Текст книги "Далекое-далекое лето"

– На самом деле это легче, – сказал тогда Рон, заметив ужас в Галиных глазах. – Если бы она ушла к другому мужчине, было бы тяжело, я бы мучился, что, значит, он лучше меня. А так – переживай-не переживай – я же не могу стать женщиной.

Улыбка у Рона sheepish, mousy1717
  Робкая, застенчивая (англ.). От sheep (овца) и mouse (мышь).


[Закрыть]. Не красит его, хоть и говорят, что улыбка идет любому лицу. А голос сексапильный, низкий и нежный, ирония проступает мягкой усмешкой. По телефону это проявляется даже больше, когда остается только голос. С ним легко говорить о чем угодно. Миша о пустяках говорить не любит, он слишком занят, чтобы тратить время на то, что его не интересует. А с Роном о чем только они не говорят! Он часто смешит ее своими замечаниями об их коллегах, рассказывает анекдоты. Коллеги при Гале не матерятся, и Рон говорит, что она много теряет – эти истории, простеганные матом (да какой это мат после русского?), бывают очень интересны. «А ты сама выругайся при них пару раз, чтобы растопить лед» – советует он. А на кой? Странные эти американцы!

Но вообще ей хорошо с ним, легко и спокойно от взгляда его медово-желтых глаз, такого же цвета, как его борода и начинающие редеть волосы. Даже когда он подшучивает над ней, мягко усмехаясь, и когда он смеется над русскими романсами, Галя чувствует его расположение к ней. Рон старше всего на несколько лет, но выглядит она намного моложе. Наверно, на правах старшего и аборигена он старается ее опекать. Когда она заказала себе контактные линзы, и в магазине оптики в торговом центре ей подсунули нечто совершенно неподходящее и потом отказались поменять, он предложил позвонить и поговорить с ними, на что Галя, все еще чувствующая себя в Америке неуверенно, тут же согласилась. Миша сказал только: «Вечно ты найдешь себе проблемы», предлагая ей самой расхлебывать кашу. Впрочем, при Мишиной занятости и вечных командировках она давно привыкла сама ее и заваривать, и расхлебывать.

* * *

Между Галей и Роном установились доверительные отношения, с легким налетом безопасного флирта. Эти совместные поездки утром и вечером стали естественной частью дневного ритуала, как восход и заход солнца. И вдруг что-то изменилось. Галя сама не понимала, как это произошло, но ее внезапно захлестнула, оглушила неодолимая тяга к Рону. Чувство было таким сильным, что подавить его было невозможно. Внешне все было, как обычно, – они встречались утром, ехали, слушали музыку, болтали, но говорить становилось все труднее. Все чаще она молчала, глядя перед собой и следя за ним краем глаза. Он тоже замолкал. Было непонятно, чувствовал ли он ее состояние, но ей казалось, что удушливое напряжение повисало в машине. А тут еще музыка! Ноктюрны Шопена, которые он принес. Тринадцатый, начинающийся, как «Осенняя песня» из «Времен года», подстать октябрьскому пейзажу за окнами: глухой вопрос в левой руке – меланхолический ответ в правой. Но в 13-м меланхолия обманчива – басы слишком низки и глухи, ритм сбивается синкопами. Мелодия становится все более капризной и причудливой, короткий переход в мажор – и вот лавиной обрушиваются аккорды, торопясь, настигая друг друга; шквал звуков, несущий страсть, счастье, муку, и когда уже совсем невмоготу – еле слышный конец. Дома Галя снова и снова ставит кассету с ноктюрнами, впитывает эту музыку, но она не приносит облегчения. Все чувства обострились, тело стало вдруг таким чутким: каждое движение, каждое случайное прикосновение – как головокружение, как сладкая боль. Медленно-медленно языком по нёбу… кончиками пальцев по руке – от плеча к локтю и вниз… Как будто каждая клетка кожи живет своей жизнью, как каждый звук этой необыкновенной музыки.

Непонятно, чувствует ли Рон что-нибудь? Вот он переключает скорость и как будто невзначай прижимается локтем к ее руке. Галя не отводит руку, он тоже. Он молчит, она тоже. Потом она отодвигается. Иногда ее подмывает сказать или сделать что-то такое, чтобы все стало ясно в их отношениях, но она боится. Ведь они коллеги! Если он разделяет ее чувства, что будет? Служебные романы в этой стране добром не кончаются. И потом, она никогда не оставит Мишу.

В одно прекрасное утро Рон объявляет, что получил предложение в компании, где у него было интервью, и сегодня подаст заявление об уходе. Галя неожиданно чувствует облегчение: закончатся эти ежедневные пытки, теперь все должно как-то разъясниться. Даже если последует продолжение их отношений, они уже не будут работать вместе, и все будет проще. Дни идут, уже намечен срок отвальной для Рона. Он по-прежнему молчит, и за три дня до его ухода Галя решается:

– Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что между нами что-то есть, какие-то vibes 1818
  Эмоциональная связь, флюиды (англ.).


[Закрыть], что ли, – говорит она, радуясь, что американский сленг позволяет быть предельно откровенной, в то же время своей ироничной нейтральностью ограждая от возможной неловкости.

– Не ошибаешься, – горячо откликнулся Рон. – Я это чувствую уже несколько месяцев и рад, что у тебя хватило смелости об этом заговорить. – Его как будто разбудили – Галя никогда не видела его таким.

– А ты? Когда ты это почувствовала?

– Месяц назад.

– Почему же ты раньше молчала? Теперь я ухожу, и у нас так мало времени.

– Если бы ты не уходил, я бы и сейчас ничего не сказала.

Рон берет ее руку, подносит к губам. Не отнимая руки, Галя прижимается щекой к его руке. Рон, волнуясь, говорит какие-то слова, паузы говорят еще больше. «Хорошо, что мне ничего не нужно делать сегодня, я бы не смог работать», – говорит он, когда они расходятся по своим офисам. А у Гали полно работы, но лицо горит, голова кружится, сосредоточиться невозможно. Механически она берется за таблицы с данными, пытается втянуться. В одиннадцать часов в дверях появляется Рон, сияя улыбкой – не овечьей, не мышиной! – и вручает ей прозрачный пластиковый футляр с единственной красной розой.

– Пойдем на ланч?

– Хорошо! – Галя чувствует облегчение: теперь ее дело только соглашаться.

– Пойдем пораньше, я буду ждать тебя в машине без четверти двенадцать.

После того как Рон объявил о своем уходе, его каждый день кто-нибудь водит на ланч, поэтому, когда они вместе уходят, никто не обращает на это внимания. Рон везет ее в деревенский ресторан неподалеку, переоборудованный из большого старого амбара. Народу там мало. Горит камин. На стенах уже развесили рождественские украшения.

– Ginger bells? – вопросительно говорит Галя, указывая на колокольчики, связанные красной лентой.

– Jingle bells! 1919
  Название рождественской песни «Звените, колокольчики». Ginger – имбирь (англ.).


[Закрыть] – улыбается Рон со снисходительным умилением, как влюбленные мужчины поначалу относятся к глупостям, смороженным их избранницами. Галя, выросшая в семье, где ее ничего на заставляли делать, когда-то спрашивала Мишу: «Когда твои родители будут выкапывать огурцы? Почему ты не помыл макароны перед тем, как варить?» – и Мише нравилось. Но образ глупой девочки тридцати семи лет имеет ограниченную привлекательность, что бы ни писали поэты. Вообще-то Галя многому научилась за время своей взрослой жизни – и готовить, и работать в саду, и самой принимать решения.

– Давай прокатимся, – предлагает Рон, когда они садятся в машину. Он едет через лес, по извилистой дороге они поднимаются на площадку рядом с памятником. Летом здесь, наверное, бывают посетители, а сейчас – ни души. Рон остановил машину. Они бросились в объятия друг к другу, стукнувшись очками. Губы горели, таяли, плавились. Она проводит языком по его нёбу, кусает нижнюю губу. Чувствует губами его мягкую усмешку. Где-то глубоко закралось сомнение: не смеется ли он над ней? Но тепло медово-желтых глаз согревает и успокаивает ее. «С тобой я чувствую себя, как подросток», – говорит он. Так не хочется возвращаться! По дороге Рон берет ее за руку, она кладет его руку к себе на колено в тонком чулке. «Искушаешь?» – говорит он и медленно убирает руку.

Вечером в машине Рон спрашивает, изменяла ли она мужу.

– А ты?

– Нет. Но хотел. Просто мы оба вовремя остановились, это была подруга моей жены.

Рон рассказывает, что его жена развелась с первым мужем, когда обнаружила, что он изменяет ей с ее подругой, добавив, вздыхая:

– Жаль, что мы не можем explore 2020
  Здесь: попробовать. Также исследовать, выяснять (англ.).


[Закрыть].

Еще одно удобное словечко, которым американцы обозначают сближение, узнавание, отношения, из которых еще неизвестно, что получится. Галя замечает, что Рон свернул по проселочной дороге в лес. Вокруг не было ни домов, ни огней, только фары освещали снег и деревья. Он поставил машину на опушке и выключил фары. Опять они вместе, как днем, только ближе, лучше, откровенней. «Не хочу в машине», – шепчет Галя, и он не настаивает, не задает вопросов. На парковке у магазина Галя, не помня себя, выходит из машины и, не застегивая пальто, идет к своей. Рон нагоняет ее, обнимает: «Я знаю, растревожить – и ничего не сделать». Галя не помнит, как доехала домой. Замечала только мотели, расположенные по сторонам дороги. Почему он не предложил поехать в мотель?

Наутро в машине Рон был бодр и деловит, хотя сказал, что не спал до утра.

– Я думал всю ночь и решил, что нам нужно делать: ты разводишься с Майклом, я развожусь с Мэрилин, и мы посмотрим, что получится из наших отношений. Я уверен, что с тобой я буду гораздо счастливее, чем с ней. – Рон берет ее руку.

– Но я не хочу разводиться с Майклом!

Рон опешил, смотрит удивленно и потерянно:

– Чего же ты хочешь?

– Это слишком прямой вопрос, – еле слышно говорит Галя.

На работе суета с утра завертела ее. Рона сегодня ведут на ланч Фрэнк и еще несколько инженеров с завода. Галя сидит в офисе одна в тишине. Нет, нельзя свою жизнь связывать с Роном, она это скорей угадывала, чем понимала. Почему она не хочет быть с ним? Когда меняешь свою жизнь, то рассчитываешь только на себя или полностью доверяешься другому. А если сразу сомневаешься… Ее мудрая прабабушка наставляла: «Не верь и не удивляйся». Доверие не должно быть слепым. Но, может быть, это ложная мудрость? Ведь мудрость – это слияние любви и истины. Нельзя достигнуть единения с другим, не удивляясь и не веря, а слияние любви и истины происходит там, где царят нежность и доверие. Может быть, боязнь полностью доверить себя другому и есть ее проблема? Но тогда почему же, почему так кружится голова?

Когда они ехали домой, Рон сказал:

– Ты хочешь короткий роман, интрижку. Я так не могу, для этого ты мне слишком нравишься. Быть с тобой, а потом ты будешь возвращаться к мужу… Для меня это было бы невыносимо. А если Мэрилин узнает? Второй раз она этого не перенесет. А Майкл? Лучше пусть два человека будут несчастны, чем четыре. – И добавил: – Я знаю, я не говорю того, что тебе хочется слышать.

В темноте его лица не было видно. «Не говорю того, что тебе хочется слышать». Нет ли в этом изощренного садизма, характерного для слабого человека? Ну не говоришь – и промолчи великодушно. Да и не нужно ей ничего слышать, довольно того, что они друг к другу чувствуют. Но ведь и Миша тоже хорош, говорил же он ей: «Не буду перед тобой извиняться, даже если я не прав». Какую бессильную обиду она тогда чувствовала! Когда-то Миша спас Галю, когда она, подхваченная сильным течением, едва не утонула. С тех пор была уверенность: если с ней что-то случится, Миша ее спасет. Этим не бросаются. Во всяком случае, для нее это было важно. Вдруг возникла в голове фраза: «Навеки мы друг к другу приговорены». Их с Мишей связывало то, что было вместе прожито, пережито, прочитано, увидено, передумано, переговорено. Связывало прочно, как цемент. Это придавало отношениям обреченность, но и надежность. Нужна огромная сила, чтобы оторваться от прошлого. «Давай разведемся» – как с моста в реку! Пусть Рон остается со своей синицей. Да он и сам не журавль в небе. У Рона есть достоинства, которых нет у Миши, но у него есть и недостатки, которых у Миши нет. Еще неизвестно, что хуже. То есть, хуже то, что неизвестно. Лучше синица в руках, чем кот в мешке. Да Миша и не синица, он птица покрупнее.

Машина подъезжает к парковке. Рон берет в руки Галино лицо и целует в нос. Он ласков, но грустен, его утренний энтузиазм растаял.

Назавтра они едут на работу отдельно: после отвальной ребята будут допоздна сидеть с Роном в баре, так что ей нужна своя машина. Вечером в ресторане шум и суматоха. Рон переходит с бокалом от одной группы к другой. Они с Галей оказываются рядом, его рука лежит на узком декоративном столике позади нее. Она присаживается на край столика, прижимая его руку, и с возбуждением канатоходца, идущего над пропастью, боковым зрением видит удивление на его лице. Никто ничего не заметил, он медлит, но все-таки убирает руку. Нет, она совсем потеряла голову!..

* * *

Вот и все. Теперь Галя ездила на работу одна, но думала о Роне постоянно. Дура! Продинамила она его. А собственно, кто кого продинамил? Он вырос в Америке в эпоху сексуальной революции, крутил любовь в больших машинах на сиденьях, обитых шелком и кожей, а ее никакие революции не коснулись. Рано вышла замуж, мужу никогда не изменяла. Не иметь любовника в тридцать семь то же самое, что быть девственницей в семнадцать. Должен же он понимать! «Кама сутра», как там, десять стадий любви, последняя – смерть. Дожила! Какая у нее стадия? Девятая? Во всяком случае, на работу идти она не в состоянии. Не хочется открывать глаза, шевелиться. Да, сильна, как смерть. Жестока, как ад? Но ревности – к жене, например – у нее нет. Уставшей от напряжения, Гале хочется, чтобы Рон просто держал ее на коленях, укачивал, как в детстве отец, а больше ничего не надо. Просто почувствовать себя защищенной, любимой, единственной.

Огонь разлит по всему телу и кружит голову. Галя идет в душ и долго стоит под водой, легонько покачиваясь, но это не приносит облегчения. Она делает воду все горячее и горячее, пока не выскакивает из душа как ошпаренная. Это приводит ее в чувство. Она начинает вынимать чистую посуду из мойки, поливает цветы, складывает постиранное белье, и привычная бездумная монотонность постепенно возвращает ее к жизни.

Одиночество усугубляло ее одержимость, мысли о Роне, казалось, совсем не покидали ее. Хоть бы приснился, что ли, – было бы легче. Но Рон не снился ей никогда. Только когда в цеху был аврал, и Галя вместе со всеми металась между заводом и короткими летучками в R&D 2121
  Аббревиатура для Research and Development – научно-исследовательский центр (англ.).


[Закрыть], где на ходу принимались решения, что делать дальше, она поймала себя на том, что впервые за долгое время несколько часов не вспомнила о нем ни разу. А ночью приснился концертный зал, они с Роном сидят по разные стороны от прохода. Она нарядная, а Рон одет в шорты и пеструю, кричащей расцветки рубашку с коротким рукавом. Рон улыбается ей жалкой улыбкой. Они оказываются в проходе, и Рон подходит к ней, но Миша берет ее за руку и поднимает, выжимая на одной руке, как в шагаловской «Прогулке».

Через две недели провожали Фрэнка. Гале сказали, что Рона тоже пригласили. Встречают его криком, шутками, он тоже не остается в долгу. Галя не участвует о общем гомоне, но замечает, что Рон следит за ней взглядом. Улучив момент, он садится рядом, смотрит своими желтыми глазами, излучает электричество, как и раньше. У Гали новая прическа, новые сережки. Он все замечает – и новый свитер, и новую юбку. Так приятно, что он все это видит! Ведь и прическа, и свитер, и сережки – это все она, это о ней говорит он ласково и с интересом.

Галя ушла, не дожидаясь конца вечера – конец неблизкий, зимой в темноте вести машину тяжело. Честно говоря, она надеялась, что Рон тоже уйдет, предложит остановиться где-нибудь по дороге, она пересядет к нему в машину… Теперь она не будет такой дурой. Но он только вышел ее проводить. Когда она потянулась за пальто у вешалки, он взял ее сзади за талию, делая вид, что хочет поднять. «Помочь?» Вышли на улицу к машине, у нее кружилась голова. «Я скучаю по тебе», – сказал Рон своим глуховатым голосом и обнял ее. Губы расплавились, растворились и в них исчезла, растворилась она сама.

На следующий день она позвонила ему на работу и сказала, что хочет его видеть. «Э-э, нет. Когда ты рядом, мне трудно себя контролировать, но когда ты далеко, я в безопасности». Зачем же он говорил, что скучает?! Его голос, воспоминания о вчерашней встрече сводили ее с ума. Почему она не может так легко держать себя в руках?..

* * *

В январе Миша собрался в командировку в Европу на несколько недель, и Галя решила одна поехать в Канкун, отдохнуть и развеяться. На работе ехидно подмигивают, но она спокойно объясняет ситуацию и, кажется, ей верят. Она понемногу начинает приходить в себя. И вдруг на работе звонок: Рон! Опять его голос выбивает из колеи. Он говорит, что у них в компании была сегодня группа школьников из Москвы, и это напомнило ему о Гале. Как Майкл? Как Мэрилин? Мэрилин поехала к сыну, там родился ребенок, но это в городке, где живет ее бывший муж, и Рон туда не ездит.

– Как ты?

– Я еду в Канкун. А ты как?

Напряженное молчание. Оба думают об одном и том же.

– Знаешь, – говорит Рон, – Фрэнк собирается в Мексику на тур для рыболовов. Я скажу Мэрилин, что поеду с ним.

– Но ты же не любишь рыбалку!

– Но я с ним и не поеду!

– А что она подумает?

– Все, с кем она общается, так любят ловить рыбу, что ее это не удивит. Где и когда ты собираешься быть?

Галя машинально отвечает, еще не вполне осознавая, что происходит.

Из суеверия они решили до отъезда не встречаться. На Новый год Галя съездила повидаться с Мишей и сыном. Слава богу, Миша был так занят, что не заметил ее состояния. Сын был увлечен новой жизнью и новыми друзьями. Он собирался остаться в Бостоне работать во время каникул.

Пока Галя дожидалась отъезда, все внутри у нее перегорело. Она почти ничего не чувствовала, когда паковалась и ехала в аэропорт. Но когда увидела по приезде толпу таксистов в пестрых рубашках, пальмы, а по дороге в отель деревья, кроны которых были подстрижены в форме животных, жизнь стала возвращаться к ней. Скорей в номер, переодеться и на пляж. Для Гали, прожившей несколько лет на юге, море – это счастье. А здесь еще и песок, не галька. Ходить по песку у моря – это совсем не то, что ходить по земле: он обволакивает ступни, холодит или греет, ласкает их, принимает их форму. Галя идет вдоль пляжа, впитывая всем телом влажный юкатанский бриз. Фигура у нее без излишеств, женственная благодаря нежной удлиненности силуэта. И лицо тоже чуть удлиненное и без излишеств. Нос – завершающий штрих, который выдает в обладательнице лица простушку, кокетку, стерву, умницу. У Гали нос прямой, чуть великоват для нее и делает ее лицо интеллигентным, вызывающим доверие. Зато природа с избытком отыгралась на ее волосах – густые, длинные, вьющиеся «мелким бесом», обычно такие состригают или выпрямляют, но Галя не мешает им буйствовать. Волосы отливают золотом и медью, но не рыжие, и кожа без веснушек, не боится солнца, ровно ложащийся золотистый загар оттеняет зелень глаз.

Галя идет по утрамбованному водой влажному, прохладному песку, на котором почти не отпечатываются следы ее легкого тела. Вот ноги начинают увязать в кашеобразном песке, под которым стоит невидимый слой воды; вода, нагреваясь, проступает дыханием, образуя на поверхности крупные поры. Он сменяется мелким, сыпучим сухим песком. Если идти по нему, сильно давя вперед пятками, песок начинает петь, как будто легко касаешься смычком самой тонкой струны. Горячие лучи и прохладные струи воздуха разливали по телу блаженное тепло, кружили голову беспричинным счастьем. Ее пронизывала полнота бытия, обостренное ожидание чуда. Былое волнение сменилось беспечностью, томление – предвкушением. Кажется, она никогда еще не ощущала себя такой живой. Она могла быть умной, глупой, серьезной, веселой, не думать о приличиях – все было впору, в жилу, ко двору. Завтра приедет Рон. Господи, когда это кончится? Она не может больше ждать!

Наутро прогулка по пляжу немного отвлекает ее, но она торопится обратно в номер. В который раз представляет себе, как все будет. Стук в дверь. Она бросается ему на шею. Он заходит в ванную, она ждет, сидя на спинке дивана. Рон подходит к дивану, становится коленями на сиденье. Она обнимает его руками и коленями…

Галя встает. Занавеска колышется, балкон открыт, ветер освежает горящее лицо. На Гале черный с розами прозрачный халатик, под которым матово мерцает кожа. Солнце, пробиваясь сквозь деревянные жалюзи, начертило теплые светлые полоски на Галином теле. Стук в дверь – и кровь бросается в голову, ноги становятся ватными. Галя идет, как сомнамбула, чуть помедлив, открывает – и ничего больше не помнит. О, откуда ты так хорошо знаешь мое тело? Ты все угадал, сделал все, как мне хочется, хотя до твоего прикоснования я даже не знала, что я этого хочу…

Рон все время спрашивает: чего ты хочешь? Гале нравится, что он спрашивает, нравится отвечать: хочу. И они идут куда-нибудь – или никуда не идут, оставаясь в своем пятизвездочном шалаше, ставшем их временным раем. Иногда заказывают еду в номер и едят на балконе, глядя на неправдоподобно синий, как на клеенчатых ковриках с лебедями, океан и тропический сад. По утрам их будят голоса павлинов в саду.

Когда-то Миша спрашивал ее, чего она хочет. И она неизменно отвечала: «А ты?» А теперь у Рона не спрашивает, говорит: «Я хочу…» Вспомнилось, как они с Мишей шли вечером по освещенной летней улице, люди сидели за столиками, потягивая вино. Это создавало атмосферу радостной лени, неспешного праздника, было тепло и безветренно, и Гале так захотелось посидеть с бокалом вина среди этих веселых, беспечных людей. Но Миша отказался, сказав, что ничего не хочет, а через несколько минут купил себе мороженое в Хаген-Даз и стал его есть на ходу. Во время их недавней поездки в Париж говорил: «Я приехал не есть, а смотреть», вечером же приканчивал ее совершенно несъедобную порцию, купленную в какой-нибудь забегаловке. Галю это расстраивало до слез. Ей так хотелось остановиться, замедлить вечный бег, насладиться минутой, часом, днем, прожитыми без цели, просто для удовольствия.

На четвертый день Рон с Галей вышли позавтракать в ресторанчике напротив отеля, расположенном на дебаркадере, пришвартованном к берегу лагуны. Они сидели у воды и кормили рыб, подплывающих жадными стаями. Гале захотелось поехать куда-нибудь поплавать с маской – здесь ведь есть замечательные места. Вернувшись в отель, они узнали, что еще не поздно пресоединиться к сегодняшней экскурсии, но решили, что хотят быть одни, а в группе даже незнакомых людей это будет невозможно. Они поедут на такси, а потом на автобусе.

Приехав в Шел-Ха, сначала пошли гулять по тропинкам, проложенным в джунглях для туристов. Мексиканские джунгли, густые и низкорослые, отличались от северных лесов, как короткие коренастые мексиканцы от стройных, белокожих северян, и кишели игуанами, как северные леса муравьями. Кричали сидящие на деревьях красные попугаи. Игуаны грелись на солнышке на камнях или перебегали дорогу, некоторые имели довольно внушительные размеры и свирепый вид. Стало жарко. Рон с Галей взяли напрокат маски, трубки и ласты и поплыли по одному из рукавов дельты в сторону океана. Галя любила воду, могла плавать часами. В этом удивительном водном мире, где чистая речная вода соединялась с соленой водой океана, жили удивительные рыбы. Попадались большие, почти в метр длиной, темно-зеленые с винно-красным и синим. Эти плавали в одиночку, а маленькие рыбки яркой окраски ходили косяками. Иногда рыбы проплывали совсем рядом, но никак не удавалось коснуться их рукой, в последний момент они, вильнув или внезапно рванув вперед, ускользали. И они сами были как большие рыбы в этой живой воде, плывшие рядом, но искавшие, а не избегавшие прикосновений.

По дороге к прибрежным дюнам Галя шла позади, глядя на чуть отяжелевшую в талии фигуру Рона, его стройные, сильные ноги. Возвращаться в отель не хотелось. Рон обернулся, посмотрел на нее своими медовыми глазами и легонько прижал к себе.

– Хочешь остаться?

– Да!

На пляже Рон заговорил по-испански с хипповатого вида компанией. Оказалось, что ребята знали английский, двое были из Америки. Буддист Артуро оказался совладельцем недавно построенных маленьких вилл, расположенных недалеко от Тулума. Он рассказал, что ночью на пляже хиппи будут жечь костер, посоветовал, где можно вкусно поесть, безопасно для здоровья и вдали от заполненных туристами и местным кичем заведений на территории парка.

В ресторане песчаный прохладный пол. Они заказали местное вино и свежую рыбу, которую прямо при них положили в глиняную печь. Почувствовав на себе взгляд, Галя обернулась и встретилась глазами с большим синим попугаем, который, перевернувшись вверх ногами на веревке, внимательно смотрел на нее. «Орензо!» – окликнул попугая хозяин. Он подошел и протянул руку, на которую Орензо тут же перебрался. Хозяин поднес попугая Гале: «Не бойся!» Галя протянула руку, и Орензо ловко пересел, ухватив ее за палец. Теплые лапы птицы оказались неожиданно мягкими и нежными.

Большая раздвижная стеклянная дверь домика отеля, принадлежавшего Артуро, ведет на патио, вдали за пальмами и кустарником – море, пляж. Снова они по-настоящему вдвоем. Темнеет, но они не зажигают света. Вечером звонок: Артуро напоминает им про костер. Это недалеко отсюда, на диком пляже. Лучше туда подъехать на машине, их могут подвезти. Галя надевает длинную юбку и мексиканское ожерелье и сережки, которые подарил ей Рон. Он смотрит на нее восхищенно и немножко грустно, в улыбке снова появилось что-то жалкое. Галя понимает – он уже начал думать о предстоящем отъезде. А она не хочет сейчас ни о чем думать. Ей хорошо с ним, экзотика вокруг будоражит, впереди день и целых две ночи. Костер уже зажгли, люди вокруг сидят, танцуют, поют, пьют, едят, играют на гитарах и там-тамах. Искры, как светлячки, снуют на фоне неба, где среди звезд большими светляками вспыхивают огни спутников и самолетов. Галя и Рон отходят подальше от толпы, молча бродят, обнявшись, по кромке воды и ложатся на остывший песок.

Похоже, празднество у костра начинает стихать, и они возвращаются к догорающему костру, чтобы найти попутчиков в отель. Проснувшись ночью, Галя обнаружила, что Рон не спит. «Быть с тобой, а потом ты будешь возвращаться к мужу… Для меня это было бы невыносимо», – вспоминает она. «Ты не жалеешь?» Он молчит. Потом, глухо: «Ты же не хочешь ничего менять». Да, она так решила, но не надо, не надо сейчас об этом думать. Она прижимается к нему со всей нежностью, растопленной им в ее душе.

Просыпаются они рано и идут к морю. Утро вечера мудренее, и черные мысли Рона, кажется, ушли вместе с ночью. На море полный штиль, и они последний раз купаются вместе. После завтрака автобус-подкидыш подвозит их в Тулум, развалины города-крепости. Удивительный покой царит здесь, как будто время остановилось. Небо, камни, океан, скудная растительность и клочок песка между скалами у воды – кажется, все это было и будет всегда. Да, камни в чем-то счастливей людей. Галя смотрит на часы: «Пора».

В последний вечер в Канкуне она предлагает Рону поехать в ресторан. Честно говоря, она боится его настроения, накатывающей меланхолии и хочет ненадолго увести его из номера. Они сидят, Рон сжимает Галины руки, впитывают друг друга глазами с полнотой обреченности. Три мексиканца в сомбреро подходят к столику с гитарами и играют мелодию, которую Галя слышала еще в России: «В шумном городе мы встретились весной, до утра не расставались мы с тобой, сколько раз с тобой прощались и обратно возвращались, чтобы снова все начать…» Песня звучит на непонятном языке, не обещая возврата.

* * *

Утром Рон улетел, Галин рейс позже. Последний раз она идет по пляжу. Отплывает от берега и долго качается на волнах, подставив лицо солнцу. Была у Гали подруга, которая говорила: «У Галины все сбылось на сто процентов!» Ну, на восемьдесят, отшутилась тогда Галя. Смешно! Приблизительное счастье? Что ж, если с Мишей – 80% возможного, значит, Рон – из тех самых недостающих 20%? Была когда-то в молодости страсть, но ведь невозможно всю жизнь прожить на таком накале. Если на смену страсти приходит нежность – любовь спасена. Страсть – вулкан, нежность – живая вода любви. Чувство неутоленной страсти проходит, неутоленной нежности – никогда. Галя быстро идет к отелю. «В последний раз я окунусь и побегу, волос не осушив. Закончен час воскресный мой, каникулы души, – вспоминается песня. – Прощай, безделье и тепло, нас ждет зима, зима…»

Во время полета домой Галя увидела в окно самолета кольцо радуги на фоне облака, а внутри кольца, как в раме, тень самолета. Она хотела разбудить соседа, чтобы и он посмотрел, но передумала. Ощущение чуда не покидало ее до самого дома. «Забудут солнца поцелуи, ласки волн тела. Прощайте, гроты, крабы, мидии, медузы, нас зовут дела…»

Не успела она войти в дом, как зазвонил телефон.

– Ты соскучилась? – спросил Миша.

– Да, – соврала она, жалея его, и машинально добавила:

– А ты?

– А я нет! Очень много было работы.

«Забудут солнца поцелуи, ласки волн тела…» Солнца поцелуи… Ласки волн…

2005 г.