Текст книги "Хризолитовый огонь"

– Можешь называть. Если хочешь.

Герман тихонько кашлянул, и Леонид бросил на него быстрый взгляд исподлобья. Рита это заметила.

– Твой друг говорит, все в порядке.

– Да? Ну, значит, так и есть. Сейчас принесу тебе чай… Нора, на кухне праздник из-за того, что ты похвалила рыбу. Может, по этому случаю нам разрешат здесь покурить, уже десятый час.

В половине десятого, когда почти все обитатели Первого корпуса заканчивали ужин и расходились кто куда, Зинаида разрешала своим припозднившимся любимчикам выкурить по сигаретке за чаем или кофе. Но только по одной!

Нора любила эти часы. Убавить освещение, задернуть поплотнее тяжелые шторы, сдвинуть два стола – и вот мы имеем уютное местечко, вполне пригодное для увлекательных бесед. Освещение убавили без их участия, выключив все лампочки в панелях подвесного потолка и оставив включенными только настенные бра с круглыми матовыми плафонами. Вернувшийся с кухни Леонид закатал рукава и, демонстрируя великолепные мускулы предплечий, ловко сдвинул столы, чтобы все разместились с комфортом. Зинаида, конечно же, не отпустила его с одним только чаем для Риты и опять заставила поднос всякой вкуснятиной, как будто они собирались сидеть здесь до утра.

– Мы их задерживаем, – сказала Рита, глядя на мармелад и пряники. – Дежурных по кухне.

– Им все равно еще посуду мыть, – успокоила ее Нора. – Это час как минимум. Ты куришь?.. Герман, передай, пожалуйста, дамам пепельницу. И зажигалку. И сигареты.

Некоторое время все молча курили, прихлебывая чай и угощаясь сладостями. Чувствуя на себе любопытные взгляды соседей по общежитию, задержавшихся против обыкновения в обеденном зале. Ну еще бы, разве можно пропустить такой спектакль! Новенькой заинтересовались местные аристократы, и сегодня вечером решится ее судьба. Понимает ли она, что происходит? Вряд ли.

Не сказать, что на ферме процветал произвол «старичков» – после отъезда Надежды, которая долгое время верховодила на женской половине, все вздохнули свободно, – однако местная община жила по тем же законам, что и любая другая социальная группа, и в ней были свои альфы, беты, гаммы и прочие, взаимодействующие друг с другом довольно предсказуемым образом, в соответствии со своим текущим статусом. Изолированность от внешнего мира усугубляла положение. С другой стороны, она же была и благом: на ферме, в условиях регулярных физических нагрузок и при полном отсутствии искушений, выздоровление протекало гораздо быстрее, чем в специализированных клиниках больших городов.

Герман давно имел высокий ранг, подкрепленный уважением доктора Шадрина и любовью Леры, и когда бывший альфа Николай Кондратьев решил подвинуть его при помощи грубой физической силы, сумел дать ему и его прихвостням достойный отпор. Леонид тоже выстоял в битвах с двумя местными богатырями, и его способность входить в состояние берсерка начисто отбила у остальных охоту мериться с ним силой.

– Освоилась здесь? – спросила Нора, чтобы Рита не подумала, что их стесняет ее присутствие. – Или пока не очень?

– Не очень. – Глубоко вздохнув, рыжая стряхнула пепел с кончика сигареты. Покосилась на Леонида, который в это же самое время поднял голову и устремил на нее внимательный взгляд. – Девчонки хорошо ко мне относятся, но… я не хочу рассказывать о себе. Пока не хочу. И не умею болтать обо всем и ни о чем. Поэтому трудно. И еще. – Она покусала губу, и без того чуть припухшую. – Я уже в порядке… почти в порядке, но… мне все время хочется вмазаться. Извините.

– Героин? – улыбкой манекена улыбнулся Леонид.

Рыжая кивнула.

– Ты меня понимаешь?

– Понимаю.

– У тебя это прошло?

– Желание вмазаться? – Он покачал головой. – Нет.

– Что же делать?

Затаив дыхание, она ждала ответа. Леонид на миг прикрыл глаза.

– Учиться с этим жить. С желанием, которое никогда не будет удовлетворено.

– Ты научился?

– Надеюсь.

– Ни одного срыва?

– Ни одного.

Они сидели, не двигаясь, и молча смотрели друг на друга. Неужели короля пробрало?

– Это правда, – заметил Герман, вытряхивая из пачки еще одну сигарету. – Док считает, что у него железная воля. – Откинулся на спинку стула и, щелкнув зажигалкой, элегантно прикурил. – Я с ним полностью согласен.

Рита повернулась в его сторону.

– А у тебя? Тоже ни одного срыва?

– Я не джанки[4]4
  Джанки – сленговый термин, обозначающий наркомана (от англ. junkie).


[Закрыть], Марго. И никогда им не был.

Ее голубые глаза расширились от удивления.

– Ни разу не пускал по венам?

– Да пускал он, – ответил ей Леонид, – и не один раз. Но не подсел. Такой счастливый метаболизм.

– Или тоже воля? Железная.

– Нет-нет, – решительно запротестовал Герман, – попрошу не вносить меня в список героев. Я самый обыкновенный человек. Закомплексованный, вздорный, непоследовательный, пораженный тяжкой формой мании величия…

– Легче, Герман, легче, – посмеиваясь, сказала Нора. – Ведь девочка может подумать, что ты это всерьез.

– А что из сказанного, по-твоему, не соответствует действительности? – осведомился Герман.

Сидя в непринужденной позе, он слегка щурился от дыма, поднимающегося с кончика сигареты. Приглушенный свет смягчил резкие черты его лица, сделав их размытыми, точно на акварели. Рубашка цвета хаки подчеркивала зелень глаз.

– Да только мания величия и соответствует!

– Ты слишком добра ко мне, дорогая.

– А тебе хочется строгости и жесткости?

– О, я помню предостережение китайских мудрецов!

– Какое еще предостережение? – удивленно нахмурилась Нора.

– Бойтесь своих желаний, – подсказал Леонид.

– Так значит, строгости и жесткости тебе все же хочется? – промурлыкала Нора, щекоча кончиками ногтей его запястье. – Но ты боишься в этом признаться. Я права?

– Какая настойчивость! Среди твоих предков случайно не было инквизиторов?

Слушая их перепалку, Рита улыбалась. Уже почти как нормальный человек. Только пальцы нервно теребили горловину футболки василькового цвета.

Нора попыталась взглянуть на все вокруг ее глазами. Глазами человека, попавшего сюда не так давно и еще не успевшего прижиться и привыкнуть. Эти шторы с бахромой, вазочки, скатерочки – душераздирающее зрелище, если вдуматься. Нарочитый уют. Избыточный. Пародия на домашний, вот что… Отвлекающий маневр. Давайте забудем о том, что привело нас сюда, давайте сыграем в игру «мы в фешенебельном отеле». Судя по тому, каким смятенным время от времени становился взгляд Риты – смятение с оттенком отвращения, – примерно такие мысли ее и посещали. Что было в общем понятно. И только болтовня новых знакомых ее немного расслабила.

– Так что, Герман, ты собираешься делать признание?

– Нет. Мне не позволяет природная скромность.

– Черт, иногда я жалею, что среди моих предков не было инквизиторов…

Через полчаса Катерина, помощница Зинаиды, выглянув из кухни, намекнула им, что пора закругляться.

– Марго, ты должна быстро принять решение, – понизив голос, проговорил Леонид. – К тебе или ко мне?

Рита поперхнулась последним глотком чая.

– Смелее, смелее! – Он смотрел на нее в упор. – Жизнь слишком коротка, чтобы тратить время на всякие идиотские ритуалы. Особенно в нашем случае.

Она торопливо кивнула. Вытерла рот салфеткой.

– Наверное, лучше к тебе.

– Правильное решение. – Не спуская с нее глаз, Леонид начал подниматься с места. Он был очень красив в эту минуту, охваченный желанием. – Потом я провожу тебя, чтобы ни один шакал не посмел тявкнуть.

– Спасибо, – пробормотала Рита, вставая вслед за ним.

Обойдя стол, он взял ее за руку.

– Пойдем. Не думай ни о чем плохом.

Сидя без движения, без звука, Нора и Герман провожали их глазами.

Девчонка ниже Леонида всего на полголовы. Худая, но не бесформенная. Круглые ягодицы, туго обтянутые джинсовой тканью, соблазнительно перекатываются при ходьбе. Длинные ноги. Тонкая талия. Мысленно Нора пожелала Леониду всяческих успехов.

Почти от самой двери он неожиданно обернулся и, глядя на Германа, произнес:

– Мой ответ: да. Я пойду с тобой. Дай знать, когда будет пора.

– Ну вот, – прошептал Герман, когда они исчезли за дверью. – Завтра у нее уже не будут дрожать руки.

– Согласна.

Что бы ни говорил теперь Леонид о своей любовной связи с Надеждой, готовность выйти за ворота фермы и зажить полноценной жизнью появилась у ее именно благодаря этой связи, тут двух мнений быть не могло.

День выдался холодный, вечер еще холоднее, поэтому прогулку по территории пришлось сократить.

– Три раза вокруг корпуса.

– Один раз! Смотри, у меня пар идет изо рта. У тебя, кстати, тоже.

– Ладно. Два раза и домой.

Обойти неспешным шагом длинное двухэтажное здание Первого корпуса, которое в плохую минуту его обитатели называли Бараком, меньше чем за пятнадцать минут не удастся. А если дважды…

Произведя в уме эти несложные вычисления, Нора набирает побольше воздуха для решительного протеста, но Герман, быстро наклонившись, целует ее и шепчет:

– Я хочу попросить кое о чем, когда придем домой. Сделаешь?

– Ну, если моя природная скромность позволит…

Фыркнув, он запускает руку ей под свитер и щиплет за ребро.

– Хулиган!

– Ехидна!

Домой – это в пятнадцатиметровую комнату на втором этаже в самом конце левого крыла, куда можно попасть только через библиотеку. Раньше там хранились газеты, журналы и книги, не пользующиеся спросом у подопечных доктора Шадрина, а теперь стоят две кровати с простыми деревянными спинками, две тумбочки, большое квадратное кресло, низкий журнальный столик и обшарпанный платяной шкаф. Как сказала Лера, с миру по нитке.

До того, как отношения Норы и Германа вошли в стабильную фазу, они проживали врозь: Нора – в гостевой комнате Белого дома, Герман – в одной из комнат на втором этаже Барака. Затем эпичная ссора с Аркадием вынудила их собрать вещички и переехать в гостиницу «Зеленая деревня» на берегу Святого озера. Две недели они провели как в раю и были совершенно не против провести еще десять раз по столько, но неожиданное появление агрессивно настроенных, вооруженных людей, нанятых Кольцовым-старшим для поисков блудного сына, внесло очередные изменения в их планы. Собравшись еще быстрее, чем в первый раз, они вернулись на ферму, благо Аркадий уже остыл и был готов принять их в свои объятия.

И тут ребром встал квартирный вопрос. Не то чтобы Нора и Герман начали считать себя супружеской парой, но пожив вместе, оценили все плюсы такого положения – приятно же по утрам и вечерам иметь в непосредственной близости партнера для секса, с которым к тому же можно поболтать, – и на меньшее были уже не согласны. Поскольку на тот момент флигель, где располагался изолятор (или лазарет), пустовал, Аркадий выдал им ключи и пообещал в самое ближайшее время подыскать для них более подходящее жилище.

Если хочешь насмешить бога, расскажи ему о своих планах, ага… Ближайшее время приподнесло столько сюрпризов, что всем стало не до переездов: пришлось давать отпор наемникам Андрея Кольцова, потом принимать меры для того, чтобы не угодить под суд, ибо отпор получился неожиданно эффективным, короче говоря, обещание свое Аркадий Петрович выполнил только тогда, когда на ферму прибыли две новенькие девочки, одной из которых была рыжая Рита, и в силу острой необходимости разместились в двух палатах из пустующих пяти. Шестую занимали Нора и Герман.

Герман, сославшись на слабые нервы, сразу же заявил, что не в силах выносить соседство юных леди, страдающих от абстинентного синдрома, уселся на табуретку посреди кухни Белого дома и, как настоящий ирландский филид, принялся громогласно поносить людей, которые не держат слово, покрывая позором не только свое имя, но и имена своих дедов и отцов. Нора тоже не испытывала большого желания делить санузел с девицами, слабо контролирующими свой организм, и слушать по ночам их жалобные стоны, поэтому стояла за его спиной, изображая молчаливую солидарность. Сердце Леры дрогнуло и она без колебаний встала на сторону своего любимчика, после чего у Аркадия не осталось ни единого шанса отвертеться.

Он хмуро посмотрел на Германа, на Нору, опять на Германа и, глубоко вздохнув, спросил: «Библиотека подойдет?»

«Что?» – удивился Герман.

«Комната при библиотеке, – уточнил Аркадий. – Чтобы попасть в нее, нужно пройти через читальный зал. Окно? Да, окно там есть. Вот и хорошо. Только сначала придется вынести оттуда макулатуру, сделать уборку, повесить шторы, занести мебель… – И расхохотался, глядя на то, как расширяются глаза Германа. – Да уж, это тебе не левой кнопкой мыши щелкать!»

Осмотревшись на новом месте, Герман призвал на помощь Кирилла и Леонида и втроем они за час освободили помещение от макулатуры, которую позже автослесарь Толик отвез на фургоне в поселковую библиотеку. Лера помогла сестре сделать влажную уборку и до блеска отмыть окно, вспомнила, что у нее в кладовке должен быть запасной карниз для штор, сбегала туда и вернулась с карнизом, шторами, стремянкой, электрической дрелью и сердитым Аркадием, не понимающим, почему он должен принимать участие в этой вакханалии, неужели пятеро взрослых людей не в состоянии обойтись без папочки.

Да, терпеливо соглашалась Лера, но стремянка малость кривовата и стоящий на ней взрослый человек, занятый просверливанием капитальной стены при помощи дрели, рискует навернуться и переломать себе все на свете, если кто-нибудь не возьмет на себя труд его подстраховать. Женщина с этим не справится. Просто не удержит летящего вниз мужика с дрелью. Упадет вместе с ним и тоже переломает себе все на свете. Герман не справится тоже, если летящим с дрелью мужиком окажется, к примеру, Кир. Леонид честно признался, что когда стоит на стремянке, у него кружится голова, если же поручить это Герману…

На этом месте Герман, исследующий коробку с шурупами, затрясся от смеха и напомнил всем присутствующим бородатый анекдот про лампочку. Сколько требуется кантри-исполнителей, чтобы поменять лампочку? Пятеро. Один будет вкручивать новую лампочку, а четверо – петь под гитару о том, как хороша была старая. Или. Сколько требуется фрейдистов, чтобы поменять лампочку? Двое. Один будет держать лампочку, а другой…

Кир поспешно вышел вон, чтобы отсмеяться в читальном зале, подальше от Аркадия Петровича. Леонид, глядя в сторону, засвистел «сердце красавицы склонно к измене». Нора и Лера, дружно фыркнув, закатили глаза. Всем было известно о странном, амбивалентном отношении доктора к Герману, и тот, кто не опасался докторского гнева, не упускал случая проехаться на этот счет. В том числе сам Герман. Нора подозревала, что таким образом он старается побороть неловкость, вызванную бесспорным фактом: в его присутствии Аркадия обуревают желания, которые сложно назвать целомудренными, желания эти Аркадий отлично осознает, злится на себя, злится на него, но ничего не может с этим поделать.

На попытки обсудить вопрос без пошлых шуточек Герман реагировал по-разному: то вспоминал о неотложных делах и под этим предлогом удирал, то сердито фыркал, то угрюмо отмалчивался. И только однажды признался, что его бесит не желание Аркадия как таковое, а идиотские поступки, которые тот совершает на фоне обострения этого желания. Бог с ним, с рукоприкладством, на это Герман всегда мог дать адекватный ответ. Но что ответить на претензии в духе «ты провоцируешь самим фактом своего существования»?

Дело с карнизом кончилось тем, что с дрелью на стремянку забрался Кир, а Леонид и Аркадий взяли на себя обеспечение его безопасности. Герман отвечал за своевременную подачу шурупов.

Мебель собирали действительно по всему миру. Одну кровать притащили из комнаты, которую раньше занимал Герман и которая теперь служила ему мастерской. Там он рисовал, писал маслом, чертил, там же хранились его кисти, краски, карандаши, папки с бумагой и картоном, подрамники, готовые работы и еще много всяких чудесных вещей, совершенно необходимых творческому человеку. Вторую кровать подняли с первого, «женского», этажа, где пустовало несколько комнат, там же нашлись тумбочки и шкаф. Четверо крепких парней, включая Леонида и Кира, матерясь сквозь зубы, таскали на себе все это добро, а Герман, возглавлявший шествие, распевал во все горло «врагу не сдается наш гордый Варяг». Аркадий рекомендовал ему поберечь правое предплечье, простреленное во время разборок с людьми Кольцова-старшего, так что ничего тяжелее обеденной ложки он старался в руки не брать. Кресло пожертвовала Лера. Раньше оно стояло в гостиной Белого дома, и Герман любил растянуться в нем с сигаретой, поставив на пол возле правой передней ножки пепельницу и рюмку с коньяком. Будучи перемещенным из просторной гостиной отдельно стоящего двухэтажного дома в комнатушку размером с номер затрапезного отеля, кресло обрело вид настоящего монстра – ни обойти, ни объехать, – однако Герман, предупреждая протесты Норы, тут же уселся в него и блаженно замурчал. Откуда взялся журнальный столик, Нора уже не помнила. Да и бог с ним… Главное, что у них с Германом опять появился свой угол, пусть не такой удобный, как во флигеле.

Обо всех неудобствах она вспоминает, едва переступив порог новой квартиры. Снять куртку, перелезть в бежевые текстильные тапочки с примятыми задниками, взять полотенце и – по боковой лестнице вниз, вниз, вниз… в подвальное помещение, где располагаются санузлы с душевыми, прачечная и гладильная. Ладно еще утром и вечером – принять душ и почистить зубы в плановом, так сказать, режиме, – но тащиться туда сразу после секса, когда каждая клетка тела вопиет о наслаждении и на лбу сияет вывеска «меня только что хорошенько оттрахали»… ну… это по меньшей мере аморально. Не говоря о том, что далеко и лениво. Какой пример для молодежи! Хихикнув, Нора прикрывает за собой дверь, быстренько пробегает между книжными стеллажами и выходит в коридор.

Узнав, где они поселились, выехав из лазарета, Рита удивленно спросила: «А почему вы не заняли одну из свободных комнат на первом этаже?» Нора только вздохнула. Ни Аркадий, ни Лера, надо отдать им должное, об этом даже не заикнулись. Комнаты в середине левого крыла, соседи с обеих сторон, звукоизоляция так себе – нет, это не вариант. Нора не привыкла сдерживать свои эмоции, занимаясь любовью, Герман тем более не привык, и вытворять в главном здании то, что вытворяли они во флигеле, было бы еще более аморально – еще раз хи-хи, – чем метаться с безумным видом по лестнице в душ и назад. Теперь же, при наличии буферной зоны, они могли рычать, вопить и ругаться хоть всю ночь напролет. Плюс ко всему библиотека находилась в самом конце коридора и при удаче можно было проскользнуть на лестницу, не встретив по пути никого остроумного.

Но сейчас она медлит. Напротив библиотеки – комната Леонида. Угловая, одна из лучших на этаже. И по идее там у него гостья. Чем они заняты? Уже кувыркаются в постели? Наверняка.

Неслышно приблизиться к двери. Украдкой бросить взгляд на освещенную люминисцентными лампами кишку коридора. Никого? Никого… Замереть, прислушиваясь.

Да, конечно, девочки водили к себе мальчиков, мальчики водили девочек – иначе и быть не могло, – но старались это не афишировать. Вот и Ленька с Риткой, скорее всего, осторожничают, из-за двери не доносится ни звука.

Ах, нет! Доносится. Тихий женский шепот… Слов не слышно, только интонации. Нежность, нежность. Мужской отрывистый смешок. Возня, шорохи, поскрипывание кровати. Неразборчивое бормотание… И снова женский шепоток, и мурлыканье, и протяжные вздохи.

Губы Норы, дрогнув, раздвигаются в улыбке.

Хорошо. Все хорошо.

2

Он сидит на своей неразобранной кровати, скрестив длинные ноги с тонкими лодыжками, положив руки на колени. В голубых домашних джинсах, без рубашки и без носков. По велению доктора Шадрина отопительный сезон в Новой Сосновке уже начался, и в комнате тепло, даже чересчур.

Сняв кофту, Нора присаживается рядом. Глаза Германа закрыты, губы плотно сжаты. Черные брови и ресницы кажутся еще чернее на фоне побледневшей, несмотря на остатки летнего загара, кожи лица. Что его точит? Коротко постриженные темные волосы влажно поблескивают в свете электрических ламп. Он тоже недавно принял душ, но воспользоваться феном, как всегда, поленился.

– О чем ты хотел меня попросить? – Согнутым указательным пальцем Нора легонько проводит по продолговатой впадинке его щеки. – Давай, признавайся.

Он поворачивает голову, моргает, чуть заметно морщится. И Нору, как всегда, поражает светлая зелень его глаз. Сочетание зеленых глаз и черных волос выглядит настолько необычным, что в голову закрадывается мысль: не киборг ли это?

Киборг. Инопланетянин. Эльф.

– Там было что-то… что-то еще, – шепчет он, страдальчески хмуря брови. – Я увидел это, а потом забыл. Они все время дергали меня, отвлекали. Я увидел, подумал «только бы не забыть». И забыл.

– Кто тебя отвлекал?

– Сашка и этот второй. Не помню, как его.

– Николай.

– Да, точно. Они то просили меня идти помедленнее, то напоминали о необходимости смотреть под ноги, то задавали дурацкие вопросы. Словом, вели себя как два идиота. Или как два человека, которые считают идиотом меня.

– Легавые… Как еще они могли себя вести?

– Ну, на Анзере Сашка вел себя прилично.

– Там он хлопотал не только за нас, но и за себя.

Воспоминания об этих событиях побуждают ее перевести взгляд на его правое предплечье, где темнеет неровный бугорок шрама. Отметина от пули, выпущенной одним из прихвостней Андрея Кольцова. Одним из тех, кто до сих пор числился без вести пропавшим, и только пятеро – Нора, Герман, Леонид, Аркадий и Александр – знали: его никто никогда не найдет. Наркоман в завязке Леонид Кольцов и детектив Александр Аверкиев в едином порыве разнесли ему череп из своих пистолетов, после чего тело пришлось затопить в глубокой трясине на востоке острова Анзер. И не единственное тело…

– Ладно, вернемся к тому, что ты увидел, а потом забыл. В какой момент это случилось? Где вы были тогда? Уже нашли дыру в стене и лауреата Премии Дарвина за ней или еще нет?

– Нашли, – после долгой паузы отвечает Герман. Взгляд его медленно скользит в направлении двери, и у Норы появляется нехорошее предчувствие. Там, на крючке для верхней одежды, под его непромокаемой курткой, висит на длинных ремнях комплект метательных ножей в черных кожаных ножнах. – Нора, принеси мне, пожалуйста…

– Так я и знала! А без этого никак нельзя?

– Я старался. Но у меня не получилось.

Несколько секунд она испытующе всматривается в его лицо. О, ей знакомо это выражение! Как будто он уже одной ногой в Зазеркалье. Отговорить его вряд ли удастся. Ладно. С легким вздохом Нора встает с кровати и направляется к вешалке.

Приняв у нее из рук ножны, Герман вытягивает один узкий, длинный, матово поблескивающий нож, целиком сделанный из стали, остальные откладывает в сторону. Сжимает пальцами рукоять, которая выглядит как продолжение лезвия, только не заточенное. Нора с беспокойством наблюдает за его действиями.

Как там сказал доктор Шадрин во время последней перевязки… Если тебе для твоих магических операций опять потребуется кровь, добудь ее из другого места, пожалуйста. Расковыривать раны не полезно. В доме Шульгиных, насколько она поняла, ему требовалось не просто добыть кровь, но добыть ее именно из раны, полученной на Анзере, чтобы замкнуть некую цепь. Теперь же перед ним стояла другая задача. Как он поступит?

Держа нож в левой руке, он сползает с кровати, делает два шага вперед и усаживается прямо на пол. Точно так же, как сидел на кровати: скрестив ноги на турецкий манер, выпрямив спину, расправив плечи. Легкий загар придает коже бронзовый оттенок, и вся его гибкая поджарая фигура кажется отлитой из металла, точно фигура терминатора в исполнении Роберта Патрика.

– Что мне делать? – спрашивает Нора, присаживаясь рядом на корточки. – Чем тебе помочь?

– Разговаривай со мной, – просит он так тихо, что она едва разбирает слова. – Чтобы я нашел дорогу назад. Просто разговаривай.

– Герман, ты меня пугаешь.

– Не бойся. Я знаю что делаю.

На миг задержав дыхание, он рассекает себе руку повыше запястья и осторожно опускает нож на пол. Порез моментально наливается кровью. Пальцами левой руки Герман подхватывает кровавую струйку, размазывает кровь по щекам, по губам… смачивает сомкнутые веки… потом замирает, держа правую руку на уровне груди, и отправляется в свое путешествие.

Теперь он дышит глубоко и ровно. На верхней губе и на висках поблескивают крошечные капельки пота.

Минута. Еще минута.

– Что ты видишь? – нарушает молчание Нора.

Облизнув окровавленные губы, он начинает свой рассказ. Говорит неразборчиво, как человек, бредящий на фоне высокой температуры:

– Вода… мокрые стены, мокрый потолок… под ногами ручей, дна не видно. – Пауза. – Впереди поворот… сворачиваем направо, проходим под сливом… остатки воды пущены по желобу… на одном из перекрытий петроглифы или, может, полустертая надпись, прочитать которую уже нельзя. – Дыхание его учащается, голос начинает звучать чуть тверже. – Двигаемся дальше… прямо перед нами сталагнаты, много… Николай ругается, он ударился головой, но, кажется, не очень сильно… дальше, дальше… свод канала отражается в воде… очень скользко.

Герман поднимает руку к лицу, буквально утыкается носом в порез, из которого все еще сочится кровь. Кашляет. Крепко зажмурив глаза, бормочет не то заклинание, не то молитву. Бормочет долго, монотонно. Снова кашляет.

– Ну? – взволнованно спрашивает Нора. Ей хочется прикоснуться к нему, погладить, обнять, но она не знает, поможет ему это или помешает. – Где ты сейчас?

– На месте. – Отдышавшись, Герман продолжает свой отчет. – Здесь он оступился и схватился за стену, чтобы удержаться на ногах.

– Кто оступился? Кто? Тот человек? Который теперь мертв?

– Да. Он схватился за стену, но камень провалился в пустоту… в тоннель по другую сторону стены.

– Что было дальше?

– Точно сказать не могу. Стена обрушилась. Но не сразу. Грохот камней испугал его, он закричал, упал, снова начал хвататься за стену и расширил дыру. А потом… потом… потом он полез туда. Я не знаю зачем. Или знаю?..

Герман умолкает. Лицо его еще больше бледнеет, обретая сходство с алебастровой маской, перемазанной кровью. На виске пульсирует тонкая голубая жилка.

Сидя рядом, Нора пытается представить, что он видит сейчас. Бугристые закругленные стены узкого канала. Медленно разрушающиеся своды. Застоявшийся воздух, хлюпающая под ногами вода. Полусгнившие деревянные подпорки и неровные серые «заплатки» цементного раствора – следы неравной борьбы реставраторов с энтропией. Что еще? Не видит, но чувствует. Александр назвал его восприятие сверхчувственным. Что же он сверх-чувствует?

– Стена обрушилась, когда он был с другой стороны, – продолжает Герман, теперь с открытыми глазами. Да, он открыл глаза, но не похоже, что вернулся. – Судя по его состоянию, он сражался с камнями довольно долго, вместо того, чтобы поискать другой выход. Не знаю, удалось ему в конце концов раскачать и вытолкнуть несколько небольших валунов или крупные сразу легли таким образом, что между ними остались просветы, в любом случае просветы или дыры там имелись, в одну из них мы светили фонарем.

– Светили фонарем, – повторяет Нора. – Так. Хорошо. Наверное, тогда ты и увидел что-то. Что-то важное, что-то интересное. Давай, Герман, постарайся. Ты сейчас на месте. Оглянись по сторонам. Найди эту вещь.

Вещь…

Господи боже, ведь это может быть что угодно.

– Смотри, Герман. Смотри, дорогой. Ну?

Широко раскрытые зеленые глаза – глаза медиума. Каменное напряжение мышц, блеск мокрого от пота лица. Кровавые разводы на щеках и подбородке. Еще немного, и эта проклятая ускользающая деталь сведет его с ума.

– О чем ты думал тогда? Мысли какие-нибудь возникали?

– Я думал о том, что человек, угодивший в такую ловушку, наверняка постарается как-нибудь обозначить свое местоположение, выбросить наружу, то есть, в канал, по которому пришел, носовой платок хотя бы… или другой предмет. В любую из имеющихся дыр можно было с легкостью просунуть руку. Я сделал шаг назад и осмотрел нижнюю часть стены. Под всеми тремя дырами. И под одной дырой, на выступе, что-то блеснуло. Что-то маленькое, похожее на…

– Часы? Браслет?

– …кольцо. – Герман поворачивает голову, и Нора видит, что взгляд у него уже ясный, осмысленный. – Больше всего это было похоже на кольцо. Спасибо, дорогая. – Он позволяет себя обнять, но сам сидит неподвижно. – Думаю, надо позвонить Сашке.

– Герман, ты весь дрожишь.

– Это пройдет. Надо позвонить Сашке и рассказать про кольцо.

– Зачем оно теперь? Когда владелец найден.

– Хочу на него посмотреть. Кто носит кольца? Я про мужчин.

Его с ног до головы сотрясает дрожь, слышно даже, как постукивают зубы. Нора успокаивающе поглаживает его по голове, перебирает короткие темные волосы на затылке.

– Многие мужчины носят. Женатые.

– Это не обручальное кольцо.

– А какое? Печатка?

– Не знаю.

– Не знаешь какое, но знаешь, что не обручальное.

– Точно.

Выпустив его из объятий, Нора встает. Подходит к спинке кровати, через которую перекинута плотная клетчатая рубашка. Надо его одеть, весь дрожит… понятно, что это нервное, но все равно надо одеть… и заставить принять горячий душ. Черт, какое заставить? Уговорить! В его случае работает только это. Запах Германа сопровождает ее, как будто они продолжают обниматься. И это не парфюм, это собственный его запах плюс немного морской воды и хвойного леса. Немного Соловков.

Александр, как всегда, почти сразу отвечает на звонок и сперва дает Герману высказаться, потом начинает задавать вопросы. Герман говорит внятно, убедительно, и слушая его, Нора восхищается его способностью с головой уходить в решение очередной задачи, отдавать себя этому целиком и полностью.

Они хорошо понимают друг друга – сорокалетний детектив ничем не примечательной наружности, похожий на хронического неудачника, убежденного холостяка (между тем Норе уже известно, что у него есть жена и сын) и двадцатисемилетний архитектор-дизайнер с внешностью укуренной кинозвезды. Не сказать, что очень доверяют, но понимают хорошо.

– Он сказал, работы в канале начнутся завтра в девять утра, – говорит Герман, откладывая в сторону смартфон. – Так что придется нам встать пораньше, чтобы опередить эту команду бульдозеристов.

Нора опускает голову, пряча улыбку. Бульдозеристов… Но известие о предстоящем раннем подъеме ее совсем не радует.

– Ты собираешься лезть туда вместе с ним? Герман, ради бога, пусть возьмет Николая. Оба живут в поселке, знают где искать, что искать, и прекрасно справятся без тебя.

– Наверное, справятся. – Он сидит на полу, поджав под себя одну ногу, согнув в колене другую, и смотрит на Нору снизу вверх, наощупь вытягивая из пачки сигарету. Изломанность этой позы делает его еще более хрупким с виду, чем всегда. – Но я хочу пойти туда, понимаешь? Хочу быть первым, кто возьмет в руки кольцо.