Текст книги "Хризолитовый огонь"

– А вы с Германом совместимые?

Нора ждала этого вопроса.

– Нет.

– Как же вы умудряетесь оставаться вместе?

– Ну, я подстраиваюсь под него, насколько считаю возможным.

– А он? Он под тебя не подстраивается?

Нора покачала головой.

– Это просто не приходит ему в голову.

– Хм… И ты не чувствуешь никакого внутреннего протеста?

– Иногда чувствую. Когда он переходит всякие границы.

– И что делаешь в таких случаях?

– Говорю открытым текстом. Проясняю свою позицию. Он слушает, думает, иногда уступает. Герман тяжелый человек, но у него, – тут Нора улыбнулась, вспомнив, как называет это сам Герман, – довольно большое пространство пофига.

– То есть он уступает только тогда, когда вещи, для тебя принципиальные, попадают в его пространство пофига?

– Именно так. Опережая следующий вопрос, скажу, что вещи, принципиальные для него, уже несколько раз попадали на вещи, принципиальные для меня. Но я говорила себе: стоп! Остановись и подумай. Точно ли эти вещи принципиальны для тебя или ты привыкла считать их таковыми? Готова ли ты отказаться от Германа ради них? Что если это вовсе не твои принципы, а нечто, навязанное социумом, родительской семьей – груз, который ты тащишь из прошлого и который давно пора сбросить. Ну, и вдумчивый анализ ситуации показывал, что так оно и есть.

– Спасибо за откровенность, – смущенно проговорила Марго. – Насколько я понимаю, Леонид и эта…

– Фаина. Так ее здесь называли.

– …и Фаина тоже были несовместимые?

– Нет, конечно. Фаинка в каждом существе мужского пола видела врага, поскольку здорово натерпелась от них до того, как попала на ферму. Представь, каково ей было обнаружить, что она влюбилась в одного из врагов. Причем вот в такого – гордого, надменного, самовлюбленного. Она все время старалась прогнуть его, а он, разумеется, не прогибался. Он хорошо понимал, что если однажды даст слабину, Фаинка моментально от него отвернется. Торжествующая и одновременно разочарованная.

– Вероятно, в глубине души она хотела убедиться, что на белом свете все же есть мужчины, достойные уважения.

– Мужчины, на которых можно положиться, да.

– Мечты, мечты… – по губам Марго скользнула слабая улыбка, – всех женщин планеты.

– А у тебя не возникает желания сразиться с ним? Проверить его на прочность.

– Возникает. Но я не стану. Во всяком случае в открытую. – Еще одна улыбка, тень невысказанных мыслей. – Я подозревала, что он не способен на уступки.

– Он способен, Марго. Я много раз видела, как он уступает Герману.

– Вопрос в том, удастся ли мне стать для него таким человеком, которому он захочет уступать.

– Ты поняла.

Они вновь взглянули в глаза друг другу.

– Ладно, пойду поужинаю, – сказала Марго. – А потом мне хотелось бы вернуться и продолжить разговор. Можно? Во-первых, я очень волнуюсь. После ужина, если останусь одна, то просто сойду с ума. Во-вторых, ты тоже волнуешься и, может, поэтому так откровенна со мной. Вряд ли это повторится… Ведь я не очень-то нравлюсь тебе, правда, Нора?

Вот так поворот. И что ответить взволнованной красотке? Самое противное, что она права.

– Не очень. Я как-то больше по мальчикам, – ответила Нора сердито. – Иди ужинай и возвращайся. Только, знаешь… не сюда. Я буду ждать тебя в мастерской Германа, комната 212.

– Постучать условным стуком?

– Ага. Два удара – пауза – три удара – пауза – два удара…

Обе тихонько рассмеялись. Положение было спасено.

Оставшись одна, Нора встала, машинально поправила мыском туфли загнувшийся угол бежевого паласа, на котором стояли диван, журнальный столик, три кресла и фикус в кадке. Окинула взглядом опустевший диван и, глубоко вздохнув, двинулась по проходу между стеллажами к своему скромному жилищу.

Ключ от мастерской, где она назначила свидание Марго, лежал у Германа в прикроватной тумбочке. Выдвинуть ящик, взять ключ на цепочке, засунуть в карман джинсов… проверить смартфон, вдруг пришла sms-ка от Германа. Да, как же, напишет он, небось, и не вспомнит ни разу, пока будет шастать по кишкам чудовища вместе со своим ненаглядным блондином… Теперь пройти мимо стеллажей, пахнущих свежими сосновыми досками, в обратном направлении… к двери, к двери, стараясь не смотреть на диван… уф-ф! Можно было, конечно, рухнуть с головной болью, как она планировала, но если Лера все таки явится без предупреждения (а она вполне на это способна), то присутствие у ее постели Марго вызовет именно то, чего она мечтала избежать – кучу вопросов и подозрений.

Марго… Нора потерла пальцами переносицу. Нет, прогнать воспоминания, судя по всему, не удастся. Вновь она увидела перед собой широко раскрытые голубые глаза рыжеволосой красотки, плавное движение ее головы по направлению к Герману, сидящему напротив. Точно голова змеи – прекрасная и опасная.

После того, как стало ясно, что женщинам, даже объединив усилия, не совладать с разгневанным друидом, Леонид выбрался из кресла, отодвинул журнальный столик с раскрытым на нем ноутбуком, подошел к дивану, встал одним коленом на край и… Нора даже не успела толком понять что произошло. Только минуту спустя Герман уже сидел, поджав под себя правую ногу, а Леонид, удерживая его за вывернутую руку и таким образом вынуждая сохранять полную неподвижность, самым будничным тоном предлагал своей подруге попробовать на вкус его кровь. Взлохмаченная, рассерженная, разгоряченная, Нора тоже приняла более-менее вертикальное положение и, тяжело дыша, уставилась на эту парочку.

Картина была хоть куда.

Герман: изящные лицевые кости, обтянутые чистой бледной кожей, поблескивающей от пота… горящие на этой идеальной маске зеленые глаза под черными бровями… сжатые зубы, делающие линию челюсти еще более четкой… приподнятый подбородок, открытая шея, холодность и отстраненность нечеловеческого существа. Чувствовал ли он хоть что-нибудь? Конечно. Именно это и придавало его облику такую непроницаемость, такой зловещий шарм.

Леонид: беззвучный смех, брызжущий из серых глаз с лучистой короной на радужке… влажные белые зубы под приподнятой в усмешке верхней губой… растрепанные светлые волосы, кажущиеся еще светлее под ярким светом электрических ламп… дерзость и страсть.

Глядя на них, сидящих вплотную друг к другу, голова к голове, Нора на мгновение почувствовала себя лишней. И себя, и Марго.

Марго, услышав предложение Леонида, слегка нахмурилась, как будто решала в уме новую, незнакомую задачу. Неторопливо обследовала взглядом лицо сидящего прямо перед ней Германа, шею, охваченную тонкой золотой цепочкой с простым крестиком без фигуры распятого, сползшую с левого плеча рубашку, верхние пуговицы которой расстегнулись во время диванной возни.

«Ты православный? Хм… Вот бы не подумала».

«Атеист», – ответил Герман.

«Язычник он, – усмехнулся Леонид, прижимаясь щекой к темноволосому затылку Германа. Выглянул, подмигнул Норе: – Правда же?»

Нора промолчала.

«Разве язычники или атеисты носят нательные кресты?» – спросила Марго.

«Носят, если хотят. – Герман тоже чуть усмехнулся одной стороной рта. – Для красоты».

Медленно протянув руку, Марго коснулась его лица. Погладила край щеки, кончиками пальцев обвела сжатые губы.

Нет, она не стала пробовать на вкус его кровь. Может, ее остановило присутствие Норы, может, предостерегающий, чуточку ироничный взгляд Германа, который давно привык к провокациям своего друга и теперь просто ждал. Ждал, что предпримет новенькая, не посвященная во все нюансы их взаимоотношений. Ну, и она его поцеловала. Не сказать, что это был полноценный любовный поцелуй – уж кто-кто, а Нора отлично знала, что Герман терпеть не может поцелуев «изо рта в рот», – но все же поцелуй. При котором губы мальчика и девочки тесно соприкасаются.

Леонид, умеющий быть редкостным мерзавцем, оттянул назад руку язычника. Понятно зачем. Если бы у Германа вырвался стон, изменилось выражение лица, это придало бы его облику недостающей чувственности. Но Герман только затаил дыхание, и Марго, видя, что он ее совершенно не поощряет, тихонько отодвинулась.

Поджидая ее в мастерской, Нора машинально перебирала карандашные рисунки, стопка которых заметно выросла за последние несколько дней. Герман любил рисовать твердыми и мягкими карандашами Koh-i-Noor на плотной шершавой бумаге серовато-бежевого оттенка. Техника у него была бесподобная. Рисуя портреты, он умудрялся передать и характерные черты, делающие модель узнаваемой, и эмоции определенного момента – момента, когда она угодила под карандаш. Все линии казались живыми, каждая играла, дышала, и вместе они рассказывали историю человека или предмета, изображенного художником.

Но на последних рисунках были не портреты и не пейзажи. На них были резные орнаменты с ирландских памятников архитектуры. Спиральные и звездчатые узоры, многочисленные плетенки, геометрические орнаменты, биоморфные и символические изображения… Нора знала, что рисование для Германа – своего рода медитация. Он не просто рисовал, не просто переносил на бумагу то, что видели его глаза. Он постигал суть.

На память ей пришел рисунок, сделанный им незадолго до гибели Регины Новак, бывшей возлюбленной Аркадия. Герман изобразил роковую женщину в виде жертвы, распятой на каменном алтаре, а своего друга Леонида – в виде жреца, готового нанести удар ритуальным ножом. А потом Регина погибла. Сейчас этого рисунка в стопке не было, Нора понятия не имела куда он подевался.

Вот и условный стук. Постаравшись придать лицу дружелюбное выражение, Нора впустила Марго и вновь повернула ключ в замке.

– Все в порядке?

– Да, – кивнула рыжая, с любопытством озираясь по сторонам. – Думала получится быстрее, но Маринка, чтоб ее черти взяли, прицепилась как репей. Еле отделалась от нее.

Марина исполняла на ферме обязанности медсестры. И все было бы замечательно, если бы к ее профессиональным качествам не прилагалась привычка совать нос в чужие дела, негодовать от всеобщей безнравственности и читать к месту и не к месту поразительно убогие морали.

– С чем прицепилась?

– Сначала с вопросами о здоровье: не снятся ли мне кошмары?.. не мучает ли понос или запор?.. – Марго хихикнула. – Потом с вопросами о личной жизни: правда ли, что у меня роман с божественным Леонидом?.. насколько это серьезно?.. как относится к этому Герман?..

– О господи, и Германа приплела, – поморщилась Нора.

– Да. – Рассказывая, Марго медленно передвигалась по комнате. Глаза ее возбужденно блестели. – Если я правильно поняла, когда Ленька лежал в лазарете, Герман довольно часто навещал его.

– Навещал! – фыркнула Нора. – Да он не отходил ни на шаг. Проникал в палату, как граф Дракула, просачивался через замочную скважину ветром и туманом. А когда Аркадий изгонял его, устраивался на травке под окнами и сидел там часами, выбирая момент для очередного проникновения.

– Вот-вот. Пару раз Маринка даже заставала их рядышком на койке, и это шокировало ее до такой степени, что она помнит об этом до сих пор.

– Не только она, – улыбнулась Нора. И пояснила в ответ на вопросительный взгляд Марго: – Я тоже помню. Однажды она примчалась на террасу Белого дома, где мы с Лерой и Аркадием мирно играли в карты, и устроила форменную истерику. Лежат в одной постели!.. Нет, вы подумайте!.. Парни!.. В одной постели!.. Пришлось нам с Лерой бросать игру и следовать за ней на место преступления.

– И что было дальше?

– Ну, Лера немного понаблюдала за нашими героями, которые, лежа в обнимку, рассказывали друг другу сказки, и велела Маринке заняться чем-нибудь полезным, например, вымыть полы.

– Сказки?

– Точнее, мифы. Ирландские мифы. Битва при Маг Туиред и все такое.

– И все такое… – растерянно повторила Марго. – Эти мифы есть в библиотеке?

– Надо поискать. Если нет в здешней библиотеке, то у Леры, в ее личной библиотеке, наверняка есть. Я попрошу для тебя.

– Спасибо.

Там, где раньше стояла кровать, теперь размещались мольберт с незаконченной картиной в стиле абстрактного экспрессионизма, табуретка, на которой теснились бутылки с разбавителем, коробки с масляной краской и высокий керамический стакан с разнокалиберными кистями, а также деревянный ящик из-под вина без крышки, куда Герман побросал палитры, тряпки и всякие мелочи. Линолеумный пол в этом месте был покрыт крошечными брызгами и мазками высохшей краски, несколько капель попали на стену.

Марго остановилась перед мольбертом.

– Ух ты! Здорово. Он настоящий художник.

– Он архитектор. Они все немного художники.

– Можно? – Марго указала на рисунки.

Стопка на подоконнике, стопка на столе… еще одна, состоящая из рисунков, выполненных черной тушью на тетрадных листках в клеточку и на резаном ватмане, занимающая половину подвесной полки для книг. Когда на Германа набрасывались его демоны, он рисовал дни и ночи напролет.

– Смотри, конечно.

– Так вот откуда пошли слухи. – Длинные пальцы Марго с аккуратно обработанными пилочкой и покрытыми бледно-розовым лаком ногтями бережно придерживали за края лист плотной бумаги, на котором был изображен молодой мужчина в распахнутом черном плаще, высокий, стройный, темноволосый, с татуировками на щеках и предплечьях обеих рук, протягивающий длинный меч другому молодому мужчине, одетому в богатые одежды, чья светловолосая голова была увенчана золотой короной. – От добродетельной медсестрички. Она случайно не влюблена в одного из них?

Нора пожала плечами. Иногда ей казалось, что все поголовно обитательницы первого этажа в них влюблены – если не в одного, так в другого.

– Герман ведущий, Леонид ведомый, – прошептала Марго, разглядывая рисунок. – Так я и знала. Поначалу кажется наоборот, но…

– С чего ты взяла?

Проницательность этой девушки в очередной раз неприятно поразила Нору. Надо бы усилить самоконтроль. С другой стороны, она была рада, что Марго сейчас здесь. Разговоры отвлекали от вредных мыслей.

– Я заметила, что, перебрасываясь колкостями и остротами, они иногда называют друг друга «мой король» и «мой друид». Герман разбирается в архитектуре и искусстве древних кельтских королевств и даже консультирует знакомого сыщика. Когда Леонид болел, они вспоминали ирландские мифы. Друид – это ведь жрец, правильно? Жрец. И вот, на этом рисунке, он вручает меч королю. Наверняка перед этим он же возложил на его голову корону. – Марго мечтательно улыбнулась. – Как в моем любимом фильме «Властелин колец» белый маг Митрандир возложил корону на голову Арагорна. Правда, меч ему вручил эльф Элронд, но это же кино… Леонид становится королем только рядом с Германом. Сам по себе он просто мальчик из богатой семьи, наркоман в завязке.

– Не слишком ли ты строга для влюбленной женщины?

– Строга? Да я и влюбилась не в короля, а в наркомана.

– Он рассказал тебе, как стал наркоманом?

– Да. И что сделал для него Герман, тоже рассказал. Он не жалеет себя, и это мне в нем очень нравится.

– Других он тоже не особо жалеет.

– И не надо, – решительно проговорила Марго. И помолчав, добавила: – Жалость унижает.

Да, у них с Леонидом много общего. Интересно было бы послушать, о чем они говорят наедине.

Молча перебрав остальные рисунки, Марго сделала круг по комнате и присела на корточки перед картинами без рам, которые Герман расставил в ряд на полу, прислонив к стене, чтобы масляная краска как следует просохла.

– Это Мышка, которую на самом деле зовут Олеся?

– Да.

Хрупкая девичья фигурка, устремившаяся в беге к далекому, едва обозначенному на холсте городу, башни которого темнеют на фоне золотого солнечного диска, словно остро заточенные карандаши. Она бежит по мосту, перекинутому над пропастью, но место встречи другого конца с твердой землей тонет в тумане, да и вообще вся дальняя половина моста постепенно тает, растворяется в воздухе, так что ноги девчонки вот-вот окажутся над пустотой. Вероятно, сознавая это, но неизвестно почему не поворачивая назад, она оглядывается – быть может, ее преследуют?.. – и ее белое, перекошенное личико с расширившимися от ужаса глазами перетягивает на себя внимание зрителей, становясь центром композиции.

Эту картину Нора видела впервые. Давненько она сюда не заглядывала…

Герман, чей стиль всегда был далек от реализма, воплотил свой замысел косыми штрихами, мазками, хаотично на первый взгляд расположенными брызгами, однако добился поразительного эффекта: вблизи изображение напоминало мелкую мозаику, готовую рассыпаться от дуновения ветра, но стоило отойти на пару шагов, как оно обретало четкость и выразительность.

– Ну, она-то совершенно точно в него влюблена, – усмехнулась Марго. – В Германа.

– Я знаю, – сказала Нора.

– Все знают. – Не отрывая глаз от картины, Марго встала, попятилась чуть назад. Восхищенно вздохнула. – И это не удивительно. Он из тех людей, которые никого не оставляют равнодушными.

– Что еще они знают? Эти «все».

– Что у нее был с ним секс. Один раз как минимум.

Нора молча перевела дыхание. Черт…

Марго внимательно посмотрела на нее.

– Это новость для тебя?

– Для меня новость, что об этом известно кому-то, кроме меня, Германа и Леськи.

– Так сама Леська и разболтала. Поделилась со своей подругой Дашкой, та поделилась со своей подругой Владкой…

– Понятно.

– А ты от кого узнала? От Германа?

– Ох, да я видела все собственными глазами. Герман вдул этой дурехе прямо в соседней палате. Мы жили тогда во флигеле…

Скрыть горечь не удалось, ну и ладно.

Брови Марго поползли вверх.

– Ничего себе! Он, наверное, спятил.

– Я так не думаю. Видишь ли, это случилось после того, как… ну, словом, плохие парни, у которых были старые счеты с Германом и Леонидом, напали на нее в лесу за территорией, вроде как взяли в заложники…

– О господи! Извини, я не хотела перебивать… Что им было нужно?

– Им был нужен Леонид. Но поскольку Леонида уже отправили от греха подальше на Анзер, разруливать ситуацию пришлось Герману. Он сделал все что нужно и привез девчонку назад живой и почти невредимой, но это приключение…

– Почти? Ой, извини…

– Ей поставили синяк на пол лица, в остальном она не пострадала. Но это приключение так расстроило нервы бедняжки, что Лера решила оградить ее от внимания и сочувствия ближних, разместив на ночь в лазарете. Аркадий, как назло, был в отъезде, вернулся поздно вечером и, разумеется, затеял разборки с Германом. Они ругались в гостиной Белого дома, мы с Лерой тоже принимали участие, потом нам это надоело, я почувствовала страшную усталость и вернулась в лазарет. Легла и, не дождавшись Германа, уснула. Проснулась от странных звуков. Пошла посмотреть что случилось, ну и… ты поняла.

– Кошмар, – промолвила Марго с непритворным сочувствием. – И все же вы до сих пор вместе. Ты простила его?

– Он не нуждался в моем прощении. Вообще не чувствовал себя виноватым. Ведь мы ничего друг другу не обещали. Конечно, я ожидала от него верности… чисто подсознательно, как от мужа… но мало ли, чего я ожидала.

– Не чувствовал себя виноватым, – задумчиво повторила Марго. – Но вы обсудили эту ситуацию. Я правильно понимаю?

– Обсудили, – вздохнула Нора. – Я объяснила ему, что его кувыркания с другими женщинами причиняют мне боль, и он пообещал, что это больше не повторится.

Марго недоверчиво смотрела на нее.

– Ну, не совсем так, – пробормотала Нора, смущаясь. – Сперва я психанула и надавала ему пощечин.

– А потом?

– Потом… не в тот же день, но… приласкала его ремнем.

– Что, правда? – Широко раскрыв свои и без того большие глаза, Марго хлопнула себя по ляжкам и, запрокинув голову, расхохоталась. – Нора, ты фантастическая женщина! Фантастическая! Хотела бы я так уметь.

– Ну, до встречи с Германом я даже не подозревала, что умею так. И вообще много чего о себе не знала.

Например, не знала, что способна в компании двух чокнутых тащить под проливным дождем и в конце концов затопить в трясине мертвое тело. Тело человека, застреленного на ее глазах. При этом не обмочиться от страха, не упасть в обморок и даже не потерять аппетит.

– Надеюсь, ты не оскорбила его жалостью? – продолжая давиться от смеха, спросила Марго.

Видно было, что ее распирает от любопытства и она жаждет подробностей. Еще одна любительница поиграть в игры?

– Нет, конечно. К тому же я была в дикой ярости, и вопрос жалеть его или не жалеть, вообще не стоял.

– А он еще наверняка тебя подзадоривал, поддразнивал…

Нора тоже усмехнулась.

– Ты хорошо знаешь мужчин такого типа, да?

– Нет. Но я всегда мечтала встретить одного из них. Из таких.

– Что ж, ты его встретила.

Теперь обе они стояли перед картиной, которую можно было назвать портретом короля.

И здесь никакого реализма. Та же смелая, самобытная техника, переворачивающая все представления о прекрасном. Леонид, несмотря на то, что лицо его напоминает взломанный готический витраж, бесспорно, узнаваем. Холодное сияние кожи, классическая правильность черт. А в осколках на месте глаз, в этих острых, нацеленных прямо на зрителя зеркальных осколках, отражается Герман.

Как ему это удалось? Осуществить такое… взаимопроникновение образов. Черт его знает. Мастерство не пропьешь.

– Не жалей о том, что поделилась со мной, Нора, – тихо произнесла Марго, не отводя глаз от портрета. – Дальше меня это не пойдет.

Та пожала плечами.

– Я очень хочу с тобой подружиться, – продолжала Марго. – И очень стараюсь. Мне сейчас нужен человек, которому я могла бы доверять. Женщина, подруга. Понимаешь?

– Сколько тебе лет?

– Двадцать пять. Ты… – Марго прикусила губу. – Ты считаешь меня дурой?

Фальши в ее голосе не было, и Нора решила ответить.

– Наоборот. Я считаю тебя слишком умной для твоих лет. И хорошо понимаю, что подруг среди обитательниц первого этажа ты не найдешь.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга, как будто обмениваться словами уже не было нужды, куда более простой операцией стал обмен мыслями. Потом Марго чихнула – запах масляной краски и растворителя щекотал ноздри, – Нора пожелала ей здоровья, и обе рассмеялись.

Вытащив из кармана своих узких джинсов носовой платок, Марго вытерла нос.

– Хочешь узнать обо мне еще что-нибудь?

Нора покачала головой.

– Нет.

Еще один легкий вздох.

– Интересно, где сейчас эти двое ненормальных…

Рука сама потянулась к смартфону. Взглянуть который час, прикинуть маршруты и расстояния… Нет. Сжав пальцы в кулак, Нора приказала себе отставить глупости. «Духи этих мест оберегают его», – ведь это ее собственные слова. Так сказала она Александру, сидя рядом с ним, раненым, в необитаемом доме неподалеку от маяка на Анзерском. Вот об этом и надо думать. А не о том, кто или что может выпрыгнуть навстречу двоим ненормальным из тьмы.