Текст книги "Корона из ведьминого дерева. Том 2"

Глава 26. Внутренний свет

Порывы аврилского ветра трепали громко хлопавшие флаги на вершинах башен. «На таком можно развешивать одежду», – говаривала старая Рейчел Дракониха, старшая горничная во времена молодости Саймона. Он даже заметил несколько зеленых и золотых вымпелов, которые ветер вырвал из рук людей и уносил в небо, где они вступили в гонку с облаками. Рыночную площадь заполнили тысячи ликующих людей и сотни торговцев, продававших пиво и еду, а также – тут Саймон не сомневался ни минуты – определенного рода типы, собиравшиеся обчистить пару чужих карманов. Казалось, весь Эрчестер пришел приветствовать возвращавшихся домой короля и королеву.

– Ты можешь в это поверить? – спросил Саймон у жены.

Мириамель улыбалась, но такая улыбка появлялась у нее на губах, если ей приходилось участвовать в слишком долгом приеме, когда она была утомлена или встревожена.

– Во что поверить?

– В это. – Люди в толпе выкрикивали его имя, словно старые друзья, и Саймон никак не мог найти подходящих слов, чтобы объяснить Мириамель, насколько странно он себя чувствует. На нее всю жизнь смотрели, ею восхищались или презирали те, кого она никогда не встречала, ее одежду, и внешность, и даже выражение лица обсуждали незнакомцы с такой же легкостью, как если бы она жила с ними по соседству. – Ну ладно, в меня. Они пришли посмотреть на меня – поваренка. Потому что кто-то решил, будто я король, и они говорят: «Ну, тогда все в порядке. Да здравствует король Саймон!»

«Как Ринан, – подумал он, и перед его мысленным взором появилось бледное потухшее лицо юноши, как уже случалось множество раз за последние дни. Арфист не видел того, кто когда-то был смущенным, напуганным мальчишкой, как он сам, Ринан знал лишь взрослого мужчину. Короля. И делал то, что велел ему король. А теперь мальчик мертв и похоронен вместе с двумя дюжинами мужчин в поле, возле дороги Фростмарш. Из-за того, что верил…»

– Ты слышишь только крики, приветствующие короля? – спросила у него Мириамель.

– Я имел в виду нечто другое, моя дорогая, – сказал он Мириамель. – Понимаешь, ты к такому привыкла. – Он посмотрел на детей, которые едва не вываливались из окон верхних этажей, когда они покидали Рыночную площадь и выходили на Главную улицу, сделал глубокий вдох и постарался не думать об арфисте. – А я – нет. И никогда не привыкну. Что они видят?

– Они видят короля и королеву. Видят нас и знают, что все идет как должно и бог присматривает за нами. – Она оглядела море лиц. – Они видят, что один сезон сменит другой, пойдет дождь и вырастет новый урожай. Они видят, что есть люди, которые защитят их от злых вещей, которых они боятся.

– Ты говоришь так, словно сама не веришь в свои слова.

– О, Саймон, какое это имеет значение? – Мири посмотрела на него, перевела взгляд на толпу, и королевская улыбка снова заняла свое место. – Торжественное шествие, как в День святого Таната. Мы делаем вид, что заботимся о них, а они делают вид, что любят нас.

– Но они нас на самом деле любят, – сказал Саймон. – Разве не так?

– До тех пор, пока один сезон сменяет другой, идут дожди и растет ячмень, да. Но если начнется война и станут умирать их братья и сыновья, они будут винить нас.

Он посмотрел в ее мудрое, знакомое, любимое лицо.

– Ты напугана из-за того происшествия на дороге, не так ли? И из-за послания Белой Руки?

– Конечно, я напугана, да и тебе бы следовало бояться. Потому что тебя едва не убили, Саймон. Мы думали, что сумели навсегда оттеснить существ с бледной кожей в горы, но теперь все начнется снова. Война с норнами едва не привела к нашей гибели, когда мы были молодыми и сильными, но сейчас все значительно хуже.

– Я также испугался из-за тебя, – сказал он, не совсем понимая, что защищает, но все еще чувствуя в этом нужду. – Я слышал твой голос перед тем, как они пошли в атаку. Я не знал, где ты находишься!

Мири коснулась его руки и некоторое время больше ничего не говорила.

Они проехали по широким улицам к площади Святого Сутрина. Здесь у огромной церкви толпа устроила настоящий праздник и громко приветствовала королевскую процессию, проезжавшую мимо. Играли музыканты, а те, кто сумел найти достаточно места, танцевали. Саймон и Мириамель остановились, чтобы обменяться приветствиями с архиепископом Джервисом и мэром Эрчестера, Томасом Ойстеркэчером, толстым, умным человеком, который позаботился о том, чтобы все увидели, как он поклонился королю и королеве – но не слишком низко – и получил ответное приветствие. Купцы и городское управление Эрчестера всегда яростно защищали свою независимость, даже в дни праздников. После поклона мэр выпрямился и помахал шапкой толпе, словно люди пришли встретить именно его.

– Выжимаешь последнюю каплю молока из груди, лорд мэр? – спросила у него королева, но тихо, чтобы ее услышали только сам мэр, король и архиепископ.

Высокие здания по обе стороны Главной улицы уже закрыли солнце, королевская процессия ехала по длинному, затененному коридору, и копыта лошадей шлепали по грязи. Солдаты в передних рядах сняли шлемы, чтобы показать свои лица, и махали толпе, где у многих были друзья и возлюбленные, которых они не видели с начала зимы.

– Посмотри на них, – сказала Мириамель, и в первый момент Саймон подумал, что она имеет в виду солдат, но потом понял, что она говорит о приветствовавших процессию горожанах Эрчестера. Главная улица выходила на Ворота Нирулаг и въезд в Хейхолт. – Половина из них знала только мирное время. Или только нас с тобой в качестве монархов.

– Но это, несомненно, хорошо. – Весь день его настроение оставалось скорбным, но мысли жены оказались еще более мрачными и вызывали тревогу. – Именно ради этого мы работали. Чтобы дать им мир и накормить. Все хорошо, Мири.

– Так было. Возможно, теперь будет иначе.

Он поджал губы и не ответил. Саймон уже давно понял, что иногда наступают моменты, когда он может только еще сильнее ухудшить ситуацию. «Она никогда не сможет забыть, что сделал с этими людьми и землей ее отец, – подумал он. – И, что еще обиднее, никогда не забудет своего отца».

Мгновение он думал о короле Элиасе в период его краткого расцвета, когда он въезжал в эти же ворота в день коронации, под теми же замечательными резными изображениями Престера Джона, созданными в честь одержанной им столетие назад победы над Адривисом, последним императором Наббана. Упадок древней южной империи начался намного раньше, но после победы Джона Наббан, прежде повелевавший миром, стал всего лишь частью империи Джона – владением, простиравшимся от островов теплого южного океана до мерзлых северных земель Риммерсгарда. А когда Джон наконец умер, дожив до весьма преклонного возраста, и отец Мириамель, красивый сын короля Элиас бескровно получил корону, короткое время империя оставалась мирной и богатой – и стабильной.

Но не прошло и года, как в Эрчестере возникло множество проблем, мужчины и женщины начали испуганно метаться в поисках сомнительных убежищ, дома рушились под тяжестью снега и пренебрежения, странные тени бродили по пустым ночным улицам. А Хейхолт вместе со своими гордыми башнями стал местом еще более пугающим, где шепотом передавались жуткие секреты, раздавались раздирающие сердце крики, но никто не пытался расследовать их причины, а убывающее население пряталось за запертыми после заката дверями.

В конце концов Мириамель пришлось убить собственного отца. Чтобы спасти его и остановить и, весьма вероятно, сохранить всем жизнь, но она никогда не говорила об этом, и Саймон старался не вспоминать о тех событиях.

«Но так больше не будет – мы этого не допустим. Мири должна знать, – думал Саймон. – Да, плохие вещи случаются, такова судьба смертных людей, но Мири и я… нам суждено жить счастливо».

Однако собственные мысли показались королю не слишком убедительными.

* * *

Если в Эрчестере развевались флаги и бурлили радостные толпы горожан, то в самом замке все выглядело заметно спокойнее, хотя придворные и слуги не скрывали удовольствия от возвращения монархов. Саймон, Мириамель и остальные придворные спешились в Наружном дворе, большая часть солдат разошлась по казармам, но королевская стража продолжала окружать короля и королеву. Саймон изо всех сил старался выглядеть довольным, когда высокопоставленные придворные один за другим подходили, чтобы приветствовать королевскую чету и радушно пригласить их в замок.

Последним, с церемониальными ключами от Хейхолта в руках, стал сам лорд-канцлер Пасеваллес. Он преклонил перед ними колено, протянул шкатулку с ее сверкающим содержимым и сразу поднялся. В его соломенного цвета волосах все еще не появилось седины, с некоторой завистью отметил Саймон, хотя Пасеваллес был всего на несколько лет младше.

– Боюсь, нам нужно многое обсудить, – сказал Пасеваллес. – Конечно, я понимаю, что ваши величества устали…

– Нет, вы правы, лорд-канцлер, – ответил Саймон, и Мири кивнула. – Есть вещи, о которых нам следует узнать немедленно. На самом деле мы поедим и немного отдохнем, а потом, когда часы пробьют два, мы с королевой ждем тебя в Большом зале. Граф Эолейр и герцог Осрик также должны прийти. Да, пожалуйста, позаботься, чтобы присутствовал принц Морган.

– Конечно, ваше величество. – Однако Пасеваллес выглядел смущенным.

– Что-то не так, лорд-канцлер? – спросила Мири.

– Просто… слишком много всего произошло за время вашего отсутствия. – Он наклонился вперед и заговорил, приглушив голос, хотя остальные придворные находилась на значительном расстоянии. – К нам вроде бы пожаловал… посол ситхи.

– От Джирики и Адиту? В самом деле? – Саймон явно удивился и почувствовал, как сердце забилось быстрее – это была очень хорошая новость. – Превосходно! Где он? Мири, ты слышала?

– Я слышала. – Но королева смотрела в лицо лорд-канцлера и увидела там то, чего не заметил Саймон.

– Но это еще далеко не все, верно? Ты сказал: «вроде бы»?

Пасеваллес кивнул.

– Да, ваше величество. Посол не он, а она. Кто-то попытался ее убить. Мы еще не знаем, добился он своего или нет, она находится в тяжелом состоянии.

После возвращения королевской четы в конюшнях стало шумно – лошади, конюхи, мальчишки, уборщики и, конечно, несколько дюжин оруженосцев ревностно приглядывали за великолепными лошадьми своего господина или госпожи. Вернувшиеся животные фыркали и громко ржали, когда их вели в прежние стойла, словно приветствовали старых друзей и родственников, остававшихся дома.

При других обстоятельствах, в особенности после долгой утренней прогулки, Морган с радостью предоставил бы своему оруженосцу Мелкину позаботиться о Каване, но мерин захромал во время последней части путешествия через Эрчестер, и Морган хотел проследить, чтобы с лошадью обошлись надлежащим образом. Он увидел одного из конюхов и поманил его к себе.

– Да, ваше высочество? И добро пожаловать домой, принц Морган.

– Устрой моего Кавана. – Морган похлопал мерина по шее. – У него не в порядке правая передняя нога. Возможно, под подкову попал мелкий камешек, но я не сумел его найти.

– Я попрошу кузнеца его осмотреть, ваше высочество, – с поклоном сказал конюх и взял поводья. – Здесь полно сладкой летней травы, так что не беспокойтесь за него.

Пока Морган наблюдал за конюхом, который вел лошадь через толпу кривоногих мужчин и сновавших туда-сюда мальчишек, что-то так сильно ударило его сзади по ногам, что колени у него едва не подогнулись, но уже в следующее мгновение две руки обхватили его за пояс и сжали. Охватившая Моргана паника тут же исчезла, как только он услышал знакомый голос:

– Я так на тебя сердита! Ты обещал отправлять мне письма, но совсем не писал!

Морган попытался оторвать от себя сестру, но она уже обежала вокруг него и принялась цепляться за тунику и наступать ему на ноги, словно собиралась забраться на него, как на дерево.

– Подожди. Подожди! – рассмеялся он. – Я тебе писал. – Морган наклонился, поднял Лиллию на руки и прижал к себе. – Ты стала тяжелее. Наверное, пробиралась на кухню и таскала конфеты? Неужели никто за тобой не присматривал? – Он слегка отодвинул ее от себя, хотя она так извивалась, что Морган с трудом удерживал ее на руках. Она заметно повзрослела, и это его поразило, лицо Лиллии стало более вытянутым и худым, хотя она и состроила гримасу. – И ты потеряла зуб, Лил! Теперь ты выглядишь как старая нищенка!

Она попытался стукнуть его по голове, но Морган увернулся.

– Ты написал всего одно письмо, Морган, – сказала она, – ужасно давно – в месяце фейервер! Я знаю, потому что получила его сразу после Праздника свечей. Бабушка и дедушка присылали мне много писем королевской почтой, и дядя Тимо, а ты только одно! – Лиллия посмотрела на него с мрачным выражением, впрочем, ее лицо тут же посветлело. – А ты знаешь, что у нас в замке зитер? Она едва жива, но тетя Тиа-Лиа сказала, что она настоящая фейри.

Морган не понял, о чем говорит сестра, но не сумел сдержать смех.

– Я скучал по тебе. И сожалею, что не писал больше. – Он обнял сестру и поцеловал ее в щеку, но она продолжала сопротивляться. – А теперь я ужасно хочу есть. Ты мне можешь помочь?

– Глупый. – Она бросила на него взгляд, настолько переполненный одновременно возмущением и любовью, что именно в это мгновение Морган почувствовал, что он действительно вернулся домой. – Тебе не нужна помощь. Кто-нибудь тебе принесет. Ты принц.

– О да, ты права. Я забыл. Ладно, тогда я приказываю тебе пойти и отыскать для меня какой-нибудь еды, чтобы я мог утолить голод.

Она покачала головой:

– И это тоже глупые слова. Я принцесса. Я не должна.

– Тогда мне придется тебя похитить и заставить выполнять мои приказы! – Он внезапно наклонился, подхватил ее за талию, поднял и перебросил через плечо. – Поймана жестоким гигантом! Принцесса-поросенок теперь обречена!

Она перестала отбиваться и завизжала.

– Гигант! Я забыла! Один из солдат рассказал нам, что вы встретились с гигантом, и рыцари с ним сражались! Это правда, Морган? Ты действительно сражался с гигантом?

По лицу Моргана пробежала тень, на мгновение испортив радость от встречи с сестрой, и он аккуратно поставил ее на усыпанный соломой пол.

– Тебе не о чем беспокоиться, – сказал он ей. – Я не видел никаких гигантов.

– Мы так скучали! Должно быть, вы рады вернуться домой, ваше величество. Теперь вы снова там, где все можно делать должным образом. – Леди Тамар, жена барона Эйнсберри, от которой пахло фиалковым корнем и совсем чуть-чуть потом (стало довольно тепло), принялась зашнуровывать корсет Мириамель.

Хрупкое здоровье молодой женщины не позволило ей отправиться на север.

– О да, замечательно.

Однако после сравнительной свободы в течение нескольких месяцев путешествия, проведенных в седле, Мириамель совсем не спешила вернуться к формальной одежде, которой требовало участие во Внутреннем совете. Она и в лучшие времена не любила носить корсет, теперь же у нее возникло чувство, будто ее заколачивают в гроб.

Женщины быстро надели на нее драгоценности и тяжелый головной убор. Леди Тамар, которая обнаружила, что беременна, как раз в тот момент, когда королевская процессия отправилась в Риммерсгард, уже заметно округлилась.

– Вы так красивы, моя королева, – сказала Тамар, глядя на работу придворных дам. – Как ваш муж должен вами гордиться!

Мириамель только вздохнула. Она чувствовала себя как статуя святого, которую готовят к религиозным праздникам. В разговор вмешалась леди Шуламит.

– С вашего разрешения, ваше величество, могу я привести в порядок ваше лицо? Прошу меня простить, но у вас кожа покраснела от солнца.

– О да, конечно.

Эту процедуру Мириамель также ненавидела, но терпела в особых случаях – в те моменты, когда ей требовалось выглядеть как настоящая королева. Она наморщила нос, уловив уксусный запах отбеливателя, но позволила молодой женщине его нанести и почувствовала, как он сушит и без того сухую кожу, когда леди Тамар передала ей зеркало. Было довольно трудно его поднять так, чтобы увидеть собственное отражение, когда рядом находились три женщины, а четвертая неуклюже возилась у щиколоток, надевая туфли ей на ноги. Когда королеве наконец удалось разглядеть свое белое, как у призрака, лицо, она едва не уронила зеркало.

– Нет! – сказала она. – Нет. Уберите это.

– Что? Что убрать, ваше величество?

– Краску с лица. Я не буду так выглядеть. Не сегодня. – Из зеркала на нее смотрели не знакомые черты стареющей женщины, а отвратительное привидение, которое выскочило к ней из темноты рядом с Северной дорогой, похожие на трупы лица убегающих норнов. – Немедленно, Шуламит. Я похожа на Белых Лис.

Дамы были настолько изумлены, что с трудом сумели скрыть свои удивленные взгляды, но леди Шуламит тут же принялась снимать свинец и уксусный отбеливатель при помощи куска влажной ткани.

У Мириамель так сильно дрожали руки, что ей пришлось их стиснуть и положить на колени. Она понимала, что ее дамы пребывают в недоумении. Как они могли знать, чему она стала свидетельницей, что чувствовала? Те, что сопровождали ее в Элвритсхолл, сидели в палатках под охраной, когда норны с боем пробивались вниз по крутому склону холма, в то время как сама Мириамель находилась в темноте, в хаосе, среди мечущихся солдат и лошадей и пыталась отыскать мужа.

Ее дамы ничего не видели, кроме встревоженных лиц подруг, их всех собрали в королевском шатре, чтобы они там дождались окончания страшного нападения норнов. Но их королева не могла забыть жуткое чудовище, которое продиралось к ней сквозь деревья, точно гигант-людоед из далекого прошлого, когда эти ужасные существа бродили по земле, а люди могли лишь прятаться и молить небеса о спасении.

Хватило бы одного гиганта, но эти женщины и представить не могли, как скакали норны вслед за ним, прижимаясь к шеям своих темных лошадей, и их лица казались в ночи погребальными масками, они кричали и смеялись, прорываясь сквозь ряды смертных, превосходящих их числом в десять раз, а потом исчезли в степях, начинавшихся за дорогой, оставив распростертые тела тех, кто не успел убраться с их пути.

«Нет, – решила Мириамель. – Я не пойду на совет с лицом, как у этих демонов».

– Давайте, убирайте все белое, – заявила она. – Пусть я буду загорелой, как обычная крестьянка. И замените черную мантию на голубую, со звездами, похожую на вечернее небо. Да, мы продолжаем скорбеть по герцогу Изгримнуру, но сегодня я должна надеть что-то другое.

Ее дамы, так и не поняв странного настроения королевы, поспешно повиновались.

* * *

Мири удивилась, увидев, что муж ждет ее у входа в тронный зал.

– А где остальные? – спросила она. – Почему ты тут стоишь?

– Потому что я хотел войти вместе с женой – моей королевой. – Он улыбнулся, но Мириамель почувствовала, что он, как и она, испытывает тревогу. – Я ходил навестить посла ситхи.

– Она говорила с тобой?

Он покачал головой:

– Телия сделала все, что было в ее силах, и ситхи отдыхает, но она едва может шевелиться. Мне сказали, что она слабеет с каждым днем.

– И мы ничего не можем для нее сделать?

– Я очень надеюсь, что сможем. Нам нужно отправить ее домой, Мири. У них есть целители, которым известно больше, чем Тиамаку или его жене, в особенности когда нужно лечить ситхи.

Теперь пришел черед Мириамель покачать головой.

– Клянусь святой Элизией! Я так надеялась, что у нас будет несколько дней для отдыха, чтобы все спокойно обдумать и обсудить нападение норнов и послание на стреле. Но мне бы следовало знать, что рассчитывать на покой не приходится.

– Да, моя дорогая, такой надежды нет.

Она вздохнула:

– Ты видел нашу внучку?

– Да, но совсем недолго. Клянусь, Лиллия выросла на целую ладонь за то время, что нас не было. Она сразу же отругала меня за то, что я отправляюсь на совет, поэтому я обещал посмотреть, как она ездит на пони, позднее. – Он предложил Мири руку. – Теперь мы можем войти, дорогая? Остальные уже нас ждут.

Большой тронный зал привели в порядок, знамена почистили по случаю возвращения Верховных короля и королевы, но после месяцев, проведенных в путешествии, он показался Мириамель почти незнакомым. Огромное кресло из костей дракона – знаменитый трон Престера Джона – стояло на возвышении в одном из концов зала, освещенное яркими лучами солнца, льющимися из высоких окон, но задняя его часть оставалась в тени нависающего огромного черепа дракона Шуракаи, являвшегося средоточием грандиозной лжи. Король Джон утверждал, что он убил дракона, но на самом деле его поразил предок Саймона Эльстан, Король Рыбак.

По этой, а также по другим причинам Саймон не любил старый трофей, и его даже на некоторое время вынесли из большого зала: в течение года или даже больше огромный трон стоял во дворе под открытым небом, отданный на волю стихий. Но, в отличие от Саймона, народ Эркинланда испытывал к нему совсем другие чувства, и со временем король сдался и позволил вернуть трон на почетное место в зале. Тем не менее ни он, ни его жена никогда на него не садились. Мириамель понимала, трон означал для простых людей, что преемственность сохраняется, но она ненавидела воспоминания о последних безумных годах своего отца.

«В любом случае, – напомнила она себе, – нас двое, король и королева, мы правим вместе, пусть часть придворных иногда об этом и забывают. Один трон не подходит для нас».

И на нее вдруг накатила волна благодарности к мужчине, на руку которого она опиралась, кухонному мальчишке, ставшему ее мужем.

«Я пыталась не пускать его в свое сердце, – подумала она. – Святые тому свидетели, как я пыталась! Я не хотела такой жизни для него. Меня растили для выполнения обязанностей, которые никогда не кончаются, – он должен был получить лучшую судьбу. Но благодарение Богу, что он у меня есть!»

Она сжала руку Саймона. Он не мог знать, о чем она думала, но Мириамель ощутила ответное пожатие.

* * *

Длинный Пелларинский стол, подарок императора Наббана Пеллариса королю Тестейну, покорителю Эрнистира, который быстро добавил Эркинланд к своим владениям и последние несколько лет жизни использовал Хейхолт в качестве одной из королевских резиденций, стоял у края помоста. Он столетиями находился в замке.

За ним сидело более дюжины членов совета, самое представительное собрание с тех пор, как Мириамель и Саймон начали править Эркинландом и Верховным Протекторатом. Вокруг сновали слуги.

Слева от пустого кресла Саймона сидел граф Эолейр, Мастер Престола, который погрузился в изучение почты и сначала не заметил, что король и королева вошли в зал. Справа расположился Пасеваллес, лорд-канцлер, пришедший с собственной деревянной коробкой с письмами. С другой стороны, рядом с креслом Мириамель, почетное место занимал Осрик, лорд-констебль и герцог Фальшира и Вентмута, а также отец вдовы Джона Джошуа Иделы. Мириамель не особенно нравилась вдова сына, но к самому Осрику, осторожному и разумному землевладельцу, прославившемуся во время Второй войны тритингов еще до рождения дочери, относилась лучше.

По обе стороны от короля и королевы сидели еще несколько их друзей и придворных: Тиамак, сэр Кенрик и его военачальник, сэр Закиель, известные офицеры Эркинланда; его преосвященство, архиепископ Джервис из собора Святого Сутрина, представлявший верховную религиозную власть Эркинланда, обычно благосклонный и изредка полезный человек, отвечавший также за раздачу королевской милостыни. Кроме того, за столом находились лорд Феран, конюший и церемониймейстер; граф Роусон из Гленвика, которого Саймон и Мириамель между собой называли Роусон Неотвратимый.

Граф являлся главой одной из самых могущественных семей Эркинланда – и был среди первых сторонников старого короля Джона, – а потому его приходилось включать даже в самый узкий круг представителей власти, несмотря на то, что он отличался невероятным упрямством и полным отсутствием любознательности. Саймон относился к нему немного лучше – еще одна причина, по которой Мириамель считала, что ее мужу так же повезло с женой, как ей, когда она за него вышла: она оставалась единственной защитой от его неизменной слабости – излишней доброты. Саймон не умел сказать «нет» даже самым неряшливым и ленивым бездельникам.

В дальнем конце длинного стола, из-за чего они казались еще меньше, сидели Бинабик и Сискви, на которых бросали любопытные взгляды те, кто не побывал на севере вместе с королевской четой. Рядом с ними расположился Тиамак, но его жена отсутствовала, она ухаживала за раненой ситхи. С радостью и облегчением Мириамель увидела свою дорогую подругу, графиню Рону. Королева и король ценили здравый смысл графини, а вещи, которые им предстояло обсудить сегодня, требовали присутствия рассудительных людей. Кроме того, Мириамель хорошо знала, что графиня замечает детали, находящиеся вне сферы интересов мужчин-придворных.

Однако королеву огорчило, что ее внук не пришел на совет, и она надеялась, что ее муж не обратит на это внимания. Он и без того сердился на Моргана за многочисленные проступки, совершенные во время путешествия на север.

Саймон бросил на жену многозначительный взгляд, и сначала Мириамель подумала, что он догадался, о чем она думает, но почти сразу сообразила, что ошиблась, когда король повернулся к Эолейру.

– Я знаю, что ты озабочен другими вещами, старый друг, – тихо заговорил Саймон. – Но ты нам нужен здесь. Сегодня мы с королевой просим тебя вести Внутренний совет.

Лорд-распорядитель кивнул:

– Конечно, ваше величество.

Мириамель не могла ему не сочувствовать, она понимала, чего стоило ему отказать в помощи королеве Инавен. Тридцать с лишним лет Эолейр служил Верховному Престолу – он отказался от всех титулов и наград, он мог и ему следовало занять трон Эрнистира после войны Короля Бурь – во всяком случае, Мириамель считала именно так и знала, что Саймон с ней согласен. Несомненно, в Верховном Протекторате не нашлось бы лучшего политика, который принес бы ему столько же пользы.

«Саймон слишком добр, а Эолейр слишком послушен долгу, ему всегда не хватало здоровой толики эгоизма, и это одна из его главных проблем», – подумала она.

Мириамель сама предложила, чтобы заседание совета вел именно он. Она знала, что граф испытывает боль из-за того, что не сумел прийти на помощь королеве Инавен, а от своего деда и отца Мири знала, что лучший способ привлечь утраченное внимание полезного человека – поручить ему важное дело. Как жаль, что ее отец забыл эту мудрую истину, которой его научил собственный отец!

– Слушайте все! – возвестил герольд по сигналу Мириамель и стукнул посохом по каменным плитам, прервав негромкие разговоры сидевших за столом людей. – Его величество король и ее величество королева взывают к вашему вниманию!

– Мы благодарим милосердного бога за то, что все благополучно вернулись домой, – заговорил Саймон, когда в зале воцарилась тишина. – Мы рады возвращению в Эркинланд. Мы бы предпочли более счастливые и спокойные времена, но следующая неделя будет очень непростой для всех нас. В следующий дрордень состоится мемориальная манса в честь герцога Изгримнура, нашего дорогого друга. – На мгновение тень улыбки промелькнула по его губам. – И это правильно, я полагаю. И, хотя Изгримнур всегда был хорошим эйдонитом, он не утратил привычку вспоминать имена старых богов, когда бывал чем-то огорчен.

Те немногие, кто знал старого герцога, рассмеялись, остальные кивнули. Известие о смерти Изгримнура пришло вместе с другими письмами из Элвритсхолла более двух недель назад, поэтому слова короля не вызвали удивления.

– В следующий фрейдень, после мемориальной службы, состоится Великий совет, на котором нам предстоит многое обсудить. Большинство из вас уже слышали истории о нападении на королевскую процессию после того, как мы покинули Риммерсгард. События в Наббане, как ясно дал понять лорд Пасеваллес, также требуют нашего внимания, а кроме того, все, что связано с прибытием к нам посла ситхи.

Сэр Кенрик и часть из тех, кто находился с королем и королевой на севере, удивленно переглянулись.

– Ваше величество, пожалуйста, – сказал капитан, – неужели, после стольких лет, мы получили послание от ситхи?

– Как я уже сказал, мы поговорим об этом на Великом совете, – сказал король. – Сегодня нам предстоит обсудить более срочные вопросы. Лорд-камергер, предоставляю вам слово. – Саймон указал на Эолейра. – Расскажите о том, что случилось, и вместе мы постараемся понять, что происходит. Кроме того, я хочу просить вас о том, чтобы все, о чем пойдет разговор, не вышло за стены данного зала – ведь здесь собрались люди, приближенные к трону, наши ближайшие друзья и самые надежные союзники.

– Но о нападении белокожих уже стало известно в Эрчестере, ваше величество, – сказал граф Роусон с видом человека, который скоро повсюду наведет порядок.

– Да, о нападении знают многие, – сказала Мириамель, которую, как всегда, раздражала самоуверенность графа. То, что он являлся потомком одной из старейших семей Эркинланда, не давало ему права прерывать ее мужа. – Но некоторые подробности известны лишь немногим – важные подробности. Несомненно, вы бы хотели их узнать, граф, чтобы ваши неизменно превосходные советы основывались на фактах…

Роусон редко понимал ее иронию, что раздражало Мириамель едва ли не больше всего. Он расправил плечи и погладил бороду, показывая, что не сомневается в собственной мудрости.

– Конечно, ваше величество, у меня лишь одна цель: служить Верховному Престолу.

– Тогда позвольте мне ознакомить вас с фактами, милорды, – сказал Эолейр.

Как всегда, Эолейр говорил сжато, тщательно подбирая слова, излагая лишь то, что он точно знал, и не делая никаких предположений. И все же, несмотря на стремление Эолейра к правде, он умолчал про историю леди Альвы о норнах и трупах ситхи в далеком Энгби. Саймон и Мириамель согласились, что слишком рано рассказывать об этих событиях всем, потому что некоторые придворные могут решить, что конфликт произошел между двумя кланами бессмертных, и откажутся отнестись серьезно к другим признакам опасности. Большинство из них никогда не понимало и не верило в дружбу своих правителей с фейри, как они их называли.

– Те из нас, кто был на Северной дороге, согласились, что никогда не видели гиганта таких размеров, – закончил Эолейр. – Вдвое выше любого человека и в десять раз тяжелее.

– Значит, фейри их откармливают? – спросил герцог Осрик. – Это очень плохо. Мне рассказывали, что во время прошлых сражений мы теряли не менее дюжины человек, чтобы убить одно чудовище.

– Мы не знаем ответа на данный вопрос, ваша светлость, – сказал Эолейр. – Но даже если Белые Лисы разводят чудовищ, словно охотничьих собак или лошадей, не это является нашей главной проблемой. – Он развернул испачканный кровью пергамент. – После того как норны сбежали от нас, они устремились на восток, как нам удалось выяснить, но один из солдат сэра Кенрика нашел это на дороге. Архиепископ, вы узнаете язык?