупое, что вся жизнь пройдёт, а ничего интересного так и не будет. Ну, хорошо, – она швырнула на стол полотенце, – вот, допустим, выйду я замуж, и что?.. Всю жизнь ипотеку выплачивать, за очередь на детский сад биться, на работу двумя троллейбусами и метро? А по субботам в пробках страдать, чтоб на эту дачу приехать и тут компостную кучу огораживать?!

– Да, – согласилась тётя, – перспектива так себе.

– Ну вот! – возликовала Маруся. – А я хочу не так! Я хочу, чтоб интересно было, чтобы дух захватывало, чтобы каждый день новое и радостное случалось, чтобы…

– Каждый день праздник, – договорила Лида. – Ты только в голове держи на всякий случай, что праздники тебе устраивать никто не обязан, да ещё каждый день. Или тогда ты сама себе их устраивай, никого не привлекай к этому вопросу. Эти мужики, которых в природе нету и про которых журналы врут, они же работать должны день и ночь, от зари до зари. Хоккеист тренируется, артист репетирует, миллионер деньги куёт, а потом стережёт, чтобы не пропали. Не до праздников им. А подарки… Ох, Маруська, бриллиантовое кольцо – отличный подарок, но зонтик – тоже неплохой, особенно когда дождь льёт, а у тебя зонта нету.

– При чём тут зонт?!

– А мне однажды кавалер зонт подарил. Я на остановке под крышей пряталась, дождь льёт, ну, проливной просто, и не кончается. Я прячусь и думаю, как домой побегу?.. Он со мной вместе из института вышел, вроде бы провожал меня. Вот мы стояли-стояли, а холодно, осень уже, такая поздняя, седая…

Маруся слушала очень внимательно.

– И я всё сокрушалась, что мне домой надо скорей, мама с работы придёт, а я посуду не помыла, влетит. Он слушал, слушал, а потом побежал через дорогу. Там напротив галантерея была. Я так удивилась! – Тётя засмеялась счастливым смехом. – Думала, он меня бросил, ему совсем в другую сторону надо было, там как раз автобус подошёл. Но он вернулся и принёс мне зонт, такой шикарный, складной. Они тогда только-только в Москве появились и стоили дорого, да и не во всяком магазине их продавали. А нам как раз стипендию дали. Вот он на этот зонт почти всю свою стипендию и потратил. Зато я домой пришла как принцесса – под зонтом. Даже у мамы такого не было. Она у меня время от времени его брала поносить. И я ей давала – это же мой собственный зонт!..

Тётя замолчала и стала заливать огненным рассолом очередную банку.

– А куда он потом делся? – осторожно спросила Маруся. – Тот парень, а не зонт!

– Убили его, – ответила тётя будничным голосом, – девяносто первый год, тогда таких историй сколько угодно было. На футбольном поле, прямо за институтом. Сняли куртку, кожаная куртка у него была, часы, деньги какие-то забрали. Зачем он в тот вечер через поле пошёл, не знаю… Кругом хулиганили, а он пошёл.

– А ты его… любила? – ужаснулась Маруся.

– Я не успела! – сказала тётя Лида с силой. – Я принца себе подыскивала, а он обыкновенный парень был, даже не очень симпатичный. Тогда всякие кооператоры появились, первые коммерческие палатки, магазины, и многие моментально разбогатели, «Жигули» стали покупать. Это такая шикарная машина была, «Жигули» восьмой модели! А он, обыкновенный студент, только и делал, что учился, никаких тебе палаток, никаких «Жигулей»… Маруська! – вдруг громко сказала Лида. – Ты смотри, у нас соль вся вышла! Как это я не рассчитала! Беги скорей за солью, на последнюю партию точно не хватит!..

– Тёть, а потом? Тебя уже больше никто не любил так, как он?..

– Марусь, давай быстрее! Возьми на всякий случай две пачки! У тебя деньги есть?

Маруся поняла, что расспрашивать дальше не стоит. Она задумчиво развязала косынку, сняла с крючка цветастый рюкзачок, купленный по секрету от отца перед самым отпуском в ЦУМе, – знак шикарной жизни и дань глянцевым журналам, – пересчитала в кошельке сотенные бумажки, три тысячи лежали отдельно, под «молнией», сунула ноги в шлёпанцы и отправилась в магазин. Идти было всего ничего, через две улицы.

…И Гриши нету, что ты будешь делать! Она должна немедленно рассказать ему о тёте, она ведь никогда не знала, что в тётиной жизни когда-то случились такие трагические события. Нужно, чтобы Гриша тоже узнал и сказал ей, что делать. Пусть всё это произошло сто лет назад, просто раньше-то Маруся не знала, и тётя Лида должна была справляться сама, одна, а теперь она, Маруся, как-нибудь ей поможет! Тут слёзы навернулись Марусе на глаза – так жалко стало убитого парня и ту девчонку с зонтом, которой тётя Лида была когда-то. Воображение, которого Марусе было не занимать, моментально нарисовало картину: дождь, осень, автобусная остановка и новенький зонт из галантереи напротив. С тех пор прошла жизнь, которую тётя провела в одиночестве. То есть у неё всегда были Маруся, и её отец, и бабушка с дедушкой, но больше никто и никогда не дарил Лиде зонтов на автобусных остановках.

Из-за углового дома доносились раздражённые голоса, кто-то почти кричал, и Маруся решила было повернуть обратно – она терпеть не могла скандалов, особенно публичных, на людях! – но тогда за солью побежит тётя Лида, помидоры же не бросишь!.. И Маруся, потоптавшись немного, отважно двинулась вперёд. В конце концов, ей нужно в магазин, и скандал не может иметь к ней никакого отношения!

У дверей магазина разорялся Валерик – ясное дело! Он животом наступал на маленькую женщину, похожую на кудлатую болонку. Женщина отступала и закрывалась от него пакетом, из которого торчал длинный батон.

– А я тебя предупреждаю серьёзно, Наталья! – кричал Валерик. – Ещё раз замечу твоего пацана возле машины, шкуру спущу, сначала с него, а потом с тебя!

– Да они играли там! – тоненько восклицала женщина. – Чего он тебе сделал?!

– Если б сделал, я бы его, гадёныша, в колодец головой сунул! Нечего ему возле моего дома шастать!

– Да как им не шастать, если твой дом на поле выходит, а они там играют!

– А мне положить, где они играют! Я поле «колючкой» обнесу, чтоб туда не совался никто!

– А оно что, твоё, поле это?!

– А твоё, что ли?!

Маруся подумала, что сейчас Валерик её увидит и набросится, непременно набросится! Ей стало страшно и захотелось убежать.

На той стороне улицы притормозила машина, из неё выбрались супруги Прокопенко.

– Бог мой, опять шум, – сказала жена плачущим голосом. – Опять Валера!..

– Как он мне надоел, – поддержал её муж.

Они были высокие, дородные, положительные, и оба в очках. У неё очки в золотой оправе и широкие, а у него в роговой и узкие.

Когда-то супруги купили у Гришиных родственников их участок, и, несмотря на то что они ни в чём не были виноваты – участок продавался, а они его приобрели, только и всего, – Маруся их недолюбливала. И тётя Лида недолюбливала. Эти люди не могли, не должны были оказаться на том месте, где много лет прожили Гришины бабушка и дедушка, они не имели права сносить беседку и сооружать вместо неё теплицу, они вообще ни на что не имели права, потому что были и остались чужаками.

Гриша никогда не ездил в деревню, чтобы не вспоминать и не видеть, как в доме его детства живут чужие люди, – в этом году в первый раз поехал!.. Маруся думала, что за ней ухаживать, а оказывается, чтобы ладить тёте Лиде забор и сооружать компостный ящик!

– Что вы шумите, – досадливо сказал супруг Прокопенко, приближаясь. – Ну что вам за охота?..

– Никакого покоя от вас нету, – поддержала его жена.

– Покой на том свете всем обеспечен, – с места в карьер накинулся на них Валерик, – а здесь всё по справедливости будет, по-моему!.. Ясно вам?!

Прокопенко насупился, хотел что-то сказать, но Валерик не дал:

– Шпану вашу я разгоню к чёртовой матери! С поля турнул, под окнами у меня никто орать не будет и пыль поднимать!.. А если опять к воротам сетку приладите, я ворота эти к вам во двор приволоку! И тебя, интеллигент, башкой в них суну! Понял, нет?

– Замолчите немедленно, – дрожащим контральто сказала супруга Прокопенко. – Держите себя в руках.

– Па-адумаешь, цаца какая! Сама себя держи, если мужик твой тебя держать не умеет! А щенка твоего, – он обернулся к маленькой женщине, – я утоплю, ты и пикнуть не успеешь!..

Маленькая женщина бросилась на него и стала молотить пакетом, как давеча тётя Лида укропом.

– Посмей только его тронуть, – визжала она, – убью!.. Убью-у-у!..

Валерику только того и надо было!.. Возле магазинного крыльца моментально завязалась потасовка, дурацкая уличная потасовка, в которую оказались вовлечены все, кроме Маруси, которая стояла, прижав к лицу кулаки. Супруг Прокопенко пытался оттащить Валерика от маленькой женщины, но тот изловчился и ткнул кулаком ему в глаз, свалились в пыль очки, на крыльцо выскочила продавщица и завизжала, вообще все женщины визжали – на разные голоса.

– Ах ты, мать честная! – изумлённо сказал кто-то рядом с Марусей, она не поняла, кто именно. Затарахтел мотоцикл, что-то загремело, и возле дерущихся появился Гриша!

– Гришка! – закричала Маруся изо всех сил и бросилась к нему, но он не обратил на неё никакого внимания.

Незнакомый мужик в грязной футболке, заправленной в камуфляжные штаны, схватил Валерика за шиворот, а Гриша за правую руку, так что буян моментально оказался обездвижен и повис вниз головой. Несмотря на такое своё положение, угрозы он продолжал выкрикивать.

Маруся смотрела на Гришу во все глаза.

– Боже мой, боже мой! – стонала супруга Прокопенко. Рукав платья у неё был почти оторван. – Что за кошмар, ужас!

– Пусти! – вопил Валерик и дёргался, как жук, которого насадили на иглу, чтобы поместить в коллекцию. – Убью!

Супруг Прокопенко шарил в песке, искал свалившиеся очки. Маленькая женщина громко плакала, продавщица на крыльце ругалась на чём свет стоит. Солнце светило августовским жёлтым светом, лежали на дороге плотные тени, плыли по небу белые облака с синими днищами, и пахло травой и листьями, и такая красота была вокруг, что безобразие происходящего вдруг по-настоящему ужаснуло Марусю.

– Ты бы язык свой поганый придержал, – негромко посоветовал камуфляжный Валерику и сделал движение коленом. От этого движения Валерик всхрюкнул, захрипел и обмяк.

Как по команде Гриша и камуфляжный его отпустили, Валерик бухнулся лицом в пыль. И остался лежать.

– И руки бы тоже не распускал, – продолжал камуфляжный, наклоняясь над ним, как над упавшим ребёнком. – Хочешь бузить, вали в город, там бузи!

– Справились, да? – отплёвываясь от пыли, проскрежетал Валерик. – Двое на одного?! Я вам попомню, всем попомню!

– Спасибо вам, товарищ, – негромко сказал супруг Прокопенко. – И вам, молодой человек! – Очки у него на носу сидели криво, щека была исцарапана. Он нагнулся над Валериком и погрозил ему толстым розовым пальцем. – А сетку футбольную мы непременно поставим, и дети продолжат свои футбольные занятия!

– Я те продолжу, я те продолжу, – забормотал Валерик, поднимаясь на четвереньки.

Камуфляжный присел перед ним на корточки:

– Ты чего-то недопонял?

Валерик шарахнулся от него, пробежал немного на четвереньках, потом поднялся, придерживаясь рукой за ствол липы.

– Вы меня ещё не знаете, – сказал он из-за липы. – Сволочи, все на одного! Я вас всех… поодиночке… передавлю…

– Вали домой, – посоветовал камуфляжный.

– Марусь, – вдруг удивился Гриша, – а ты чего здесь? Или он к тебе… тоже приставал?!

– Нет-нет, – заспешила Маруся. – Я за солью, мы помидоры закрываем… А тут… он. Он ещё утром на тётю напал, а на меня нет…

Гриша внимательно осмотрел её с головы до ног, как будто хотел удостовериться, что с ней всё в порядке. Потом зачем-то пнул кедом кучу песка, так что песок полетел в сторону Валерика. Тот уходил по улице, оглядывался и всё что-то говорил.

– Сеанс окончен, – объявил камуфляжный. – Расходитесь, девочки и мальчики.

– Морду бы ему набить, а не так отпускать, – задумчиво сказал Саня из-за своего забора. Он подошёл недавно и наблюдал только окончание баталии. – Сволота такая! Ладно бы с бабами базарил, как вон утром с Лидой, а то ведь на дороге «колючку» разбросал, я шину утром пропорол! Это чтоб не ездили мимо него!