Текст книги "Расследования в отпуске"

– Не его ли мы нашли в коробе?

– Наверное. Важно другое. Свой подвижнический подвиг этот человек исполнил, как и подобает. Некоторое время хранил образ у себя, но потом решил, что место ненадежное.

– И спрятал икону в школе?

– Он работал там. В ремонтной бригаде. Это было несложно. В бывшей печке образ должен был храниться до тех пор, пока не наступит его час.

– И как это понимать?

– Что непонятного? Когда наступит время вернуться в мир.

Павел покачал головой.

– То есть священники знали?

– Один. Только один. Тот, кто давал Простову поручение. Покидая этот мир, он передал все преемнику.

– Так почему же икону раньше не достали?

– Не было на то Божьей воли.

– А на то, чтобы украсть? Была, значит?

Отец Алексий взглянул на сердитого Сомова и не ответил.

– На допросе, – вступила Алиса, – Шишов сказал, что его прадед был первым преступником в их семье. А правнук весь в него пошел.

– Да, ноша Простову досталась немалая, – вздохнул батюшка. – Но крест свой он нес с достоинством. Однако как преступник узнал о месте хранения? Уверен, Простов хранил тайну свято.

– Шишов рассказал, что его дед, сын Простова, узнал о тайнике случайно, – ответил Сомов. – Во время тяжелой болезни Простов бредил. Этот бессвязный бред сынок записал, потом расшифровал. Отцу, конечно, ничего не сказал. Решил, что достанет икону из тайника, да не успел. Сам помер. Но записи сохранил. Через много лет их нашла внучка Простова тетя Саша. Она тогда с мужем развелась и вернулась в отчий дом. Догадалась, что дед собирался вскрыть тайник, и решила, что у них с сыном получится наверняка. Потому и пошла работать в эту школу.

– Понятно. Но почему именно сейчас?

– Шишов сразу стал план разрабатывать, но все никак не срасталось. У всякого риска есть предел. Уже на зоне он крупно проигрался. Сумма была запредельная. Не отдашь, на перо поса… дят. – Сомов запнулся и пояснил: – Убьют то есть. Вскрытие тайника – единственный шанс выжить. И Шишов пошел ва-банк.

– Торопился, выходит.

– Торопился. Теперь вернется к тем, кому был должен.

Отец Алексий перекрестился и долго молчал.

«Молится», – догадался Сомов и взглянул на задумчивое лицо Алисы.

– Хотите, чтобы люди узнали, что Простов не преступник? – вдруг спросила она.

– Я получил благословение на то, чтобы очистить его имя от скверны. А насчет того, чтобы предать широкой огласке… Теперь имя его всегда будет ассоциироваться с убийцей. Не уверен, что он этого желал бы. Но вам я должен был рассказать.

– А икона? Она же теперь потеряна навсегда. На дне ее сто лет искать будут – не найдут.

Отец Алексий неожиданно улыбнулся.

– Если уж она решила объявиться, то объявится.

– Когда? Знать бы.

– Это не в нашей воле. Она сама решит. Нам остается только молиться, чтобы мы сподобились увидеть светлый лик Богородицы. – И неожиданно предложил: – Пойдемте-ка, ребята, со мной. Исповедаю вас. Пойдете?

Они ответили хором:

– Пойдем.

– У меня отпуск через неделю кончается.

– Жалеешь, что не отдохнула как следует?

– Нет. Не жалею. Ни о чем. Это был самый… необыкновенный отпуск в моей жизни.

– Тебя… долго ждать снова?

– Недолго. Как только уволят, сразу на самолет.

Ванечку разбудил соседский петух. Вскочил на забор и дал такого ору, что не проснуться было невозможно.

Ванечка сел на кровати и огляделся. Кажется, тетенька с дяденькой еще спят. Их окна на другую сторону выходят. Наверное, не так слышно.

Он сполз на пол и, надев сандалики, на цыпочках направился к двери. Пока никто не тащит умываться и собираться в детский сад, можно пойти погулять.

Он любил гулять один. Редко, но иногда получалось. Иной раз отправлялся к реке. А когда просто по городу бродил. Смотрел, как люди живут, чего делают. Вспоминал свое прежнее житье, мамку вспоминал. Какой она была, пока не заболела. Правда, в последнее время ее лицо вспоминалось плохо. Только глаза. Светлые и добрые.

Он и не заметил, как ноги вынесли его на берег ручья, что начинался неведомо где, а впадал в Унжу. Здесь он широкий, почти как речка, но такой же говорливый и веселый, каким положено быть ручью.

Сняв обувку, Ванечка опустил в воду ножку и тут же отдернул.

Холодно! Не стерпеть!

Однако ручеек звенел так сладостно, так весело, что уходить не хотелось.

Он лег на живот и стал смотреть в глубину. Интересно! Сам ручей вроде не глубок, а станешь глядеть, и кажется, что нет у него дна.

Мимо проплыла былинка с сидящим на ней жучком. Ваня подхватил ее и посадил жука на траву. А то утонет, чего доброго!

Неожиданно вода зарябила и потемнела. Ваня поднял голову. Не дождь ли собирается?

Но нет. Небо чистое, только белое облачко легко плывет.

Ваня снова посмотрел на воду и удивился. Только что дно ручья казалось песчаным, а тут вдруг изменилось, словно в самой глубине что-то проявилось.

Ваня нагнулся и присмотрелся.

Как будто со дна глядят на него чьи-то глаза.

Светлые и добрые.

Похожие на мамкины.

Только нарисованные.

Ваня протянул руку и обрадовался, что вода не обожгла ледяным холодом, а стала вдруг теплой.

Он все тянул ручку.

И вот из глубин навстречу ему стал всплывать прекрасный женский лик.

Однажды двадцать лет спустя

Татьяна Устинова

Тут неожиданно выяснилось, что за несколько десятилетий совместной жизни – почти три их, этих десятилетий, – мы ни разу, никогда и никуда не ездили вдвоем!

И это «никогда» не казалось ни странным, ни огорчительным! А что такое-то? Ничего такого, все прекрасно! Медовый месяц в 1988 году от Рождества Христова мы проводили со свекровью, моей сестрой и нашей общей подругой Надеждой. И в этом не было решительно ничего странного и огорчительного! В дом к свекрови мы смылись из пансионата «Строитель», где нечего было есть и пить, да и спать – по крайней мере в рамках медового месяца – тоже было затруднительно, ибо строгие, но справедливые администраторши пансионата, всерьез озабоченные нашей нравственностью, не разрешали сдвигать две утлые кроватки, чтобы предаваться разврату сразу на обеих. На одной же предаваться было не то чтоб неудобно, а даже несколько опасно. А у свекрови была широченная итальянская кровать «из гарнитура», рулет к чаю, молодая картошка, помидоры и огурчики с собственной грядки и – как награда! – все лето корзинка свежей клубники. Девчонки – сестра Инка и подруга Надежда – приехали к ней, чтобы не томиться все лето в дурацкой Москве, а шикарно отдыхать на море. Надо сказать, свекровь всегда легко принимала всех наших друзей и подруг, и кормила, и поила, и ухаживала. Предполагалось, что «молодых», то есть нас с Женькой, их присутствие нисколько не стеснит, мы-то должны были наслаждаться друг другом в пансионате «Строитель», откуда мы ловко смылись!

Мы провели чудный медовый месяц!.. Мы каждый день ездили всей компанией на море, закатывали ужины, сплетничали на кухне, уложив молодого на шикарную кровать «из гарнитура». Справедливости ради нужно заметить, что время от времени он завывал из спальни, требуя прекратить посиделки – молодая должна исполнять супружеский долг! – но на него никто не обращал внимания, и в конце концов, умаявшись от завываний, он мирно засыпал.

Мы ездили на дачу, опять же всем здоровым коллективом, и там тоже закатывали ужины, собирали клубнику и огурцы, поливали грядочки, таскались на залив купаться, и жизнь была прекрасна!.. Потом у него кончился отпуск, и он уехал в Москву, а мы с девчонками еще остались, у нас же каникулы, зачем нам в Москву?! Нам туда не надо!..

Когда родился старший сын, мы ездили в отпуск с ним – бабушка должна пообщаться с внуком, хоть пару раз в год, – и мои родители присоединялись, им тоже хотелось и отдыхать и общаться! Ну а потом уж и младший появился, и нас стало совсем много.

И нам с Женей никогда не приходило в голову, что мы чем-то обделены – интимностью, уединением. Что у нас нет возможности побыть вдвоем – ну нет и нет, значит, потом как-нибудь.

И это «потом» наступило сейчас. Два с лишним десятилетия спустя. Свекровь давно умерла. Дети выросли. Родители постарели.

Езжай куда хочешь, делай что хочешь. Не нужно ни грядки поливать, ни ужины на десять человек закатывать, ни клубнику перебирать.

И тут мы, два великовозрастных человека, несколько… струхнули. Хорошо, отпуск. Вот билеты, вот бронь гостиницы, вот наш любимый город в Прибалтике… И что дальше? Мы не умеем, не можем быть… вдвоем! Оказывается, мы так этому и не научились! Раньше казалось, что потом, потом, а сейчас как?..

Мы собирались в этот отпуск очень серьезно и сосредоточенно. Мы подготовили книги, чтоб читать; темы для разговоров, чтоб беседовать; культурную программу, чтоб не заскучать. Мало ли что от скуки и незнания предмета с нами может приключиться?

И, знаете, ничего не понадобилось! Оказывается, это так прекрасно и просто – быть вдвоем.

Оказывается, нам повезло – у нас так много впереди, чего мы не знали тогда, два с лишним десятилетия назад.

Девушка-приманка

Анна и Сергей Литвиновы

Основано на реальных преступлениях

Сердце не камень, нет, совсем не камень.

К чему это я?

К тому, что эта история – несомненно, детективная! – начиналась и разворачивалась как социальная драма или мелодрама.

А может, какой-нибудь мексиканский или турецкий сериал, на которые так падка наша с Леночкой дочка Валентина.

Первым актом в этой истории стало письмо, присланное мне. Электронное письмо, конечно. Кто сейчас обычные пишет!

Оно пришло с какого-то совершенно левого адреса – по всей видимости, одноразового. По непонятной причине не попало в спам. Возможно, потому, что неизвестный отправитель адресовался ко мне лично. Но то было совсем не «нигерийское мошенничество», когда на плохом русском объявляют, что ты стал наследником многомиллионнодолларового состояния.

«Здравствуйте, уважаемый Савва, – говорилось в мейле. – Обратите внимание на нижеследующие фотографии, они вам понравятся».

Как я быстро понял, в словах «они вам понравятся» содержалась немалая издевка. На фотках присутствовала моя родная жена Леночка. И – другой мужчина.

В сущности, ничего особо криминально-интимного они не совершали. Слава богу, не в постели лежали. Однако кто-то – очевидно, длиннофокусным объективом – запечатлел Ленку в компании с посторонним мужиком.

То есть для нее он был не совсем посторонним. Да и я его знавал – не близко, но виделись пару раз. Когда-то Ленкин роддом устраивал нечто вроде пикника по случаю своего юбилея. Мы в компании с медсестрами, акушерками и этим дядей выпивали и ели шашлыки. А в другой раз вместе с ее трудовым коллективом ездили на экскурсию в Вологду и Кирилло-Белозерский монастырь. И ничего я там между Ленкой и этим хмырем не заметил. Как и с другими немногочисленными мужиками, трудящимися в роддоме. А тут…

Звали типа Марк Иваныч, возраста он был почтенного, за пятьдесят, с лысинкой и сединой. И на вид довольно плюгавенький. Не думал я, что Ленка на него польстится. Но, с другой стороны, какая обыденность! Какая пошлость! Медсестра и врач. Она его полюбила за редкий ум и неземные таланты, как-то так. Вероятно, он восхищал ее своим профессиональным мастерством. Ну да, наверное. Она несколько раз про Марка Иваныча замечала мимоходом, что он светило, все роженицы мечтают к нему попасть и его вызывают на самые сложные случаи.

Видимо, сие профессиональное восхищение и дало о себе знать. Я внимательно рассмотрел файлы. С одной стороны, вроде бы не к чему придраться. Первое фото демонстрировало их вдвоем в кафе. На втором – ее рука, лежащая на столике, покоилась в его руке. На третьем – он открывал перед ней дверь своего лимузина и Ленку туда подсаживал. И наконец, на четвертом изображении… Да, там они целовались. Съемку производили через лобовое стекло машины, и то был настоящий поцелуй – не куда-нибудь по-братски в щечку, а непосредственно в губы.

О том, что случилось дальше, меня, очевидно, оставляли в неведении. Домысливай, мол, сам, что там могло быть. А может, и не было ничего?

То есть при желании Ленка, конечно, могла оправдаться. Типа, подвез он меня до дома, чмокнула я его на прощание. А можно было, при наличии минимальной фантазии, дорисовать себе все остальное: и куда они на самом деле приехали – к нему домой? в гостиницу? к нам, в мое и дочкино отсутствие? Равно как и что там с ними дальше произошло.

Однако дело заключалось в том, что оправданий-объяснений спрашивать мне покуда оказалось не с кого. Ранний июнь, начало лета, и я оплатил Ленке с Валюхой прекрасный номер в пятизвездной гостинице в Анталье на целый месяц. С тех пор как я переквалифицировался из нищего историка в похоронного агента, в кармане у меня зашевелилась деньга, и я на моих девочек средств не жалел. Когда закончился у Валентины десятый класс, немедленно отправил их отдыхать-купаться-загорать[1]1
  Два первых рассказа о похоронном агенте Савве, его семье и приключениях, а также его друге, опере Иване Коршунове, можно прочесть в сборнике Анны и Сергея Литвиновых «Продавец вечности» (издательство «Эксмо», 2023).


[Закрыть].

Теперь впору задуматься: а вдруг и там моя благоверная сочувственно принимает ухаживания волоокого усатого янычара?

Фу, какая гадость! Не ожидал я от нее этого!

Потом, внимательно рассмотрев снимки, я понял, что у Ленки может возникнуть отмазка: типа, дело это давнее. Кофточка на ней надета, которую она уже пару лет, кажется, не носит – похудела с тех пор на размерчик, потому что приобрела (на мои гонорары) абонемент в дорогущий фитнес.

То есть снимали, когда я был нищим историком. А она в ту пору все время меня пилила, подкалывала и требовала денег. Это сейчас, когда я стал ну очень хорошо зарабатывать, жена смирилась и успокоилась.

Но чем, я вас спрашиваю, это отличается от проституции: пока у мужа временные трудности, можно косить глазом и ходить налево? И только если приносишь в дом каждодневный куш, она верна и тебя одного ублажает?

У меня и другие претензии к Ленке всколыхнулись. Я ведь ради нее и Валентины бросил свое любимое дело, оставил кафедру, отдел, учеников, конференции, доклады, статьи в научных журналах и уважение коллег. Перешел на работу нелюбимую, нервную, ненормированную – но очень денежную. Все исключительно для семьи и дома. Из-за того, что Ленка меня пилила-долбила без перерыва несколько лет. А она со мной так!

Однако устраивать международные телефонные разборки я не стал. Бог с ней! Вернется, поговорим.

Но сам удивительным образом, кроме горечи и уязвленного самолюбия, стал чувствовать исключительную легкость. Как писал мой любимый прозаик Кундера в романе про неверного мужа – «Невыносимую легкость бытия». Типа, верные супружеские отношения мне раньше не позволяли ни на кого посматривать и ни с кем закручивать. Но теперь почему бы нет? Сколько милашек вокруг. А я мужчина в самом соку, сорок с небольшим, и хорош собою, и при деньгах.

* * *

Вероятно, флюиды свободы стали распространяться вокруг меня немедленно.

Во всяком случае, когда я приехал на очередные похороны, которые по долгу службы курировал, сразу почувствовал, как многие женщины вокруг чудесным образом стали обращать на меня повышенное внимание. Нет, не вдова – это было бы слишком пошло, да и даме, горько оплакивающей покойника, перевалило за семьдесят. Но вот другие, подходящие по возрасту, даже одетые в черное и временами пускавшие слезинку, на меня посматривали.

Подобное продолжалось на поминках. Я и сам верил, что хорош: в черном строгом костюме, с черным галстуком, царивший на тризне и подсказывающий близким родственникам, что и как делать.

А когда все смешалось и поминовение в конце концов превратилось по обыкновению в банальную пьянку, я вышел на вольный воздух – в зале было душновато.

Июньский день, несмотря на время, клонившееся к десяти, был еще довольно светел. В стороне от входа курила стайка молодежи. А следом за мной из банкетного зала вышла стройная, высокая женщина в строгом черном платье и со свежей укладкой. В ушах и на пальцах ее сверкали бриллианты – а впрочем, может, фианиты или бижутерия, я в этом не разбираюсь. Но, как бы там ни было, выглядела она прелестно. Примерно одного со мной (и Ленкой) возраста, она в то же время производила впечатление дамы из высшего общества. Поэтому, вероятно, надеты на ней все-таки были подлинные бриллианты. Да и сами похороны (и гости на них) смотрелись богато.

– У вас сигаретки не найдется? – спросила она.

– Я не курю, но для вас, пожалуйста. – Я достал из борсетки пачку, которую всегда носил с собой на погребения специально для расчувствовавшихся гостей вроде нее.

Она взяла одну. Я подал ей огня, она вдохнула дым и закашлялась.

– Я тоже обычно не курю, – пояснила дама.

– Конечно, похороны, все на нервах, – поддакнул я.

– Да, все на нервах, но я, если честно, покойному седьмая вода на десятом киселе. Просили прийти помочь, вдову поддержать. А вы похоронный агент?

– Типа того.

И, вы знаете, в тот момент – а может, даже раньше – невидимый подсказчик внутри меня шепнул: у нас с ней что-то будет. Что-то склеится. По ее глазам стало понятно. По голосу. По всем невербальным сигналам.

А я и сам теперь не против небольшого приключения.

– Какая интересная у вас профессия! – продолжила она. – Хотела бы я вас расспросить. Чтобы вы мне про нее рассказали подробнее!

– А вы что, журналист?

– Нет, просто самой интересно.

– Так спросите что-нибудь, я отвечу.

– Ну, например, как такую профессию выбирают? А впрочем, это тема не для мимолетной беседы… Может, мы с вами отсюда убежим?

– Не могу, я, считайте, на работе. Как говорится, ресторан открыт до последнего клиента. В моем случае: до тех пор, пока вдова наконец не скомандует расходиться.

– Очень жалко. Может, встретимся как-нибудь в городе? Если что, я сейчас совершенно свободна. Кстати, меня зовут Антонина. Дурацкое имя, немодное – назвали в честь бабушки.

Я повертел на безымянном пальце обручальное кольцо и ответствовал:

– Я вообще-то женат, но тоже временно свободен, – что бы это ни значило. – И меня тоже не слишком модно зовут – Савва.

– Савва? Звучно. Вы, по-моему, как раз опередили моду! Мне нравится ваше имя. Давайте встретимся завтра? Пообедаем или поужинаем?

– Днем я занят. А поужинать – пожалуйста.

– Дайте мне свой телефон, я закажу столик и пришлю вам месседж, куда мы идем и во сколько.

– Вы очень конкретны, Тоня.

– Мы ведь не дети, чтобы зря время терять. – Она со значением взглянула мне в глаза.

* * *

На следующий день все пело во мне. Со времен ухаживания за Ленкой – а было это чуть не двадцать лет назад – ни на какие свидания я больше ни с кем не ходил.

Но и волновался я немного – по причине давнего неприменения своих мужских свойств в непривычной обстановке. Конечно, чувствовал, куда события клонятся (скажу теперь, по прошествии времени), однако не делал ничего, чтобы предотвратить свое, так сказать, падение. Напротив, сам торопился по направлению к обрыву.

Антонина прислала мне название ресторана где-то в Замоскворечье, назначила время восемь вечера и подписала: «Очень жду встречи» с кучей сердечек.

Я отправился на свидание на метро – чтобы можно было спокойно выпить.

Вышел на «Третьяковской». Среди старого фонда кругом возводились многомиллионные жилые комплексы. Закатное солнце искрило золотом на куполах. Народ, праздный или озабоченный, полураздетый по случаю лета и накрывшей столицу жары, шагал плотным потоком.

Как назло, перед самым входом в заведение мне позвонила Ленка. Слава богу, не в ресторане – было бы гораздо неприятней. И хорошо, что не по видеосвязи, а то вопросов не оберешься: где я да что там делаю.

Голос супруги звучал отдохнувшим и радостным, она рассказывала, что ездили на экскурсию в Миру, на родину святого Николая Чудотворца. А еще катались на катере, видели дельфинов. «Много купаемся, загораем, я научилась плавать с маской и трубкой!»

Хотелось переспросить: «А как там Марк Иваныч? Вы с ним не встречались?» Но я удержал себя и спокойно доложил, что дома все нормально, а у меня много работы.

– Значит, помирать народ не перестал? – весело переспросила она.

– Нет, увы, не перестал.

В итоге к Тоне я опоздал на четверть часа, она уже сидела за столиком. Но ни слова упрека от нее не услышал.

Сразу предупредил:

– Я угощаю, поэтому не стесняйте себя ни в чем. Я богатый человек.

– Приятно слышать от мужчины подобное заявление!

Ресторан оказался не из дорогих, но модный, с вкусной едой. Яблоку негде было упасть. За соседними столиками сидели одетые по-летнему парочки и компании. Где-то праздновали девичник.

– Это приятней, чем похороны? – лукаво спросила моя спутница.

– Похороны заставляют думать о вечном.

– Давайте сосредоточимся не на вечном, а на сегодняшнем вечере. И на радостях жизни – пока мы живем.

Антонина выбрала по случаю тепла салат с креветками, а на горячее – палтуса. Я заказал черную пасту с каракатицами. Затребовал бутылку «Пино гриджио» из области Венето – получались почти курортные посиделки.

Мы болтали о том о сем, я рассказывал о себе, она о своем. Антонина выглядела откровенной: не скрывала ни возраст свой, ни статус. Приехала, мол, в столицу после школы – из Сибири, из Кузбасса, – поступила зачем-то в Инженерно-строительный, выучилась, а потом ушла в свободный полет. Работала риелтором, дважды была замужем.

– И дети у меня, можешь себе представить, оба студенты, и сын, и дочь, учатся за границей. – К тому моменту мы незаметно перешли на «ты». Вино, вкусная еда и непринужденная беседа сказались.

– А моей Валентине только на будущий год поступать.

Когда мы расправились с десертом, Антонина спросила:

– Ты проводишь меня? Это недалеко. Как говорят чиновники, в шаговой доступности.

Я расплатился и сказал:

– Идем.

Мы оба были под хмельком, и она взяла меня под руку.

Вот когда Москва наша прекрасна, так это в начале лета! Листва деревьев свежа и ярко-зелена, вечера тянутся и тянутся, никак не хотят заканчиваться. Несмотря на первую звезду, многочисленные фонари светят сквозь напрасно лукавую серую дымку.

Мы шли с Тоней под ручку, она указывала мне путь.

Наконец мы оказались подле очень советского дома, панельного, семидесятых годов постройки – подобные уродцы до сих пор там и сям встречаются даже в тихом (и дорогом во всех отношениях) центре. Она сказала, как о само собой разумеющемся:

– Вот мы и пришли. Зайдешь на кофе?

* * *

Антонина оказалась гораздо более вдохновенной, чем Ленка. Мне представилось, что мы вместе много лет и прекрасно понимаем друг друга. И не надо было ее ни о чем упрашивать, как мою супругу. То, чем мы занимались, очевидно, доставляло ей удовольствие. Тело ее оказалось упругим и мускулистым; пупок украшал пирсинг, бедро – татуировка, и это придавало ей шарма.

Тоня убежала в душ, а потом я снова атаковал ее. Странно, откуда только силы взялись.

Наконец она, раскрасневшаяся, сказала:

– Хватит, уходи. Все было прекрасно.

– Может, я останусь до утра?

– Нет-нет, я этого не люблю. Вызвать тебе такси?

– Я и сам могу позволить себе таксомотор.

– Давай, дорогой, доброго пути. Встретимся через пару дней?

– Я – за.

– Замечательно. В этих интерьерах – тебя устроит?

– Конечно. Прекрасное у тебя гнездышко. Откуда такое, в самом центре?

– Я ведь говорила: была риелтором. Напишу тебе.

* * *

Я ехал к себе в Медведково на такси. Несмотря на то что на часах значилась глубокая ночь, столица не спала. Проносились, обгоняя нас, лимузины, стреляли моторами мотоциклеты. Громады зданий по обе стороны проспекта Мира были подсвечены, а справа, за Измайловом, светлел-разгорался новый день.

Чувствовал я себя легко и покойно, не испытывал ни малейшего угрызения совести.

А назавтра, хлопоча по работе, уловил, как на невидимой мужской бирже мои акции явно подросли не на один десяток пунктов. Непонятно, почему, все встречные дамы стали смотреть на меня гораздо пристальней и более заинтересованно. А мне пришлось гасить шальной блеск в глазах – даже по отношению к свежеиспеченной вдове – и придавать самому себе благолепный и скорбный вид.

Вечером пришел месседж от Тони: «Встретимся завтра? У меня? Я могу в 16».

Назавтра никаких погребений у меня назначено не было, а поиск новых клиентов мог подождать. И я ответил: «Да, буду».

* * *

Все повторилось, только при свете дня.

Когда мы лежали рядом, отдыхая, у Тони прозвенело извещение об эсэмэске. Она взглянула на экран:

– Извини, мне надо ответить.

Написала пару слов, отшвырнула телефон, встала и голенькая побежала в ванную.

Я взял ее аппарат. Мобильник не успел заблокироваться, и я разглядел последние месседжи.

Она переписывалась с каким-то Ником. Вместо аватарки у того почему-то была фотография серого «Мерседеса Гелендвагена». Я глянул и запомнил номер телефона этого Ника (Николая? Никиты?).

Переписка между ними началась два часа назад:

– Когда он придет?

– В четыре.

Значит, под «он» явно подразумевался я.

– Грязная шлюха! Ты наконец скажешь ему?

– Посмотрю по обстановке.

– Ты должна все сделать сейчас! Хватит тянуть! Спроси его напрямую. Или ты просто получаешь с ним удовольствие?!

– Говорю тебе, посмотрим, как получится.

– Ты подлая стерва! Гадина!

И последние месседжи, прямо сейчас.

– Выгони его. Я приеду в шесть.

И ее короткий ответ, который она дала только что, лежа со мной в постели:

– Хорошо.

Шум воды в ванной прекратился, и я аккуратно положил телефон Тони на прежнее место.

Она вышла, закутанная в махровое полотенце, зевнула:

– Я, наверное, вздремну.

Я глянул на часы. Было половина шестого.

– Могу тоже забыться в объятиях Морфея. Рядом с тобой. Я не спешу. А когда проснешься, можем продолжить.

– Нет-нет, иди. Ты же знаешь, спать я люблю в одиночестве.

Спускаясь в лифте, я записал в «заметки» номер телефона «мужика-гелендвагена», который подглядел в Тонином аппарате. Выйдя из подъезда, не отправился в сторону метро, а уселся на лавочку у детской площадки. Парадное Антонины было передо мной как на ладони.

Въезд на придомовую территорию охранялся шлагбаумами. Без пяти шесть возле одного из них остановился тот самый «мерс», который я видел на аватарке Ника. У него, очевидно, имелся пропуск – шлагбаум послушно отворился перед бампером «Гелендвагена». Он подкатил к подъезду, из которого я только что вышел.

С водительского сиденья выскочил парень, явно моложе нас с Тоней, и направился в ее парадное.

Я срисовал и записал номер «Мерседеса». А потом потопал к метро.

* * *

Она позвонила назавтра около десяти утра.

– Ты выспалась? – спросил я со скрытой иронией.

– Да, – промурлыкала Тоня, – после тебя спала прекрасно. Как ты?

– Тоже неплохо.

– Увидимся завтра? – предложила она. – Мне понравилось.

– Нет, завтра никак не могу.

– Очень жаль. А когда?

– Пока не знаю.

– Савва, ты обиделся, что я тебя выгнала? Да брось! Просто я очень уважаю свое личное пространство и пока не готова его ни с кем делить. Особенно во сне. Приезжай хотя бы послезавтра! Будет воскресенье, вряд ли кого-то хоронят.

Сердце не камень, и я сказал ей:

– Хорошо.

* * *

В выходной я приехал к ней с утра, и снова все повторилось.

А потом, когда мы лежали в постели, Тоня вдруг спросила:

– Милый, у меня к тебе будет одна просьба. Касательно твоей работы. Так, пустяки. Но для меня это важно.

– Слушаю тебя внимательно.

– Можешь предоставлять мне личную информацию о своих покойниках?

– Личную информацию? Какого рода?

– Меня интересуют номера их мобильников. Не родственников, а именно самих усопших. Причем чем скорее ты будешь сообщать их, тем лучше. Желательно в тот же день, как они покинули наш бренный мир. А самое прекрасное, если б ты симки от их телефонов мне передавал.

– Хм, зачем тебе?

– Ну, знаешь, левые телефоны всем нужны. Будут другие люди ими пользоваться – до тех пор, пока сотовая компания не заблокирует.

Ее объяснения звучали довольно неубедительно, поэтому я спросил:

– А я что буду с этого иметь?

– А чего ты хочешь?

– Да, пожалуй, ничего и не хочу. Суди сама: у меня в руках – хорошая, высокооплачиваемая работа. Ради чего я буду рисковать ее потерять? Пяти-семи тысяч – или сколько ты там захочешь мне предложить?

– А если пятнадцать за каждый номер? И тридцать за симку? Если быстро, в тот же день.

– Нет, нет, извини. На это я пойти не могу.

– Ну и ладно.

Она перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку – типа, обиделась.

Я встал и начал одеваться.

Тоня молчала и не двигалась, лежа ко мне спиной. И прекрасной обнаженной попой. Но я не стал соблазняться, натянул рубашку с брюками и вышел из комнаты.

Из коридора крикнул:

– Я ухожу!

Она еле слышно ответила:

– Захлопни за собой дверь.

* * *

Я почему-то не сомневался, что она позвонит мне первая.

Так и вышло – на следующий же день.

Как будто между нами ничего не произошло, ласковым переливчатым голосом пропела:

– Саввочка, я так хочу тебя видеть. Приезжай.

– Извини, я занят, – ответствовал я сухо. – У меня дела.

– Ну хотя бы завтра? Ближе к ночи ведь ты не занят? Часиков в девять?

Да, как я справедливо замечал, сердце не камень! Бросил отрывисто:

– Хорошо.

А когда назавтра вечером шел от метро к Тониному дому, рядом со мной остановился знакомый «Мерседес Гелендваген». Тот самый, серый, с номером, который успел записать. Я, если честно, напрягся.

Оконце со стороны водителя растворилось, оттуда выглянул парень лет тридцати, который несколькими днями ранее устремлялся к Тониному подъезду. Он довольно миролюбиво обратился ко мне:

– Э, мужик, можно тебя на пару слов?

Я оценил перспективы: что мне предстоит? Поединок? Драка? Может, имеет смысл быстро сделать ноги?

Кругом, несмотря на вечер, полно людей, светят фонари, да и не стемнело еще толком.

– Да не боись, всё норм, – хмыкнул он, – просто поговорим. Седай в тачилу.

Парень не выглядел накачанным, тренированным гигантом, и если он не вооружен, шансы наши в любом случае пятьдесят на пятьдесят. А убежать всегда успею.

Я сел к нему на пассажирское сиденье.

– Тоня тебе просила привет передать, – хмыкнул он. – Я знаю, что ты с ней барахтался, но зла на тебя не держу. Если только на нее чуть-чуть. Но так надо было.

Я молчал.

– Помнишь, она тебя просила отдавать нам симки умерших людей? Или хотя бы номера их телефонов?

– Да, но я ведь сказал: не могу.

– А если я тебя попрошу, сможешь? Притом добавлю: предпочтительней симки не голытьбы, а покойников богатых. Ты ведь в состоянии на глаз, по виду квартиры и вдовы, отличить состоятельного жмурика от бедняка? Я знаю, что можешь. Все могут.

– За пятнадцать тысяч? Или сколько она там предлагала – тридцать?

– Ладно, имеются у меня и другие аргументы. Вот, погляди. – Он достал из бардачка конверт. Протянул мне.

Там было несколько черно-белых фотографий. Все однотипные, на одну тему. Снимали, очевидно, со скрытой камеры, которая располагалась где-то под потолком в уютном гнездышке Антонины. На них были изображены мы с нею. Голые, в постели. Ее лицо было заблюрено, мое, напротив, хорошо узнаваемо. У любого зрителя при взгляде на изображения не могло остаться ни малейших сомнений, чем мы с ней занимаемся.