Текст книги "Летняя коллекция детектива"

– Никто не наговаривает, – успокаивающе сказал появившийся из кухни Гриша. – Мы просто думали телефон узнать! А если вы не хотите давать, так и не надо, сами позвоните, да и все дела.

– Не стану я никуда звонить!

Гриша пожал плечами и взялся за таз:

– Ну, мы пойдём?..

Они выбрались на улицу, где под жарким солнцем реяло в вышине чистое бельё и на дорожке от него шевелились и ползали тени.

– Лидке скажите, чтоб на сильный огонь таз не ставила! – в окно крикнула Наташа. – Медь сильного жара не любит, потемнеет вся!

– Скажем! – крикнул в ответ Гриша, и они опять – в который раз за сегодняшний день – пошли по улице в сторону своего дома.

– Ничего не поняла, – призналась Маруся. – Что это она так… расстроилась?

– Она не расстроилась, а испугалась. Это разные вещи, дорогой Джон.

– Хорошо. Испугалась. Чего?

– Это вопрос.

– И вы знаете на него ответ, Шерлок?

– Да.

– Как?! – поразилась Маруся.

– Ты спросила телефон жены Валерика и ещё, кажется, как её зовут. – Гриша теперь нёс таз прямо перед собой, как щит. Щит горел на солнце так, что приходилось прищуривать глаза. – И Наташа моментально сильно перепугалась, даже мы это заметили. Мы же заметили?

Маруся кивнула.

– И мне вдруг пришло в голову, что они не просто соседки, а, допустим, подруги. Возможно это? Вполне! И Наташа знает что-то такое, что может быть для подруги… опасно. Например, вчера вечером Валерик угощал портвейном именно свою супругу, которая после долгого перерыва наконец-то приехала в деревню. Я решил это проверить и проверил.

– Как?! – опять поразилась Маруся.

– У Наташи на кухне в раковине стоит грязная посуда. На чашках следы губной помады, в точности такой же, как у Валерика дома. Я не эксперт, но это и так видно. В пепельнице окурки.

– Точно такие же, – перебила Маруся, – как в пепельнице у Валеры.

Гриша кивнул и опять перехватил таз. Тащить его было неудобно.

– Ничего себе, – протянула Маруся задумчиво. – То есть жена вчера была с ним.

– Примем это за рабочую гипотезу, – предложил Гриша.

– Тогда получается, что она его убила?!

– Возможно. Но равновероятно, что не она. Жена могла попить с Валериком чаю и уехать обратно в Москву, например. Или зайти в подруге Наташе, с ней тоже попить чаю и уже после этого уехать в Москву.

– Или он стал её оскорблять, как тут всех оскорблял, и она ударила его по голове!

– Тяжёлым тупым предметом, – подхватил Гриша, – которого так и не нашли возле трупа. Или она забрала этот предмет в Москву?

– Или выкинула в овраг, – рассердилась Маруся. – Тут у нас кругом сплошной лес, овраги, а дальше болота. Самые лучшие в мире места, чтобы спрятать тяжёлый тупой предмет, и никто его не найдёт!

Возле забора тётиного дома стояла какая-то незнакомая машина. Должно быть, к соседям кто-то приехал и перепутал участки. Гриша обошёл машину, толкнул калитку, пропустил вперёд Марусю – это оказалось очень неудобно, потому что ему мешал таз, но Гриша был вежливым человеком, – и заключил:

– Самое непонятное и очень странное, что чашек с губной помадой в раковине было две. Две! То есть были две какие-то женщины с одинаковой губной помадой. И одна из них пила чай с убитым.

– Подожди, Гриша, – сказала Маруся быстро. – Это нужно обдумать. Это всё правда очень странно, очень…

– И кто такой гр. Васильев, которого убитый Валерик неоднократно замечал в противоправных и противозаконных действиях, наносящих реальный урон народному хозяйству с материальной стороны дела?

– Ты запомнил? – поразилась Маруся. – Такую лабуду?!

Гриша вздохнул.

– Понимаешь, если Сыркин реально портил жизнь гр. Васильеву, а этот гр., допустим, человек решительный, то он вполне мог убить. И нам обязательно нужно выяснить, кто он такой.

– Как мы это выясним?

– Для начала спросим у твоей тёти, нет ли в деревне людей по фамилии Васильев с инициалами К. Д. Только сначала махнём на речку, Джон! Последние жаркие дни, как мы можем их потерять, Джон!

– Никак, Шерлок! – засмеялась Маруся.

Ура! Они идут на речку вдвоём! В первый раз с тех самых пор, когда… Они обогнули дом, вышли на лужайку, и оба встали как вкопанные.

На лужайке было полно народу, и все незнакомые, так в первую секунду показалось Марусе.

– А у нас гости, – непривычным фальшивым голосом объявила вынырнувшая из кустов тётя Лида. – К тебе приехали, Марусенька!

На самом деле гостей было всего двое, а вовсе не толпа, но ни одного, ни другого Маруся не узнавала.

– Здрасте, – поздоровался вмиг помрачневший Гриша. – Лидия Витальевна, Наташа прислала вам таз. Для сиропа из антоновки.

– Вот спасибо! Я про него позабыла совсем.

– Ты чего уставилась как неродная, Марин? – спросил из шезлонга статный красавец, засмеялся и сдернул тёмные очки. – Мы-то надеялись, что ты будешь визжать от восторга!

– Мы ни на что такое не надеялись, – заявила девица, объедавшая с куста чёрную смородину. – Привет, Маруська!

…И тут Маруся узнала в ней профессорскую внучку Агриппину, с которой виделась один раз в жизни! Они с Гришей приезжали к профессору Астрову после того, как Маруся нашла труп в планетарии, и его внучка угощала их шикарным обедом.

– Агриппина?! – словно не веря своим глазам, пролепетала Маруся. – Откуда ты взялась?..

– Из Москвы, – сказала внучка деловито, подошла и чмокнула Марусю в щёку. От неё изумительно пахло духами и чуть-чуть смородиной. – Меня дед послал тебя проведать. Правда-правда! Такая, говорит, хорошая девушка, надо её и молодого человека в гости пригласить! Привет, отличник! – поздоровалась она с Гришей.

– Привет.

– А я про тебя ничего не знаю, – энергично продолжала Агриппина. – Ни телефона, ничего! Только что ты в инязе преподаешь! А от деда не отвяжешься! Ты же знаешь моего деда!

– Знаю, – прошелестела Маруся.

– Ну, я поехала в иняз, и там на твоей кафедре мне сказали, что ты в отпуске под Егорьевском.

– А я вызвался её проводить, – вставил Антон галантно. – Не отпускать же такую девушку в одиночестве на какую-то дачу под Егорьевском!

Тут он сделал большие глаза, как бы в насмешку над самим собой.

– Твоя подруга дала нам адрес. Как её? Глаша? Маша? – добавил он.

– Даша, – поправила его Маруся.

Ситуация была до того неловкой, что у неё защипало в глазах.

Вот она в кедах, пыльной юбке и кофте, запачканной спереди жёлтой глиной – измазалась, когда под забором лезла. Вот Гриша в рваных мятых джинсах и несвежей футболке с каким-то дурацким тазом наперевес. Вот тётя Лида в идиотской футболке! Вот вкопанный под яблонями стол и лавки, покрытые домоткаными дорожками. Вот гамак между деревьями, совсем старый и серый от дождей. Ещё змеится по земле грязный чёрный шланг – должно быть, тётя смородину поливала, – и через него нужно перешагивать. А вон у сарая главный позор и ужас – мотоцикл с коляской кастрюльного цвета!

– Ты что? – спросил Антон. – Не рада нас видеть? А твоя гостеприимная бабуля нас обещала пирогами угостить!

– Это моя тётя, – сказала Маруся.

Пока Антон не назвал Лиду бабулей, она знала, что тётка в свои сорок восемь лет выглядит просто превосходно – загорелая, подтянутая, зубы белые, волосы пушистые. А сейчас ей показалось, что Лида и вправду бабка – ногами шаркает, сутулится, какие-то на ней вечно нелепые штаны и бейсболки!..

– Пироги ещё поставить нужно, – отозвалась бывшая только что молодой, а теперь ставшая старухой Лидия Витальевна. – Гриш, может, пока самовар поставишь и на речку сходите? Такие погоды стоят!

Агриппина переводила взгляд с одного на другого, прищурилась и сказала, что они вполне могут уехать, если явились не ко времени.

– Дед просил передать приглашение, – уточнила она. – На первое сентября. К нам, в Малаховку. Все свои будут – Маргошка, Мишаня Воскресенский. Бабушка из Карловых Вар наконец-то вернулась! У нас первого сентября всегда большой сбор. Но дед только самых-самых приглашает! Самых близких и любимых!

– Я тоже приеду, – заявил Антон весело.

– А вас мой дед разве приглашал? – удивилась Агриппина.

– Маруся, зови гостей к столу, – хлопотала «бабушка» Лида. – Неси варенье, ягоды. А я сейчас быстренько блинчиков напеку.

– Я помогу, – вступила Агриппина, засучивая рукава. Лидия Витальевна посмотрела на неё. – На самом деле дед меня страшно ругает, что я на журналистику пошла. Он считает, что журналистика – это вообще не профессия, а повар из меня вышел бы классный.

Лидия засмеялась и превратилась из старухи в молодую.

– Ну, посмотрим, – сказала она весело. – А ты как печёшь, на воде, на молоке?..

– Если на скорую руку, то на молоке, конечно, а дрожжевые на воде заводим. У вас такие цветы шикарные, а у нас с бабушкой ничего не растёт. Дед говорит, что мы необразованные, нужно книги читать по почвоведению, там ясно сказано, что под соснами растёт, а что не растёт…

Продолжая говорить, Агриппина следом за тётей Лидой скрылась в доме, а Гриша поволок самовар под уличный кран.

– Ты что, не рада меня видеть? – спросил Антон, подошёл и взял Марусю за руку. – Я думал, ты счастлива будешь!

– Я счастлива, – уныло пробормотала Маруся.

Антон был настолько блестящий молодой человек, да ещё юрист, да ещё выглядел точь-в-точь как те самые, из журналов, что рядом с ним она чувствовала себя убогой замарашкой, и ей было стыдно за дом, за участок, за Гришу и тётю.

В Москве, на работе, всё было чуть-чуть по-другому. Там она старалась принарядиться, как-то улучшиться, немного распрямить плечи, а здесь всё какое-то примитивное, первобытное, и сама Маруся с её забранными в хвост волосами казалась себе такой же примитивной и первобытной.

– Где ты взяла эту подругу? – Антон кивнул в сторону садового крылечка. – Я и не знал, что ты… водишь дружбу с такими людьми!

– Я видела её один раз в жизни.

Антон фыркнул.

– Не выдумывай. Зачем? Она к тебе попёрлась за сто километров, в гости зовёт, а ты чего? Интересничаешь?

Гриша притащил самовар, и Маруся осторожно высвободила свои пальцы из Антоновой ладони.

– Мы что, отсюда будем пить?! – удивился Антон. – Это ж полная антисанитария!

– На кухне есть вода в бутылках, – проинформировал Гриша.

– Нет, а что, в деревнях до сих пор пьют из таких штук? А с желудком потом что делать?

– Понятия не имею, – признался Гриша. Встал на колени и принялся дуть в самоварное днище. Оттуда во все стороны полетела зола. Антон отскочил. На нём были белые льняные брюки.

– Ты думаешь, разгорится? – по-прежнему уныло спросила Маруся у Гриши.

– Там ещё угли тлеют, я посмотрел. Мы его ставили-то недавно.

Из самоварного горла пошёл тоненький дымок, и Гриша стал колоть и по одной опускать в него щепки.

– Там же вода, – издалека предупредил Антон. – В воде деревяшки не горят.

Гриша и Маруся на него оглянулись.

– Марусь, давай корзину с шишками. Видишь, пошёл.

Маруся принесла корзину, которая всегда стояла на поленнице под крышей.

Антон вернулся в шезлонг и наблюдал за их манипуляциями с интересом.

– У вас на кафедре день рождения праздновали, – сказал он. – Меня звали, но я не пошёл. А твоя подруга Наташа, по-моему, на тебя сердится.

– Даша она.

– Когда я стал спрашивать, где этот твой Егорьевск, она слова через губу цедила. Еле добился от неё, как деревня называется! Дальше уже просто было, по навигатору.

– До Егорьевска отсюда ещё километров тридцать в сторону.

– Какая разница! И ты вот тут каждое лето отдыхаешь, да? А на море чего? Я так люблю море! Я без моря прямо болею! Тут же со скуки сдохнешь.

Маруся бросала в самовар шишки, Гриша установил трубу, и из неё сразу повалил густой белый дым.

– Ух ты! – восхитился Антон. – Разгорелось! Там, наверное, не просто вода, а с чем-нибудь, да?

– С керосином, – пояснил Гриша.

– Ну, тогда, конечно, разгорится. Слушайте, что они там так долго, бабуля с Агриппиной? Может, им нужно помочь? – Антон поднялся из шезлонга, посмотрел на самовар и опять восхитился: – Ну просто первобытно-общинный строй, а? Сейчас селфи сделаю, Сеть взорвётся!

Он вытащил мобильный телефон, посмотрел в него, как в зеркало, и стал пристраиваться поближе к самовару.

– Так, так, – приговаривал он. – Только чтоб дым было видно и паровоз этот.

Маруся не хотела смеяться. Вот совсем не хотела! Она почти впала в отчаяние. Только что всё было прекрасно и они с Гришей – Шерлок и Джон – собирались на речку, и вдруг свалились на неё неожиданные испытания. Нет, она не хотела смеяться. Но, глядя, как Антон, извиваясь всем телом, пытается поймать в объектив телефона себя вместе с ничего не подозревающим самоваром – символом первобытности! – осторожно хихикнула.

Гриша посмотрел на неё и тоже хрюкнул. Антон ничего не замечал. Он фотографировал себя.

– Вот, отлично, и чтоб дрова попали, какая прелесть, дым, дым, ты куда, куда тебя понесло! Дым, ты нужен для красоты! – Он, пританцовывая, задел локтём самоварную трубу, которая с жестяным грохотом обрушилась ему под ноги, изрыгнув на белые льняные брюки облако чёрной сажи.

– Чёрт! – завопил Антон и отпрыгнул. – Чёрт, что такое?!

– Труба упала, – проинформировал Гриша, нацепил рукавицы и водрузил трубу на место.

Антон отряхивал брюки. Тонкая чёрная пыль расползалась по белоснежной ткани всё больше и больше.

– Не трогай! – закричала Маруся. – Что ты делаешь?! Они сейчас все в саже будут!

– Блин, да что ж это за!.. Что за хрень?! Нет, как я в Москву поеду?!

– Вы на машине поедете, – сказал Гриша. – У вас машина исправна?

– Да иди ты в пень! Что теперь делать?!

С крылечка сбежала Агриппина. В руках у неё была большая тарелка с горкой блинов.

– Мы на двух сковородах нажарили, – похвасталась она. – Как там самовар? Антон, вы что, чистили каминные трубы?

– Маруся! – из дома закричала Лида. – Прими у меня сметану и варенье земляничное!

Маруся забежала в дом и тут только захохотала.

– Ты что? – озабоченно спросила тётя, подавая ей холодную тяжёлую крынку. – Это кто такие? Первый раз вижу!

– Агриппина – внучка профессора Астрова, – сказала Маруся. – Мы с ней недавно познакомились. Антон из нашего университета, только он юрист.

– Он твой кавалер? – осведомилась Лидия. – Или он кавалер этой профессорской внучки?

– Тётя, что ты?! Разве он может быть моим кавалером?!

– Не размахивай сметаной, выронишь. А почему он не может быть твоим кавалером?

Маруся закатила глаза.

– Да мы об этом с тобой уже говорили! Это совершенно другие люди, с другой планеты! Ты посмотри на него!

– Смотрю. Хлыщ какой-то. И, по-моему, не очень умный.

– Сама ты, тётя… ничего не понимаешь!

– Где мне.

– Он на все выставки ходит, в «Гараж» и на «Красный Октябрь»…

– По кондитерской части? На фабрику?

– Тёть, там сто лет нет никакой фабрики! Там крутые выставочные залы, галереи, там концептуальные группы выступают! Вообще это модные, хипстерские места!

– И ты с ним в эти места ходишь?

– Ну что ты, тётя, – Маруся даже развеселилась. – У них свои девушки, у таких молодых людей. Вроде Агриппины.

– Не знаю, куда твоя Агриппина ходит, а блины она ловко жарит. Видно, дедушка с бабушкой у неё порядочные люди.

– Тётя, какое отношение порядочность имеет к блинам?!

– Самое прямое, – отрезала Лидия Витальевна. – Значит, не тунеядку вырастили, которая только делает вид, что в современном искусстве разбирается, а человека приспособленного.

– Почему… делает вид? – спросила Маруся озадаченно. – Может, на самом деле разбирается!

– Чтоб в искусстве как следует разбираться, – сказала тётя и захлопнула дверь холодильника, – нужно, дорогая моя, хорошее образование иметь! Нужно сначала византийское искусство изучить, потом греков, потом Средневековье от начала до конца, и не только Брейгеля с Босхом, их все знают, но и посложнее кого-нибудь. Ну, Рафаэля, Караваджо мы пропускаем, это даже не первый класс, это подготовительная группа. А уж потом библейские сюжеты, романтизм, реалисты всех возможных школ, авангард, абстракционизм, и ещё когда-а-а мы до современного искусства доберёмся! Самовар выкипит весь. Пойдём.

Маруся проводила тётю Лиду глазами, потом поскакала за ней:

– Тёть, ты что, разбираешься в искусстве?!

– Я? – удивилась Лидия Витальевна, напяливая уличные шлёпанцы. – Нет, конечно. – И закричала: – Гриша, самовар вскипел?! Агриппина, заваривай чай!

Они пили чай с блинами, и профессорская внучка всё подпускала Антону шпильки по поводу его штанов, а тётя Лида предлагала принести с чердака дедушкины брюки.

– В деревне разве можно ходить в эдаких шальварах и штиблетах? У нас тут кругом трава, земля, запачкаться раз плюнуть, попроще надо что-нибудь.

Антон сначала дулся, а потом углубился в свой телефон, повеселел и стал показывать селфи с самоваром. Селфи вышли замечательные, особенно дым. Он очень натурально валил из трубы. Антон ещё раз сказал, что «это взорвёт Сеть». Чаю он не пил, цедил воду из бутылки, а когда заглянул Агриппине в кружку и спросил, почему в чае не плавают щепки и угли, Лидия Витальевна объявила, что пора на речку.

– Вы идите, а вечером мы шашлык пожарим. Гриша вчера такую шейку привёз, хоть сырой ешь!

– Сырую свинину есть нельзя, – перепугался Антон. Он на самом деле не знал, чего от них можно ждать – дикие люди в диких местах, понесло красотку Агриппину к дикарям! – Только говядину, и только особых сортов!

– А-а, – протянул Гриша, – тогда мы сырую не будем.

Красотка Агриппина почему-то засмеялась и сказала, что, пока Маруся будет мыть посуду, она шашлык замаринует.

– Только я по-старинному мариную, без глупостей, – предупредила она. – Никаких кефиров и майонезов! Соль, перец, травки всякие. Меня так академики-грузины научили. У деда много друзей-грузин. И все почему-то академики!

– Ты, Грунечка, как хочешь, так и маринуй, – сказала Лида, и Маруся поняла, что профессорская внучка покорила тётино сердце навсегда.

На кухне, когда девушки остались вдвоём, Агриппина озабоченно спросила, не слишком ли она некстати.

– Да, конечно, кстати! – воскликнула Маруся почти искренне.

– А ничего, что я этого придурка с собой привезла? Я была без машины, она в сервисе чего-то застряла. Там запчастей каких-то ждут, а дед считает, что моя безопасность – самое главное! А этот придурок и говорит: я вас подвезу! Я ленивая, ты же знаешь! И в городе сидеть неохота, а в Малаховке нету никого, дед с бабушкой в Стокгольме. У деда там конференция. Он бабушку взял, а меня отказался.

– Почему не взял?

Агриппина резала розовое мясо аппетитными толстыми кусками и махнула рукой с зажатым в ней ножом.

– Я в Италии уже была этим летом. Дед считает, что туда-сюда без толку раскатывать не годится. Отдохнула за границей – и на дачу. Там всегда дел полно! Ты же знаешь моего деда! Он у нас строгий, но справедливый. Вы первого-то приедете?

Маруся расплылась в улыбке. Это было так заманчиво и… шикарно – отмечать начало учебного года на профессорской даче в Малаховке среди интересных и важных людей!

– Я не знаю, – сказала она. – Я бы с удовольствием, спасибо. Надо у Гриши спросить, вдруг он не может.

– Да, конечно, он сможет, – уверенно заявила Агриппина. – Как ты скажешь, так и будет, по нему всё видно! Он с тебя глаз не сводит!

– Гриша?!

– Или его переименовали в Васю?

– Агриппина, он просто мой друг детства.

– Называй меня Груней. А просто друг детства не может в тебя влюбиться? И не сводить с тебя глаз? Это разве запрещено законом?

– Ты всё выдумываешь, – сказала Маруся, перемывая под краном чашки.

– Дед, значит, тоже всё выдумывает, – согласилась Агриппина. – Он мне тогда сказал: какая прекрасная пара! Вот у тебя вечно в кавалерах какие-то обмылки, а тут сразу видно, что у ребят всё хорошо и сами молодые люди достойные. А если он тебе не нужен, так и скажи, я его себе заберу. Он мне подходит. – Маруся вытаращила глаза. – Дай мне соль. У вас есть крупная?

– У нас сколько угодно крупной соли, мы только что закрывали огурцы.

– Я купальник с собой взяла. Он в машине, надо достать.

– В Северке вода очень холодная. Зато она чистая, наша речка. И даже бобровая плотина есть!

– Покажешь?

– Покажу, – обрадовалась Маруся. – Только нужно обуваться, до неё в босоножках не дойдёшь.

– Дашь мне кеды? Или сапоги резиновые?

Когда они вышли на улицу, Маруся обнаружила, что случилось самое страшное – Гриша раскочегаривал мотоцикл. Антон издалека фотографировал его на телефон, но не приближался. Гриша ногой дёргал стартёр, мотоцикл взвывал и глох.

– Гриша! – закричала Маруся с крыльца и топнула ногой, но за грохотом её не было слышно. – Гриша, остановись!

В это самое время мотоцикл наконец «взял», изрыгнул дым, затарахтел и затрясся.

– Мы что, – перекрикивая шум, в ухо Марусе закричала Агриппина как будто в ужасе, – на нём поедем?!

– Нет!!! – проорала в ответ Маруся. – Ни за что на свете!!!

– Как?! Почему?!

– Гриш, выключи ты его, ради бога!

– Зачем?! Поехали! На речку только на нём и проедешь! Или пешком?! – проорал Гриша.

– Я не хочу пешком! – завопила Агриппина. – Я хочу на мотоцикле с коляской! Это мечта всей моей жизни! У деда с бабушкой такой был!! Можно я в коляске поеду?!

Мотоцикл тарахтел, тётя Лида смеялась, Гриша уселся за руль, а профессорская внучка взгромоздилась в коляску. Маруся и Антон оказались словно по другую сторону невидимого барьера.

Гриша газанул, описал круг по двору – счастливая Агриппина тряслась и подпрыгивала в коляске, – тётя откатила воротину, чтобы мотоцикл выехал.

– Маруська, садись! Давай, давай!..

Она в нерешительности приблизилась.

– Я на этой таратайке никуда не поеду! – прокричал Антон, делая шаг назад, как бы из опасения, что его засунут в мотоцикл насильно. – Это даже не смешно! Это даже показать никому нельзя!

Маруся бросилась вперёд, перекинула ногу, устроилась на сиденье и обняла Гришу за талию.

– Вы езжайте, а я молодому человеку покажу дорожку! – И тётя Лида махнула рукой.

– Э-эх! – крикнул Гриша залихватски, мотоцикл наддал и покатил.

Марусе показалось, что покатил он очень быстро, ей даже страшно стало, тёплый августовский ветер засвистел в ушах. За ними по дороге клубилась пыль, Агриппина придерживала на голове каску Марусиного деда, которую напялила тут же, как только оказалась в коляске, и громко пела «Широка страна моя родная!». Они выехали на опушку, и Гриша повернул в лес. Дорога сразу стала мягкой, пыль пропала, колёса катились по примятой траве. Стало попрохладней и запахло цветами, листьями, грибами.

– Какая красота! – придерживая каску, громко восхищалась Агриппина. – Марусь, я у тебя жить останусь! Тут наверняка грибов полно! У нас в Малаховке никакого леса нет, весь давно свели и домами застроили! Как я люблю лес!

Они выкатились на пригорок с залитой солнцем макушкой, а внизу, в лопухах, лежала плотная тень. Здесь было много цветов и просторно стояли берёзы.

«…Как я люблю лес», – подумала Маруся.

Примятые колеи сбежали с пригорка, и некоторое время они ехали в тени под соснами. Они как будто очутились внутри огромного органа – сосны были янтарными, почти прозрачными посередине и тёмными там, откуда поднимались, а поднимались они из плотного зелёного мха, казавшегося бесконечным. Кое-где на зелёном виднелись яркие акварельные кляксы – разноцветные шляпки сыроежек.

Даже Агриппина притихла и ничего не говорила.

Теперь катились по толстой подушке из иголок, в воздухе сильно пахло хвоей.

Потом начались кусты бузины и заросли брусничника, они выехали на берег неширокой и быстрой речки. Этот берег был пологий, вдоль него стояли серебристые ивы, а противоположный – высокий, изрытый ласточкиными гнёздами.

Впереди показался маленький пляжик с белым песком, и Гриша заглушил мотор.

– Вот счастье-то, – говорила Агриппина, выбираясь из коляски. Гриша взял её за руку, помогая вылезти, и Маруся вдруг подумала: а что, если Агриппина заберёт его себе? Она ведь так и сказала!..

«…Если он тебе не нужен…»

…Как это может быть? Как может быть, что ей, Марусе, не нужен Гриша?! Что она тогда будет делать? Как жить? Она же останется совсем одна! Нет, папа и тётя останутся тоже, но это совсем другое.

…Ей никогда в голову не приходило, будто может когда-нибудь случиться так, что Гриша пойдёт своей дорогой, а она своей. А поезд пойдёт своей – как всегда, ей подумалось несуразное. Гриша был частью её жизни – привычной, иногда удобной, иногда раздражающей, но всегда постоянной. Он никогда и никуда не мог от неё деться! Он оказывается рядом всегда. Вполне можно подыскивать себе кавалеров, сетовать на то, что их нет, строить глазки Антону, всё это время зная: Гриша есть и он рядом.

Шерлок и Джон всегда вместе!..

Ну, не всегда и не до конца вместе, но… но…

Какой-то человек проехал по пригорку на мотороллере, Маруся оглянулась и сбилась с мыслей.

Этот человек на мотороллере почему-то показался ей зловещим. Она проводила его глазами.

Ясно одно: Агриппине она Гришу не отдаст. Она сама ещё как следует не знает, что с ним делать, но не отдаст.

…Или знает и просто притворяется? Перед самой собой притворяется?..

– Я каждое утро купаюсь, – говорил Гриша, прыгая на одной ноге и стаскивая джинсы. – Вода холодная, но, если быстро плавать, ничего.

– Быстро плавать – это как? Как Майкл Фелпс? – спросила Агриппина.

Она расстелила захваченный из машины коврик и клетчатый толстый плед – всё было новое, добротное, английское, расстегнула платье, как будто вышла из него. Маруся вздохнула и отвела глаза. Агриппина была вся загорелая, стройная, золотистая, ровная и длинная.

…Какой-то ужас и вселенская несправедливость.

…А вдруг Гриша сам захочет, чтобы Агриппина забрала его себе?! Если ей, Марусе, нравятся молодые люди «из журналов», почему Грише не могут нравиться такие девушки?! Их красота безусловна и безупречна, в них нет изъянов, они состоят только из совершенств, как будто собраны из материалов самого высшего качества!.. Агриппине даже украшать себя не надо. Ей не нужны косметика, драгоценности и наряды. Она и без них так прекрасна, что глаз невозможно оторвать.

– Что ты на меня смотришь? – осведомилась у неё профессорская внучка. И нахмурилась: – Со мной что-то не так?

Маруся пожала плечами. Она уже была совершенно уверена, что Гриша уедет вечером в Москву с Агриппиной. Тем более Груня в полном восторге от его дурацкого мотоциклета!

…Вот тебе и Шерлок с Джоном. Выходит, это их последнее дело?..

– Ты обещала мне бобровую плотину показать, – напомнила Агриппина.

– Это дальше по ручью.

– Сходим?

Маруся опять пожала плечами. Никуда ей не хотелось идти с Агриппиной! С ней теперь везде будет ходить Гриша.

…Ну и ладно. Ну и пожалуйста!

Снимать юбку и кофту при таком совершенстве профессорской внучки, демонстрировать старенький купальник было никак невозможно, и Маруся села в песок прямо в чём была. Песок оказался тёплым, приятным.

Гриша подошёл и сел рядом.

– Вон там мы прыгали, помнишь? – Он показал рукой, и Маруся чуть не заплакала. Она изо всех сил прощалась с ним, отпускала его, а он ничего об этом не знал. – А ещё ты на тот берег за бабочкой поплыла! Плавать не умела, зато очень хотела бабочку поймать!.. И поплыла! Родители, как увидели, перепугались, твой отец сразу в воду кинулся – тебя спасать. А ты доплыла и на тот берег вылезла.

Маруся покивала.

– Только бабочки все улетели, и ты потом весь день ревела, – добавил Гриша.

Она опять чуть не заревела.

– Марусь, ты чего сидишь? – спросила Агриппина разнеженным голосом. – Давай позагораем немножко. А потом быстро поплывём, как Майклы Фелпсы!..

– Я сейчас, – сказала Маруся и поднялась. – Только погуляю немножко. Вы… загорайте.

– Ты куда? – удивился Гриша.

– Да-а-а… – Она ничего не могла придумать!.. – Пойду сыроежек соберу. Сыроежки с картошкой – очень вкусно!

– Марусь, давай на обратной дороге лучше! И они небось все червивые, август же!

– Я хороших соберу.

Ничего перед собой не видя, думая только о том, что нет больше никаких Джона с Шерлоком и Гриши с Марусей, она зашла в лес и стала подниматься на пригорок. В речке шумела вода, и слышно было, как Гриша и Агриппина разговаривают. Только слов не разобрать.

Из-за поворота вынырнул человек на мотороллере, оглянулся по сторонам и покатил прямо к Марусе. Она всё смотрела под ноги на жёлтые иголки. Он подкатил, спрыгнул с мотороллера, выдернул непонятно откуда железяку и коротким сильным движением стукнул Марусю по затылку.

Она ахнула и неслышно повалилась на иголки.

Он ещё оглянулся – никого не было видно, – прислонил к дереву свой транспорт, поднял под мышки бездыханную Марусю и сноровисто перевалил её через широкий багажник. Подумал, не привязать ли, и решил, что, если понадобится, привяжет потом, подальше. Марусины ноги и руки волочились по земле, но человек не обращал на это внимания.

Налегая на руль, он ходко повёл мотороллер по дороге, а потом, когда кончились мох и папоротник и началась твёрдая, усыпанная хвоей земля, свернул в лес.

Когда он свернул с дороги, его заметил Антон и очень удивился. Он некоторое время постоял, глядя ему вслед, а потом пошёл вниз к реке, которая была уже совсем рядом. Откуда-то взялись комары, и он сломал ветку бузины, чтобы от них отмахиваться.

Через полчаса Гриша начал беспокоиться, а минут через сорок отправился Марусю искать.

– Может, она домой вернулась? – предположила сонная Агриппина. Она дремала на своём клетчатом пледе, рядом, растянувшись, спал Антон. – Набрала сыроежек и решила их отнести? Здесь же всё близко, да?

– Да, – согласился Гриша.

Возвращаться домой Марусе было совершенно незачем, да и не ушла бы она просто так, не предупредив его! Что-то сильно её расстроило, и Гриша подумал, должно быть, она расстроилась из-за того, что Антон застал её в таком… непрезентабельном деревенском виде. Девчонки такие странные! Вечно им кажется, будто они плохо выглядят, как-то не так одеты, причёсаны не слишком хорошо, и – главное! – не на шпильках. Вот когда они не на шпильках, значит, всё плохо. Гриша ничего не понимал в красоте шпилек и однажды даже спросил, в чём тут дело. Маруся долго и нудно толковала что-то про тонкость щиколотки, про лёгкость походки, про устремлённость ввысь… Грише быстро надоело слушать, и он сказал, что читал однажды в научно-популярном журнале, что самка павиана, когда хочет понравиться павиану-самцу, ходит перед ним на цыпочках, и шпильки, видимо, – это что-то оттуда.

Маруся тогда разобиделась и сказала, что больше ни за что не станет с ним разговаривать, как с нормальным человеком.

Вспомнив про павиана, Гриша улыбнулся. Некоторое время он ходил между соснами и звал:

– Ма-ру-ся! Ма-ру-ся-я-я!..

Но никто не откликался, только высоко-высоко шумел ветер, и янтарные стволы, похожие на органные трубы, качались величественно и неторопливо.

Гриша беспокоился всё сильнее.

Он сбегал к бобровой плотине и там тоже покричал – никого и ничего, – вернулся на пляж, но Маруся там не появлялась.

Агриппина уже не дремала, а сидела на пледе и смотрела встревоженно. Антон кидал в быструю речку камушки.