Текст книги "Не хочу умереть бухгалтером. Сонькины рассказы"

Одним из любимейших предметов стал для Сони немецкий язык. Он давался ей настолько легко, в отличие от математики и физики, что каждый урок превращался в праздник. Учительница немецкого Анастасия Дмитриевна, у которой в своё время учился и Миша, была потрясающей женщиной. Майор запаса, она прошла всю войну переводчиком и после Победы ещё несколько лет служила в Берлине. На территории Германии, как известно, существует множество диалектов их родного языка. Анастасия Дмитриевна говорила на чётком берлинском диалекте, который и прививала ребятам. Объясняла она прекрасно: неторопливо, внятно, что называется, разжёвывала и в рот клала, просила повторять за ней вслух. К концу занятия не понявших материал у неё не оставалось. Дома надо было только учить слова, в иностранном языке без лексики никуда. Но и способности к языкам не у всех имеются, тут уж дело не в интеллекте как таковом, а в природных наклонностях. Анастасия Дмитриевна это понимала, потому и спрос у неё с каждого был индивидуальный. У Соньки такие способности были, и весьма незаурядные. Пока Анастасия Дмитриевна, задав вопрос, терпеливо ждала, кто поднимет руку, чтобы ответить, Сонька эту руку тянула уже изо всех сил, но её не вызывали. То, что она готовилась и всегда знает правильный ответ, учителю и так было понятно, важно было разобраться, как весь класс усвоил материал. Иногда в нетерпении Сонька выкрикивала ответ с места. Доходило до того, что Анастасия Дмитриевна, задав очередной вопрос классу, тут же добавляла:

– Тимофеева, молчи.

Соня вовсе не была выскочкой, просто эмоции захлёстывают, когда ты знаешь, а тебе сказать не дают. Ребят это всё тоже не напрягало. Ну, понимали они, что в классе по немецкому Соньке нет равных, и что? Всё равно она была «своей в доску», а знаниями не кичилась, а охотно делилась со всеми, кто обращался.

Уже к окончанию школы, когда Соня вдруг собралась в экономический ВУЗ, Анастасия Дмитриевна была потрясена. Не было сомнений, что девочке надо поступать в «Инъяз».

– Ты засохнешь в своих цифрах! – пугала она Соньку в последней попытке заставить её передумать.

Соня не засохла. Но натерпелась достаточно. Впрочем, об этом позже.

И всё же самой большой любовью нашей ученицы были русский язык и литература. Ну, литература – это понятно, интересно же. Но русский? Тут-то что любить? Оказалось, однако, что у Сони врождённая грамотность. Ей даже не надо было учить правила. Прочитав их один раз, она моментально ощущала, как это будет написано, именно ощущала, а не запоминала, и по-другому это уже не могло быть, просто глаз резало.

Видимо, отсутствие музыкального слуха и способностей к живописи и ваянию природа компенсировала Соне талантами к языкам. Миша, кстати, как и большинство людей, особой грамотностью письма, мягко говоря, не отличался. Когда он писал курсовые работы в своём медицинском институте, то и дело спрашивал у сестры-школьницы, где запятую ставить и как пишется то или иное слово.

В общем, ошибок ни в диктантах, ни в изложениях, ни в сочинениях Сонька не делала никогда. Ни одной. Эта её уникальная способность пригодилась не только ей, но и всем одноклассникам. Закончив писать сочинение до звонка, Сонька отрывала глаза от тетрадного листа и видела, как отовсюду ей втихаря под партами передают тетради. Очень быстро, беглым взглядом она проверяла написанное и исправляла ошибки всем, кому успевала. А когда звенел звонок и сочинения надо было сдавать, толпа не успевших сбегалась к последней парте, где сидела Соня, и она всю перемену продолжала исправлять ошибки страждущим. Учительница всё видела, но на это безобразие на перемене смотрела сквозь пальцы: пусть хоть что-то исправят, двоек меньше будет, успеваемость в классе повысится.

Об учительнице русского языка и литературы Ольге Порфирьевне стоит рассказать особо. Она была классным руководителем у Сони и её одноклассников. Пожилая женщина с разлетающимися седыми прядями короткой стрижки, она курила папиросы, причём делала это на перемене прямо в классе, выгнав всех и открыв настежь окно в любую погоду. Её тонкая душевная организация была скрыта так глубоко за внешним антуражем и юмором, что Соня далеко не сразу разглядела в ней те качества, которые впоследствии стали причиной искреннего уважения.

Когда Ольга Порфирьевна за что-нибудь ругала класс, её любимым восклицанием было:

– Наглецы бес-пре-дельные!

Кличку она носила Порфиша. И вот однажды Сонька была дежурной. После уроков надо было, как обычно, помыть пол в классе. Дежурили всегда по двое, как правило, мальчик и девочка. Но в тот день Сонин напарник заболел, и ей пришлось всё делать одной, в том числе ведро с водой притащить. Вот тут-то и была загвоздка. Нет, дело не в том, что тащить тяжело, можно было и полведра налить, только вот набрать воду в девчачьем туалете было никак не возможно. Под кран над раковиной ведро не просунешь, а специальный кран с горячей водой внизу над полом, именно для этих целей предназначенный, был только в мальчишечьем туалете. Туда наша Соня не вошла бы даже под страхом смертной казни. И вот стоит она с пустым ведром в коридоре и безнадёжно ожидает, пока пройдёт хоть кто-нибудь, кого можно будет попросить набрать воды. Тут из учительской выходит Порфиша:

– Ты что стоишь, как бедная родственница?

– Да вот, – тряхнула ведром Сонька.

Больше она ничего не успела сказать. Мгновенно оценив ситуацию, Ольга Порфирьевна без лишних слов поняла, с каким непреодолимым препятствием столкнулась Соня.

– Давай сюда, – сказала она и направилась набирать воду.

Сонька оторопела. Никто из учителей такого не сделал бы! Одним бы просто в голову не пришло спрашивать, чего она тут торчит, другие посчитали бы, что не царское это дело – помойные вёдра за учеников таскать. И только Порфиша оказалась настолько внимательной, чтобы спросить, настолько демократичной, что не погнушалась ведро с водой принести, и настолько проницательной, чтобы с одного взгляда на Соню понять, что испытывает девочка.

В восьмом классе 22-го апреля был у всех, как обычно, Ленинский коммунистический субботник. Работа 8-го «Б» в этот день заключалась в уборке прилегающей территории. Школа стоит на улице Герасима Курина, вдоль которой проходит железная дорога. Это пятиэтажное здание с барельефами великих русских писателей на фасаде стоит и по сей день, только средней школы там больше нет, а есть какое-то училище. Вплотную к железнодорожной насыпи вдоль всей улицы тянулся ряд металлических гаражей, в том числе и напротив школы. Вот эту-то территорию ребята и должны были убирать. Гаражи не были ни огорожены, ни отделены шлагбаумами, не имели охраны. И возле них вечно тёрлись какие-то сомнительные личности, алкаши и бездельники, оставляя после себя мусор и пустые бутылки. Ребята под руководством Сони как старосты начали собирать в пакеты всю эту грязь. А алкаши тут как тут: посмеялись над школьниками, дескать, трудитесь-трудитесь, пионеры, и прямо на глазах у ребят, выпив пива, бутылки и пробки на землю побросали. Хороша картина?

Ребята стояли, как оплёванные. И тут Соня, до того призывавшая класс проявить энтузиазм и сознательность, поняв всю бессмысленность порученной им работы и оскорблённая в лучших чувствах, приняла первое в своей жизни самостоятельное руководящее решение с серьёзными последствиями.

– Пошли отсюда, – скомандовала она.

Все с радостью побросали работу и, побегав и повеселившись ещё немного на воздухе, разошлись по домам.

На следующий день Сонька, вызванная Порфишей к доске, стояла перед притихшим классом и получала по полной программе.

– Ты по какому праву сорвала субботник?!

– Ольга Порфирьевна, я так не могу, это мартышкин труд какой-то! Мы убираем, а они тут же гадят на наших глазах!!!

– Софья, рыба начинает гнить с головы. Все могут, а ты не можешь?

Поворчав ещё некоторое время и высказав всё, что положено в таких случаях, Порфиша Соньку отпустила за парту. А на педсовете прикрыла, подняв вопрос о том, что негоже направлять детей в такие места, где они могут столкнуться с деклассированными элементами. «Порфиша – человек», – шептались потом ребята.

На уроках литературы у Порфиши бушевали страсти. Обсуждая с учениками какой-нибудь не слишком политизированный образ, она умела вызвать на откровенность. Подросшие девочки уже вовсю мечтали о любви, и когда по программе был «Герой нашего времени» Лермонтова, они все вздыхали по Печорину, томно заводя глаза. И тут не выдержал Серёжка Медведев:

– Да что вы все в нём нашли? Бэлу загубил, Максима Максимовича обидел! Чего в нём вообще хорошего?!

Девчонки только рукой на него махнули – ну что он понимает в женских чувствах? А Соне-то как раз Серёжка нравился. Она и призадумалась: чем же так притягателен Печорин, и для неё в том числе, если совершает столь неприглядные поступки? Ответа она тогда так и не нашла, рановато было.

Где-то класса с шестого Сонька, с детства знавшая много стихов, безумно увлеклась поэзией. Первым поэтом, поразившим воображение шестиклассницы, стал Эдуард Асадов. Она читала и перечитывала его стихи взахлёб и от этих многократных повторений всё понравившееся уже знала наизусть. Ей страшно хотелось поделиться со всеми своим восторгом. Часть класса, особо сдружившаяся, завела традицию – гулять по вечерам всем вместе. Они встречались в одно и то же время у определённого дома и шумной толпой подростков прогуливались мимо школы и по другим близлежащим улицам. Прийти мог любой желающий, поэтому состав компании слегка менялся, но незначительно. Соня с родителями к тому времени уже переехала на Кастанаевскую к следующей станции метро, и до школы ей было идти аж два километра, но она летела к друзьям, как на крыльях. Обычные подростки, не маргиналы какие-нибудь, они что-то бурно обсуждали, шутили, громко хохотали. И тут Соня спросила:

– А хотите, я вам стихи почитаю?

– Ну, валяй.

Соня понимала возможную неуместность своего предложения, понимала, что может, выслушают её из вежливости, да и всё. Но очень уж ей хотелось донести до ребят то, что сама чувствовала. И получилось! Друзья притихли, продолжая идти, и только звук их шагов да взволнованный Сонин голос слышались на пустынной улице. А потом они попросили ещё. И Соня снова испытала счастье единения с безмолвно внимающей публикой.

Читать стихи – особое искусство. Не всякий актёр, блестяще исполняющий прозу, справится со стихотворным текстом. Здесь важно не скатиться ни в завывание, ни в скачки галопом по рифмам с потерей смысла по дороге. Соня, читая стихи, не только вкладывала всю душу в это занятие, ей удавалось донести смысл каждой фразы непринуждённо, как в беседе, при этом не теряя ритма стиха. Соблюсти такой баланс непросто. Когда на 9 Мая в честь Дня Победы проходил праздничный концерт учеников и Соня читала «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины…», приглашённые ветераны войны плакали в первом ряду.

Росла и развивалась Соня, росли и её понимание поэзии, и её притязания. В девятом классе, забросив Асадова, она с упоением зачитывалась Есениным. Повзрослела девочка.

В семье Сониных родителей, как мы знаем, любили отмечать праздники, а уж дни рождения каждого из домочадцев не пропускали никогда. Кроме того, Нина Борисовна всегда привечала друзей и сына, и дочери. Толпы Мишиных товарищей и Сониных подруг перебывали у них в гостях. Мудрая мама благодаря этому всегда знала, с кем общаются её дети. Если её что-то настораживало, она очень вежливо и ненавязчиво расспрашивала, что за девочка эта Маша или что за мальчик этот Ваня, как учится, кто родители и какие общие интересы объединяют её дочь или сына с этим ребёнком. В рассказах о друзьях дети всегда были искренними, поскольку на них никто не давил. В зависимости от ответов Нина Борисовна либо успокаивалась, продолжая наблюдать, либо, поняв, что это совсем не подходящая компания, тихонько выспрашивала дальше, не сразу, а изо дня в день. И упаси Бог сказать «в лоб» что-то нехорошее о друге, потеряешь контакт с собственным ребёнком. Поэтому она терпеливо просила Соню рассказать, что они сегодня делали с Машей, где были, кто предложил туда пойти и как Маша реагировала на те или иные события. Аккуратно высказывала и своё мнение, удивлялась некоторым поступкам Маши и обязательно спрашивала дочь, считает ли она такое поведение правильным. Соня, конечно, кидалась на защиту подруги и находила всякие оправдания.

– Ну ладно, – говорила мама, – ты ещё подумай над этим, может, стоит объяснить Маше, что так делать нехорошо.

И постепенно либо Соня осознавала сама, что ей с этой девочкой не по пути, либо девочка разрывала дружбу, поняв, что нужной ей каши с Сонькой не сваришь. В любом случае победа незаметно оставалась за мамой, и никакой Маше сбить Соньку с пути истинного не удалось. И снова браво, Нина Борисовна!

Так вот, о днях рождения. Их всегда праздновали, и Соня обязательно приглашала друзей. Сидели все за одним столом: и родители, и брат, и дед, и бабуся, и Сонины одноклассники. С пятого по восьмой класс это обычно были Шурик, Толик, Андрей, Серёжка, Ира и Оля – самые близкие друзья в тот период. Атмосфера за столом прекрасная, и ребятам было на удивление комфортно, несмотря на присутствие взрослых. Сначала поздравляли Соню, и она сияла от счастья, всех вкусно кормили, а потом дети шли погулять за дом, где была большая лужайка и ещё сквер. Сначала играли в бадминтон по очереди, потом в сквере на скамейке в садовника: «Я в садовниках родился, не на шутку рассердился, все цветы мне надоели, кроме…». А ещё играли в «Бояре, а мы к вам пришли…» или просто шумно общались. Нагулявшись, ребята возвращались к столу, где их уже ждал праздничный торт, а Нина Борисовна разливала чай. Кстати, уже в шестом классе Сонины родители разрешили им всем по полбокала шампанского, справедливо полагая, что пусть лучше выпьют немного приличного напитка легально и под присмотром, нежели всякую дрянь в подворотне.

Соня была так счастлива в эти дни, что когда наступало время расходиться, она чуть не плакала. Так не хотелось, чтобы праздник заканчивался! И тогда она пошла на хитрость, чтобы продлить удовольствие. Ира и Оля к определённому часу должны были быть дома. Уже вечер, и мальчики их всегда провожали. Тогда Сонька увязывалась с ними под предлогом ещё подышать воздухом перед сном и со словами: «Мамочка, не волнуйся, они меня потом тоже проводят», – выскальзывала из дома. А дом-то уже был в двух километрах от школы и, соответственно, от тех мест, где жили все остальные. Проводив всей компанией Иру и Олю, мальчишки вынуждены были пройти это расстояние назад, чтобы теперь проводить Соню, а потом ещё столько же топать домой. Но никто не возражал. Им было интересно вместе.

Сегодня, когда с тех памятных времён прошло не одно десятилетие и жизнь раскидала всех далеко друг от друга, из той компании Соня общается только с Шуриком. И хотя он давно в другой стране и видятся они крайне редко, та детская дружба всё ещё жива и радует обоих.

Помимо очень неплохих знаний и счастья обрести друзей, школа подарила Соньке ещё одну радость, о которой она всегда мечтала. В школе был драмкружок! Для Сони, грезившей о сцене, это была не просто удача, а полный восторг. Руководителем этого маленького детского театра была очень пожилая женщина явно дореволюционного воспитания, бывшая актриса Комбиран Милена Павловна. Девочкам повезло – кое-какие благородные манеры ей удалось привить советским школьницам. На репетициях без костюмов, заметив тот или иной изъян в их внешнем облике, Милена Павловна всегда обращала на это внимание своих юных актрис. Так, они с удивлением узнали, что самое некрасивое место в женском телосложении – это колени, и когда сапоги почти до колен, а юбка чуть выше колена, то это никуда не годится. А ещё подол юбки не бывает абсолютно ровным, но если юбка длиннее сзади, то это ужасно, она должна быть чуть-чуть, едва заметно, длиннее спереди. Однажды по ходу пьесы героиня одной из девочек, уже будучи в пальто, должна была надеть перчатки и уйти за кулисы. Казалось бы, чего проще? Но Милена Павловна её остановила:

– Посмотри, как ты надеваешь перчатки! Руки у тебя где-то внизу, ты делаешь всё суетливо, едва ли не прячась, как будто эти перчатки у тебя в дырках! А надо вот как.

И она подняла ухоженную руку со старческими коричневыми пятнами на уровень груди и в медленной пантомиме второй рукой, не торопясь и с достоинством, у всех на виду тщательно натянула воображаемую перчатку. Вот это были уроки!..

Сонька стремглав бежала после занятий на репетиции и с упоением предавалась лицедейству, домой приходила возбуждённая и счастливая, вся переполненная эмоциями. Они ставили как детские пьесы, так и недетские. Первой Сониной ролью была одна из пионерок в спектакле «Будьте готовы, Ваше высочество!» о том, как принц из восточного королевства приезжал в СССР и жил среди советских детей. Дальше было сложнее и интереснее. Поскольку в театре играли только ученики пятых – десятых классов, то все возрастные роли тоже исполняли дети. Соня сыграла Анну Андреевну в «Ревизоре» Гоголя и даже старуху Марью в пьесе Тренёва «Любовь Яровая», где у её героини было два сына – один за красных, а другой за белых. В драмкружке были и мальчики, и один из них безумно талантливый. Звали его Антон Никулин. Обычный парень из восьмого класса, умненький, очень приятный в общении, доброжелательный. Но как он играл Хлестакова! Это был уже совсем не он, а настоящий аферист. Так перевоплотиться в образ не мог никто из ребят. Даже сама Милена Павловна прочила ему актёрское будущее.

Зато Сонька лучше всех читала стихи, даже лучше Антона, это и Милена Павловна признавала. Соню, конечно, очень интересовало, а светит ли ей актёрское будущее. Однажды она отважилась и напрямую спросила своего режиссёра, что она думает о её актёрских способностях. Милена Павловна взглянула во взволнованное лицо девочки и произнесла только одно:

– Ты очень хорошая чтица.

Комментариев не требовалось. Соне стало ясно, что актриса она не очень хорошая. Однако, надо знать мою Сонечку, совершенно позитивного человека и неисправимую оптимистку. Такая оценка не сразила её наповал. «Ну что ж, – подумала Соня, – Милена Павловна, конечно, права, до Антона мне, как до Луны, но я вот поступлю в театральный, научусь там актёрскому мастерству, ещё и блистать буду на сцене, а может, и в кино.»

Надо признаться, что в драмкружок Соню манила не только тяга к театральному искусству. Девочка наша влюбилась, всерьёз и надолго, на целых три года. И безответно. Когда пятиклашка влюбляется в восьмиклассника, тут на ответные чувства рассчитывать вряд ли приходится. Предметом её обожания стал тот самый талантливый мальчик Антон Никулин. Единожды увидев его на сцене, Сонька так и обомлела на все три года. Так ведь и в жизни он был хорош: милый, приветливый, совершенно не заносчивый, без всякой «звёздной болезни», хорошо воспитанный и, самое главное, умный. Ну как тут не влюбиться?!

Как натура эмоциональная, Соня вообще была очень влюбчива, причём, как правило, в журавля в небе. Синица в руках её вечно чем-то не устраивала. Чаще всего такими «журавлями» становились актёры кино, иногда друзья старшего брата и даже один фигурист. В разное время Сонька вздыхала то по Вячеславу Тихонову, то по Алексею Баталову, то по Юрию Соломину, то по Георгию Юматову. Но вот что странно: когда все девочки обмирали от Алена Делона, ей больше нравился Жан-Поль Бельмондо, а когда другие такие же глупышки влюблялись в блондина Олега Видова, Соня мечтала о Георгии Жжёнове. Понятное дело, всё это только с экрана, в собственных мыслях и смутных ощущениях ещё не созревшей будущей женщины. Но похоже, у этой девочки с ранних лет было безошибочное ощущение настоящего мужика, и нравились они ей больше как мужчины, а не как актёры. Потому что у взрослой Сони действительно любимых актёров два, и они очень разные – Евгений Леонов и Евгений Евстигнеев.

Отдельно стоит сказать про обожаемый всеми подростками того времени фильм «Неуловимые мстители» и его героев. Сначала романтичная Соня влюбилась в Яшку-цыгана, потом ей больше нравился Данька, а когда подросла и поумнела, уже предпочитала им всем Валерку.

Фигуристом, потрясшим Сонино воображение, стал Толлер Крэнстон. Был такой канадский одиночник, катался прекрасно, хоть и нестабильно. Когда в своём показательном выступлении на музыку Леонкавалло из оперы «Паяцы» он выходил на лёд с развевающейся гривой волос, в расстёгнутой до пупа белой рубахе с жабо и кружевными манжетами, из-под которой видна была волосатая грудь, Соня просто стонала от восторга. В этом номере Крэнстон был действительно великолепен: размашистые прыжки, оригинальные вращения и образ, какой образ!

Но это всё были люди с экрана телевизора, далёкие и абсолютно недосягаемые. А любовь к Антону, который ходит в ту же школу, была вполне реальна. При всей своей безоглядной влюбчивости и мгновенном сотворении своего кумира, непостоянной Соня отнюдь не была. Даже наоборот. Вбив себе что-то в голову, она носилась с этой идеей до полного её исчерпания. Её привязанности были сильны и долговечны. Антон… Умный, добрый и талантливый – именно таким Соня представляла своего будущего мужа. Она делала робкие попытки привлечь его внимание. Однажды засунула в карман его куртки записку с невинным вопросом: «Ты на коньках катаешься?». Оказалось, что нет. Этот номер не прошёл. Потом сочинила какую-то дурацкую сказочку про принца и служанку и отправила тем же способом. Ответа не последовало. Глупая маленькая девочка… А какими восторженными глазами она на него смотрела, как замирала на перемене, когда он случайно пробегал мимо и просто бросал: «Привет!». Не заметить всё это было невозможно. Видимо, парень действительно был стоящий, потому что при всей надоедливости бегающей за ним малявки он ни разу не обидел Соню, не отмахнулся от неё, ничем не унизил, был необыкновенно деликатен с этим ещё детским чувством. Потому и страдала по нему Сонька целых три года, что не было ни одного повода разочароваться.

И развязка была без надрыва, а какой-то естественной и мягкой. Антон заканчивал выпускной десятый класс, а Соня седьмой. В день последнего звонка выпускники по традиции один за другим проходили по всем коридорам школы вдоль шеренги выстроившихся и аплодирующих им всех остальных учеников. Впереди шёл высокий десятиклассник и нёс на плече нарядную первоклашку, звеневшую в колокольчик. Красиво и трогательно. Это происходило каждый год в конце мая, но сегодня у Сони слёзы наворачивались на глаза, она понимала, что больше уже не сможет каждый день видеть Антона. И когда, идя вдоль шеренги, Антон поравнялся с Соней, он улыбнулся ей и сказал:

– Не грусти. И будь счастлива. Пока!

Оттого, что он обратился к ней при всех, от самих этих слов и от того, как они были произнесены, у Сони вдруг стало так тепло на душе и почему-то так легко, как будто гора с плеч свалилась. Она была благодарна Антону за это прощание, чудесным образом ощутив в тот же миг, что ещё обязательно встретит своё счастье, и … отпустила его. Помахав Антону рукой и мысленно тоже пожелав ему счастья, Соня будто выдохнула свою мучительную привязанность, и мир снова засиял всеми цветами радуги.

Глава 9. Брат

Сказать, что Соньке повезло с братом, – ничего не сказать. Иметь старшего брата, который нянчится с тобой с пелёнок, – уже само по себе счастье великое, а если он такой, как Миша… Впрочем, таких больше нет. С братом Сонька была обречена на любовь вечную, безусловную и восторженную вплоть до поклонения. Чтобы подробно рассказать о Мише, нам придётся вернуться в Сонино детство, не самое раннее, а лет с пяти, когда Тимофеевы уже переехали в «двушку».

Надо сказать, что Мишу с ранних лет интересовала психология человека, реакция людей на те или иные события, ситуации, которые он зачастую сам умышленно создавал, чтобы свои догадки проверить и реакцию эту увидеть. Подопытным кроликом чаще всего приходилось быть Соне. Это обстоятельство плюс разница в возрасте в семь лет привели к тому, что брат стал для неё авторитетом непререкаемым. Даже когда она капризничала, ябедничала, сопротивлялась, не соглашалась, она всё равно ему в рот смотрела.

Представьте себе ситуацию, когда восьмиклассник приходит домой после урока физики, где объясняли давление газов и жидкостей, и говорит сестре-первоклашке:

– Сонь, хочешь, я налью полный стакан воды, прикрою его листом бумаги, переверну, а вода не выльется?

– Выльется! – уверенно заявляет Сонька.

– Спорим, у меня не выльется? – предлагает Миша.

– Спорим! – без тени сомнения соглашается Сонька, уверенная в своём выигрыше.

Это же очевидно, если стакан с водой кверху ногами перевернуть, вода сразу и польётся, и никакой листочек бумаги её не остановит.

Миша наполняет стакан до краёв, аккуратно прикрывает его ровным тетрадным листочком и, на всякий случай держа над раковиной, быстро переворачивает, успешно повторяя опыт, только что увиденный на уроке физики. Вода не выливается, ни капли! Вероятно, он получил большое удовольствие, наблюдая за выражением лица потрясённой Сони, которая только и смогла вымолвить:

– Ты что, волшебник?!

Да, я волшебник, – скромно ответил сияющий Миша.

И если бы только это! Когда Сонька завиралась, Миша любил вывести её на чистую воду и довольно хитроумным способом. Так Соня, с детства любившая острую пищу, хвалилась, что она перчит суп, встряхивая перечницу над тарелкой 27 раз. Почему она упёрлась в эти 27 раз, Сонька и сама не помнит.

– Спорим, я докажу, что ты врёшь? – пристал к ней Миша.

– Я не вру! – возопила Сонька. – А как докажешь?

– Очень просто. Завтра придём из школы, разогреем суп на обед, нальём две тарелки, и в одну ты 27 раз посыплешь перец. Потом ты выйдешь из кухни, а я расставлю тарелки, как хочу. Войдёшь, попробуешь из обеих и скажешь, где есть перец, а где нет.

– Да пожалуйста, – легко согласилась Соня, уверенная, что перепутать тут просто невозможно.

На следующий день всё сделали, как договорились. Войдя в кухню, Сонька с улыбочкой прошествовала за стол и приступила к дегустации. В первой тарелке перец не ощущался.

– Ну, всё ясно, перец в той, – указала Соня на вторую тарелку.

– Ты уверена? Попробуй на всякий случай из второй.

Выражая всем своим видом бессмысленность продолжения эксперимента, Соня пожала плечами и съела ложку супа из второй тарелки. Перец не ощущался… В полном замешательстве она попробовала суп ещё и ещё. Определить, в какой тарелке перец, никак не получалось! Ей ничего не оставалось, как ткнуть наугад в любую из тарелок, и она выбрала первую.

– Всё-таки в этой? – уточнил Миша, иезуитски улыбаясь.

– Да, – неуверенно подтвердила Соня.

– А теперь иди сюда.

И он подвёл её к кухонной раковине, где в глубине стояла та самая тарелка с супом, над которой Сонька трясла перечницей, и неразмешанный перец явственно чернел в прозрачном курином бульоне на фоне белой лапши.

– Так нечестно! – завопила Сонька.

– Что нечестно? Ты даже не можешь отличить, есть вообще перец в супе или нет, а говоришь…

Эти и им подобные психологические эксперименты навсегда отбили у Соньки охоту спорить с братом. А превосходство его в знаниях естественных наук, преподносимое Мишей с неизменным успехом как чудеса, заставило Соню искренне уверовать, что он – волшебник. Он довёл её до того, что когда они выходили на балкон, откуда прекрасно просматривались окна соседнего дома, Миша спрашивал:

– Вот скажи, дом напротив стоит?

– Не-ет, – лепетала Соня после некоторого колебания, поскольку дом явно стоял, но Мишка же всё равно какой-нибудь фокус придумает, и она уже боялась утверждать очевидное.

Кстати, о фокусах. Фраза: «Хочешь, фокус покажу?» – как известно, действует на детей магически. Зашла как-то к Соне подруга Наташа из соседней квартиры, и они мирно играли в куклы, пока Миша не предложил:

– Хотите, фокус покажу?

– Хотим! – хором откликнулись девчонки.

Миша оторвал от газеты большой лист, аккуратно разделил его пополам и дал в руки каждой из девочек по половинке.

– Мните, – сказал он.

– Что мять? – не поняли малыши.

– Бумагу мните. Как следует, разминайте, тщательно, чтоб мягкая стала, а то фокус не получится. Только аккуратно, не порвите.

И девочки стали старательно разминать в руках каждая свою половину газетного листа. Миша контролировал процесс и, когда степень мягкости его удовлетворила, он сказал:

– Всё, хватит, давайте сюда, – и таинственно исчез за дверью туалета, не забыв включить свет и дверь запереть.

Девочки подождали немного, потом ещё немного, но ничего не происходило. Тогда они постучали в дверь, из-за которой раздался довольный голос Миши:

– Спасибо. Мягкость превосходная.

Осознав, что за фокус с ними проделали, они начали колотить в дверь с криками:

– Вот гад! Выходи!!!

Когда Миша, наконец, вышел, они набросились на него с кулачонками, но он мягко схватил обеих за руки и хохотал до упаду.

Таков был ответ юного изобретательного ума на дефицит туалетной бумаги в СССР. Да, с Мишкой не соскучишься. Соня, конечно, вечером наябедничала маме, но поскольку инцидент опасных последствий не имел, Мишку ругать не стали, а папа вообще посмеялся и посоветовал Соньке впредь быть умнее. Хотя однажды следы «преступления» Мише всё-таки скрыть не удалось.

Когда Соня училась в начальной школе, они писали перьевыми ручками. Не автоматическими, как сейчас. Это была деревянная палочка, похожая на круглый карандаш, на конце которой надето металлическое перо. Чтобы писать, перо надо было обмакнуть в чернильницу. Использование стеклянных пузырьков с чернилами было чревато неприятностями, поскольку открытый флакон можно нечаянно перевернуть, разлив чернила, или того хуже – уронить и разбить. И тогда появилось прекрасное изобретение – чернильница-непроливайка. Это был маленький пластмассовый стаканчик, верхняя крышка которого неподвижна и представляет собой узкую воронку, направленную внутрь стаканчика, куда и заливались чернила. В это узенькое отверстие легко входил кончик пера, что и требовалось, а вот вылить оттуда чернила было невозможно, хоть ты её роняй, хоть переворачивай. Одно слово – непроливайка. Незаменимая вещь для первоклашек, чтобы не заляпаться. Такая чернильница была и у Сони с Мишей дома. Чернила в ней почему-то были зелёные, хотя в школе требовали писать синими, но Мишка любил оригинальничать. Всё началось с коронной фразы:

– Хочешь, фокус покажу?

Соня хотела.

– Дунь в чернильницу, – сказал ей Миша.

– А что будет? – с недоверием спросила Сонька.