Текст книги "Под маской. Моя автобиография"

У меня все было по-другому, потому что не пришлось расти в таких суровых местах, и в школе я ни разу не дрался. Мне там, наоборот, нравилось, я был частью коллектива. Видимо, я рос уже в другую эпоху, да и место, где я жил, сильно отличалось от того, где вырос отец.

Отец переехал в Стял, когда ему было 26, он старался сделать так, чтобы наша жизнь сложилась по-другому. Он помнил, как тяжело ему приходилось в детстве, какую жестокость приходилось терпеть, так что он твердо решил, что его детям не придется через такое пройти. Он хотел жить иначе. Нашел друзей за пределами общины путешественников, которые помогали ему в бизнесе, и добился уважения, хотя, как это ни печально, он признает, что по-настоящему близких друзей так и не завел. Он не стесняется в выражениях, а это далеко не всем нравится, как я обнаружил на собственном опыте.

В общем, отец купил 200-летний полуразвалившийся деревенский дом, без водопровода и электричества, и взялся превратить его в наше новое жилище. Несколько лет мы прожили в фургоне, пока он нанимал каменщиков, электриков и делал все необходимое, чтобы отремонтировать дом. Он и сам таскал кирпичи и занимался строительством, пока спустя 10 лет не довел его до желаемого состояния, после чего мы переехали. Таких вещей, как кредит или ипотека для моего отца не существовало; он должен был сам зарабатывать, продавая машины и работая кровельщиком, и постепенно строить по чуть-чуть. В середине 90-х случилась катастрофа – дом затопило, и потребовалось еще четыре года, прежде чем мы смогли снова в него въехать. Но как же здорово было там расти, а папа, кстати, до сих пор в нем живет.

Хоть мне и нравилось в школе, но, как и большинство путешественников, я бросил учебу, когда мне было 10. В нашей общине не принято долго учиться. Обычно от мальчиков ждут, что еще до начала средней школы они начнут работать, и у моего отца был такой же подход – надо познавать мир, а чтобы водились деньги, их надо постараться заработать.

Я много времени проводил, наблюдая, как отец продает автомобили, и многое узнал об искусстве заключения сделок: на чем можно заработать денег, а на чем – потерять. К возрасту 12 или 13 лет я успел посидеть во всех крутых тачках – Ferrari, Bentley, Porsche, я во всех побывал. Подростком я уже занимался торговлей. Ездил с отцом по аукционам, покупал машины. У отца был участок в Болтоне, где он продавал авто, а я ему помогал. А дома я продавал самостоятельно. Старые автомобили надо было красить и полировать, а потом их можно было толкнуть за несколько сотен фунтов. Это был полезный жизненный урок. Так я научился откладывать и ценить заработанные деньги.

Один из самых тяжелых заработков, который у меня был, – таскать кирпичи и перебрасывать щебень, чтобы выровнять поверхность для строительства парковки. Я начинал в восемь утра и работал до четырех дня, а потом в шесть был уже в зале, и не выходил оттуда до десяти. Это была тяжелая работа, но физический труд я использовал для тренировки – качал руки, ноги, плечи. Я получал по 20 фунтов за каждую гору материала, которую надо было переместить, так что за день я мог уносить домой до 80 фунтов, что было совсем недурно. Сначала эту работу предложили Шейну, но он не выдержал – слишком тяжелой она для него оказалась.

Подростком я мечтал стать чемпионом мира по боксу в тяжелом весе. Я тренировался, работал и читал. Читал я журнал Boxing News и Библию. Вот так я рос, мои корни, моя семья, жизненные уроки – все это повлияло на становление меня как личности и как боксера. Мой отец и дед оба отлично умели торговать, отец вообще мог продавать песок в пустыне и снег в Антарктиде, эта способность передалась и мне. По-моему, я не раз доказывал, что могу показать товар лицом, когда надо было создать ажиотаж перед важным боем.

Не всегда мне удавалось закрыть сделку, но я учился на своих ошибках, а когда сообщал отцу, что сделка сорвалась, он просто смеялся в ответ – по его мнению, в этом и заключалась наука жизни. Хоть я и бросил школу в 10 лет, но считал я отлично и быстро соображал. Стать доктором или кем-то в этом роде мне все равно никогда не светило. Мне на роду было написано быть боксером. Встречаются люди, которые очень много знают, хорошо образованы, но к реальной жизни не приспособлены, а для меня сама жизнь и стала университетом. И все же, я считаю, что для детей очень важно получить формальное образование.

В общине путешественников не наблюдается особенного прогресса в этом вопросе, и, на мой взгляд, очень зря, потому что образование может открыть столько возможностей. Оно помогает преодолевать барьеры и позволяет людям из разных слоев общества общаться и лучше понимать друг друга. По-моему, от этого сплошные плюсы, а в деле развития общества и искоренения расизма роль образования самая что ни на есть ключевая.

Вот с чем в общине путешественников все хорошо, так это с традиционными семейными ценностями. Мы видим, как разрушение традиционной семьи вредит современному обществу, но на вопрос образования, мне кажется, необходимо посмотреть по-новому. На данный момент общепринятым среди путешественников является мнение, что учеба – это для идиотов, но дело тут в том, что они просто не видят преимуществ, которые образование дает молодым людям.

Я определенно хочу, чтобы мои дети учились. Хочу, чтобы у них было счастливое детство, крепкие моральные принципы, а еще я буду поддерживать в них желание получать среднее и высшее образование. Кто знает, может в семье Фьюри появится первый доктор! Я буду невероятно горд, если кто-то из моих детей окончит университет, да я бы и сам попробовал получить высшее образование.

Но сам я, покинув школу, не имел другого выбора, кроме как зарабатывать на жизнь. Я брался за любую работу, например, чистить дорожки от снега за пару фунтов, а потом, когда мне было лет 13, мы с братом занялись сбором металлолома. Я к тому времени был примерно метр восемьдесят ростом и уже водил машину. Так что мы с братом Шейном и двоюродным братом Джастином объезжали соседние дома и забирали у них всякий хлам на выброс. На это уходил весь день, а вечером мы все отвозили на свалку и получали до 40–50 фунтов.

Мне часто казалось, что наша жизнь напоминает популярный тогда телесериал «Нежные майские цветы» про семью, которая обитает в сельской местности. У меня был курятник, и я даже держал американских бойцовских петухов, по 50–60 штук. В боях они не участвовали. Это были мои домашние животные, и я ездил на выставки по всей стране, даже в Ирландию.

Мне очень нравилось за ними ухаживать. Иногда доходило прямо до одержимости: как-то раз мне пришлось проснуться в пять утра, чтобы вместе с Джастином пройти 20 километров на ярмарку за петухом-призером. Мне тогда было лет 13, и мы купили великолепного петуха, это было отличное приобретение. Но по дороге домой мы не могли решить, кто его понесет, и разгорелся нешуточный спор. В итоге, я толкнул Джастина, и птица вылетела у него из рук, а в тот момент мимо проходил поезд, который и сбил нашего петуха. Все наши усилия и деньги пошли коту под хвост, от петуха осталась только кучка перьев, разбросанных по железнодорожным путям и большое пятно на носу локомотива.

. .

Мы с Шейном погодки, поэтому всегда много времени проводили вместе. Он всегда был рядом, когда я готовился к боям, а в детстве мы оба были помешаны на боксе. Но, как и у большинства братьев, без ссор не обходилось… Как-то раз он зашел в гараж и разбросал дрова, которые я несколько часов укладывал по заданию отца. Я был вне себя от злости, потому что целый день этим занимался и хорошо знал: если отец увидит, что его задание не выполнено, мне влетит. Когда отец давал какое-то поручение, оно выполнялось беспрекословно. Так что я просто готов был убить Шейна, я схватил большую деревяшку, погнался за ним и так его отделал, что у него все молочные зубы повылетали. Когда отец увидел зияющую пустоту у брата во рту и то, что осталось от зубов Шейна, он сразу понял, что случилось и кто виноват, так что я был следующим в очереди за тумаками.

Бокс всегда был моей страстью. С самого раннего детства. Только научившись держать в руках карандаш, я сразу же взялся рисовать боксерские перчатки и форму, раскрашивать шорты, носки и перчатки, а еще придумывать рассказы о боксе, в которых с описывал бои. Все это я показывал папе со словами «обязательно стану боксером».

Другие мои братья, Джон и Хьюи, тоже интересовались боксом, но не с таким задором, какой был у меня или даже у Шейна. Мой отец выходил на ринг в тяжелом весе в конце 80-х и начале 90-х против сильнейших соперников в Британии, например, против Генри Акинванде, который стал чемпионом мира по версии WBO. Но у отца всегда было ощущение, что в профессиональном боксе с ним обошлись несправедливо, не давали развиваться. По этой причине он не хотел, чтобы я становился боксером – боялся, что мне тоже не дадут пробиться. Все эти политические игры профессионального бокса он терпеть не мог, поэтому никогда не поощрял моей тяги к этому спорту.

Но моему отцу все же пришлось поближе познакомиться с моим боксерским талантом, когда мне было 14 лет. Он держал себя в хорошей форме, тренируясь на мешке, который висел у нас в сарае, и как-то раз мы разговорились о его карьере. Я поддел его, сказав, что смотрел его бои на видео, и не особенно впечатлился. Тогда он ответил: «Ну давай, надевай перчатки, сейчас проверим, на что ты способен». Он рассчитывал, что преподаст мне хороший урок, но я с самого начала пробил ему левый боковой. Бум! Ребра у него захрустели, но это его не остановило. И все-таки я оказался сильнее, так что мы согласились, что ему лучше присесть. Он признался, что за все 14 боев его профессиональной карьеры ему никогда так не доставалось. Кажется, в тот момент мы оба поняли, что у меня есть особый талант и с боксерской карьерой проблем у меня не возникнет, по крайней мере, в том, что касается выступлений на ринге.

Это был очень важный момент для меня, потому что я видел, как силен отец, так что, одолев его, я обрел еще больше уверенности и поверил в свою мечту. Я уже представлял себя на вершине мира, но к тому времени еще ни разу как следует не спарринговал, а это – важнейший элемент подготовки боксера. Спарринг воссоздает ситуацию настоящей схватки, единственное отличие – ты боксируешь в шлеме. Мой первый спарринг состоялся, когда отец взял меня с собой в зал Фрэнни Хэндса в Ливерпуле, в котором сам тренировался. Он сказал, чтобы я сидел и смотрел, как он тренируется, работает на пэдах, на мешке и спаррингует. Я умолял, чтобы меня поставили в ринг с парнем постарше, и, в конце концов, отец сдался. Во время спарринга я просто уничтожил этого гораздо более опытного бойца. Фрэнни и отец были поражены. Из-за возбуждения и адреналина я не смог удержать в желудке бургер и молочный коктейль из McDonald’s, которые перехватил по дороге в зал, так что я оставил все это у Фрэнни на канвасе.

После этого я отчаянно хотел найти любительский зал, чтобы заниматься. Я не слышал, чтобы поблизости был хоть один боксерский клуб, пока однажды мы с Шейном не поехали к местному фермеру полоть якобею – это такой сорняк, от которого лошади могут отравиться. День подходил к концу, и мне не терпелось получить честно заработанные 10 фунтов, но в итоге я получил кое-что гораздо более ценное, когда один из работников фермы рассказал о Боксерской академии Джимми Игана, располагавшейся всего в пяти километрах от моего дома. Я жил в Стяле, около Уилмслоу, и все это время в Уитеншоув, в пяти километрах от меня, был тренировочный зал Джимми. Да, видать, отец совсем не хотел, чтобы я становился боксером! Тут уж я решил, что это мой шанс, и мы с Шейном помчались домой, зная, что теперь можем по-настоящему попробовать себя в боксе.

Джимми держал зал вместе со своим сыном Стивом, и когда мы с Шейном впервые туда пришли, нас поставили заниматься с новичками. Во мне было почти два метра роста и примерно 95 килограммов, так что, можно сказать, я слегка выделялся на общем фоне. Меня никто не учил драться, это было у меня в крови, и как только я очутился в этом зале, то понял: вот мой дом, здесь я и должен был оказаться.

Когда я уходил домой тем вечером, Стив сказал отцу, что мне нужна медицинская книжка – это книжечка, которая требуется для допуска к любительским соревнованиям. Они распознали во мне природный талант и тут же в меня вцепились. Стиву понадобилось один раз на меня посмотреть, чтобы сказать отцу: «Никогда не видел, чтобы тяжеловесы так двигались. Сделайте ему медкнижку».

Меня сразу взяли в боксерскую группу. Здесь я был на своем месте, ничем другим я больше не собирался заниматься. «Ты нашел свое дело», – говорил я себе. Бокс, бокс и еще раз бокс… Я ездил на ближайшую барахолку и скупал все видеозаписи боев, которые мог найти, а потом часами напролет просматривал выступления лучших из лучших: Мохаммед Али, Джек Дэмпси, Шугар Рэй Робинсон, Ларри Холмс, Шугар Рэй Леонард и Майк Тайсон, за которым я следил с особым интересом, потому что хотел быть достойным его имени. Об этом спорте я хотел знать все, ведь я сам собирался стать одним из великих, такова была цель моей жизни.

Мой первый бой должен был состояться в Бредбери, под Манчестером, мне тогда было 15. Около сотни человек собирались прийти на меня посмотреть, и я был в жутком нетерпении, я даже ездил в Манчестер, чтобы раздобыть шорты с бахромой, точь-в-точь как те, которые я нарисовал в пятилетнем возрасте и показывал отцу. Мама нашила бахрому и на шорты, и на боксерки, так что я был готов сделать первый шаг в моей спортивной карьере. Все шло хорошо, пока не началось взвешивание, и моему противнику хватило одного взгляда на меня, чтобы испариться. Мои размеры его вспугнули. Было очень обидно, но сейчас я думаю, возможно, это был знак, что не все в моей карьере пойдет, как по маслу.

Я быстро развивал свои навыки, занимаясь со Стивом, и отец постоянно возил меня по разным тренировочным залам Англии в поисках хороших спарринг-партнеров. Когда мне было 16, я ездил в Хаддерсфилд, чтобы спарринговать с чемпионом Британии и Содружества в первом тяжелом весе Марком Хобсоном, который готовился к бою с будущим чемпионом в первом тяжелом и тяжелом весе Дэвидом Хэем. Я хорошо себя показал, и слухи обо мне начали распространяться с огромной скоростью. Дважды в неделю мы ездили на тренировки в Лестер и местный тренер, Ник Гриффин, предрекал мне титул чемпиона мира. Я спарринговал со многими профессиональными боксерами и всегда чувствовал себя уверенно.

Я был в своей стихии.

Наконец, состоялся мой первый бой на авиационной базе «Уайтон», графство Кембриджшир, в котором я одолел Дункана Ли. На тот момент в Англии было всего три действующих супертяжа-юниора, и Дункан уже одержал одну победу, так что, разобравшись с Дунканом, я тут же стал лучшим супертяжем-юниором после своего первого боя. Можно сказать, с этой авиабазы моя карьера пошла на взлет.

Первая победа подарила мне прекрасное чувство, а в зале я чувствовал себя как дома, я там был на своем месте. Мы могли гулять с Шейном, развлекаться с друзьями, но в какой-то момент я говорил, что нам надо в течение часа быть в зале, и, чем бы мы ни занимались, я шел тренироваться. В зал я приходил первым и уходил последним. Наверное, это может показаться странным, если учитывать мои проблемы с лишним весом – как легко я набираю килограммы между боями, – но я обожал боксировать, у меня это отлично получалось, и было интересно, чего я могу добиться, так что я был готов выкладываться по полной программе.

У меня были амбициозные мечты. Я собирался стать чемпионом мира и готов был пойти ва-банк. Я обрел свою судьбу.

Глава 3
Пэрис

В библейской Книге притчей Соломоновых сказано: «Кто найдет добродетельную жену? цена ее выше жемчугов…» Когда я думаю о нашей совместной жизни с Пэрис, я отчетливо понимаю, как же мне повезло с женой и как повезло нашим детям, что у них такая мать.

Мы вместе пережили как чудесные взлеты, так и ужасные падения. Порой я подводил ее, и многие женщины на ее месте просто бы взяли и ушли. Но Пэрис знает, как сильно я ее люблю, а я знаю, как она любит меня, и благодаря этому мы по-прежнему вместе. Только это помогло мне пережить тяжелые времена и встать на верный путь. Если бы не Пэрис, скорее всего, меня бы здесь уже не было.

Моя любительская карьера как раз только началась, когда я встретил любовь всей жизни на свадьбе в Лондоне в 2005-м. Пэрис тогда было 15, а мне – 17. Меня сразу же потянуло к ней, но это чувство не было взаимным. Нас познакомила одна из ее тетушек, у которой была репутация свахи.

К несчастью для меня, Пэрис решила, что в этот раз тетушка промахнулась, потому что с первого взгляда ей показалось, что мне лет 30, не меньше, – видимо, виноваты были мои пышные бакенбарды и щетина, а также внушительные размеры. Надо сказать, начало отношений получилось не слишком многообещающее. Мы ограничились тем, что поздоровались и тут же попрощались.

Нам удалось нормально пообщаться только спустя год с той свадьбы, когда одна общая подруга пригласила меня в Донкастер на вечеринку по случаю ее шестнадцатилетия. Ничего серьезного мы не обсуждали, но теперь разговор по крайней мере клеился. Из-за моей стеснительности и высокого роста частенько я чувствовал себя неловко и много сутулился. Во время нашего разговора Пэрис сказала мне, чтобы я выпрямил спину и держался ровно. Это маленькое проявление доброты произвело на меня сильное впечатление. Эх, если бы она предвидела последствия своих слов. Сейчас она постоянно делает мне замечания из-за того, что я выхаживаю, как гордый павлин!

После этого разговора я был уверен, что никто кроме нее мне не нужен, и каждые выходные я проделывал полуторачасовой путь из Стяла в Донкстер, чтобы ее увидеть. Я стал ее первым парнем, мы встречались три года. Затем в один прекрасный день я признался ей, что стану профессиональным боксером, чемпионом Британии, ну и это… еще женюсь на ней.

Слава Богу, она согласилась! Мы поженились очень молодыми – мне было 20, ей 18 – и на свадьбе в Донкастере присутствовало 400 гостей.

Родители Пэрис не возражали, потому что видели, как серьезно я настроен и как хорошо к ней отношусь. До первой брачной ночи мы друг с другом не спали. Даже после помолвки, когда я приезжал к ней на выходные в перерывах между тренировками и боями, я всегда спал в фургоне во дворе, а она – у себя в родительском доме. С точки зрения современного западного общества, это кажется странным, но таковы традиции ирландских путешественников, этому же учит и Библия.

В то время жизнь была прекрасна. Мы с Пэрис отлично проводили время, и занятия боксом меня радовали. У нас с женой взгляды во многом совпадают, и она сильная женщина – если она считает, что я веду себя неправильно, она об этом говорит. Она всегда знала меня настоящего – человека, а не боксера, человека, а не публичный образ, который я впоследствии себе создал. Пожалуй, она понимает меня лучше, чем кто-либо другой.

В то время, в возрасте с 16 до 20 лет, несмотря на все положительные вещи, которые со мной случались, периодически на меня внезапно накатывали приступы тревоги. Тогда я не понимал, что это симптомы депрессии, да я и не знал, что это такое. Случались отвратительные моменты, когда мне было по-настоящему плохо. Все теряло смысл, а сам я чувствовал себя никчемным. Как я с этим справлялся? Просто говорил себе, что у меня переменчивое настроение и надо с этим смириться – я не знал, что еще думать, а вокруг не было никого, кто мог бы помочь с этим разобраться.

Я уж точно не думал обращаться за помощью, потому что был молодым парнем, мне и в голову бы такое не пришло, а в моей семье это не считали чем-то экстраординарным, потому что не всегда понимали, что со мной творится. И это несмотря на то, что среди моих предков многие страдали от проблем с психическим здоровьем, а мой дед мучался из-за этого большую часть жизни. Оказывается, ему давали таблетку, которая, как он думал, улучшает его состояние, но на деле это было всего лишь плацебо, таблетка ни на что не влияла, и он сам убеждал себя, будто она действует – это помогало ему переживать день за днем.

В то время меня спасал бокс, потому что на ранних этапах карьеры я был сосредоточен на цели, преодолевал препятствия и от этого чувствовал себя лучше. Проблемы начинались, когда приходилось возвращаться к повседневной жизни, в перерывах между поединками, и впоследствии, во время профессиональной карьеры, я сталкивался с такими же трудностями. В такие моменты я чувствовал себя так плохо, что даже думал о самоубийстве.

Поначалу (это было задолго до того, как мне поставили диагноз «депрессия») Пэрис было очень сложно мириться с перепадами моего настроения, они ее очень расстраивали. Она догадывалась, что со мной что-то не так – когда мы встречались, она замечала резкие перемены в моем характере, которые случались, будто по щелчку пальцев. А после свадьбы это становилось все более и более очевидным, потому что мы стали жить вместе. Зачастую она не могла понять, что же меня так расстраивает. Я мог постоянно пребывать в дурном настроении, быть раздражительным и кричать без какой-либо на то причины. Порой я просыпался, чувствуя себя на вершине мира, а потом внезапно вся тяжесть мира обрушивалась на меня, порой мне просто хотелось умереть.

В общине путешественников в таких вещах не принято копаться. Обычная тебе говорят: «Да что с тобой такое? Не парься ты так». По правде, мне кажется, что окружение не так уж и важно, и люди, у которых проблемы с психикой, повсеместно сталкиваются с такой реакцией.

Но чаще всего, даже если она и не понимала, в чем дело, Пэрис проявляла сочувствие, пыталась мне помочь, выслушать. Она знала, что я веду себя странно, и пыталась меня понять. Не стоит ожидать от близких людей чего-то большего, потому что им больно смотреть на тебя в таком состоянии. Пэрис спрашивала, почему я себя так веду, становлюсь злым и отчужденным, но я не знал, что ей ответить. Возможно, от этого ей становилось еще тяжелее, и я это видел. Временами она осознавала, что это не просто перепады настроения, а болезнь, и когда ты это понимаешь, то начинаешь по-новому смотреть на вещи.

Поэтому сейчас, оглядываясь назад, я вижу, насколько важно общаться со своими детьми и близкими, чтобы не упустить возможность обратиться за медицинской помощью, если проблема глубже, чем просто перемены настроения. Нельзя засунуть голову в песок и ждать, пока все рассосется само собой, или требовать, чтобы близкий человек «взял себя в руки» и жил дальше.

Пройдут годы, и я упаду на самое дно, из-за чего жизнь Пэрис превратится в кромешный ад, и мы окажемся на грани развода. Но на раннем этапе моей карьеры хорошие дни преобладали над плохими. Как и для моей матери, главным испытанием для Пэрис было наблюдать за мной на ринге. Бокс – жестокая штука, и ей совершенно не доставляло удовольствия посещать бои. Для большинства людей видеть, как их близкие рискуют жизнью, входя на ринг – это выматывающее занятие. С самого начала наших отношений Пэрис ненавидела, когда я боксирую. Для моих фанатов наблюдать за мной – это удовольствие, но для нее это сплошной стресс, с первого гонга до последнего, и она была бы рада этого не делать. Но она всегда чувствовала, что должна быть рядом со мной, должна меня поддерживать, и это очень много для меня значит. Такую любовь невозможно измерить. Счастливая семья – это бесценно, а благодаря Пэрис у меня в жизни появилась надежная опора. Мы доказали друг другу, что вместе нам ничего не страшно.