Текст книги "Когда течет крем"

– Демонтажу? – переспросил старик. Ему ничем не была дорога существовавшая система. Но уж очень много в городе Ква было льгот для стариков. – Я-то уж чем вам пригожусь?

– Не уверен, что пригодитесь, но я предложил вам вернуться в Туран, поскольку это ваша родина. Вы что, отказываетесь от родины?

– Нет. Нет. Я похожу по перрону.

Старик вышел, что-то бурча под нос, бесшумно закрыл дверь. Он заметил, что Алексея и Елену охватило неожиданное чувство, страсть, что бывает с людьми в минуты наибольшего напряжения и опасности, когда каждая минута проживается ярко, словно в последний раз.

Он хотел походить по перрону, чтобы сначала поверить в случившееся, потом отдаться скорби, потом примириться с возвращением в Туран. День был тихий и солнечный, редкие облачка безмятежно светились перламутром. Ни в какой КЦ не верилось ему. Он прошёл в здание вокзала. Люди тихо переговаривались в очереди за билетами. Электронный сервер не работал, и приходилось по старинке стоять в кассы. На табло светилась информация, что билеты продаются по завтрашнее число, и просьба не запрашивать последующие дни, а также не запрашивать билеты в направлении Ква. Это убедило старика. Он вышел и стал ходить вдоль стоявшего поезда и первого пути. Солнце грело ласково, чуть шумела листва в скверике за перроном. Высоко в небе заскользил, сверкая металлом, сверхзвуковой истребитель, выполняющий плановый тренировочный полёт. Геометрия его крыльев была так точно, так упоительно рассчитана, а внутри него находился, без всякого сомнения, герой, что готов немедленно вступить в бой с врагом и одолеть его, что старик чуть не заплакал от умиления. Истребитель летел в сторону Ква. Старик стал думать о народном горе, но не видел его примет, как видел их в ту войну, когда он был голодным младенцем. Он стал думать об утраченной семье, но вместо этого вспомнилась весёлая поездка в Загзу на сероводородные источники со всей роднёй четыре дня назад. Вспомнились хмурый день, пронизывающий ветер, горячее купание в дружной компании и позная, где они заказывали позы ради него, ведь в Ква позных нет. Старик вспомнил, что не принимал душа с тех пор, как его провожали в Туране, и простые мысли вытеснили замысел скорби. Надо спросить у Елены, где принять душ, взять у Алексея посадочный билет, пока тот не передумал ехать вместе, купить продуктов в дорогу заранее, ведь в поезде всё дорого. Потом он вспомнил, что туранский губернатор тоже улетел в Ква, а президент автономии в отпуске и, конечно, отдыхать улетел куда-нибудь на юг. И в том, что КЦ излился на момент отсутствия глав на местах, Антон увидел элемент заговора и того, что КЦ – это не стихия природы. А потом подумал, что может быть, это всё совпадение. Ему показалось, что он очутился внутри малопонятного фильма, и тут же решил, что и предыдущая его жизнь была, в таком случае, тоже похожа на фильм, особенно, давние воспоминания, от которых остались фрагменты. Он понял, что воспоминания остались за чертой, но не все – в Туране их живая часть. Тут он поспешил к Алексею и Елене, удивившись, как же быстро может сходиться молодёжь, и как это назвать? Ему тоже понравилась Елена и сожаление, что он не соперник Алексею, вырвало у него первый вздох, которого не было, когда он решал подумать о потерянном счастье. Он постучал в дверь и вошёл. Она была не закрыта, Елены с Алексеем за ней не было. Старик сел в кресло и вдруг слёзы потекли у него, он думал о летящем высоко в небе истребителе и о том, что мужество преодолевает всё, что страна надёжно защищена с воздуха, и это сделало его поколение.

* * *

Мы добрались до Загзы и увидели, что туман медленно поднимается, что сероводородная купальня действует, и люди подъезжают к ней и в основном со стороны города У. Митя поставил машину, и мимо хаотично разбросанных построек и припаркованных, как попало, машин, мы прошли внутрь купальни, обтянутой сверху и со всех сторон синей тканью, так, что внутри словно был безоблачный день. Митя уплатил в кассе за купание, уговорив присоединиться к нему Константина Коршуна, мы разделись, прошли сначала в горячий душ, где тоже текла сульфидная вода, другой здесь и не было, потом окунули ступни ног в специальный дезинфицирующий раствор и залегли в бассейне, отогреваясь. С той стороны, где вода била из трубы, она была совсем горячая, и там было больше народа, люди у нас – максималисты. В первый приём можно было провести в воде не более десяти минут, на стене висели большие часы, чтобы купающиеся не забывали об этом. Но, кажется все, как и мы, игнорировали инструкцию, ведь мы все были одним народом с одними привычками жить в холоде, а тут дорвались до согрева. К тому же, первый приём для нас был единственным. Там были домики, в которых можно жить и принимать курс – но у кого было время на это? Население сократилось так стремительно и так беспощадно, что оставшиеся не успевали проявлять себя в существующих структурах быта и деятельности вообще. Мы пробыли в воде по полчаса, чувствуя уже, что сердце получило большую нагрузку и стучит сильно, и после того снова через душ выбрались на улицу. Сероводород хорошо освежает кожу и долго ещё не проходит ощущение лёгкости во всём теле. Ева не купалась с нами, она была в телефоне и сказала нам:

– Шамана Эрханова, который шёл изгонять дьявола из Ква, арестовала полиция. За ним прислали два автобуса с полицейскими. Вот кому делать нечего! Его отправили в психушку. Причём, Ква тут же отреагировала на это, заявив, что она не причём. Значит, Ква и распорядилась арестовать. Оппозиция уже назвала шамана узником совести. До прибытия в Туран ему оставалось пройти двести километров. Он уже одолел три тысячи. Тут ещё сообщается, что на родине на него завели уголовное дело, и что он якобы бежит от уголовного наказания.

– Чушь, – вздохнул Митя, если бы он что-то такое совершил, он бы в лесу спрятался, и не шёл бы так публично и с таким вызовом по отношению к Ква. Надо же – заволновались. Давненько у нас не было столь откровенного преследования несогласных с режимом.

– Его, наверное, направили в республиканскую психбольницу. Там работает психиатром мой троюродный брат Виталик. Я думаю, персонал прекрасно понимает, что шаман – не психбольной, – добавила я. – И не решится его «лечить».

– А давай, Виталику позвоним? – предложил Константин, имеющий инвалидность именно по этой части. Она выражалась в том, что он в минуты волнения вскидывал правую руку и неистово щипал свой коршуняцкий нос.

– А телефон Виталика? У нас нет номера его телефона. Искать через третьи руки не хочется. Тётя спросит: «А чо? А почо вам это?».

Мы прошли в павильон позной. Она, как и бассейн, выглядела поставленной на скорую руку и тоже была покрыта синим тенгрианским тентом, заменявшим и стены. В ней было почти пусто, за одним столиком расположилась и пила баночное пиво тощая молодёжь в итайском тряпье. Митя, верный себе, заказал вареники с капустой, а мы по четыре позы, что не едим дома, и всем по чаю с лимоном и сахаром, который попросили принести сразу. Всё же, компания наша была не такая большая и шумная, как когда-то. Мы все молчали и думали про шамана Эрханова, пусть он с нами не одной крови, и что сказок не случается уже давно, с той поры, как погиб Руян.

И ещё: куда же делся ворон? Может быть он, как в сказке, раздобудет ключ от двери психушки и патрон его освободится. Наверное, сейчас лечащий врач-психиатр отделения принудительного лечения читает книжку Алексеева «Шаманизм тюркоязычных народов», если не прочёл её раньше, ведь, как считается, шаманы легко входят в пограничное состояние, и тогда творят свои обряды; с точки зрения рационализма он, конечно, пациент, чем дорог психиатрии. У нас все интересуются шаманизмом, видимо, сами нередко бывают в пограничных состояниях из-за дурдома в стране. Шаманизмом теперь интересуются во всём мире. У меня тоже есть одна знакомая шаманка: она директор Хонской библиотеки, и ходит на работу с бронзовым зеркальцем-толи на груди. И у неё в библиотеке собираются все шаманы самой знаменитой в Туране шаманской округи, её друзья. И сейчас они все прочли в интернете, что шаман, который шёл в Ква, арестован и отправлен в психушку. Ква не знает, не понимает, с какой болячкой повстречалась. В Ква заигрались в дурацкие детские игры лжи и подстав.

Растительность вся гнётся: в ней нет кости, она податлива и мягка, каков должен быть христианин, и потому природа так очищает души, что ничего не требует от них и всё отдаёт. Людям такими быть нельзя, нельзя быть христианами. Сейчас их нет, церковь – это подстава. Митя у нас язычник он не есть мяса, не ходит в церковь и уважает природу. Он волнуется за шамана Эрханова и ест вареники с капустой, политые деревенской жирной сметаной. Позы же, которые мы едим – суховаты, совсем без бульона, и мясо в них слишком плотно слеплено. Лучше всего позы готовят в буддистских дацанах, ведь известно же, что монастырская молитвенная кухня самая вкусная, после неё не идёт другая. Мы едим и прощаемся мысленно друг с другом. Митя и Ева со мной и с Коршуном. На природе это лучше получается – просторно и мысли не подавлены.

Митя тихонько разговаривает по телефону с Мухаматом, и тот ему рассказывает, что сначала у шамана полицейские отняли старый «квич» красного цвета, подаренный ему сочувствующими сельчанами, чтобы он добрался до Ква побыстрее; и он снова шёл пешком, не проехав за рулём и пятидесяти километров. Потом, когда Эрханов добрался до города У, его приветствовало население и возник стихийный митинг, простые люди требовали правды и справедливости. Шамана приютил на ночлег известный поэт Багатур. Толпа неизвестных избила поэта, подкараулив, когда он вышел из дома, разбила его машину.

– Я знаю Багатура, – говорю я негромко, ведь что хорошо в родных местах, многих знаешь. – По паспорту он Борис. Он читал мне свои стихи наизусть, когда мы в поезде ехали из Аги в У. Стихами и книгами теперь не заработаешь, как было раньше. Багатур водит маршрутное такси. Куда это годится для поэта! У него семья, дети. Наверное, такси и разбили. Он дарил мне свою книгу стихов о родине и там мне запомнилось стихотворение, что Ква – всем народам мачеха. Багатур пожил в Ква немного. Наивный, думал, что там будут слушать его стихи.

Мы снова про себя думаем о том, что провожаем Митю и Еву в Ква, садимся в Митину машину и снова едем по необъятным пустынным зелёным просторам нашего короткого лета, сегодня сырым и затуманенным, с многочисленными реками и в поймах их рощами длиннолистых ив.

* * *

В семь вечера группа, сообщившая утром о катастрофическом стихийном бедствии неизвестных масштабов, выступала с новостями. Население Славля ждало сообщений о происходящем, не выключая телевизоров и интернета, которые по-прежнему крутили мыло и хохотушки повседневного кино и скабрезных фактов.

На этот раз первыми держали речь авиаторы. Им удалось получить сведения военной авиаразведки, как оказалось, поднимавшейся с баз Дивостока, Баровска, Иты и Турана минувшей ночью. Характерно, что в небо не поднимались азанские, ировские, ермские самолёты-разведчики – административная близость Ква лишила авиаторов Центрального округа природной смелости действовать самостоятельно и не по инструкциям.

Авиация оказалась в воздухе ближе к славской полуночи, когда транспортники Славля совещались в привокзальном ресторане, а над восточными территориями уже поднималось солнце. Промедление авиации было вызвано тем, что, на свой страх и риск, командиры воздушных судов самостоятельно договаривались с командирами зенитных ракетных комплексов и систем, что не будут сбиты на подлёте к Ква. Высокое военное начальство уклонилось от всякого действия. Оно каким-то образом посовещалось между собой и решило закрыть глаза на желание молодых смельчаков совершить разведывательные вылеты. На аэродромы были направлены порученцы с устными речами на эту тему. Постоянное отсутствие связи с Ква, проверявшееся в течении дня, сообщения с истребителей, совершивших учебно-тренировочные полёты в зоне видимости КЦ, побуждали средний и низший состав к инициативе, а высший к большому испугу. Секретные данные о непонятках разошлись из уст в уста. И тогда пилотам-смельчакам была предоставлена возможность лично пообщаться с командирами ЗРК и ЗРС, ориентированных на противовоздушную защиту Ква, и к ночи, окутавшей восток, было согласовано, какие именно разведчики поднимутся в воздух, их позывные и радиус полёта туда-обратно. Чуть ли не впервые новейшие самолёты взлетали, чтобы оценить возможности боевых действий и поражения живой силы противника, без участия в этом служащего Интернационалу высшего военного командования.

Самолёты-разведчики поднялись с полным комплектом экипажей на борту, хотя их командиры и одновременно лётчики– наблюдатели оставляли инициативу за собой ввиду добровольности непредсказуемого полёта – за всю историю вылетов им не приходилось обеспечивать вскрытие обстановки в районе Ква. Члены экипажей понимали, что им предстоит выполнить чрезвычайную задачу, и поэтому ни один из них не решился оставить товарищей без технического обеспечения в полёте. Штурманы-операторы бортовых станций, не сговариваясь, настояли на загрузке осветительных бомб, несмотря на полёт в район дневной видимости. Уже было известно, что КЦ покрыло Понские острова и ряд зарубежных столиц, таких, как Екин и Гкок на востоке, Риж и Юссель на западе. Не исключено, что КЦ мог появиться и в местах постоянного базирования авиатехники, приближенных к мегаполисам. И, таким образом, зона приземления оказывалась под большим вопросом. Уже в полёте экипажам стало известно, что, на их счастье, на обратном пути их примет военный аэродром близ Азани, за исключением самолёта, вылетевшего из Турана: он вернётся на место постоянного базирования. Азань желала знать об участи Ква и своей возможной участи из первых уст и данных аэрофотосъёмки, а разведчики-дальники будут нуждаться в заправке.

Туранский разведчик вылетел одномоментно с другими разведчиками и поэтому ожидалось, что он, намного опередив их по причине меньшего радиуса полёта, или сообщит первые данные, или погибнет, сохранив тем самым жизнь другим бортам, которые в случае катастрофической опасности вернутся на базы. Экипаж из добровольцев имел двойной комплект офицеров, а также стрелков. Старший воздушный стрелок, он же наблюдатель в хвостовом фонаре разведчика, наделялся исключительными функциями по той причине, что подъём истребителей прикрытия не ожидался.

Звали его Дамба Зориктуев, он был уроженцем У и имел чин капитана. Дворовые друзья, с которыми он встречался, приезжая на родину, льстиво называли его Чинкапхан, слегка переиначив имя Чингисхан. Дамба был толстый и добродушный, но, потомственный стрелок, умел мгновенно приходить в ярость при виде мишени и попадать «в яблочко». Образование в авиаучилище он получил инженерное, но очень быстро раскрыл свои способности стрелка и стал цениться в этом качестве. Теперь, оказавшись рядом со своим родным пулемётом, Дамба еще при наборе высоты провёл самозаточку на бой в воздухе и на десантирование на случай поражения самолёта. И, когда они уже плавно скользили в сторону Ква, как туранцы не имея к этому городу заметного пиетета, Дамба ощутил себя асуром и стал подумывать, когда же он выйдет на целеуказание. Однако, звёздное небо было так спокойно и величественно, что он стал задрёмывать и привычно бормотать мантры, призванные обеспечить ему хорошую жизнь. Поскольку он находился на службе, он выбрал мантру «Ом замбини мохи сууха», желая, чтобы ему выписали премию, и побольше, после возвращения домой.

Двое других стрелков, Семён Черных и Игорь Иванов, полетевших запасными, один был старший, второй бортовой, имели возможность спокойно поболтать в тесноте своего отсека.

– Как ты думаешь, Сеня, КЦ – что это? – спросил младший старшего.

– Я представляю его в виде подземного спрута, выбравшегося на поверхность, и надеюсь, что мы обнаружим его голову. Тогда я попаду ему точно в глаз. Потом во второй.

– Почему ты, а не Дамба? И почему спрут?

– Представь себе, Игорёк, когда мы уже будем барражировать над Ква, настанет моя очередь сменить Дамбу. Пять часов непрерывных визуальных наблюдений чей хочешь притупят глаз…

– Ты что, Сеня, не знаешь, что Дамба – соня?!

– Игорёк, это большой военный секрет. Никому и никогда не говори о нём.

– Хорошо, а почему – спрут? Если же это вид нефти? Она содержит в своём составе нечто вроде соляной кислоты, которая разъедает любые объекты…

– Спрут – это наилучшее развитие сценария для боя. Даже, если у него есть жена, сын, дочь и другие родственники. Ну, представим, что это просто масса. Тогда вопрос в том, есть ли у её излияния провокатор? Или это новый вариант всемирного потопа?

– У всемирного потопа тоже был провокатор. Как говорят, падение на Землю спутника-луны Фаты. Здесь же источник скрыт под землёй.

– А сколько было на Земле случаев катастрофической вулканической деятельности? Но это не вулкан. Вулканы – не так страшно, потому что уже такое было.

– Если провокатор – простое накопление количества вещества, то оно должно кончится. Прикинь, Игорёк, как мы будем жить без Ква?

– Счастливо и долго, Сеня. Екин и Юссель тоже накрылись. Значит, счастливо и долго.

– Ты так уверен, что центры власти реально находятся там, где мы думаем?!

– Сеня, я не знаю, – сказал Игорь очень серьёзно. – Этого я не знаю. Я ничего не знаю. Спруту в глаз попасть смогу, это точно. И вражескую армаду в воздухе расстрелять.

– Ребята говорят, что небо прощупывается нормально. Потенциальный противник к границам не выходит. Я думал, как же обезопасили себя реальные центры власти – наверное, они – это корабли автономного плавания. Но, по нашей сводке, этот КЦ пьёт воду. Он выпил реку Ква и только после этого распространился на другой берег. Он может выпить мировой океан.

– Ничего себе! Тогда ему останется уползти в космос и скушать вселенную. Были бы у него глаза – я не промахнусь, Сеня!

– Если масса КЦ безгранична, мы бессильны. Есть возможность остановить её движение, пока не поздно. Например, побросать атомные бомбы. Биовещество тогда издохнет…

– Или увеличится в размерах. И никто в стране не позволит применять атомное оружие в адрес Ква. Представь, что КЦ управляет какой-нибудь человеконенавистник. Дьявол. А он всегда находил укорот. Дьявол – это двойственность. Вопрос лежит в области метафизики. Власти заигрались с двойственностью. Может быть, КЦ пришёл, чтобы разрушить большую ложь, Игорёк!

– Короче, Сеня, у меня мозги закипели. Давай, поспим, пока мы в области ночи и в качестве барахла.

– Мы и должны сейчас отдыхать по регламенту этого детского сада.

Под крыльями самолёта-разведчика проплыли огни Юмени, призрачные в свете пробивающейся зари, и вскоре экипаж услышал характерный и знакомый густой гул: в небо взмыло звено истребителей прикрытия.

Прошло два часа, и группа миновала Славль на расстоянии ста километров по оси абсцисс. Лётчик-наблюдатель полковник Фирсов заметил одинокий порше, спешивший по магистрали Ква-Славль и записал его госномер. Это была машина Нины, жены начальника дистанции пути Славль-Ква. Лётчик-наблюдатель установил владельца по спискам сети. Затем он провёл краткое совещание с экипажем, сообщив о приближении часа Х. Не связался он с одним Дамбушкой, не желая нарушать его мирный сон. Они ещё не покинули Туранскую область, когда полковник поговорил с каждым членом экипажа по отдельности. Когда же очередь дошла до хвостовой части – фонаря, в котором находился на боевом посту Дамба Зориктуев, полковник услышал бормотание героя и попросил свой компьютер расшифровать его. Компьютер сообщил, что бормотание – это мантра финансовой состоятельности «Ом замбини мохи сууха», как произносят её жители города У. Полковник думал недолго, он был испытанным бойцом. Он решил по возвращению домой подшутить над Дамбушкой и выписать ему премию за отличное исполнение воинских обязанностей, выписать побольше.

У него была информация о том, что концентрат – универсальный поглотитель, и что выход его на поверхность земли находится в местности, издревле называемой Крем; возможно, концентрат – исходное для получения каменной массы. Из всего этого следовало, что излитая масса не столь велика по сравнению с той, что движется, и что, если это не живое существо, её первоначальная насыщенность может со временем исчерпаться и она, наконец, остановит своё продвижение. То, что КЦ поглощает, столь многопланово, что, может быть, содержит необходимые элементы для воспроизведения себя-базового. Лётчик-наблюдатель содрогнулся, думая об этом. Если его самолёт упадёт, то он будет переработан вместе с останками погибшего экипажа, мужественных и образованных людей. Если же концентрат на самом деле некий хтонический монстр, то он может двигаться сколь угодно долго, воспроизводя себя. Чтобы его уничтожить, надо найти его ахиллесову пяту. Лётчик-наблюдатель подумал, что, всё же лучше, если это монстр, живая материя, как и он сам. Но в любом случае, это было нечто, прежде никогда не встречавшееся на Земле, произведённое неизвестно чем или кем.

Высота, на которой летел самолёт-разведчик, была его потолком, создававшем для него самого наибольшую безопасность, однако не лучшая для наблюдений. Истребители ушли далеко вперёд, имея сведения о том, что небо чисто. Ведущий сообщил, что они прошли над Ква, и что поверхность, покрытая концентратом, блестит, как зеркало, отражая солнечные лучи, и на западе заметно его движение в сторону Моленска. Разведчик произвёл цифровую аэрофотосъёмку. Оператор, выводивший изображение на масштабный экран, увидел то, что было не видно в лучах солнца: над поверхностью концентрата на высоте, куда они даже не мыслили снизиться сами, на потолке висения четыре тысячи метров двигался «Катран». Как известно, у этого типа вертолётов перегоночная дальность полёта чуть больше тысячи километров, и как его занесло по-над Ква, оставалось только догадываться. Оператор немедленно сообщил о своей «находке» командиру, лётчику-наблюдателю. Тот немедленно связался с пилотом «Катрана»:

– Южане, физкульт-привет, на связи полковник Фирсов. Задерите головы, я помахаю крыльями.

Пилот «Катрана» от неожиданности, или такая у него была реакция, вывел свой аппарат к динамическому потолку:

– На связи майор Леонид Лобынцев. Здравия желаю, товарищ полковник! Какие будут приказания?

– Майор, давай перейдём на простой человеческий язык! Ты видишь внизу большой медный таз? Что, Ква накрылся?

– Так точно! – настороженно ответил пилот вертолёта. И быстро набрал на клавиатуре для своего штурмана-оператора: «Полковник Фирсов?». Майор сам был разведчик не хуже. Штурман-оператор ответ выдал быстро: «Полковник Фирсов выполняет полёт Туран-Ква-Тербург. Добровольно». Пилот с облегчением закивал своему подчинённому. Он знал, что туранцы – придурки, да ещё какие. Очень надёжные товарищи.

– Тогда докладывайте, что тут делаете? Признаться, вы избавляете меня от снижения.

– Произвели аэрофотосъемку и разведку. Предлагаю обменяться результатами: я вам дам приближенную съёмку, а вы мне высотную.

– Высылайте. Мы вышлем вам. Ответьте мне, пожалуйста, Леонид, какого чёрта юг отправил вас? И долго же вы добирались?

– Один раз садились на заправку. Мы такие же добровольцы, как и вы. Видимо, других не нашлось. Такие уж бравые парни мы есть. Как у вас в Туране?

– У нас солнечно, тепло. КЦ, мы называем эту хрень КЦ, полностью покрыл Понские острова, Екин. Видимо, он затрагивает одни столицы.

– Вы двигаете в Тербург? Отправите нам обстановку?

– Я тебе так скажу, Леонид. Я весь маршрут думал, лететь ли нам в Тербург. И решил, что, если Тербург накрылся тоже, нервы мои не выдержат. Как не странно это. Мне почему-то не жаль Ква, видимо потому, что квачанская политика все печёнки проела. А Тербург отчего-то жаль.

– Наверное, так. Говорят же, что Тербург – древнейшая наша столица, теперь и мне кажется, что это правда.

– Короче, я еще чуть двину севернее, и домой. У вас есть ещё что сообщить мне? Что у вас на юге?

Майор выругался замысловато, но кратко, и рассказал:

– Сначала мы потеряли Тамбул. Потом эта хрень, КЦ, как вы её называете, без малого выпила наше любимое море и выползла на берег. И самое ужасное, или прекрасное, не знаю, люди пошли навстречу пожирателю с улыбками на лицах. Хотя, бежать им было – ничего не стоило. Нужно всего лишь начать переставлять ноги перпендикулярно его движению. По нашим прикидкам, спаслось около ста человек. Я не интересовался новостями в течение пятидесяти минут.

– Леонид, мой товарищеский совет: передайте всю полноту информации своим и летите на восток. Пусть все ваши эвакуируются на восток. Запомни мой телефон в Туране…

– Спасибо. Мы ещё сбрасывали два зонда. На высоте тысяча метров над уровнем КЦ связь с ними прервалась, и они упали. У меня сложилось впечатление, что зона влияния КЦ – это тысяча метров. Что-то вроде идущего радио-магнитного вала. У меня всё. Я вижу, вам трудно удерживать вашего мустанга в зоне моего тихохода.

– Вас понял, Леонид. До свидания. Истребители эти – мои. До свидания.

Поезд «Славль-Ита» медленно отошёл от Славского вокзала и, плавно набирая скорость, пошёл в Иров. Смеркалось; пассажиры тихо, не разговаривая, получали от проводников постельное бельё в пакетах и стелили его по очереди, чтобы не мешать друг другу, выходя в коридор. Алексей, Елена, Антон и ещё мальчик из детского дома Иван, взятый Алексеем по просьбе Нины, ехали в одном купе. Они находились в наилучшем положении по отношению к пассажирам плацкартных вагонов – в них разрешили занимать и третьи полки, предназначенные для багажа, и было очень тесно. Спасающиеся от КЦ постарались взять как можно больше личных вещей и питания, и теперь всё это некуда было ставить, но как-то уж совсем молча и без ссор все разобрались, взгромоздили сумки и коробки на столики и между полками. После длительного шепота, шелеста и других невнятных звуков в вагонах наступила полная тишина, слышно было, как мягко и мирно постукивают на стыках рельс чугунные колёса.

Проводники выдохнули и перекрестились. Они ожидали худшего, истерик и паники людей, неожиданно вырванных из круга повседневных забот. Однако в поездах ехали те, до сознания которых что-то дошло. В Славле оставалось на следующий, последний для существования города день прилично народу. Это были в первую очередь любители лёгкой поживы, тяжёлые собственники, алкоголики и наркоманы, лодыри и брюзги, не способные к быстрому принятию решений.

В вечернем телеэфире Нина и Алексей ответили на вопросы интервью. Они все были посвящены их личным качествам, тому, какие должны быть качества человека, спасающегося от КЦ. Ответы Нины и Алексея почти совпали. Они назвали решительность, смелость, независимость мышления, способность прийти на помощь другому, отказаться от своих надежд и планов. Оказалось, что оба в жизни не смотрели телепередач, за исключением случайных эпизодов вне дома, а у Алексея никогда и не было телевизора, с тех пор, как он стал жить не с родителями. Его же родители смотрели когда-то только вечерние новости, а сам он болел за хоккей. Нина же смотрела когда-то фигурное катание. Алексей сказал, что теперь он смотрит иногда фильмы по интернету, снятые до 1970-х, когда валюты были привязаны к золоту. После того, как появился нефтедоллар и начался, по мнению Алексея, финал, приведший к последним событиям, Алексей перестал смотреть фильмы. И что символы влияют на жизнь: между золотом и нефтью – пропасть. Если от первого сходят с ума немногие, то от второй – почти всё человечество.

– Я сейчас сам выступаю перед вами по проклятому зомбоящику, дорогие славцы, – сказал в заключение Алексей, – Надеюсь, вы погасите экраны по завершению нашей передачи и прорепетируете своё спасение. Ведь всего нужно немного: идти не навстречу фальшивому крему, а в противоположном направлении самым обычным шагом. А потом можно и бежать. Раскрою последний секрет: мне помогла древняя молитва, записанная для меня моей бабушкой, когда я был школьником. Поройтесь в памяти, может быть, и у вас такая отыщется.

* * *

– У меня было предчувствие, что он умрет, – сказал рядом знакомый голос. – Я пришел к нему с гитарой и сказал: «Хочешь, я спою тебе песню?» Он кивнул, но не очень приветливо. Я не обратил на это внимания. Другу все можно позволить. Он выслушал мою песню на слова поэта Алексея Кольцова и сказал: «По-моему, это про меня» Потом мы поиграли с ним в две гитары, и пошли на берег.

Когда на следующее утро ко мне пришли приятели и сказали, что он утонул, я не удивился. Два дня после этого был шторм, за телом ныряли опытные спасатели. Они не знали, кто он. Им было все равно. На третий день его вынес на руках водолаз. Имени водолаза никто тогда не запомнил. Я сейчас спою вам, дорогие радиослушатели, эту песню на слова поэта Алексея Кольцова.

Маков заиграл на гитаре и потом запел.

– Это было тридцать лет назад, – сказал он с последним аккордом гитары. Теперь голос у меня не тот. Всё время болит горло. У меня случился спазм горла после того, как у меня на рынке резко выхватили из руки пакет с продуктами. Мне приснилось недавно, что мы снова играем в две гитары, и Александр мне сказал:

– Ты думаешь, я один такой? Нас таких много.

Саша выключил радио. Он вспомнил, как его приятель Борис все говорил ему:

– Смотри, в этом доме Александр сдавал пустые бутылки. А теперь я сдаю.

Бориса не было в живых уже давно. Холодные воды здешней Леты поглотили и его.

Внизу подъехала машина. Саша замкнул дверь и спустился вниз по лестнице.

– Здравствуйте, Сергей Степанович!

– Здравствуй, Саша. За час мы доберемся… А я, Саша, дописал вчера свою последнюю повесть.

– Почему – последнюю?

– Потому что я ничего не напишу больше.

– Напишете!

– Не напишу, Саша, слишком стар. Ты поедешь со мной нынче зимой на рыбалку?

– Почему – я?

– А я хочу показать тебе, Саша, лед.

– Зима еще не скоро. Я не привык строить такие отдаленные планы.

– А мы жили пятилетками. На пять лет вперед загадывали.

– Не представляю. Совершенно не представляю.

В полдень Саша уже грёб на лодке к хребтам, а Сергей Степанович сидел на корме, подставляя гуранистое свое лицо сырому ветру. Он тихо перебирал рыболовные снасти, как ребенок, который знает мало чего. Кроме своих снастей ничего не знает.

– Через эти хребты, Саша, я шёл пятьдесят лет назад зимой, ночью, один на лыжах. Ружьишко, правда, было. Я еще был студент-филолог.

Саша молчал. Он долго перебирал веслами так, что лодка стояла отчего-то на месте. Тогда Сергей Степанович отнял у него весла. Лодка быстро и мощно заскользила в тень скал, нависших над водой.