Текст книги "Только о личном. Страницы из юношеского дневника. Лирика"

28 января. Между Катей и Мишей восстановились прежние хорошие отношения. Миша, как и раньше, проявляет к Кате свою любовь; Катя тоже стала больше уделять ему внимания. Теперь он стал больше ей нравиться, и недавно она меня уверяла, что он самый умный из мальчиков. Ей доставляет удовольствие его влюбленность, и она, кокетничая с ним и не отдавая себе отчета, играет его чувством. Чем все это кончится? Мне думается, что она даже не сознает, насколько эта игра опасна, как игра ребенка с огнем. Если она действительно любит Мишу, то я радуюсь за него, так как понимаю, что его чувство не мальчишеское увлечение, а настоящая большая любовь.

Мое увлечение Павлушей растет, я чувствую, как я меняюсь при его приходе, я становлюсь оживленнее, мои глаза загораются ярче, и я задаю себе вопрос: «Любит, не любит?» Вопрос древний, как мир. Самые разнообразные люди, в различные далекие эпохи с трепетом ждали ответа на этот вопрос, задумываясь над ним. Удачно ли мое чувство, и что оно принесет? Если окажется, что я для Павлуши безразлична и он меня не любит, я должна свое чувство погасить. Но какое это принесет мне страдание! Если же я встречу искреннюю и настоящую любовь, тогда передо мной встанет много неразрешенных вопросов. Прежде всего я должна учиться дальше. А насколько сильно он может меня любить? Ведь меня надо еще и понять. Я не так гармонична и имею свои недостатки, но сейчас все эти вопросы не имеют значения, и мне хочется видеть его чаще, быть к нему ближе. Если наше чувство сольется, как оно озарит рассвет нашей жизни! Пускай даже эти радости будут не вечны, как могут они быть прекрасны! От уверенности в победе я часто перехожу к сомнениям и порывам сердечной тоски, но и в этом для меня новом чувстве есть радость.

30 января. В одно из воскресений к нам приехала Тася Ксуареб, – племянница знакомой Марии Ивановны, – и Таня Залькиндсон[173]173
  Таня Залькиндсон – Татьяна Ильинична, урожд. Залькиндсон (до 1910–?).


[Закрыть] с Жоржем. Тася некрасивая, толстая, неразговорчивая, и занять ее трудно. Кате, как хозяйке, пришлось больше всех уделять ей внимания, а я была с Таней и Жоржем. Вечером пришли Миша и Павлуша. Оставшись с Тасей вдвоем, я только начала подыскивать подходящую тему для разговора, как в дверях увидела Павлушу, который знаками звал меня подойти к нему. Я подошла, и он мне сказал: «Идемте провожать на вокзал Таню и Жоржа!» – «А как же Катя? – спросила я. – Ведь она не может оставить Тасю и пойти с нами». – «Но ведь мы можем пойти и без нее». Я согласилась, и мы пошли; с нами пошел и Боря. Дорогой мальчики подсмеивались над Тасей, говоря, что подобного экземпляра им встречать не приходилось: мало того, что урод, но еще и «глупая мямля». «Вот вы тоже урод, – обратился ко мне Павлуша, – но все же на вас хоть смотреть приятно». – «Это уж слишком! Хотя это комплимент в вашем духе, но все же будьте осторожней», – заметила я. Когда мы вернулись домой, Катя, встретив нас, выразила свое неудовольствие и обиду, что мы ушли без нее. Вечером, взяв книгу, я долго читала, а потом Миша и Боря пришли и позвали меня играть в почту. Тася уехала с последним поездом.

1 февраля. Сегодня Катя и Боря уехали в Ленинград смотреть «Лебединое озеро»[174]174
  «Лебединое озеро» – балет в четырех действиях, композитор П. И. Чайковский; премьера в постановке балетмейстера М. Петипа состоялась в Мариинском театре в 1895 г.


[Закрыть] вместе с Толей Лапшиным и Тасей. В этот вечер в нашей школе был концерт, и Павлуша зашел за мной. До школы он меня довез на извозчике. Там все время со мной были Пирогов и Руперт. Концерт был интересный, но мы с Павлушей до конца не остались и ушли немного раньше. Мы шли под руку по освещенной улице. Вечер был морозный, под ногами скрипел снег, и падали белые хлопья. Домой идти не хотелось, и мы сделали это лишь после прогулки до вокзала.

В столовой сидели Михаил Ефремович и бабушка, больше никого не было. Мы вошли в гостиную, Павлуша сел к пианино и начал играть, а потом пересел ко мне на диван, и мы, не замечая времени, говорили о многом. Павлуша был откровенней, чем обычно, мы разговаривали об искусстве, музыке и жизни. Он сказал: «Я до сих пор не могу вспоминать о своей глупости – об увлечении Катей. Ведь это было все несерьезно, а просто какое-то мальчишество. И как я сам себе смешон! Нужно ж было мне объясниться ей в любви, вовсе ее не любя». – «Но ведь вы тогда были увлечены ею, и это было искренне; и не удивительно, она ведь очень хорошенькая». – «Это все не то. Ведь я не знаю, способен ли я вообще любить по-настоящему». – «Тогда я вас не понимаю. Как вы могли говорить ей о своей любви, не проверив себя. А если бы она ответила вам взаимностью, что тогда?» – «Пришлось бы объяснить, что это ошибка», – сказал он. – «Конечно, ошибаться можно, – заметила я. – Но вы понимаете, что чувством играть опасно, можно навсегда убить настоящую любовь, которая в жизни бывает так редко». – «Да, но я думаю, что сердце Кати ранить трудно, я слишком хорошо ее знаю, – добавил он. – Вообще я больше склонен к жизни холостяцкой».

Мы замолчали. «Я совсем не понимаю желания Кати поступить в морской техникум. Что это за фантазия?» – сказала я. – «Я уверен также, что из ее дальнейшего учения ничего не выйдет, это все одни слова. Очень многие, кто даже не так хорошо ее знает, говорят, что она рано выйдет замуж, и я с этим согласен», – улыбаясь, сказал он. – «А вот я не выйду замуж совсем». – «Нет, вы выйдете тоже, но только не так скоро, ко времени окончания ВУЗа», – улыбнулся Павлуша. – «Но почему вы так думаете?» – спросила я, смеясь. – «Это так я думаю по моим соображениям. Вот если Катя рано не выйдет замуж, то совсем не выйдет, или выйдет неудачно». – «Но почему вы так говорите? У нее есть все данные быть счастливой». – «Это потому, что с годами ее успех уменьшится. Ведь сейчас вся ее прелесть в том, что ей 16 лет, а когда эти годы пройдут, многое, что теперь так привлекает в ней, не будет интересным». – «Я непременно приеду на Катину свадьбу», – сказала я. Он засмеялся: «А вдруг приедете с мужем». – «О нет, этого не случится; во-первых, я должна учиться дальше, а во-вторых, для этого надо, чтобы человек, которого я полюбила, отвечал моим запросам и любил меня с не меньшей силой, а это почти невозможно». Павлуша со мной не спорил, очевидно, он верил в то, что я ему говорила. Незаметно мы досидели до приезда Кати и Бори. После этого вечера я Павлушу не видела несколько дней.

2 февраля. Я чувствую, как я порою не могу сдержать краску на своем лице, когда вижу Павлушу, хотя и хочу скрыть свое чувство. Я ясно вижу все недостатки сложного характера Павлуши, и все же как он мне нравится! Я сознаю, что он мне дорог такой, как есть. Мне бывает хорошо и радостно только с ним. Временами мне кажется, что он меня любит, и тогда мое сердце наполняется небывалым счастьем, а жизнь озаряется светлой радостью. Но часто в сердце растет тревога и появляется уверенность, что это только ошибка и пустой обман, и сердце наполняется сомнениями. В такие минуты пропадает смех, а смеяться надо, чтобы никто не заметил мимолетной тоски в потухающих глазах. Ведь я до боли самолюбива, и боюсь, что не сумею скрыть то, что хочу. Я не научилась еще владеть собой и неопытна; мне бывает страшно, что я не вовремя вспыхну, покраснею или побледнею, и улыбка сбежит с моих губ, и тогда я напрягаю все силы своей души, чтобы овладеть собой, следя за переменой своего лица и настроения. Возможно, что Павлуша не уверен в моем чувстве к нему, а только догадывается, но окружающие, вероятно, не сомневаются. Временами мне хочется прямым вопросом прервать мои сомнения, но я чувствую, что это невозможно, и снова дружески смеюсь. А когда посмотрю на себя со стороны, мне все кажется смешным и я нахожу – какая я еще глупая девчонка! Последнее время внешне Павлуша мне оказывает внимание и наши отношения имеют дружески-насмешливый оттенок. Мы часто подсмеиваемся друг над другом. Если же говорим о чем-нибудь серьезном, он шутя при всех заявляет, что, когда я буду инженером, он постарается выйти за меня замуж. А когда я говорю, что мне очень нравится муж Тани Залькиндсон – Жорж, Павлуша шутливо трагическим тоном замечает, что он страдает, и, обращаясь ко всем, говорит: «Можете ухаживать за кем угодно, но моей Тани прошу не трогать».

На всех вечерах он больше всего со мной, и, когда мы остаемся вдвоем, что бывает ненадолго, он разговаривает со мной дружески, серьезно, стараясь меня понять. Я больше чем уверена, что он хорошо ко мне относится, что я его интересую и ему доставляет удовольствие говорить со мной о многом, но любит ли он меня, этого я не знаю, и это узнать трудно. Как-то, когда мы сидели на диване, он, глядя на меня, сказал: «Я никогда в любви не лукавлю, и это вы запомните. Я смотрю на такие вещи более серьезно, чем вы думаете». – «Да, но ведь вы недавно говорили, что вы еще никого не любили, и один раз слукавили». – «Но с тех пор многое изменилось», – сказал он задумчиво.

Потом он говорил о Детском, что ему здесь надоело и что у него нет никаких перспектив в будущем. «С радостью бы уехал в Сибирь к отцу, – добавил он. – Вот только вас бы захватил с собой, и больше мне никого не надо». Я обратила его слова в шутку. Что все это значит? Мимолетные его фразы иногда бывают полны значения, но все же это остается только шуткой.

3 февраля. Вечером вчера были в гостях у Таси. Боря ею увлечен. Как всегда, мы в этот вечер много танцевали и играли в разные игры. Павлуша был не совсем здоров и у него была повышенная температура, но он все-таки пришел. Он танцевал и играл в карты, а глаза у него были больные, и, когда он приложил мою руку к своему лбу, я почувствовала, что у него жар. Я уговаривала его пойти домой и лечь в постель, но он не уходил и продолжал танцевать со мной, а я невольно волновалась за него. Ну не смешно ли это? Как это мне казалось непохожим на меня! Не сама ли я много раз смеялась над любовью, но теперь я поняла, что мое чувство сильнее меня.

6 февраля. В школе был вечер самодеятельности, на котором Павлуша не был. Днем он ненадолго заходил к нам, совсем больной, сильно кашлял, у него был жар. После концерта начались танцы, и меня без конца приглашали мальчики, пока не пришел Сережа и не увел меня в коридор. Посмотрев на меня, он сказал: «Сегодня я нахожу в тебе большую перемену». – «Какую же, скажи?» – улыбаясь, спросила я. – «По моему, ты влюблена, – заявил он решительно. – Я давно за тобой слежу, особенно за твоими глазами, и ты меня не убеждай в противном». – «Но почему ты так думаешь? Ты ошибаешься. Ведь ты у нас давно не был», – сказала я. – «О, для этого достаточно посмотреть в твои глаза, они слишком выразительны, и к тому же в них что-то новое, что без слов выдает все. Ведь если бы у меня так ярко блестели глаза, мне было бы неловко и я закрыл бы их повязкой». Он вел меня под руку и быстро продолжал говорить: «Я был уверен, Таня, что ты будешь увлечена именно Павлушей. Но что с его стороны?» – «По-моему, ничего», – ответила я, смеясь. – «Я бы этого не сказал. Еще летом он как-то говорил мне, что в Детском нет интересных девочек и не за кем поухаживать, а потом добавил: вот скоро приедет Таня, она интересная, славная девочка. Я передаю тебе его слова, ничего не значащие; это просто небольшой штрих, но я знаю, что то, что захочет скрыть Павлуша, он скроет».

Я знаю, что Сережа с Павлушей друг друга недолюбливают и не в близких отношениях. Сережа продолжал говорить: «Я также убежден, что твое увлечение на этот раз не будет продолжительным, и оно пройдет благодаря тебе самой. А знаешь, я даже доволен, что, наконец, ты увлеклась. Первое чувство имеет особенную прелесть». – «Но чему же ты радуешься, это мне непонятно, – спросила я. – Неужели тому, что я могла поглупеть, потеряв способность быть рассудительной?» – «Но ведь через эту глупость проходят все, и на этой глупости учатся быть умными», – смеясь, добавил он. – «Я все же не думала, что у меня такая увлекающаяся голова, как ты думаешь», – вздохнув, заметила я. – «А я был в этом уверен и всегда знал, что у тебя она должна быть такой. Только меня удивило, почему ты раньше никем не увлекалась, но теперь я нахожу, что это даже лучше. Ты сохранила особенную чистоту, свежесть и цельность своего чувства. Ведь ты теперь, наверно, не замечаешь времени, как все счастливо-влюбленные». – «А разве счастливый и влюбленный одно и то же?» – спросила я. – «А разве ты сейчас не счастлива?» – ответил он на вопрос вопросом. – «К сожалению, не всегда я счастлива тем, что мое чувство все вокруг делает радостным, полным значения, давая жизни новую окраску; временами мне бывает очень грустно». – «Все же ты какая-то особенная, Таня, я еще таких, как ты, не встречал. Вот Катя вряд ли влюбится по-настоящему, а если и влюбится, то это будет совсем не то, что у тебя, это будет много проще. В ней нет этого романтизма и красоты чувства, которого много у тебя. В ней нет утонченности и больше холодности, спокойствия и эгоистичной рассудительности. Как ты думаешь, прав я или нет? Ведь вы совершенно разные натуры, и я уверен, что Катя после окончания школы через год-два выйдет замуж. Зачем ей учиться?» – «А я непременно буду учиться дальше». – «В этом я уверен; ты прежде кончишь ВУЗ, и тогда выйдешь замуж и непременно по любви. Скажи, Таня, ты, наверное, заметила, что Боре нравится Тася?» – «Да, и, по-моему, больше чем нравится, – он ее любит по-настоящему». – «Тогда мне его очень жаль, – серьезно сказал Сережа. – Я для него желал чего-то лучшего. Не понимаю, что он мог в ней найти хорошего? Она не только не умна, но, я сказал бы, глупа. Пока больше о ней я ничего не могу сказать ни хорошего, ни плохого. Мне Борю от души жаль». Я вспомнила, что Павлуша говорил о Тасе то же самое.

Мы много в этот вечер говорили с Сережей о прочитанных книгах, пропустив много танцев, но я не жалела. Он провожал меня домой.

8 февраля. Павлуша болен, и я его не вижу, а без него скучно, и я волнуюсь за него. Сегодня вечером к нам пришла Тася, а позднее – Витя. Как всегда, Тася много пела, и я попросила ее спеть «О, позабудь былое увлеченье», а Боря заставил меня покраснеть, сказав: «Зачем вам, Таня, этот романс? Не надо забывать былое увлеченье, – он скоро придет к вам, и будет здоров».

Весь вечер шутили, и, когда Тася пела «Ветку сирени»[175]175
  «Ветка сирени» – романс (1916), стихи М. П. Гальперина, музыка А. С. Волошина.


[Закрыть], Боря попросил ее спеть, как споет ее Павлуша, когда я буду уезжать из Детского. «У нас в доме сейчас влюбленная атмосфера, и кто кого заразил этой болезнью – неизвестно. Пожалуй, Катюша и Миша», – сказала я, смеясь. Я сочувствую Боре, когда он спешит к Тасе, ведь я его по-прежнему дружески люблю. Боря часами не отходит от пианино, наигрывая романсы, которые поет Тася, а я сочиняю стихи, рву неудавшиеся, бросая в печку, и пишу новые. Мария Ивановна добродушно подсмеивается над нами.

10 февраля. Последнее время Катя стала замечать перемену в моем настроении, и это мне неприятно, и я стараюсь больше следить за собой. Я не люблю откровенности. Я стала больше всматриваться в Катю: она избалованный, капризный ребенок, в котором есть наивность, доброта и привязанность. По характеру она живая, любит свой успех, все ее увлечения поверхностны, и она не отдается им цельно. Если жизнь перед ней ставит вопрос, она над ним не задумывается, проходя мимо. Ее ничто не выводит из равновесия, и легкомысленна она больше наружно; в вещах, касающихся ее, она бывает рассудительна. Любит часто принимать авторитетный тон превосходства, щебечет, капризничает, плачет, а через минуту беспечно смеется. Я знаю, что она меня любит и ко мне привязана; я ее тоже люблю со всеми ее достоинствами и недостатками; нас связывают в прошлом годы школьной жизни. Но последнее время я невольно замыкаюсь в себе, поглощенная своими думами, волнением и беспокойством. Я не могу делиться этим с Катей, да и не хочу. Она приписывает мою перемену исключительно моему увлечению и часто бывает недостаточно тактична, находя, что я за последнее время изменилась. Я и сама замечаю в себе перемену: я стала старше, многое поняла, на что мало обращала внимания; о многом приходится задумываться.

11 февраля. На днях был вечер у Таси, и она хотела, чтобы мы были у нее в каких-нибудь костюмах; мы сговорились, что Катя оденет мой восточный, а я ждала посылку от мамы, в которой она посылала мне украинский костюм, и я решила его надеть на вечер у Таси. Когда пришла посылка, я, Боря и Павлуша распечатали ее, но в ящике костюма не оказалось, лежали только бусы, ленты, две тетради и коробка конфет. А в своем письме мама писала, что посылает мне костюм. Я не верила своим глазам, неужели мог пропасть такой чудный костюм. Сколько там было маминой вышивки! Павлуша был против нашего маскарада и, подсмеиваясь, ликовал надо мной. Катя негодовала, что все может расстроиться. Я сейчас же написала маме письмо, мы ходили на почту проверить, и по весу оказалось все верно. Остается думать, что мама забыла положить костюм, но это небывалая рассеянность, чего с мамой не случалось.

Мне было неприятно, я думала, как эта пропажа маму огорчит. Кате я сказала, что к Тасе пойду в обыкновенном платье, но когда об этом узнала Тася, то начала меня уговаривать одеть хоть какой-нибудь костюм, потому что в этот вечер она хочет быть «Красной Шапочкой», и ее подруга приедет из Ленинграда тоже в костюме. Чтобы доставить удовольствие Тасе, Катя одела мой восточный, а я смастерила себе украинский. Придя к Тасе, мы всех увидели в обыкновенных платьях, кроме самой Таси, и почувствовали себя неловко. Незаметно мы ушли домой, чтобы переодеться. Хорошо, что наши мальчики пришли позднее и не видели нашего маскарада, а то посмеялись бы над нами. В этот вечер я с Павлушей танцевала мало и почти не разговаривала. Больше всего я танцевала с Сережей, и, когда сидела с ним, он, глядя на меня, заметил: «Сегодня я тобою любуюсь. Ты весела, и в твоих глазах много жизни и загадочного блеска, а в тонкой изящной фигурке – трогательной нежности». – «Это все тебе кажется, и ты ведь умеешь говорить комплименты; я это знаю, и с них ты всегда начинаешь», – смеясь, сказала я. – «Но ведь это я говорю не всем, а только тебе». В конце наш разговор перешел на более серьезный тон, и я сказала: «Как было бы хорошо не подчиняться условностям. По-моему, это можно было бы выбросить из жизни». – «Ты слишком многого захотела, – улыбнулся он. – Конечно, это было бы неплохо – уничтожить все предрассудки и условности, только это слишком трудно и слишком рано. Я бы даже сказал, что это невозможно. Мы еще до этого не доросли, и на это мало кто способен. В тебе, впрочем, всегда есть много благих порывов и стремлений, и это хорошо, только что из них выйдет? А вот все другие девочки, которых я знаю, в этом отношении безнадежны. Ты знаешь, в молодости человек всегда бывает лучше, более восприимчив ко всему хорошему. Почти у всех есть идеалы, стремления к чему-то лучшему, а с годами постепенно это все бесследно исчезает; возможно, потому, что сама жизнь стирает веру, и люди становятся грубее, менее чувствительны, редко кто остается верен запросам молодости. Вот из наших мальчиков я считаю серьезным, вдумчивым Витю Лифанова, хотя я его и не так хорошо знаю». – «О, да, Витя слишком хороший и очень серьезно подходит к себе и к жизни», – заметила я. – «Вот Лешу Гоерца я не пойму. Я знаю, что он интересовался тобой, и я одно время думал, что он интересует тебя. О себе он бесспорно высокого мнения, но многие мальчики его недолюбливают, и к тому же он держится, во всяком случае, не просто, часто принимая скучающий вид. Адичка, по-моему, будет добродушным отцом семейства, любящим молодежь. А Костя рано очерствеет и будет ворчуном. Боря же не сумеет свою жизнь сделать счастливой, особенно женясь на Тасе». – «А что ты скажешь о Павлуше?» – спросила я. – «О нем говорить труднее. Во-первых, я не так близко его знаю, к тому же он скрытен и не прост. Но я думаю, что он с большим характером, даровитый, развитой и много мог бы дать полезного в жизни, но я не знаю, как сложится его жизнь». Подошел Витя и увел меня танцевать.

Юрий Павлович за ужином выпил и после ужина даже начал танцевать и ругать современную молодежь, и мы с Катей, несмотря на наш страх перед ним, много смеялись, глядя на него. Там была сестра Тасиной подруги – Ира, она за ужином тоже много выпила и приставала ко всем мальчикам, а Мишу не отпустила от себя целый вечер, заявляя, что она в него влюблена, что он мужчина в ее вкусе, и вела себя довольно распущенно. Миша говорил Кате, что он не знал, как от нее отделаться, а мы с Катей поддразнивали его с новой победой. Павлуша про нее сказал: «Простите, но это просто вульгарная девчонка».

Боря и Тася были в этот вечер неразлучны и счастливы. Тася была хорошенькой в костюме «Красной Шапочки», который к ней шел. Когда Боря несколько раз подходил к Ире и с нею танцевал, Тася была недовольна, о чем сказала Кате. Через минуту, когда я снова подошла к ней, она была возбуждена и, обращаясь ко мне, сказала: «Таня, поцелуй меня!» – «Но почему, что случилось?» – удивленно спросила я. – «Можно сказать Тане?» – обратилась Катя к Тасе. – «Конечно, можно», – ответила, покраснев, Тася. – «Тасе очень нравится Боря», – тихо промолвила Катя. – «Ну за это я тебя охотно поцелую». А через минуту она исчезла и, сияющая, танцевала с Борей.

Это признание у Таси вырвалось искренно, по-детски. Может быть, она и не так умна, и не совсем правильно воспитывалась, растя без матери, живя у тетки. Но если Боря ее серьезно любит и будет на нее хорошо влиять, возможно, они и будут счастливы.

В конце вечера от меня не отходил Леня Руперт. Он много со мной танцевал и говорил, что ему сегодня весело только благодаря моему обществу, что на школьных вечерах я всегда бываю интересна в свите старших мальчиков, меня окружающей. Я не очень люблю Леню за его напыщенность и самомнение. Узнав, что я пишу дневник, он сказал, что дорого дал бы, чтобы заглянуть в него. Хотя я и раньше знала, что он любопытен, но последнее время замечаю, что на вечерах он следит за мной, интересуясь узнать, кто мне нравится из мальчиков. Когда я шла с ним под руку после танца, он, посмотрев на меня, сказал: «Твое сегодняшнее скучающее настроение мог бы рассеять тот, кем ты особенно интересовалась, но такого на вечере не оказалось». Потанцевав с Витей, мы сидели и разговаривали, и, когда я собралась уходить домой, Витя пошел меня провожать. Придя домой, Мария Ивановна сказала, что на вечере Павлуша был мало со мной только для того, чтобы отвлечь внимание других. На другой день был мороз 23°, и занятий в школе не было; мы хорошо выспались.

14 февраля. Вечером пришел к нам Павлуша и предложил кому-нибудь из нас, Кате или мне, поехать с ним в театр. Катя отказалась, и поехала я. Было морозно, под ногами хрустел снег, но я была согрета внутренним огнем и не замечала холода. Мне было хорошо и радостно. Мы всю дорогу весело, не переставая, разговаривали, много смеялись. Войдя в Большой драматический театр[176]176
  Большой драматический театр – основан в Петрограде в 1918 г., открылся в 1919 г., с 1920 г. по настоящее время располагается в здании по адресу: наб. Фонтанки, д. 65; с 1932 по 1992 г. носил имя своего основателя Максима Горького; ныне Российский государственный академический Большой драматический театр (БДТ) им. Г. А. Товстоногова.


[Закрыть], в котором я была в первый раз, я почувствовала его уютность, и он мне понравился своей отделкой. Шла пьеса «Человек с портфелем»[177]177
  «Человек с портфелем» – пьеса русского советского драматурга А. М. Файко (1893–1978), написана в 1928 г., в этом же году поставлена в БДТ режиссером К. К. Тверским (1890–1937).


[Закрыть] с участием Монахова[178]178
  Монахов – Николай Федорович Монахов (1875–1936), русский и советский артист театра, оперетты, кино; один из основателей БДТ, служил в нем в 1919–1936 гг.; в спектакле «Человек с портфелем» играл главную роль – Гранатова.


[Закрыть]. Эта пьеса оставила большое впечатление как своим содержанием, так и игрой артистов, а также постановкой. В антракте мы с Павлушей делились впечатлениями, разбирая действующих лиц, затрагивая волнующие вопросы современной жизни. Мне было очень хорошо в этот вечер. Возвращались с последним поездом. Дорогой подшучивали друг над другом, переходя к темам о будущем, о дальнейшей работе и учебе. Когда разговор перешел на Наташу, Павлуша сказал: «Мне кажется, что Наташа в своем замужестве несчастлива, они постоянно ссорятся; вот вам и семейное счастье, в которое верится с трудом, а таких ведь большинство», – усмехнулся он. – «Но почему же они, если не сошлись характерами, портят друг другу жизнь и не уничтожат это „семейное счастье“?» – спросила я. – «Очевидно, это не так просто, как вы думаете, и они считают, что лучше иметь такое счастье, чем никакого, – улыбнулся он. – Лично я не верю в счастливые браки и вряд ли когда-нибудь женюсь, предпочитая быть холостым». – «Скажите, как по-вашему, хорошо быть увлекающимся человеком или лучше быть холодным?» – спросила я, помолчав. – «По-моему, увлечения часто приносят страдания и лучше их избегать. Человек уравновешенный, спокойный, мало думающий всегда счастливее, хотя я таких не люблю». – «А я думаю, что только те и могут быть счастливы, кто воспринимает полностью, с искренней радостью все жизненные явления, находя им отклик в своем сердце. Я думаю, что, кто испытал настоящую любовь, был уже счастлив, потому что пережил минуты незабываемой радости, и, брошенный в бездну страданий, все же будет протягивать руки к любви как к самому яркому лучу, пронизавшему сумрак его жизни, и благодарить судьбу и за радости, и за страдания любви». – «Да, но такое чувство переживают только немногие, потому что любить по-настоящему не все могут», – задумавшись, сказал он.

Поезд подошел к Детскому, и мы в санках, на извозчике, быстро поехали по снежной, белой дороге. Все деревья стояли в инее, мороз пощипывал пальцы рук, и Павлуша согревал их в своей руке. Я смотрела в морозное звездное небо, и на моих губах была счастливая улыбка; я улыбалась своему восторженному настроению и белому, сверкающему снежному вечеру.

18 февраля. В этот день Мария Ивановна обратила внимание, что мои глаза радостно сияли и я была в восторженном настроении. Я была еще полна впечатлениями вчерашнего вечера. К нам пришел Миша и с Катей занимался английским языком. Я и Алеша сидели на диване в темной комнате. «Скажи, ты хотела бы знать что-то интересное про Павлушу?» – спросил Алеша. – «Да, хочу», – ответила я. – «Хорошо, я тебе скажу, только за сто поцелуев». – «Не много ли будет?» – засмеялась я. Эта обычная история с Алешиными поцелуями мне надоедала, и я возражала. Оказалось, он слышал разговор Наташи с Павлушей обо мне. «Нравится ли вам Таня, и почему вы за ней ухаживаете?» – спросила Наташа, обращаясь к Павлуше. – «Она хорошая, умная девочка, и только, а ухаживать здесь просто больше не за кем».

Хорошо, что было темно, и Алеша не видел, как я побледнела. Он ушел, а я еще долго сидела в темноте, прислонившись лицом к спинке дивана. Я чувствовала, как против моей воли по моим щекам скатывались слезы. Я крепко сжимала свое лицо пальцами, но и по ним бежали слезы. Я вся дрожала, как в лихорадке, мне было больно и обидно, я ощущала, как болит мое сердце. В одну минуту были разбиты все лучшие мечты, сдернуто розовое покрывало, оскорблены лучшие чувства и первая доверчивая любовь. Правда, я не сомневалась и раньше, что я для него безразлична, но бессознательно верила в успех. О, как это все глупо и как я стыжусь своей слабости и своих слез! Как я не могла понять, что Павлуша ко мне относился только как к славной, умной девочке, с которой говорить можно о многом, и ухаживал за мной только потому, что не за кем было ухаживать? А я была так доверчива, что не сумела скрыть свое чувство. Ведь это, возможно, доставляло ему удовольствие. Если бы он не обращал на меня внимания, мое увлечение, может быть, прошло бы. Но разве я вправе его винить? Он ухаживал за мной, как и другие мальчики. Я сама во всем виновата, и это будет мне хорошим уроком.

Когда ушел Миша, Катя в этот вечер долго играла грустные мелодии, а я, забившись в угол дивана, сомкнувши веки, слушала знакомые мотивы, которые обостряли мои чувства, и моя любовь мне казалась ярким цветком. Мне было жаль, что так рано должен увянуть в моем сердце этот цветок. А звуки музыки плакали вместе со мной, и в глазах, мелькая, опадали увядшие листья. Сразу погасли огни, которые радостью освещали жизнь. Боже, как это было тяжело и больно!

23 февраля. Вчерашний день не принес ничего нового. Я Павлушу видела меньше часу, когда уходила на урок английского. Наружно я была спокойна, но невесела. Мне надо было овладеть собой. Вечером я поехала в Ленинград на свадьбу к Марусе. Я не буду ее описывать, в другое время и при другом настроении она бы больше привлекла мое внимание, но теперь мне не до этого.

Мне было на свадьбе не весело. Я была окружена малознакомыми людьми, мало для меня интересными. Домой я вернулась на другой день и на вокзале увидела Павлушу, он пришел меня встречать.

25 февраля. Утром получила письмо из дому, в котором мама писала, что мой украинский костюм пропал, теперь это выяснено. В другое время меня бы это огорчило. Дальше мама писала, что за последнее время мои письма почему-то стали реже и что они – как вода, ничего не дают. Чему это приписать? 11 февраля было папино рожденье, а я его не поздравила, как это могло случиться? В конце концов, поздравительная открытка – мелочь, и это не главное, но для него невнимание с моей стороны имеет большое значение. Он, конечно, даже не упрекнет меня в этом, но я-то сама разве могу простить себе эту невнимательность и нечуткость? Но это еще не все. Я прочла папино письмо и почувствовала, как в висках стучит кровь. Он писал: «Пиши нам больше не о ерунде всякой, о маскарадах, вечерах и фокстротах, которые тебя сейчас больше интересуют, чем науки и книги. Я считаю, что оставил тебя для того, чтобы ты получила хорошее законченное образование, а вижу, что начинаю ошибаться в тебе все больше и больше. В тебе начинает сказываться истинная дочь Евы. Я советую тебе хорошо над этим подумать и постараться получить при окончании хорошую аттестацию, но для этого надо себя зарекомендовать не умением танцевать фокстроты, а чем-то другим, ты хорошо знаешь чем. Поверь, что я все это пишу ради тебя самой, дороже которой у нас с мамой никого нет». Больно и стыдно мне было читать это письмо.

Ведь, действительно, я совсем охладела к занятиям, потеряв интерес к школе. Правда, я, как была, так и осталась среди первых учеников своего класса, но это благодаря лишь своим способностям и тому, что учителя слишком мне доверяют. Основание, на котором держалось доверие, не пошатнулось. И это я, гордившаяся своим стремлением к знанию, первая ученица! Стыд и боль самолюбия будут мне полезным наказанием.

27 февраля. Мне очень неприятно писать об этих днях, тяжелых для меня, когда у меня закружилась голова и я пошатнулась под порывом налетевшей бури. Я сознавала, что надо не подать виду, что что-то случилось, и сохранить с Павлушей хорошие отношения, надо скрыть в смехе и потом побороть свое чувство. Ведь то, что было, вернуть нельзя, но с этого дня все должно измениться, и я должна суметь подняться на свое прежнее место, войдя в свою колею. Когда вечером к нам пришел Павлуша, я при нем показала письмо папы, сказав Марии Ивановне, что довольно заниматься пустяками и надо приниматься по-настоящему за учебу. Павлуша заметил, что это хорошо, что мне попало от папы и мамы. Теперь только бы Алеша не проболтался о моих стихах. В эту ночь, как и раньше, я плохо спала.